"Флибустьер" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил)

Глава 13 ЭДВАРД ПИЛ, ПОМОЩНИК КАПИТАНА

Случайная пуля попала Бруксу в основание черепа, и умер он мгновенно. Его и двух других погибших, Дика Формена и Винса Керри, похоронили в джунглях в общей могиле, завалив ее сверху испанскими пушками. Эта предосторожность была не лишней – над трупами солдат уже пировали грифы и полчища крыс. Росано прочитал молитву, Стур и Тиррел воткнули в насыпь наскоро сколоченный крест, и корсары под водительством Teггa двинулись в обратную дорогу к берегам реки.

Шли они в молчании, сопровождаемые тремя индейцами-проводниками – остальные воины Гуаканари задержались на руднике, обыскивали шахту и поднимали наверх истощенных соплеменников. Молчание было мрачным, хотя усердные мулы тащили около трех тонн серебра. Еще сто с лишним тысяч песо вдобавок к тем сокровищам, что поджидали их в Пуэнте-дель-Оро… Богатство, однако, не радовало. В этот поход капитан отобрал людей помоложе, для коих великие корсары прошлого, Морган, Грамон, Олоне и другие, являлись легендой, граничащей с мифом. Если они и плавали с кем до Брукса, так с мелкими шайками и незначительными главарями, которым баркас с сотней мешков какао или сахара казался огромной добычей. С Джозефом Бруксом они оставались много дольше, одни – лет пять, другие – восемь или десять, и привычка видеть в нем своего неизменного капитана и предводителя была сильна. Нельзя сказать, что они относились к нему с любовью – такое чувство было просто непонятным разбойникам и душегубам, что составляли команду «Ворона», – но Брукс пользовался их доверием. Он был в меру жесток, в меру удачлив и справедлив; знал свою выгоду, но и людей своих не обирал, что для вождя корсаров в общем-то являлось редкостью. Теперь они ощущали себя стаей волков, брошенных опытным вожаком: зубы и когти остры, ноги крепки, но кто направит их энергию и силу? Впрочем, в сельве сейчас находилась лишь половина команды «Ворона»; вторая ее часть, люди постарше и похитрей, могли иметь иное мнение о Джозефе Бруксе.

Тегг поставил Серова с его людьми в арьергард, следить, чтобы не потерялись мулы с драгоценным грузом, и весь этот день, за исключением короткой дневки, он не видел Шейлу. На привале он хотел к ней подойти, но девушка едва заметно покачала головой. Лицо ее казалось застывшим; сквозь загар проступала бледность, глаза настороженно обшаривали лица корсаров, словно она вдруг очутилась в толпе незнакомцев, не слишком расположенных к ней. Серов терялся в догадках. Почему она не захотела говорить с ним? Значит ли это, что их отношения изменились? Или Шейла просто осторожничает? Не желает, чтобы знали о чем-то, что связывает их?

Себе он мог признаться, что гибель ее дядюшки почти катастрофа. Скорее всего, не бывать ему на «Вороне» казначеем, не учиться у ван Мандера судовождению, не стоять на квартердеке, командуя фрегатом… Впрочем, все эти блага, которые могли бы достаться от Джозефа Брукса, Серова в данный момент не волновали. В конце концов, думал он, найдутся случай и способ пересечь океан и попасть в Россию, было бы в том лишь желание у них обоих, у Шейлы и у него. Но если Шейла продолжит свою месть, если начнет считать по новой, что за родителей положено, что за соседей и за дядюшку, то дело может осложниться. Во-первых, месть окажется долгой, а во-вторых, как Шейла ее осуществит? Станет капитаном вместо Брукса? Такая идея вовсе не нравилась Серову, да и была, наверное, нереальной. Конечно, у Шейлы Джин Амалии твердый характер, но вряд ли экипаж поднимет женщину на капитанский мостик.

То, что должно было произойти, он в общем-то представлял, помня о законах Берегового братства. Кроме того, Брюс Кук и Кола Тернан, ветераны из его команды, обменялись парой фраз, вполне подтверждавших эти соображения. Будет сходка, и пиратский круг решит, кто сделается новым главарем и сколько положено Шейле за аренду корабля – или, может быть, несколько офицеров сложатся и выкупят фрегат. По словам Кука, такой вариант был вполне возможен, если вспомнить о добыче, которую получат Тегг, ван Мандер, Садлер и Пил. Этих четверых Тернан и Кук считали наиболее реальными кандидатами, но Садлер казался им староватым, ван Мандер – не слишком умелым бойцом, а Сэмсон Тегг, при всех его достоинствах, мало понимал в шкиперском искусстве. Вывод напрашивался сам собой.

