"Братство рун" - читать интересную книгу автора (Пайнкофер Михаель)

Глава 1

Пробуждение было странным. Когда Мэри Эгтон открыла глаза, она не сразу узнала, где находится. С удивлением она огляделась в покоях, чьи стены были выложены из холодного, обтесанного камня. Высокий потолок был забран темным, почти черным деревом, стены затянуты коврами, изображающими сцены средневековой охоты. Два деревянных украшенных резьбой шкафа вместе с комодом и большим зеркалом составляли обстановку. На вырезанной из дубового дерева вешалке висело платье из серебристо-серой камчатой ткани, абсолютно незнакомое ей, пока она не припомнила, что надевала это платье вчера вечером на обед. На самом деле оно не принадлежало ей, но Элеонора Ратвен, которая одолжила его, настояла на том, чтобы снабдить Мэри одеждой, пока она не приобретет собственные платья.

Мэри чувствовала учащенное биение собственной крови в жилах. Она беспокойно пульсировала по ее телу, словно Мэри чего-то ужасно испугалась.

Потом, словно занавес постепенно отодвигался, к ней постепенно возвращалось воспоминание о сне прошлой ночи. Картины из сна были такие живые и яркие, словно были реальностью. Мэри вспомнила о молодой женщине — Гвенн — и ее брате Дункане, будто они стояли перед ней. Словно она на самом деле стала свидетельницей разговоров, которые вели оба.

Но это было не все.

Мэри также вспомнила чувства молодой женщины, словно они были ее собственными: сперва отчаянная надежда, что отец скоро вернется домой, потом разочарование, печаль, и наконец, когда услышала, как ее брат говорит о лжи и предательстве, — ужас и затаенное предчувствие грозящей опасности.

Странно… Подобного сна Мэри никогда не видела прежде. Хотя ей часто снились яркие сны, она никогда не наблюдала во сне картины, которые были настолько приближены к реальности. Она чувствовала грубый ветер, который обдувал стены замка, землистый запах Хайлэндса. И все еще у нее оставалось впечатление, что она действительно встречала Гвеннет и ее брата.

Мэри посмеялась над собственной неразумностью, конечно же, это было совершенно невозможно. Как видения из сна могли быть реальными? Она явно все выдумала себе. То, что она видела, было миражом, и это можно было легко объяснить: еще накануне Мэри читала в историческом романе сэра Вальтера Скотта об Уильяме Уоллесе и освободительной борьбе шотландцев. И не она ли перечитывала во время поездки в Ратвен главу о битве под Стерлингом? Не читала ли она, как многочисленные представители кланов сложили свои головы, что, в свою очередь, привело к упадническому настроению в рядах шотландской знати, так как многие верили, что Уоллес сам стремится получить корону и править кланами?

Конечно!

Хотя Мэри часто читала книги и с удовольствием погружалась в миры, которые создавали писатели с помощью прекрасных слов, она была достаточно разумным человеком и знала, что всему можно дать рациональное объяснение. В этом случае оно лежало на поверхности: загадочный сон был результатом ее занятий по изучению шотландской истории. То, что он был настойчив сверх меры, возвращало Мэри обратно к событиям прошлого дня, к ее прибытию в замок Ратвен и прохладному приему Элеоноры.

Возможно, говорила она себе, вчера вечером она слишком устала, чтобы суметь оценить свою новую родину. Наступил новый день, и, возможно, уже сегодня все будет выглядеть по-другому. Как-никак она впервые увидит своего мужа, подле которого ей суждено провести всю оставшуюся жизнь.

Эта мысль не пугала ее больше, как пару дней назад. Словно ей передалось немного от того величия, которое исходило от этой далекой страны и ее жителей, Мэри вдруг почувствовала глубокое внутреннее спокойствие. Она откинула одеяло, выскользнула из кровати и подошла босыми ногами к окну.

Каменный пол был холодным, но она едва замечала его холод; ее согревало внутреннее тепло, которое исходило от того странного сна. Необъяснимое ощущение быть частицей огромного целого наполнило Мэри на один миг глубоким внутренним умиротворением, как на пересечении границы в Пограничном крае, когда она взглянула на луга и поля Лоулэндса.

