"Праведник поневоле" - читать интересную книгу автора (Хантер Мэдлин)

Бьянка чувствовала себя на седьмом небе, уносясь в заоблачные выси; она вся сияла. Ее голос взял власть над телом, и она полностью растворилась в звуках. Исчезло все, кроме музыки. Великолепная акустика каменных руин превосходила акустику любого концертного зала, потрясающе обогащая звук. Слышала бы ее сейчас Каталани!

Ария показалась ей слишком короткой, и Бьянка с сожалением тянула последнюю ноту дольше, чем требовала партитура. Нота повисла в воздухе, словно последняя капля нектара из волшебного бутона, который пила ее обнажившаяся душа. Но вот и конец. Бьянка почувствовала опустошение и грусть. Вдруг она явственно ощутила чье-то присутствие и, испугавшись, что это Данте выследил ее, обернулась.

Виконт стоял в непринужденной позе, опершись плечом о портальную раму, и наблюдал за ней. Он был поразительно красив в этой театральной обстановке; в его небрежной позе чувствовалась скрытая сила.

– Дядя Верджил, вы что, шпионите за мной?

– Да, если угодно. Но я делаю это с одной лишь целью – защитить вас.

– В вашем Леклер-Парке я в полной безопасности – доблестные браконьеры, должно быть, переместились в другое место или стали пользоваться капканами. За последнюю неделю не прозвучало ни единого выстрела.

– Если вы об этом заявляете с такой определенностью, значит, часто здесь бываете. И всегда только для того, чтобы петь?

Окно в стене было ужасно узким, не шире бойницы для лучников, но все жё Бьянка отошла к нему, подальше от Верджила. Эхо каменных стен придавало тону Верджила излишнюю резкость, и девушка слегка оробела. К тому же в глазах виконта таилось нечто непонятное для нее, и Бьянка вдруг почувствовала исходящую от него опасность. Ее испуг ей самой показался смехотворным, но освободиться от этого чувства она никак не могла.

Бьянка отвернулась и, чтобы не смотреть на Верджила, который не сводил с нее глаз, уставилась в окно на открывавшийся перед ней вид.

– Я не желаю, чтобы вы устраивали мне допросы. Да, я часто прихожу сюда, обычно по утрам, как сейчас. Однажды, прогуливаясь верхом, я наткнулась на эту башню и теперь пою здесь.

– Одна?

Бьянка оглянулась на него.

– А вы, верно, решили, что у меня тут тайные встречи с Найджелом, и следите за мной, чтобы предотвратить какие-либо неподобающие поступки с моей стороны? – От этой мысли Бьянка развеселилась и не смогла сдержать смешок. Он печется о ее девичьей чести, преследуя ее по всей округе, тогда как в библиотеке его собственного дома ее гнусно домогался его брат. – Напрасно вы пожертвовали своей утренней верховой прогулкой. Мне никогда не приходило в голову, что эта башня – удобное место для свиданий. Буду иметь это в виду.

– Сомневаюсь, что вы решитесь на свидание, ибо тогда у вас не останется времени для занятий. Я никогда раньше не замечал, что в этом зале такая замечательная акустика, не хуже, чем в древних норманнских храмах. Какое бы влечение вы ни испытали к своему кузену, эти камни для вас много важнее.

– Может быть, когда-нибудь он тоже придет послушать, как и вы.

Верджил оторвался от стены и чуть улыбнулся.

– Раз так, то защита вам непременно понадобится.

Верджил небрежной походкой приблизился к Бьянке, и она поймала себя на том, что старается осторожно отойти от него в сторону. Девушка сознавала, как глупо ведет себя, но произошедшая в виконте перемена была очевидна: сила, исходящая от него, порабощала ее волю и одновременно сбивала с толку.

– Пен объявила, что нынче вечером вы намерены петь. Готовитесь к выступлению перед Каталани, хотите увериться, что будете в своей лучшей форме?

– Да.

– У вас с ней минувшим вечером состоялся долгий разговор тет-а-тет. Полагаю, вы сообщили ей о ваших намерениях?

– Не волнуйтесь, я не поставила вас с Пен в неловкое положение. Я ни с кем больше об этом не говорила, а Каталани, я полагаю, знает о необходимости соблюдать сдержанность с гостями виконта.

