"Небо падает" - читать интересную книгу автора (Мерфи Уоррен, Сэпир Ричард)

Глава седьмая

Сообщение было коротким и ясным. В Англии американца провести не удалось. Судя по обрывкам сведении, дошедших до Москвы, американец в этот момент стоял перед воротами в Тауэр, перед отлично законспирированным укрытием, которого он никак не должен был обнаружить. Как он туда попал, не объяснялось. Не упоминалось и о том, знал ли он, что женщина находится там. В британский отдел КГБ пришло только краткое извещение об опасности.

Пришло оно одновременно с кратким сообщением от психолога. Женщина-американка была близка к тому, чтобы рассказать все.

Настало время разобраться со всем. Британский отдел КГБ в Москве немедленно послал приказ касательно американца: “Уничтожить”.

Его следовало убить, несмотря на предостережения этого старого партийного босса, Земятина, который был почему-то крайне обеспокоен опасностью, исходившей от одного-единственного человека. У КГБ всегда были отлично вышколенные убийцы-профессионалы.

Скоро, очень скоро с американцем будет покончено, и женщина предоставит им все необходимые сведения.

Кэти О’Доннел не знала ничего ни о сообщениях через Атлантику, ни о том, что кто-то собирается ее спасти. Она вовсе не хотела быть спасенной.

Она вдруг поняла, что до нынешнего дня никогда не знала счастья. Она была в комнате с каменными стенами и полом, на жесткой, неудобной кровати, но с мужчиной, который ее по-настоящему возбуждал. Она не совсем понимала, как ему это удается, но ей было все равно. Возбуждение пришло еще во время эксперимента в Малдене и не прекращалось. Это было восхитительно, и она была готова на все, лишь бы оно не кончалось.

Когда грубые руки сжимали ее нежное тело, и жесткий рот расплывался в дикой улыбке, она вспоминала о том, что произошло в Малдене, где она и встретила этого русского. Наверное, это был первый настоящий мужчина в ее жизни.

Один из нанятых ею лаборантов потерял сознание. Животные восхитительно выли от боли. А она, когда озоновая дыра затягивалась над выжженным полем, конечно, делала вид, что ничего особенного не происходит.

На лицах лаборантов застыл ужас. И только один человек стоял рядом и внимательно наблюдал за ней и за животными.

Только он выказывал вполне умеренный интерес. Лицо его было как белая маска в ночи. Все остальные корчились, отворачивались, а он стоял и как будто наблюдал за каким-то занятным животным в зоопарке.

– Вас это не пугает? – спросила доктор О’Доннел.

Он озадаченно посмотрел на нее.

– А чего тут пугаться? – ответил он с сильным русским акцентом.

У него было непроницаемое лицо с прорезями славянских глаз. Даже за жесткой черной щетиной, которую не взяла бы ни одна бритва, она смогла разглядеть шрамы на его лице. Люди, наверное, не раз нападали на него. Но что он делал с этими людьми, подумала она? Такое уж у него было лицо. Он был футов шести роста и массивен, как танк.

– Вас не волнуют страдания животных?

– От людей бывает больше шума, – сказал он.

– Правда? Вы видели, как кто-то сгорел так, как сгорел вон тот щенок?

– Да. Я видел, как они горели, облитые нефтью. Видел, как они валялись распластанные на земле, головы их катились по рельсам, а тела дергались. Я все это видел.

Потом была какая-то неразбериха. Кто-то сказал этому человеку, что это не его участок. Кто-то другой сказал, чтобы его оставили в покое. Все собирали результаты. Кэти О’Доннел это не волновало. У нее возник вопрос, на который она хотела во что бы то ни стало получить ответ. Где он все это видел?

– Везде, – ответил он.

