"Новый Орлеан" - читать интересную книгу автора (Мэтьюз Клейтон)

Глава 6

Брет Клоусон был трусом. Его называли крутейшим парнем в профессиональном футболе, в игре, которую многие считают самым грубым и жестоким из всех силовых видов спорта, но при одной только мысли о взаправдашнем физическом контакте все нутро Брета начинало трястись, как подтаявшее желе.

Перед матчем его всегда выворачивало наизнанку.

В этом не было бы ничего необычного — со многими профессиональными футболистами происходит то же самое. Однако в большинстве случаев неукротимую рвоту вызывает нервное напряжение, а не страх.

С годами Брет научился психологической самоподготовке к играм; он грыз куда больше таблеток, чем дети леденцов, — и не только анальгетики, но и стимуляторы, все, какие мог раздобыть. В этом не было бы ничего необычного — многие игроки прибегают к таблеткам, но они поступают так в убеждении, пусть даже ошибочном, что это повышает их физические возможности во время матча.

Брет знал, что именно его страхи каким-то извращенным образом превратили его в самого устрашающего игрока в лиге. Беспристрастный наблюдатель может воспринимать это соображение как иронию или даже юмор, но сам Брет относился к нему слишком серьезно, чтобы оно казалось ему забавным. Еще в начале своей спортивной карьеры он обнаружил, что единственный способ обуздать терзавшего его персонального демона состоит в том, чтобы играть с необузданной, почти бездумной и свирепой жестокостью.

Вдобавок он также обнаружил, что если подсекаешь соперника первым и без пощады, то шансы пострадать самому значительно уменьшаются.

Все началось еще до школы, когда стало ясно, что Брет вырастет в особь необычных размеров. Причуда генов, должно быть, поскольку родители его по физическим данным были людьми вполне нормальными — отец ниже ста восьмидесяти, мать чуть выше ста шестидесяти. Ни один из его троих братьев тоже не дотянул до ста восьмидесяти сантиметров. Более того, все были довольно тщедушны и атлетическим сложением отнюдь не отличались.

В этом, возможно, и кроется объяснение. Отец Брета был страстным любителем спорта, а футбол обожал просто фанатично. Он из кожи лез вон, чтобы попасть в школьную команду, но потерпел позорный провал. Все три старших сына его в этом смысле также подвели.

Но самый младший стал сбывшейся мечтой во плоти — широкоплечий, обещающий вырасти с гигантский кипарис, стремительный в движениях, как кошка. Футболист от Бога. Шансов избежать уготованной ему участи у Брета не было никаких. Уже во втором классе он играл в первой линии схватки, каковая, как он потом узнал, на языке профессионалов называется «гадючником» — лоб в лоб и плечо в плечо не на жизнь, а на смерть. Несмотря на страхи перед физическими столкновениями, о которых он никогда не проронил ни слова, и внутреннее отвращение к самой игре, Брет был рожден для футбола.

Через два года игры в школьной команде он попал в сборную лиги, а когда стал выступать за университет Луизианы (где его перевели на линию защиты), его дважды включали в национальную сборную; среди селекционеров профессиональных команд его репутация была весьма высокой и прочной. Он заключил очень выгодный контракт с командой «Сейнтс».

С раннего детства Брет испытывал ужас перед болью, но быстро научился не подавать виду, перенося все мучения в стоическом молчании. Он жил в постоянном страхе перед травмой, которая могла либо искалечить его на всю жизнь, либо привести к гибели. По статистике, его шансы встретить смерть на футбольном поле были невелики; и все же ежегодно несколько человек погибает от полученных во время игры травм. Вопреки мучившим его по ночам кошмарам, у Брета серьезных повреждений пока еще не было, но это только усиливало его страхи. Чем дольше он играет, тем больше вероятность получить тяжелое увечье.

