"Ни капли невинности. Хроника стремительной молодости." - читать интересную книгу автора (Камалеев Михаил А.)
ЧАСТЬ 3 @@@
С точки зрения самого обыкновенного сотрудника среднестатистического московского офиса, категорическое наступление весны – это изощренная пытка.
Эта ежедневная демонстрация невероятной лояльности многочисленному начальству…
Этот непрекращающийся акт садизма…
Этот допрос с пристрастием, так искусно испытывающий прочность корпоративного патриотизма…
Этот навязчивый соблазн сейчас же, в эту же минуту, вскочить с кресла и вынести свое жаждущее солнечной ласки тело на улицу, с легкостью отметает логичные доводы разума, что сегодня четверг, а недельный план не выполнен и наполовину. А это значит, что если сейчас не взять себя в руки и не сосредоточиться, то можно запросто лишиться недавно обещанной прибавки размером в два изображения Франклина. Какой к черту план, когда по всем центральным улицам Москвы (а ощущение такое, что все улицы – центральные!) ходят жаждущие именно твоего общения наивные второкурсницы! В распахнутых настежь пальто и узких джинсах. Никуда не спешащие. И с легкостью принимающие твое коварное предложение выпить по бутылочке пива.
К черту план! В любом случае, на другом конце раскаленной весенней истомой телефонной линии сидит такой же офисный пленник. Так же, как и ты, пожизненно приговоренный к восьмичасовому ежедневному заключению. И ему, так же, как и тебе, собственно, совершенно наплевать, что компания, в которой ты работаешь, – лидер в производстве каких-то там товаров в среднем ценовом сегменте. И что запущенная недавно новая модернизированная производственная линия позволяет тебе от лица всей компании гордо гарантировать бесперебойную работу ваших устройств в течение доброго десятка лет.
Поверь, ты не плохой продавец. И товар, выпускаемый твоей компанией, действительно лучший. Просто на улице – середина апреля, старик! И твой собеседник одобрительно поддакивает тебе в трубку исключительно автоматически, благодаря приобретенному за годы сидения в офисном кресле профессионализму. Он не слышит тебя. Он сам уже давно мысленно там, где-то на центральных улицы Москвы, где ходят жаждущие именно его общения наивные второкурсницы. В распахнутых настежь пальто и узких джинсах…
Это я – профессиональный бездельник, идейный раздолбай – могу спокойно, совершенно не заботясь о выполнении планов и отношении начальства, в самый разгар рабочего дня сидеть целых два часа за уличным столиком в Макдональдсе на Пушкинской. Сидеть, читать свежие “Ведомости”, ждать пока растает молочный коктейль. Щуриться на солнце и разглядывать проходящих мимо наивных второкурсниц, которые никуда не спешат.
Сейчас должен приехать Торин. Тоже крупный специалист в области ничегонеделания. Правда, теоретик.
Мы не виделись с того самого момента, когда я, взъерошенный и похмельный, умчался на фирменный поезд “Москва – Ульяновск” так и не узнав, для чего же ему все-таки кактус.
Теперь вот он опаздывает уже минут на 20. Все в порядке. Мир бы, наверное, перевернулся, если бы когда-нибудь Женька пришел куда-либо вовремя. Но Торин не был бы тем человеком, тем самым милым и обаятельным человеком, если бы не его мелкие пороки. Которые, впрочем, на фоне моих прегрешений выглядят невинными детскими шалостями.
Лет восемь назад одним из его любимых развлечений было увековечивание фактов своего присутствия во всевозможных местах перманентным маркером. Надписи, оставляемые Женькой, жутко воняли чем-то спиртосодержащим и не стирались. Хитом того сезона стала внушительная надпись “Dim amp;Roll” на мониторе школьного компьютера, который минут семь загружался с пятидюймовой дискеты. Помните такие компьютеры? Учительница информатики, которую между собой все называли просто “Очки-дурачки”, очень долго орала что-то про порчу школьного имущества. И чуть ли не про пропаганду наркотиков. И про что-то там еще. Всю ее многословную истерику свел на “нет” один невозмутимый возглас Торина: “Ну что я могу теперь сделать, если это не смывается?”
