"Праведник поневоле" - читать интересную книгу автора (Хантер Мэдлин)Глава 15Во сне, когда ее живой ум и самоуверенность безмолвствовали, Бьянка выглядела очень беззащитной, нежной и невинной. С восторгом деревенского мальчишки, которому девушка в первый раз сказала «да», Верджил целый час любовался ее слегка подрагивавшими во сне губами. При этом он прекрасно сознавал, что их близость лишь усугубила путаницу. Ах, если бы Бьянка не была такой открытой и такой страстной! А сам он? Как ни старался Верджил подчинить страсть своей воле, ничего из этого не вышло: его защита рухнула в одночасье – слишком велик оказался соблазн. Но и последовавшее наслаждение было поразительным по своей силе. Оно целиком заполнило его. Верджил не помнил, чтобы ему когда-либо довелось испытывать нечто подобное. Даже увлечения молодости – пылкая влюбленность в Каталани и некоторые другие романтические эпизоды его жизни – меркли по сравнению с этой страстью, представляясь поверхностными и незрелыми. Что же касается жриц любви, к услугам которых Верджил прибегал в последние годы, то эти опыты не имели с ней вообще ничего общего. Об истинной близости с профессионалками не могло быть и речи. Понимала ли Бьянка, как слышны ее мольбы и стоны в минуты страсти? Для слуха Верджила они звучали музыкой, которая лишала его сил сопротивляться своим чувствам. «Да… да… Я хочу, хочу тебя». Эхом отдававшиеся в сознании Верджила слова кружили ему голову, и он вновь чувствовал зов плоти. «Я хочу тебя. Я люблю тебя». Сознавала ли Бьянка, какие слова слетают с ее уст? Понимала ли она вообще в тот миг их смысл? Однако Верджил был не настолько глуп, чтобы придавать большое значение вырвавшимся в порыве страсти признаниям. Данте оказался прав – из нее выйдет отличная любовница. И в том, что она согласится ею стать, по крайней мере, на некоторое время, Верджил был почти уверен. Но именно это и мучило его, омрачая горделивую радость и порождая в душе дурные предчувствия. Верджилу претила связь, которая душит любовь необходимостью соблюдать предосторожности. Он хотел, чтобы Бьянка стала его женой, но у него не было твердой уверенности в том, что она примет его предложение. Что, если нет? В этом случае он представал совратителем и, возможно, толкал ее на тот путь, против которого сам же и предостерегал. Однако он подумает об этом после, а сейчас насладится всем, что только может подарить ему эта интерлюдия. У него впереди довольно времени, чтобы объяснить Бьянке необходимость брака. Верджил рассмеялся. Нужно поменяться с Бьянкой ролями и уступить ей инициативу, предоставив довершить сцену великого обольщения. Он уже собрался разбудить ее и попросить сделать это, но Бьянка проснулась сама. – Чему ты улыбаешься? – Она заморгала спросонок и потянулась, напомнив Верджилу котенка. Он прикоснулся к ней поцелуем, и на ее лице заиграла ответная счастливая улыбка. – Просто смотрю на тебя и радуюсь, что ты рядом. Бьянка устроилась на его плече и оглядела залитую утренним светом спальню. – Дождь перестал, выглянуло солнце… и все изменилось. – Не все, я надеюсь. Бьянка быстро вскинула глаза. – Проснувшись в одной постели с тобой, мне, верно, следует прийти в смущение? – Это зависит только от тебя. Ты его чувствуешь? Бьянка задумалась. – Смущение? Нет, даже, несмотря на то, что должна. – Я всегда подозревал, что все эти «должен» и «должна» придумали люди, никогда не оказывавшиеся в ситуациях, о которых берутся судить. – Бабушка Эдит говорит почти то же. Думаю, она бы тебе понравилась. Бабушка не слишком любит, когда другие указывают ей, что и как делать. Моя мать, кажется, была такой же, но при мне никогда не позволяла себе высказывать подобные мысли, однако Эдит уже слишком стара, чтобы сдерживаться в выражениях. Верджилу внезапно захотелось познакомиться с бабушкой Бьянки. Жаль, что ему уже никогда не придется встретиться с ее матерью, но он был бы рад побывать в городе, где Бьянка провела свои детство и юность, пройтись по его улицам. Бьянка натянула одеяло до подбородка и укуталась поплотнее. Несмотря на свою браваду, она все же смущалась, и это тронуло Верджила. – И что теперь? – Бьянка продолжала разглядывать просторную спальню. «Одеться, поехать