Ощущение исчезло в тот же миг, когда она выглянула из окна и увидела серые стены и башни замка Ратвен, пересекающие голубое небо, и суровый пейзаж. Солнце уже поднялось, но ни один из его лучиков не упал в комнату Мэри; да и замковый двор выглядел так же, как и день назад, мрачным и темным, и была видна только пара слуг и несколько горничных. Можно было почти поверить, что жизнь и свет обошли стороной это старое нагромождение стен, но, конечно же, Мэри знала, что это только игра воображения.

Замок Ратвен просто оказался не таким, каким она ожидала его увидеть, особенно если сравнивать с имением Вальтера Скотта Абботсфордом, — не окаменевший романс, а замурованная могильная песня. Там цвели цветы, царили свет и приветливость, а здесь все казалось чужим.

Мэри поймала себя на мысли, что хочет вернуться в Абботсфорд, и она считала себя глупой девицей, которая предалась мечтаниям. Хотя и этому виной мог быть странный, постоянно повторяющийся сон. Очевидно, он еще больше запутал ее, чем она сама хотела признать.

С усилием воли она прогнала от себя воспоминания и всецело предалась настоящему. Не прошлому нужно уделять внимание, а будущему. Действительности, а не сновидениям.

Китти помогла Мэри одеться и причесаться к завтраку. Даже в Эгтоне Мэри не привыкла выходить в платье из камчатой ткани уже к первой трапезе дня. Но для Ратвена, похоже, это было делом обычным, и она хотела показать, что ценит и уважает порядки ее нового дома.

Элеонора заявила, что Мэри ровно в девять часов проводит один из слуг. Еще не пробили напольные часы, как робко постучали в дверь комнаты.

— Леди Эгтон?

— Да? — спросила Китти через дверь.

— Госпожа звала к завтраку.

По кивку Мэри Китти открыла дверь. Снаружи стоял слуга, одетый в черную ливрею с серебряными обшлагами. Мужчина около сорока лет, с жидкими волосами и кривым носом. Но прежде всего Мэри бросилось в глаза то, что он держался странно согнуто, как тот, кто боится, что в любой момент над ним может разразиться страшное несчастье.

Униженно он опустил взор и наклонился еще ниже.

— Эгтон, — повторил он приглашение, — к завтраку. Соблаговолите проследовать за мной.

— Охотно, — сказала Мэри и улыбнулась. — Как тебя зовут, друг мой?

— С..Самюэль, — украдкой был дан ответ. — Но мое имя не имеет значения, миледи. Моя работа заключается лишь в том, чтобы сделать выносимым для вас мое недостойное присутствие.

Тон, которым он это произнес, и взгляд серых глаз вызывали жалость. Китти тихонько захихикала, и Мэри тоже не сумела скрыть ухмылку.

— Я готова с радостью следовать обычаям и традициям, которые сложились здесь, в замке Ратвен, — сказала она, — но я не могу поверить, что запрещено называть слугу по имени, дорогой мой Самюэль. Итак, не бойся, а покажи-ка мне лучше дорогу в комнату, где накрыто к завтраку.

— Как пожелаете, миледи, — ответил слуга, снова поклонился и снизу вверх украдкой посмотрел на Мэри. — Береги вас Бог, миледи.

С этими словами он повернулся и покинул комнату. Мэри последовала за ним. Китти осталась. Она уже позавтракала час назад с другими камеристками и горничными.

Самюэль вел Мэри по длинному, выложенному природным камнем коридору. Так как нигде не было окон, то даже днем здесь горели свечи, распространявшие мрачное дрожащее сияние.

— Куда ведет этот проход, Самюэль? — спросила Мэри, когда они пересекли другую галерею, лестница которой круто поднималась вверх.

— В покои лэрда, — ответил слуга с опаской. Взгляд выдавал его замешательство.

— Тогда он уже вернулся с охоты? — спросила Мэри, которая вспомнила, что дверь в галерее накануне была заперта.