Верджил, оглядываясь по сторонам, будто давно здесь не был, продолжал мерить шагами зал, отчего Бьянке еще больше хотелось сбежать.

– И что же Каталани вам посоветовала?

– Она подтвердила: чтобы получить самое лучшее образование, мне нужно ехать в Италию или же пригласить опытного преподавателя вокала сюда. На этот случай она порекомендовала мне синьора Барди, который мог бы поработать со мной в Лондоне, – он преподает бельканто лучшим столичным певцам.

– Других советов не последовало? Что-то не верится, чтобы Каталани оказалась столь неразговорчива.

– Она спросила, понимаю ли я, что такое жизнь певицы, и какие неудобства эта жизнь влечет за собой.

– И что же? Вы понимаете?

– Я знаю, что это упорный труд, а еще переезды, необходимость выступать, несмотря на сильную усталость, и тому подобное.

– Она имела в виду другое.

Бьянка покраснела.

– Я знаю, что она имела в виду.

– По-моему, нет. Вы не представляете себе в полной мере, что значит быть женщиной, с которой приличные дамы никогда не завяжут дружеских отношений. Эту оперную певицу – Каталани – принимают, но она исключение. У вас, скорее всего все сложится иначе. В Англии или Италии рядом с вами не будет бабушки Эдит, которая могла бы оградить вас от презрительного отношения окружающих.

Бьянка почувствовала раздражение, которое лишь усилило ее упрямство.

– Я знаю, что думают так называемые приличные люди о таких женщинах, – мне самой приходилось наблюдать, как весьма приличные мужчины время от времени подбирались к моей матери. Повзрослев, я поняла, что им от нее было нужно, и теперь стану поступать с ними так же, как поступала моя мать. Что ж, по-вашему, из-за каких-то нелепых предрассудков я должна отказаться от того, что необходимо мне как воздух?

Верджил продолжал ходить по залу кругами. Высокий рост вынуждал его держаться ближе к середине, как раз к тому месту, где стояла Бьянка. Круги мало-помалу сужались, пока он, наконец, не оказался к ней совсем близко. Если бы он не являлся образцом благопристойности и не вел себя так непринужденно, Бьянка поддалась бы не оставлявшему ее ощущению опасности и решила, что она в ловушке.

– Предубеждения относительно большинства актрис и певиц имеют под собой весьма твердые основания. – Верджил говорил так, словно обсуждение женщин с дурной репутацией являлось вполне приемлемой темой для беседы.

– Жизнь полна опасностей, и, мне кажется, многие артистки просто вынуждены принимать предложенное им покровительство.

– Полагаете, что это отчаяние и бедность вынуждают женщин становиться любовницами и куртизанками, а вас наследство избавит от подобной участи? Боюсь, вы судите об этом слишком однобоко. Насколько я понимаю, большинство из них толкает на это одиночество. Приличное замужество для них почти невозможно. Ни одного из тех никчемных людей, прожигателей жизни, которые будут делать вам предложение, вы не пожелаете видеть рядом с собой в качестве супруга.

Бестактный, граничащий с неприличным разговор теперь коснулся ее лично. Ну что ж…

– Это мне тоже известно. Однако порой приходится чем-то жертвовать.

– Жертвовать целой жизнью? Это вы так думаете сейчас, а что будет лет через десять – пятнадцать? Ни мужа, ни детей, ни дома. То обстоятельство, что для большинства этих женщин настает день, когда они все же принимают предложенную им видимость любви, я нахожу скорее прискорбным, нежели постыдным. И не важно, что они думают про себя, совершая этот шаг: после затянувшегося противоестественного одиночества такой выбор, возможно, попросту неизбежен.

– Не смейте предрекать мне столь унылую и омерзительную будущность! В высшей степени цинично утверждать, что карьера певицы предрешает мое падение! К тому же я никак не возьму в толк: вам-то что за дело?

Верджил перестал расхаживать по залу и остановился в нескольких шагах от Бьянки.

– Я несу за вас ответственность.

– Стало быть, вы будете вмешиваться в мою жизнь, чтобы ограждать меня от меня же самой все эти десять месяцев?

– Дольше, если найду для этого способ. Дольше!

– Только попробуйте помешать мне! Я этого не потерплю!