Брет, однако, попал в ловушку. Бросить футбол он не мог. Футбол стал всей его жизнью, ничего больше он не знал и не умел. В колледже каких-либо знаний, представляющих практическую ценность, он почти не приобрел. Он мог бы завершить свою карьеру на тренерской работе, но если он уйдет из футбола сейчас, на пике своей славы, вопросы «Почему?» будут неотступно преследовать его, как стая голодных стервятников. А это подорвет его шансы получить место тренера. Разве что в какой-нибудь Богом забытой школе. Если он бросит футбол сейчас, нечего и надеяться, что его пригласят тренировать профессиональную команду — а только там и можно рассчитывать на приличные деньги.

У явления, которое Брет привык считать своей трусостью, был весьма неприятный побочный эффект.

Брег стал проявлять пугающую склонность ввязываться в ситуации, чреватые именно физическим ущербом. Психиатры, возможно, классифицировали бы это как своего рода компенсацию. Как ни называй, но он продолжал поступать именно таким образом. Словно испытывал к этому неодолимую тягу. Стоило вспыхнуть ссоре между его приятелями или даже совсем незнакомыми ему людьми, Брет, как только дело доходило до драки, тут же вставал на защиту того или другого. Чаще всего ему после этого становилось очень неловко, и крайне редко его вмешательство оценивалось по достоинству. Но подобное свойство характера укрепило за ним репутацию отчаянного задиры.

А в нескольких случаях и на самом деле подвергало его реальной опасности. Дважды, например, когда его команда проводила игры в Нью-Йорке, Брет намеренно бродил ночью по Центральному парку, превращая себя в мишень для грабителей. С точки зрения коренного Нью-Йоркца, это было равнозначно тому, чтобы войти ко льву в клетку — по ночам Центральный парк становится излюбленным местом охоты грабителей.

К счастью, внушительные габариты пока спасали Брета от возмездия; обычно потенциальный противник хватался за любой предлог, чтобы пойти на попятную. Но вечно так продолжаться не может, и Брет это понимал. В один прекрасный день он сунет свой нос куда не следует, и кто-нибудь от души по нему врежет.

Сейчас, когда он на глазах у всех гостей протиснулся между сцепившимися сенатором и этим чернокожим малым, наступил, похоже, самый критический момент из всех, что ему приходилось переживать. Все равно что схватиться с судьей во время игры.

Брет прибыл на бал с опозданием. Его и Лину встретила Одри Фейн; остановив проходившего официанта, они взяли с подноса напитки и задержались на ступенях, ведущих вниз в бальный зал, и тут Брет замелил внушительную фигуру сенатора в другом конце помещения. Оставив Лину с Одри, Брет стал пробираться через переполненный зал к сенатору.

В колледже Луизианы сенатор Сент-Клауд учился несколькими годами раньше Брета, он также дважды входил в национальную сборную в качестве нападающего. У него, однако, хватило ума, способностей и всего прочего, чтобы расстаться с футболом и выбрать себе более благодарную и многообещающую карьеру. Брет встречал сенатора несколько раз во время традиционных вечеринок выпускников колледжа и проникся к нему восхищением с первого взгляда, сейчас они стали добрыми друзьями. Всякий раз, когда сенатор Сент-Клауд бывал в Новом Орлеане, он обязательно приходил на стадион поболеть за «Сейнтс», а после игры частенько оставался, чтобы повидать Брета. В последний раз такое случилось в Новый год после матча за кубок, который фаны. панибратски называли «Большой сахарницей».

Сегодня, когда Брет находился уже всего в нескольких шагах от сенатора, музыка внезапно смолкла, и на весь зал громко и внятно разнесся голое чернокожего в костюме дяди Тома:

— ..какой-то клейстер долбаный!

Даже не раздумывая, Брет тут же вмешался не в свое, как оказалось, дело и выставил себя полным дураком. Его, к счастью, спасла всеобщая суматоха, возникшая, когда гости принялись снимать маски, но Брет тем не менее был уверен, что Лина все видела и слышала. У него не было даже возможности извиниться перед этим чернокожим малым, который неожиданно исчез, оставив его один на один с Мартином Сент-Клаудом.

