"Библия Раджниша. Том 1. Книга 1" - читать интересную книгу автора (Раджниш Бхагаван Шри)

Беседа 10. ВАШЕ ДЕТСТВО - ОБУЧЕНИЕ В ПСИХОЛОГИЧСКОМ РАБСТВЕ

8 ноября 1984 года


Бхагаван,

В чем различие между верой в мессию и доверием к Учителю?


Вера слепа. Она не имеет для себя рационального доказательства. Она основывается на вашей психологической потребности, она не имеет объективного доказательства. Вы хотите верить, поскольку без веры вы чувствуете себя пустыми, просто деревяшкой, плывущей неведомо куда.

Без веры вы чувствуете себя пустыми, настолько пустыми, что даже не осмеливаетесь жить. Всмотритесь внутрь себя: эта пустота выглядит, как смерть.

Ваша психологическая потребность заключается в том, что кто-то должен дать вам надежду, веру, своего рода опиум, чтобы вы могли уснуть. По крайней мере, на время вы можете отложить все ваши страхи. С вами мессия, сын Бога — чего теперь бояться? Или посланник Бога — что теперь вам нужно для смысла жизни? Он дает вам смысл, он дает вам надежду, и он имеет авторитет. Но все это ваши представления... и все это эксплуатируется им. Это общее явление.

Мессия, тиртханкара, аватара, паигамбара — они знают вашу психологическую потребность, психологическую потребность каждого; они эксплуатируют ее. Они говорят: «Вам не нужно беспокоиться. Вы должны только верить в меня». Они делают это так просто — риска нет. Вам ничего не нужно делать, кроме как верить, — неужели этого вы не сможете? И что вы получаете в этой торговой сделке? Все, что вам всегда нужно: надежду, будущее, осмысленность... иначе вы скучаете, иначе вы начинаете думать: «Зачем жить?»

Мессия показывает вам путь, показывает вам цель, дает вам почувствовать себя значительным, почувствовать, что вы не случайны, что Бог имеет что-то, что должно быть исполнено через вас. Он удовлетворяет вашу психологическую потребность. Он не уничтожает ваш страх, вашу бессмысленность, вашу безнадежность. Он просто дает вам красивую обертку; он укрывает ваш психологический вакуум.

И вы удовлетворяете его психологическую потребность. Чем больше вас собирается вокруг него, чем больше последователей, тем больше он убеждается, что он не душевнобольной. Иначе обязательно будет подозрение: «Какие у вас есть доказательства, что вы сын Божий? Может быть, это просто представление вашего ума». Но теперь у него есть некоторое доказательство — верующие. По мере того, как их число продолжает увеличиваться, по мере того, как последователей становится больше и больше, он получает твердое доказательство: так много людей, миллионы людей не могут ошибаться.

Вы видите порочный круг? Он становится более представительным, более определенным, более фанатичным. И чем более представительным, определенным и фанатичным он становится, тем больше людей должно попасться в его ловушку, поскольку им нужен авторитет. Им нужна фигура отца, кто-то, кто поведет их. Сами по себе они не знают, куда идти, зачем идти, чем быть.

Каждый ребенок воспитывается таким образом, что данная психологическая потребность должна возникнуть, обязана возникнуть. Все говорят ребенку, что он должен делать то, не делать этого. Конечно, родители думают, что они поступают так во благо самого ребенка; но это не так. Это что-то прямо противоположное. Они не это имеют в виду. На самом деле они имеют в виду, что делают ребенку добро, поскольку как сам ребенок может решить, что хорошо и что плохо? Поэтому решать должны они. И, естественно, ребенок так мал, а в его глазах отец, дед такие большие, такие сильные, такие мудрые — он может верить им.

Так с самого начала ребенка не учат быть независимой личностью. Он воспитывается быть последователем. Он воспитывается всю свою жизнь быть умственным рабом.

Его отец воспитывался точно так же. Отец его отца воспитывался точно так же. Он будет поступать так же со своими детьми. Вот так глупость переходит из поколения в поколение: одно поколение передает ее другому поколению - это становится вашим наследием.

Поэтому вы ждете, ждете Бога... кого-нибудь, кто должен прийти и исполнить все ваши психологические потребности.

Он будет отцом, наставником, философом, мудрым человеком; и тогда вы можете расслабиться, вам не нужно тревожиться, вам не нужно напрягать разум, вам не нужно использовать свою сообразительность. Вы можете отложить в сторону всю вашу разумность, теперь вы можете быть слепым — и идти за мессией. И когда вы видите, что приходит все больше и больше людей, то и для вас это становится доказательством того, что этот человек, должно быть, прав. Оставьте мессию одного, и вы увидите его колеблющимся, весь его авторитет уйдет. Оставьте верующего в одиночестве... вы будете удивлены — за двадцать один день полной изоляции вы сойдете с ума. Чтобы вам сойти с ума, не потребуется больше, как раз двадцать один день полной изоляции — от мира вашей веры, вашей религии, вашего общества, вашего университета, и того и другого - полной изоляции на двадцать один день. И вы увидите, как медленно-медленно земля уйдет у вас из-под ног; возникает страх, возникает трепет. Через двадцать один день вы будете душевнобольным человеком.