И она без слов поняла, что именно он эти вещи и делал. Она спросила его, что он делает в Малдене. Он не ответил. Она спросила, не хочет ли он пойти с ней куда-нибудь. Заметила, как он раздел ее глазами. Она знала, что он скажет да, хоть он и ответил, что ему надо пойти и спросить кого-то. Она видела, что он разговаривает с какими-то людьми. Ей было наплевать. Он мог оказаться полицейским. Он мог оказаться кем угодно. Возбуждение бурлило в ней, она почувствовала, что впервые с самого детства ей не нужно ничего скрывать. Ей не надо было говорить, как она сочувствует кому-то. Не надо было горестно качать головой при виде чужого несчастья. С этим человеком она могла получить то, что ей действительно нравилось.

Она, конечно, не знала, что этот человек был пешкой в большой игре, всего лишь средством. Она не знала, что он получил приказ познакомиться с ней поближе и отвезти ее по назначению. Она знала, что, что ни произойди, она с этим справится. Мужчины никогда не были для нее проблемой. Она могла добиться от мужчин всего, что нужно, особенно от этого мужчины, судя по тому, как его взгляд задержался на ее груди, а потом опустился ниже.

– Все. Пошли, – сказал он, подходя к ней. – У нас ведь будет романтическое свидание?

– Думаю, да. – И бросила одному из лаборантов: – Скоро вернусь.

И исчезла с русским. Машину он вел не слишком уверенно, наверное, потому, что не всегда смотрел на дорогу.

– Расскажите, – попросила она, – о первом убитом вами человеке.

Дмитрий сказал, что в этом не было ничего особенного. Сказал он это, проезжая по узкой проселочной дороге, предназначенной скорее для лошадей и гонщиков.

– Вы проводите здесь эксперимент?

– Да. А как это было? Что вы почувствовали, когда поняли, что на самом деле кого-то убили?

– Ничего не почувствовал.

– Вы его застрелили? – спросила Кэти.

– Да, – сказал Дмитрий.

– Из пистолета? Большая пуля? – спросила она.

– Из ружья.

– Далеко отсюда?

– Нет. Близко.

– Вы видели, как течет кровь? – спросила она с придыханием.

– Да, кровь была.

– Как? Откуда?

– Из живота. Почему такую красивую женщину интересуют подобные вещи?

Дмитрий не сказал, что ему дали эту работу именно потому, что это не имело для него никакого значения. Его работа важной не считалась. Мозги для нее были не нужны. Люди с мозгами шли дальше и занимали руководящие посты. Он был рядовым в шпионской войне. С этой американской красоткой ему повезло. Может, ему даже удастся поразвлечься, вместо того, чтобы выламывать руки и простреливать головы. Ему хотелось затащить ее в постель. И говорить ему хотелось о любви, а если не о любви, то хотя бы об обнаженных телах. Но ему приказали внести в план изменения и доставить ее в конспиративное укрытие, а не применять физическое воздействие, как это называется.

Ему велели по возможности задавать вопросы относительно эксперимента, но не слишком форсировать эту тему. Правильные вопросы умели задавать другие.

– Когда жертва истекала кровью, крови было много? Залило весь пол? – спросила женщина.

– Нет. Это было снаружи. Он упал ничком.

– А потом?

– Потом надо было добить.

– Опять стреляли?

– Да.

– В голову? В рот? Вы стреляли в рот?

– Нет. В голову.

– Вы бы могли убить кого-то для меня? – спросила она.

Он чувствовал ее дыхание. Он подумал, что если бы она дотронулась до него языком, он бы кончил тут же.

– Что за идиотский вопрос?

– Убили бы?

– Вы красивая женщина. Зачем вы спрашиваете о таких глупостях? Давайте лучше поговорим о том, что вы делаете в Малдене.

– Я много чего делаю. А что делаете вы?

– Веду машину, – ответил человек по имени Дмитрий.

