"Водопад" - читать интересную книгу автора (Рэнкин Иэн)

1

– Вы думаете, я ее убил?…

Он сидел на самом краю дивана, наклонившись вперед и свесив голову на грудь. Длинные прямые волосы упали ему на лицо, а колени так и ходили ходуном.

– Ты принял какое-то лекарство, Дэвид? – спросил Ребус.

Молодой человек поднял голову. Глаза у него были красными, под ними залегли темные тени. Лицо худое, угловатое, подбородок зарос неопрятной щетиной. Звали его Дэвид Костелло. Не Дэйв, не Дэви, а именно Дэвид – он дал это понять совершенно ясно. Похоже, парень придавал большое значение ярлыкам, этикеткам и вообще правильной классификации. Его самого пресса классифицировала с возмутительной небрежностью. Он был и «бойфрендом», и «безутешным бойфрендом», и «бойфрендом пропавшей студентки», и «Дэвидом Костелло, двадцати двух лет», и просто «студентом того же университета», который «жил вместе с мисс Бальфур» или – по другой версии – «часто бывал» в «квартире, где проживала загадочно исчезнувшая девушка».

Квартира тоже была не просто квартирой. В зависимости от вкуса репортера она оказывалась то «уютной квартирой в Нью-Тауне, фешенебельном районе Эдинбурга», то «скромным студенческим гнездышком стоимостью в четверть миллиона фунтов, купленным Джоном и Жаклин Бальфур для своей единственной дочери». Джон и Жаклин, в свою очередь, были либо «убитыми горем родителями», либо «повергнутыми в шок банкиром и его супругой». Их двадцатилетнюю дочь Филиппу Бальфур, студентку искусствоведческого факультета Эдинбургского университета, пресса называла «очаровательной», «энергичной», «жизнелюбивой» и «беспечной».

Филиппа пропала без вести.

Детектив-инспектор Джон Ребус, до сих пор стоявший перед большим мраморным камином, отошел к его краю. Дэвид Костелло, не поворачивая головы, следил за ним.

– Врач дал мне какие-то таблетки, – сказал он.

– И ты их принял? – уточнил Ребус.

Молодой человек качнул головой, не сводя глаз с инспектора.

– На твоем месте я, наверное, поступил бы так же, – сказал Ребус, засовывая руки глубоко в карманы. – Таблетки могут только отключить на несколько часов, но ничего не изменят.

Прошло два дня с тех пор, как Филиппа Бальфур, которую родители и друзья звали просто Флип, пропала. Два дня – срок небольшой, но исчезновение ее было очень странным. В тот день друзья позвонили Флип домой около семи вечера, чтобы уточнить, сможет ли она встретиться с ними через час в студенческом квартале Саут-Сайд в одном из небольших, ультрамодных баров, которые в годы недавнего экономического роста во множестве появились в окрестностях университета. Основой их процветания служили скудное освещение и непомерные цены на ароматизированную водку. Ребус знал это, так как несколько раз проходил мимо этого бара по дороге на службу и обратно. Практически рядом с баром находился старомодный паб с водочными коктейлями всего по полтора фунта за порцию, зато там не было таких красивых стульев в стиле «техно-модерн», да и персонал, способный квалифицированно разнять пьяную драку, почти не ориентировался в коктейль-меню.

Примерно между семью и семью пятнадцатью Флип вышла из дому. В это время Тина, Трист, Камилла и Альби пили уже по второму коктейлю. Ребус заглянул в досье, чтобы освежить память: Трист – это Тристрам, а Альби – Альберт. Трист был с Тиной, а Альби с Камиллой. По идее, Флип должна была появиться в баре с Дэвидом, но, как она сказала друзьям по телефону, ждать его не стоило. «Мы опять поцапались», – объяснила Филиппа, причем, по свидетельству тех же друзей, по ее голосу нельзя было сказать, чтобы она была очень сильно расстроена.