Поэтому люди и боятся оставаться одни. Они делают все, чтобы не оставаться одни. Они пойдут на любое вздорное кино, лишь бы не оставаться одним. Они будут играть в любую глупую игру, они будут смотреть любую идиотскую вещь: футбольный матч... можете вы представить себе что-либо более идиотское? Несколько идиотов бьют мяч на одну сторону, а несколько других идиотов бьют его обратно... и миллионы идиотов смотрят, как будто происходит что-то потрясающе важное. Нет, психологическая причина в том, что они хотят как-то забыться, забыть, что они одни. В толпе они чувствуют себя хорошо, более здоровыми, более здравыми, поскольку вокруг них люди, такие же, как они. Миллионы людей наблюдают за игрой — это не может быть идиотизмом. Смотрит даже президент страны — это не может быть идиотизмом.

Каждый поддерживает всех остальных в здравом уме. Но двадцать один день абсолютной изоляции: без газет, без телевидения, без радио, полностью отрезанным от своего мира — без жены, без мужа, без детей, без любовных приключений... И вы будете изумлены, наблюдая себя в этом предельном одиночестве: все ваши дела на протяжении всей жизни были не что иное, как прикрытие дыр в вашем бытии, прикрытие ран, но, конечно, прекрасными цветами. Но эти раны не лечатся. Возможно, их можно было бы вылечить, если бы они были не прикрыты. Покрытые, они собирают больше гноя; покрытые, они становятся более канцерогенными.

Вера — это слепота. Все верования — слепота. Доверие — это совершенно другое.

В словарях доверие имеет тот же смысл, что и вера, но люди, писавшие эти словари, не ощутили вкуса доверия, они не знают, что это такое.

С одной стороны, нет мессии, нет аватары, никто не восклицает: «Я единственный порожденный сын Божий», — или: «Я единственный посланник, истинный посланник».

Когда я говорю, что я обыкновенный человек, я подрубаю самые корни веры.

Я не хочу, чтобы вы верили в меня, поскольку за многие века вера разрушила миллионы людей. Пора уничтожить верование.

Я просто говорю, что я обыкновенный человек. Я ничем не поддерживаю в вас веру в меня. На самом деле я делаю все возможное, чтобы вы не верили в меня.

Посмотрите: Махавира удовлетворяет условиям, которых джайны ждут от тиртханкары — болезненные условия, трудные условия. Но чтобы быть таким особенным, как тиртханкара... слово «тиртханкара» означает того, кто прокладывает свой путь в иной мир или к другому берегу. Он последний из тиртханкар. Теперь миллионы лет люди будут ступать по пути, который прокладывает он. Теперь на миллионы лет он собирается доминировать над миллионами душ — поэтому он готов исполнить любое условие. Если они говорят, что тиртханкара должен жить обнаженным, он живет обнаженным. Если они говорят, что он должен есть раз в день, он ест раз в день. Если они говорят, что он не должен принимать ванну, он не принимает ванну. Если они говорят, что он не должен чистить зубы, он не чистит зубы. Он должен издавать зловоние.

Я знал джайнских монахов... с ними трудно разговаривать. И вы знаете, я человек прямой, я сказал просто: «Вы дурно пахнете. Отсядьте от меня на десять метров. Я не могу разговаривать, сидя к вам так близко». Их дыхание источает запахи, не может не источать; ни разу в жизни они не чистили своих ртов. Их тела воняют. Но они готовы исполнять любое глупое требование, поскольку то, что они получают в награду за это, исполнено огромного психологического смысла. Это все только психология, только удовлетворение эго.

Я говорю вам: я обыкновенный человек, такой, как вы, без какой бы то ни было разницы.

Я подрубаю самые корни вашей веры в меня. И поэтому я настаиваю на обыкновенности.

Я не хочу, чтобы вы хоть как-то цеплялись за меня. Я не враг вам.

Я не хочу, чтобы из-за меня вы оставались искалеченными, ослепшими, по-рабски зависимыми. Я не хочу принимать на себя такую ответственность.

Поэтому со своей стороны я предельно ясен. Я не даю вам никакой поддержки. А с вашей стороны я постоянно стучу по вам, иногда даже причиняю вам боль, потому что все, кажущееся вам значимым, может не быть таким, и я должен разрушать это. Прежде чем я смогу сделать вас совершенно чистыми, я вынужден буду убрать множество камней, лежащих на моем пути к вам и не дающих мне достичь вас.

