"Это было под Ровно" - читать интересную книгу автора (Медведев Дмитрий)

НАША «СТОЛИЦА»

В январе ударили двадцатиградусные морозы. Наши чумы – так мы называли свои лесные шалаши – оказались совсем неприспособленными для зимы. Часто меняя место лагеря, мы не могли устраивать теплые землянки, а ограничивались постройкой чумов из тонких жердей, обложенных еловыми ветками и засыпанных землей. Вместо дверей навешивали плащ-палатки. В середине крыши чума оставляли большую дыру для выхода дыма. Костер горел в самом чуме, а вокруг него веером укладывались спать партизаны: ноги к костру, головы – под своды чума. От костра ногам жарко, а там, где голова – мороз. Бывало так: проснется человек, хочет встать, а головы поднять не может – волосы примерзли. Ночью то один, то другой вскочит от холода, потопчется у костра, чтобы согреться, и, съежившись, снова ложится. А тут еще другая беда навалилась. По законам физики, дым из чума должен был выходить в верхнюю дыру, но у нас дым вверх не выходил, а стлался по чуму, выедая глаза. Вероятно, мы все-таки неправильно строили свои шалаши.

Словом, бед было много, и мы приняли решение на время крепких морозов расквартироваться в селе Рудня-Бобровская. Село было надежное. Там уже давно стоял наш «маяк», который из местной молодежи организовал оборону от немцев и полицейских.

19 января отряд снялся с места и направился в Рудню-Бобровскую.

Приняли нас, как желанных гостей. Большая толпа крестьян встретила отряд около села и вместе с нашей колонной направилась к центру. Ребятишки забегали вперед и с палками вместо винтовок шагали около меня и Стехова.

На площади нас ожидали жители села. На здании сельсовета были вывешены портреты руководителей партии и правительства. Народ ждал и верил в приход Советской Армии и сберег эти портреты.

Около стола, покрытого красной материей, с подносом в руках стоял пожилой крестьянин. На подносе были хлеб-соль.

Когда колонна подошла и остановилась, крестьянин вышел нам навстречу.

– Хлеб да соль вам, дорогие гости! – сказал он. – Милости просим, располагайтесь у нас, как у себя дома. Мы вас накормим и обогреем. Ваш отряд мы хорошо знаем и уважаем. Вы нас не обижаете и в обиду немцам и бандитам не даете. Ну, а ежели теперь придется драться с заклятыми врагами, будем драться вместе.

Крестьянин кончил говорить и передал хлеб-соль Стехову. Стехов взял поднос в руки и сказал ответную речь, простую и короткую.

Я дал команду – строй разошелся. Партизаны вмиг смешались с крестьянами. И такие задушевные начались разговоры, будто встретились старые, давние друзья!

Село Рудню-Бобровскую мы в шутку назвали своей «столицей». Здесь был центр нашего отряда, а вокруг нас по крупным селам Сарненского, Ракитянского, Березнянского и Людвипольского районов стояли наши «маяки». По сути дела, мы были во всей этой округе представителями советской власти.

Под контроль отряда были взяты все молочарни, работавшие на гитлеровцев, и они оттуда ничего уже не могли взять. «Оседлали» Михалинский лесопильный завод, посадили там своего коменданта и лесоматериалы выдавали только нуждающимся крестьянам. Мы громили немецкие фольварки уже на западном берегу рек Случь и Горынь. На нашей стороне они были разгромлены. Многие районы стали полностью нашими, партизанскими.

Из Ровно, из районных центров, с железнодорожных станций – отовсюду к нам, в «столицу», стекались важные сведения и тут же передавались в Москву.

В пятидесяти километрах на юг от Рудни-Бобровской организовали «оперативный маяк» во главе с Фроловым. Там продолжалось формирование местных вооруженных отрядов, которые вместе с нашими группами выполняли боевые задания.

Наша «столица» хорошо охранялась. Вокруг села были расставлены посты. Вместе с нашими бойцами на постах стояли местные жители из молодежи. Они ходили и с патрулями по селу. Это было очень надежно: местные люди сразу же распознавали чужаков.