Весь лифт в Женькином подъезде был расписан под “панк-хохлому”: анархическая символика, всяческие fuckoff’ы, mustdie’и, цитаты из культовых песен, а венчала все старательная надпись “Mike Camel amp; DJ E-Qualizer [это типа я и он] – живее всех живых!!!” Из-за этого принципиальная Торинская соседка, воспитанная в лучших традициях коммунального соседского сосуществования, объявила нам войну. Она не поленилась сходить в школу, узнала наше расписание. А затем каждый день встречала нас, выходящих из лифта на четвертом этаже, чтобы удостовериться, что и в этот раз мы пометили территорию. Поймав с поличным, она орала: “Плебеи! Уроды! Дегенераты! Гомосексуалисты! Фашисты!”, чем несказанно радовала нас. Каждый день мы узнавали о себе что-то новое. Однажды я все же не выдержал и послал ее куда надо. Прямым текстом. Вопли застряли булькающим клокотанием в старушечьем горле. Гордая хозяйка семи кошек лишний раз убедилась в том, что “у молодежи не осталось ничего святого”, и отправилась в свой зооуголок заливать горе. Валериановыми каплями, надо полагать.
Я же услышал сочувственный голос Торина:
– Поздравляю! Ты только что наладил классный личный контакт со своим будущим преподавателем политологии в университете!
Так, собственно, оно и было. Правда, ко второму курсу она уже успела меня подзабыть. Да и вообще – как можно не любить победителя вузовской олимпиады по своему предмету?:-)
Однако писанина в лифтах, впрочем, как и все остальное, к чему причастен гениальный мозг Торина, не была безыдейной. Он никогда бы не написал что-то вроде банального “Колян – лох”. Нет. Все, что “смазывало краску будней” окружающих нас обывателей, имело самую серьезную философскую базу.
Эта база базировалась на базисах “Концепции концептуального концептуализма”, созданной лично Ториным при моем скромном участии. И научная диссертация на тему “Влияние лунного света на рост телеграфных столбов”, и выпускное школьное сочинение о литературном суде 12-ти ежиков над Александром Блоком, и ремиксы на Nirvana, сделанные на детском синтезаторе “Соловушка”, и стихи о девочке в розовом платье, и… все многочисленное остальное, весь этот безумный креатив – это ККК.
Я не буду вдаваться в подробности. Хотя почему бы и нет? Основное положение “Концепции концептуального концептуализма” – отсутствие всякой концепции. Именно так. Главное – “отпускать чувства на волю” и “все напоказ, все наружу”. Оружие концептуального концептуалиста – перманентый маркер, печатный орган – любая пригодная для писания поверхность.
Именно на стене лифта, именно перманентным маркером Женька написал свои предсмертные слова, обращенные к девушке, которую он любил. И которая так жестоко, как только умеют это делать самовлюбленные пятнадцатилетние красавицы, поселила в Женькином сердце занозу неразделенной любви, обильно полив ядом неуверенности в себе. Женькин мягкий характер, несгибаемая решительность и расчетливый ум (вот такой он, Торин, противоречивый) нашли только один способ скрыться от страданий – навсегда раствориться в вечной печали, сохранив себя лишь в воспоминаниях друзей и родных. И, конечно же, оставшись вечным укором в Ее (назовем ее, например, Аней) памяти…
“Аня! После всего сказанного я вижу только один выход для себя – навсегда уйти из твоей жизни и памяти! Забудь меня! Будь счастлива!”
Говорят, что этот крик растерзанной души вызвал лишь кривоватую усмешку на Анином лице.
Я не ручаюсь за то, что приведенная цитата верна. Скорее всего, я переврал ее от начала до конца, но этому есть объяснение. Дело в том, что уже на следующий день стена лифта в Анином подъезде была тщательно очищена от темно-зеленых Женькиных каракуль. Правда, говорят, что на это ушло полведра ацетона. Лично я эту надпись так и вообще не видел. Ее содержание мне передал по телефону взволнованный голос Саши Фомина, сообщивший также, что Торина никто не видел уже два дня. В голову настырно лезла только одна мысль. Мрачная, жестокая. Опустошающая. Выжигающая изнутри…
Да уж… Эта моя дурацкая привычка рассказывать истории с конца, наверное, уже изрядно потрепала вам нервы. Поэтому – пока не поздно – я исправлюсь. Итак, история любви. С самого начала.
Лично я узнал все из первоисточника. Сам лично Торин рассказал мне все о своих чувствах и отношениях с Аней.
Глубокой ночью, в полной темноте, сидя в позе лотоса на кровати в одних трусах, Женька мучался вопросом: