"Не целуйтесь с незнакомцем" - читать интересную книгу автора (Сойер Мерил)

Париж, полночь

Джанна Атертон Пемброк улыбнулась барону, исполнявшему за ужином роль ее кавалера, и отложила серебряную вилку, сверкнувшую в отблеске свечей.

О том, чтобы проглотить еще хоть кусочек, не могло быть и речи. Bratilles de canard aux lentilles последовали за щедрой порцией жареного кролика в оливковом соусе с маринованной тыквой.

– Графиня год от года хорошеет, – сообщил барон, глядя через длинный стол на мать Джанны, Одри Кранделл Атертон. Музыкант за клавесином заиграл новую мелодию и запел.

Джанна кивнула. В детстве казалось, что она унаследует патрицианский профиль матери, ее светло-пепельные волосы и темно-зеленые глаза. Этого не произошло. Глаза Джанны остались скорее серыми, чем зелеными, а волосы больше всего походили цветом на влажный песок. В свои тридцать четыре года она перестала завидовать яркой красоте матери. Она смирилась с тем, что пошла внешностью в менее заметных женщин рода Кранделлов, например, в тетушку Пиф. Во всяком случае, умом и душевной стойкостью она сильно напоминала свою тетю, которую вряд ли можно было назвать заурядной.

Сидевшая за тем же столом Пифани Кранделл с видом заговорщика подмигнула Джанне.

– Мы все кушаем?

Джанна кивнула, борясь с желанием расхохотаться. Благослови бог тетушку Пиф! Она всегда умела развеселить племянницу, каким бы дурным ни было у той настроение. Джанна всегда была более близка со старшей сестрой своей матери, чем с самой матерью. Тетя Пиф всегда чувствовала, о чем думает Джанна, тогда как Одри Атертон никогда не понимала собственную дочь.

– Изумительная женщина! – молвил барон, имея в виду уже тетю Пиф. – Насколько я понимаю, вы помогаете ей с новым отелем?

Джанна неохотно кивнула, не желая обсуждать деловые вопросы, из-за которых, собственно, и произошла ее последняя ссора с мужем. Коллису хотелось и впредь читать лекции в Лондонской школе экономики, и он ожидал от Джанны, что та будет довольствоваться ролью преподавательницы. У нее же были иные планы. С давних пор существовала договоренность, что в один прекрасный день она возьмет на себя управление гостиничной сетью на Мальте, находившейся в собственности Пифани Кранделл. Коллис знал об этом, когда женился на Джанне. Однако он предпочел предать это забвению и попытаться привязать ее к колледжу навсегда. Из этого ничего не вышло, и супруги напрасно терзали друг друга, не умея достичь согласия.

Джанна извинилась и зашагала по мраморному коридору, гулко стуча каблучками. Этот особняк на рю де Варенн, что на левом берегу Сены, был построен еще в конце XVI века. Джанне он напоминал принадлежавший ее родителям дом на Белграв-сквер в Лондоне. Сен-Жерменское предместье снова, как столетия назад, превратилось в шикарное место, подобно тому району Лондона, где проживали родители Джанны. И во Франции, и в Англии в этих, обретших новое великолепие районах, размещались теперь министерства и иностранные посольства. Здесь жили также те немногочисленные аристократы, которым удалось приспособиться к меняющимся временам и сохранить на пороге XXI века титулы и состояния.

Проще было украсть драгоценности Короны, чем добиться приглашения в особняк в этом районе с узкими улочками и высокими стенами, скрывающими от посторонних взглядов роскошные сады. Большинство восхищалось бульварами и громадными деревьями Шестнадцатого округа Парижа, но Джанна предпочитала Предместье. Оно казалось ей отмеченным возрожденным величием XVIII века: манила возможность совершить путешествие во времени. Она и ее лучшая подруга Шадоу обожали этот район и нередко воображали, будто уже жили здесь в эпоху Марии-Антуанетты. Они бродили вдвоем по этим узким улицам, вслушиваясь в дружелюбные приветствия, с которыми к ним обращались тени прошлого.

Предместье было для Джанны таким же родным домом, как родительский особняк на Белграв-сквер и Лифорт-Холл в Кенте. Как дома она чувствовала себя и в мальтийской резиденции тети Пиф, носившей странное название «Соколиное логово». Джанна училась в Сорбонне и потом несколько лет посвятила диссертации. Все это время она жила в апартаментах тети Пиф в «Отель де Суед». Сколько часов она провела за письменным столом в стиле Людовика XV, перед окном, вы ходившим в парк позади «Отель де Матиньон», резиденции французского премьер-министра!

