"Опальный принц" - читать интересную книгу автора (Делибес Мигель)

12 часов дня

Услышав, что на их этаже остановился грузовой лифт, Кико вылез из своего уголка между двумя красными шкафами и открыл стеклянную дверь как раз в тот миг, когда Сантинес тащил коробку с продуктами из лифта на площадку. Но вдруг коробка, зацепившись за выступающую плитку, вильнула в сторону, и два пальца Сантинеса оказались прижатыми к проволочной сетке. Мальчишка инстинктивно сунул в рот занывшие пальцы и сердито проворчал:

— Прищемила, падла.

Кико глядел на него, не спуская глаз, и его лицо так же перекосилось от боли, как лицо Сантинеса, а когда посыльный потер пальцы о свой серый передник, Кико едва заметно повторил его жест, потерев пальцы о мягкие бороздки вельветовых штанишек.

— Привет, — сказал он наконец.

— Твоя мама дома?

Кико кивнул. Хуан услышал их, открыл дверь в коридор и крикнул:

— Мама, из лавки пришли!

Но в кухню вошла Витора и недовольно спросила Сантинеса:

— Позже не мог прийти, бездельник? Погляди, который час.

— Я часов не ношу, — нахально ответил мальчишка, показывая голое запястье.

— Ах, не носишь? — парировала Вито. — Погоди, я скажу твоему хозяину, он их тебе вмиг купит, у него не заржавеет.

Мальчик подбоченился.

— Эй, — насмешливо сказал он, — ты, верно, забыла, что это не я послал кое-кого в Африку.

На секунду показалось, что Витора вот-вот лопнет от злости. Шагнув к нему вплотную, она подняла руку и прошипела:

— Заткнись сию же минуту, не то я так тебе влеплю, что до смерти будешь помнить!

Мальчик вскинул руку, чтобы защититься от удара, но, увидев, что Витора сдержалась, выпрямился и присвистнул:

— Ну и обстановочка, нечего сказать.

Крис, сидя на полу, рылась в коробке и выкладывала в один ряд луковицы и апельсины, а Кико и Хуан следили за ходом словесной дуэли, поворачивая головы то к одному, то к другому противнику, как на партии в теннис. Витора выгружала товары и складывала их на плиту с красным верхом. Сантинес смотрел, как проворно двигаются ее скрюченные, но тем не менее ловкие руки.

— Руки у тебя… — пробормотал он. — И бывают же такие руки…

Витора снова бросила на него рассерженный взгляд:

— А тебе-то что до моих рук?

Мальчик пожал плечами:

— У тебя пальцы крючком, вот и все.

— Хорошо, а тебя это волнует?

— Ничуточки.

— Ну и помалкивай.

Кико робко приближался к Сантинесу и наконец дернул его за край серой блузы.

— Знаешь, — сказал он, — а я сегодня встал сухой.

— Вот достижение!

— Правда, Вито, что я встал сухой?

— Правда, голубь.

Видя, что Сантинес все еще не желает до него снизойти, Кико снова дернул его за блузу и, когда мальчик взглянул на него, спросил:

— А ты не ходишь в школу?

Сантинес издал короткий смешок и ответил с оттенком суровости:

— Нет, малец, в школу я не хожу.

— Потому что ты плохо себя ведешь?

— Кто, я? — Сантинес постучал себе в грудь сложенными щепотью пальцами. — Да я веду себя лучше всех на свете.

Витора протянула ему коробку:

— Бери и проваливай, да поскорее.

Сантинес скорчил насмешливую гримасу:

— Так-то ты меня любишь?

Витора в сердцах захлопнула стеклянную дверь и крикнула ему вслед:

— Была нужда любить тебя, сопляк.

Закинув коробку за спину, Сантинес безнаказанно гримасничал, отделенный от Виторы дверью, тряс скрюченной левой рукой, передразнивая девушку, и нахально смеялся. Вито сердито проворчала:

— В один прекрасный день я расшибу ему морду или уж не знаю, что сделаю.

Она открыла дверцу под плитой, придвинула ведро и совком насыпала в него уголь.

— Будешь зажигать отопление, Вито? — спросил Кико.

Движения девушки были резкими, она еле сдерживала раздражение. Вдруг на кухню влетел халат в красных и зеленых цветах.

— А Доми еще нет?

— Сами видите.

— Разве еще нет двенадцати?

— Давно уже было.

Кико подошел к котлу отопления и попробовал его открыть. Дверца не поддавалась, тогда он ухватил защелку обеими руками и изо всех сил дернул вверх. Дверца отскочила и ударила его по пальцу. Кико сунул палец в рот и завизжал:

— Прищемила, падла!

Халат в красных и зеленых цветах неумолимо наклонился над ним.

— Что ты сказал? — спросил мамин голос. — Разве ты не знаешь, что такие слова не говорят, это большой грех?

Витора, сидя на корточках возле котла, взглянула на мальчика с лукавым сочувствием. Вслух она сказала:

— Вот ребенок! И где только он слышит такие гадости?

