"Проклятие королевы фей" - читать интересную книгу автора (Медейрос Тереза)

21

Голос Холли раздавался не умолкая.

Она пела, вытирая пыль, сметая паутину с потолка и стен и моя пол. Она пела, заменяя изъеденное молью покрывало парчой, обшитой мягким мехом. Она пела, пока Винифрида и служанки приносили ей горячую воду для ванны. Она пела, лежа в лохани, пела потом, втирая благовония и масло в кожу, не знавшую долгое время ухода, возвращая ей перламутровую белизну. Она пела, расчесывая отрастающие волосы, и каждый вечер, укладываясь в постель, она тихо убаюкивала себя песней.

Холли пела все, что могла вспомнить, — веселые песни и грустные баллады. Она пела трогательные гимны крестоносцев и сложные рондо, поочередно исполняя партии разных голосов. Она пела детские песенки и непристойные стишки. Она пела церковные, светские песни, элегии и куплеты бродячих менестрелей. А однажды на закате, встав у окна, Холли так вдохновенно исполнила величественный гимн, что даже заточенный в подземелье отец Натаниэль обратил свой взор к небесам, ища хор божественных ангелов.

Остину были неведомы подобные заблуждения. Эти мелодии, словно хлеставшие его бичами, были не райским блаженством, а нашествием демонов. Каждый звук терзал его плоть, точно когти Люцифера. Нигде нельзя было укрыться от колдовского пения Холли. Остин чувствовал, что, даже если ускачет на край земли, оно настигнет его и там.

Он не знал, поет ли Холли во сне, но, видит бог, в его снах она пела. Она наполняла своим голосом его кошмарные сновидения.

Но больше всего Остина донимали не громогласные гимны, а тихие колыбельные, которые Холли пела по вечерам усталым голосом, чуть тронутым хрипотцой. Именно в такие мгновения ее пение казалось самым чарующим. Именно в такие мгновения ему приходилось напоминать себе, какую жестокую судьбу хотели уготовить Одиссею сладкоголосые сирены.

А затем однажды в предзакатные сумерки, когда Ос-тин уже был готов просить Кэри привязать его к столбу во Дворе, подобно Одиссею, которого привязали к мачте собственного корабля, пение оборвалось. Именно оборвалось. Ни намека на хрипоту. Не затихло, не прекратилось. А просто оборвалось.

Тишина оказалась еще более жуткой. Саван уныния черной тучей опустился на замок. Когда Остин вошел в главную залу, все разговоры резко смолкли и он почувствовал устремленные на него взгляды. За прошедший месяц Остин уже привык к этому: к угрюмому молчанию верного оруженосца, к боязливым взглядам Винифриды, к немым вопросам Эмриса: «Какую чудовищную вещь он сотворит сейчас?» Кончились те дни, когда челядь смотрела на него не со страхом, а с гордостью и восхищением.

Самым страшным были опухшие глаза и постоянно красный нос няньки его жены. Остин подозревал, старуха уже давно бежала бы из замка, если бы не страх оставить свою госпожу во власти мужа.

Даже его отец, не произнесший ни слова после гневной проповеди, произнесенной с крепостной стены, смотрел на сына широко раскрыв глаза и по-детски испуганно моргая. Остин почувствовал, что его душа, только что лишенная сладостных звуков музыки, осталась обнаженной и беззащитной под этими пытливыми взглядами. Он не выдержал.

— Чем вы все озабочены? — взревел он, гневно сверкая очами. — Вы больше никогда не улыбнетесь? Не засмеетесь? Так и будете лишь испуганно перешептываться за моей спиной?

Всхлипнув, Элспет закрыла лицо фартуком и в голос зарыдала. Но Остин все же успел увидеть себя таким, каким он был в ее глазах: свирепым дикарем, не человеком, а прямо-таки людоедом.

