"Патроны не кончаются никогда, или Записки охотника на вампиров" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил)

Засада

Крепко меня скрутило. Свалился я под каким-то забором и корчился полчаса, только что землю не грыз. Потом встал шатаясь и понял, что зверски голоден. Должно быть, метаморфозы в упыря и обратно отняли массу сил, как и пребывание в вампирном обличье. А что я принял за все это время? Только литр чьей-то кровушки… Вспомнив об этом, я содрогнулся от отвращения.

Желудок, однако, требовал свое и тут же напомнил мне, что близко Павелецкий вокзал, а при нем – куча шалманов, открытых днем и ночью. Туда я и поскакал – вернее, поплелся нога за ногу. Видок у меня был еще тот – в измятом пыльном пиджаке, в мокрых штиблетах и штанах, до колен перемазанных грязью. Но хоть золотое шитье уже не сверкало и пуговицы не блестели, на бомжа или нищего я не походил, а выглядел как новый русский после пьяной оргии. Можно было думать, что меня вышвырнули из шикарного клуба, а до того мордовали в сортире, сунув ногами в унитаз. Обычное дело для нынешних времен!

В пятом часу утра я доплелся до привокзальной площади, обозрел харчевни и выбрал павильон узбекской ориентации под вывеской «Шаверма „Ташкент“. Но внутри сидел за стойкой не узбек, а русский дядька в последней стадии ожирения – очевидно, ночной дежурный по шашлыкам и хычинам. Сидел, прихлебывал пиво из внушительной кружки, мусолил журнал с голыми бабами и поглядывал в закрепленный над стойкой телевизор. Развлекался, в общем. Посетители были ему нужны как прошлогодний снег.

Плюхнувшись на стул, я вытащил из бумажника тысячную купюру и помахал ею в воздухе.

– Шашлык есть, приятель?

– Нет шашлыка, – сообщил толстяк, спрятав журнал под стойку и оторвавшись от телевизора.

– Тогда тащи кебаб.

– Кебаба тоже нет. Рано! – Толстяк зевнул.

– Табака, чебуреки, сациви, купаты?.. – с надеждой перечислил я. От голода мутилось в голове, а кишки играли похоронные марши.

– Это не у нас, за этим иди в «Казбек». Но у них еще закрыто, – буркнул дядька, посматривая на меня с явной неприязнью.

– А что есть?

– А ничего.

Я молча проклял столичный сервис, вытащил последний метательный нож и сказал:

– Тогда придется бекону нарезать. Из твоей ляжки!

– Но-но! Знаем мы таких! – Дядька схватился за мобильник.

– Шутка! – пояснил я и спрятал ножик. – Но учти, в каждой шутке таится доля правды. Так что у нас есть?

– Тут шаверма, шавермой и кормим. Это есть. Вчерашняя, холодная.

– Тащи!

Толстяк заворочался, достал из-под стойки блюдо с курятиной, положил кусок на тощий блин, свернул блин фунтиком. Пахло все это не очень аппетитно, но у меня аж слюнки потекли.

– Сюда! – выкрикнул я. – Все сюда тащи, без своих художеств! И поживее!

Он принес блюдо с курятиной и стопкой блинов, взял деньги, юркнул за стойку, но в ящик уже не смотрел, а уставился на меня – глядел, разинув пасть, как исчезают мясо и блины. Мой желудок наполнялся, кишки уже не играли похоронный марш, мысли не путались, но кружились медленно, лениво, сонно. Проглотив последний кусок, я откинулся на спинку стула и блаженно улыбнулся толстяку.

– Сдачи не надо, приятель. Возьмешь за постой. Я тут у тебя слегка вздремну.

Веки мои смежились, но мысли, хоть и текли они неторопливо, еще не уступили сну. Я подводил итоги акции. С одной стороны, она провалилась, ибо никаких сакральных тайн я из карлика не вытряс. Но все же он назвал мне заказчиков Вырия, и это был полезный результат – даже не в том смысле, чтобы за Кольку отплатить, а исходя из общих стратегических соображений. Упыри высокого ранга нечасто попадаются Забойщикам, а уж разговорить их и выяснить, ху из ху в вампирской иерархии, не удается почти никогда. Если бывают они откровенны, как мамзель Дюпле, то после этого ты уже не Забойщик, а хладный труп. Так что с Пол Потом мне повезло. Я знал теперь главарей поименно, и это были не Джавдет, не Форд, не Катька Винтер и не Щекотило. Три сановные персоны: графиня, герцог и полтавский секретарь. Магистр за такую информацию орден мне пожалует! Это во-первых, а во-вторых, чувствовал я, что на всяких Щекотил и Фордов размениваться не стоит – известно им не больше, чем покойничку Харви, а мне другая добыча нужна. Что полностью отвечало планам мести за Колю Вырия. Я еще не знал, как доберусь до тройки главных упырей, об этом еще надо поразмыслить, но дело не безнадежное. В конце концов, есть у меня союзник в их стане, раб божий Пафнутий!

Под такие мысли я задремал, а потом и заснул. Сплю я обычно вполглаза, но тут разморило меня после еды, превращений и приключений. Так что, судари мои, признаюсь со стыдом: проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечи.

Это был наш славный комиссар Фурсей, а вокруг меня стояли четверо обломов с автоматами. Как и положено, в бронежилетах, тонированных шлемах и шипастых наплечниках. В общем, тот же театр, что в «Дозе», действие второе. И свою реплику Фурсей начал с тех же слов:

– Так-так! Ну и что мы здесь имеем? Трупов, правда, нет, но герр Петер Дойч – вот он, и, как всегда, в кровище.

– В какой кровище, синьор комиссар? – пробормотал я спросонок. – Грязноват малость, что есть, то есть, а крови чужой – ни капли!

– Ах, простите, мистер Дойч! – Фурсей издевательски осклабился. – Пиджачок на вас такой красный-красный… А я-то подумал – кровь! Наши извинения… – Тут он кивнул своим мордоворотам. – Наручники на него, живо! Все железяки, что прячет по карманам, – на стол! Попался, гаденыш! И журналюги с тобой нет, заступиться некому!

Сопротивления я не оказывал. Щелкнули наручники, из моего пиджака вытащили флягу, мобильник, ножны с клинком, ключи от машины, последний метательный нож, кистень, бумажник и прочее имущество. Когда свалили все на стол, я окончательно проснулся и полюбопытствовал:

– И что это значит, бвана комиссар? Ну-ка, предъявите мне обвинение и зачитайте текст о правах.

– Обвинение тебе? – Фурсей снова ухмыльнулся и ткнул в сторону висевшего над стойкой телевизора. – Вот тебе обвинение, стервец! В пятый раз передают, с восьми утра! А сейчас уже без четверти десять!

На экран выплыли Кремлевская стена, Спасская башня, зал, полный танцующих пар, накрытые столы, шеренга официантов в черных фраках. Затем появился диктор.

– Передаем экстренное сообщение полиции. Минувшей ночью совершено разбойное нападение, жертвами которого стали члены Российской ассоциации скотопромышленников и их гости, собравшиеся на традиционный корпоративный банкет. Два преступника, проникнув в здание, убили известного нигерийского коммерсанта Пичу Вомбу, которому столица обязана новой сетью продуктовых супермаркетов. Предполагаемая причина – месть со стороны структур, которым предприниматель отказался платить за покровительство. Один из нападавших был уничтожен охраной, другому удалось скрыться. Его имя установлено – это Петр Дойч, рецидивист и известный криминальный авторитет. В Москве введен план-перехват. Преступник вооружен и очень опасен.

Появилась моя фотография. Зверская перекошенная харя… Очевидно, кто-то щелкнул меня в момент острой зубной боли или несварения желудка.

Не сказать, чтобы я был очень удивлен. Только подумал: быстро сработано!

Фурсей усмехнулся с торжествующим видом и помахал мужику за стойкой:

– Благодарю за бдительность, гражданин!

– А награда? – молвил толстяк. – Мне положена награда!

– Непременно будет. Мое слово что банковский вексель! – Тут комиссар повернулся ко мне и врезал кулаком по почкам. – На выход, гнида! Права я тебе в «воронке» зачитаю.

Но я не двинулся с места.

– Не спешите, мсье Фурсей. В бумажнике документ от моего заказчика. Советую взглянуть.

