"Предсказания китайского печенья" - читать интересную книгу автора (Демина Нина)

Глава восьмая

Сегодня суббота, двадцать пятое июля, тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года — последний день командировки Анри. Завтра днем Анри улетит в Париж рейсом авиакомпании Эр Франс.

От Мишеля мы все разъехались переодеться, решено было сегодняшний день посвятить поездке в Троице-Сергиеву Лавру, хотя бы поверхностно познакомить Анри с ритуалами нашей религии и купить сувениров.

Дома, разгуливая с полотенцем на голове, Аллочка делилась со мной событиями прошедшей ночи.

— Долго держался, но в ближнем бою уступил. Уж я его таким вниманием окружила, и подушечку ему взбила, и одеяльца уступила большую часть, все хотел еще одно принести. Да где там, говорю, не могу спать в чужой постели, боюсь, когда не чувствую рядом человеческого тепла. Вот и с Нелькой, всегда вместе спим, когда у нее ночуем. Заинтересовался. И часто, спрашивает, вместе спите? Странные эти французы! Везде ищут сексуальную подоплеку. «Часто, говорю. Ляжем, вместе…», будто сказку ему рассказываю, а сама все его к себе притягиваю, иди, мол, покажу.

Ну и показала, потом уж ему деваться некуда было, не Анрюшке же жаловаться бежать.

— И?

— Поначалу скромничал, вроде, я его заставляю, потом уж разогнался — спать не пришлось. Ошибались мы с тобой, Нелька, ни к каким девкам он не бегал, похоже постился, — делала свои выводы Аллочка, выбирая из хрустального вазона оставшиеся после сватовства яблоки.

— Кто бы мог подумать, что Мишель такой скромник! Когда мы познакомились, готова была побиться об заклад, что он тот еще Казанова, — я удивленно покачивала головой.

— Так и есть, — сочно вгрызаясь в яблоко, пробубнила Аллочка, — но в свете происшедших событий, хочет казаться идеальным, на моем развратном фоне. Помогите, совратили невинного агнца!

— Я без колебаний поставила на тебя, — я сглотнула, видя, как Аллочка снова с хрустом прокусила крепкую кожицу плода, столь любимого нашей прародительницей.

— Не зря, — Аллочкины челюсти мерно разжевывали мякоть, — Мишелька поди, сейчас грехи замаливает, ничего, мы свои тоже отмолим. За тем и едем.

Поездка внесла разрядку в наши сложные отношения. Аллочка все время подшучивала над Мишелем и подстрекала Анри расколоть своего приятеля и поделиться информацией, отчего это он выглядит не выспавшимся. Он не обижался на Аллочку, улыбался, растопила-таки ледяное сердце. Забеспокоившийся Анри предложил сменить Мишеля за рулем, на что тот резонно отказался — непредсказуемые русские дороги, более-менее ему знакомы.

Сделав остановку в поселковой местности, мы попробовали зачерпнуть воды ведром, привязанным к журавлю деревянного колодца. Поселок не был похож на «потемкинские деревни» построенные еще к Олимпиаде-80 вдоль трасс, пролегающих между городами Золотого кольца. Дома были перекошенными, словно пьяницы, подпирающие друг друга, чтобы не упасть. Деревенские мальчишки, босоногие и чумазые бежали наперегонки до сельского магазина, чтобы купить завезенное из города мороженое, лакомство, позволить которое можно не каждый день.

Понемногу жара наступала. В кондиционированном салоне не ощущался стоявший за стеклами зной. Мы с Аллочкой одеты, как требуют правила, в платья, но из тончайшей материи более показывающие, чем скрывающие. Когда Аллочка поворачивалась к нам с Анри, сидящим на заднем сиденье, ее внушительная грудь, предмет зависти всех особ женского пола нашей конторы, соблазнительно колыхалась перед устремленным на трассу взором Мишеля. Последний стоически сжимал руль, а я подмигивала Аллочке и дергала за брючину сочувствующего Мишелю, Анри. Мой жених, в свободное от проявления «дружеского сочувствия» время, пожирал глазами мой прозрачный, «в дырочку» лиф. Если бы мужские глаза были способны мять кружева на женских платьях, мое шитье на лифе было бы похоже на гофрированную тряпочку.