Оглушительная тишина сделала голос Холли еще прозрачнее, еще выразительнее. Она призывала супруга своим молчанием, заставляя его бегом кинуться вверх по лестнице, чтобы со всей решительностью встретиться лицом к лицу с чародейкой, околдовавшей его.

Подойдя к северной башне, Остин замедлил шаг. Гнетущая тишина наполнилась отголосками криков и стонами Холли, и он снова отчетливо представил себе, как тащил девушку по винтовой лестнице. Древние камни словно впитали в себя жалобные мольбы. Руки Остина всё еще хранили едва видные следы царапин, нанесенных ему Холли, но он опасался, что глубокие раны на сердце от ее предательства не затянутся никогда.

Внезапно дрогнувшей рукой Остин снял тяжелый засов с железных петель. Он понятия не имел, что ждет его в комнате. Всякий раз, когда Винифрида печально показывала ему поднос с нетронутой едой, Остин заставлял себя думать лишь о том, как тело Холли постепенно тает, становясь все более прозрачным.

Дверь со скрипом приоткрылась, уступая осторожному прикосновению его руки. Остин нерешительно вступил в комнату, борясь с охватившей его дрожью. Все купалось в тенях сгущающихся сумерек. Тусклый свет проникал только сквозь раскрытое окно.

Холли нигде не было. По спине Остина пробежала леденящая дрожь: внезапное прекращение песни приобрело новый зловещий смысл. Остин стоял, завороженно глядя на зияющую пустоту окна. Окна, которое Кэри умолял забрать железной решеткой. Окна, выходящего на обнесенный стеной внутренний дворик, куда Остин запретил кому-либо входить. Один глупец, у которого хватило ума перелезть через стену, чтобы украдкой взглянуть на заточенную в башне жену господина, был тотчас же изгнан из Каер Гавенмора.

Остин неуверенно шагнул вперед. Подошел к окну, перевесившись через подоконник, заглянул в бездну, и тут милый голосок у него за спиной насмешливо произнес:

— Этого ты не дождешься.

На каменных плитах внизу прыгали воробьи, словно насмехаясь над Остином. Обернувшись, он увидел, как из темноты за кроватью, раздвинув занавес, вышла женщина.

— Извини, что так сильно разочаровала тебя, — сказала она, — но ты еще не стал вдовцом.

Остин скрестил руки на груди — так же, как и тогда, когда впервые встретился с нею.

— Жаль. А я-то думал, ты допелась до смерти.

Зажженная свеча в руке Холли отбрасывала на нее пятно мерцающего света, предоставляя Остину возможность впервые хорошенько рассмотреть свою жену с тех пор, как она, дрожащая и униженная, стояла перед ним после жестокого разоблачения на берегу реки.

Да, Холли похудела, но это лишь еще более подчеркивало ее красоту. Пышная грудь словно пыталась выплеснуться через край парчового лифа. С кожи исчезла краснота, и ее прозрачность лишь придавала девушке хрупкий, пленительный вид. Остин попытался совладать с собой, но взгляд его помимо воли притягивало к лицу девушки.

Если Холли рассчитывала испортить свою внешность, обрезав волосы, она жестоко ошиблась. Шапка вьющихся волос, обрамляющих ее лицо, лишь подчеркнула его чарующую чистоту. Если такое возможно, Холли стала прекраснее, чем была тогда, в парке замка Тьюксбери. Тогда она была лишь пустоголовой девчонкой. Сейчас ее взгляд приобрел глубину чувств взрослой женщины.

Остин прищурился, пытаясь найти хоть какие-то следы той неуклюжей очаровательной дурнушки, которую он в течение нескольких идиллических недель называл своей женой, и ничего не находя в стоящем перед ним незнакомом безукоризненном создании. Эта потеря невыносимо больно ранила и разъярила его.

— Зачем? — хриплым голосом спросил он. — Вы с отцом решили сыграть забавную шутку с простодушным валлийцем?