Халат в цветах выпрямился, а Кико жался у стола, рядом с Хуаном. Мама сказала:

— Это я и спрашиваю. Кто может учить его таким вещам?

Витора подняла свои покорные, сине-серые, чуть покрасневшие глаза.

— Если вы это про меня, — сказала она, — так вы ошибаетесь.

Хуан слегка пригнулся и шепнул Кико на ухо: «Ха, падла». Кико посмотрел на него заговорщицки, засмеялся и взял за руку сестренку, тоже подошедшую к котлу. Витора скомкала вчерашнюю газету, положила сверху несколько тонких полешек, потом, стараясь не приминать бумагу, сунула в нее лучинки, чиркнула спичкой и подожгла. Пламя взвилось вверх гудя, свиваясь в спирали, и Хуан сказал:

— Это ад.

Кико скептически взглянул на него.

— Вот это ад? — переспросил он.

Халат в красных и зеленых цветах вышел из кухни, и Витора сказала:

— Да, ад такой, только побольше. И ты туда попадешь, если будешь писаться или говорить плохие слова.

Кико нахмурился.

— Я попаду в ад, если буду говорить «падла»? — переспросил он.

— Вот-вот.

— И если буду писать в штаны?

— Конечно.

Мальчик наклонил голову, посмотрел на свои штанишки и провел по ним сперва одной рукой, потом другой.

— Потрогай, Вито, — сказал он. — Даже ни мокринки.

— Надолго ли, — отозвалась Вито.

Огонь разгорался и свистел; казалось, будто Витора старается загнать ураган в консервную банку.

— Черт! — вдруг закричал Хуан. — Видел черта, Кико?

— Нет, — разочарованно ответил Кико.

Трое детей точно завороженные не отрываясь смотрели в огонь. В зрачках Кико мерцал страх. Жалея его, Витора объяснила:

— Это был не черт. Это дым.

— А не Маврик? — с сомнением спросил Кико.

— При чем тут Маврик?

— Потому что он черный.

Витора зачерпнула совком уголь и бросила его на пламя, оно начало бледнеть и оседать, а угли краснели и распалялись. Интерес детей иссякал. Витора кончила загружать топку и закрыла дверцы. Кико спросил у Хуана:

— А у черта есть крылья, Хуан?

— А как же.

— И он летит быстро-быстро?

— Ага.

— И если я буду плохо себя вести, черт прилетит за мной и унесет в ад?

— Конечно.

— А у черта есть рога?

— Есть.

— А дудушка?

Хуан удивленно пожал плечами.

— Понятия не имею, — признался он.

Витора орудовала у плиты; на одной конфорке стояла алюминиевая кастрюля, из нее шел пар; Витора поставила на большую конфорку другую кастрюлю, и тут постучали в дверь. Вито слегка повернула голову.

— Открой, Кико, — сказала она. — Это Доми.

Хуан бросился к двери. Кико завопил:

— Мне сказали открыть!

Витора добавила:

— И скажи «добрый день, Доми».

Оба мальчика, отталкивая друг друга, возились у дверей, и, когда Доми, в пальто с поднятым воротником, наконец переступила порог, Кико поздоровался:

— Добрый день, Доми.

Старуха проворчала:

— А Севе еще нет?

— Ни слуху, ни духу, — откликнулась Витора.

— Устроила себе каникулы, — сердито пробормотала старуха и добавила: — Вот собачья погодка, чтоб ее…

Нос и скулы у нее покраснели. Она стянула с себя пальто. Кико дергал ее за платье и повторял:

— Собачья? Почему собачья? Где собака, Доми?

— Отстань ты от меня, — раздраженно сказала Доми. — Что за мальчишка! Слова при нем нельзя сказать.

Она прошла в гладильную, повесила пальто в один из красных шкафов и вернулась на кухню. Показав большим пальцем через плечо на дверь, ведущую в комнаты, она спросила у Виторы:

— Наша-то оса здесь?

— Спрашиваете.

Задрав белокурую головку к потолку и крутя ею по сторонам, Кико тут же встрял в разговор:

— Где, где оса, Доми?

— Да замолчишь ли ты наконец!

На кухню ворвался халат в красных и зеленых цветах. Доми тут же приняла удрученный вид; она изо всех сил зажмурилась, и в уголке каждого глаза навернулось по слезинке. Мамино лицо смягчилось.

— Что-нибудь случилось, Доми?

Старуха вздохнула:

— Что может случиться, сеньора? Все как обычно.

— Его забрали?

— Хотели, да места не оказалось.

— Нет мест?

— Верно говорит мой Пепе: нынче даже в сумасшедший дом можно попасть только по знакомству.

Она тяжело вздохнула, и слезинка наконец скатилась по ее щеке, застряла в уголке губ, и Доми смахнула ее тыльной стороной руки. Кико, стоявший рядом, поднял к ней лицо и сказал:

— Доми, а я сегодня встал сухой.

Доми приласкала его белокурую головку.

— Подумайте только, какой молодец!