В Лавру мы приехали как раз к выходу послушников. Поставив машину на стоянку, влились в толпу туристов, глазеющих на вереницу молоденьких монашков, лица которых были уже освещены святостью, от одежд пахло ладаном, но из-под ряс, выбиваясь из общей благостной картины, выглядывали современные брюки и ботинки.

Отстояв заключительную часть службы, посмотрели на причастие, удивившее наших друзей-католиков своей открытостью перед другими верующими. Поставили свечки возле икон, с удовольствием показанных нам местною бабушкой, проявившей поистине профессорскую осведомленность какому святому и в каких случаях нужно обращаться.

Прогуливаясь по территории Лавры, мы накупили множество сувениров, иконок, и всяческую церковно-православную периодику, имеющую ценность и интерес для иностранцев. Нагруженные пакетами и буклетами с фотографиями лавры, тронулись в обратный путь. Остановку Мишель сделал около ресторанчика «Сказка», стилизованного под крестьянскую избу и приведшего в восторг Анри. Мишель был знаком с этой стороной туристического бизнеса и ничему уже не удивлялся.

Мы выбрали стол около окна. Сидели на грубо обструганной скамье, и я посоветовала Аллочке, все время ерзавшей, стараясь соблазнить и так уже обалдевшего, от такого соседства, Мишеля, быть осторожной. Есть вероятность насажать заноз, придется всю обратную дорогу провести стоя коленями на сиденье, кверху задницей. На льняную скатерть, вышитую красными петухами, официанты в косоворотках поставили крестьянскую утварь, миску с квашеной капустой, чугунок с вареной картошкой, плошки с маринованными грибочками и горшочки с запеченным в русской печи рагу. На первое подали солянку с плавающими, в золотистых медальонах бульона, кусочками осетрины. Под переборы балалайки, несущейся из вынутого на свет из подсобки магнитофона, мы приступили к трапезе.

— Так пожалуй и растолстеешь, — заметила с отдышкой Аллочка, — вчера у тебя наелись, как дураки на поминках, сегодня тоже самое!

— Режим не соблюдаем. Едим один раз в день, но до отвала, — поддержала я.

Мишеля после бессонной ночи и сытного обеда склонило в сон. Анри сел за руль, а я перебралась на переднее сиденье. Сзади Аллочка укладывала Мишеля на свои колени. Мишелю стало не до сна, вблизи Аллочкиной плоти, они возились и о чем-то шептались.

Приехав в очумевший от жары город, мы покинули Мишеля и Аллочку, высадившись у Центра международной торговли. Я предложила помочь Анри собрать вещи, и он, соблазненный возможностью еще немного побыть со мной наедине, заявил, что без моей помощи не справится. В лифте поглядела в зеркальную стену на наши отражения.

Анри в голубой рубашке, так идущей к его глазам, я в кремовом, воздушном платье, отороченном шитьем на лифе и коротеньких рукавчиках фонариком. В сумочке у меня одна из фотографий нашего путешествия в Ленинград, на катерке, где я с восторгом и любовью смотрю на него, подарок для Анри. Надеюсь, он поставит в рамочку на свой рабочий стол. «Какая красивая пара!» — маменькины слова.

Переключив кондиционер на самый низкий режим охлаждения, мы собираем вещи Анри.

Для начала, сваливаем все на постель, сортируем, подготавливаем чемодан, портплед и спортивную сумку с надписью СССР. Костюмы, рубашки и галстуки аккуратненько застегиваем молнией портпледа. В чемодан, помимо нижнего белья и одежды, особо хрупкие вещи и обувь. В сумку сувениры и увесистые бюстики Ленина.