Выходя из квартиры, Филиппа включила сигнализацию. Для Ребуса это было внове – ему еще не приходилось сталкиваться с сигнализацией в студенческих квартирах. Затем она тщательно заперла не только автоматический накладной, но и врезной замки и, спустившись со своего второго этажа вниз, вышла из подъезда и растворилась в теплых вечерних сумерках. От Принсес-стрит ее отделял довольно крутой холм. Еще один холм ей нужно было преодолеть, чтобы попасть в Старый город – в студенческий квартал Саут-Сайд. Вряд ли Филиппа отправилась туда пешком, однако среди звонков с ее домашнего и мобильного телефонов не было ни одного номера, который соответствовал бы номеру городской службы вызова такси. Следовательно, если она и взяла машину, то, скорее всего, остановила ее прямо на улице.

Если, конечно, успела остановить.

– Так вот, сэр, я этого не делал, – сказал Дэвид Костелло.

– Чего именно? – не понял Ребус.

– Не убивал ее.

– Никто и не говорит, что ты убил…

– Не говорит?… – Молодой человек снова поднял голову и посмотрел Ребусу в глаза.

– Нет, – уверил его Ребус. В конце концов, успокаивать подозреваемых было частью его работы.

– Но ордер на обыск… – начал Костелло.

– В таких делах это обычная процедура, – объяснил Ребус. И еще: в случае исчезновения при подозрительных обстоятельствах полиция обязана проверить все места, где мог находиться пропавший. Все по инструкции: бумажка к бумажке, документ к документу. Первым делом обыскивается квартира дружка. Мы поступаем так потому, мог бы добавить Ребус, что в девяти случаях из десяти виновен кто-то из окружения жертвы. Не посторонний, который вдруг выскакивает из темноты, чтобы убить, нет!… Убивает супруг или супруга, любовник или любовница, сын или дочь. Убивает родной дядя, ближайший друг, словом, тот, кому жертва полностью доверяет. Причина… Ты изменил, тебе изменили, ты что-то узнал или чем-то владел, тебя приревновали, ты кого-то обидел и так далее. Наконец, кому-то могли срочно понадобиться деньги, а у тебя они, на беду, имелись…

Если Филиппа Бальфур погибла, ее тело будет найдено, скорее всего, в ближайшие дни. Если же она жива и по каким-то причинам не хочет, чтобы ее нашли, задача будет намного сложнее. «Убитый горем банкир» уже выступил по телевидению, умоляя дочь подать о себе весточку. В настоящий момент полицейская оперативная группа находилась в загородной усадьбе Бальфуров на тот случай, если позвонит похититель с требованием выкупа. Еще одна группа, в надежде отыскать возможный след, прочесывала квартиру Дэвида Костелло на Кенонгет. И третья группа была здесь – в квартире самой Филиппы. Она сторожила Дэвида Костелло, чтобы его не взяла в оборот вездесущая пресса. Так объяснили ситуацию молодому человеку, и отчасти это было правдой.

Квартиру Флип обыскали накануне. У Костелло оказался полный комплект ключей, и он даже знал, как вырубать сигнализацию. Трист позвонил ему домой в десять часов того злополучного вечера. Он интересовался, куда подевалась Флип. Сам он знал только то, что она отправилась к «Шапиро», но в баре так и не появилась.

«Разве она не с тобой?» – спросил Трист.

«Теперь она ко мне и на пушечный выстрел не подойдет», – пожаловался Костелло.

«Да, я слышал – вы опять полаялись. Из-за чего на этот раз?…» – Язык у Триста заплетался, но в голосе слышалось легкое злорадство. Костелло ничего не ответил. Положив трубку, он стал звонить Филиппе на мобильник, но ответа не получил и оставил на автоответчике сообщение с просьбой перезвонить ему как можно скорее. Полиция несколько раз прослушала эту запись, уделяя особое внимание малейшим изменениям в интонации и пытаясь выявить фальшь в каждом сказанном слове, в каждой фразе. В полночь Трист позвонил Костелло еще раз. Оказывается, вся четверка приехала к Филиппе домой, но в квартире царило безмолвие. Общие знакомые, которых они обзвонили, тоже не знали, где может быть девушка. Трист и компания настояли, чтобы Костелло приехал и отпер им дверь, но и внутри Филиппы не оказалось.