Ночевали на прежнем месте, у речного берега, за выстроенной испанцами оградой. Серов долго не мог уснуть, глядел в небо, слушал рокот воды и лесные шорохи, чье-то протяжное завывание, стоны жаб и далекий рык ягуара. Лежал под деревьями и, чтобы не думать о Шейле и нынешних смутных обстоятельствах, вспоминал о собратьях по несчастью.

Где они, что с ними? В каких временах и местах они затерялись? Он вдруг осознал размеры Земли, которая в его эпоху казалась совсем небольшой – ведь всю ее можно было облететь в течение суток, хоть по экватору, хоть через полюса. Но стоило погрузиться в прошлое на сотню или на тысячу лет, как масштаб планеты разительно менялся, и расстояния вновь обретали власть над скоростью. То, что в двадцатом веке требовало дней или часов, в девятнадцатом оборачивалось месяцами, а в более раннее время – годами и десятилетиями. Но сейчас и эти сроки являлись фикцией – ведь только при большой удаче можно было бы попасть из Европы в Китай или из Вест-Индии в Австралию и не расстаться при этом с жизнью.

Поистине планета была огромна! Но кроме множества стран и мест, культурных или диких, существовало множество эпох и времен, и с учетом этой хронологической последовательности размеры Земли возрастали стократно. Если, скажем, попасть в район Великих озер в двадцатом веке, очутишься вблизи Чикаго, Детройта или другого города, американского либо канадского; сдвиг на пару столетий означал, что в этих местах найдутся немногочисленные деревушки, а коль нырнуть поглубже, то кроме дремучих лесов и индейцев не обнаружится ничего.

И эти индейцы отрежут тебе голову в том самом пункте, где лет через пятьсот поднимется Музей естественной истории или отель «Чикаго-Хилтон». А может, не отрежут, найдя в пришельце какую-то пользу… Серов полагал, что два врача, Штильмарк и Наталья Ртищева, имеют больше шансов выжить, чем программист Понедельник и Линда Ковальская, экономист; врачи нужны повсюду, а люди, сведующие в математике, только в цивилизованных краях. У Кадинова, Губерта Фрика и Елисеева судьба могла оказаться нелегкой, если не было у них чего-то еще, кроме умения пачкать бумагу. В самом деле, какому примитивному племени или древнему народу нужен Игорь Елисеев, библиотекарь-эрудит и несостоявшийся писатель? В рабы эрудита, а то и в котел!.. Тем более что местных языков не знает и объясниться не может – ни с ирокезами, ни с ассирийцами, ни с латинянами или арабами… Наиболее жизнеспособным Серову казался Таншара, адепт экстрасенсорики и ловкий малый; этот, вероятно, знал пару-другую трюков, способных удивить и напугать, и, в общем, подходил на роль шамана. У папуасов или зулусов он мог бы стать большим человеком – если, конечно, не затопчут конкуренты…

Наконец Серов уснул, и снилось ему, что он едва прикрыл глаза, а кто-то уже трясет за плечо.

– Выступаем? – пробормотал он и сел.

Но до рассвета было еще далеко. Храп, доносившийся отовсюду, темное, усыпанное звездами небо и рдеющие угли костров подсказывали, что стоит глухая ночь.

– Не шуми! – прошипели ему в ухо, и он узнал голос Уота Стура. – Вставай, парень, и иди за мной. Тише иди, как корабельная крыса, что подбирается к салу.

Поднявшись, Серов надел перевязь со шпагой, сунул за пояс пистолеты и двинулся следом за боцманом, переступая через ноги, руки и тела. Они миновали изгородь, прошли шагов двадцать с ее наружной стороны и углубились в лес. Мрак под деревьями был непроницаем, но Стур шагал уверенно, и через пару минут перед ними замаячил тусклый огонек. Фонарь со свечой стоял на доске, положенной на корни могучей сейбы, и его мерцание едва разгоняло темноту. На ее границе смутно угадывались кусты, обрамлявшие этот оазис света, и фигуры трех человек, склонившихся друг к другу – так, что лиц их Серов не мог разглядеть. Сухая ветка хрустнула под его ногой, сидевшие приподняли головы, и он узнал Шейлу, Сэмсона Teггa и лекаря Росано.

– Сюда, поближе к нам, – произнес бомбардир, показав на заросшую мхами землю. Серов опустился рядом с Шейлой и вдруг почувствовал, как она прижалась к нему плечом. Пальцы девушки скользнули в его ладонь таким естественным, таким привычным жестом, будто она хотела сказать Теггу, Стуру и Росано: вот, смотрите!.. он мой, а я – его, и это не подлежит ни сомнению, ни обсуждению. Мир Серова, еще мгновение назад неустойчивый и зыбкий, сразу обрел стабильность; не домыслы и страхи лежали теперь в его основе, а твердая уверенность. Он мой, а я – его… Гибель Брукса ничего не изменила.

