"Не могу уйти" - читать интересную книгу автора (Айзекс Мэхелия)

Глава 9

Как это вообще могло случиться?.. Впрочем, что за глупый вопрос! Даже сейчас, невзирая на подавленность, на чувство вины, одна мысль о Даниэлле вызывала у него сексуальное возбуждение. Реальность же самой картины – как он лежит рядом с ней, в ее спальне, в ее кровати, вдыхает аромат ее не остывшего еще после любовного экстаза тела, как она, обессиленная им до изнеможения, дремлет – вновь взводила в нем тайный механизм непреодолимого мужского желания.

Даниэлла лежала на животе, вольно раскинув руки и ноги, волосы рассыпались по плечам, над плотными округлыми ягодицами с каждой стороны обозначились прелестные эротичные ямочки... Знала бы она, как соблазнительно выглядит обнаженной. Впрочем, Чарльз подозревал, что проснувшись, Даниэлла смутится и может повести себя более чем сдержанно.

По правде сказать, он не хотел быть свидетелем ее пробуждения. Благоразумнее всего было убраться, пока есть возможность. Но такой поступок – уйти без объяснений – попахивал бы трусостью, чем же еще?.. А дело вовсе не в трусости! В смятение его привело поразительное открытие: он переспал с женщиной, которая, как он предполагал, была любовницей зятя, а в результате выяснил, что она таковой вовсе не является...

Он на мгновение закрыл глаза, потом снова уставился в потолок. В сущности говоря, он попал в некий моральный капкан, поэтому и не понимал, как себя вести. Знай он наперед, что Гифорд чиста, как младенец, он, конечно, вел бы себя иначе. В отношениях с женщинами Чарльз всегда был честен, чем внутренне гордился. В этой же ситуации гордиться нечем... Сам того не подозревая, он воспользовался неопытностью и неискушенностью и теперь мучительно переживал случившееся...

Все ему казалось дурацким сейчас. И этот косой потолок над головой, и кровать с ярким лоскутным одеялом – явно из тех, что продаются в магазинчике «Умелец», и оборочки на оконных занавесках в цветочек. Раздражение крепло в нем, но тут лежавшая рядом Даниэлла пошевелилась, устраиваясь поудобнее. Стоило ему лишь увидеть, как из-под ее локтя показалась грудь с розовато-коричневым соском, раздражение разом исчезло.

Господи!

Желание притронуться, поцеловать, стиснуть ее груди ладонями стало почти невыносимым. Чарльз почувствовал, что его мужская плоть разбухает, наливается. Стоит лишь слегка придвинуться к этому роскошному телу, развернуть его к себе – и можно будет погрузиться в глубину женского лона, окруженного мягким золотистым пушком... Он заставил себя отвернуться. Но все его существо тут же весьма недвусмысленно запротестовало: напряжение между бедер переросло в настоящую физическую боль. Чарльз тем не менее продолжал бороться с искушением, сулившим потрясающий экстаз. Он уже испытал те мгновения, когда тысячи звезд будто вспыхивают внутри, когда волна за волной накатывает дрожь исступления и все исчезает, растворяется в последнем, сладчайшем миге соития... От навязчивого наваждения его избавили часы, которые попались ему на глаза, как только он потянулся к Даниэлле рукой. Он сразу вспомнил: следовало позвонить матери и извиниться, что он не приехал на ужин.

Чарльз усмехнулся. Какое значение имеет, опоздал он или нет. Конечно, чтобы ее не расстраивать, нужно было все-таки позвонить. Но разве мог сын признаться матери в причине, побудившей его отменить свой визит. А уж сестре и подавно!

Вот ведь как бывает: когда он предложил Даниэлле отправиться в спальню, то был совершенно уверен, что поднимается по ступенькам, отлично известным такому ходоку, как Дейв, а оказался... первым.

Чарльз едва не застонал, вспомнив, как лихорадочно раздевал ее, порвав бретельку лифчика, как упали на коврик кружевные белые трусики. Он обомлел, пораженный совершенством этого роскошного тела. Скрывать такие формы мешковатой одеждой – преступление. Тонкую талию подчеркивали пышная, словно налитая грудь и округлые, скульптурно очерченные бедра. Ноги, которые он раньше видел обутыми в грубые плоские башмаки, оказались на редкость длинными и стройными, с узкими изящными лодыжками и крутым подъемом.