Пройдя через холл, Джанна обнаружила за резной панелью телефонный аппарат в стиле начала века. Прежде чем набрать номер, она немного постояла в нерешительности. В самом деле, зачем тратить время на звонки мужу? Скорее всего ее, как всегда, выслушает автоответчик. Она тем не менее набрала номер и терпеливо переждала записанное на кассету сообщение на случай отсутствия хозяев.

– Коллис, это я. Возьми трубку, дорогой. Пожалуйста! Мне нужно с тобой поговорить. Прошу тебя...

Ответа не последовало. Она положила трубку на рычаг, не сомневаясь, что Коллис сидит дома. Скоро должна была начаться его поездка с лекциями по Соединенным Штатам. Несколько дней перед отъездом он, как водится, посвящал репетициям в ванной комнате, среди многочисленных зеркал, проверяя, как смотрится его пленительный профиль с разных углов.

Она закрыла телефонный аппарат панелью, представляя себе, как Коллис мокнет в ванне, репетируя свое выступление по проблемам мировой экономики. Ну его к черту! Она вернулась к столу, думая о том, как хорошо было бы немедленно отправиться самолетом домой и разом покончить со всем этим. Однако такой возможности не представлялось. На следующий день должно было состояться дефиле «Ланвена» с моделями Клода Монтана. Банк «Бритиш Мидландс», принадлежащий Атертонам, приобрел дом моделей «Ланвен» несколько лет тому назад. В обязанности Джанны входило сопровождать мать на показ моделей.

Она села в свое кресло. К этому времени был подан десерт – mille-feuille au chocolat. Она принялась как ни в чем не бывало ковырять десерт вилочкой, ведя учтивую застольную беседу.

Пифани, обратив внимание на удрученный вид Джанны, про себя крепко выругала Коллиса Пемброка, Иногда Джанна становилась очень похожей на нее, свою тетку: она тоже не улавливала момента, когда следует дать мужчине отставку.

На противоположном конце стола младшая сестра Пифани увлеченно беседовала с соседом. Пифани подумала, что Одри унаследовала цвет глаз от их отца. Отца она вспоминала с любовью и печалью. С тех пор как Пифани, стоя на пристани, махала на прощанье рукой лодке, увозившей отца на остров Гоцо, минуло больше полувека, однако она по-прежнему помнила его нахмуренное лицо. «Позаботься об Одри!» – наказал он ей. Пифани постаралась сделать все, что считала нужным. Как только закончилась война, Пифани немедленно полетела в Англию.

Одри она нашла уже не той привязчивой малышкой, какой она была до войны. Младшей сестре исполнилось тринадцать лет, она взрослела на глазах; всякому было видно, что из нее вырастет красавица. По сравнению с сестрой Пифани казалась самой себе невзрачной, истерзанной войной, которой так долго не было конца. Она сказала Одри, что отец погиб на войне, несколько погрешив против истины. Сообщение вызвало у Одри приступ истерических рыданий, за которым последовала глубокая депрессия. Потом Реджинальд Атертон, графский сын, которого Одри боготворила, открыл ей правду. У Пифани не хватило духу признаться сестре, что их отец, приплыв на Гоцо, вскоре покончил с собой.

Слыша через стол смех Джанны, Пифани догадывалась, что племянница веселится через силу. Сославшись на мигрень, она попросила Джанну проводить ее домой. Одри пожелала остаться у барона, своего давнего приятеля, который обещал позднее доставить ее домой лично.

– Ты хочешь об этом разговаривать? – спросила Пифани, прекрасно зная, что Джанна огорчена из-за Коллиса.

Джанна задумчиво покачала головой. Пифани очень любила Джанну, но в данном случае ничем не могла помочь. Ее радовало, однако, что племянница нашла в себе силы восстать против Коллиса Пемброка. В противном случае пришлось бы мучиться, повинуясь мужу вопреки собственной воле. Супруг Джанны был неисправимым снобом, совсем как Реджинальд Атертон. Оба жаждали денег, но ни тот ни другой не хотели, чтобы их видели за зарабатыванием звонкой монеты. Пифани считала такой подход сильно устаревшим.

Следствием семейной традиции было то, что Уоррен Атертон, старший брат Джанны, мучился бездельем, дожидаясь наследственного титула. Граф Лифорт держал всех окружающих в страхе. На Уоррена, наследника титула, он обращал все же какое-то внимание, Джанну же полностью игнорировал.

Небольшое расстояние до «Отель де Суед» они преодолели пешком. У входа их приветствовал портье, сообщивший, что дам ожидает гость – лорд Лифорт.

– Зачем ему было прилетать из Лондона? – удивилась Джанна. – Я думала, что он участвует в сборе средств на спасение джунглей.

В апартаментах было совершенно темно. Джанна включила свет. Пифани увидела племянника. Он сидел на диване, откинув на подушку голову. Его светлые волосы, обыкновенно очень чистые, сейчас неопрятно свисали на лоб. Племянник был одет вполне корректно, но отсутствовал смокинг, что выглядело необычно.

Джанна кинулась к брату.

– Что случилось, Уоррен?

– Отец... – горестно пробормотал он. – Он умер.

– Нет! – крикнули Джанна и Пифани в один голос. – От чего?

– Сердечный приступ.

Пифани упала на диван рядом с Уорреном. Реджинальду Атертону было пятьдесят восемь лет, он был на десять лет моложе ее. Умирать ему было, безусловно, рано.

– Не может быть... – прошептала Джанна, готовая расплакаться.

У Пифани сжалось сердце – от жалости к ней, а вовсе не к Реджинальду Атертону. Всю жизнь Джанна любила отца и старалась сделать ему приятное, но тщетно. Он неизменно отталкивал ее, отдавая предпочтение сыну. Уоррен обнял сестру. Пифани утешалась тем, что брат и сестра искренне любят друг друга.

Но кто утешит Одри? Всю войну она прожила у Атертонов, боготворила Реджинальда и в конце концов стала его женой. Красавчик граф и одна из красивейших женщин страны: великолепный брак, заключенный не без содействия небес, решили все. Одна Пифани придерживалась иного мнения. Она считала Реджинальда холодным эгоистом, имея на это все основания; впрочем, ее сестра оказалась преданной женой. Пифани молилась сейчас только об одном, чтобы Одри хватило душевных сил снести удар судьбы.

– Я прилетел сюда на отцовском реактивном самолете, – сказал Уоррен, еще не осознавший, что самолет является теперь его собственностью. – Пилот ждет сигнала, чтобы, забрав нас всех, лететь обратно в Англию. Я сам сообщу о случившемся матери.

– Она еще на приеме, – сказала Джанна. – Может, лучше нам всем пойти к ней?..

– Нет! – Уоррен вскочил на ноги. – Я сам. Но сначала мне надо поговорить с вами. – Он засунул руки в карманы и, прежде чем начать, набрал в легкие побольше воздуху. – Мне позвонил истеричный молодой человек, сказавший, что отец был с ним, когда умер. Я принял это за розыгрыш, но голос звучал так искренне, что я помчался по указанному адресу, в Хаммерсмит.

– Хаммерсмит?! – Пифани и подумать не могла, что Реджинальд способен пересечь рубеж Вест-Энда. Рабочие районы всегда были для него запретной зоной. – Что там могло понадобиться вашему отцу?

– Он... – Уоррен покраснел характерным для него образом: сначала краска залила ему шею, а потом и все лицо, до самых корней волос. – У него была любовная связь.

– Нет! – крикнула Джанна со страдальческим выражением лица.

Пифани услышанное не удивило. С первой же встречи с Реджинальдом она чувствовала, что его отчужденность коренится не в традиционной британской сдержанности, а в чем-то совсем ином. С точки зрения Пифани, проблемы сестры усугублял брак без любви. Одно было несомненно: скандал, вызванный смертью мужа в доме любовницы, уничтожит Одри.

– Придется об этом умолчать, – решительно произнесла Пифани. – Нельзя, чтобы Одри узнала о другой женщине.

Какое-то время Уоррен не отрывал глаз от носков своих ботинок. Наконец его встревоженный взгляд встретился со взглядом тети, и, сокрушенно вздохнув, Уоррен сообщил:

– У него была любовная связь, но не с женщиной, а с мужчиной около тридцати лет от роду.

– Неправда! Боже, это неправда! – Джанна вскочила и схватила брата за руку. – Как ты можешь говорить такое о родном отце?

Пифани и тут поняла, что Уоррен, конечно, не лжет. Реджинальд был одиночкой, не имел друзей и не одаривал любовью семью. Вся его энергия уходила на то, чтобы сохранять видимость безупречного джентльмена, в то время как у него существовала другая, тайная жизнь. Пифани тоже встала, обняла Джанну и велела Уоррену продолжать.