Холли поставила свечу на каменный выступ в стене, но осталась стоять рядом, в мерцающем круге света.

— Мы ни над кем не хотели шутить. Отец вознамерился выдать меня замуж за первого встречного. Я решила, что у меня нет иного выбора, кроме как попытаться остановить его. Тебе никогда не приходилось чувствовать себя совершенно бессильным?

«Бессильным устоять перед тобой», — подумал Ос-тин, но скорее откусил бы себе язык, чем произнес эти слова вслух.

— Ты почувствовала себя бессильной? Имея в своем распоряжении все золото отца? Вооруженная красотой, способной покорить сердце любого мужчины?

— Ты видишь, что принесла мне красота. Сызмальства она была моим проклятием. — Холли шутливо подняла брови. — Уж ты-то должен знать толк в проклятиях.

Остин нахмурился, помимо воли восхищаясь ее храбростью.

— Я хотела только отвратить от себя таким способом назойливых поклонников, — продолжала девушка. — Откуда мне было знать, что ты настолько тупоголов, что даже мое уродство не оттолкнет тебя? Или, мне следует сказать, жаден?

— Жаден?

Холли вызывающе посмотрела на него.

— Да, жаден! Ты смеешь чернить мои побуждения, в то время как сам далеко не безупречен. Ты искал не жену, а толстый кошель, чтобы набить золотом свои сундуки. По-моему, сэр, вы нисколько не лучше меня.

Холли пришлось призвать все свои силы, чтобы не двинуться с места, когда Остин шагнул к ней. Одинокие дни и нескончаемые ночи она проводила, обдумывая, как заманить мужа к себе, но сейчас совершенно растерялась, не зная, что делать, когда он наконец пришел.

Остин вошел в полосу мерцающего света, и девушка едва сдержала возглас удивления.

Он был облачен во все черное, и на его щеках снова темнела отрастающая борода. Он осунулся, черты его лица обострились, и сердце Холли невольно кольнула жалость.

Прищурив глаза так, что остались только узкие голубые льдинки, Остин осторожно обошел Холли.

— У тебя было достаточно времени, чтобы сочинить этот рассказ. Почему я должен тебе верить? Откуда я могу знать, что отец не пытался поскорее выдать тебя замуж за какого-нибудь ротозея, так как ты уже обесчещена? — Его взгляд на мгновение метнулся к ее тонкой талии, затем снова устремился в глаза Холли. — Откуда я могу знать, что даже сейчас, пока мы стоим и разговариваем, в чреве твоем не растет ребенок от другого мужчины?

Холли, переборов вспышку ярости, в свою очередь язвительно усмехнулась.

— И ты, я так понимаю, уверен, что этот мой воображаемый любовник последовал за мной в Гавенмор, переодетый священником?

Увидев кровожадно вспыхнувшие глаза Остина, Холли испугалась, как бы ее насмешка не стоила жизни Натаниэлю и ей самой. Но Остин отшатнулся от нее, стиснув руки, точно стараясь удержать их от того, чтобы не сомкнуть их на ее шее.

Собравшись с духом, Холли подошла и встала так, чтобы он снова мог ее видеть. Если на него так действует ее красота, надо использовать это оружие в полную мощь.

— Раз ты решил считать меня шлюхой, даже не пытаясь выяснить правду, — тихо проговорила она, — то что же ты сделаешь со мной, Остин? Изобьешь меня?

Холли рискнула взять его за руку. Остин вздрогнул от ее прикосновения, но руку не отдернул. Девушка, прижав ладонь к его пальцам, ласковыми движениями сложила их в кулак.

— Ты, мой супруг, имеешь на это полное право. Или ты сожжешь меня на костре, спокойно наблюдая за тем, как пламя пожирает мою плоть?