По дороге в Лондон он не смог от нее ничего добиться и не стал настаивать. А она хотела знать подробности об убийствах. Поскольку он не упоминал ни имен, ни мест действия, то решил, что о подробностях можно и рассказать. Это было не то, о чем бы хотела знать вражеская разведка, не касалось того, где это происходило и почему. Ее интересовали величина ран, стоны умирающих и то, как долго это тянулось. Сразу? Мучался? Трудно было?

В Лондоне он купил билеты в Тауэр, как обычный турист. Это была не башня. Когда-то это был королевский замок, ставший впоследствии главной тюрьмой, где англичане любили обезглавливать врагов государства, или короны, как они любили говорить.

Дмитрий не был посвящен в подробности того, как это делало его начальство, но они должны были пройти по определенным местам и башням. Ему следовало войти через Львиную башню, пройти через пересохший крепостной ров, миновать Байвардскую башню и свернуть налево у Ворот Изменников.

У Кровавой башни он должен был дождаться сигнала из окна – поднятой руки или взмаха платка. Потом он должен был подойти к массивному зданию эпохи Тюдоров, называемому “Домом Королевы”. Туда они с женщиной вошли вместе с другими туристами. Но когда все повернули за дворцовой стражей направо, он подошел к незаметной двери слева, откуда начиналась каменная лестница вниз.

Кэти О’Доннел все это видела. Она понимала, что от нее чего-то хотят. Но она тоже от них чего-то хотела. Эксперимент мог и подождать. Жизнь вдруг стала такой упоительной. Ей не хотелось думать о будущем. Ее волновало только нынешнее мгновение.

Она оказалась в комнате с большой кроватью и медвежьей шкурой на полу. Там было градусов на пятнадцать холоднее, чем снаружи. Дмитрий вернулся в халате и с бутылкой бренди.

Она вдруг поняла, что его вопросы были психологическим тестом. Сам он этого не знал, но она-то знала. Остальные его вопросы касались эксперимента. На тест она отвечала правду. Ей было интересно, наблюдают ли за ними. И будут ли наблюдать за интимом. Ей стало интересно, захотят ли ее наблюдатели, будут ли страдать от того, что она досталась не им. Она что-то выдумывала про эксперимент, все больше заводя русского. А потом дала понять, что если ему нужна информация, он должен постараться и развлечь ее получше. Он снял брюки. Она расхохоталась. Хотела она совсем не этого.

– А чего вы желаете, прекрасная дама?

– Того, что ты делаешь лучше всего, – сказала она.

Была уже ночь. Они пробыли здесь довольно долго.

Теперь она была уверена, что люди спрятались где-то за стенами.

– Убей одного из них, – сказала она, кивая на стену, – если хочешь меня.

В этот миг Дмитрии был готов убить шефа КГБ ради такой женщины. Но у него была привычка к дисциплине, воспитанная годами жизни при режиме, основанном на страхе. Он не знал, что за стенами в тот момент был Римо, живое воплощение любых желаний. Римо не волновало ни что Тауэр закрыт на ночь, ни что он бывал закрыт в это время на протяжении четырех веков.

– Я пройду, – сказал Римо.

Машина, полная английских военных и разведчиков, стояла неподалеку. Лорд Филлистон совершенно недвусмысленно посылал ему воздушные поцелуи. Слова его были слышны так же отчетливо, как и он сам был виден на центральном пункте. Видеокамеры, укрепленные на кронштейнах, как на американских стадионах, были расставлены по всей норманнской крепости. Американца показывала камера номер семь, установленная над старинным штандартом Плантагенетов: золото и пурпур, вздыбленный лев. Лорда Филлистона показывала первая камера.

– Нам приказано немедленно его уничтожить, – сказал кто-то за спинами людей, следивших за мониторами. Этот кто-то только что получил указания из Москвы, из КГБ. На нем были наушники.

Он получил и другой приказ, из той самой комнаты, где Анна Болейн ожидала развода с королем Генрихом VIII, разлучившего короля с его подругой, а королеву с головой.