Недовольно сморщившись, он полез в бумажник, вытащил сложенный вчетверо лист, развернул и прочитал рескрипт митрополита. Его щеки пошли красными пятнами.

– Хотите потягаться с Богом, святой церковью и ее адвокатами, Фурсей-сан? – спросил я. – Давайте, давайте. Первым делом они изучат в присутствии прессы челюсть нигерийца и выяснят, что он за тварь. Потом примутся за наших милых скотопромышленников, а там и до их покровителей дело дойдет. Какой наметится процесс! Мировая сенсация! Я уже вижу заголовки: полицейские хватают Забойщика, проникшего на шабаш вампиров!.. РАСП – сборище упырей!.. Продажный комиссар крышует монстров!.. Вурдалаки в древнем Московском Кремле!.. Ну, и далее в том же роде.

Фурсей скрипнул зубами.

– Да я тебя…

– Ничего ты мне не сделаешь, козел сраный, – сказал я. – Как говорил Фидель: «Но пасаран!»

Пару секунд он поедал меня злобным взглядом, потом кивнул своим молодцам, бросил: «Снять браслеты!» – и вышел вон. Щелкнули замки, и с моих запястий свалились наручники. За стеклянной стенкой павильона взревел мотор, по-по исчезли, и мы с толстяком остались наедине.

– А моя награда? – обиженно протянул он.

– Сейчас получишь.

Я выхватил клинок, и первым ударом разрубил телевизор, а вторым – стойку. Потом прицелился, чтобы разрезать толстяку штаны, но тут заверещал мой мобильник.

– Убирайся, кабан! – прорычал я, делая шаг к телефону. Дядька пискнул и исчез.

Звонил мой партнер, и голос у него был тревожным.

– Петр, ты где? Тут такое объявили… Полиция тебя ищет.

– С по-по я уже разобрался. Нахожусь у Павелецкого и собираюсь домой, – сообщил я. – Ты что трезвонишь, дружище? Из-за этой дурацкой объявы?

– Н-нет… не только… – Он откашлялся и лихорадочно зашептал в трубку: – Какие-то типы у нас во дворе… я их в окно вижу… очень подозрительные… рыл восемь или девять… Дергали дверь в твой подвал… сейчас в подъезд сунулись… один по водосточной трубе полез… Слушай, Петр, я…

– Не бойся, – сказал я, чувствуя, как по спине поползли ледяные мурашки. – Продержись пять минут, десять… под кровать залезь, в шкаф спрячься… Из Гильдии к тебе приедут.

– Хорошо.

Он отключился, а я стал названивать магистру. На такси я бы приехал домой минут за двадцать и безнадежно опоздал. Магистр мог добраться быстрее, и не один, а с солидным подкреплением.

Как всегда, он был на месте и рявкнул в трубку:

– Дойч? Что про тебя по ящику несут? Какого хрена?..

– Рапорт будет представлен через полчаса, Михаил Сергеевич, – доложил я. – Нахожусь не дома, а в Берендяевском вроде меня поджидают. Там приятель мой, Разуваев, журналист. Беспокоюсь, как бы к нему не полезли.

– Ясно. Выезжаем, – произнес магистр. Раздались гудки отбоя.

У него под рукой есть тревожная команда, обычно кто-то из опытных Забойщиков с учениками. Ну и подходящий транспорт, разумеется. Танк не танк, но вроде того.

Я рассовал по карманам свое добро и выскочил на площадь, к вокзалу, где уже толпился народ. Добежал до стоянки такси, оттолкнул каких-то теток, первых в очереди, и, не слушая воплей и шипенья, влез в машину.

– Гони в Третий Берендяевский! Два счетчика за скорость!

Водила оказался лихой, что да как расспрашивать не стал, а ударил по газам. Мы вылетели с площади на Новокузнецкую и помчались, лавируя в потоке машин. Мне везло – в пробку не попали. Двадцать минут, как я и рассчитывал, – и вот он, родимый проезд с особняком купца Синебрюхова. У въезда во двор стояла черная «Волга» магистра. Легендарный драндулет с оленем, бронированный сверху донизу, из автопарка кого-то из покойных генсеков. Зверь машина, судари мои! Около нее дежурил Митька, ученик Ашота Саркисяна.