Как выяснилось впоследствии, молодые люди уже тогда решили, что их подруга пропала (в полиции таких называли «БВП» или «без вести пропавший»), однако ее родителям, жившим в Восточном Лотиане, они позвонили только утром. Миссис Бальфур, не тратя времени даром, практически сразу перезвонила по номеру 999 [1], но ответ дежурного на коммутаторе ее не удовлетворил. Сочтя его обычной полицейской отговоркой, она позвонила мужу в Лондон. Джон Бальфур был главой солидного частного банка, и если начальник полиции графства Лотиан и Пограничного края не входил в число его клиентов, то кто-то из вышестоящих полицейских шишек, несомненно, входил. В течение часа по приказу из Большого Дома, то есть из штаб-квартиры Управления полиции на Феттс-авеню, была создана группа по расследованию дела об исчезновении Филиппы Бальфур.

Двух сотрудников отдела уголовного розыска впустил в нью-таунскую квартиру девушки все тот же Дэвид Костелло. Детективы не нашли там никаких следов борьбы и вообще ничего, что указывало бы на теперешнее местонахождение Филиппы, ее возможную судьбу или душевное состояние. Квартира выглядела на редкость аккуратно: циклеванные полы, свежеокрашенные стены. (Дизайнера, руководившего ремонтом, нашли и допросили.) Просторная гостиная освещалась французскими окнами. К ней примыкали две спальни, одна из которых была превращена в комнату для занятий. Дизайнерская кухонька уступала размерами ванной. В спальне нашлось довольно много вещей, принадлежащих Дэвиду Костелло. Кто-то сложил его шмотки на стул и прижал сверху полудюжиной книг и компакт-дисков. Шаткое архитектурное сооружение венчала розовая мочалка.

Отвечая на заданный ему вопрос, Дэвид Костелло признал, что это, скорее всего, дело рук Филиппы. «Мы поссорились, – сказал он. – Вероятно, таким способом она пыталась выпустить пар». Молодой человек также пояснил, что они ссорились и раньше, но еще никогда, насколько он помнит, Флип не сваливала в кучу принадлежащие ему вещи.

Джон Бальфур прилетел в Шотландию на частном самолете, предоставленном в его распоряжение кем-то из клиентов, и прибыл в квартиру дочери в Нью-Тауне едва ли не раньше полиции.

«Ну, что?!» – было первое, что он сказал.

На вопрос ответил Костелло.

«Мне очень жаль, сэр», – сказал он.

Обсуждая этот эпизод в частных беседах, сотрудники отдела уголовного розыска сумели извлечь из него довольно много. Молодой человек ссорится со своей девушкой и в пылу гнева убивает; опомнившись, он видит, что она мертва, и в панике прячет труп, но когда он сталкивается лицом к лицу с отцом возлюбленной, врожденное воспитание одерживает верх, и юноша произносит свое полупризнание.

Мне очень жаль, сэр…

Толковать эти слова можно было по-всякому. Мне жаль, что мы поссорились; мне жаль, что пришлось вас побеспокоить; жаль, что все так вышло; жаль, что я не позаботился о ней, и, наконец, – я не хотел ее убивать.

Родители Дэвида Костелло тоже приехали в Эдинбург (они жили в пригороде Дублина) и сняли два отдельных номера в одном из лучших отелей. Об отце Дэвида Томасе Костелло газеты написали, что он «обладает независимым состоянием». Тереза Костелло была известным дизайнером по интерьеру.

Два отдельных номера… В участке Сент-Леонард это обстоятельство вызвало недоумение. Зачем им понадобилось два номера? С другой стороны, почему бы и нет?… У себя в Ирландии они втроем (Дэвид был единственным ребенком) жили в доме, в котором одних спален было восемь.

Еще более оживленно обсуждался вопрос: какое отношение участок Сент-Леонард может иметь к делу, которое по всем признакам относится к компетенции полиции Нью-Тауна? Ближайший к квартире Филиппы полицейский участок располагался на Гэйфилд-сквер; тамошние полицейские и должны были расследовать исчезновение девушки, однако к делу подключили детективов из Сент-Леонарда, Лейта и Торфихена.

Кто-то жмет на все кнопки – таково было всеобщее мнение. Бросай все дела, дочка большой шишки удрала из дома!

И в глубине души Ребус не мог с этим не согласиться.

– Хочешь чаю? Или, может, кофе? – спросил он Дэвида.

Тот покачал головой.

– Не возражаешь, если я…

Молодой человек с недоумением уставился на него. Потом до него дошло.