Казалось, трое пиратов не были удивлены. Боцман сделал каменное лицо, лекарь одобрительно кивнул, а Тегг, покосившись в их сторону, хмыкнул и сказал:

– Слава Иисусу, все в сборе. Ну, какие будут мнения, леди и джентльмены?

– Думаю, ван Мандер встревать не решится. – Росано пошевелился, и блики света скользнули по его впалой щеке. – Получит свои soldi, molto soldi[70], а к деньгам неприятности ни к чему. Да и кричать за него некому, даже вахта его не крикнет. Галлахер был предан капитану и сделает так, как ты скажешь, bambina[71]. – Лекарь посмотрел на Шейлу.

– Том? – с вопросительной интонацией произнес бомбардир.

– Старый, – проворчал боцман.

– Ему на покой пора, – согласилась Шейла.

– На покой он уже лет пять собирается, – заметил Росано. – Но в этот раз, пожалуй, и правда уйдет. Он с Бруксом долго плавал, а в старости привычки не меняются. Уйдет!

Лекарь пошарил во мхах, вытащил флягу с ромом, приложился к ней и пустил сосуд по кругу. Шейла отказалась, а Серов хлебнул. Спиртное взбодрило его, позволив сбросить остатки сна.

– Верно насчет Садлера, – молвил Тегг, вытирая губы. – Лет двадцать, даже пятнадцать назад это был бы капитан! Гореть мне в аду! Я первый бы крикнул и за ним пошел…

Росано поджал тонкие губы.

– Что говорить о прошлом! Пятнадцать лет назад Морган был жив, а при нем – три дюжины командиров, любого выбирай… А нынче кроме Пьера Пикардийца и Неда Скотта с «Бристоля» никого не осталось, и оба они не из лучших. Так что, Сэмсон, деваться некуда – или ты, или Пил.

Это они капитана выбирают, мелькнуло у Серова в голове. Как в будущем, так и сейчас, вопросы преемственности власти решались кучкой посвященных, умевших направлять энергию народных масс в желательную сторону. Такая теневая процедура была отработана в глубокой древности и без существенных перемен использовалась при выборах афинских стратегов, секретарей и президентов, глав финансовых корпораций или, как в данном случае, вождя пиратской шайки. Прежде Серову не доводилось участвовать в подобных келейный советах, но как человек, воспитанный в демократической стране, он мог предвидеть, что скоро речь пойдет о черном пиаре и расстановке сил.

Так оно и случилось.

– Вахта Дойча крикнет за помощника, – сказал Стур. – И половина ублюдков Тиррела тоже. Да и за Галлахеровых парней я бы не стал ручаться. Чарли, конечно, их крепко держит, но каждой пьяни пасть не заткнешь. Тому же Мортимеру или Алану Шестипалому.

Рука Шейлы напряглась в ладони Серова.

– Это будет четыре дюжины, – промолвила она. – За Teггa крикнут канониры, Галлахер и Тиррел с верными людьми, братья Свенсоны с приятелями… Дюжин пять наберется. Как ты считаешь, Эндрю?

Она пыталась втянуть его в разговор, но предпочтения корсаров были Серову неизвестны. Слишком недолгое время он пробыл с ними, и в этот период власть капитана казалась незыблемой. В разговорах, что велись на берегу, подальше от палубы «Ворона», Брукса могли сравнить с Грамоном или Дэвисом, и это сравнение было не в его пользу; с другой стороны, и Дэвис, и Грамон, и все другие великие вожди Берегового братства давно уже числились в покойниках и на место Джозефа Брукса не претендовали.

Серов обнял Шейлу за плечи.

– Я считаю, – сказал он, – что шансы примерно равны, и это очень плохо. Неопределенная ситуация часто разрешается не законом, а насилием. Корабль у нас один, его не разделишь, по-доброму не разойдешься… И может получиться так, что одна половина команды набросится на другую.

После этих слов наступило молчание. Росано хмурился, боцман то стискивал, то разжимал мозолистый кулак, а в глазах Teггa играли кровавые отблески свечи, горевшей в фонаре. Серову внезапно вспомнилось, как бомбардир пристрелил испанского капитана – там, на безымянном острове, где полгода назад делили добычу. Тегг сделал это без колебаний, и, наверное, сейчас его не слишком пугала мысль о кровавой смуте. Он посмотрел на лекаря, будто ожидая от него совета, но тот лишь пробормотал загадочное: «Silent leges inter arma»[72] – и смолк.

– Дьявольщина! Может, и правда выбить Пилу дырку в башке, и дело с концом? – Тегг бросил взгляд на Шейлу. – Корабль твой. Тебя это устроит?

Девушка вздрогнула.

– Нет. Такого дядя не захотел бы. И я не хочу. Резня между своими…

– Бывало, и не раз, – заметил Тегг. – Верно, Джулио?