в Йорк, получить у архиепископа разрешение на брак и пожениться». – Что пожелаешь. Хочешь, отложим твое возвращение к Пен на день, а хочешь – я прикажу Мортону заложить карету прямо сейчас. Бьянка закусила губу. – А ты? Хочешь, чтобы я осталась? Верджил понял, что причина нерешительности Бьянки связана с ним: она пыталась угадать, что он чувствует сейчас, после того, как утихла страсть. – Мне бы хотелось, чтобы ты оставалась здесь как можно дольше, и чтобы ничто не помешало нашему уединению. Давай проведем этот день вместе, а дела подождут до завтра. Лицо Бьянки осветилось улыбкой. – Согласна. Который час? Мы что, уже проспали большую часть дня? – По-моему, еще не слишком поздно, хотя полдень вот-вот наступит. – У нас есть время, чтобы съездить в Манчестер и посмотреть фабрику? Окажись на месте Бьянки другая женщина, Верджил бы решил, что она хочет подольститься к нему, проявив интерес к его жизни. – Если ты этого не хочешь, я не буду на тебя в обиде, Леклер. По дороге кто-нибудь может увидеть меня с тобой… «Но я бы хотел, чтобы весь мир видел тебя со мной!» – Я покажу тебе фабрику. Мы побываем там днем. Что еще? В огромных голубых глазах Бьянки загорелись озорные огоньки. Она провела пальцем по ключице Верджила, и ее щеки залил очаровательный румянец. – В свете наступившего дня все выглядит как-то иначе, как-то не так. Что-то неуловимо изменилось. Может, если бы ты… если бы мы… то есть тогда все могло бы быть иначе. Такое новое, удивительное чувство. Верджил повернул ее лицом к себе и поцеловал. – Если бы меня не одолевали опасения, что ты к этому не готова, мы занялись бы этим, как только ты открыла глаза. Я счастлив, что ты хочешь меня, Бьянка, и не стесняешься говорить об этом. – О да, – прошептала она. – Я хочу. Верджил, приподнявшись, облокотился на прислоненные к спинке кровати подушки и посадил Бьянку на себя. Ощущая приятную тяжесть ее тела на своей груди, он осыпал ее лицо поцелуями, обнимал и ласкал ее, как бесценный дар, которым она и на самом деле была для него. Стремясь видеть все изгибы ее тела, Верджил откинул в сторону одеяло. Ее влажное лоно соприкасалось с его восставшим фаллосом. Верджил заставил Бьянку выпрямиться: ему хотелось видеть всю ее целиком и наблюдать за проявлениями ее страсти – иной в свете наступившего дня, изменившейся и ставшей от этого еще прекраснее. Притянув к себе, он попытался достать губами до ее сосков. Бьянка на миг притихла, но тут же из ее груди начали вырываться сладострастные вздохи – верные свидетельства испытываемой ею страсти. Они, как языки пламени, опаляли Верджила, и кровь закипала у него в жилах. – Я хочу войти в тебя, но лучше сделай это сама, – предложил Верджил, стремясь доставить им обоим максимум удовольствия. Бьянка в замешательстве выпрямилась. – Помоги мне. Я хочу, чтобы на этот раз все произошло именно так. Она опустила глаза на его фаллос. Ее замешательство заставило Верджила вспомнить о ее неопытности. Он уже был готов все сделать сам, но Бьянка, решительно исполнив его просьбу, удовлетворенно закрыла глаза и облегченно вздохнула. Верджил привлек ее к себе и с минуту без слов держал в своих объятиях. Приподнявшись, Бьянка изогнулась, и его плоть полностью вошла в нее. Руки ее скользнули по груди Верджила, оставив на ней огненный след. Она двигалась в найденном ею ритме. Ее стоны и вздохи проникали в сознание Верджила. Он протянул руку к ее лону, чтобы приблизить оргазм. Ее движения ускорились, и внезапно комната огласилась ее криком. Верджил приподнял Бьянку над собой, чтобы вовремя выйти из нее, и тут же она обрушилась на него без сил и уронила голову ему на грудь, оказавшись в его объятиях. Ее спина блестела от пота. По-прежнему прижимая ее к сердцу, Верджил накинул на нее одеяло и, растворяясь в блаженстве, прильнул губами к ее влажным волосам. Мортон как будто исчез. Он, как трудолюбивый призрак, выполнял свои обязанности, но на глаза не показывался. Когда Верджил с Бьянкой, наконец, спустились к позднему завтраку, стол был накрыт, словно Мортон каким-то чудесным образом предвидел момент их появления. Вскоре они вернулись в спальню, и там их ждала горячая вода, а экипаж был подан точно к тому времени, когда