Я сунул водиле деньги, ступил на тротуар и потянулся к клинку. Митька, увидев меня, замахал руками.

– Резать некого, Петр Данилыч! Порубали мы гадов!

– Что с журналистом?

– Не знаю. Я во дворе шуровал. Чик-чик!.. уноси готовенького… кто на новенького?..

По младости лет казалось Митьке наше мрачное занятие веселым приключением. Знаю, сам когда-то был таким.

Во дворе два ученика Саркисяна укладывали в ряд обезглавленные тела. Я шагнул в подъезд, поднялся по залитой кровью лестнице, пнул башмаком чью-то голову с оскаленными зубами. Дверь Владовой квартиры была сорвана с петель, на полу в прихожей тоже кровь. В комнате побольше, служившей Владу кабинетом, валяются разбитый стул, мертвяк с рассеченной надвое башкой и кисть левой руки. В кресле восседает магистр – лысый, хмурый, грозный. Зрачки стальные, брови как пара черных гусениц, и между колен – тяжелый палаш.

– Не успели, – проскрипел магистр. – Добрались они до твоего приятеля. Секунду не успели.

Это было не оправданием, а констатацией факта.

– Перегрызли горло? – В глазах у меня потемнело.

– Нет. Ножку от стула вогнали в грудь. Справа. Сломали ребра, проткнули легкое. «Скорую» мы вызвали, но может не дожить – сильное кровотечение. Он в спальне, и с ним Саркисян.

Ашот у нас бывший хирург из Еревана. Полезная профессия! Расчленять тоже надо с умом.

Я сделал шаг к спальне, но внезапно меня как бревном по затылку огрело. Озарение, не иначе! Увидел я вдруг опухшую рожу дьяка Степана и услыхал его басистый глас: «А то! Не хуже любого из энтих… как их… инрасенсов!» Видение еще стояло предо мной, а в руках уже был мобильник, и я, вспоминая номер церкви, торопливо жал на клавиши.

– «Скорую» вызвали, – напомнил магистр. – Десять минут как едут.

– Я, Михал Сергеич, не в «Скорую», я целителю звоню. Он быстрее добежит.

К счастью, Степан был на месте. Выслушал меня, пробурчал: «Лечу!» и растворился в гудках телефона.

– Стоящий мужик? – спросил магистр.

– Даже очень, – отозвался я и пошел в спальню.

Влад лежал на ковре, и из его груди торчала ножка стула. Она показалась мне огромной, будто моего партнера топтало какое-то чудище да так и оставило в нем свою лапу. Рядом с Владом стоял на коленях Саркисян и прижимал к ране окровавленные бинты.

– Деревяшку не трогай, – молвил он, заметив меня. – Ни качнуть нельзя, ни вырвать – сразу помрет. Операция нужна, а эти кретины все не едут.

Должно быть, он имел в виду «Скорую».

На губах Влада в такт дыханию возникали и лопались кровавые пузыри. Я наклонился над ним.

– Петя, Петр. – прошептал он. – Как ты будешь без меня?.. Как?.. Ты найди… найди кого-нибудь… нельзя одному… нельзя…

– Зачем мне искать? – произнес я, чувствуя, как перехватывает горло. – Ты ведь не умер и не умрешь, дружище. Все будет хорошо.

Все будет хорошо! Что за глупое заклинание! Так в американских фильмах говорят, когда машина валится в пропасть или до взрыва ядерной бомбы – пара секунд. Оптимисты эти янки! Или хотят таковыми казаться.

Влад тоже был оптимистом, но не сейчас. В данный момент он знал со всей определенностью, что умирает. То ли чувствовал это, то ли прочел в глазах Саркисяна.

А «Скорая» все не ехала. И Степан… Где Степан?..

– Петр… – Он снова начал шептать. – Скажу что-то… слово дай… слово, что исполнишь…

– Исполню. – Я приблизил ухо к его губам.

– Девушку заведи, – вдруг отчетливо промолвил Влад. – Девушку! Чтобы любила! Нельзя тебе без любви… иначе… зверей бьешь… и сам зверем станешь…

Голос его делался все слабее, глаза меркли. Я посмотрел на Ашота, и тот хмуро кивнул головой. Отходит, было написано на его лице.