— Да, миледи. Охота была удачной. Лэрд наконец подстрелил оленя, которого преследовал уже так давно.

— А эта дверь? — спросила Мэри, когда они прошли следующий проход.

Снова слуга взглянул неуверенно.

— Миледи должна простить мой вопрос, но вас еще не водили по замку?

— Нет. — Мэри покачала головой. — Я лишь вчера прибыла сюда.

Казалось, Самюэль вздохнул с облегчением.

— Та дверь, — сказал он потом, — ведет к восточной башне. Но открывать ее не разрешается. Лэрд запретил делать это.

— Почему? — спросила Мэри, пока они медленно шли дальше.

— Миледи не должна задавать мне такие вопросы. Я всего лишь простой слуга и не знаю всего.

Мэри улыбнулась.

— Во всяком случае, ты знаешь больше, чем я, Самюэль. Я здесь чужая и благодарна любой справке.

— И все же я прошу вас, миледи, спрашивайте не меня, а лучше кого-нибудь другого. Того, кто заслуживает вашего доверия.

Было очевидно, что слуга не хотел говорить, и Мэри не хотела принуждать его к этому. Она молчала в течение всего пути, который вел по каменной винтовой лестнице в нижние этажи, где находились зал и столовая замка.

Помещение, в котором накрыли к завтраку, было вытянутым, с высоким потолком, поддерживаемым тяжелыми балками, под которым висела большая железная люстра с подсвечниками. Через высокое окно на противоположной стене падал бледный утренний свет, и можно было разглядеть крепостные стены и бледно-зеленые холмы Хайлэндса, затянутые туманом так же, как и накануне вечером. В камине потрескивал боязливый огонь, и он не мог прогнать ледяной холод, охвативший Мэри, когда она вошла в помещение.

За длинным столом, занимавшим середину комнаты, сидели мужчина и женщина. Женщину Мэри уже знала: это была Элеонора Ратвен, хозяйка замка. Мужчиной, судя по всему, был лэрд Малькольм Ратвен, будущий супруг Мэри.

Мэри не знала, что должна сказать, когда в первый раз увидела мужчину, с которым должна прожить остаток своей жизни.

Малькольм был ее ровесником, но его коротко подстриженные пепельно-черные волосы уже поредели. Его кожа была такой же бледной, как и у его матери; вообще лэрд унаследовал аскетическое сложение Элеоноры: такой же узкий рот, одинаково высокие скулы, одинаково глубоко сидящие глаза. Даже буравящий, пронизывающий взгляд у матери с сыном был один и тот же — он встретил Мэри с двойной силой, когда она вошла в комнату.

— Доброе утро, дитя мое, — поприветствовала ее Элеонора с благожелательной улыбкой. — Как видишь, я не обманула тебя в своих обещаниях. Это Малькольм, лэрд Ратвен и мой сын, твой будущий супруг.

Мэри склонила голову и сделала поклон, как того требовал этикет.

— Что я тебе говорила, сын? — услышала она вопрос Элеоноры. — Разве она не такая, как я тебе обещала? Совершенная молодая дама и исключительная красавица?

— Да, она действительно такова. — Малькольм поднялся и подошел к Мэри; он протянул ей руку в знак приветствия. Наконец они могли взглянуть друг другу в глаза, и в глубине души Мэри ужаснулась тому, что эти глаза, в которые она заглянула, принадлежали абсолютно чужому ей человеку.

Не то чтобы она ожидала чего-то другого, в конце концов, сегодня она впервые увидела Малькольма Ратвена. Но крохотная, безудержно романтическая нотка ее (возможно, та, которая так сильно любила книги Вальтера Скотта) надеялась, что во взгляде Малькольма Ратвена она распознает хотя бы малейший намек на доверие и симпатию.

Но там не было ничего.

Мэри увидела в стальных голубых глазах холод, хотя будущий супруг прилагал все усилия, чтобы смягчить впечатления вежливыми словами.