– Валяйте, – кивнул он. – Кухня… – Он поднял руку, собираясь показать, где находится кухня.

– Спасибо, я знаю, – быстро сказал Ребус и, выйдя в коридор, плотно закрыл за собой дверь. Несколько мгновений он неподвижно стоял в коридоре, радуясь тому, что вырвался из душной гостиной. В висках стучало, глаза ломило. Из комнаты для занятий донесся негромкий шорох, и Ребус заглянул туда.

– Я собираюсь вскипятить чайник. Ты как?…

– Хорошая идея, – ответила детектив-констебль Шивон Кларк, не отрываясь от компьютера.

– Тебе что-нибудь?…

– Чаю, пожалуйста.

– Нет, я имел в виду…

– Пока ничего интересного. Письма к друзьям, наброски курсовых работ, не меньше тысячи электронных посланий. Если бы знать ее пароль…

– Костелло говорит – он не знает пароля. Филиппа не соблаговолила ему сообщить.

Шивон откашлялась.

– Что сие означает? – осведомился Ребус.

– Это означает, что у меня пересохло в горле, – сказала Шивон. – Мне, пожалуйста, с молоком. Сахару не нужно. Заранее признательна.

Оставив ее наедине с компьютером, Ребус прошел на кухню, наполнил чайник водой и принялся шарить в буфете в поисках чашек и пакетиков с заваркой.

– Когда мне можно поехать домой?

Ребус обернулся через плечо и посмотрел на стоящего в коридоре Костелло.

– Мне кажется, тебе пока лучше остаться здесь, – сказал он. – Репортеры… они от тебя не отстанут, будут названивать день и ночь и лезть со своими вопросами.

– Я сниму трубку с аппарата.

– И все равно это будет слишком похоже на домашний арест.

Молодой человек пожал плечами и пробурчал что-то, чего Ребус не расслышал.

– Что-что? – переспросил он.

– Я не могу оставаться здесь, – повторил Костелло.

– Почему?

– Не знаю. – Он снова пожал плечами и обеими руками откинул назад упавшие на глаза волосы. – Без Флип мне здесь как-то… не по себе. Я все время вспоминаю, что, когда мы в последний раз были вместе, мы поссорились…

– Из-за чего?

Костелло невесело рассмеялся.

Честно говоря, я уже не помню… Из-за какой-то мелочи, должно быть.

– Это произошло в тот день, когда она пропала?

– Да, вскоре после обеда. Мы поругались, и я ушел…

– Значит, вы часто ссорились? – Ребус постарался, чтобы вопрос прозвучал как можно небрежнее.

Костелло стоял неподвижно, глядя в пространство и медленно качая головой. Ребус отвернулся и, взяв два пакетика «Дарджилинга», бросил в чашки. Начал ли Костелло колоться? Слышит ли Шивон их разговор?… Как членам следственной группы, работавшей над делом Филиппы, сегодня им выпало сторожить Костелло, но Ребус и Шивон привезли его сюда не только для того, чтобы спрятать от пронырливых журналистов. Конечно, парень был бы палочкой-выручалочкой, если бы возникла необходимость расшифровать то или иное имя в электронной корреспонденции Филиппы, однако Ребус хотел, чтобы Костелло снова оказался здесь еще по одной причине. Квартира Флип могла быть местом преступления. Дэвид Костелло мог что-то скрывать. По поводу этого последнего предположения существовали, впрочем, различные мнения. В Сент-Леонарде ставки принимались один к одному, в Торфихене – два к одному, а в Гэйфилде Костелло и вовсе ходил в фаворитах.

– Твои родители сказали, что ты можешь жить с ними в отеле, – сказал Ребус, снова поворачиваясь, чтобы взглянуть на молодого человека. – Они сняли два номера; один из них, вероятно, для тебя…

Но Костелло не клюнул. Он смотрел на детектива еще несколько секунд, потом заглянул в комнату для занятий.

– Ну как, вы нашли то, что искали? – спросил он.

– Это может занять довольно много времени, Дэвид, – мягко ответила Шивон. – В таких делах лучше не спешить.

– Все равно ничего полезного там нет, – сказал молодой человек. Не дождавшись ответа, он чуть выпрямился и наклонил голову набок. – Вы, вероятно, специалист по компьютерам?…

– Я делаю то, что должно быть сделано. – Голос Шивон прозвучал так тихо, словно она не хотела, чтобы ее слышали за пределами комнаты.