В соседней комнате затопотали, кто-то спрашивал басом, магистр отвечал, будто скрипел напильником по жести. Затем распахнулась дверь, и в спальню ввалился Степан, совсем не опухший, а чисто вымытый и даже благообразный в черной своей рясе и скуфейке.

– Храни вас Господь, вьюноши. Чуть припозднился, пришлось забежать кой-куда и помощь испросить… Вдруг силенок моих не хватит?.. Сила во мне человеческая, невеликая, а тут…

Он присел около Влада, раскрыл ему рот и сунул под язык что-то крохотное, но сверкнувшее блеском сотни бриллиантов.

– Этак-то лучше. Ну, с Богом! – Степан перекрестился, ухватил проклятую ножку и выдрал ее из владовой груди. Открылась огромная рана, но не успел я ее разглядеть, как широкая ладонь пришлепнула дыру, и дьяк, зажмурив глаза и покачиваясь, зашептал молитвы. Веки Влада трепетали, но он не кричал и не стонал, и кровавых пузырей на губах уже не было. Зато на лбу Степана выступил обильный пот.

– Кровь, что течет внутрях, затворим, – тихо произнес он, – жилочки сошьем, осколки мелкие ребрышек пустим в пыль, а остальное щас срастется. Срастется и крепче будет. Дыхалка у него повреждена, легкое то исть… Энто тяжельше целить, но попробуем… Господь наша надежа и опора! Именем Его и силой! Попробуем… А ты, милок, боли не ведай, спи себе, не просыпайся. Что зверь диавольский сотворил с тобою! Ну, ничего, ничего, уврачуем с Божьей помощью…

Дьяк бормотал, бормотал, а глаза его стекленели и бледнело лицо, будто исцеляя Влада, отдавал он ему жизненные силы и не скупился при этом – все, что мог, отдавал, и что не мог, отдавал тоже. Он отнял руку – жуткой дыры под ней не было, а только алая ссадина – и начал водить ладонями над грудью Влада. Мой друг дышал глубоко и ровно, дыхание же Степана стало надсадным и хриплым, а пот тек от скуфейки по всему лицу. Наконец он мягко повалился набок и едва слышно произнес:

– Сделал. Только кровушки надо ему добавить… вышло много… дохтора знают как…

– Фантастика! – молвил Саркисян. – Ну-ка, Петр, перетащим его в постель.

Мы подняли Степана и уложили на кровать.

– Подкрепиться бы мне… – пробормотал он, не открывая глаз.

Я полез в бар, нашел початую бутылку «Греми», и дьяк ухватился за нее обеими руками. Под окном зашуршали шины, потом раздался гудок – приехала «Скорая». Затопали по лестнице ученики Ашота, притащили носилки, погрузили раненого, потащили вниз.

– Я с ним поеду, – сказал Саркисян. – Переливание нужно ему сделать. Заодно прослежу, чтоб его упырям не скормили.

Он вышел, и я вслед за ним. Магистр по-прежнему сидел в кресле, только мертвого упыря убрали и навели в комнате порядок. Толковые ученики у Саркисяна, работящие! Может, и мне таких завести?..

– Рапорт, – каркнул магистр.

Я уселся в кресло и стал докладывать. Про отца Кирилла и его заказ, про раба божьего Пафнутия, про Великую Тайну вампиров, про шабаш в Спасской башне, про вурдалачьих главарей и про карлика Пол Пота, он же – Харви Тейтлбойм. Магистр слушал с каменным лицом, не задавая вопросов, а когда доклад закончился, проскрипел:

– Хвалю! Есть полезное, есть… В тайны упырей я не верю, но это мой личный бзик. А ты продолжай расследование, раз платят. Понадобится помощь – звони.

За окном снова загудело, и магистр встал.

– Труповозку из морга прислали, а с ней, должно быть, чины из полиции нравов… Пойду объясняться. Кстати, одного упыря мы взяли живьем, в нужнике валяется. Снеси-ка его, Петр, вниз.

– А мне его не подарите, Михал Сергеич? – спросил я.