– Я не мог оставить отца там. Представляю, как смаковала бы этот скандал пресса! Мать была бы унижена на всю жизнь. Я увез тело отца домой, уложил в кровать. Потом я вызвал доктора Осгуда, который засвидетельствовал, что у отца было неладно с сердцем. В прошлом году он пережил несильный сердечный приступ. Он принимал...

– Неладно с сердцем? Ты знал об этом? – перебила брата Джанна.

– По словам доктора Осгуда, отец отказывался сообщать об этом близким.

– Будет произведено вскрытие, чтобы уточнить причину смерти, – сказала Пифани, напряженно размышляя, что бы можно было предпринять для защиты Одри.

– Да, и оно покажет, что отец умер гораздо раньше. Полагаю, что при более пристрастном отношении выяснится, что тело перемещали.

Джанна обняла брата.

– Слава богу, что ты его перевез, что подумал о матери.

– Наша семья до сих пор обходилась без скандалов. Если поползут слухи, мать не выдержит.

– Может быть, попробуем уговорить доктора Осгуда провести обычное вскрытие в маленьком морге в Пилдаун-Кроссинг, а не отправлять тело в Лондон? – предложила Пифани. Она очень сомневалась, что хрупкое душевное равновесие Одри останется непоколебленным, если начнется серьезное расследование. – Осгуд очень хорошо относится к вашей матери. Если помните, он ежедневно навещал ее, когда она попала в больницу. – Пифани не стала добавлять, что Реджинальд бывал в палате жены гораздо реже, главным образом чтобы лишний раз убедиться, что никто не пронюхал, что у его безупречной супруги случился нервный приступ. – Я попытаюсь уговорить его поспешить со вскрытием, используя в качестве довода состояние здоровья Одри.

– Если их цель будет заключаться всего лишь в том, чтобы подтвердить факт сердечного приступа, – сказала Джанна, – они не заметят, что ты перевозил тело.

– Мы поторопимся с похоронами, – решила Пифани. – Тогда они не смогут тянуть со вскрытием, ненужной тщательности мы не допустим, и Одри будет спасена от длительных терзаний.

– Возможно, – согласился Уоррен. – Но может возникнуть и проблема похуже – шантаж.

Пифани внезапно почувствовала себя гораздо старше своих шестидесяти восьми лет.

– Тот человек, с которым он... был... Что он собой представляет?

– Смазливый итальянец. Его зовут Джиан Паоло. Как я понял, отец с ним... познакомился на одну ночь. Но все равно он был встревожен не на шутку. Это он предложил, чтобы я увез отца домой. Он был так искренен, а я находился в шоке. Там я не успел задуматься о его мотивах. Только на пути в Лифорт-Холл я спохватился. Вдруг он себе на уме? Вдруг собрался в дальнейшем меня шантажировать? Увезя тело, я наверняка нарушил какой-нибудь закон.

– Ты совершенно уверен, что никто из слуг не видел, как ты нес отца наверх?

– Абсолютно.

– Тогда успокойся, – подбодрила его Джанна. – Если этот итальянец и заговорит, его слова никто не сможет подтвердить.

...К четырем часам утра самое тягостное осталось позади: Одри была сообщена страшная весть о том, что ее супруг скончался в собственной постели, потом вся семья села в самолет и вернулась в Лондон, Джанна доверила Уоррену и Пифани доставить почти лишившуюся чувств Одри в Лифорт-Холл в лимузине, сама же помчалась на такси домой. Едва узнав о смерти отца, она почувствовала необходимость побыть рядом с Коллисом.

Улица Минера-Мьюз была пуста, и Джанна, отпустив такси, не спеша зашагала домой, чтобы не поднимать спозаранок шума и не будить соседей. Проезды позади домов здесь были когда-то застроены конюшнями и помещениями для слуг. Со временем повсюду в этих местах выросли элегантные особняки, цены на которые соперничали с ценами на здешние старые дома, хотя стояли они теснее, чем сигары в коробке. Джанна неслышным шагом вошла в дом и оставила вещи в кладовой.

Поднимаясь по лестнице в спальню, она услышала голос Коллиса. Неужели он и в этот час лежит в ванне, репетируя свое выступление? Она решила, что перед лекцией в Институте экономики он волнуется больше, чем готов признать. В этом не было ничего удивительного: от вопросов вашингтонских умников у кого угодно волосы встанут дыбом.

Джанна с улыбкой вспомнила тот вечер, когда впервые повстречала Коллиса Пемброка. Она выступала с сообщением на семинаре в Лондонской школе экономики. «Подлинная цена Французской революции» – такова была тема ее диссертации. На подготовку ушло несколько лет, и теперь Джанна находилась на седьмом небе от энтузиазма аудитории, с которым был встречен ее труд. Работу печатало издательство «Кембридж Пресс», а также несколько университетских издательств США и Европы.