– Дадим Дмитрию его убить, тогда эта социопатка получит свой фонтан крови, а мы – необходимую информацию, – услышал человек, стоявший позади мониторов, голос в наушниках.

– Пусть он найдет ее в “Доме Королевы”. И уберите отсюда лорда Филлистона. Нам потребуются годы, чтобы подобрать ему замену.

– Кажется, он не очень хочет расставаться с американцем, – сказал человек у монитора.

– Меня это не волнует. Уйдет, когда из американца сделают отбивную. Американец уже спускается вниз, – сказал шеф охраны КГБ человеку у монитора.

У ворот служащая Ее Величества с истинно английской выучкой сообщила Римо, что его присутствие в Тауэре в столь поздний час будет только приветствоваться.

– Со мной друзья, – сказал Римо, оглядываясь на машину. – Они тоже могут войти?

– Мне очень жаль, – ответила женщина-кассир, – боюсь, это невозможно.

– Ничего страшного, – также вежливо ответил Римо, – они пройдут.

– Прошу прощения, но им придется остаться.

Женщина улыбнулась. Она была бесконечно вежлива. Она вежливо попросила дворцовых стражников в алых туниках, украшенных на груди печатью Ее Величества, сопроводить Римо в Тауэр. На них были черные шляпы с квадратными тульями, их называли “бифитерами”, то есть мясоедами. Римо не совсем понимал, почему именно их называли мясоедами, потому что в этой стране мясной запах шел ото всех.

– Я тоже прошу прощения, – ответил Римо, – не мне надо прихватить одного из этих парней с собой.

Он оглянулся на лорда Филлистона. Сверхсекретный британский агент послал ему воздушный поцелуй.

– Еще раз прошу меня извинить, сэр, но вы никого не можете провести с собой. Во всяком случае, в Тауэр. Я получила от администрации указание пропустить только вас.

Римо очень нравилась английская вежливая и доброжелательная манера обращения. Он сообщил, что, к сожалению, именно он обнаружил лорда Филлистона, он был его, в Тауэр без него он не пойдет, а он непременно намерен посетить Тауэр.

Лорд Филлистон приник к окну.

– Обожаю, когда ты так разговариваешь, – сообщил первый разведчик Англии.

Римо кивком дал ему понять, чтобы тот выходил из машины, и в тот же момент он оказался рядом с Римо.

– Не так близко, – сказал Римо.

Впервые за три столетия бифитеры, дворцовая стража Тауэра, были вынуждены действовать. Им был дан приказ: не дать американцу провести за собой британца. Иными словами, оградить британца. Но британец не желал, чтобы его ограждали.

Стража подошла, соблюдая построение квадратом и вооруженная пиками, копьями, топорами и голыми руками. Впоследствии они были готовы поклясться, что американец был миражом. Иначе и быть не могло. Он не только прошел сквозь них, как по воздуху, но и протащил за собой человека, которого они ограждали.

Римо держал лорда Филлистона за рукав. Лорд Филлистон хихикал и подпрыгивал. Римо было неудобно, что лорд Филлистон прыгал.

Лорд Филлистон показывал каждый поворот. Злобно каркали огромные, как орлы, черные вороны. Редкие фонари светили мягким желтым светом, крохотные очаги тепла в огромной холодной крепости.

Римо чувствовал, что за ними следят. С копьем или с ружьем. Ощущение от этого не менялось. Но это была не тревога. Тревога была сродни страху, от нее напрягаются мускулы. Здесь было странно тихо. Почувствовать тишину мог кто угодно, но немногие стали бы в нее вслушиваться. Люди часто вспоминают, какой внезапной оказалась атака, хотя на самом деле она не могла быть такой внезапной. Люди могут распознавать такие вещи, но пока они не научатся прислушиваться к своим чувствам, они ничего не сумеют заметить.

И входя в “Дом Королевы”, Римо почувствовал, как тишина захлопнулась вокруг него.