Доверие — совершенно другая материя. Оно включает два шага. Первый — гипотетическое доверие. «Гипотеза» — это научный термин. Когда вы начинаете эксперимент, вы гипотетически предполагаете, что он будет успешным, — только гипотетически, без гарантии. Это не вера, в нем вы ничем не рискуете. Просто чтобы провести эксперимент, вы гипотетически принимаете, что соответствующее явление имеет место — ну что же, посмотрим на него, углубимся в него, поэкспериментируем с ним. Предположение может оказаться правильным, может оказаться неправильным. Гипотеза не закрывает двери. Гипотеза не является ответом, она — лишь начало поиска. Она — знак вопроса.

Вера начинается с устранения сомнения; гипотеза исполнена сомнения. Человек, лишенный сомнения, не может экспериментировать. Ради чего человек собирается экспериментировать? У него есть сомнение — он хочет найти истину.

Сомнение может быть скрыто верой, или оно может быть устранено поиском истины. Вот два единственных пути.

Если вы верите, нет нужды в эксперименте. Поэтому всякий, кто не хочет рисковать ничем, у кого нет разума для поиска — любая посредственность, — обязан верить. Верят только посредственности. Чем больше их глупость, тем больше их вера. Чем больше их посредственность, тем сильнее их фанатизм.

Другой путь заключается в том, чтобы начать с сомнения, не скрывать его. Но чтобы начать, нужна гипотеза. Если я скажу, что вода состоит из водорода и кислорода, то вы или можете поверить мне, или можете принять это в качестве гипотезы. Если вы принимаете это в качестве гипотезы, то это означает, что веры в меня нет. Мое высказывание вы восприняли только как повод для эксперимента, проверки, так это или нет.

Итак, первая часть доверия — желание экспериментировать.

Функция Учителя не в том, чтобы заставлять вас верить.

Его функция — создать вокруг себя атмосферу, вибрацию, привлекающую человека к эксперименту, притягивающую его к нему, заставляющую не верить, но идти с ним; не следовать, но идти с ним; поскольку он говорит: «Я видел нечто. Я видел дверь, и сквозь дверь я видел огромное небо».

Учитель должен обладать определенной магнетической силой, огромным воздействием.

И это приходит легко. Если я увидел открытое небо, то что-то от этого открытого неба будет в моих глазах. Если я увидел звезды, то что-то от этих звезд обязательно отразится во мне.

Мне не нужно провозглашать это.

На самом деле тот, кто провозглашает, не имеет — именно из-за самого этого провозглашения. Иисус называет себя сыном Бога — зачем это нужно? Если вы сын Божий, разве не будет достаточно одного лишь этого, чтобы люди почувствовали вибрацию? Когда солнце восходит, об этом не нужно объявлять. Даже птицы начинают петь — солнце постучалось в их двери: «Просыпайтесь! Уже утро, и я вернулось». Нет, не нужно. Даже цветы знают, что солнце взошло; они открываются. Ночью они были закрыты; теперь они снова хотели бы исповедовать солнце. Это жизнь! Все сущее понимает, что солнце пришло, и начинает вибрировать его энергией.

Что за необходимость Иисусу постоянно провозглашать: «Я — сын Божий?» Он должен подозревать себя, он должен сомневаться в себе и это абсолютно разумно. Он никогда не видел Бога... никто никогда не видел Бога, На каком основании у него может не быть сомнения, что он — сын Божий? Сомнение есть. Он кричит и провозглашает, как раз, чтобы развеять сомнение. Чтобы убедить себя, он должен убедить других, что он — сын Божий.

Настоящий Учитель не провозглашает ничего. Самого его существования, самого его присутствия достаточно, чтобы создать в вас желание исследовать — запомните, не следовать, но исследовать, — чтобы идти с этим человеком, может быть, пройти с ним несколько шагов, чтобы самим посмотреть, есть ли небо или его нет.

Все, что делает Учитель, — это создает в вас желание идти вместе с ним, с открытым умом экспериментировать вместе с ним.

Поскольку он знает — нет необходимости говорить вам, чтобы вы верили. Необходимость говорить кому-либо, верить во что-либо возникает только тогда, когда сам человек знает, что без веры истина не будет найдена — ведь вера создает истину в вашем воображении. Именно вера порождает галлюцинацию. Учитель всеми путями пытается заставить вас не верить, поскольку вера — преграда для поиска. Да, вы должны быть восприимчивы, готовы для исследования, доступны новому, неизведанному, тому, что может случиться. Это я называю первой частью, гипотезой.