– Ваша решимость не оставляет мне выбора, и вот что я вам скажу: если угодно, можете надеяться всю жизнь прожить монашкой, но я сомневаюсь, что вас хватит надолго.

– Ваши намеки возмутительны и оскорбительны для меня!

– Я ничуть не оскорбляю вас. А возмутительной ситуацию можно будет назвать лишь в том случае, если вы, в конце концов, сделаетесь чьей-нибудь любовницей, а не законной супругой.

– Вы переступили грань, сэр. Подобные разговоры со мной неуместны, даже если я и нахожусь под вашей опекой.

Верджил вскинул голову и насмешливо улыбнулся.

– Я переступил грань? Бесспорно, это так. Сам себе поражаюсь.

Верджил огляделся вокруг, словно только что осознал, где находится.

– Вы закончили или будете заниматься еще?

– Я хочу прорепетировать арию еще раз, а потом сразу вернусь.

– Тогда я дождусь вас и провожу домой. – Верджил снова отошел к стене и, приняв расслабленную позу, приготовился слушать.

Бьянка почувствовала странное смущение. Она хотела отвернуться от Верджила, но он отрицательно покачал головой.

– Если вы не можете репетировать, когда на вас смотрит один человек, то как же вы собираетесь выступать на оперной сцене, перед полным зрительным залом?

Но то же совсем другое дело! – воскликнула она про себя. Может быть, это нелогично, но полный зрительный зал и впрямь нечто совсем иное. Взгляд этих глаз смущал Бьянку гораздо больше, чем целое море лиц или до отказа забитый зрительный зал. Если бы здесь присутствовал еще кто-то, ей определенно стало бы легче – ведь ничего подобного она не испытывала, когда пела в доме и Верджил присутствовал там в числе других слушателей.

Бьянка отвела взгляд, тщетно пытаясь забыть о присутствии виконта, но все впустую; из-за этого начало арии прозвучало слабо, словно какая-то преграда затрудняла ей дыхание. Вероятно, этой преградой было ее неровно стучащее сердце. Как глупо!

Однако постепенно негодование Бьянки на беспардонное вмешательство Верджила в ее жизнь придало ей силы, и голос зазвучал увереннее. Полностью отдавшись пению, девушка сосредоточилась на технике и подвластных ей выразительных средствах. Пьянящий восторг охватил ее. На этот раз ария звучала по-другому. Близкое присутствие еще одной души, неотступно сопровождавшей Бьянку во время пения, волновало ее. Ария близилась к завершению, и Бьянка, не удержавшись, взглянула на Верджила: он стоял с отрешенным видом, опустив глаза, словно учтивый джентльмен, выжидающий время, прежде чем приступить к важным делам.

Верджил поднял глаза, и их взгляды встретились. Бьянка чуть не сбилась с такта: его глаза неожиданно потрясли ее. В этих глазах горел огонь, в них таилось что-то дикое… и еще читался явный мужской интерес. От их покровительственной надменности или холодного равнодушия не осталось и следа.

Боже! Неужто это сделало с ним ее пение?

Несмотря на смятение, восторг дрожью пробежал по телу Бьянки. Теперь она не могла отвести от Верджила глаз. Ария соединила их, создав между ними особую духовную, чувственную, почти эротическую связь. Упоение собственной силой кружило ей голову, но душу терзала тревога. Бьянка ощущала, как эта завораживающая связь трансформируется, приобретая явный физический характер.

В этот миг ей стало понятно, что разорвать эти узы она не могла бы, даже если бы очень захотела. Неведомые ей эмоции, проникавшие в ее голос, сообщали ему еще большую страстность. Заканчивая пение, она прикрыла глаза, чтобы сдержать переполнявшие ее чувства и в полной мере насладиться финалом.

Последние звуки арии еще долго эхом отражались от древних каменных стен. Бьянке не хотелось открывать глаза. За то время, пока она пела, произошло нечто, в чем она не могла себе признаться, не могла выразить словами. Это нечто, не подтвержденное прикосновениями, казалось ей гораздо более непристойным, чем поцелуй Данте. Возможно, она была недостаточно осмотрительной – с самого начала этому следовало положить конец. Бьянка решила не смотреть на виконта, пока не уляжется это ужасное, пугающее волнение.

Едва заметное движение воздуха заставило ее приоткрыть глаза, и она совсем рядом, возле края своей юбки, увидела начищенные сапоги Верджила. Протянув сильную руку, он взял ее ладонь и поднес к губам, запечатлев на ней легкий поцелуй.

– Ваше пение – настоящее волшебство, мисс Кенвуд. Каталани нынче вечером будет поражена.

Бьянке пришлось-таки поднять глаза: Верджил учтиво указывал жестом по направлению к лестнице; его лицо вновь приняло обычное выражение сдержанности и высокомерия. Однако новое, рожденное ее пением чувство еще не совсем покинуло его и словно бы проглядывало сквозь прозрачную маску самообладания.

Верджил начал спускаться по винтовой лестнице, вежливо придерживая следовавшую за ним Бьянку под локоть. Позже, когда они шли вдоль развалин, он остановился и посмотрел вверх на зубчатую стену с бойницами.

– Правда, живописно? – Бьянка надеялась, что светская беседа разрушит возникшее между ними странное, пульсирующее напряжение.

– Мой отец собирался восстановить замок, но, в конце концов, предпочел перестроить дом. На то, чтобы восстановить замок, ушло бы не одно, а целых три состояния, а в результате получилось бы едва ли пригодное для жизни обиталище.

– По-моему, пусть лучше останутся руины, как маленькие осколки истории, проглядывающие сквозь траву. Отстроенный и отделанный заново замок, наверное, выглядел бы нелепо.

– Мы здесь играли, когда были детьми. Мы с Данте становились рыцарями, а Пен доставалась роль заключенной в темницу дамы. – При этих воспоминаниях губы Верджила растянулись в широкой улыбке. – Сейчас эту роль можете сыграть вы.

Легкий спор, в который Верджил пытался вовлечь Бьянку, мог бы успокоить ее волнение, вызванное его присутствием, но она не сумела понять намек.

– А ваш старший брат не участвовал в играх?

– Участвовал еще совсем маленьким. Но он скоро перерос нас. – Взгляд Верджила, устремленный на руины, сделался задумчивым. – Став постарше, Милтон сосредоточился на своих собственных интересах и ушел в себя, а достигнув студенческого возраста, стал нам уже совсем чужим человеком.

– Именно поэтому вы хотите сейчас прочитать его письма? Хотите узнать о нем то, что не могли узнать при жизни?

Верджил резко обернулся и странно взглянул на Бьянку, словно она сказала что-то удивительное.

– Думаю, отчасти вы правы.

Взгляд Верджила живо напомнил Бьянке о только что пережитом ею в башне волнении. Она заставила себя отвести взгляд и, подняв голову, посмотрела наверх.

– Мне хотелось бы как-нибудь обследовать главную башню.

– Не советую – она уже давно очень ненадежна. Дозорная дорожка тоже. Когда я был мальчишкой, камней на земле валялось гораздо меньше, чем сейчас.

Словно в подтверждение его слов, на землю, прямо к ногам Бьянки, упал камень размером с кулак. Девушка едва успела отскочить в сторону, а Верджил, сдвинув брови, поднял глаза вверх и стал осматривать зубчатые стены.

Сверху послышался угрожающий скрежет, и еще один камень упал на землю, задев плечо Бьянки.

Все в одночасье вдруг потемнело от пыли. Верджил схватил Бьянку за руку и, развернув лицом к себе, резко прижал к стене, так что Бьянка оказалась заключенной между стеной и тяжелым телом Верджила, который обнял ее за плечи. Она уткнулась лицом ему в шею, и их головы прижались друг к другу. Во время страшного обвала почти ничего не было видно. Камни падали совсем близко от них; один булыжник, раскачивавшийся над их головами, сорвался, наконец, и полетел вниз, задев Верджила по спине.

Бьянка, оцепенев от ужаса, смотрела на смертоносный дождь и молила Бога о спасении. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем утих грохот и прекратился камнепад.

Верджил поднял голову, оглядывая верх стены.

– Ну вот, вся бойница обвалилась.

– Хороший урок, чтобы впредь избегать посещения этих развалин. Кто бы мог подумать, что тихий и мирный Леклер-Парк таит в себе такую опасность?

Бьянка проговорила это нервно, уткнувшись в накрахмаленный галстук Верджила. Синее тонкое сукно его куртки ласкало ей щеку, а ее пальцы крепко держались за его шелковый, расшитый розами серый жилет. Испытанное потрясение вдруг странно обострило внимание Бьянки, сосредоточив его на самых неожиданных вещах. Она с интересом стала гадать, из какой ткани сшита одежда Верджила, ощущая при этом невероятное блаженство от того, что находится под его защитой.

– Похоже, гравитация завершает то, что начало время. И все же такой камнепад редкость. Возможно, ваш голос оказал некое воздействие на камни. – Верджил наклонил голову и посмотрел на Бьянку. – Вы не пострадали?

– Кажется, нет.

Его рука скользнула по ее спине, слегка сжав плечи.

– Больно?

– Немного. Наверное, синяк.

Верджил все не отпускал ее. Он обхватил ее одной рукой, положив другую ей на плечо, пониже раны. Его сила, словно кокон, защищала Бьянку, придавая ей уверенность.

– Вы то же самое говорили, когда вас сбросила лошадь. Сталкиваясь с подобной опасностью, некоторые теряют сознание.

Бьянка знала, что Верджил имеет в виду не камни и браконьеров, а физическую близость, которая возникала между ними в результате обоих происшествий. Предостережение прозвучало столь же явственно, как трубный глас над ухом, но она не находила в себе сил придать ему должное значение. Мужественность Верджила заставила ее почувствовать себя маленькой и беззащитной: что-то греховное и в то же время восхитительное было в этом ощущении.

Бьянка посмотрела в серьезные, задумчивые глаза Верджила.

– Я никогда не теряю сознания.

На его лицо вернулось выражение, которое она впервые заметила в башне, и это привело ее в крайнее волнение. Верджил скользнул рукой вниз по ее руке, затем снова вверх…

– Не падаете? Никогда?

Медленное, ласкающее движение повторилось. Это нежное поглаживание странным образом напоминало Бьянке набегающую на берег морскую волну. Волну в ней. Волну, проходившую по всему телу. Пение обезоружило ее, а страх лишил самообладания. Пора было сказать что-то шутливое и прекратить опасную игру, но Бьянка хотела лишь одного: чтобы эти руки не переставали гладить ее.

– Никогда.

– Каждая девушка должна хоть раз потерять сознание.

Пальцы Верджила заскользили вверх, достигли плеча, коснулись шеи, нежно дотронулись до щеки и решительно зарылись ей в волосы.

Когда виконт наклонился, чтобы поцеловать ее, Бьянка и впрямь чуть не потеряла сознание.

Его теплые губы оказались такими же настойчивыми и властными, как и все в нем, – неторопливыми, сдержанными, но решительными. Он нежно прикасался губами к ее нежному рту, его дьявольский язык жалил ей лицо и шею… Чувства Бьянки обострились. Она инстинктивно обняла Верджила, стремясь к большей с ним близости, которой им недоставало в их лишенных нежности отношениях.

Прижав Бьянку к себе, Верджил нежно и внимательно взглянул на нее сверху вниз, а она прильнула к нему, и из ее груди вырвался короткий, сдавленный вздох. Отринув все запреты, Верджил начал осыпать ее поцелуями, дав выход своей неутолимой страсти. Потом он увлек ее внутрь башни, за холодные каменные стены, покрытые солнечными бликами.

Прислонившись к стене, Верджил притянул к себе Бьянку, и все закружилось в сказочном вихре. Его властные руки крепко обнимали ее, ненасытные поцелуи пробуждали в ней неукротимое, настойчивое желание. Она разомкнула губы, полностью доверяясь ему, остро ощущая крепнувшую между ними близость. Эти новые, потрясающие впечатления кружили ей голову.

Ей было так хорошо! Она унеслась в небесную высь. Она сияла. Восторг, который Бьянка ощутила, исполняя последнюю арию, стал восторгом ее тела.

«Здесь. Сейчас. Да». Кровь, стучавшая в ее висках, требовала любви. «Здесь. Сейчас. Согласна». Сумасшедшая пульсация ее тела вторила этой молитве, которую она твердила про себя. Литания постыдных желаний эхом отдавалась в ее голове. Ушли прочь все сомнения. Ее бесстыдные руки проникли под куртку Верджила.

Вдруг что-то напряглось в нем. Почувствовав опасную перемену, Бьянка осознала, что сама своими действиями сказала «да». Руки Верджила – руки собственника – ласкали ее, заставляя нескромно отвечать на эти ласки. Исследуя ее тело, они добрались, наконец, до нижних юбок и корсета. Такая испепеляющая страсть должна была напугать, но, возбужденная, Бьянка лишь негодовала на то, что слои одежды сдерживали их, отдаляя друг от друга.

«Да. Я хочу… Я хочу…» Она не знала чего, не понимала природу того неутолимого голода, который сотрясал ее тело. «Ближе. Больше. Я хочу…»

Как будто услышав молчаливую мольбу, рука Верджила скользнула к ее талии. Его большой палец задержался посередине, поглаживая пояс платья. В предвкушении того, что должно произойти, дыхание Бьянки участилось. Его рука потянулась к ее груди, а губы – к ее губам.

О!.. Сладостные ощущения от этих прикосновений ошеломили Бьянку. Они разливались по всему ее телу, удивляя своей новизной. В этой любовной игре главенствовал Верджил. Ее податливое тело могло лишь принимать его ласки и подчиняться его воле. Бьянка по неопытности не могла предложить ему большего, и отдалась этой всепоглощающей обоюдной страсти, которую они выпустили на волю.

Пальцы, поглаживающие соски, которые стали твердыми… «Да…» Рука, скользнувшая за вырез ее платья… «Прошу тебя…» Рука под тканью платья, прикосновение к коже… «Да…» Объятия крепче, колено между ее ногами, долгожданное, постыдное прикосновение… «О Господи!..» Платье расстегнуто, рукав с буфами сползает с плеча, грудь обнажается. К ней склоняется темноволосая голова… «О!..» Губы приникают к груди… «О!.. О!..» Потоки неземного наслаждения струятся по телу, заполняют его, требуют больше… «Да, да!»

…движение снаружи, тихий хруст, эхом отозвавшийся от каменных стен.

Верджил резко выпрямился, заслоняя собой Бьянку, и прислушался. Словно сквозь какое-то марево в сознание Бьянки пробилась догадка о возможном источнике этих звуков. Земная мысль возвратила ее к реальности, и дивный, чувственный мир разрушился.

– Здесь кто-то есть? – спросила шепотом Бьянка. Волна возбуждения медленно спадала, и она стиснула зубы. Ей все еще слышался слабый звук – скорее даже вибрация, – который, вторгшись не вовремя, нарушил музыку их бьющихся в унисон сердец.

Верджил расправил тесьму ее сорочки, прикрыл обнаженное плечо, надев на него рукав, а затем отстранился.

– Сиди здесь. – Он вышел из башни. Бьянка всеми силами пыталась справиться со своей одеждой, и, наконец, ей кое-как удалось застегнуть платье. Она чувствовала себя преступницей, пойманной с поличным, в ее сердце образовалась пустота.

Если их видели, все погибло.

Бьянка слышала, как Верджил обходит крепость. Раскрывшаяся брешь в сердце ширилась, превращаясь в страшную, бездонную пропасть. До ее сознания вдруг дошел весь ужас содеянного. Это было чистое безумие! Она потеряла всякий стыд. Они ведь даже не нравятся друг другу!

Бьянка услышала звук шагов и постаралась овладеть собой.

На пороге появился Верджил – высокий, стройный, темноволосый, он стоял спиной к ярко светившему солнцу, и она не могла разглядеть его лица.

– Если кто-то и был, то теперь его нет. Может, просто животное.

Бьянка молилась, чтобы все случилось именно так. Только бы их никто не видел.

Верджил повелительно протянул ей руку. Не зная, что должна говорить и делать женщина после столь постыдного поведения, и почти чувствуя тошноту от смятения и стыда, Бьянка поднялась на ноги, вошла в лучи солнечного света, и они направились к дому.

За всю дорогу Верджил не проронил ни слова. Миля, которую они прошли до дома, оказалась самой длинной милей в жизни Бьянки. Она пыталась найти успокоение в мысли, что своим поведением доказала виконту опасность своего присутствия в доме для Шарлотты. Однако идея покинуть Леклер-Парк теперь непонятным образом лишь увеличивала ее тревогу.

Верджил остановился у деревьев рядом с конюшнями.

