"Узурпатор" - читать интересную книгу автора (Мэй Джулиан)

11

Ворон кружил над Магрибским побережьем, ощупывая землю трансментальным взглядом. Омытые дождями склоны гор поросли травой и покрылись розовыми и желтыми цветами, а размытые потоками воды овраги, устремленные к новому морю, превратились в небольшие оазисы. Птицу радовал многокрасочный ландшафт. Красота природы помогала ей держать свои страхи в узде. Паря в прогретых солнцем воздушных потоках над миром, созданным его стараниями, ворон ощущал покой и безмятежность.

Но вот птица почувствовала биение жизни – и присутствие золота.

Энергия ее мозга вызвала ураганный психокинетический ток воздуха, и она понеслась на восток. Мерцание ауры живого существа ослабло и вышло за порог трансментального восприятия ворона, но плотоядной птице удалось проследить его движение до лесистого оврага с крутыми склонами. Запах драгоценного металла раздразнивал птицу до безумия. Она раздула метапсихический ветер такой силы, что с крыльев стали опадать черные маховые перья, и ворон пронзительно закричал от боли и восторга. Наконец птица достигла нужного места, утихомирила воздух и приземлилась на выступ скальной породы возле бегущего тонкой струйкой родника.

Здесь, на небольшой прогалине, ворон увидел двух потерпевших крушение тану: один из них стоял на коленях возле лежащего на земле тела другого. Пристально вглядевшись в их черты, ворон почувствовал, что эта пара ему знакома.

То, что тану однояйцовые близнецы, было ясно видно даже несмотря на страшные раны, обезобразившие голову трупа. Залитое слезами лицо оставшегося в живых брата сохранило классическую строгость линий, отличающую членов потомства Нантусвель. Он только что вернулся с охоты – на земле рядом с ним лежала туша молодой газели и грубый дротик, сделанный из привязанного к пруту стеклянного кинжала. Тела обоих братьев прикрывала изодранная одежда золотистого и розового цветов, носимая членами Гильдии Психокинеза.

Мертвец, судя по всему, не захотел дождаться возвращения брата. Растущая возле ключа куртина ядовитых розовых нарциссов была изрядно прорежена, а одна надкушенная луковица валялась на земле.

Гигантский ворон расправил крылья и издал сиплый крик. Дрожавший всем телом плачущий брат поднял на него широко распахнутые глаза. Ворон с любопытством отметил, что этот брат-близнец в буквальном смысле полоумен. Между братьями явно существовал необычайно тесный мозговой симбиоз; должно быть, до того, как потоп выбросил их на берег Северной Африки, они были способны на великие деяния. Но со смертью одного из близнецов возможности оставшегося в живых оказались низведенными до латентного уровня, даже более низкого, чем у «нормального» человека.

Громадная птица спланировала вниз и опустилась возле головы трупа. Осиротевший тану молча взирал на нее – зеленые глаза помутнели от слез, рот свело страдальческой судорогой. Только когда клюв ворона навис над горлом мертвеца, его брат выкрикнул:

– Фиан!

Ворон понял, что предчувствие не обмануло его, – он узнал их, этих золотисто-розовых близнецов! Приступ ярости развеял птичье обличье, и на месте ворона возникла стройная человеческая фигурка в синих стеклянных доспехах. На женщине не было шлема, и волосы взвихрились вокруг ее головы платиновым облаком. Глаза полыхали гневом Гекаты.

Кугал Сотрясатель Земли тоже узнал ее. Он вспомнил огромное мрачное помещение в бастионе Гильдии Принудителей, многочисленный отряд воинства Нантусвель, ожидающий нападения на фабрику торквесов диверсантов-первобытных, вооруженных железом. Именно эта страшная маленькая женщина возглавляла группу людей. Кугал вспомнил психогенные разрывы, рушившие каменную кладку, ментальную и рукопашную схватку в крови и дыму и последовавший за ней триумф победоносного воинства. Это была Фелиция, женщина чудовищной силы, убившая его сестру Эпону и поклявшаяся уничтожить всю расу тану. Угодив в западню, расставленную Имидолом, она была пленена, и Куллукет подверг ее пытке.