— Я должен сказать, — заметил Малькольм с легкой улыбкой, — что моя матушка не преувеличивала. Вы действительно красавица, Мэри. Даже красивее, чем я осмеливался себе это воображать.

— Вы очень великодушны, многоуважаемый лэрд, — смущенно ответила Мэри. — Конечно, моей скромной надеждой было снискать ваше расположение. Но теперь, когда я знаю, что это так, я испытываю большое облегчение, потому что я боялась не соответствовать вашим ожиданиям.

Малькольм холодно улыбнулся. — Тогда мы оба испытывали подобные опасения, — сказал он. — Моя матушка имеет обыкновение хвастаться моими достоинствами, поэтому стало почти невозможно считать ее хвалебные гимны справедливыми.

— Будьте уверены, что вы не разочаровали меня, — вежливо ответила Мэри и ответила ему улыбкой. Пожалуй, первое впечатление, которое у нее сложилось о нем, все же обмануло ее.

— Прошу, зовите меня по имени. Между женихом и невестой не должно существовать формальностей. Меня зовут Малькольм. И теперь будьте добры и составьте моей матушке и мне компанию за завтраком.

— Охотно, — ответила Мэри и заняла место на другом конце стола, где для нее был поставлен прибор. Подошла служанка, налила ей черный чай и принесла тосты с конфитюром.

Хотя у Мэри был волчий аппетит, вызванный долгой поездкой, она удержалась от того, чтобы много есть. Она ограничилась тем, что намазала крохотный ломтик хлеба и откусила только маленький кусочек, гораздо с большим удовольствием она бы позавтракала у камеристок с Китти, где подавалось масло и сыр.

Наступило мучительное молчание, и Мэри видела, как Элеонора метала своему сыну красноречивые взгляды.

— У вас было приятное путешествие? — натянуто поинтересовался Малькольм.

— К сожалению, нет, — ответила Мэри. — Недалеко от Селкирка на мою карету напала шайка разбойников с большой дороги. Мой кучер погиб при этом, а моя камеристка и я были на волосок от гибели.

— Это неслыханно! — Малькольм Ратвен ударил кулаком по столу. — Я сыт по горло этими историями. Сегодня же я отправлю письмо правительству, в котором потребую более жестких мер для этих подлых крестьян. Не стоит и предполагать, что могло с вами произойти, дорогая Мэри.

— Успокойтесь, милый Малькольм, со мной ничего не случилось. На мое счастье, на месте оказались храбрые мужчины, которые спасли жизнь мне и моей камеристке. Как выяснилось, одним из моих спасителей был не кто иной, как сам сэр Вальтер Скотт.

— Вальтер Скотт? — Малькольм поднял брови. — Я должен знать этого человека? Очевидно, он из благородных?

— Верно, и даже не в привычном смысле, — сказала Мэри. — Сэр Вальтер — великий писатель, который заставляет снова возрождаться прошлое нашей страны в великолепных романах. Даже при дворе в Лондоне читают его книги, впрочем, он слишком скромен, чтобы предстать там в качестве создателя своих произведений.

— Книги. — Малькольм сделал такое лицо, словно он проглотил лимон. — Должен признать, моя дорогая, что я не слишком знаю, как с ними обращаться. Книги, должно быть, хороши для ученых и тех, слишком кто стар и ленив, чтобы самому переживать великие события. Сам я предпочитаю славу собственных деяний игре воображения какого-то фантазера.

Мэри откусила следующий кусочек хлеба с конфитюром и должна была очень медленно жевать его, чтобы не выдать, как больно ее задели эти слова. Одним махом Малькольм оскорбил не только сэра Вальтера и его труд, но и обвинил косвенно ее саму в бездействии и лености, довольно серьезно, если учитывать, что они только что познакомились друг с другом.

Возможно, Мэри могла бы и не ответить на слова лэрда Ратвена, но он настойчиво желал услышать ее реакцию.

— Как вы считаете, моя дорогая? — спросил он. — Не разделяете ли вы того же мнения, что мужчине знатного происхождения подобает самому добывать славу, нежели подражать приключениям выдуманных героев?