Я уже говорил, что моя религия научна, а каждая наука основывается на гипотезе. Не обязательно, чтобы каждая гипотеза оправдывалась. Но для исследователя не повод печалиться о том, что одна гипотеза провалилась. На самом деле он радуется, что теперь одной гипотезой меньше: «Мой поиск становится уже, ближе к истине».

Эдисон работал над электричеством. Это заняло у него три года... все его сотрудники разочаровались. Многие оставили его; многие думали: «Он сошел с ума, и мы сойдем с ума вместе с ним». Остались лишь немногие. Но и они колебались, оставаться ли с этим человеком или нет, здоров он или нет, - «ведь все гипотезы, которые мы испытывали, провалились».

Но этот человек на следующий день начинает свой поиск с тем же рвением, энтузиазмом, какие они видели в нем в первый день — все так же. Это его качество удерживало их от того, чтобы уйти. Говорят, что они проваливались девятьсот девяносто девять раз. И последний сотрудник — поскольку к тому времени все остальные ушли; с них было достаточно, - последний сотрудник сказал: «Что теперь? Мы потерпели неудачу девятьсот девяносто девять раз. На протяжении трех лет не было ничего, кроме неудач, неудач и неудач. Но вы странный человек, вы начинаете на следующий день с тем же рвением».

Эдисон сказал: «Я испытываю больший энтузиазм, чем в первый день, когда мы начали. Вы не правы, это не то же рвение; теперь его гораздо больше, поскольку я понимаю, что девятьсот девяносто девять гипотез отвергнуто. Теперь истина очень близка. Если есть тысяча дверей, то в девятьсот девяносто девять мы уже постучались и обнаружили за ними пустоту. Теперь осталась только одна». Он говорил так просто для примера, но, по случайности, так и вышло. В тот день они добились успеха.

Гипотеза просто означает готовность к эксперименту, то есть половина гипотезы — это готовность со стороны ученика, открытость, восприятие того, что: «Мы не знаем... Возможно, мы сможем открыть, возможно, нет; может быть, мы движемся в правильном направлении, может быть, нет. Но в любом случае, добьемся ли мы успеха или потерпим неудачу, мы не проиграем. Поскольку, даже если мы потерпим неудачу, это просто будет означать, что одно направление не то — испытаем другое направление; один метод не работает — испытаем другой метод. Где-то, когда-то, в какой-то момент дверь откроется».

Со стороны Учителя основное дело — не создавать в ученике веру, но создавать тот энтузиазм, то рвение продолжения поиска, несмотря на неудачи.

Учитель — это вдохновитель. Он не является объектом веры.

Он не поддерживает никаких ваших психологических слабостей.

Он просто показывает вам, как он достиг.

Он объясняет вам способ, метод, эксперимент, который стал исполнением для него. Его бытие дает вам ощущение исполнения, удовлетворения, чувство того, что он достиг — что есть в воздухе вокруг него нечто, что вы можете вдыхать. И он дает вам способ, метод того, как это случилось с ним. Он никогда не говорит, что с вами это случится точно таким же способом.

Все, что он говорит, это: «Со мной случилось это, так что весьма вероятно, что это случится и с вами. Я просто обыкновенный человек, как и вы. Если это могло случиться с таким обыкновенным человеком, то почему этому не случиться и с вами? Может быть, вам нужно двигаться под немного иным углом; может быть, вам нужно использовать немного иной метод. Может быть, вы вынуждены будете идти немного дольше, может быть, с вашей стороны гора немного круче, но — это случится! Это может случиться».

Вторая часть доверия возникает тогда, когда вы переживаете, что-то невидимое, что Учитель передал вам через свою вибрацию. Поэтому только те, кто очень чувствителен и очень восприимчив, смогут почувствовать это.

То, что Учитель передал вам, как некоторое сердечное чувство, — это не конец, это только начало путешествия. Теперь вы можете принять некоторую гипотезу. Вторая часть доверия случится в тот день, когда вы ощутите вкус того, о чем Учитель разговаривал с вами, о чем говорил, чем он был. Тот день, когда вы ощутите вкус этого, не будет днем веры, он будет днем доверия. Теперь вы знаете. Теперь вы знаете, что были с человеком, который знал. И это было единственным различием, теперь это различие исчезло.

Доверие полно, когда различие между Учителем и учеником исчезает, когда знание ученика идет тем же путем, что и знание Учителя.

Он увидел свет, он ощутил запах цветка. Это момент благодарности.

Ни один верующий не испытывает настоящей благодарности к этим мессиям, аватарам — ни один, ведь что они дают вам? Просто веру... не имеющую основы, не имеющую фундамента. Как можно испытывать к ним благодарность? Можно молиться, можно восхвалять их, и это просто политика. Может быть, по их благоволению, вняв вашим восхвалениям и молитвам — которые не что иное, как род взятки, — они почувствуют к вам особое сострадание, одарят вас каким-нибудь чудом. Но чудес не бывает никогда. Да, истина бывает, любовь бывает, но чудес не бывает.