Казалось, Костелло хотел сказать что-то еще, но передумал. Некоторое время он молча переминался с ноги на ногу, потом повернулся и побрел обратно в гостиную. Ребус взял чашку с чаем и поставил на стол рядом с Шивон.

– Обслуживание – высший класс! – заметила она, разглядывая плавающий в чашке пакетик с заваркой.

– Я не знал, насколько крепкий ты любишь, – объяснил Ребус. – Ну, как твое мнение?

Шивон немного подумала.

– Мне кажется, мальчонка говорит искренне.

– А мне кажется – ты запала на его смазливую мордашку.

Шивон фыркнула, выудила из чашки размокший пакет и бросила в корзину для мусора.

– Может быть, – сказала она. – Ну а ты как думаешь?

– На завтра назначена пресс-конференция, – напомнил Ребус. – Как по-твоему, сумеем мы убедить нашего мистера Костелло сделать публичное заявление?

В вечернюю смену Костелло сторожили двое детективов с Гэйфилд-сквер. Когда они приехали, Ребус отправился прямо домой. Обычно он предпочитал душ, но сегодня решил принять ванну – почему-то ему вдруг захотелось как следует отмокнуть. Он выдавил немного жидкого мыла прямо в струю горячей воды, припомнив, как делали это его родители в далеком детстве. Чертовски приятно, извалявшись в грязи во время футбольного матча, прийти домой и погрузиться в горячую ванну, благоухающую жидким мылом. Дело, конечно, было не в том, что семья не могла позволить себе специальную пену. «Любая пена для ванны – это то же жидкое мыло по завышенной цене», – говаривала его мать.

В ванной Филиппы Бальфур стояло не меньше десятка флаконов с разнообразными бальзамами, расслабляющими гелями, лосьонами и ароматическими маслами. Ребус произвел инвентаризацию собственных запасов: бритвенный станок, крем для бритья, тюбик зубной пасты, одна зубная щетка и кусок мыла. В аптечке за зеркалом обнаружилась упаковка пластырей, флакончик парацетамола и пачка презервативов. Ребус заглянул внутрь – в коробочке остался только один презерватив, к тому же срок его годности истек еще прошлым летом.

Закрыв дверцу аптечки, Ребус оказался лицом к лицу с собственным отражением. Серая кожа, седые пряди в волосах. Двойной подбородок не желал исчезать, как он ни выпячивал челюсть. Ребус попытался улыбнуться и увидел зубы, которые давно требовали лечения. Последние два осмотра он проигнорировал; дантист даже грозился вычеркнуть Ребуса из своего списка.

– Дождись своей очереди, приятель, – пробормотал Ребус и, отвернувшись от зеркала, начал раздеваться.

Торжественные проводы на пенсию старшего суперинтенданта Уотсона, известного среди подчиненных как Фермер Уотсон, начались в шесть часов. Строго говоря, его провожали уже трижды или четырежды, однако на сей раз все было окончательно. Полицейский клуб на Лит-уок был украшен флажками, воздушными шарами и огромным плакатом с надписью «На свободу с чистой совестью!». Кто-то рассыпал по танцплощадке солому и поставил на нее надувную хрюшку и надувную овцу, создав таким образом имитацию фермерского дворика.

Когда Ребус приехал в клуб, у стойки бара происходило самое настоящее столпотворение, благо высокое начальство уже отбыло. В дверях Ребус столкнулся с тремя важными персонами из Большого Дома и машинально посмотрел на часы: шесть сорок. Они уделили уходящему на пенсию старшему суперинтенданту целых сорок минут своего бесценного времени.

Официальная часть проводов прошла днем в Сент-Леонарде. Ребус на ней не присутствовал, так как в это время они с Шивон возились с Костелло, однако речь, которую произнес заместитель начальника полиции Колин Карсвелл, ему передали. Несколько слов сказали и бывшие коллеги Уотсона, работавшие с ним в других местах. Многие сами давно были на пенсии и специально приехали в участок, чтобы должным образом почтить заслуженного ветерана. Разумеется, все они задержались, чтобы дождаться неофициальной части. Теперь у большинства из них был такой вид, словно они пили не останавливаясь с тех самых пор, как закончилось торжественное собрание в Сент-Леонарде – галстуки на боку или вовсе сняты, глаза мутные, лица красные и лоснятся от пьяной испарины. Один из гостей громко пел, едва не заглушая музыку, доносившуюся из установленных под потолком колонок.