Гай Филлистон показал Римо дверь, которая вела в самое надежное укрытие во всей Англии – подземелье Генриха VIII.

Первый удар был нанесен палашом, громыхнувшим об стену рядом с Римо. Но он пригнулся и оказался за ним, правда не переставая удивляться, почему этот огромный человек воспользовался мечом, а не ружьем. Второй свалился на Римо откуда-то сверху. Он пытался ударить его каблуками со стальными набойками и острым кинжалом, который хорош для драки в таверне или в темном переулке.

Лорд Филлистон отступил назад. Он надеялся только, что все будет не слишком безобразно. Когда он увидел, что один из нападавших потерял руку, он понял, что все будет довольно неаккуратно и нырнул в дверной проем в стене, когда на симпатичного американца пошли еще четверо.

Навстречу лорду Филлистону поднялся его связной. Он быстро вошел внутрь и тихо прикрыл за собой дверь, а битва продолжалась уже у ступеней, ведущих в комнату, где была спрятана американка.

– Вас чуть не убили, лорд Филлистон, – сказал темноволосый коротышка, похожий на стожок сена. – Мы бы очень не хотели, чтобы с вами что-то случилось.

– Полагаю, будет бесполезно просить вас сохранить ему жизнь.

– Боюсь, мы не в силах это сделать, – ответил его связной. – Вам надо поскорее выбираться отсюда, позвольте, мы об этом позаботимся.

– Вы становитесь настоящим британцем. Делайте что пожелаете, а потом принесете свои извинения.

– Тысяча извинений, милорд.

– Он был прекрасен.

– В вашей стране много красивых мужчин.

– Он был особенным, – со вздохом сказал лорд Филлистон. – Какой кошмар эта холодная война!

Римо знал, что лорд Филлистон исчез, но его это не волновало. Он не стал его задерживать, потому что откуда-то от лестницы, ведущей вниз, он услышал женский стон. Он не вполне разобрался, что это было. Не боль и не страх. И, конечно, не радость.

Не понял он того, что все отрепетировано. Кэти О’Доннел отрабатывала этот стон еще с самого первого года в колледже. Ее научили соседки по комнате. Начинать стонать надо было, когда мужчина приближался к оргазму. Если стонать правильно, это могло ускорить события. Кэти О’Доннел выдала этот стон в тот момент, когда лицо Дмитрия исказилось и тело напряглось. Тогда он кончил. Как это ни было трагично, но он был ничуть не лучше других.

– Это было прекрасно, дорогой, – шепнула Кэти человеку, который обладал таким прекрасным потенциалом и поэтому оказался ни к чему не годным.

Она услышала какой-то шум за дверью. В комнату ввалился человек с кинжалом в руке. Он звякнул, как старый фарфоровый сервиз в мешке, так что можно было слышать, как ломаются его кости, потом у него изо рта хлынула кровь.

Тело Кэти зазвенело, как недавно в Малдене. Дмитрий слез с нее, попытался придти в себя и потянулся за лампой. В комнату ввалилось еще одно тело головой вперед. Туловище проследовало долей секунды позже. Она почувствовала, что между ног у нее стало липко и горячо. Соски напряглись. Послышалось два глухих удара о стену – по-видимому, швыряли людей. Ее охватила изумительная, долгая истома, она лежала одна на кровати, не в силах шевельнуть рукой.

В дверях показался какой-то худой человек. Дмитрий был тяжелее его по меньшей мере фунтов на пятьдесят. Он схватил тяжелую медную лампу, она видела, как напряглись мускулы Дмитрия, когда он точно метнул лампу в худого человека, но тот, отпарировав удар, метнул Дмитрия, словно фрисби, об стену. Удар расплющил его позвоночник, и он мягко шлепнулся на пол. Он был мертв.

И тогда человек обратился к ней.

– Доктор О’Доннел, – сказал Римо.

Ответом ему был стон. Но не такой, как раньше. Кэти О’Доннел, услышав голос Римо, наконец поняла, о чем рассказывали все ее подружки. У нее случился первый в жизни оргазм.