По отношению к этим людям нельзя испытывать настоящего чувства благодарности. Напротив, если вы посмотрите в себя, вы почувствуете гнев. Вы удивитесь, когда я скажу вам, что все христиане глубоко внутри гневаются на Иисуса. Он обещал спасти их, но не спас. Он обещал и говорил: «Скоро наступит царство Божье, скоро вы будете со мной в царстве Божьем». Прошло две тысячи лет, а это «скоро» еще не наступило. Когда же оно наступит?

В каждом христианине против Иисуса гнев. И из-за этого христианин выказывает так много фанатизма по отношению к Иисусу, чтобы никто не догадался о его гневе, чтобы никто не узнал о том, что он обманут, что ему дали поддельную веру, что две тысячи лет миллионы людей прожили с этой верой и умерли с этой верой — не получив никакого роста, не добравшись никуда, не найдя ничего. Этого гнева, этой ярости боятся... Чтобы подавить его, человек идет в церковь, он молится Иисусу, или Кришне, или Мухаммеду.

Но каждый верующий рано или поздно разочаровывается, поскольку вера не дает ему истины. Она не дает ему живой воды жизни.

Всякий христианин хотел бы сделать то, что сделал Иуда. Другое дело, что он не делает этого; это потому, что у него недостаточно смелости. Никто не попытался понять Иуду, ведь даже попытка понять Иуду воспринимается, как выпад против христианства. Но этот человек должен быть исследован. Он был единственным образованным, культурным — более чем Иисус, более чем любой из его апостолов. И естественно, как образованный, культурный человек, он должен был быть полон сомнений. Я не могу представить Иуду верящим, что Иисус — сын Божий.

Он был с Иисусом. Этот человек обладал определенным обаянием, но это не имеет ничего общего с истиной. Адольф Гитлер обладал огромным обаянием, и вы знаете... в конце жизни он начал верить, что является воплощением старого библейского пророка Илии. Всю свою жизнь он убивал евреев! В его газовых камерах превратились в дым миллионы евреев. И в конце жизни он начал думать, что он Илия, один из самых значительных пророков Ветхого Завета.

Вы подумаете, он сумасшедший, но еще есть на земле люди... Я получил письмо откуда-то отсюда, из Америки, от президента нацистской партии, в котором содержатся угрозы в мой адрес и говорится, что я не должен выступать против Адольфа Гитлера, поскольку: «Это оскорбляет наши религиозные чувства». Я был просто изумлен. Религиозные чувства!.. Но я был также и чрезвычайно заинтересован. Какие религиозные чувства оскорбляются? А человек продолжает: «Может быть, вы не знаете, что Адольф Гитлер — это не обыкновенный человек. Он перевоплощение пророка Илии. Так что, пожалуйста, не выступайте против Адольфа Гитлера, поскольку это оскорбляет наши чувства, а вам нехорошо оскорблять, чьи бы то ни было религиозные чувства». Адольф Гитлер, религиозный лидер! Но еще есть люди, верящие в это, — что поделаешь?

И что же случилось с Адольфом Гитлером в конце? Поражение стало абсолютно очевидным. Его держали в неведении; ему постоянно говорили ложь, поскольку он не мог слушать никакой правды. Он не мог слушать, что: «Наши силы уничтожаются, мы терпим поражение». Нет, не мог. Любой, приносивший ему такие известия, расстреливался на месте: это невозможно, этот человек лжет! Он убивал своих собственных генералов, советовавших ему: «Мы должны отступить. Идти вперед — это просто убивать своих людей». Он расстреливал их повсюду. Он говорил: «Мы здесь, чтобы побеждать. Это наш удел, удел арийской расы, нордической расы, — править миром. Ничто не может быть против этого».

Поэтому мало-помалу его люди поняли: пусть живет своим вымыслом. Он жил в подземном убежище. Все было потеряно — русские, американские, британские армии входили в Берлин, а он все еще верил, что его силы в Москве, в Лондоне. Когда он услышал разрывы бомб, падающих поблизости, он не мог поверить в то, что происходит. Он спросил, и они сказали:

«Что мы можем поделать? Если мы говорим вам правду, вы расстреливаете нас. А правда в том, что мы побеждены. Мы потерпели поражение, это вражеские силы; Берлин пал».

В этот момент в нем возникла эта идея, может быть, как раскаяние за то, что он убил так много евреев... как может работать человеческий ум! Может быть, он чувствует раскаяние и жаждет возмещения за это: он становится пророком Илией. Это была его последняя глупость. Он сделал их много за свою жизнь, но это была последняя. Но повсюду, и даже в Америке, есть люди, создающие партии вокруг религиозного пророка Адольфа Гитлера.