Свежий воздух кондиционера приятно охлаждает и после окончания процедуры упаковки багажа, даже становиться зябко. Мы закутались в одеяла на освобожденной от вещей постели и сидели напротив друг друга, как два якута. Руки Анри пытались проникнуть под мое одеяло, я сопротивлялась, подтыкая углы под свои ягодицы.

Анри нашел простое решение, просто завалив, похожую на сугроб, горку моего одеяла вместе со мной. Под тяжестью его тела, я не могла двигаться, а пальцы Анри старались разрыть оконце для моего лица. Мои освободившиеся от одеяла бедра, остались обнаженными и привлекли внимание Анри. Теперь он закрыл мою голову, заглушая притворно-возмущенные крики, нагая половинка моего тела сделала меня безумно беспомощной и очень привлекательной для нападения. Наши игры закончились безудержным сексом и сваленными на пол, никому ненужными одеялами.

Поздним вечером Анри проводил меня домой. Завтра ему предстоит тяжелый день, утром Анри заканчивает свои дела в офисе, прощается с коллегами. Затем мы проводим Анри в аэропорт.

У себя в комнате я не сдержала слез, раньше крепилась — не хотела показывать Анри своей слабости. Лерка с юношеским безразличием заявила:

— Чего ревешь, систер? Подумаешь какой-то месяц! Платья сшить не успеешь.

За утешением я позвонила Аллочке. Подруга была дома, и, проникнувшись состраданием, предложила выйти покурить во двор. Не курю, но предложение показалось здравым, будет возможность пооткровенничать и поплакать не стесняясь нескромных взглядов.

Взгромоздясь на лавочку, на манер местных пацанов, Аллочка со вкусом закурила ментоловую сигарету. Выпустив произвольно получившееся колечко дыма, спросила:

— Чего расстроилась? Знала же, что уедет. Ну, поплачь… Легче будет.

— Не знаааюю… — заревела я.

— Ты Нелька, берегов не теряй. Анрюшке башню подчистую снесло, в Париже ему новую вряд ли кто припаяет, — и затянувшись еще раз, ободрила. — Вернется к тебе, жди. Я б, на твоем месте, ни слезинки бы не проронила. Вот мне с Мишелькой намного труднее, хоть он и не едет никуда. Упрямый черт. У меня с ним постоянная борьба. Как старый мотор, фиг заведешь, а потом фиг остановишь, увлекается. Мне нравятся наши новые отношения, а его они, очевидно, стесняют. Спрашивается, чего бояться? — и сама отвечает себе. — Подозревает, не задумали ли мы на его счет, какой-либо каверзы. Вся жизнь сплошное подозрение.

— Что дальше будет? — хлюпала носом я.

— Мишеля своим идеалом не назову. Поживем, увидим.

Докурив сигарету, Аллочка сладко потянулась и скомандовала:

— Отбой. Завтра надо выглядеть хорошо. Смотри, не реви больше. А то будешь как палтус, глаза на одну сторону и красные. И, Нелька, отчего у тебя, когда ты ревешь, нос увеличивается?

Молодец, Аллочка, реветь я, наверное, до конца жизни не буду. Зареклась…

На отрезке от Ленинградского шоссе до международного аэропорта Шереметьево-2 сердце мое ледяною рукою сжала тоска и ощущение одиночества, несмотря на то, что Анри сидел рядом и крутил обручальное колечко на моем пальце. Аллочка всю дорогу трещала о том, как она великолепно будет смотреться в роли свидетельницы:

— К тому же свидетель, практически мой родственник! — подмигнула мне Аллочка.

Мальчики не разбирались в советских родственных связях, и кивали головой, одобряя Аллочкины слова.