– У меня нет слов, мисс Кенвуд. Мое поведение было омерзительно, и одних моих извинений вам будет недостаточно. Клянусь, подобные домогательства не в моих привычках. У меня нет никаких объяснений случившемуся, разве что нынче я сам не свой.

Так ли? Действия Верджила представлялись Бьянке естественным продолжением его обычного поведения. Это начало подспудно ощущалось в его характере: оно сдерживалось усилием воли, но, тем не менее, никогда не исчезало окончательно, словно подводное течение под спокойной гладью воды или что-то незримое, но сущее, чему невозможно подобрать названия. Именно эта скрытая черта его натуры с самого начала создавала известное напряжение в их отношениях, которое Бьянка чувствовала, но до сегодняшнего дня не понимала его природы.

Верджил по-прежнему избегал смотреть Бьянке в глаза. Он стоял, слегка отвернув лицо в сторону тропинки, и глядел вдаль. На словах он осуждал себя, но Бьянке оставалось только гадать, какими были его истинные мысли. Возможно, он хотел доказать, что она не сможет жить монашкой, что у нее склонности куртизанки и поэтому она обречена на гибель? Слово «домогательство» не годится, чтобы выразить произошедшее между ними, и они оба отдавали себе в этом отчет.

– Я не пострадала.

– Если нас видели, то вы, бесспорно, пострадали.

– Думаю, нас не видели. Мы бы заметили человека у портала.

– Если все действительно так, то это лишь избавляет нас от возможных последствий, однако не меняет того, что я поступил с вами неблагородно. Мои действия не имеют оправданий, тем более что я несу за вас ответственность. Известно это кому-либо или нет, но я вас скомпрометировал. Если вы настаиваете, я поступлю, как того требуют приличия.

– Поступите, как того требуют приличия? Вы хотите сказать… О нет, это просто нелепость!

– При этом, конечно, возникнут некие затруднения, учитывая то… словом, затруднения. Но все равно…

– Ах, оставьте! Весь этот ваш разговор – просто дань приличиям и долгу. Я не считаю себя ни скомпрометированной, ни обесчещенной.

Верджил быстро взглянул на нее.

– Не считаете? Вы необыкновенно сдержанная женщина.

Ну вот, опять намек на ее неприличную уступчивость; на поощрение, если уж говорить начистоту. Взгляд, брошенный Верджилом, и его вопрос не оставляли сомнений насчет его мыслей, но Бьянка не собиралась винить его: ведь она и сама постоянно подбрасывала ему разные двусмысленности по поводу своей опытности.

– Скажем так: я не считаю себя скомпрометированной настолько, чтобы требовать такой экстремальной меры, как спасительный брак. Вероятно, о случившемся надо просто забыть.

– Ваша невозмутимость поражает меня, и… я благодарен вам за проявленное вами снисхождение.

Бьянка вовсе не чувствовала себя снисходительной – скорее разбитой, опустошенной… разочарованной. Ей захотелось наброситься на Верджила, ударить его так, чтобы разбился лед этих холодных рассуждений о том, как исправить опрометчивый поступок.

– Я предпочитаю не усложнять ситуацию, в особенности, если это лишит меня права самостоятельно распоряжаться своим будущим и потребует жертвы с обеих сторон, что обещает несчастную жизнь. Никакая угроза скандала не заставит меня выйти за вас замуж. Однако в наших последующих взаимоотношениях, надо полагать, отныне появится неловкость. В данных обстоятельствах вам стоило бы пойти на уступки и позволить мне самой выбирать для себя место пребывания в Англии. Мы с Джейн присмотрим дом в Лондоне и…

– Этого не требуется – я сам удалюсь, и не буду показываться вам на глаза. В течение последующих месяцев мои визиты в Леклер-Парк станут нечастыми и короткими.

– Вряд ли это справедливо по отношению к вашим сестрам.

– Когда начнется светский сезон, и вы переедете в город, мое присутствие возле вас станет неизбежным, но к тому моменту, возможно, время ослабит тяжесть нанесенного мною оскорбления.

Верджил не воспринимал всерьез ни одного своего слова. Он знал, что никакого оскорбления не нанесено – ведь он ни к чему не принуждал Бьянку силой.

Она повернулась к нему спиной, чувствуя облегчение и одновременно грусть от того, что после отъезда гостей увидит его не скоро.