Закончив выступление, Джанна вернулась на свое место, радуясь, что испытание осталось позади. На трибуну поднялся главный оратор семинара, Коллис Пемброк. Красивые мужчины обычно оставляли ее равнодушной, поскольку ум у них обычно сильно уступал внешности. Но Коллис, почти не заглядывая в захваченный с собой на трибуну единственный листок, подверг глубокому анализу будущее Общего рынка, заворожив всех, в том числе Джанну. На последовавшем затем приеме их представили друг другу.

«Отличная работа, – похвалил Коллис. – Первоклассное исследование».

«Благодарю вас», – несмело ответила она, скрывая свое удивление. Коллис Пемброк был не только блестящим оратором, но и непревзойденным знатоком финансов.

«Знаете, – продолжил он, приглаживая свои и без того гладко причесанные темные волосы, – вы интеллектуально одарены, у вас редкий талант к анализу финансовых нюансов... – Он обвел умными голубыми глазами людный зал. – Давайте уединимся и рассмотрим ваши выводы».

Занималась заря, а они по-прежнему обсуждали экономику Франции XVIII века. В отличие от других мужчин, с которыми Джанне приходилось встречаться, Коллиса не отпугнул ее ум. Не вызвала у него трепета и громкая фамилия, поскольку Пемброки из Нортумберленда тоже были знатным родом, хотя от их земель давно ничего не осталось. В их владении находился теперь только небольшой замок. Коллис зарабатывал на жизнь преподавательской деятельностью и консультациями по тенденциям в мировой экономике.

Сейчас, поднимаясь по лестнице в ванную, Джанна думала о том, как сильно будет опечален Коллис вестью о кончине ее отца. С той минуты, когда она впервые привела его в родительский дом пять лет тому назад, между отцом и Коллисом установилась тесная связь. Шагая к зеркальной ванной, Джанна стала придумывать, как объяснить скандальные обстоятельства отцовской смерти.

Наконец перед ней возникло одно из зеркал, а в нем – отражение профиля, который неизменно вызывал интерес у женщин. Она помедлила. Коллис часто ее расстраивал, но она по-прежнему любила его. Удар, каким стала смерть отца, лишний раз показал, насколько она нуждается в муже. Ей следовало находиться здесь, с ним, а не на Мальте, с тетей Пиф. Она уже открыла рот, чтобы признаться, что была не права, как вдруг обнаружила в одной с Коллисом ванне еще одно тело.

– Так что ты говорил? – спрашивала юная красотка, приподнимая одной рукой светлые волосы над головой и демонстрируя крупные груди, аппетитно смотревшиеся над пузырьками мыльной пены.

Коллис, разумеется, мигом забыл все, что только что говорил. Впрочем, с Аннабел Свортмор слова были ни к чему. Его рука скользнула под водой по ее бедру. Она послушно развела ноги. Даже под водой ее готовность не вызывала сомнений – совершенно ненасытная особа!

Она отпустила волосы, и мокрые пряди оказались в воде, куда ушла и ее грудь, вытеснив немалый объем. Девица решительно подалась вперед, охотно разместив оба своих достоинства на груди Кодлиса, и притянула его лицо к себе. Он разинул рот, и она поспешно просунула туда свой бесстыдный язык. В довершение всего, Коллис ввел меж ее широко раздвинутых ног два пальца и стал орудовать ими в такт движениям ее языка.

– Так что ты говорил? – умудрилась она повторить свой вопрос, несмотря на жар поцелуя.

– Что у тебя редкий талант к... финансам. – Ее рука ласкала его член; движения становились все более размашистыми и «целеустремленными. – Интеллектуальная одаренность, понимание нюансов международного маркетинга.

– Дорогая вещь – вот что ты для него. – С этими словами Джанна обратилась к совсем другому высокому зеркалу. За это время она успела бегом преодолеть расстояние от Минера-Мьюз до родительского дома и спряталась от всего света в своей старой спальне. Тяжело дыша и из последних сил сдерживая слезы при мысли о предательстве и оскорблении, она смотрела на себя в то самое зеркало, которое видело ее разумным не по годам ребенком, потом пытливым подростком, потом взрослой женщиной. Она прикоснулась к холодному стеклу в том месте, где отражался ее нос. Зеркало сразу запотело.

– Ты знаешь, что внешне ничего особенного собой не представляешь? – спросила она свое отражение.

