Тереза МЕДЕЙРОС ПРОКЛЯТИЕ КОРОЛЕВЫ ФЕЙ

ПРОЛОГ

Уэльс

Год 518 от Рождества Христова

Он весь горел таким нестерпимым желанием, что пламя страсти сжигало его. И пламя это было ярче и горячее, чем жажда победы, переполнявшая его на поле битвы перед лицом смертельного врага. На его кольчуге была запекшаяся кровь, однако он не испытал удовлетворения от выигранного сражения, от вида убитых врагов. Как сказочный кентавр — слитый воедино с благородным животным, — он несся домой, в ее объятия.

Рианнон…

Восхитительная и прелестная. Проказливая и нежная. Насмешливая и неотразимая.

Он встретил ее в девственном лесу, напоминающем тот, по которому он гнал своего коня сейчас. Волшебное создание, с нежным личиком, обрамленным нимбом золотистых волос, резвящееся среди деревьев. Она дразнила его, соблазняла, увлекая за собой, и он уже начал думать, что сойдет с ума от желания обладать ею. И лишь когда он, споткнувшись, рухнул на колени, закрыв руками лицо, охваченный мрачным отчаянием, она приблизилась к нему.

Рианнон нежно коснулась рукой его волос и прижала бородатое лицо к своей обнаженной груди, шепча имя, наводящее ужас на врагов и в то же время такое благозвучное. Он так и не посмел спросить, как она узнала его имя. Познала его сердце. Его душу. Ласково, но настойчиво она развязала тесемки на его кожаных штанах и оседлала его, откликнувшись на его желание с таким самозабвением, что по лесу эхом раскатилось ее имя, сорвавшееся с его уст.

Рианнон…

Он пришпорил жеребца, не замечая ни его тяжело вздымающихся боков, ни взмыленной шеи, ни вырывающегося из ноздрей пара. Всего лишь за одно прикосновение губ своей прекрасной Рианнон он был готов довести до полного изнеможения себя и животное, пустить по ветру все королевство.

Когда он достиг крутого холма, его взору открылась соломенная крыша уединенного домика. Домика, где он и его таинственная дама, обнаженные, резвились, словно расшалившиеся дети, плененные неведомыми чувственными чарами, утоляя все взаимные желания так, что оба падали в объятия друг другу изнеможенные, но ненасытившиеся.

Сверкнувшее сквозь ветви золото волос распалило его страсть. Воины, которых он вел на битву, ни за что бы не узнали его, увидев радостную улыбку, озарившую его смуглое лицо. Но улыбка тут же погасла, когда деревья, расступившись, открыли поляну у подножия холма. Рианнон. Рианнон в объятиях другого мужчины. Она стояла, откинув назад голову, и ветер разносил далеко вокруг хрустальный перезвон ее смеха. Но в его мыслях эта невинная картина исказилась, сменилась другой. Он увидел обнаженные тела, распростертые на траве; лица, дышащие преступной страстью; Рианнон, сидящую сверху на незнакомце, насыщающую своим щедрым телом его распаленную плоть — так же, как она насыщала и его собственную.

Не останавливаясь, не задумываясь о последствиях своего безумного порыва, он выхватил из ножен меч и занес его над головой соперника. Сквозь застилающую глаза кровавую пелену он успел увидеть мелькнувший в глазах мужчины ужас, золотой вихрь вокруг головы женщины, с лица которой схлынули все краски. Мужчина тщетно попытался закрыть ее собой, но женщина, с силой оттолкнув его, бросилась вперед, загораживая его, вскидывая руки, словно моля о пощаде.

Издав дикий яростный рев, заставивший замолкнуть птиц на поляне, он опустил меч, пронзив сердце изменницы, одним могучим ударом нанизав на клинок ее тело и тело ее любовника. Хлынула кровь, обильно орошая траву, и влюбленные рухнули в траву.

У края поляны он осадил коня, и ледяной холод сжал его сердце при мысли о содеянном. Судорожно стиснув зубы, он соскочил с коня и направился туда, где упали мужчина и женщина, нарушая зловещим шорохом шагов странную неестественную тишину.

Мужчина лежал распростертый на траве. Нет, не мужчина — мальчик, чьи детские щеки еще не тронул пух, а великолепное золото прямых волос, рассыпавшихся вокруг безжизненного лица, успело потускнеть.

У него за спиной раздался голос — злобное шипение, в котором слышалось презрение:

— Это мой брат, вероломный дурак. Мой смертный брат.

Он стремительно обернулся. В нескольких футах позади него стояла Рианнон, облаченная в ослепительно белые одежды, без малейшего следа удара мечом.

— Смертный? — прохрипел он.

— Да, ибо я — фея. А вы, сэр, — низкий убийца.

По поляне пронесся порыв ветра. Он шагнул к ней. Если только он сможет прикоснуться к ней, провести по золотистому шелку ее волос, прильнуть губами к атласной шее, преклонить колено, моля о прощении. Он протянул руки, молча призывая ее к себе.

— Нет!

Ее восклицание болью пронзило его. С воплем ужаса он отпрянул назад. Крепчающий ветер поднял ее вьющиеся волосы, открыв лицо, страшное и прекрасное, но совершенно лишенное пощады.

Женщина воздела руки, словно собираясь возложить на него дьявольское проклятие. В ее звонком голосе прозвучала гневная насмешка оскорбленной женщины над мелочной злостью мужчины. Нежные уста произнесли мрачное пророчество:

— Ты попытался завоевать своим клинком то, что я готова была отдать по доброй воле. Мое сердце. Мою преданность. Мою любовь. Пусть божья кара падет на твою голову, Артур Гавенмор, и на души всех твоих потомков. С этого дня любовь станет твоим смертельным недугом, а красота — вечным роком.

В последнем отчаянном рывке он бросился к ней. Пусть его ждет вечное проклятие — только не мысль, что ему больше никогда не держать ее в своих объятиях. Никогда не пить медовый нектар с ее губ и не слышать ласковый бархатный голос, от которого в ночной темноте по его телу разливается сладостная дрожь.

Его руки, искавшие ее нежную плоть, встретили пустоту. Последними исчезли насмешливые отголоски ее смеха, еще некоторое время звеневшего у него в ушах.

Оглушенный отчаянием, он упал на колени; он, Артур Гавенмор, которому суждено править всей Британией до того дня, когда прекрасная фея не воплотит проклятье, наложенное на него, закрыл лицо руками и заплакал, как ребенок.