пришло время отправляться в Манчестер. На козлах сидел старый Лукас, который объяснил, что у камердинера обнаружились кое-какие дела в имении. Бьянка радовалась уединению, в котором они очутились благодаря отсутствию Мортона, вовсе не потому, что ее одолевал стыд: она не чувствовала его. Просто уединение еще крепче связывало ее с Верджилом, а старинное имение, оказавшееся полностью в распоряжении любовников, отгородило их от мира, воплотив мечту в реальность. Был воскресный день, и Верджил провел Бьянку по пустынным цехам. В первый цех поступал хлопок, и там его очищали, тогда как хлопкопрядильные паровые машины находились в длинных, низеньких строениях. Рассказывая о нововведениях на фабрике, виконт оживился, и Бьянка порадовалась за него, видя, как он гордится своими достижениями. – Ты должна увидеть, на что пойдут твои деньги, – пояснил он. В строении располагались ряды больших ткацких станков, которые соединялись рычагами с железными перекладинами над головой. – Здесь тоже, как и на прядильных станках, будут установлены паровые двигатели – похожие, но не такие большие, имеются всего на нескольких фабриках. Рядом строят паровой двигатель. – Верджил провел Бьянку в соседнее помещение и объяснил принцип работы огромного металлического парового котла, водяных труб и клапанов, которые приводят в движение металлические рычаги, а те, в свою очередь, части станка. – До сих пор ткачество было в основном надомным занятием; теперь же производство ускорится и станет эффективнее. Я обещал рабочие места тем ткачам-надомникам, которые пожелают освоить новую технологию. – Вряд ли все этого захотят… – Верно, люди еще смогут обходиться без машин, ведь перемены требуют времени. Но дети нынешних работников уже забудут о том, как работали их родители. Все новое – для них, хотя твой дед и говорил, что оно для меня и мне подобных. Наш мир уходит в прошлое. – Мне не кажется, что твой мир умирает. Думаю, суждения деда слишком поспешны. – Предсказания всегда поспешны. Как в ткацком деле перемен не стоит ожидать завтра, так и жизнь Дюклерков и Кейнов изменится не скоро: у лордов и через двести лет останутся привилегии. Но тогда, я думаю, эти привилегии будут казаться странными, хоть и живописными рудиментами истории, как руины средневекового замка в Леклер-Парке. Полагаю, однако, власть лордов будет ограничена уже на нашем веку, ибо такие города, как Манчестер, сейчас заявляют о праве высказывать свое мнение. Надеюсь, перемены произойдут мирным путем, без насилия, которое уже и так распространяется по стране, свидетельствуя о нетерпении народа. Верджил заглянул в контору и стал проверять, не оставил ли для него мистер Томас документов, требующих внимания. Он сидел за столом, просматривая бумаги, и Бьянка заглянула ему через плечо. – Это писал мистер Томас? – поинтересовалась она, беря в руки один из исписанных листков. – Теперь все ясно. – Что ясно? – Я о письмах из стола моего деда – но они написаны именно этим почерком. Должно быть, мистер Томас вел с Адамом деловую переписку. Верджил застыл, оторвавшись от чтения бумаг, и Бьянка почувствовала, что мысли его где-то далеко, там, куда ей не было доступа. В задумчивости он пристально посмотрел на нее. – Как, говоришь, начинается то послание, которое ты видела? – «Милый друг». – Странное обращение подчиненного к Адаму Кенвуду, ты не находишь? – У них могла завязаться дружба. Такое бывает. Угрюмое выражение на лице Верджила сменилось злобной гримасой. – Я хочу все знать об этих письмах, и не намерен дожидаться возвращения в Леклер-Парк. – Виконт поднялся. – Мистер Томас живет в деревне неподалеку. Раз я здесь, то могу поговорить с ним сейчас же, не откладывая дела в долгий ящик. Беседа не займет много времени. Деревня находилась в четверти мили на запад: она состояла из одной-единственной улицы с тесно прижатыми друг к другу домами. Возраст некоторых из домов говорил о том, что здесь прошла жизнь не одного поколения, и что до постройки фабрики здесь находилось крестьянское поселение. Теперь многие дома были перенаселены, и, судя по запруженной народом улице, люди отдыхали после рабочей недели. – Как много людей! – Бьянка вытянула шею, чтобы получше