– Очень средненько, – ответила она самой себе. – Но для Коллиса ты – «дорогая вещь»!

Она никогда не обращала внимания на жаргон завсегдатаев Слоун-сквер. У нее не было ничего общего с дебютантами Вест-Энда, осаждавшими здешние дорогие магазины. Желая сделать приятное матери, она раскланивалась с ними, и только. Едва показавшись в свете, она посвятила несколько лет путешествиям, изучению археологии и искусства, после чего поступила в Сорбонну.

Для завсегдатаев Слоун-сквер она была «дорогой вещью» – лакомой девушкой на выданье, обладательницей титула и немалого капитала. Сама она никогда не думала об этом. Она была готова выйти замуж за того, кого полюбит, невзирая на его происхождение и средства.

– Ты должна была вовремя разобраться в Коллисе, – прошептала она, вновь обращаясь к своему безмолвному собеседнику.

Тысячи маленьких подсказок должны были надоумить ее, что для Коллиса главное – деньги. Теперь их у нее оставалось совсем немного – только небольшое наследство от дальнего родственника. Зато тетя Пиф всегда говорила, что Джанне достанется ее состояние. Один инцидент особенно запомнился ей, и только сейчас она поняла все его значение. Невзирая на ее возражения, Коллис в свое время настоял, чтобы они продали акции, полученные от тети Пиф в качестве свадебного подарка, и купили на вырученные деньги дом на Минера-Мьюз. «Это для тебя», – утверждал он, постепенно оборудуя жилище, сообразуясь лишь со своими вкусами. Чего стоила одна ванная с зеркалами, где он репетировал свои лекции! У нее в доме был единственный уголок, который она могла назвать своим, – ее шкаф.

– Он манипулировал тобой. А ты покорно позволяла ему делать это.

Она резко отвернулась от зеркала, сознавая невосполнимость потери. За одну ночь она лишилась двоих горячо любимых людей: отца и мужа.

Впрочем, ни тот ни другой никогда не отвечали ей взаимностью.

Реджинальд Атертон, восьмой граф Лифорт, был предан земле солнечным апрельским утром спустя три дня после безвременной кончины. Если кто-то и задавался вопросом, почему семья так поспешила с похоронами, то объяснение было под рукой: никуда не годные нервы вдовы. Женщины явились на похороны в угольно-серых костюмах и широкополых шляпах с вуалями; Уоррен Атертон хоронил отца в темно-синем костюме. Главным признаком траурной церемонии были строго поджатые губы. Более явная демонстрация печали была бы расценена как проявление дурного вкуса.

Джанна смотрела невидящими глазами на закрытый крышкой гроб, не замечая полутьмы семейной часовни и бесчисленных венков и букетов у стен. Она просто не могла представить себе отца в гробу. С той минуты, когда брат сообщил ей о его смерти, она все время твердила себе: «Здесь какая-то ошибка. Он не мог умереть». Эта мысль не давала ей покоя, пока она не настояла, чтобы ее пустили в морг и показали тело.

Служитель небольшой похоронной конторы в Пилдаун-Кроссинг провел ее в заднее помещение, где тело отца, торопясь, готовили к погребению. Тетя Пиф уговорила доктора Осгуда ограничиться вскрытием на месте. Оно подтвердило коронерское заключение: смерть от сердечного приступа. Похороны были назначены на следующее утро.

Тело отца было уже обряжено. Джанна любовно всматривалась в мертвое лицо, ожидая рассмотреть хоть какие-то любимые черточки, памятные с детства. Но это было уже не лицо, а череп, обтянутый кожей. Работник морга объяснил, что вид трупа объясняется вскрытием. Она так и не взяла в толк, что он имеет в виду.

Дотронувшись до мертвой руки, она прошептала:

– Папа, мы тебя совсем не знали! Ты не позволял нам понять тебя. Но мы все равно тебя любили.

Сейчас, сидя на семейной скамье, она видела не гроб из древесины грецкого ореха. У нее перед глазами стояло сморщенное лицо, лишенное прежней величественности. Уоррен прикоснулся к ее затянутой в перчатку руке, давая понять, что пора уходить из церкви. Атертоны возглавили траурную процессию, двинувшуюся к соседнему кладбищу, где были похоронены все семеро прежних графов. Гроб везли на катафалке, влекомом парой гнедых, накрытых волочащимися по земле черными попонами.

Джанна пыталась сосредоточиться на заупокойной службе у могилы, но ничего не получалось. Ее по-прежнему не оставляли мысли о тайной жизни отца, а теперь еще и Коллиса.