Отпустив руку Остина, Холли положила свои ладони ему на грудь и прошептала, заглушая громкий стук его сердца:

— Или же ты просто повернешься и уйдешь, оставив меня здесь? Запрешь за собой дверь, как когда-то поступил твой дед? Забудешь, что видел мое лицо, слышал мой голос, целовал мои губы…

Его глаза жадно ласкали ее лицо. Холли облизала губы, чувствуя, что в глубине души у нее зародилась надежда.

Вдруг Остин, хрипло рассмеявшись, отстранился от нее.

— Об этом тебе поведала Винифрида? Она всегда отличалась умением ловко обходить самые грязные места фамильной истории.

Холли непонимающе уставилась на него:

— Что ты имеешь в виду?

Одним мягким прыжком Остин вскочил на возвышение, на котором стояла кровать. Холли увидела, как его губы скривились в циничной улыбке.

— О да, мой дед действительно продержал свою жену десять лет заточенной в этой башне. Только он не забыл ее. Наоборот, предание гласит, он каждую ночь приходил насиловать ее. С неистощимым воодушевлением. — Проведя пальцем по истлевшей ленте, свисающей с балдахина, Остин мрачно усмехнулся. — Перешептываются, он был очень изобретателен, придумывая… наказания. — Он резким движением оторвал ленту. — И лишь после того, как дед пресытился ею и нашел утешение в объятиях другой женщины, бабушка бросилась из окна, ища смерти.

Остин шагнул с возвышения вниз, и у Холли екнуло сердце. Она непроизвольно отступила назад, запоздало поняв, какого хищника раздразнила.

Но Остин прошел мимо нее, направляясь к двери.

— Остин? — окликнула его Холли. Он обернулся. В изгибе его чувственных губ не было и намека на улыбку.

— Я невинна.

Он с издевкой отвесил ей поклон.

— В этом, миледи, еще нужно убедиться.

Засов с грохотом упал на место, и Холли ощупью схватилась за ближайший стул. Прижимая руку к груди, чтобы унять дрожь, она, тем не менее, торжествующе улыбнулась. Ибо в глазах мужа она прочла бесспорную истину. Он вернется.

Прошла ночь.

Следом еще три.

К концу недели надежды Холли начали ослабевать. Возможно, начала бояться она, ее дерзость лишь отдалила Остина. Возможно, подобно своему деду он отправится искать утешение в объятиях другой женщины.

Холли мысленно представила себе эту женщину, и у нее затуманился взор, а сердце сдавила боль утраты, самая острая и пронзительная после смерти матери. Девушка попыталась петь, но музыка не помогала. Даже самые лирические баллады не передавали глубину ее тоски.

Неделя плавно перешла во вторую, и Холли перестала надевать изысканные платья, перестала бороться с непокорными кудрями, пытаясь уложить их в какое-либо подобие прически.

Однажды поздно вечером она в одной ночной рубашке забралась с ногами на стул у окна, глядя, как затягивают небо грозовые тучи. Линия горизонта исчезла, налетел порывистый ветер, прогремел гром, и небо над бурлящей рекой разорвал трезубец молнии. Холли обхватила руками колени, в оцепенении взирая на неумолимо надвигающуюся бурю, такую же дикую и неукротимую, как и она сама.

Лишь когда ветер начал хлестать ей в лицо струями дождя, Холли встала, чтобы закрыть ставни, больше не в силах выносить обманчивое ощущение свободы. Обойдя комнату, она зажгла все свечи, пытаясь рассеять бледным светом сгустившийся мрак.

Ветер сердито колотил в ставни. Свернувшись клубком на мягкой перине, Холли попыталась сосредоточить обрывки внимания на манускрипте, подробно описывающем душевные переживания Матильды Магдебургской, Христовой невесты. Вероятно, с горечью думала она, Остин прислал его, чтобы она смогла подготовить свою душу к тому, что ее ожидает: монастырь.

Между двумя глухими раскатами грома дверь распахнулась, и Холли, вскинув голову, встретилась с испепеляющим взглядом своего супруга.