Прямо у села мы наладили прием самолетов.

Почти каждую ночь Москва, как заботливая мать, сбрасывала нам подарки. В воздухе раскрывались огромные парашюты, и у самых костров падали тюки в мягкой упаковке – с обмундированием, теплой одеждой, питанием, папиросами.

С нашим приходом население воспрянуло. От нас крестьяне узнавали о положении на фронтах.

В Сталинграде в эти дни немецко-фашистские армии были окружены железным кольцом наших войск. Окончательное уничтожение трехсоттысячной армии немцев было только вопросом времени. В январе войска Ленинградского фронта прорвали блокаду Ленинграда. На Северном Кавказе также шло стремительное наступление Советской Армии.

Отношения у партизан с местным населением установились хорошие. Каждый боец в свободное время помогал хозяевам дома, где он жил.

В нашем отряде было твердое правило: не только не доставать самим спиртных напитков, но и не выпивать, если кто-нибудь станет угощать. Бывало так. Придет партизан с задания, хозяйка поставит на стол еду, раздобудет самогон и угощает:

– Закуси и выпей. Прозяб небось?

– Покушать можно, спасибо, а пить – не пьем.

– Что же так? С дороги полезно.

– Нет, пить не буду, не полагается.

Только один партизан нарушил это правило, и последствия были очень тяжелые.

На «маяке» Жигадло часто и подолгу бывал боец Косульников. В наш отряд он вступил с группой, бежавшей из плена. Маликов, который возглавлял «маяк», сообщил, что Косульников систематически нарушает партизанские законы: ежедневно достает самогон и напивается допьяна. Больше того, стал воровать у товарищей продукты и вещи для обмена на самогон. Наконец стало известно, что Косульников связался с подозрительной семьей и выболтал, что он партизан.

Было ясно, что этот негодяй подвергает смертельной опасности не только партизан, которые бывали на хуторе у Жигадло, но и семью самого Жигадло. Штаб принял решение немедленно вызвать с «маяка» и из Ровно всех наших людей, а Косульникова арестовать.

На той самой площади, где нас с хлебом-солью встречали жители, снова построился весь отряд. Вокруг от мала до велика стояли жители Рудни-Бобровской. Когда Косульникова привели на площадь, я обратился с краткой речью к партизанам.

– Однажды, – сказал я, – он уже изменил своей Родине. Нарушая присягу, он сдался в плен врагу. Теперь, когда ему была предоставлена возможность искупить вину, он нарушил наши порядки, опозорил звание советского партизана и дошел до предательства. Он совершил поступок во вред нашей борьбе, на пользу гитлеровцам. Командование отряда приняло решение расстрелять Косульникова.

И Косульников был расстрелян.

К началу 1943 года в наших районах сосредоточилось большое количество партизан. Из партизанского соединения Героя Советского Союза генерала Сабурова прибыли два батальона. Недалеко, в Вороновке, стоял отряд подполковника Прокопюка; здесь же действовало еще несколько разведывательно-диверсионных групп.

Такое скопление партизан беспокоило немцев. Находившийся в Ровно Николай Иванович Кузнецов сообщил, что Эрих Кох, гитлеровский наместник на Украине, приказал «очистить» Сарненские леса от партизан. Выполняя приказ Коха, шеф ровенской полиции Питц наскреб в Ровно две тысячи эсэсовцев, прибавил к ним бандитов-националистов и расставил свои гарнизоны по районным центрам вокруг нас.

Мы приняли контрмеры. Через местных жителей распространили слух, что сами собираемся напасть на районные центры. Слухи дошли до гитлеровцев, и, вместо того чтобы наступать, они стали готовиться к обороне. В помещениях, где они расквартировались, двери были обиты толстым железом. На окнах из такого же железа были сделаны ставни с амбразурами для пулеметов. Дома окружили проволочными заграждениями, вырыли траншеи, ходы сообщения. А мы, сковав их хитростью, вели пока свою работу.