За окном «Мерседеса» показалось здание аэропорта с длинными красными рукавами телескопических трапов. Как в фантастических фильмах, эти щупальца неземного чудовища присасывались к белым птицам с логотипами авиакомпаний на хвостах. К крайнему из щупалец, подруливал огромный Аэробус — белое брюшко, разорванный на красно-бело-синие полоски окрас хвоста, у пилотской кабины похожий на морского конька значок Эр Франс. В чреве этой птицы улетит от меня мой Анри.

Мишель припарковал машину на эстакаде второго этажа, и мы вошли в здание через автоматические двери. Аллочка замешкалась в шлюзе между дверьми, а когда поспешила догнать нас, створки закрылись. Фотоэлемент не срабатывал, и она, смешно подпрыгнув, замахала на него руками. Мишель выручил ее — протянул руку, и створки, как по волшебству отъехали в стороны.

На табло, белым по черному, теснилось многомаршрутное расписание. Вдруг оно ожило, черные пластинки зашелестели, перелистываемые невидимой рукою и замерли, выдав пассажирам обновленную информацию. Рейс авиакомпании Эр Франс подсвечивался зеленым огоньком, значит, регистрация уже началась.

Только бы выдержать, не вцепиться в него мертвой хваткой, следуя животным инстинктам. Анри взял меня за руки, от них шло успокоение, никогда бы их не отпускала. Он положил мои руки на свою грудь и обнял меня. Он шептал, касаясь губами моего лба и прядей челки, что будет каждый день звонить мне, что будет скучать, что ему предстоит подготовить множество документов для регистрации нашего брака и главное, посвятить своих родителей в наши жизненные планы и попросить их благословения.

Эжен и Николь Лален.

Анри уверял меня, что родители одобрят его выбор, они очень демократичны, доверяют своему сыну, и не будут чинить препятствий. Сейчас, из-за близости грядущих событий, я уже не была так уверена в этом. Если Мишель считает наш брак преждевременным, то, как отнесутся к нему родители Анри? А Анри все шептал что-то, по его мнению, способное успокоить меня в момент расставания.

Мишель тронул его за плечо. Пора. Мы смотрели, как Анри поставил свои вещи на платформу стойки таможенного контроля и передал свои документы инспектору.

Помахав нам рукой, он прошел до линии регистрации. Сдал багаж, получил посадочный талон и вместо того, что бы пойти на паспортный контроль, развернулся и направился к нам. Я метнулась к инспектору таможни.

— Пожалуйста, одну минуту, умоляю! Вы же любили когда-нибудь! — попросила я.

Таможенник снял с ограждения красный ремень и посторонился. Я пошла навстречу Анри. Я заставила себя идти медленно, иначе посмотрев на мою прыть, таможенники решат, что я, как Рудольф Нуриев захочу покинуть Родину. Мы сошлись. Анри схватил мое лицо и отчаянно целовал. Ему тяжелей расставаться, чем мне, мелькнула мысль. Оставлять невесту не известно на кого! На Мишеля. Поцеловав меня в последний раз, Анри бегом отправился на паспортный контроль, и скрылся из виду.

Стоя у зарешеченного ограждения летного поля, я все смотрела на иллюминаторы аэробуса, гадая, видит ли меня Анри? Или его кресло расположено на другой стороне фюзеляжа? От напряжения в глазах начало рябить, Аллочка пыталась оттянуть меня от решетки, но я оказала сопротивление. Мишель не вмешивался.

Техники Эр Франс водилом сцепили самолет и тягач и стали оттаскивать крылатую машину от стоянки. На рулежной отметке, пилот запустил турбины. Из-за шума авиационных двигателей, не стало слышно Аллочкиных причитаний. Воздух за турбинами поплыл, размывая очертания Шереметьево-1, на другой стороне от взлетной полосы. Самолет двинулся и покатился к старту, повернувшись ко мне хвостом.