— Простите, сенатор. Болван я полный и больше ничего, — покаянно забормотал Брет. — Но я услышал эти его слова и подумал…

— Не бери в голову, Брет, — весело рассмеялся сенатор, — Время от времени Линкольна полезно ставить на место. Вообще-то я сам виноват. Не надо было его подкалывать.

— Все равно, сенатор, чертовски сожалею. Вас не затруднит при встрече передать ему мои извинения?

— Обязательно, Брет, если считаешь нужным. Но только он может исчезнуть на несколько дней, а то и недель. Есть у него такая привычка. К тому же уверен, что он не так уж на тебя и обижен, иначе бы он не смолчал, у него ведь что на уме, то и на языке.

Сенатор достал из кармана кожаный портсигар и протянул Брету. Тот, отказываясь, покачал головой.

Сент-Клауд выбрал сигару, отрезал кончик, чиркнул длинной серной спичкой и держал ее до тех пор, пока сигара не затлела ровным ярким огоньком. Потом потянул Брета за рукав.

— Пойдем-ка попробуем отыскать официанта и раздобыть чего-нибудь выпить. — Они начали пробираться через зал. — Читал, тебя включили в сборную профессионалов, Брет. Поздравляю!

— Тоже мне событие! — пренебрежительно фыркнул Брет. — Хотя какого черта я буду вам врать, сенатор? Конечно, для меня это все. Ну, вроде как вам победить на выборах, наверное.

— Только тебе для этого не надо целовать сопливых детишек, толкать речи и тому подобное. Сшиб противника с ног долой — всего и делов, так, Брет?

«Если бы ты только знал, — мелькнула в голове у Брета горькая мысль. — Если бы ты только знал!»

Сенатор остановил проходившего официанта и взял у него с подноса два последних бокала. Посмотрел на их содержимое с гримасой отвращения.

— Так и есть! Рекс и его чертов пунш! Впрочем, ладно, выпивка есть выпивка. — Он протянул Брету стакан и поднял свой. — Будем, дружище! Пусть «Сейнтс» больше везет в следующем сезоне!

— За это я выпью. И за ваше переизбрание, сенатор.

— А вот за это нельзя не выпить.

Брет с трудом проглотил донельзя приторную смесь.

К ним протиснулся багроволицый, обильно потеющий толстяк, который, ухватив сенатора за руку, принялся» трясти ее с преувеличенной радостью.

— Как поживаете, сенатор? Нельзя ли нам перекинуться словечком?

Сент-Клауд посмотрел на Брета, как бы прося извинения, пожал плечами. Толстяк, тотчас вцепившись в его рукав, повлек сенатора в толпу; тот, склонив голову, внимательно слушал многословного коротышку.

Брет быстро допил коктейль и обвел взглядом бальный зал. Музыканты собрали инструменты и удалились, некоторые из присутствующих тоже начали прощаться. Но большинство гостей еще оставалось, Брету было известно, что Рексфорд Фейн никогда не ограничивал свои приемы во времени. Если у гостей достает сил веселиться до утра, бесплатной выпивки и закуски всегда на всех хватит.

Атмосфера в зале стала более непринужденной. Свет в люстрах притушили, и некоторые гости начали разбредаться по многочисленным комнатам особняка.

Брет остановил проходившего официанта, поставил на поднос пустой бокал и взял себе стакан с настоящим американским виски — бербоном. Это последний, решил он. Голова у него на выпивку слабая: больше трех порции — и он готов ползать на четвереньках. Что-то там у него такое с обменом веществ, как ему объясняли. Очень странно, потому что стимуляторы он мог глотать целый день, и таблетки, кроме желаемого эффекта, на него никакого другого побочного действия не оказывали.

Он попытался отыскать взглядом Лину, но ее нигде не было. Тоже неплохо, поскольку говорить с ней он еще не готов. Даже если она и пропустила этот дурацкий инцидент, ей, конечно же, уже все рассказали. Брет вспомнил, что Одри обещала Лине показать особняк, и предположил, что сейчас их экскурсия в самом разгаре.