Наконец, сияя от экстаза, Кэти улыбнулась самой девичьей из своих улыбок и сказала:

– Да.

– Нам надо выбираться отсюда. С вами все в порядке? – спросил Римо.

В порядке? Да просто великолепно. Замечательно. Она была в упоении, в экстазе, в восторге.

– Да, – слабым голосом сказала Кэти. – Кажется, да.

– Что они с вами делали?

– Я не знаю.

– Вы можете идти? Если что-то не так, я вас отнесу. Мне надо забрать вас отсюда.

– Наверное, – согласилась она. Она сделала попытку приподняться и притворилась, что не может удержаться на ногах. Но мужчина сказал:

– Все нормально. Одевайтесь. Пора идти.

Так, значит, он понимает ее тело.

– Да. Со мной все в порядке.

Она заметила, что его движения казались медленными, но делал он все очень быстро. Она подумала, что его может взволновать ее обнаженное тело, но потом поняла, что он заинтересован в ней, как человек, евший весь день, в подносе с закусками. Он мог ее взять, но от желания не сгорал. Он сказал, что его зовут Римо. И он пришел, чтобы спасти ее. Еще он сказал, что из-за эксперимента, который она проводила, происходят ужасные вещи.

– Не может быть, – сказала Кэти и, как бы от ужаса, прикрыла рот рукой.

Она знала, как изображать невинность, потому что практиковалась в этом всю жизнь.

В коридоре послышался шум. И тогда она увидела, что может этот человек, и как ему удалось пройти сквозь стражу.

Он медленно провел рукой по каменной стене, которая весила не меньше четырех тонн. Потом просто уперся в нее коленом, и стена оказалась у него на ноге. Но самым странным было то, что странным это совершенно не казалось. То, как каменная стена висела на нем, выглядело абсолютно естественно.

Только когда стена накренилась, она поняла, какой феноменальной силой обладал Римо. Несколько камней просто рассыпалось в пыль.

– Это был единственный выход, – сказала Кэти.

– Шш-ш. Сработает, – сказал мужчина.

– Что сработает? Вы завалили единственный выход, – шепнула Кэти.

– Говорю, ш-шш, – сказал Римо.

– Мы не можем отсюда выбраться, – прошептала Кэти.

Что за дурак. Неужели и Римо такой же, как остальные?

– Я хочу вывести вас отсюда. Сам бы я мог пройти и по лестнице, но у вас не получится. Так что помолчите.

– Не могу понять, что вы делаете, – сказала Кэти. За камнями она услышала голоса. Туда подошли какие-то люди.

– Хотите узнать? – спросил мужчина. Не оборачиваясь, он дал ей знак подойти к стене, а сам смотрел на заваленный проход.

– Да, – сказала она.

Римо повторил то, что он давно заучил.

– Что это за язык? – сердито спросила она.

– Корейский.

– Не могли бы вы потрудиться перевести?

– Конечно, но в переводе что-то теряется. Это значит: “Сильный цветок никогда не тянется к пище, но делает так, что пища приходит к нему”.

– Полная бессмыслица, – сказала Кэти, надевая блузку и оправляя юбку.

– Я же сказал, в переводе что-то теряется.

Он прислонил ее к стене, а когда тела начали падать, она поняла, что он имел в виду. Чтобы сдвинуть камень, несколько человек уперлись в него плечами. А когда камень повалился, она увидела, что у них были пистолеты. И ведь из этих пистолетов они могли ее убить! Потом, увидев, с какой скоростью Римо с ними расправляется, она поняла, что сам он от пуль увернулся бы с легкостью. Он собрал все, что представляло для нее опасность, за камнем, а потом расчистил ей путь. Он быстро повел ее вверх по лестнице, где стоял только один стражник. Это был йомен, который увидел незнакомца и, по доброй английской традиции, оного атаковал. И по той же традиции отдал жизнь за Англию и королеву.