– Верно. Но вот я что подумал… – Хирург прикоснулся к длинному носу. – Пил из знатных… офицер короля, белая кость, голубая кровь… Если на этом сыграть? Такие люди не очень нравятся нашим голодранцам. А ты…

– А я – бывший королевский сержант артиллерийской службы, и об этом, клянусь преисподней, знает каждый висельник в команде, – закончил Тегг. – Что вспоминать о былом? Теперь мы все сравнялись, все каторжники и уголовные хари. Так что давай положимся на милость Господа и решим, кто первый за меня крикнет.

Стур шевельнулся, но лекарь положил руку ему на колено:

– Лучше я, Уот. От тебя они видели зуботычины да пинки, ты их поносишь и шпыняешь, а я исцеляю их раны и потчую ромом. Еще за их души молюсь… Ты уж прости, Уот, но lingua[73] у меня тоже лучше подвешен. Я крикну.

– Решено, – промолвил Тегг и перевел глаза на Серова. – Ты, Эндрю, станешь вторым помощником и заменишь Садлера. Только торопить я его не хотел бы… Подождешь, как договорились?

Договорились с кем? – подумал Серов. Наверное, не с покойным Бруксом, а уже с его наследницей… Ощутив пожатие пальцев Шейлы, он наклонил голову.

– Подожду. Пусть старик на пенсию выйдет по собственной воле.

– Тогда все. Разошлись.

Тегг поднялся и взял фонарь, но Шейла придержала его руку:

– Оставь. Мы тут еще посидим.

Кто такие «мы», пояснений не требовало, и бомбардир, а вслед за ним боцман и хирург, молча исчезли в темноте. Мрак придвинулся ближе, будто почуяв, что голоса людей его не отгоняют, и вместе с ним пришли лесные звуки, скрип деревьев, шорох каких-то существ, птиц или змей, таившихся в кронах, стрекот бесчисленных насекомых. Воздух был душен и пах гниющими листьями, от земли поднимался влажный пар, но щека Шейлы, когда Серов прижался к ней своей щекой, оказалась свежей и прохладной. Он расстегнул пуговицы на ее безрукавке, приник лицом к тонкому полотну рубахи – только оно отделяло сейчас губы Серова от нежной и упругой девичьей груди. Шейла задрожала, ее дыхание сделалось хриплым, глубоким, руки обвили шею Серова, но вдруг, с полустоном-полувздохом, она отшатнулась и шепнула:

– Не сейчас, Эндрю, милый, не сейчас… Девой Марией клянусь, никому, кроме тебя, я не достанусь… Но в эту ночь не время… не время, понимаешь? Грех! Дядя Джозеф сейчас там, вместе с отцом и мамой, – она показала на небо, – и все они смотрят на нас. Нехорошо, если мы будем думать только о себе через день после дядиной смерти. Для кого-то он был разбойник и злодей, а для меня… для меня… Серов прижал ее к себе:

– Я понимаю, девочка. Ты права, не время сейчас и не место. И постель к тому же неподходящая. Я бы в этом лесу раздеться не рискнул.

Шейла вытерла глаза и тихо рассмеялась.

– Тогда застегни мою одежду… нет, верхнюю пуговицу можешь оставить… и можешь там поцеловать… один раз… ну, еще один… А теперь слушай. – Ее дыхание коснулось виска Серова. – Слушай, милый! Все не так просто, как думает Тегг. Пил не отступится, даже если большинство крикнет за Сэмсона. Пил и тогда не отступится, я знаю!

– Он так хочет стать капитаном?

– Не только. Я теперь богатая наследница.

– Вот как… – медленно протянул Серов, чувствуя, как напряглись его мышцы. – Твой дядя сказал мне об этом – ночью, несколько дней назад, когда мы с ним беседовали… Сказал, что Пил джентльмен и он к нему приглядывается.

– Ну, а Пил приглядывается ко мне. Давно, уже пару лет. И не потому, что я богата, не ради плантаций и корабля, и даже не ради денег. То есть не только ради денег… Девушки такое чувствуют, понимаешь? Он говорил с дядей… говорил, что хочет на мне жениться… Еще говорил, что он преступник в Англии и Франции, а в германских землях никто его преследовать не будет, так что можно возвратиться в Старый Свет. Там нужны опытные офицеры, а императору[74] служить еще почетнее, чем английскому королю. Если вернуться с женой и деньгами и купить поместье где-нибудь в Саксонии, император мог бы сделать его бароном, и тогда…

– Какое совпадение! – перебил Серов. – Я тоже хочу вернуться в Старый Свет с женой и служить императору – только другому, российскому. И знаешь, солнышко, у меня перед Пилом два преимущества: во-первых, я уже маркиз, а это никак не ниже барона, а во-вторых, любишь ты меня, а не его. Или я в чем-то ошибся?

Сладкие губы Шейлы были ему ответом.