– Что будешь пить, Джон? – спросил Фермер Уотсон, который, заметив у стойки Ребуса, оставил свой столик и подошел к нему.

– Пожалуй, маленькую порцию виски было бы в самый раз, сэр.

– Полбутылки виски сюда, когда освободишься! – рявкнул Уотсон бармену, едва успевавшему разливать пиво, и прищурился, с трудом сфокусировав взгляд на Ребусе. – Видел этих кретинов из Большого Дома? – спросил он.

– Столкнулся с ними при входе.

– Эти сволочи полчаса распивали тут один апельсиновый сок, потом быстренько пожали мне руку и свалили домой. – Уотсон старательно выговаривал каждое слово, но, как часто бывает в подобных случаях, результат получился обратный – его язык отчаянно заплетался. – Никогда раньше не понимал выражения «говно в шоколаде», но теперь понял – это про них.

Ребус улыбнулся и попросил бармена подать порцию «Ардбега» [2].

– Двойную, черт побери! – добавил Уотсон.

– Вы сегодня уже пили, сэр? – осторожно осведомился Ребус.

Уотсон надул щеки.

– Конечно. Несколько старых друзей специально приехали издалека, чтобы проводить меня на заслуженный отдых… – Он кивнул в направлении оставленного им столика, за которым Ребус увидел внушительную компанию закаленных пьянчуг, привольно расположившихся в непосредственной близости от столов с закусками из буфета. Многих он знал по Управлению полиции Лотиана и Пограничного края: Макари, Олдер, Дэвидсон, Фрейзер… Билл Прайд беседовал о чем-то с Бобби Хоганом. Грант Худ разговаривал с Клаверхаусом и Ормистоном – двумя важными криминалистами – и при этом изо всех сил старался показать, что он к ним не примазывается. Джордж Сильверс по прозвищу «Хей-хо» только что обнаружил, что констебль Филлида Хейс и сержант Эллен Уайли никак не реагируют на его попытки завязать знакомство. Джейн Барбур из Большого Дома обменивалась последними сплетнями с Шивон Кларк, которая когда-то была приписана к ее группе по расследованию изнасилований.

– Если бы преступники знали о сегодняшнем мероприятии, – сказал Ребус, – в городе началось бы черт знает что. Хотел бы я знать, в лавочке кто-нибудь остался? Хоть один человек?!

Фермер Уотсон оглушительно расхохотался.

– Не беспокойся, в Сент-Леонарде есть кому держать оборону. Необходимый минимум, так сказать…

Ребус вздохнул.

– Много же привалило народу! Интересно, на мои проводы столько соберется?

Уотсон снова хохотнул.

– Даже больше, не сомневайся. – Он наклонился к Ребусу и добавил доверительным тоном: – Во-первых, придет все высшее начальство, чтобы убедиться, что это не сон и ты действительно уходишь в отставку!…

Теперь уже Ребус улыбнулся и, слегка приподняв бокал, кивнул шефу. Некоторое время оба смаковали напитки, потом Уотсон причмокнул губами и спросил:

– Когда подумываешь?

Ребус пожал плечами.

– Я еще тридцатник не разменял.

– Но ведь недолго осталось.

– Не знаю, я как-то об этом не думаю, – сказал Ребус – и солгал. Еще как думал. «Тридцатник» означал тридцать лет службы и максимальную пенсию. Для многих перспектива освободиться в пятьдесят с небольшим и купить собственный коттедж на побережье составляла весь смысл жизни.