Гроб опустили в могилу. Одри сделала шаг к яме, поддерживаемая под руки сестрой и сыном. Джанна вынула из длинной, обшитой бархатом коробочки белую розу и подала ее матери. Рука Одри задрожала, она посмотрела на дочь. Вуаль на лице не могла скрыть заплаканных глаз матери. Джанна горько улыбнулась и сжала ей руку. Мать прикоснулась губами к розе и бросила ее на крышку гроба.

Джанна сменила Уоррена, взяв мать под руку. Теперь девятый граф Лифорт вонзил серебряную лопатку в землю, специально принесенную в серебряном ведерке. Влажный ком отвалился от лопаты и плюхнулся на гроб, придавив розу.

Кортеж проследовал за «Даймлером» Атертонов через деревню Пилдаун-Кроссинг, где из уважения к покойному были задернуты все занавески, а у дверей лежали самодельные венки из живых цветов. Процессия по извилистому проселку медленно достигла Лифорт-Холла.

Джанна делала все необходимое, приветствовала знатных гостей, но никак не могла избавиться от одной навязчивой мысли: все мы любили его, но никто из нас не знал его по-настоящему.

Коллис Пемброк мчался в машине, спешно взятой напрокат в аэропорту Хитроу, по узкой дороге, ведущей в имение Атертонов. Лифорт-Холл напоминал чистящего перышки лебедя, расположившегося на образцовом газоне, среди могучих дубов. Всякий раз, когда глазам Коллиса представал этот старый каменный дом, его трубы, увитые плющом, и поблескивающие на солнце окна, он вспоминал Ремсфорд-парк – запущенный дом своих родителей в Нортумберленде. Теперь, как когда-то в далеком прошлом, английская финансовая мощь концентрировалась на юге острова. Коллис был свято убежден, что к закату Пемброков привело не генетическое вырождение, а особенности географии. Впрочем, лично для него с закатом было уже покончено.

Со смертью Реджинальда Атертона состояние Джанны увеличится настолько заметно, что на него не повлияют даже расходы на похороны. Коллис предвкушал покупку загородного дома, виллы в Марбелье, «Ягуара». Однако значительность денежных поступлений не шла ни в какое сравнение с ростом могущества. Реджинальд уважал Коллиса и ценил его мнение гораздо больше, чем мнение членов своей семьи, включая родного сына. Коллису принадлежало авторство речей, с которыми граф выступал в палате лордов, он же давал ему рекомендации в области финансов.

Теперь Коллис готовился взять под свой контроль все состояние Атертонов. Уоррену это явно не по плечу. Джанна и брат очень близки, Уоррен прислушается к сестре, а та сделает все, что ей велит Коллис. Он не сомневался, что выбрал в отношениях с ней верный тон, когда ей вдруг вздумалось заняться бизнесом этой старой коровы Пифани. Он прослушал жалобные призывы Джанны, записанные на автоответчик. Она, безусловно, на пороге капитуляции.

Коллис бросил машину посреди заставленной автомобилями аллеи и помчался по каменным ступеням в Лифорт-Холл, кляня себя зато, что не поспел к похоронам. Сочиняя на ходу алиби, он приказал себе принять горестный вид. Он так ушел в подготовку американского турне, что перестал читать газеты и включать телевизор! Вот что такое занятость! Он улыбнулся собственному отражению в дверном стекле. Да, он был крайне занят. В самую последнюю минуту он выскользнул из жарких объятий Аннабел, чтобы поспеть к вашингтонскому рейсу. Он бы летел сейчас через океан, если бы по дороге в терминал не взял со стойки «Таймс».

Прочитав статью, Коллис удивился той быстроте, с которой был объявлен день похорон. Реджинальд скончался вечером в пятницу, а уже в понедельник его предавали земле. Странно было не только это, но и то, что никто из атертоновских слуг не явился к Коллису домой, чтобы лично оповестить его о случившемся, раз телефон не отвечает. Он решил, что семья была уверена, что он уже в Вашингтоне, так как он не назвал Джанне дату своего вылета.

В большой гостиной он увидел бесчисленных скорбящих. Они, как водится в таких случаях, поглощали неимоверное количество пищи и ударными темпами уничтожали запасы из винных погребов незабвенного усопшего.

Коллис не нашел Джанну, зато заметил Шадоу Ханникатт, ее ближайшую подругу. Та стояла одна, и Коллис направился к ней.

– Где Джанна?

– В саду, с семьей.