– Ты странный… – шептала она, обнимая Серова. – Ты хочешь быть таким, как все, и теперь у тебя хорошо получается, но я же вижу, вижу… Твои песни и твои слова… Ты не так говоришь, не так ходишь и смотришь не так… Здесь смотрят как голодные псы или как хитрые обезьяны, а ты человек, милый… ты такой, каким Господь повелел быть человеку… не сквернословить, не убивать зря, не стяжать богатств, а идти к ближнему с добром… Разве могла я выбрать кого-то другого? Только тебя, тебя… выбрать тебя, любить и хранить, ибо ты не от мира сего…

«Верно, – подумал Серов, целуя ее веки, – я из другого мира, девочка. Когда-нибудь я расскажу тебе о нем. Любовь открывает глаза на многое, что безразличный взгляд не видит, любовь позволит тебе поверить и понять. Ты станешь единственной на всей Земле, кто знает тайны будущего… Вот мой дар, родная, но я еще не готов его преподнести. Я еще не решил, какие тайны открою. Ведь среди них есть такие страшные!»

– Расскажи мне, – потребовала Шейла, – расскажи мне о себе. О том, где ты вырос и где учился, как жил в своей Нормандии, в каких краях бывал, кого любил, кого ненавидел. Расскажи, я хочу знать! – Может, я лучше спою? – предложил Серов, но Шейла была неумолима. И он, вздохнув, стал сочинять историю о древнем замке, о странствиях по нормандским городам, из которых помнились только Шербур, Гранвиль и Кан, об отце-маркизе и страстной его любви к матушке, к девице Бриджит Бардо, белошвейке из Шербура, где, как известно, девушки так красивы, что ни в сказке сказать, ни пером описать…

Сход собрался на площади Пуэнте-дель-Оро, между зданием церкви и домом покойного коменданта. Сутки, что истекли после возвращения отряда, доставившего новые сокровища, а с ними – печальную весть, были беспокойными; ночью корсары тянулись поближе к кострам, пили, шептались, слушали горлопанов, осмелевших в темноте, а днем бродили среди руин, резали уже ненужных мулов, жарили мясо и снова пили и шептались. По мере того как спадал полдневный зной и удлинялись тени, шепоты стихали, зато кучки, сгрудившиеся здесь и там, делались больше; к четверым подходили пятый и шестой, две группы сливались вместе, и вот уже дюжина человек садится у церкви или у комендантского дома. Эти два строения являлись как бы центрами поляризации для тех, кто твердо встал на ту или иную сторону, но человек тридцать еще бродили между ними, полные сомнений и колебаний. У церкви сидела Шейла в компании братьев-датчан, Рика, Боба и Кактуса Джо, и здесь собирались канониры, а также некоторые из людей Тиррела и Галлахера. Но другие из этих же ватаг стояли напротив вместе с вахтой Дойча и, судя по хмурым лицам и настороженным глазам, не желали отступать. Тот, кто поддержит нового капитана, мог рассчитывать на его благодарность и благосклонность, что понимали все, от ветеранов разбойного промысла до тех, кто еще год назад стрелял быков на Гаити.

Серов и два его подельника избрали позицию на равном удалении от церкви и дома коменданта. Случилось это не само собой – в какой-то миг хитрец Мортимер притормозил и ловко бросил якорь в нужном месте. Видимо, ему хотелось соединиться с теми, кто окажется удачливей, и притащить с собой тупицу Хенка и внебрачного сынка маркиза. Три голоса, три глотки, три ножа кое-что весили в раскладе сил – ведь людей в команде «Ворона» было немногим больше сотни.

– Дерьмо этот Пил. На доску бы его поставить и за борт проводить, – негромко разглагольствовал Морти, озираясь по сторонам. – Прах и пепел! Ты помнишь, Эндрю, как он нас помыться отправил? Помнишь, Хенк? Три раза под килем! Это вам не хрен собачий! Это, знаешь ли…

– Шесть, – сказал Серов.

– Что – шесть?

– Вас с Хенком три раза протянули, а меня – шесть. И было велено не торопиться.

– Точно! Вот сволочь блохастая, жентельмен недорезанный! Станешь за такого горло рвать, так он тебя же потом в нужник запихает… Верно, парни?

Хенк промычал неразборчиво, а Серов кивнул, глядя, как в середине площади, у креста и пальм, собирается начальство. Тут были все офицеры «Ворона», Эдвард Пил, ван Мандер, Садлер, Тегг, Росано, а с ними боцман Стур и предводители рангом помельче, Дойч, Галлахер и Тиррел. Все в лучших своих одеждах и при оружии.

– Тегг, однако, тоже гадина и в деле морском ничего не смыслит, – задумчиво произнес Мортимер. – Не положу охулки, из пушек он мастак палить, но ежели в море ему довериться, враз очутишься вместо Тортуги в Гаване, под крепостью черножопых. Пил, пожалуй, надежнее…

– Чем тебе Тегг не угодил? – поинтересовался Серов.