разглядеть за окном экипажа роящийся на улице народ. – Мы строим новое жилье, но в первую очередь предоставляем его семьям. Приезжим придется пока подождать. – Думаю, стоит поспешить со строительством, Леклер, если ты собираешься привлечь на фабрику новых рабочих. – Раз внучка Адама Кенвуда решила остаться в доле, я уверен, мы сможем строить быстрее. Довольная улыбка Бьянки успокоила Верджила, однако его недавние высказанные в разговоре опасения не исчезли – возможное замужество Бьянки могло поставить под удар управление фабрикой, даже несмотря на то, что они с Бьянкой стали близки. Теперь у него появилась еще одна цель – добиться, чтобы у них с Бьянкой оказалось общее будущее. Но все это позже, после того как он переговорит со своим секретарем: молодой человек, кажется, знал о фабрике и Дюклерках гораздо больше, чем предполагал Верджил. – Я должен поговорить с ним наедине, – сказал он Бьянке, когда экипаж остановился перед старым, недавно перестроенным домиком. – Понимаю: нам нельзя вместе показываться в доме. Но дело было не в этом – просто Верджилу не хотелось, чтобы Бьянка слышала разговор. В действительности он даже не смог бы начать его в ее присутствии. Виконт поспешно зашагал к дому, но его все равно заметили: наводнявший улицу народ притих, и Верджил почувствовал, что все взгляды устремлены на него. Мистер Кларк никогда не бывал в этой деревне, по крайней мере, он не появлялся там на глазах у всех. Его инспекции совершались незаметно, втайне, так же как проходила и вся жизнь мистера Кларка. Секретарь при виде его был застигнут врасплох, он усадил хозяина в тесной гостиной и сам устроился тут же, на стуле возле стола. От Верджила не укрылась его настороженность. – Я приехал вовсе не с тем, чтобы отчитывать вас, Томас, и, конечно же, не собираюсь увольнять вас. Мой визит носит частный характер. Гарри Томас был крупным мужчиной с бледной кожей. Обычно у мужчин такого типа гнев или неловкость вызывают прилив крови, и в этот момент лицо Гарри Томаса приобрело кирпичный оттенок: он сидел, скрестив руки; глядя на него, можно было подумать, будто этот человек готовится к чему-то неприятному или же всеми силами пытается сдержаться от невольного проявления эмоций: определенно в его представлении внезапный визит начальника не мог сулить ничего хорошего… И тут он не ошибся. Однако и начальнику, как догадывался виконт, от этого визита ждать хорошего не приходилось. После нескольких общих фраз о погоде и о том, что деревня растет, Верджил, не желая оттягивать развязку, перешел к сути. – Вам известно, кто я, не так ли? – начал он. – Личность предыдущего мистера Кларка, я полагаю, тоже не была для вас секретом. Лицо секретаря сморщилось, его глаза остекленели в ожидании. – Он открыл мне свою тайну. Я держал язык за зубами и никому его не выдал так же, как и вас. – Я вам верю. Но верил ли ему Верджил? Ожидал ли он найти ответы на свои вопросы прямо здесь, в этой гостиной? Возможно ли, что Гарри Томас, не оправдав доверия Милтона, пригрозил рассказать всем о деклассированном виконте, который на досуге работает на фабрике? Но фабрика не достаточный повод для шантажа, тем более, когда речь идет о Милтоне. Здесь должно быть что-то более серьезное. В голове у Верджила зрел ответ, принять который его сердце отказывалось. Он прошелся по комнате, мысленно выстраивая продолжение разговора. Его взгляд, скользнув по книжному стеллажу, остановился на одной из стоявших там книг. Вытащив том, Верджил услышал, как Гарри Томас заерзал на стуле. Его охватила паника. – «Одиссея» Гомера. Мой брат любил это произведение. – Верджил повертел книгу в руках. Он узнал переплет. Эта книга – подарок отца – некогда принадлежала Милтону и находилась в его личной библиотеке. Теперь эта книга стала собственностью Гарри Томаса. – Прежний хозяин одолжил мне ее почитать, и мне следовало вернуть… Возьмите ее сейчас. Верджил с радостью принял бы это объяснение: ему хотелось кивнуть, выйти из дома и направиться к экипажу, в котором его ждала Бьянка… Вот только эту книгу Гарри Томасу никто не одалживал. Верджил просто знал это и все. Он подозревал, что, открыв обложку, обнаружит под ней дарственную надпись. Не раскрывая