– Зачем?

– В качестве трофея. Как-никак, за мной ведь приходили, и потому я лицо заинтересованное… Расспрошу мерзавца.

– Бери его, расспрашивай, – согласился магистр. – Только не мусорь в помещении, тут уже прибрано. Кончишь его в ванной.

Он удалился, а я снял надоевший пиджак, содрал галстук, сел в кресло и начал размышлять.

Та барышня Полпотова, подумал я. Как ее?.. Нюша, Танюша, Варюша?.. Нет, Ксюша, ведьма недобитая… Зря пожалел! С потрохами меня продала, как и ожидалось. Теперь известны упырям и статус мой, и имя, и то, зачем в Башню я заявился, и что выпытывал у карлика. Плохо это или хорошо? С одной стороны, не принято у нас, Забойщиков, себе рекламу делать у клиентов и посвящать их в тонкости заказа. С другой – заказ уж очень необычный! Тут можно и ва-банк пойти – тем более что намечается взаимный интерес. Дичь моя сейчас наверняка гадает, как я в Башне очутился и почему ни единая тварь из сотен упырей унюхать меня не сумела. Весьма болезненный для них вопрос! Великая Тайна Забойщика Дойча! Повод для дальнейших встреч и плодотворного обмена мнениями… Пусть я не знаю, где их норы, но они-то меня найдут! Собственно, уже нашли…

В этом пункте я свернул от Ксюши и Пол Пота в другую сторону. Имя мое и занятие прозвучали в пыточной, а вот адреса в Берендяевском я не давал и не делился сведениями о партнере. Однако пожаловали ко мне и к нему… Кто же это постарался, сообщил упырям о нашем местожительстве и тесной дружбе? Ведь не адресное бюро! Влад Разуваев, возможно, имеется в их базе, а вот Дойча Петра Данилыча там точно нет! И Саркисяна нет, и Тесленко, и Губайдуллина, и остальных коллег. Разумеется, выследить нас можно, как Колю Вырия, но не просто это, и в жилконторах мы не значимся. Наши адреса известны только в отделе полиции нравов, где выдают лицензии, и, само собой, магистру. А от него следы не просочатся, он мужик опытный, предусмотрительный, замом был у самого Шойгу.

Так, рассуждая логически, добрался я до честного блюстителя закона по имени Фурсей. Добрался, взял на заметку свои соображения и отправился в сортир за пленником.

Упаковали его надежно. На этот случай есть у нас скотч японской фирмы «Куросава Дзен». Весьма рекомендую: держит усилие в четыре тонны, слону не порвать.

Приволок я упыря в большую комнату, усадил в уголок. Он был уже в полном порядке – бугай спортивного сложения и, разумеется, темноволосый. Плохие парни обычно брюнеты, и этот тонкий генетический нюанс отслеживается по голливудским блокбастерам и сочинениям Ломброзо. Стоит ли упоминать, что сам я – блондин? Конечно, не белокурая бестия, но цвет моих волос определяется как русый.

Пленник сидел тихо, только зыркал на клинок в моей руке. Я посмотрел на него левым черным глазом, посмотрел правым зеленым и спросил:

– Как чувствует себя высшее звено пищевой цепочки? Нигде не жмет, не давит и не чешется?

– Мясо… – прошипел он, – пища… Как ни дергайся, Забойщик, а съедят тебя! Не я, так другие. Высосут!

– А вот осиновый кол тебе в брюхо, – молвил я и показал ему кукиш.

Пленник мерзко ухмыльнулся.

– Не выйдет! Не выросла еще та осина, от которой я загнусь, и кол из нее не выструган!

– А как насчет этого? – Я показал ему клинок.

Тут у него нервы сдали, и завизжал он так, что от окон звон пошел:

– Хватит изгаляться, пища! Кончай меня, кончай! Братья отомстят! Глотку порвут и кровь выпьют! А кровь Забойщика сладка… ох, сладка!

Я хлопнул его клинком по шее.

– Не дрейфь, упырь, сейчас ты не умрешь. Отпущу я тебя.

Он перестал визжать и спросил:

– С чего ты такой добрый?