Жадно рассматривая ее, Чарльз обратил внимание, что Даниэлла нервничает. Он расценил это как некое жеманство, чисто женскую манеру изображать смущение, стыдливость. Впрочем, у него не было оснований считать Гифорд распущенной. Те отношения, которые связывают Даниэллу с Дейвом, могли быть обусловлены ее излишней доверчивостью, которой тот все же не сумел до конца воспользоваться... Грубым и напористым оказался он сам, Чарльз Меррей. Крепость и не думала обороняться перед обрушившимся на нее штурмом. Нетерпеливо и стремительно он вошел в нее, пронзив до самой глубины. И тут она громко вскрикнула, оглушенная болью, закусила губу... Господи, какой же он идиот! Лишь спустя мгновение, ошеломленный, он обуздал себя. С величайшей осторожностью стал овладевать ею, наслаждаясь и доставляя наслаждение той, что распласталась под ним. С радостью он почувствовал миг, когда, распаленная, она сама стала подаваться ему навстречу, подчиняясь его ритму, вздымаясь бедрами, постанывая в нетерпении. Если он чересчур удалялся, обвивала ему спину ногами, притягивая к себе, вряд ли сознавая при этом, с какой силой возбуждает в нем страсть.

Возможно, именно поэтому он и потерял голову. С тех пор, как утихла лихорадка молодости, ему ни разу не довелось испытать радость полного, всепоглощающего единения с женщиной. Чарльз не чурался интимных отношений, но никогда не афишировал их. И вообще, по большому счету был человеком порядочным.

Во всяком случае до сегодняшнего дня, горько усмехнулся он. Хотя вспоминая, как самозабвенно Даниэлла отдавалась ему, мог винить в случившемся не себя одного, а их обоих... Себя, впрочем, больше. Ведь он все равно, даже знай наперед об ее девственности, овладел бы ею – столь сильно было бушевавшее в нем вожделение.

Как бы то ни было, Даниэлла даже не пыталась остановить его. Не провоцировала, но и не сопротивлялась, значит, горела не меньшим желанием...

Но все же Чарльз чувствовал себя соблазнителем. Пользуясь своей опытностью, он подвел девушку к тому сексуальному накалу, с которым нельзя совладать, разжег в ней жажду слияния и эту ее жажду утолил. Каяться теперь поздно.

Спроси он хотя бы, пользуется ли она противозачаточными таблетками, ситуация тут же прояснилась бы. Или если бы у него оказался презерватив, не мучил бы сейчас вопрос о последствиях, а он дал себе волю, упиваясь естественным соприкосновением плоти с плотью, когда все пронизывают взаимные сладкие токи, неудержимо ведущие к оргазму.

Да если бы даже он попытался в последний миг сдержаться, не дать семени излиться, все равно не успел бы уже ничего изменить. Изнемогая в последних конвульсиях, удвоенных ее ответной реакцией, он только сдавленно вскрикнул. Затем наступило опустошение, когда плывешь, словно в невесомости.

Даниэлла, несомненно, почувствовала избыток влаги там, где ее только что не было. Но никакой тревоги или беспокойства не проявила, чем только подтвердила свою полную неосведомленность в подобных делах. Она лежала бессильно раскинувшись, с блаженной улыбкой на губах, пока сон не сомкнул ей веки.

Чарльз вглядывался в лицо Даниэллы, а сам думал: вот сейчас она проснется – и что дальше? Наверняка пожалеет обо всем, да это и понятно...

За окном меркли последние, закатные краски неба. Сейчас, наверное, около девяти часов, решил он и протянул руку, чтобы включить лампу, стоявшую на тумбочке с его стороны.

Даниэлла сразу открыла глаза. Несколько секунд моргала; спохватившись, что лежит абсолютно нагая, потянулась за одеялом. Столь явное смущение умилило Чарльза, заставив забыть свои грустные раздумья. Он быстро придвинулся к ней.

– Проснулась, соня? Думал, ты проспишь до утра.

– Очевидно, я устала больше, чем можно было ожидать, – отозвалась она, опуская ресницы.

– Что я должен на это ответить? – лукаво поинтересовался он, перебирая пальцами каштановые прядки волос на лбу.

– Ничего.

Чарльз понимал: ему необходимо что-то сказать. Хоть намеком, хоть прямо...

– Прости меня.

– Тебе не в чем себя винить.