Когда они пробежали по всем туннелям и переходам и вышли наружу, Римо обнаружил, что машина исчезла. Уйдя от нескольких полицейских, они в конце концов оказались в уютном итальянском ресторанчике неподалеку от площади Лейчестер. И тогда Кэти спросила Римо, откуда он знал, что его план сработает.

Казалось, этот вопрос его озадачил.

– Они были... – Он не мог подобрать подходящего английского слова, поэтому воспользовался близким по смыслу. – Были слишком встревожены. Слишком напряжены. Шли, не сворачивая. Думаю, когда проход завалило, они решили, что не смогут туда попасть, поэтому решили применить силу.

– Да. Но как ты понял, что они это сделают?

– Не знаю. Понял, и все. Слушай, съешь чего-нибудь. И давай вернемся к твоему эксперименту. Ты знаешь, что может погибнуть весь мир?

Кажется, я уже погибла, подумала Кэти, глядя на этого восхитительного темноглазого человека, который убивал так быстро и легко.

– Нет, – ответила она. – Это ужасно.

Тогда она услышала про то, как их флюорокарбоновый поток напугал другую страну, и что некое американское агентство было уверено, что он может уничтожить весь мир, сняв весь озоновый слой. Она могла сказать ему, что эта опасность миновала. Она могла сказать ему, что они умеют контролировать время проникновения за озоновый слой. Голубой свет, который так обеспокоил этого человека, как раз и указывал на то, что озоновый щит закрывается.

Но сказала она, что знает только, что эксперимент проводился американской компанией, и дала ему тот же фальшивый адрес, который давала англичанам.

– Не пойдет, – сказал Римо. – Это фальшивка.

– Боже мой, – сказала Кэти. – Эти люди – просто злодеи.

Но в голосе ее не было особого напряжения. Она походила на сытую довольную кошечку.

Она подумала, что “Химические концепции” могли бы быть хоть с Луны.

– Ты помнишь что-нибудь о тех, кто тебя нанимал? – спросил он.

Он ничего не ел. Кэти упоенно жевала хлебную палочку.

– Немного помню. Ты похож на женатого.

– Я не женат. Как они выглядели?

– И не был женат?

– Нет. Это были американцы? Что они сказали про себя? И чего не сказали?

Она выбирала название наугад. Что-нибудь подальше, до чего трудно добраться. И вспомнила про одного из самых мерзких в мире людей. Откуда-то из южноамериканских джунглей.

– Римо, тебе джунгли нравятся? Я их терпеть не могу.

– Какие джунгли? В мире полно джунглей.

– Это были джунгли. Слушай, если тебе не нравится итальянская еда, мы можем уйти. Ты что любишь? – спросила она.

– Я ем рис, и иногда утиные потроха, и иногда глаза некоторых рыб.

– И какой у этого вкус?

– Как у дерьма. Как ты думаешь, какой у него вкус? – сказал Римо.

Она описала джунгли. Она описала человека.

– Он говорил, что это делается во благо человечества, – сказала Кэти О’Доннел.

Она сказала, что может проводить Римо к нему. Она не знала, что они будут там делать. Но она хотя бы перелетит с Римо через Атлантику.

Хоть что-то обнадеживающее. Римо позвонил, он нашел человека, ответственного за малденский эксперимент и обнаружил расположение по крайней мере одной установки.

Это была не слишком надежная нить, но лучше, чем ничего. А разобраться с этой установкой лучше всего мог как раз тот, кто направлялся сейчас в Южную Америку. Если бы кто-то мог отправиться в Россию и узнать, не увязывают ли они строительство своих ракет с этой установкой, Смит бы считал, что прикрыты оба фронта. Но в России Америка могла пользоваться только обычными средствами. Под обычными средствами подразумевались все виды технической информации, такие, как количество ракет и их виды. Но то, что за этим стояло, так называемый человеческий фактор, был для ЦРУ тайной за семью печатями.