тома, он окинул взглядом другие книги – все они выглядели новыми и имели замечательно богатые переплеты. Чересчур богатые для секретаря, в состоятельности которого можно было усомниться. Верджил бегло просмотрел авторов. Поэты, философы, историки. И все подарены Милтоном. Что это? Опыт просвещения? Попытка развить личность, наделенную от природы острым умом, познакомив ее с выдающимися произведениями культуры? Эксперимент в духе Вольтера? Определенно разгадка крылась в книге, которую он держал в руках. Милтон никогда не отдал бы такую дорогую ему вещь, которая связывала его с детством, человеку, просто изучающему литературу. – Я приехал, чтобы задать вам несколько вопросов о своем брате, – сказал Верджил, кладя книгу на стол на самое видное место, и ему показалось, что Гарри борется с желанием схватить ее и спрятать подальше. – Сохранились некоторые ваши письма к Милтону. Я желаю все знать об этом. – Да, я писал ему. Разве это не входило в мои обязанности? Хозяин приезжал сюда реже, чем вы, а когда Кенвуд заболел, управление фабрикой полностью легло на меня. Я должен был держать его в курсе дел. – Эти письма я видел – они находились среди его деловых бумаг и были адресованы в Лондон на имя мистера Кларка. Сейчас речь идет о других письмах, которые, вероятно, приходили к нему в Леклер-Хаус в Лондон и в Леклер-Парк в Суссекс. Эти письма хранились отдельно от других. В них вы обращаетесь к брату «милый друг». На лице Гарри, ставшем похожим на лицо каменного изваяния, застыло выражение подобострастия. – Ну да, мы подружились. Здесь, на фабрике, в цехах, хозяин держался просто – он был не из тех, кто ставит себя выше людей моего сословия. Верно, Милтон был не из тех. Кроме того, он никогда не боялся, что его дружбу могут предать. Верджил положил руку на книгу. – Подумайте хорошенько. Не содержится ли в этих письмах нечто, что не подлежит огласке? – На что вы намекаете? Я не… – Прошу вас, не нужно сцен. Я его брат. Возможно, я не обратил внимания на то, что видел своими глазами, но все равно мне нужно знать. Мог ли кто-нибудь, читая эти письма, догадаться, как далеко зашла ваша дружба? Гарри стиснул зубы, в его глазах читался испуг загнанного в ловушку зверя. – Можете смело довериться мне – я никогда не сделаю ничего, что могло бы бросить тень на моего брата, – тихо проговорил Верджил. Поза Гарри стала менее напряженной, причиной чему было скорее сознание собственного поражения, чем испытываемое им облегчение. – Если они были прочитаны кем-то, такая возможность, наверное, существует… Но я думал, он уничтожил их. – Разумный человек сжег бы их, но мой брат порой поступал легкомысленно, руководствуясь чувствами, а не здравым смыслом. Несмотря на охватившее Гарри смятение, столь трепетное отношение к письмам, видимо, тронуло его. Он кивнул на книжные полки. – Ваш брат давал мне читать философов и тому подобные книги, он хотел открыть мне мир. – Гарри тоскливо улыбнулся. – Вот только толку от них было чуть, особенно когда рабочие взбунтовались после того, как он решил запретить на фабрике детский труд. Их семьи еле сводят концы с концами. Я уговорил его позволить работать мальчикам хотя бы по нескольку часов в день. Кенвуд иной раз не мог переубедить его, а я мог. Я говорил ему, что в жизни на самом деле не так все складно, как пишут в этих книжках. Даже благородные начинания могут скверно закончиться. Вы практичнее своего брата, Кенвуд так же считает. Он говорит, что вы более склонны к этому делу и фабрика для вас не просто эксперимент. – Отрадно слышать, и все же… Бывая здесь, брат навещал вас в вашем доме? – Его никто не видел – он был осторожен и не приезжал в таких шикарных экипажах, как вы. «Вряд ли это помогло, – подумал Верджил, – в таких деревнях никакие предосторожности не спасут». – Вы когда-нибудь появлялись в Манчестере вместе? – Иногда. Но ничего неподобающего никто не видел, если вы об этом. В том, что мы появлялись на людях, не было ничего противоестественного: ведь мы работали вместе. Это правда. Однако всего один красноречивый взгляд, один нескромный смешок, и… – Сожалею, но мне придется вернуться к письмам. Вы когда-нибудь просили в них Милтона о дорогих подарках? Невинное