Иуда оставался с Иисусом. Иисус определенно обладал некоторым обаянием. Есть люди, рождающиеся лидерами, как есть люди, рождающиеся поэтами, как есть люди, рождающиеся художниками. Каждый рождается с определенными качествами. Их можно знать, их можно не знать. Чем скорее человек узнает, тем лучше, поскольку тогда он начинает двигаться в правильном направлении к своему исполнению. Если он не найдет правильного направления, ведущего к исполнению его прирожденных качеств, он не испытает чувства удовлетворения.

Итак, функция Учителя не в том, чтобы сделать вас подобным себе.

Его функция — помочь вам открыть, кто же вы.

Вы не подобны мне. Не нужно быть дубликатом, копией.

Но эти мессии, и паигамбары, и тиртханкары — они все стараются сделать каждого копией. Они изначальны. И посредством веры вы очень легко становитесь копиями.

Иуда оставался с Иисусом, но он был полон сомнений. Снова и снова поднимал он вопросы, исполненные сомнений. И Иисус всегда отметал его сомнения, ведь ни у кого другого сомнений не было. Все были верующими. Они были необразованными людьми, готовыми верить и очень счастливыми тем, что стали учениками, апостолами. Поистине великое достижение... Единственный порожденный сын Божий и они — его апостолы, его посланники. Чего большего можно ожидать? Поэтому они просто верили, ни единого вопроса с сомнением. Но Иуда постоянно сомневался. И Иисус не пытался понять этого человека, его сомнение. Вместо того чтобы давать ему веру, он должен был показать ему дверь, путь, так, чтобы тот мог доверять.

Мои собственные чувства по отношению к Иуде, сильно отличаются от чувств, всех остальных людей. Я сожалею об этом человеке. Он был, может быть, одним из самых неподдельных ищущих среди последователей Иисуса. Но Иисус ни разу не дал ему никакого рационального основания. Вина Иисуса, что такой человек разочаровался, насытился всеми этими играми в веру. И в этой игре в веру он был побежден дураками, ведь эти дураки были абсолютными верующими.

Сомнение — вот что заставило его передать Иисуса в руки его врагов, ведь теперь это был единственный способ узнать, действительно ли он сын Божий. Он не дает доказательства, он не дает пути для переживания. Теперь есть только один способ: передать его врагам, и пусть его распнут, и это будет доказательством. Он воскреснет, и тогда не будет вопроса о сомнении.

На Иисусе лежит ответственность за то, что он заставил Иуду сделать такой крутой шаг. Но воскресения не случилось. И Иуда почувствовал глубокую печаль, раскаяние, что без необходимости он совершил грех. Он без необходимости предал Иисуса. Не было нужды; если он не мог верить в него, он мог бы его покинуть — какая нужда была посылать его на крест? Он испытал такое раскаяние, что через двадцать четыре часа повесился, покончил с собой.

Никто не беспокоится о его самоубийстве. А оно так же значительно, как и распятие Иисуса, может быть, даже значительнее; в нем гораздо больше таинственного. Почему Иуда покончил с собой? Если бы он был настоящим врагом, не нужно было бы раскаиваться. Он должен был бы быть счастливым и радостным. Но он не был врагом. И убийство Иисуса не было его целью. Он не мог себе этого представить.

Но Иисус ни разу не дал ему рационального основания, и сам подтолкнул его к этому крутому шагу — ведь это станет единственным доказательством, является ли он сыном Божьим. Если произойдет воскресение, он сын Божий, и это докажет все. Тогда все, что он говорил, правда; тогда не нужно сомневаться, тогда не нужно думать об этом, тогда нет вопроса. На самом деле он не думал о том, чтобы помочь врагам покончить с Иисусом; он пытался найти рациональное основание для доверия, которое не смог дать ему Иисус.

Учитель никогда не дает вам веры; он дает вам соучастие в его атмосфере, и в вас возникает гипотеза, желание экспериментировать.

И когда такое желание есть, он дает вам путь, который он знает, которым он прошел. И вы не найдете такого безумного Учителя, как я, по той простой причине, что я прошел почти всеми путями. Это просто безумие, потому что к цели ведет один путь; нет нужды путешествовать по другим.

Были Учителя, путешествовавшие по пути; они достигли цели: они помогли другим людям впитать их дух, и если был кто-то, готовый экспериментировать, все было в порядке.

Я никогда не был ничьим последователем, ни в одной из моих жизней. Но я путешествовал со многими людьми, многими путями.

Чтобы узнать истину, достаточно одного пути, но мой поиск не только ради истины, но и ради того, чтобы узнать, ведет ли к истине один путь или много путей, таких же правильных, как и этот.