– Как же! На рудник меня не взяли, а почему? Тегг Старику напел, что я не такой бугай, как вы с Хенком, и пушки мне таскать невмочь! Вранье! Да я бы за прибавку к доле пер эти пушки отсюда и до самых райских врат! Я бы и порох дотащил, чтоб эти ворота разнести! Я…

– Не богохульствуй, задница Господня, – сказал Хенк. Мортимер торопливо вытащил из-за пазухи крестик на засаленном шнурке, поцеловал его и буркнул:

– Прости Отец Небесный… дьявол попутал или моча в голову стукнула… Ну, а что до капитана, так, может, и Тегг сгодится, если никого получше нет. Или все же за Пила крикнуть?

– А кто нас велел под килем таскать? – напомнил Серов.

– Ну, так за дело! Так нам и надо, вшивым паразитам! А боец он лихой… И деньги считать умеет, и знает, где они водятся и как их добыть. Хотя и Тегг, конечно…

– За Teггa надо крикнуть, – с авторитетным видом вымолвил Серов. – Тегг свой в доску парень. С ним будем по уши в баксах сидеть… то есть в дублонах и дукатах. А Пил из благородных и богатых, эти делиться не любят, все под себя гребут. Такой уж у них менталитет, я точно знаю.

– Мен… чего?.. – переспросил Мортимер, но тут боцман ударил в колокол, который притащили с корабля, и все разговоры стихли. Корсары придвинулись ближе, офицеры и сержанты стояли в их кольце тесной кучкой под большим крестом и пальмами в центре площади. Стур, шагнув вперед, сунул ладони за пояс, откашлялся и произнес:

– Пасть не разевать, пока не закончу. Кто не вовремя раскроет, подавится зубами. Заорете, когда я дам сигнал. – Он хмуро оглядел собрание, прищурился на солнце, висевшее низко, над самой церковной крышей, и сплюнул себе на сапог. – Значит, так, парни, есть новость хорошая и новость плохая. Том Садлер сказал, что меньше тысячи серебряков никто не получит, а у тех, кто шастал на рудник, выйдет даже тысяча пятьсот. И все эти денежки уже в трюме «Ворона», и вес у них такой, что наша лоханка на ладонь осела.

Одобрительный гул прокатился по рядам корсаров, и боцман переждал его без ругани, видно решив, что искренняя радость субординацию не нарушает.

– Теперь плохая новость, и ее вы все уже слышали: наш Старик пулю поймал. Да смилуется Господь над ним и пропустит в рай его душу! – Стур размашисто перекрестился, и все офицеры и окружившие их Береговые братья повторили этот жест. – Стало быть, нужен нам новый капитан и предводитель, и за кого вы громче крикнете и бросите метку, тому на мостике и стоять. Тому, значит… Эй, Джек Астон! Ты чего лапу тянешь, вор кладбищенский? Или я толкую непонятно? Или башка от дум разъехалась?

– Вопрос, мастер Стур! – Поднялся бородатый пират в алой косынке. – Вопрос! Что сказал Старик? То есть какая была его последняя воля?

– А ничего он не успел сказать. Пуля сюда попала, – Стур хлопнул себя по загривку, – и он сразу окочурился. И все вы знаете, что никаких разговоров о том, кто его когда-нибудь заменить, не велось. Ни прежде, ни в последние дни. – Переждав секунду-другую, боцман закончил: – Ну, кричите! По закону Берегового братства всяк из вас может предложить в капитаны или себя самого, или кого-то из команды. Кричите!

– Садлер! – тут же донеслось от дома коменданта. – Том Садлер!

– Садлер, Садлер! Садлера хотим! – послышались редкие выкрики, но основная масса их не поддержала. Наступила тишина, и вдруг за спиной Серова кто-то рявкнул:

– Даешь ван Мандера!

– Точно, – сказал Мортимер и завопил во всю глотку: – Ван Мандер, ван Мандер!

Имя шкипера подхватила еще пара дюжин человек, оравших минуты две, после чего вопли как отрезало.

– Ты разве за ван Мандера? – спросил озадаченный Серов, наклонившись к Мортимеру.

– Вовсе нет, однако поуважать стоит, – ответил подельник. – Том староват, задержится недолго, а с ван Мандером нам еще плавать и плавать. Видишь, зыркает туда-сюда, запоминает, кто за него кричал… Пусть и меня помнит. А крикну я потом за Teггa. Или за Пила.

– Ну-ну… Ушлый ты парень, политичный. Парламент без тебя плачет.

– Какой еще парламент?

– Российский, – со вздохом пояснил Серов. – Вся Государственная дума. В ней, конечно, свои клоуны есть, но лишний никогда не помешает.