выражение тотчас слетело с лица Гарри. – О чем это вы? – Вы обращались к нему с требованиями? Ваша дружба делала его уязвимым для любого, кто мог узнать о ней, в том числе и для вас. – Мне не было нужды предъявлять ему требования. Эта дружба и меня делала уязвимым. – Неправда, и вам об этом известно не хуже, чем мне. Любой скандал, не говоря уж о судебном разбирательстве, имел бы для Милтона куда более серьезные последствия, чем для вас. В наши дни людей за подобное не вешают, но их могут уничтожить. Если бы правда всплыла наружу, вы могли бы скрыться, а он нет. – Черт вас всех возьми! Вы считаете меня алчным человеком лишь потому, что я не был рожден в роскоши! Но я никогда и не надеялся, что вы оба это поймете. – Что вы имеете в виду, говоря «вы оба»? – Вы не первый, кто заводит со мной этот разговор, мистер Кларк. – Так с вами кто-то еще говорил об этой дружбе? И кто же он? – Это был не мужчина. Приезжала дама. Лицо под вуалью, сама очень трусила. Сказала, что знает о фабрике, обо мне с Милтоном и тревожится о его добром имени и о репутации семьи. – Она знала, кто такой мистер Кларк? – Определенно. Она сказала, что он не слишком осторожен, и спросила, писал ли я к нему как к виконту такие письма, которые должны быть уничтожены: эта дама якобы собиралась сама сделать это за него, так как хотела спасти его. Уезжая, она пригрозила, что, если кому-нибудь проболтаюсь, виселица мне обеспечена. – Это было до или после смерти брата? – Месяца за четыре до его смерти, не меньше. Я не хотел, чтобы он узнал о ее визите, иначе он мог бы… – Гарри пожал плечами. – Несмотря на то, что она была под вуалью, вы должны знать ее, раз стали с ней разговаривать. Томас ухмыльнулся и посмотрел на Верджила как на идиота. – Конечно, я знаю, кто это, – ведь она сразу же назвалась. Это ваша сестра, графиня Гласбери. Девочка изучающе смотрела на Бьянку, а Бьянка на нее. Ребенка к воскресенью вымыли, и теперь рыжие волосы блестели на солнце. Кроха во все глаза с изумлением разглядывала одежду Бьянки. Наконец девочка развернулась и побежала к матери, которая, стоя в дверях, наблюдала за ней. Их маленький домик был новым и чистым. Небольшой ряд таких же домов располагался с одной стороны улицы, напротив более старых жилищ, фасады которых не оставляли сомнений насчет их возраста и говорили о равнодушном отношении к ним их обитателей. Верджил вышел из дома мистера Томаса и, увидев, что Бьянка прохаживается вдоль улицы, с тревогой на лице направился к ней. – Узнал, что хотел? – спросила Бьянка, когда он подошел. – Более чем достаточно. – Вид у Верджила был усталый и потерянный. – Эти письма от Томаса? – Да. – Вот видишь! Я же говорила, что они были друзьями. – Письма адресовались не Адаму, а моему брату. Бьянка пожала плечами: – Ну, значит, они дружили с твоим братом. По словам Шарлотты, Милтон жил затворником, и ему наверняка хотелось обзавестись «милыми друзьями». Почему бы не порадоваться тому, что он был не одинок. Верджил угрюмо посмотрел на Бьянку. – Да, я, пожалуй, рад узнать об этом. А теперь поедем домой. Из множества жизней, которые я сегодня проживаю, та, в которой есть ты, сейчас нужна мне более всего. Как только они поднялись в экипаж, Верджил усадил Бьянку к себе на колени. – Что ты думаешь о своей фабрике? – Пожалуй, стоит оставить управляющего, по крайней мере, еще на несколько лет. Не уверена, однако, что Найджел окажется столь же оптимистичен. Как тебе удалось скрыть от него свое участие в деле? – Он жил во Франции, а когда вернулся, мистер Кларк стал уклоняться от встречи с ним, хотя мы вели оживленную переписку. Я рассчитываю на то, что Найджел будет доволен, если его доход от фабрики превысит ренту с капитана, и в случае необходимости предложу за хорошие деньги продать мне свою долю. – Почему бы не сделать это сейчас? – Мистер Джонстон и мистер Кеннеди дают ему пятьдесят тысяч фунтов. Я не могу предложить большей суммы, если не заложу фабрику. – Пятьдесят тысяч… Это значит, моя доля стоит… – Более двухсот тысяч. По большей части речь идет о средствах, предназначенных на текущие расходы, о стоимости оборудования и земли, а не о годовом доходе. Ты жалеешь, что пообещала не продавать ее? – Я