Итак, я прошел к цели, вернулся; пошел с другого направления, вернулся; пошел с другого направления, вернулся; и я не оставил в своих путешествиях ни одного неисследованного пути. Поэтому я говорю вам, что это просто безумие. Я не хочу, чтобы вы следовали всеми этими путями, если в вас не возникает подлинно вашего побуждения к этому. Если да, - одного пути достаточно.

Мгновение вы переживаете, и доверие становится полным; тогда оно не является более гипотетическим, тогда оно является экзистенциональным, жизненным.

В это мгновение нет Учителя, нет ученика. Просто два пламени оказались так близки друг к другу, что они стали одним пламенем.

Ученик начинает ощущать тот же аромат, что и Учитель. Его глаза начинают излучать тот же неподдельный свет, что и глаза Учителя. Его вибрация становится такой же, как у Учителя.

И тогда возникает огромная благодарность: благодарность за то, что этот человек не давал мне веры, иначе я потерялся бы.

Этот человек не сделал меня зависящим от него, иначе я потерялся бы.

Этот человек не эксплуатировал меня психологически, ради своего собственного эго, иначе я не смог бы даже понять, что происходит.

Поскольку я был болен и нуждался, он мог бы легко эксплуатировать мои нужды ради своего эго. Он мог бы создать порочный круг удовлетворения эго: вы удовлетворяете эго Учителя, Учитель удовлетворяет эго ученика.

Так случилось, что я был приглашен одним из шанкарачарий в Фаридабаде; он проводил большую всемирную религиозную конференцию. Он, должно быть, совсем не знал меня. Я осознал это, он осознал это; когда я начал говорить, через две минуты, стало ясно, что он не знал меня.

Мной заинтересовался его секретарь, он читал мои книги. Он убедил его пригласить меня, ну, конечно, это была всемирная религиозная конференция, было приглашено так много религиозных лидеров — не было вреда. Всю бумажную работу делал, должно быть, секретарь, и шанкарачарья мог и не знать по-настоящему, кто я и что может случиться.

Но когда я прибыл туда — я прибыл ранним утром, шанкарачарья пожелал увидеться со мной, поскольку вечером уже начинались заседания, собралось, по крайней мере, пятьдесят тысяч человек и потом времени бы не было. А он должен председательствовать на конференции. Поэтому из дома для гостей, где я находился, я пошел к нему в храм, где находился он.

Он сидел на деревянной платформе, на метр выше всех остальных сидевших. Рядом с его деревянной платформой была другая платформа, на полметра выше пола, на полметра ниже его платформы. На ней с большим достоинством восседал другой монах. А на полу расположились все гости, прибывшие принять участие в конференции и выступить на ней... индусы, мусульмане, христиане, сикхи, джайны, буддисты - все сидели там.

Я тоже сел там. Шанкарачарья сказал — он начинал разговор: «Знаете ли вы человека, сидящего рядом со мной на платформе пониже, кто он? Он был главным судьей верховного суда. Когда он оставил должность, он отрекся от всего. И он так смиренен... Я просил его сесть рядом со мной на ту же платформу, но он отказался. Он говорит: «Нет, вы мой гуру, мой учитель. Как я могу сидеть рядом с вами?» Вот почему он сидит на платформе пониже».

Я спросил у шанкарачарьи: «Я понял — он, должно быть, очень смиренен в том, что касается вас, ведь он на полметра ниже вас, но что же сказать обо мне и всех людях, сидящих здесь в этой комнате? Он великий эгоист, он на полметра выше нас. Почему он не сидит с нами? Если он так смиренен, то зачем нужна эта средняя ступень? Он может сидеть с нами. Но он не сидит с нами, он сидит выше — меня не обманули эти утверждения о его смирении. Он просто ждет. Когда вы умрете, он будет сидеть там, где сидите вы. Он просто ждет вашей смерти». И я сказал этому человеку: «Если у вас есть какое-нибудь чувство достоинства, сойдите вниз с платформы и сядьте со всеми».

И я сказал также шанкарачарье: «Это не та встреча, на которой вы собираетесь выступать; мы ваши приглашенные гости, и вы сидите выше, а мы ниже. Кто здесь хозяин? И кто гость? Ни он не является смиренным, ведь я настойчиво говорил ему: «Сойдите вниз», — а он не сходит, ни вы не являетесь смиренным. Я говорю вам: «Сойдите вниз, сядьте со всеми». Но вы не сходите. Все это показуха».

«Вы не можете сидеть со всеми этими людьми, мусульманами, христианами. Шанкарачарья — и сидит с мусульманами, христианами, сикхами, джайнами, буддистами... хотя вы и пригласили этих людей. Вы хозяин, вы должны вести себя, как хозяин. Но у вас нет смелости, сойти вниз. А ведь это не та встреча, на которой вы собираетесь выступать, — тогда было бы все в порядке, тогда вы можете быть выше. Это должна была быть небольшая беседа, дружеская беседа, но вы разрушили эту дружескую беседу. Спускайтесь вниз, иначе я поднимусь наверх!»

