"Житие Иса. Апокриф" - читать интересную книгу автора (Мазуркин Александр)

4

Учитель привык к разным ароматам Благословенной земли, но когда рабы стали рядом, его шатнуло: от них действительно пахло не розами. И рубища расползались на острых выступах их плеч. При свете факела они казались особенно заспанными, нечесаными и стихийно-бородатыми.

«Какой же зверинец в этих шевелюрах!» — мелькнуло и погасло в мозгу — гость устыдился своих мыслей. Хозяин усмехнулся, словно уловил мимолетную мысль Иса, — он был неплохой физиономист. Рабы смотрели тупо, отчужденно. Сестра хозяина, приведшая их, зажгла еще одну смолистую ветвь и приблизила огонь к попятившимся рабам.

— Здесь высоко, осторожней, — торопливо предупредил Ис.

И все-таки — они разные! Куг — черноволос, Улук — рыж. У обоих, это Ис рассмотрел с трудом, голубые глаза. И если у Улука брови были тяжелы и размашисты, как широкий удар кисти при работе маслом, то над Кугом словно поработали акварелью. Впрочем, у каменщика не возникало подобных ассоциаций — ему до них не хватало нескольких тысяч лет.

— Рассказывай, — на непонятном Ртепу языке обратился Ис к сумрачному Улуку.

— Что рассказывать? — спросил тот, оценивающе взглянув на незнакомца, заговорившего на его родном языке.

— Все, что помнишь и знаешь.

— Слушай. И разреши сесть. Мне и товарищу.

Ис кивнул, остановив жестом вскочившего хозяина:

— Я разрешил.

Ошеломленный каменщик принял это как должное. Видимо, короткие выступления лучше удавались гостю.

— Слушаю, — поудобней устроился Ис.

Улук не принял подачки — начал медленно на языке Благословенной земли, на языке Ртепа. Потом разошелся, стал всматриваться в прошлое, почувствовал интерес собеседника. Особенно четко виделся конец пути…

Их сводили на берег по двум широким, связанным вместе шершавым доскам. Идущие были привязаны к одной веревке, которая, как ветвь, делила их на левых и правых. До сходен они прошлепали босиком по обжигающей палубе мимо спущенного паруса, лежащего под единственной мачтой — темной, как кожа невольников, что привозили с юга из-за песчаного пояса. Потом ступили на доски, ведущие с борта на берег. Доски пружинили в такт шагам. Покачивались на ленивой зыби длинные рулевые весла, да и сам полувытащенный на песок корабль покачивался — высокая корма оставалась на плаву. Вразнобой торчали с бортов другие весла, на них по двое на каждое во время плавания налегали гребцы.

Набег закончился. Пираты свели добычу на берег. Теперь — торг. И — в новый набег щипать Империю. Их — гребцов-невольников — взяли на имперское судно. Улук не осуждал пиратов — каждый работает как умеет! На корабле? Нет, не роптали — строптивых вздергивали на мачте.

Но пираты учли не все! Едва последний человек сошел с борта, а на корабле не осталось даже вахты — с порядком у них было все-таки слабовато! — как с двух сторон из-за пальм, в раскаленной бронзе доспехов, наклонив короткие копья с длинными, как ножи, железными наконечниками, вышли имперские солдаты. И в четверть часа все было кончено. Рабы переменили хозяев, веревка, к которой они были привязаны, удлинилась, и к ней, также попарно, привязали оставшихся незаколотыми незадачливых мореплавателей во главе с поникшим и утратившим свирепость капитаном. А корабль после разграбления занялся неярким дневным огнем. Потом густо повалил дым. И все скрылось за пальмами.

— Завтра здесь будут наши люди, — глядя во двор вслед уходящим рабам, негромко сказал Ртеп, — а Улук не глуп.

Скатилась звезда.

«Можно отпустить рабов. Игра большая идет. Не повезет — снимут голову и они не понадобятся. А если — выигрыш?» — Ртеп гнал эти мысли, стыдясь их, ибо он любил Учителя и рад был пострадать за него. Но он любил и себя. И в подсознании копошилось, что себя забывать не следует.

Так мучился бедный Ртеп, раздираемый непримиримыми противоречиями.

— Что будет, товарищеский ужин или заседание тайного общества?

— Дело не в названии.

— Есть программа?

— Установить царство справедливости.

— О-о-о! Это, вероятно, программа-максимум, а что конкретно?

— Скинуть хомут Империи. И очистить от скверны храм.

— А я тут при чем? — чуть слукавил Ис, он уже, не желая признаться себе в этом, плыл по течению этого бурного и не очень прозрачного потока.

— Сказано: «В начале было слово». А слово твое весомо.

— С хомутом — ясно. А храм — не по моей специальности. К тому же для меня нет ни жителя Благословенной земли, ни варвара.

— Отныне для меня — тоже, — помедлив, твердо сказал Ртеп.

— «Сначала — Империю, остальное — увидим потом», — подумалось каменщику.

— А твои рабы?

— Утром распилю им ошейники.