— Не все герои сэра Вальтера Скотта выдуманные, — возразила на это Мэри. — Один из его самых знаменитых романов посвящен, например, Робу Рою.

— Вору и преступнику? — с ужасом спросила Элеонора.

— Вор и преступник он всегда лишь в глазах англичан. Скотт же представил его как героя и борца за свободу, который противостоит несправедливости, которую совершили по отношению к нему и его семье.

— Тогда меня не удивляет, что преступление и беззаконие приобретают в Лоулэндсе все больший размах, — подвел итог Малькольм, — если такие люди, как этот Скотт, свободно разъезжают повсюду и возводят бандитов в ранг героев.

— Сэр Вальтер знаменитый писатель и великий человек, — сказала Мэри, при этом она больше не прилагала усилий, чтобы укрощать гнев в своем голосе. — Он спас жизнь мне и моей камеристке, принял у себя в доме. Я нахожусь в глубоком долгу перед ним и не потерплю, чтобы его честь подвергалась сомнению в моем присутствии.

— Спокойнее, дитя мое, — холодно одернула ее Элеонора. — Ты ошиблась в выборе тона.

— Оставь, матушка. — Малькольм улыбался. — Совершенно очевидно, что моя будущая супруга не только внешне прекрасна и очаровательна, но и обладает также сердцем борца. Это нравится мне. Вы не простите мне мои скороспелые замечания, драгоценная Мэри?

Мэри колебалась только миг. — Конечно, — сказала она затем. — И я прошу извинить меня, что я повысила свой голос.

— Прощено, — заверил ее Малькольм и сменил тему. — После завтрака я проведу вас и покажу владения семейства Ратвен. Вы будете впечатлены.

— В этом я не сомневаюсь.

— Семейство Ратвенов опирается на столетние традиции, дитя мое, — объяснила Элеонора с выражением, которое не понравилось Мэри. — Сохранить эти традиции и положение нашей семьи — высшая обязанность моего сына.

— Конечно, матушка, — сказал Малькольм. — Но не утоми мою будущую жену сухими фактами. Я охотнее поведал бы ей, каких удивительных успехов мы достигли за прошедшие годы на нашей земле. Там, где мой отец, мир праху его, сдавал в аренду землю крестьянам, десятины которых едва хватало, чтобы покрыть расходы, мы сегодня получаем огромные прибыли.

— Каким образом? — хотела знать Мэри.

— Овцеводство, — лаконично ответил Малькольм.

— Вы занимаетесь овцеводством?

— Да, нет же, дитя, не мы, — сказала Элеонора таким тоном, словно вопрос не мог быть более абсурдным. — Мы предоставляем наши земельные угодья овцеводам с юга, которые хорошо платят за то, чтобы пасти свой скот.

— Понимаю, — задумчиво ответила Мэри. — Простите мои вопросы, которые вам явно кажутся наивными… Но что происходит с крестьянами, которые работали на этой земле еще во времена вашего батюшки?

— Они переселились, — пожимая плечами, ответил Малькольм. — На побережье.

— Они добровольно покинули землю?

— Ну не совсем так. — Лэрд засмеялся. — Меньшая часть из них была настолько благоразумна, что ушла сразу добровольно. Других силой прогнали оттуда, а некоторым, особенно упрямым, сперва подожгли крышу над головой, пока и до них наконец не дошло, что мое решение незыблемо.

Мэри вопросительно посмотрела на своего жениха.

— Вы выгнали этих людей из их родных мест? И вы считаете это справедливым?

— Это прогресс, дитя мое. Прогресс редко справедлив. Во всяком случае, не для нищих и крестьян, не так ли?

Он снова засмеялся, и Мэри не могла иначе, как воспринять его смех издевательским и фальшивым. С горечью она вспомнила о том, что рассказал ей старый шотландец в «Таверне Джедборо» о переселении, и в тот же миг ей показалось, будто Малькольм смеется над ним.

— Простите, дорогой лэрд, — поэтому холодно перебила она его, — но я опасаюсь, что вы не представляете, о чем говорите.