бы просто не знала, что делать с таким богатством. Кроме того, доход с фабрики больше, чем рента с капитала, стало быть, мне выгоднее сохранить долю. – Одно неверное решение твоего управляющего, и доход упадет. Бьянка чмокнула Верджила в нос. – Я готова рискнуть, поскольку доверяю своему управляющему. И не только потому, что у него в голове одни деньги, а потому, что эта работа – его страсть и, следовательно, дела пойдут хорошо. Верджил вскинул бровь. – Выходит, страсть – непременное условие превосходного исполнения? Думаю, теория требует дополнительного подтверждения. Долгий поцелуй, который Верджил запечатлел на губах Бьянки, не оставлял сомнений насчет смысла его слов, а когда он начал развязывать на ней плащ, она, задыхаясь, пролепетала: – Лукас… – Он ничего не услышит из-за стука колес. Бьянке не казалось, что колеса производят много шума, но прильнувшие к ее телу губы Верджила вызвали в ней бурю эмоций. Кровь застучала в висках. – А если нас остановят… – Остановить могут разве что разбойники с большой дороги, а о них здесь уже с десяток лет слыхом не слыхивали. – Но мы уже почти дома! – До дома ехать еще минут двадцать. А впрочем, ты права: будет некстати, если экипаж остановится не вовремя. К тому же я не склонен заниматься с тобой любовью второпях. Совсем наоборот, занятие, которому я собираюсь предаться, не терпит суеты. – Игра в карты? – На самом деле меня интересовало, насколько мне удастся разжечь твою страсть в оставшееся до прибытия домой время. – Однако выражение лица Верджила не соответствовало его шутливому тону. Тревога, которую Бьянка заметила у него на лице после того, как он вышел из дома секретаря, все еще не исчезла из его глаз, – Я очень благодарен тебе за то, что ты сейчас здесь со мной. Слова бессильны передать мою благодарность. Пока они ехали домой, Верджил довел свою спутницу до неистовства. Его руки проникали под корсет и юбки Бьянки, с дьявольской точностью обнаруживая самые чувствительные места на ее теле. Наслаждение длилось бесконечно, а когда страсть и желание достигали предела, Верджил намеренно оттягивал развязку. Наконец они прибыли в имение, и Верджил помог разомлевшей Бьянке выбраться из экипажа, а затем проводил ее в дом с такой непринужденностью, что Лукас мог подумать, будто они коротали время, беседуя о розах. Однако как только дверь за ними закрылась, от аристократической холодности виконта не осталось и следа. Секунду спустя Бьянка оказалась прижатой к обшитой деревом стене холла. Верджил припал губами к ее груди, а его руки уже поднимали ее юбки. Подгоняемый желанием, он тут же расстегнул панталоны и поднял Бьянку на руки. Она обвила его бедра ногами и тут же почувствовала облегчение. Ощущая Верджила гораздо лучше, чем раньше, каждой клеточкой своего тела, она желала только этого мужчину, только его прикосновений, желала, чтобы только его горячее тело находилось рядом с нею. Обезумев от желания, она отчаянно торопила его, вызывая в нем животную страсть, бешено целовала его, судорожно цеплялась за его одежду… «Да. Люби меня! Еще! Больше, сильнее!» По их сплетавшимся, извивающимся телам пробегала дрожь. Они любили друг друга прямо там, где застигла их страсть, а близившееся освобождение обещало стать ни с чем не сравнимым по своей силе. «Дождись меня!» Это прозвучал голос Верджила. Он, прижавшись к ее груди, повторял эти слова, и его повелительный тон усиливался ритмом их неистовой страсти. Круживший их вихрь пугал Бьянку, и она как сумасшедшая схватилась за Верджила. «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Не выходи из меня. Я люблю». Утратив связь с внешним миром, Бьянка полностью растворилась в своих чувствах, сила которых все росла. После она долго не могла прийти в себя. Они стояли неподвижно, не размыкая объятий, прижавшись к стене. Верджил уже вышел из нее, но не мог вспомнить, подчинился ли он просьбе Бьянки не прерываться. В минуту наивысшего наслаждения она не думала о возможной беременности. Ей хотелось лишь одного – чтобы Верджил не выпускал ее из своих объятий и был вместе с ней до самого конца. – Вчера я взял на себя смелость приготовить соседнюю комнату. – Мортон поставил поднос с завтраком на столик в