Только восточные сентенции Чиуна, которых Смит никогда не мог понять до конца, объясняли на совершенно необъяснимый манер причины тех или иных поступков русских. Но теперь Чиун был еще более недосягаем, чем Римо.

В полном отчаянии Смит снова попробовал перевести сентенцию в цифры, а потом снова на английский. Часто, когда все остальное было бесполезно, эта комбинация из мистицизма и математики срабатывала.

Но иногда и не срабатывала. Перевод получился следующий: “Медведь прячется в своей берлоге”. Россия была напугана? Неужели из страха они стали делать больше ракет? Но почему русские так боялись американцев, ведь озоновый щит закрывает всех?

И тогда Чиун снова вышел на связь. Линия с Пхеньяном опять заработала.

– Чиун, у нас сложности с берлогой и медведем...

– Те, кто посмел опоганить немеркнущую славу, захлебнутся в собственной крови, – сказал Чиун. – Но сначала мое скромное дело. Надеюсь, вы передали Римо мое послание?

– Когда он выходил на связь, я ему все сказал.

– Хорошо. Он поймет. Со мной можно связаться через посольство Северной Кореи во Франции.

– Вы работаете на них?

– Только на славу вашего трона, император Смит. Это дело личное.

– Мы можем увеличить выплаты. Будущее мира...

– В его прошлом, о, сиятельный император. Я защищаю прошлое. Что сказал Римо, узнав про отрывок? Он прочел его? Сказал что-нибудь?

– Я достал книгу. Это северокорейский школьный учебник. Я зачитал ему все.

– По-английски?

– Мне пришлось. Его перевели для меня. Я не знаю корейского.

– И что он сказал?

– Он сказал: “Еще что-нибудь есть?”

– И больше ничего?

– Нет.

– В переводе все теряется.

– Послушайте, если вам кто-то платит, мы готовы платить больше.

– Можете ли вы вернуть вчерашний день?

– Не понимаю, – сказал Смит.

– Можете ли вы дать мне Александра Македонского, выстраивающего свои фаланги для приветствия? Дать мне опущенные знамена могулов? Римские легионы, остановившиеся в Сирии, потому что император сказал, что его войска ни шагу больше не сделают на восток? Рыцарей, расступающихся в почтении, и короля, говорящего на языке, который давно уже забыт: “Синанджу, ты – гордость человечества!”?

– Чиун, мы можем дать только то, что можем.

– Передайте Римо корейский текст.

– И тогда вы выполните наше поручение?

– Столь же точно, как лепестки лотоса целуют темные ночные струи.

– Значит, да? – переспросил Смит.

И Чиун устало объяснил, что никогда не давал более твердых заверений. Это было “да”, достойное столь великого императора, как император Харолд В. Смит.

– Ну, отлично. Благодарю, – сказал Смит.

Чиун подумал, что этот человек удивительный тугодум. Будь у него время, Чиун постарался бы объяснить, что стоит за его утопическим планом “сохранить для мира завтрашний день”. А может, это были тайные планы, вроде планов Шарлеманя, короля франков, который стравливал один народ с другим? Или Смит просто помешался на своих разговорах о секретности и о спасении мира? Но если он не собирался его покорять, зачем ему было его спасать? Чиуну не было дела до того, исчезнет ли Байонн, Нью-Джерси с лица Земли. Что Смиту до Синанджу или до Пхеньяна?

Но Чиун, Мастер Синанджу, недолго раздумывал над этими загадками. Ибо был он в Париже, в стране франков, называемой теперь Францией, в той самой, которую римляне называли Галлией, когда топтали своими тяжелыми сандалиями ее пыльные дороги.

Чиун собирался прославить эту страну. Париж станет известен как город, в котором Чиун, которого, возможно, прозовут Великим, вернул сокровища Синанджу их владельцам.