Фелиция засмеялась. Она словно держала жалкое сознание Кугала пинцетом и ковырялась в его обломках.

«Кугал и Фиан! Братья моего Возлюбленного. Какое забавное устройство мозга… Ты был левым полушарием, а он – правым. Сизигий, единосущая пара! Кугал Сотрясатель Земли, второй лорд Гильдии Психокинеза, и Фиан Разрыватель Небес, его дражайшая половина!»

Безумный смех Фелиции превратился в хриплое карканье. Огромный ворон снова захлопал черными крыльями, и Кугал сжался, обеими руками ухватившись за свой золотой торквес.

В мысленном голосе Фелиции появились сварливые интонации:

«Но где же Возлюбленный, где он? Я зову и зову, но только далекие дьяволы да безродный Лучезарный отвечают мне. Они пытаются провести меня! Но я им не поддамся. Только его я люблю и желаю! Где же он, тот, кто хотел уничтожить меня, но вместо этого пробудил к активной жизни мой метапсихический потенциал?»

Кугал всхлипнул. Его сломленное сознание балансировало на грани распада.

«Кулла больше нет! Нет ни Имидола, ни Мейвар, ни короля с королевой, ни прославленного Стратега! Они все погибли. И мой дорогой Фиан, мое второе „я“, тоже покинул меня. Я одинок и бессилен. Твоя месть удалась, Птица-Смерть».

Ворон мигнул блестящим глазом. Его безжалостный клюв снова приблизился к горлу мертвого Фиана. Под действием психокинетической команды Фелиции выпуклая застежка золотого ошейника повернулась, и полукружия раскрылись. Птица сдернула золотой торквес с шеи трупа.

Оставшийся в живых близнец упал на землю и, защищаясь, прикрыл шею руками. Мысли ворона прозвучали насмешкой:

«А ты еще поноси свой торквес, Сотрясатель Земли. До поры…»

Зажав в когтях золотой торквес, ворон взмыл в небо и полетел к испанскому материку. Кугал издал единственный исполненный неизбывного отчаяния мысленный вопль, который раскатился от одного конца Нового Моря до другого. А потом застыл в полной неподвижности.

Фелиция пересекла Средиземное море и устремилась в глубь горного массива Бетика. Она летела над ущельем, прорезавшим склон горы Муласен, на дне которого бесновались воды Прото-Андаракса. Во времена Галактического Содружества гора Муласен господствовала над Сьерра-Невадой, а ее теневую сторону покрывали небольшие ледники. В плиоценовую же эпоху, отличавшуюся более мягким климатом, высота горы достигала четырех тысяч двухсот метров, и снег лежал лишь на самой ее вершине.

Птица поднялась выше и описала дугу, заходя к горе с севера. На этой высоте хвойный лес уступал место зарослям лавровых деревьев. На более сухих участках росли сосны и рододендроны, в путанице которых там и сям виднелись кисти белых и карминных цветов. Саблезубый тигр, гревшийся на скале под лучами солнца, зевнул, широко раскрыв пасть. Взгляд его прищуренных глаз с удивлением проследил за полетом гигантского ворона, прочертившего голубизну неба блеском золота.

Ворон вошел в восходящий воздушный поток, и с высоты его взгляду открылся вид бирюзового залива Гвадалквивир, лежащего далеко на севере. За заливом возвышались Темные Горы, населенные дикими фирвулагами. Птица легла на крыло, снизилась и заскользила к дому, к уютной расселине реки Хениль. Каменные дрозды и славки заливались приветственными трелями. В реке плескалась упитанная кумжа. У входа в логовище ворона, как обычно, поджидали друзья. Выдра с рыбкой-гостинцем. Косуля со своим олененком, готовая поделиться сладким молоком. Желтая панда с принесенными из самой долины нежными побегами бамбука. Белка и древесная крыса с орехами и мучнистыми клубнями. Карликовый мастодонт, радостно размахивающий веткой с лоснящимися бордовыми плодами.

Встав перед ними, Фелиция улыбнулась и показала золотой торквес:

– Видели? Еще один!

Рысь блаженно потерлась о голые ноги Фелиции. Остальные животные сгрудились вокруг, нежась в тепле ее ментального поля. Фелиция приняла все подарки: еду, гирлянды цветов, принесенные ткачиками, сухую ароматную траву, которую натаскали мыши и кролики, чтобы она сделала себе свежее ложе для сна.

– Спасибо! Спасибо вам всем, – сказала Фелиция, отпуская их после того, как ее друзья в полной мере насладились радостью встречи.

Солнце село, и из долины Хениль подул холодный ветер. Несколько певчих птиц остались, чтобы пением скрасить то время, пока Фелиция ментальным усилием разжигала костер и готовила ужин. Как часто случалось по вечерам, голоса дьяволов снова принялись за свое, изливая перед ней ложь, суля чудеса и напоминая о том, как они помогли ей, когда ей не хватило сил в одиночку вскрыть Гибралтарский перешеек.

Фелиция не стала обращать внимания на эти голоса, и вскоре дьяволы умолкли. Может быть, она и сумасшедшая, но не настолько, чтобы вести мысленный разговор в режиме дальней связи, который даст возможность засечь ее. Пусть только попробует кто-нибудь вычислить ее точное местоположение – будь то дьяволы из дальнего далека, Эйкен Драм или даже эта пустозвонка Элизабет! Фелиция знала, как спрятаться от них. (Она и Возлюбленного звала, лишь находясь высоко в небе, где никакая опасность ей не грозила.) Угли костра, на котором Фелиция готовила пищу, догорали. Она аккуратно прибрала участок перед своей пещерой, служивший ей верандой, а потом минутку молча постояла под наливающимися светом звездами. Хорошо, что дожди почти прекратились. Цветы в ее волосах, начав увядать, усилили свой аромат, и это тоже было хорошо.

Фелиция взяла золотой торквес Фиана и вошла под своды пещеры в теле горы. Она могла прекрасно видеть в густой как смоль темноте, но ей хотелось полюбоваться на свое сокровище в наиболее выгодном для него свете, поэтому она подняла вверх два пальца и вызвала яркое психоэнергетическое пламя. Каменные стены со слюдяными прожилками заискрились, внутри карстовая пещера была совершенно сухой. Сразу за спальным местом ход в глубь пещеры преграждала многотонная каменная плита. Фелиция небрежно махнула в сторону плиты торквесом, и та отодвинулась в сторону.

В небольшом гроте лежало золото, сваленное в кучи выше человеческого роста: сокровища Нибелунгов, собранные за четыре месяца упорных поисков. Когда-то все эти тысячи изящно сработанных ментальных стимуляторов охватывали шеи тану и их привилегированных прихлебателей из числа людей, усиливая скрытые способности мозга. Но теперь все эти гордые торквеносцы были мертвы благодаря вызванному ею потопу, тела их сметены с затопленной Серебристо-Белой равнины и расшвыряны на поживу пожирателям падали и самой Фелиции. Она обирала мертвецов, гниющих по мелководьям, и отыскивала скелеты, занесенные илом. А когда такая добыча оскудела, она начала охоту на имевших несчастье остаться в живых и стала отбирать золото у тех, кто слишком ослаб или не имел сил защититься от птицы, чье тело в длину превышало человеческую руку. Фелиция сражалась люто и в схватках этих удерживалась от применения метапсихических боевых средств. Клюва и когтей оказывалось обычно достаточно, чтобы одолеть павших духом одиночек, бывших некогда владыками Многоцветной Земли.

Фелиция швырнула свое новое приобретение в ближайшую кучу. Раздался лязг, шаткое равновесие кучи оказалось нарушенным, золотые торквесы поползли вниз и покатились во все стороны. Из-под груды драгоценного металла показался какой-то необычный предмет.

Фелиция легко подняла эту вещь, несмотря на ее солидный вес. Длинное Копье из отливающего золотом стекла, от его тупого конца отходил кабель и тянулся к украшенному самоцветами коробу с оборванными ременными креплениями. Фелиция поводила Копьем и нажала на одну из выпуклостей на рукояти. Безрезультатно. Пребывание в соленой воде разрядило энергетический модуль фотонного оружия, и оно бездействовало, как и тогда, когда Фелиция забирала его у настоящего Сиятельного Луганна, покоящегося у Могилы Корабля.

Потом безродный Лучезарный одурачил ее и умыкнул Копье, но потоп покарал самозванца. Теперь Копье снова принадлежало Фелиции – и на этот раз навсегда.

Она бережно положила свой трофей на золотое ложе, вышла из сокровищницы к своей постели из сухой травы. В полночь с горной вершины подул холодный ветер, и извечный кошмар Фелиции снова явился к ней. Но ближе к рассвету, когда у нее в ногах клубочком свернулась рысь, Фелиция уснула спокойным сном.

Остаток дня Кугал Сотрясатель Земли, сраженный своей утратой и надругательством, учиненным Фелицией, пролежал без чувств. Когда он наконец очнулся, близился вечер, и в наступавших сумерках к телу его брата стали подбираться какие-то мелкие твари. Чертыхаясь, Кугал отогнал их прочь и стал готовить похороны. Чистой одежды не было, и он повесил на шею Фиану единственное оставшееся украшение – массивный двусторонний медальон с изображением их общего герба.

Кугал отнес Фиана на берег, потом подтащил к воде рыбачью лодку. Пустив брата по волнам в последний путь, он преклонил колени на покрытых соляной коркой камнях и попытался пропеть Песнь. Но без помощи Фиана Кугал не мог вспомнить мелодию, поэтому он просто продекламировал текст. Ему мнилось, что далеко над водой он снова видит город в сияющей дымке. А Фиан по световой дорожке, проложенной заходящим солнцем, уплывал к этому городу в сшитой из шкур рыбачьей лодке. Его брат возвращался домой…

Прошло много времени, прежде чем Кугал сумел собрать последние остатки сил, и над водой прогремел его трансментальный голос: «Жди меня, Брат!»

И раздался мысленный ответ:

«Так вот ты где!..»

Скорбные фантазии развеялись, и Кугал вновь ощутил ужас. Он недвижно стоял, потрясение взирая на зарево на далеком морском горизонте. Теперь это был не жемчужный мираж, а зеленое, будто свет криптоновой лампы, сияние, режущее глаза и быстро набирающее яркость. Из светового пятна исходил трансментальный голос, изрыгающий в эфир грязную брань, обращенную на приватной волне к Кугалу:

«И какого же хрена ты прячешься в базальтовом ущелье, где только лягушки сношаются, а не выйдешь на открытое место, чтобы я мог тебя обнаружить? Мы услышали твой крик о смерти Фиана из самой Афалии!»

Из светящегося марева материализовался облаченный с головы до ног в светящиеся аквамариновые латы рыцарь-тану, восседающий на громадном халике, и плавно опустился на землю.

– Селадейр? Это ты? – Голос Кугала сел до сиплого шепота.

– Я, конечно, несчастный ты недоумок, дерьмовая твоя башка. Кто же еще? Я единственный из оставшихся левитантов, способный нести с собой другого. Если не считать, конечно, этого маленького золоченого засранца да ренегата Танна. Только уж они-то вряд ли явились бы спасать твою задницу!

– А я думал… мы с Фианом думали, чтя остались одни. Что больше никто не уцелел.

Свирепое старческое лицо с седыми бровями насупилось. Селадейр Афалийский провел неумелый психокорректорский зондаж пошатнувшегося сознания своего соплеменника.

– Великая Богиня, что за чушь! Но, учитывая твое состояние, подобные мысли меня не удивляют. Нам удалось спасти и других уцелевших, кто оказался в Авене или на европейском берегу. Скажи мне во имя Таны, как вас угораздило очутиться в Африке?

Но Кугал не ответил. Он потерял сознание.

Старый афалийский герой излил свое сочувствие в новом потоке брани. Далеко в море он заметил рыбачью лодку и заключил ее в пламенный шар психогенного погребального костра. Пропев для мертвого близнеца Песнь, он взвалил живого на широкий круп халика позади себя и поднялся в воздух.