Витора подхватила:

— Так оно и есть, сеньора Доми, мы не шутим: Кико сегодня встал сухой и днем тоже не описался.

Крис тянула к Доми ручки, и старуха наклонилась, подхватила девочку и осыпала ее личико звонкими, исступленными поцелуями. Мама сказала:

— Я поговорю с сеньором; может, он сумеет что-нибудь сделать.

Доми проговорила тихо, словно бормоча молитву: «Господь да вознаградит вас за все», а потом, как только халат скрылся за дверью, сказала Виторе уже совсем другим тоном:

— Давай поставь-ка немного молока на огонь.

Вито вздохнула. Вдруг, вспомнив что-то, она повернулась к белому шкафчику, открыла одну из дверок, достала транзистор в потертом табачного цвета чехле и включила его. Голос проговорил чуточку строго, гнусаво, скучновато: «Для Хенуино Альвареса, которому выпало служить в Африке, по просьбе он сам знает кого, мы передаем песню «Когда я уехал из дому». Песня звучала тоже чуточку строго, глухо, горьковато, но Витора поднесла руки к груди и сказала:

— Ах, господи, прямо за сердце берет.

Кико подошел к ней.

— Это Фемио, Вито?

— Где, сынок?

— Ну этот, который поет.

— Нет, милый, но будто и вправду он.

Доми поднялась и взяла из вазы банан. Она была вся в черном — черное платье, черные чулки и башмаки — и дома подвязывалась белым передником. Снова усевшись, она посадила девочку на колени и проговорила с полным ртом:

— Ну, мне-то похуже, чем тебе. Мой уже не вернется.

Витора заволновалась:

— Ой, сеньора Доми, для этого вы уже старая.

— Я старая?

— А то нет?

Кико подошел поближе. Хуан снова уткнулся в «Зеленого Казака». Кико сказал:

— Доми, ты старая и скоро умрешь?

— Пошел отсюда! Господи, что за мерзкий ребенок! В уборную не хочешь?

— Нет, Доми.

— Запомни, сделаешь хоть каплю в штаны — тут же отрежу тебе дудушку, понятно?

— Да, Доми.

Внезапно глаза Кико прояснились.

— Доми, ты знаешь, Маврик умер, — сказал он.

— Маврик? Кот, что ли?

— Ага.

Доми повернулась к Виторе:

— Ну, старая ведьма, поди, на стенку лезет.

— Это уж точно.

— Какая ведьма, где ведьма, Вито? — затараторил Кико.

— Ох, да уберешься ты наконец? Дыхнуть человеку не дает, — и снова повернулась к Виторе: — Представляю, что там делается.

Крис захныкала, и Доми стала подбрасывать ее на коленях, напевая в такт: «Цок-цок-цок, мой ослик, в Вифлеем бегом…» Девочка прислонилась к старухе и прикрыла глазки. Доми сказала:

— Совсем засыпает.

Радио говорило: «Эсекиэлину Гутьерресу от его папочки и мамочки в день его двухлетия, с любовью. Послушайте песню «Продавщица фиалок».

Витора сновала от плиты с красным верхом к электроплите, от электроплиты к сушилке для посуды, от сушилки к шкафу, от шкафа к кладовой, от кладовой к котлу, от котла опять к плите с красным верхом. Время от времени она вздыхала и говорила: «Ох, господи». А с той минуты, как она включила музыку, вздохи раздавались чаще и шумнее. Кико всякий раз взглядывал на нее и наконец сказал:

— Вито, а тетя Куки подарит мне пистолет.

— Пистолет?

Мальчик с улыбкой кивнул головой и прикусил нижнюю губу. Витора спросила:

— А для чего тебе пистолет?

— Чтобы всех убивать.

— Надо же! И Вито тоже?

Кико снова кивнул, покусывая нижнюю губу. Вмешалась Доми:

— Он тебя одной болтовней на тот свет отправит.

Кристина захныкала и забарахталась в руках Доми, пытаясь слезть на пол. Старуха встала, ворча: «Чертова девчонка, какого шута теперь ей надо?» Кико опять повернулся к Доми:

— Доми, а мы видели черта.

— Да неужели?

— Ага, в отоплении, правда, Вито?

Радио сказало: «Хулио Аргосу, который едет в Африку, от друзей из его ватаги. Слушайте песню «Птица чогуи».

Витора взяла транзистор и прибавила звук.

— Как услышу эту песню, так обмираю, — пояснила она. — А уж Фемио…

Доми открыла рот, чтобы ответить, но тут Кико просунул между ними свою беленькую головку и сказал:

— Да, Доми, черт был весь черный, с крыльями и рогами и…

Доми вспылила:

— Убирайся немедленно, не то я сейчас…

Открылась дверь, вошел халат в красных и зеленых цветах, и Доми улыбнулась, погладила мальчика по головке, поскольку рука и так была уже поднята, и сказала:

— Уж этот Кико, чего только не придумает. Теперь говорит, что видел черта. Нет, золотце, нет, черт сидит в аду и не трогает таких хороших деток, как ты.