– Помню один случай… – проговорил Фермер Уотсон. – Я не часто о нем рассказываю. В первую неделю моей службы в полиции я работал в дежурке в ночную смену. И вот однажды отворяется дверь, и появляется мальчишка лет десяти… Идет прямо к моему столу и говорит: «Я расшиб свою младшую сестру». – Взгляд Фермера был устремлен куда-то в пространство над плечом Ребуса. – Я помню его как сейчас. Помню, как он выглядел, помню, как был одет, помню эти его слова: «Я расшиб свою младшую сестру». Я сразу даже не понял, что он имеет в виду. Потом мы узнали, что он столкнул ее с лестницы и она разбилась насмерть. – Уотсон сделал еще один глоток виски. – Надо же было такому случиться в первую неделю моей службы. – А знаешь, что сказал мне мой сержант?… «Это еще цветочки». – Уотсон слабо улыбнулся. – До сих пор не знаю, прав он был или нет. – Он внезапно всплеснул руками и заулыбался во весь рот. – Вот и она!… Наконец-то! А я было подумал, что меня надули!…

Уотсон сгреб в свои медвежьи объятия старшего инспектора Джилл Темплер, запечатлев на ее щеке смачный поцелуй.

– Ты, случайно, не с подиума сбежала?… – спросил он, а затем в комическом отчаянии хлопнул себя по лбу. – Ба, это же намек на твою принадлежность к слабому полу! Ты подашь на меня рапорт?

– В этот раз, так и быть, прощу, – сказала Джилл. – Но только за хороший коктейль.

– Сейчас моя очередь, – вмешался Ребус. – Что тебе заказать?

– Большую водку с тоником.

Бобби Хоган громовым голосом призывал Уотсона, чтобы тот помог разрешить какой-то спор.

– Ну вот, меня требуют, – сказал Фермер Уотсон и, извинившись, нетвердой походкой двинулся на зов.

– Его коронный номер? – предположила Джилл.

Ребус пожал плечами. Фермер Уотсон был знаменит, в частности, тем, что мог перечислить все книги Библии меньше чем за минуту, но Ребус сомневался, что сегодня ему удастся перекрыть этот рекорд.

– Большую водку с тоником, пожалуйста, – сказал Ребус бармену и приподнял свой стакан с остатками виски. – И еще пару вот таких… Один для Фермера, – пояснил он, перехватив взгляд Джилл.

– Ну разумеется… – Она улыбнулась, но глаза ее оставались серьезными.

– А когда состоится твоя вечеринка? – спросил Ребус.

– Это в честь чего же? – удивилась Джилл.

– Ну как же, первая в Шотландии женщина-старший суперинтендант… Это стоит обмыть, не так ли?

– Когда мне сообщили, я выпила бокал грушевого сидра. – Джилл внимательно следила за тем, как бармен осторожно льет «Ангостуру» [3] в ее бокал. – Как продвигается дело Бальфур?

Ребус в упор посмотрел на нее.

– Кто это спрашивает: Джилл Темплер или мой новый начальник?

– Джон…

Удивительно, подумал Ребус, как одно-единственное слово может передать так много. Он не был уверен, что уловил все нюансы, но главное понял.

Джон, не надо об этом…

Джон, я знаю, что когда-то мы были близки, но это было давно и давно закончилось…

Ребус вздохнул. Чтобы получить это место, Джилл Темплер работала не жалея себя. Дело осложнялось тем, что каждое ее решение, каждый поступок рассматривались пристально и пристрастно: слишком многим, – включая тех, кого Джилл считала своими друзьями, – хотелось, чтобы она оступилась, не справилась.

Ребус заплатил за напитки и слил две порции виски в один стакан.

– Кто-то должен спасти Уотсона от него самого, – прокомментировал он свои действия, кивнув в сторону Фермера, который как раз добрался до книг Нового Завета.

– А ты и рад принести себя в жертву, – заметила Джилл.

Фермер Уотсон закончил перечислять книги Священного Писания, и зрители разразились восторженными воплями и аплодисментами. Кто-то крикнул, что поставлен новый рекорд, но Ребус-то знал, что нет. Общий восторг был просто эквивалентом памятного подарка типа золотых наручных часов. Виски оставляло во рту легкий привкус морских водорослей и торфа и острое ощущение, что теперь каждый раз, пригубливая «Ардбег», он будет вспоминать о маленьком мальчике, который входит в двери полицейского участка и говорит…

Внезапно Ребус заметил Шивон Кларк, которая протискивалась к бару сквозь толпу коллег.

– Поздравляю, – сказала она.

Джилл и Шивон обменялись рукопожатиями.