Этот дурак тоже не спустился вниз. Тогда я вынужден был подняться на платформу и сесть рядом с ним. И я попросил других людей: «Все, кто хочет, могут взойти. Поднимайтесь, насколько здесь хватит места, потом на другую платформу, Будьте смиренными, садитесь на вторую платформу. Я не смиренный человек. Я совершенно счастлив здесь, я буду сидеть здесь».

Эти дураки... нельзя уважать ни его, ни человека, которого он назвал. И почему он начал эту беседу с него? Я сказал ему: «Вы хотели сказать нам, что ваш ученик был главным судьей верховного суда Индии, и если уж он ваш ученик, то что говорить о вас! И вы хотели подчеркнуть тот факт, что он очень смиренен, поскольку отказался сидеть с вами. Ни вы, ни он не являетесь смиренными; вы оба играете на психологических потребностях друг друга и эксплуатируете их».

Теперь он испугался, что пригласил, сам, не зная того, опасного человека. Он всеми способами старался организовать дело так, чтобы на открытии, где будут присутствовать пятьдесят тысяч или более человек, я не смог выступить. И шаги, которые он предпринял, были следующими: он держал позади меня трех человек с палками в руках, так что все видели их. Секретарь, пригласивший меня и заинтересованный во мне, подошел и сказал: «Это кажется странным, но эти три человека преступники, опасные люди, убийцы, и их поместили позади вас так, чтобы, если вы заговорите, они напали на вас и нарушили всю встречу. Вам не дадут говорить».

Я сказал: «Не беспокойтесь. Я знаю свое дело очень хорошо. Не беспокойтесь». Я посмотрел на этих троих. Я сказал им: «Вы все готовы?» Они переглянулись. Я сказал:

«Будьте готовы, я начинаю». И без объявления моего имени шанкарачарьей я подошел к микрофону и сказал публике:

«Видите трех человек, стоящих позади меня с палками. Вы должны знать этих троих, они отсюда, из Фаридабада. Они преступники и убийцы. Они были приведены сюда шанкарачарьей, чтобы я не мог говорить. Если я начну говорить, они нападут на меня. Я хотел бы, чтобы вы подняли свои руки в знак того, хотите ли вы слушать меня или нет?»

Поднялось пятьдесят тысяч рук. Тогда я сказал шанкарачарье: «Вы меня теперь совершенно не беспокоите. Вы больше не председатель этой конференции. Эти руки дали вам отставку». И я сказал этим троим: «Будьте осторожны. Если вы сделаете что-нибудь, то ни вы, ни ваш Шанкарачарья - никто не сойдет с этой сцены живым. Здесь эти пятьдесят тысяч человек».

И они закричали: «Да, мы здесь. Если вам причинят какой-нибудь вред, мы сожжем все на этой сцене». Я говорил. Я сказал все, что хотел сказать, а эти трое преступников просто ускользнули прочь. И этот человек говорил о смирении...

Смирение возникает только при условии, благодарность возникает только при условии, что вы пережили то, что Учитель пытался выразить словами, действиями, молчанием, всеми другими способами — ведь это переживание является чем-то невыразимым.

Хорошо, Шила, еще один вопрос.


Бхагаван,

Вы говорите, что Вы просто обыкновенный человек. Является ли Ваша коммуна просто обыкновенным собранием людей?


Я обыкновенный человек. Вот почему моя коммуна абсолютно необыкновенна, ведь вокруг обыкновенного человека никогда не бывало коммун. Да, была маленькая коммуна вокруг Иисуса, — но он был сыном Бога. Была большая коммуна вокруг Будды, — но он был величайшим из осознавших людей прошлого, настоящего и будущего... Никто не превзойдет его. Конечно, вокруг него была большая коммуна, но он был необыкновенным человеком. Была коммуна при Махавире, — но он был двадцать четвертым тиртханкарой, это совершенно уникальный статус.

У меня нет статуса совсем, я обыкновенный человек.

Поэтому я говорю, что моя коммуна абсолютно необыкновенна, поскольку разве так бывало, чтобы коммуна функционировала вокруг обыкновенного человека?

Это впервые. И пребывание рядом с обыкновенным человеком вроде меня требует огромной смелости, ведь я не исполняю ваших детских желаний, я не исполняю ваших фантазий, я не даю вам никакой надежды, никаких обещаний.

Пребывание со мной — достаточное доказательство того, что моя коммуна абсолютно необыкновенна, но я — обыкновенный человек.