Коллис отвернулся. Он отрицательно относился к дружбе Джанны с этой огненно-рыжей особой. Она пальцем не шевелила, не погадав на картах и не выяснив, не руководят ли ее поступками события ее прежних жизней.

Втайне он уважал ее за ум и деловую смекалку. Он приводил ее как пример делового чутья на семинарах по малому бизнесу, когда объяснял, как умный предприниматель может обнаружить в рынке нишу, которую никто до него не замечал.

Коллис вышел в просторный сад, поддерживаемый в завидном состоянии целой армией садовников под руководством дипломированного специалиста. Он в очередной раз проклял бедность своей семьи, но утешился тем, что, по крайней мере, они своим титулом владели на законных основаниях. Чего нельзя было сказать о первом графе Лифорте, обязанном титулом королеве Елизавете, оценившей его постельные достоинства, – таковы были, по крайней мере, слухи, пережившие века. Предки Коллиса, напротив, были вознаграждены за достижения на поле брани.

Он кинулся к Джанне, беседовавшей с тетей Пиф.

– Дорогая, я...

Джанна резко отвернулась от него, пряча враждебный взгляд. На его лбу выступил пот – он-то знал, насколько виноват перед ней. Впрочем, он тут же одернул себя, она никак не может знать правды, просто убита смертью отца. Пифани скользнула мимо Коллиса, не расщедрившись даже на словечко. Он всегда ненавидел эту старую склочницу, главным образом за ее близость к Джанне, однако терпел, зная о ее решении оставить состояние, и немалое, его жене. Джанна медленно побрела к елизаветинскому саду с изящно разбитыми клумбами, он поспешил за ней.

– Дорогая, я так скорблю! Я ничего не знал о смерти твоего отца. Представь, мне не сообщили. Я писал свои выступления, не поднимая головы, не слушал новостей и не читал газет.

Она сняла с головы шляпу и взглянула на него с отстраненной холодностью, какой он еще никогда не встречал в ее глазах. Душа у него ушла в пятки.

– Ты знаешь, насколько я поглощен работой, – нерешительно повторил Коллис.

– Ты... репетировал выступления?

– Да. – У него немного отлегло от сердца.

– Ты не слышал моих сообщений?

– Ты знаешь, как это со мной бывает. – Он прибег к привычно покаянному тону. – Работы выше головы.

– Ты был занят? Настолько, что не мог ответить на звонок? – Он кивнул. – Настолько, что совершенно забросил газеты? – Он кивнул, изображая полное раскаяние. – Настолько, что не включал телевизор?

– Ну ты же знаешь, я так увлекаюсь...

– Да, ты увлекся. Грудастой девкой, обладающей редким талантом к нюансам маркетинга.

Коллис впал в оцепенение. Состояние его было близко к тому, когда и впрямь пора опуститься под землю на глубину шести футов, но это продолжалось недолго. Черт, видимо, Джанна побывала дома и засекла его с Аннабел. Надо же было оказаться таким идиотом, чтобы привести любовницу домой! Пожалуй, отпираться нет смысла.

– Она ничего для меня не значит, – заверил он Джанну. – Я так предан тебе. Ты отлично это знаешь. Ну, минутная слабость...

– Я уже много месяцев чувствовала неладное. Но ты упорствовал во вранье. Ты твердил: «Ты с ума сошла, Джанна. Оставь свои подозрения, Джанна. У тебя разыгралось воображение, Джанна». Из-за тебя я уже сомневалась, в своем ли я уме.

Коллис понял, что совершил крупную тактическую ошибку. Смерть отца должна была подкосить Джанну, тут-то и понадобилось бы надежное плечо супруга. Он сумел бы склонить ее к чему угодно, если бы она не поймала его с поличным. Надо было срочно искать выход.

– Прости. Я был страшным болваном. Ты же знаешь, что женщины сами на меня кидаются. – Он провел, ладонью по своей смазливой физиономии. – При такой внешности... Я долго был равнодушен, но она постоянно донимала меня, и в конце концов...

– Завтра утром я подаю на развод.

Он попытался ее обнять.

– Дорогая, не делай этого! Не решай ничего сгоряча.

Она отпрянула.

– Оставь свои нежности. Хватит мне быть дурой.

Коллис смотрел ей вслед. Да, он потерпел серьезное поражение, но считал его временным. Он знал, что с Джанной лучше не спорить, когда она в гневе. Ничего, он еще найдет способ заставить ее вернуться к нему. Так было всегда, повторится и теперь. Он не собирался так легко отказываться от состояния Атертонов.