После ван Мандера поуважали Стура, затем всех трех сержантов, выкрикивая поочередно их имена. Тем временем солнце опустилось за церковную крышу, длинные тени от колокольни, креста и пальм легли на площадь, и Стур послал людей за факелами. Их принесли из дома коменданта, но зажигать не стали – наступившие сумерки скрадывали лица, но фигуры людей были еще видны. Серов заметил, что отцы-командиры уже не стоят тесной кучкой, а растянулись полумесяцем: с одной стороны Росано, Тегг и Галлахер, с другой – Пил и Дойч, а между ними Тиррел, Садлер и ван Мандер. Боцман по-прежнему стоял впереди, рядом с подвешенным к шесту колоколом. Толпа пиратов придвинулась еще ближе, и теперь от предводителей их отделяло не больше десятка шагов. На таком же расстоянии от Серова оказались Шейла и охранявшие ее люди. Боцман ударил в колокол:

– Ну, пошутили, и будет! Кричите по новой! Словно дождавшись нужного сигнала, Джулио Росано запрокинул голову, напрягся и завопил:

– Тегг! Тегг! Тегг!

Сложение у хирурга было субтильное, голос в обычное время скорее тихий, чем громкий, но при нужде умел он кричать гнусаво, протяжно и оглушительно, как пароходная сирена. Возможно, то был особый ораторский прием, коему обучали в Падуанском университете, приберегаемый для научных диспутов и публичных молебнов. Если так, то Росано владел им в совершенстве.

– Тегг! Тегг! Тегг!

Десятки голосов со стороны церкви подхватили этот вопль, но от дома коменданта дружно откликнулись:

– Пил! Пил! Пил!

Некоторое время пираты надсаживали глотки, одна партия старалась перекричать другую, но силы, похоже, были равны. Те, кто колебался и никакого решения еще не принял, вели себя по-разному, как и подельники Серова: Хенк молчал и обалдело крутил лохматой башкой, а Мортимер один раз выкрикивал имя Teггa, а другой – Эдварда Пила. Серов кричал во всю мочь, одновременно наблюдая за предводителями; в какой-то миг он заметил, как Пил повернулся к Дойчу и что-то ему прошептал.

Раздался удар колокола, и вопли смолкли.

– Так не пойдет, парни! – недовольно прорычал Стур. – Чего вы хотите, навоз черепаший? Или будем метки бросать да считать, или жребий метнем?

– Пусть скажут! – послышался крик из задних рядов. – Пусть скажут, а мы послушаем!

– Пусть! Пусть! – согласным воплем отозвались две партии, и Тегг, перехватив инициативу, тут же выступил вперед. Вместе с ним шагнули Росано и Галлахер, и теперь все трое стояли неподалеку от Шейлы и ее охраны, явно давая понять, кто их поддерживает.

– Вы меня знаете, – начал Тегг, – и помните, сколько лет я проплавал со Стариком. Больше, чем осталось зубов кой у кого из вас! – Он повысил голос. – Кто скажет, что я потратил даром хоть одно ядро? Хоть раз промазал и влепил не в борт испанцу, а в Божий свет? Лишил кого-то доли, хоть одного серебряка? Скрыл хоть единую монету или наказал без вины какого-то сукина сына?

Пираты одобрительно загудели, Мортимер завопил: «Тегг! Тегг! Это он, наш Сэмми!» – но тут же сник под грозным взглядом боцмана. Сумерки сгустились, Стур велел зажечь факелы, а бомбардир, вытянув руку к небу жестом клятвы, произнес:

– Господь видит! Если я стану капитаном, обещаю, что будет добыча и будет справедливость. Каждый получит свое по закону Берегового братства: все мои помощники, и каждый член команды, и мисс Шейла Брукс, владелица корабля. И никого зря не накажут, и будет порядок на палубе!

Опустив руку, Тегг отступил. Секунду царило молчание, затем корсары разразились ликующими криками, и Серов было решил, что дело в шляпе. Кое-что, однако, показалось ему подозрительным: Дойч, стоявший рядом с Пилом, исчез, и у веранды комендантского дома наметилось какое-то неясное шевеление. Факелы там не горели, и он видел лишь смутные тени, скользившие взад и вперед, да слышал легкий стук, который, впрочем, скоро прекратился. Пил, не обращая внимания на эту суету, дождался, когда боцман снова ударит в колокол, и вымолвил:

– Вы послушали Сэмсона Teггa, и я согласен, что бомбардир он меткий, но место ему не на квартердеке, а на пушечной палубе. Он много чего вам наобещал, но дать больше, чем обещано, не сможет. А обещания – это слова. Слова о добыче, порядке и справедливости… Только слова! А я – я не обещаю, я даю! Даю каждому из вас полуторную долю, а тем, кто взял рудник, – двойную! Каждому еще по пятьсот песо, по сто десять английских фунтов! Это не пустая болтовня, а звонкая монета, которую можно потрогать и опустить в карман! Это деньги… Деньги! – прорычал боцман, круто поворачиваясь к Пилу. – А где ты их возьмешь, почтенный сэр? В заднице своей матушки? Еще шестьдесят тысяч песо для команды?