– Пятница сегодня, – объяснил я. – По пятницам я нелюдь милую, но только одного из десяти. Так что выпал тебе счастливый жребий, гнида. Пойдешь от меня гонцом к своим хозяевам, к Борджа, Пашке-Живодеру и графине.

Пленник встрепенулся. Похоже, еще не верил в свою удачу.

– Гонцом? А что им сказать?

И тут я, освобождая его от скотча, произнес лучшую речь с того памятного дня, когда давал магистру клятву Забойщика:

– Я оставлю тебе твою вонючую жизнь, потому что хочу, чтобы они знали, что я знаю, что они знают, кто я такой. А еще пусть знают, что я знаю их, знаю каждого в лицо и поименно и буду им занозой в заднице. Я до них доберусь! И я хочу, чтобы они это знали тоже. Пусть ждут приятной встречи. Отправляйся к ним, недоносок, и передай, что я сказал!

Вампир исчез. Быстрый, гад! Я вышел на лестницу, спустился во двор, но даже запаха его не обнаружил. Трупы уже увезли, двор и лестницу прибрали, на ступеньках – ни волоска, ни кровавого пятнышка. Видать, Ашотовы ученики постарались. Ни дворника тетку Клаву, ни жильцов я не приметил – сидели по своим квартирам и тряслись. Завтра будут обсуждать событие. Скажут – доигрался, журналист! Не о тех написал и не то, что нужно.

Я вернулся в жилище Влада и обнаружил, что дьяк Степан уже на ногах, с бутылкой «Греми» в волосатой лапе. Плескалось в ней чуть-чуть на донышке.

– Зело отменное питье! – заявил Степан, нежно покачивая бутылку. – Энто что ж за эликсир?

– Грузинский коньяк, – отозвался я. – Двадцатилетней выдержки.

– Пьют же люди! – Степан запрокинул голову и разом прикончил остатки. – А мы, грешные, все белую да белую сандалим… Хотя водочка тож бальзам пользительный. Вот попик мой, Варфоломей то исть, все ругается, кричит, что потребляю сверх меры. А я ему: то Господь нам дал в утешение. А не хотел бы, так и не дал. Верно, Петруха?

– Верно, – сказал я и поклонился Степану в пояс.

– Ты чего, Петруха?.. Чего?..

– Дружка ты моего спас, и за то вечная тебе благодарность. – Поколебавшись, я спросил: – Может, денег тебе дать? Есть у меня деньги, много.

– Нет. Сказывал я тебе, что соблазна бегу и не лечу за мзду. Твоя благодарность дороже, но лучше Господа хвали, а не меня. – Тут Степан смущенно хмыкнул, затем покосился на прихожую с разбитой входной дверью и сказал: – Квартирку жаль. Негоже ее открытой на разор бросать. Я плотника пришлю. Есть при нашей церкви плотник, Ефимычем кличут. Ха-ароший мастер! Дверь навесит, замки вставит и возьмет недорого.

– Спасибо. А спросить тебя можно, Степан? – Свербило меня одно подозрение, только не знал я, как намекнуть и стоит ли говорить на эту тему. Но любопытство победило.

Дьяк поправил скуфейку.

– Спроси. Коль знаю, так отвечу.

– Это лекарство, что ты Владу дал… Где взято?

– Где взято, где взято… – с задумчивым видом молвил Степан. – Божьей милостью послано! Я тебе скажу, Петруха, а ты уж верь или не верь. Не всякий раз, но при большой надобности является людям дверца, а за нею – лазарет Господень или что-то вроде нашей ризницы. Словом, сокровенный склад! И есть в энтой кладовой всякие чудные предметы и снадобья тож, а заведует ею не иначе как ангел высокого чина. Войдешь туда, и ангел тебе подскажет, что можно взять, а чего нельзя. Не всякого пускают, но лишь того, кому приуготовлен дар. Бери его и уходи. Как выйдешь, оглянешься – а дверцы-то уже и нет… Такое вот чудо, Петруха… – Дьяк придвинулся ко мне, обдавая коньячным запахом, заглянул в лицо. – Веришь? Или решил, что спьяна мне мерещится?

Обняв его за плечи, я глубоко вздохнул и произнес:

– Верю, Степан! Еще как верю!