Прихлебывая по дороге из стакана, он направился к выходу из бального зала. От виски по жилам потекло приятное тепло, на душе немного полегчало. Брету надо было выбраться на улицу до того, как вернется Лина. Немного свежего воздуха, немного побыть одному — тогда, наверное, он наберется сил посмотреть ей в глаза.

Он взял с подноса у проходившего официанта полный бокал и поставил пустой. И вышел в теплую душистую ночь. Вокруг него в сгустках тени прятались парочки, доносились приглушенные голоса, полные едва сдерживаемой страсти. Освещение во дворе было выключено, свет падал только из окон особняка да неяркое мерцание пробивалось сквозь густую листву оттуда, где почти в пятидесяти ярдах стоял ряд построек. Раньше они, вспомнил Брет, служили жильем для рабов. Там также раздавались голоса и сдавленное хихиканье.

Брет наткнулся на дуб и прислонился к его могучему стволу. Где-то неподалеку нежно ворковали струи фонтана. Ноздри Брета втянули аромат цветов, тянущих свои напоенные живительным соком стебли к черному небу. Брету всегда казалось, что всего за ночь они могли бы оплести своей зеленой паутиной весь Новый Орлеан от подвалов до чердаков.

Он отхлебнул из стакана. Вот теперь виски начало действовать по-настоящему — очертания предметов расплывались, все его чувства притупились и одновременно обострились. В ушах стоял ровный приятный гул.

Он выпил до дна, нагнулся и поставил бокал на траву. Распрямляясь, услышал грудной голос:

— Еще хочешь?

Помаргивая, Брет вглядывался в возникший из темноты неясный силуэт. Судя по голосу и мускусному запаху крепких духов, женщина.

— А что, можно, — ответил он.

— Видела, как ты вышел на улицу. Следила за тобой, если уж честно. Прихватила пару порций, может, уединимся ненадолго?

— Можно, — тупо повторил Брет, с тревогой отметив, как вдруг сел его голос.

— Ты ведь Брет Клоусон, правильно? Звезда наша футбольная.

— Ага, он самый, — подтвердил он, ожидая, что незнакомка сейчас заговорит о трагикомическом эпизоде.

Однако она о нем, похоже, и не вспомнила. Вместо этого она сказала:

— Вообще-то я не очень увлекаюсь футболом. Но тебя на поле несколько раз видела. Сейчас я в разводе, и у меня есть сын, который считает, что лучше тебя не бывает. Думаю, надо бы попросить у тебя автограф — он бы с ума сошел от счастья. Только вот темно слишком, как по-твоему?

— Ужасно темно, — согласился Брет и отхлебнул из стакана.

— Но иногда это даже к лучшему. — Рука незнакомки нащупала молнию на его брюках.

У футболистов, как и у рок-певцов, — свои обожательницы. Всегда под рукой, ни в чем не отказывают.

Раз или два Брет не устоял перед соблазнительными предложениями. Но для такого сорта поклонниц эта женщина казалась немного староватой.

Потом до него дошло, что все происходящее — лишь часть фантастической ночи, причудливо вместившей в себя сочетание многих факторов. Марди-Гра. Атмосфера, создавать которую на своих балах, особенно в это время года, у Рексфорда Фейна, похоже, был особый талант. Чувственная, переполненная эротикой атмосфера, когда не остается никаких преград и ограничений. Все можно.

Но где-то в особняке он оставил Лину. А что, если она… Но если она стала свидетельницей его унижения, ей-то должно быть все более чем безразлично.

Рука незнакомки добралась до искомого объекта.

Под ее умелыми пальцами он моментально отвердел.

— Да чего там! — пьяно хихикнул Брет.

Женщина опустилась перед ним на колени, словно бы в умоляющей позе, и Брет, забыв обо всем, отдался во власть острого ощущения.