Уже не в первый раз его удивило самообладание, с каким Даниэлла умела прятать подлинные свои переживания.

– Я понятия не имел, что ты... – Чарльз не договорил.

– Ты и не мог этого знать. – Она быстро взглянула на него и снова отвела взгляд. – Наверное, я должна была предупредить тебя...

– Не говори больше ничего, иначе я буду чувствовать себя еще хуже, – попросил он. – Мне следовало быть нежнее, чтобы не... чтобы ты не почувствовала разочарования...

– Ты ошибаешься! – На сей раз Даниэлла прямо взглянула ему в глаза. – Я часто думала, как это будет? Ведь кто-то же должен был стать первым. И я рада, что этим мужчиной оказался ты.

– Но ты не... – Чарльз глубоко вздохнул. – Боюсь, все произошло слишком быстро и ты не успела испытать наслаждение. Поверь, обычно все происходит совсем по-другому, но тут... Я просто потерял голову.

– Нечто похожее произошло и со мной.

– Ты была... восхитительна. – Чарльз помедлил, потом добавил: – Мне не хочется тебя терять.

Это была правда, хотя он не имел права так говорить, чтобы не вселять в нее надежду на будущее. Похоже, Даниэлла поверила, потому что порывисто прильнула к нему грудью, животом, бедрами. Несмотря на все доводы рассудка, его сразу охватило желание.

– Дани!.. – произнес он, задыхаясь.

– Знаешь, ты первый, кто так называет меня, – прошептала она. – Чаще зовут Элла, хотя мне и не нравится.

– Дани... – снова произнес Чарльз, лихорадочно сжимая ладонью пушистый холмик между ее ног и пальцем осторожно проникая во влажную розовую глубину под ним.

Боже, какую бурю ощущений вызвала в ней столь неожиданная ласка. Она подалась вперед, упиваясь каждым скользящим движением пальца вверх и вниз, подхватывая его на излете своими вздымающимися бедрами и со стоном откидываясь назад. Вряд ли Даниэлла представляла, что мужчина может распалять женщину именно такой любовной игрой. В какой-то момент ей стало не по себе и она даже решила прекратить ее, но жажда эротического наслаждения оказалась сильнее.

– О Чарли! Чарли, – в исступлении шептала Даниэлла. – Я умру, если ты сейчас остановишься... Вперед... быстрее... умоляю... Еще... еще...

Бессвязные слова, слетавшие с ее губ, только распаляли Чарльза. Ее возбуждение с лихорадочной скоростью передавалось ему. Он прильнул губами к взбухшим соскам, с силой прикусил один, второй, и сразу почувствовал, как она задрожала, словно ее пронзило током. В ту же секунду его палец вошел в самую глубину ее плоти, как спелый плод, источавшей обильную влагу.

– О-о-о... – раздался протяжный громкий крик, ее тело содрогнулось от конвульсий, а затем она обмякла и затихла.

Он поцеловал ее в краешек губ и тихо спросил:

– Тебе было хорошо?

Чарльз знал ответ, но хотел его услышать.

– Да... и в то же время мне было стыдно.

– Дурочка... Мужчина должен уметь любым способом доставлять женщине наслаждение.

– А как же ты сам?..

– Боюсь, я не дам тебе отдохнуть и все наверстаю. Хочешь?

По его тону она поняла, что Чарльз вовсе не шутит.

– Как, опять?

– Да, – напряженно улыбнулся он, осознавая, что не встанет с этой кровати, если не овладеет ею.

Коленом раздвинув ей ноги и помогая себе рукой, Чарльз несколько раз провел головкой члена по скользкой розовой плоти, раскрывшейся для него, а потом медленно двинулся внутрь.

– Господи! – простонал он, достигнув предела. – Как несказанно хорошо!

На этот раз Чарльз брал ее нарочито медленно, как бы растягивая удовольствие. Плавно и постепенно погружался и, словно дразня, уходил прочь, чтобы тут же начать все сначала. Громким криком отзывалась она на каждый его посыл, будивший в ней страсть, каждой клеточкой тела льнула к нему, с нетерпением поджидая тот последний миг, когда они сольются в экстазе.

Так и получилось. Они пришли к нему одновременно. Оглушительный, всепоглощающий, ни с чем не сравнимый восторг! И в этот миг Меррей понял, что Даниэлла – та самая, единственная на свете женщина, которая создана для него...