спальне, где Бьянка еще спала под опущенным пологом. – Я рассудил, что даме может понадобиться уединение, чтобы помыться, и сейчас там готовлю для нее ванну. – Не стоило вам так беспокоиться. – Устраивать для нее все удобства – это истинное наслаждение. С вашего позволения, я поеду в деревню и присмотрю там подходящую девушку, способную прислуживать даме. – В этом и вовсе нет необходимости – мы с мисс Кенвуд нынче уезжаем. – До Йорка недалеко. Получив разрешение, вы, быть может, решите возвратиться этим же вечером. – Уверенности в том, что мисс Кенвуд не откажется отправиться в Йорк, пока нет, Мортон. Губы камердинера раздвинулись в снисходительной улыбке. – Разумеется, не откажется. А как же иначе? Иначе – упрямство. Тем более ему пора обратиться к столь важному вопросу. Сама Бьянка вопреки ожиданиям Верджила ни разу не завела разговор об этом. Она также не реагировала на попытки Верджила заговорить об их дальнейших отношениях. Судя по всему, она была уверена в том, что, лишив ее девственности, он продержит ее здесь дня два, а затем преспокойно отправит назад в Лондон, и примирилась с этим. Такое мнение казалось Верджилу оскорбительным, и он не собирался этого терпеть. Ожидая пробуждения Бьянки, он беспокойно мерил шагами комнату. Конечно, иначе и быть не может. Решение напрашивается само собой. Оно очевидно, неизбежно… Если она сразу не примет его доводов, придется проявить твердость. Хотя раньше от его твердости не было никакого толку. Верджил услышал, как Бьянка зашевелилась под пологом, и подавил желание подойти к ней. Они не будут этим заниматься. Он не хотел, чтобы последним воспоминанием стала любовь, омраченная горечью неизбежного расставания. Если любви конец, то пусть ее заключительным аккордом останутся их ночные ласки, доверительные разговоры и признания. Бьянка, протирая глаза, высунула голову из-под полога. Этот жест был так мил, что у Верджила болезненно сжалось сердце. – О, ты уже встал и оделся, – рассеянно проговорила она. – Тебя ждет завтрак, а после – ванна в соседней комнате. Глаза Бьянки тотчас потускнели: она осознала, что идиллия закончилась. Отодвинув полог, она потянулась за халатом Верджила, которым пользовалась все это время. – Конечно. Нам пора ехать. Тебе следовало пораньше разбудить меня. – Поешь чего-нибудь. – Мне не хочется есть. Я выпью чаю, принимая ванну. – Бьянка подошла к столику и стала наливать чай. – Где ванна? – Сюда. – Верджил распахнул дверь, соединявшую две смежные комнаты. Он впервые за долгие годы увидел эту спальню убранной: белые чехлы сняты, камин вычищен, позолоченная мебель отполирована, а подушки и гардины выбиты. Просторная комната блестела и светилась; в зеркалах отражался падавший из прозрачных окон свет. Похоже, на уборку покоев для новобрачных у Мортона ушел целый день. – Какая роскошь! Прямо опочивальня королевы. – Бьянка развязала пояс халата и подошла к ванной. Темно-синий шелк водопадом заструился по ее спине, напомнив Верджилу тот день, когда он увидел ее у озера. Он неотрывно следил за каждым движением Бьянки, пока она опускалась в ванну, стремясь запечатлеть в памяти каждый изгиб ее тела. Невозможность и дальше обладать ею не так сокрушала его, как потеря той близости, которая позволяла ей без стеснения раздеваться в его присутствии. – Нам нужно поговорить, – издалека начал Верджил, как только Бьянка приступила к мытью. – Да, нужно придумать какую-нибудь правдоподобную историю. Ты уже знаешь, как объяснить, что я здесь? – Я собирался говорить о другом. – Верджил придвинул стул поближе. Едва слышный шум заставил его замолчать. Шум приближался и, наконец, стал слышен уже в коридоре, за дверьми спальни. – Черт! – Верджил развернулся, вышел в свою комнату, притворив за собой дверь, и сразу отчетливо различил голоса. – Повторяю: милорд не принимает, – настойчиво объявил Мортон. – Нас он примет. – Данте, пусть Мортон его разбудит, а мы между тем подождем внизу. – Я пятнадцать часов трясся в экипаже, и черта с два буду ждать, пока этот господин нежится в постели! Дверь со стуком распахнулась; Данте решительно вступил в комнату, за ним вошла Пенелопа. – Бьянка сбежала, Вердж. Бог ее знает, где она и с каким негодяем. |
||
|