Самодовольный смех Малькольма Ратвена стих, и взгляд, которым он одарил как свою мать, так и Мэри, был одновременно пристальным и укоряющим.

— Что вы хотите этим сказать, дорогая Мэри?

— Я хочу этим сказать, что вы не знаете, каково быть изгнанным из своей родины и к тому же быть вынужденным начинать на чужбине все заново. Вы не знаете, какое мужество требуется для этого, и вы не имеете и малейшего понятия, на какую нужду и какие бедствия вы обрекаете этих несчастных людей.

Цвет лица Элеоноры заметно изменился: краска гнева бросилась в лицо хозяйке замка и окрасила его бледный цвет в розовый оттенок. Она глубоко вздохнула, чтобы резко оборвать Мэри, но ее сын удержал ее.

— Если ты позволишь, дорогая матушка, — сказал он, — я бы сам с удовольствием ответил и объяснил Мэри.

— Существует объяснение, которое способно оправдать такое притеснение? — Мэри подняла бровь. — Должна признать, что я заинтригована.

Малькольм снова засмеялся, но это больше не звучало так самодовольно и высокомерно, как прежде.

— Вас послушать, дорогая Мэри, так можно решить, что вы провели последние недели в обществе восставших шотландцев. Университеты Эдинбурга и Глазго наводнены молодыми ярыми поборниками старины, кричащими против огораживания и желающими вызвать духов древних времен, когда они были свободны и страна, в которой они жили, принадлежала им самим.

— И? — только спросила Мэри.

— Истина, моя дорогая, в том, что эта страна никогда в действительности не принадлежала этим людям. Мы, правители клана, были теми, кто столетиями держал власть в своих руках. Нам принадлежала эта страна, на которой живут эти люди. И во все времена мы терпели их, хотя им никогда не удавалось стряхнуть пыль бедности и добиться благополучия на этой скудной земле. В нынешние, прогрессивные времена здесь все изменилось. Люди покидают свои глиняные хижины в Хайлэндсе и переселяются на побережье, потому что там есть работа, а значит, и благосостояние. В рыболовецком промысле нуждаются в прилежных мужчинах, а для ткачества требуется рабочая сила сотни женщин. За это платят хорошие деньги, и уже не за горами время, когда прогресс доберется до всех немногих. Такими, как вы и я, эти люди никогда не станут, драгоценная Мэри. Они ничто, и у них ничего нет, и их имя как дым на ветру. Но благодаря мерам, которые проводит правительство в сотрудничестве с лэрдами и герцогами, благополучие станет теперь возможным для всех. А знаете ли вы, что большинство шалопаев, выросших на удаленных хуторах, не умеют ни читать, ни писать? Что самое ближайшее медицинское обслуживание чаще всего находится на расстоянии дня пути, и потому многие люди вынуждены умирать? Все это изменится, Мэри, благодаря прогрессу.

Его слова стихли, и Мэри молча сидела у стола. Она не знала, что возразить, и стыдилась того, что так быстро и необдуманно составила свои суждения. Возможно, то, что она пережила в Джедборо, замутило ее разум, и также ее собственное положение способствовало тому, что судьба прогоняемых с насиженных мест жителей Хайлэндса была ей близка больше, чем следовало.

Возможно, что Малькольм прав; может быть, жителям Хайлэндса действительно лучше переселиться на побережье. Это как с детьми, которые еще не знают, что для них хорошо, и чьи родители должны принимать решения за них. Как хозяин земли, которую они брали в аренду, Малькольм должен был решать за этих людей. Наверняка он не легкомысленно сделал свой выбор, и Мэри теперь немного стыдилась, что подозревала его в жажде наживы.

— Я прошу вас, — сказала она и смиренно наклонила при этом голову, — простить мои дерзкие и необдуманные слова. Боюсь, я должна еще научиться всему, что касается моей новой родины.

— И я охотно помогу вам в этом, — ответил с улыбкой Малькольм. — Следуйте за мной, Мэри. Я покажу вам все, что относится к моим владениям…