В конце января Кузнецов вновь сообщил из Ровно, что гитлеровцы готовят крупную карательную экспедицию. Вызваны войсковые части из Житомира и Киева. Наступление готовится с нескольких сторон.

Тогда с помощью населения мы устроили лесные завалы на всех дорогах вокруг сел, где находились наши «маяки», и вокруг Рудни-Бобровской.

Каратели двинулись к Рудне-Бобровской с четырех сторон, но ждать их мы не стали. Конечно, мы могли нанести им большой ущерб, но нельзя было рисковать людьми и подвергать опасности жителей села.

Из Рудни-Бобровской мы ушли. Ушла вместе с нами и большая часть жителей. Они перенесли свои пожитки в лес, пригнали скот и устроили свой «гражданский» лагерь.

Кольцо вокруг Рудни-Бобровской сжималось, и скоро каратели сомкнули его. Но нас там уже не было. Каратели пошли по нашим следам, пытались окружить нас в других селах и хуторах, но мы ускользали из этих ловушек. Так началась наша игра с немцами в «кошки-мышки». Каратели натыкались на лесные завалы, обстреливали их ураганным огнем, думали, что мы сидим за этими завалами, врывались в них и натыкались на партизанские мины. По этой стрельбе и взрывам мы точно знали, где немцы, а они шли, как с завязанными глазами.

На север, в большие лесные массивы, ушли два батальона сабуровского соединения и отряд Прокопюка, а мы кружили по хуторам, продолжая «игру», не шутки ради, конечно: нас держала здесь работа. В этих районах всюду были наши люди, в селах – «маяки». Из Ровно от Кузнецова то и дело шли связные. Бросать налаженную работу мы, конечно, не могли.

Время от времени наши связные и разведчики сталкивались с карателями и после небольших перестрелок уходили. Но одна крупная стычка все же произошла.

Как-то три дня не было связных от «оперативного маяка» Фролова. Предполагая, что Фролову грозит опасность, я направил ему в помощь шестьдесят пять бойцов. По дороге они неожиданно наткнулись на карателей и открыли огонь. Но в самом начале боя гитлеровцы неожиданно прекратили огонь и поспешно отступили. Наши удивились, но преследовать не стали. Лишь на следующий день мы узнали, почему так произошло. То была не простая колонна карателей. Из Вороновки в Рудню-Бобровскую ехал командир карательной экспедиции, немецкий генерал, в сопровождении сотни телохранителей. Чуть ли не первыми пулями генерал и его адъютант были убиты. Обескураженные таким оборотом дела, немцы прекратили бой и поспешили увезти останки своего командира.

Вдоволь повоевав с лесными завалами, карательная экспедиция ушла по направлению к Житомиру. А в начале февраля мы снова обосновались в лесу, в одном из своих старых лагерей, недалеко от той же Рудни-Бобровской. И в это время по радио мы приняли необычайное сообщение: отборные немецкие армии в Сталинграде полностью разгромлены!

Скоро до нас дошел слух, что немцы объявили траур. По приказу оккупантов, в течение трех дней запрещались всякие зрелища. Немцы должны были на левом рукаве одежды носить черные повязки, а немки – надевать темную одежду. Темную одежду было приказано также носить и населению. Но немцы не оповестили население, по какому поводу объявлен траур. Начали распространяться слухи, что умер Гитлер.

– Слава тебе, господи, что убрал ирода! – говорили крестьяне.

Не знали и мы, по какому поводу объявлен траур, пока не возвратился из Ровно Кузнецов. Оказывается, траур был по случаю разгрома под Сталинградом гитлеровской трехсоттысячной армии.

Николай Иванович рассказал нам много интересного. За последнее время через Ровно и Здолбуново необычайно усилились транспортные перевозки. Железные и шоссейные дороги забиты войсками. Рейхскомиссар Украины Эрих Кох издал приказ о «чрезвычайных мерах» в отношении районов, не платящих натуральный и денежный налоги. Приказано было также «решительно» расправиться с партизанами.