Пил положил руки на пистолеты, торчавшие за поясом, и холодно усмехнулся:

– Где возьму – моя забота, но от капитана Эдварда Пила каждый получит деньги в эту ночь. Прямо сейчас!

Воздух содрогнулся от оглушительного рева, и Серов понял, что они с Теггом и Шейлой почти проиграли. Мортимер, потянув за собой Хенка, решительно двинулся к комендантскому дому, как и прочие сомневавшиеся; теперь они топали ногами и орали в унисон: «Пил, Пил! Наш парень Пил! Пила в капитаны!» Две трети команды, заслышав звон серебра, разом встали на его сторону, и перетянуть кого-нибудь из них обратно было непростой задачей. Но если не справиться с этим, последствия будут ужасны. Серов уже видел, как Эдвард Пил, перешагнув через его окровавленное тело, тащит Шейлу в капитанскую каюту, срывает с нее одежду и швыряет в койку. Так оно и произойдет, понял он, произойдет в эту же ночь, когда защитники Шейлы будут мертвы, а экипаж перепьется. И Пил получит все – и корабль, и девушку, и ее деньги.

Он двинулся поближе к Шейле под грохот колокола, в который колотил боцман Стур. Перемещение корсаров прекратилось, шум и рев постепенно стихали, и наконец сквозь них пробился голос Росано. Воздев к небу кулаки, он пронзительно вопил:

– Не по закону! Это не по закону Берегового братства!

– Не по закону! – одновременно выкрикнули Тегг и Галлахер.

– Это подкуп! – орал Росано, тыкая в Пила пальцем. – Ты бывший королевский офицер! Привык, наверно, что в Лондоне все покупается и продается! Мерзавец! Тут тебе не двор Вильгельма! Тут…

– Я лучше знаю, что тут такое, – спокойно произнес Пил и, выхватив пистолет, разрядил его в грудь хирурга.

Дальнейшее перемешалось в сознании Серова, будто он очутился в страшном сне. Он видел, как от дома коменданта двинулась шеренга мушкетеров, как сверкнули вспышки выстрелов, как упали Галлахер и Тегг, как Хейнар бросился на Пила и тоже рухнул, обливаясь кровью, как Стур, схватив колокол, разбил голову одному из стрелков, как Томас Садлер что-то закричал, вращая тесаком над головой. Какой-то верзила надвинулся на него с поднятой саблей, он выстрелил прямо в скалившую зубы рожу и рванулся к Шейле. Она склонилась над Росано; воздух хрипел в горле хирурга, из пробитой груди сочилась кровь.

– Эндрю! Что делать, Эндрю? Он еще жив… Видишь, он дышит…

Серов поднял Росано на руки.

– Я его понесу. Собирай своих людей, милая, кого сможешь. Уходим!

– Уходим? Куда?

– К реке, на пристань. Там лодки и баркасы. Быстрей, иначе нас всех перебьют!

Он отступил в темноту, за линию факелов, и Шейла, выкликая имена боцмана и братьев-скандинавов, бежала за ним. Кто-то перегнал Серова у разбитых ворот крепости, на пристани раздался чей-то знакомый голос, оравший: «Баркасы не трогай, задница! В шлюп, придурок!» – потом рядом возник Кола Тернан, подхватил тело Росано за плечи, помог нести. Тегга, кажется, тащили за ними, но кто, Серов не мог разобрать – то ли Хрипатый Боб, то ли Рик Бразилец. Тегг грозил отомстить и ругался по-черному – значит, был в сознании. Позади, на озаренной факелами площади, слышались редкие выстрелы, скрежет клинков, стоны раненых и крик Эдварда Пила: «Где она? Где? Искать девушку, ублюдки! Тысяча песо тому, кто найдет!»

Никто не найдет, злорадно подумал Серов, шагая с пристани на палубу шлюпа. Никто не найдет и не отнимет!

Они с Тернаном опустили лекаря на палубные доски, и Шейла, рванув подол рубахи, прижала тряпицу к груди раненого. «Канат рубить! – рявкнул над головой Серова боцман. – Поднять парус! Боб, к штурвалу!» Затем шлюп тряхнуло на речной волне и потащило вниз по течению.

Вниз, вниз, вниз по реке Ориноко, подальше от разоренного испанского городка, от его блистающих сокровищ, от могилы Джозефа Брукса, от его людей, вцепившихся друг другу в глотки.

Вниз, вниз, вниз…