По боковой лестнице я взбежала на эстакаду второго этажа, провожая глазами, похожий на объевшуюся чайку, Аэробус. Мишель взял меня под руку, от волнения акцент его усилился. Он просил меня быть благоразумной, сесть в машину, и смотреть из нее, как самолет будет взлетать. Я послушалась, доверила ему вести меня к стоявшей неподалеку машине, слезы душили, застилали глаза, но не проливались на щеку. Мне было очень тяжело, лучше бы я ревела.

Сидя в салоне, упершись лбом в стекло, я устало смотрела, как Аэробус добежал до конца рулежки, выровнялся, замер, как бегун на старте, и, словно услышав хлопок стартового пистолета, начал свой разбег. На середине взлетной полосы аэробус резко взмыл вверх, отрывая шасси от бетонного покрытия. Птица улетела. Все.

Мишель повернул ключ зажигания, и мы тронулись в обратный путь.

Около дома, Мишель, открыв дверцу «Мерседеса», пригласил нас провести вечер вместе, я поблагодарила и отказалась, посоветовав им быть вдвоем — сегодня из меня неважный собеседник. Помахав рукою вслед, я как соломенная вдова, отправилась домой.

Я с удовольствием воспользовалась отсутствием Лерки, легла отдохнуть и забылась сном. Мне снился Анри, я знала, что это он, только не могла рассмотреть лица.

Аллочка хотела успеть вовремя, завела будильник, даже разбудила Мишеля, но не смогла противостоять соблазну. В итоге явилась на полчаса позже.

На мой немой вопрос, ответила:

— Ну не смогла я. Спросонья он такой тепленький, такой смирненький, такая лапочка, стоит ему встать с постели, сразу становится занудой и выскочкой. Как наш отличник Лешка Нефодин. Помнишь?

Кто не помнит Алексея Нефодина, закончившего с отличием Московский пищевой техникум, нашу с Аллочкой «альма-матер»!

Закончив восемь классов и приняв решение уйти из школы, мы с подругой призадумались. В связи с объявленной на пленуме ЦК КПСС «продовольственной программой», маменька посоветовала идти в учебные заведения пищевой промышленности, и мы поступили в наш, прославленный Хазановым, «кулинарный техникум». Учиться было легко. Лекции отличались от школьных уроков, все было по взрослому, и отношение преподавателей тоже.

Техникум находился в четырехэтажном здании напротив Московского ипподрома.

Соответственно, лекции прогуливались либо на ипподроме, либо рядом, на «Стадионе Юных Пионеров». Купив бутылочку дешевого, белого, сухого вина «Эрети», мы тесной компанией обосновывались на невысоких трибунах, изредка гоняемые сторожами.

Практику учащиеся техникума отрабатывали на кондитерской фабрике «Большевик».

Прохожие глубже наполняли легкие сладким ванильным воздухом, исходящим от вентиляторов кондитерских цехов. Стайка молодых, красивых и безумно вкусно пахнущих, так что хочется откусить кусочек, девиц, всегда привлекала мужскую половину московского населения. Состоятельные мужчины приглашали девчонок в находившийся поблизости ресторан гостиницы «Советская», студенты и работающая молодежь — в шашлычную, называемую в народе «Антисоветская», на противоположной от гостиницы стороне Ленинградского проспекта.

За время нашей учебы в стране произошли большие перемены. Вожди умирали, сменяя друг друга, дети в школе не успевали выучить новое имя и проштудировать славную биографию, как по радио и телевещанию снова звучали классические мелодии, услышав которые, каждый советский человек понимал, что в стране траур.

Летом 1984 года наш курс защищал дипломные работы и сдавал государственные экзамены. После удачной сдачи экзаменов, нервическое состояние, и стертые пальцы, в результате написанных микроскопическим почерком шпаргалок, решено было успокоить культурным отдыхом в республике Латвия, в Юрмале.

Поездка привела наши истощенные нервы в порядок, чинная тишина Маори, где мы сняли комнату в частном секторе, позволила выспаться, а купание в прохладном Балтийском море остудило наши измученные пальцы.

Когда первый голод по пассивному отдыху был утолен, Аллочку потянуло на приключения. Отстояв очередь на заказ столиков в популярнейший ночной ресторан-варьете «Юрмала», днем во дворе вымыли волосы в тазике, поданным любезной хозяйкой.

Приодевшись в модные наряды, отправились посмотреть шоу, поужинать и себя показать. Метрдотель был во фраке, похож на дирижера симфонического оркестра и знал несколько языков. Вот это подбор персонала! Однако наш столик оказался столом на шесть персон в углу зала и самым худшим местом для просмотра концертной программы. Нам пришлось утешаться прекрасным творчеством шеф-повара.

Программа началась, полураздетые девушки гарцевали с плюмажами на голове, а за наш «столик» так никто и не подсел. В антракте публика воодушевилась возможностью поговорить и произнести тосты. В это время метрдотель подвел к нашему «столику» трех молодых людей в возрасте до тридцати лет. С высоты моих восемнадцати с половиной лет, они мне показались умудренными опытом, солидными дядьками. Все жители столицы республики Риги, и сотрудники научного центра при известном на весь СССР заводе «ВЭФ». Мужчины опоздали к началу программы, и дожидались антракта в баре. К столу они прибыли в приподнятом настроении и сразу взяли быка за рога.

Скучать нам не пришлось, так как из нашего угла танцы девиц практически не были видны, мужчины переключили все внимание на наши особы. Любое желание исполнялось, танцы не прекращались до закрытия ресторана глубокой ночью. Все были навеселе и нравились друг другу.

Проводив до стоящей у калитки, ожидающей нас и волнующейся хозяйки, мужчины договорились с нами встретиться вечером в Риге. Нам была обещана экскурсия по городу и приятное времяпровождение. Марек, блондин с волевым лицом, за рулем польского «Фиата», казался нам мечтой всех девушек Риги. Супермен Гунар, серьезный и самый пробивной из тройки, с ходу брал, недоступные для других, входы в элитные кафе и бары. И, наконец, самый молодой и самый общительный, симпатичный брюнет с карими глазами — так я познакомилась с Янисом, моим первым, и до недавнего времени единственным мужчиной.

Теперь надо решить и эту проблему. Надо позвонить Янису и рассказать о моем предстоящем замужестве.

— Анри звонил? — вернула меня в действительность Аллочка.

— Вчера вечером, я уже спала. Маменька разговаривала, если это можно так назвать, — грустно ответила я.

— Ничего, позвонит сегодня, — подбодрила меня подруга. — Что-то мне не нравится твое затворничество, спать улеглась засветло, с нами не хотела ехать…

— Просто устала. Эти дни были такими насыщенными, а Анри уехал, из меня будто жизненная сила ушла. Поверь, родная, грустить мне собственно некогда. Хорошенько поразмыслив, я даже сочла отсутствие Анри полезным для подготовки всех бумаг.

Можешь представить, как бы я занималась делами, если бы он держал руки под моей юбкой?

— Представила. Бедняга Анри. Суток не прошло, а она уже считает его отсутствие полезным! — сверкнула зубами Аллочка.

Амалия Ивановна, вошедшая в помещение, занимаемое нашим отделом, проникающим, как рентгеновские лучи, взглядом прекратила обсуждение личных проблем на рабочем месте. До обеденного перерыва нас с Аллочкой разрывало желание обсудить жизненные коллизии, но бдительное око начальства, находящееся на страже социалистической собственности, не предоставляло такой возможности.

— От черта ладаном, а от Амалии ничем! Пошла бы в рекламный отдел, с подружками поболтала… — буркнула Аллочка.

— У Амалии подружек нет.

— Как можно без друзей?

— Ну, раньше-то, наверное, были друзья-предатели, — я представила Амалию молоденькой барышней, плачущей оттого, что любимый предпочел ее более доступной подружке. Вот в таких столкновениях разбились розовые очки, и ковался настоящий железный характер, присущий сорокалетней Амалии.

Обедать мы бегали в близлежащую «Шоколадницу», бывшую на самом деле обыкновенной блинной. Стены блинной украшала версия одноименной, известной картины французского художника Жана Этьена Леотара. Аллочка метала горячие, ноздрястые блины, сопровождаемые разными начинками и заливками. Каждый раз после возвращения в «контору» она охала и зарекалась: «в блинную ни ногой», и каждый новый рабочий день начинался в предвкушении «блинков». Из напитков Аллочка упорно заказывала молочно-серую бурду, именуемую какао.

— В детском саду приучили, — оправдывалась она на мои недоуменные взгляды, а в последствие и на прямые вопросы. Сильные привычки развивает воспитание в коммуне.

И сейчас на Аллочкиной тарелке дымились блинчики с мясом, рядом ожидали своей очереди десертные блинчики со сгущенкой и непременная чашка с какао.

— Не дает мне покоя предстоящая беседа с Янисом. Три недели назад ничто не предвещало моего замужества, — пыталась я отвлечь Аллочку от трапезы.

— Ты с Янисом встречаешься на протяжении трех лет, и не был бы Янис лопухом… — забубнила Аллочка с полным ртом.

Я подождала, когда она прожует, и продолжила:

— Я никогда не думала о нас, как о паре, в смысле, супружеской паре. Янис как все латыши — националист, но это не отражалось на его желании продолжать со мной интимные отношения. Но жениться…

— Не вздыхай, у нас теперь жених получше будет. Миллионер! А у Яниса, как у латыша — хер и душа.

— Скора ты, подруга, миллионы подсчитывать! — сказала я, наблюдая, как Аллочка вилкой терзает блинчик. Не выдержала. — Алла, возьмите нож.

Вилка звякнула об щербатый край общепитовской тарелки, но фраза, в раздражении сказанная мной, возымела действие. Аллочка протянула руку за ножом.

— Чего такая?

— Поговорить не с кем. Подруга все время ест, за ушами хруст стоит ничего не слышит, и ответить не может, рот набит.

— Так, обед же… — жуя, сказала она. — Ладно, не дуйся. Я считаю, переживет твой Янис это известие. Уж лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас.

Разговор с Анри обрадовал меня — слышимость такая, словно любимый находился рядом, в Москве. Анри рассказал мне, что его родители благосклонно, но настороженно отнеслись к известию о помолвке. Больше всего их встревожило предположение о негативном отношении со стороны руководства его компании. Анри будет жить и работать в Москве, а появление молодой жены являющейся гражданкой «Империи зла», хотя и вставшей на путь «перестройки» и «гласности» может повлиять на его карьерный рост. Анри уверил их, что брак, по мнению непосредственного куратора проекта, положительно скажется на расположении представителей советской стороны, их партнера «Союзхимкома».

— Неле, без тебя мне очень грустно, я так скучаю по твоему телу, по твоей изобретательности, по нашим урокам русского языка… Я все время думаю о тебе, сидя в кафе, представляю, что ты сидишь напротив, проезжая по бульварам, ловлю себя на мысли, что тебе бы понравилась болонка, выгуливаемая хозяйкою. Я не могу спать, потому что ты рядом со мною и в тоже время тебя нет. Это сумасшествие!

Мишель советует мне не торопиться с возвращением, но я готов лететь ближайшим рейсом!

Мишель! Даже из Москвы дотянул свои руки до Анри. Или Аллочка не справляется со своей задачей? Имея в любовницах такую Мессалину, как моя подружка, Мишелю ни до чего не должно быть дела! Ну, Мишель, намудрил! Думал, не узнаю о твоих подножках? Ничего, на каждого мудреца, довольно простоты. Спасибо за науку.

Мои враги — мои учителя.