– Спасибо, Шивон, – ответила Джилл. – Быть может, когда-нибудь и мне представится случай поздравить тебя с повышением.

– Почему бы нет? – согласилась Шивон. – Плох тот констебль, который не мечтает стать старшим суперинтендантом. – И она энергичным движением подняла над головой сжатый кулачок, показывая, как решительно она намерена пробиваться наверх.

– Хочешь выпить, Шивон? – спросил Ребус.

Джилл и Шивон переглянулись.

– Это, наверное, единственное, на что еще годятся наши мужички, – заметила Шивон и подмигнула. Когда Ребус уходил, обе женщины еще смеялись.

В девять часов начались песни под караоке. Ребус вышел в туалет и почувствовал, как холодит спину влажная от пота рубашка. Галстук он давно снял и сунул в карман пиджака, а пиджак повесил на стул возле бара. Состав гостей понемногу обновлялся. Кто-то уходил, чтобы немного проветриться перед дежурством, кого-то вызвали по пейджеру или по мобильнику, кто-то, наоборот, только что приехал, отработав смену и переодевшись. Девушка-сержант из диспетчерской в Сент-Леонарде появилась в короткой юбке, и Ребус впервые увидел ее ноги. Приехала также шумная четверка старых друзей Уотсона, работавших с ним еще в Западном Лотиане. Они привезли пачку фотографий двадцатипятилетней давности. Среди нормальных снимков оказалось несколько смонтированных: голова молодого Фермера Уотсона была приделана к накачанным телам культуристов, застывших в позах, которые так и хотелось назвать провокационными.

Вымыв руки, Ребус ополоснул холодной водой лицо и шею. По закону подлости в туалете оказалась только электросушилка, поэтому вытираться пришлось собственным носовым платком. Именно в этот момент в туалет вошел Бобби Хоган.

– Я вижу, ты тоже сачкуешь, – сказал он, направляясь к писсуарам.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы я пел, Бобби?

– Думаю, мы с тобой могли бы исполнить дуэтом «Моя бадейка прохудилась».

– Тем более что мы, наверное, единственные, кто еще помнит слова.

Хоган усмехнулся.

– Был и у нас когда-то порох в пороховницах.

– Был, да сплыл, – сказал Ребус, обращаясь больше к самому себе. Хоган не расслышал и вопросительно посмотрел на него, но Ребус только покачал головой.

– Значит, старина Уотсон уходит, – проговорил Хоган. – Интересно, кто следующий?…

– Не я, – сказал Ребус.

– Не ты?

Ребус снова принялся вытирать платком шею.

– Я не могу выйти в отставку, Бобби. Меня это доконает.

Хоган фыркнул.

– Наверное, и меня, но… Но работа тоже меня доканывает.

Несколько мгновений двое мужчин пристально разглядывали друг друга, потом Хоган подмигнул и рывком распахнул дверь. Оба вышли из прохладного туалета в духоту и шум большого зала. Хоган тут же бросился с распростертыми объятиями к какому-то старому знакомому, а один из друзей Уотсона сунул в руку Ребусу стакан.

– «Ардбег», правильно?

Ребус кивнул, слизнул с пальцев несколько выплеснувшихся из стакана капель, потом снова представил себе мальчишку, пришедшего поделиться с молодым полицейским сногсшибательной новостью, и залпом осушил стакан до дна.

Вынув из кармана связку ключей, Ребус отпер подъезд многоквартирного дома. Ключи были новенькие и блестящие – этот комплект изготовили только сегодня утром. Направляясь к лестнице, он задел плечом за стену, а поднимаясь на второй этаж, излишне крепко держался за перила. Второй и третий ключи связки подходили к замкам квартиры Филиппы Бальфур.

В квартире никого не оставалось, сигнализация была отключена. Ребус зажег свет и сразу же запутался в половичке, который, словно живой, обернулся вокруг его лодыжек. Несколько секунд он стоял, держась за дверной косяк и пытаясь освободиться, потом огляделся по сторонам.

В комнатах все оставалось по-прежнему. Все, за исключением компьютера, который отвезли в участок. Шивон была уверена, что представитель провайдера поможет ей обойти пароли Филиппы Бальфур и добраться до ее почты.

Заглянув в спальню, Ребус увидел, что кто-то убрал со стула барахло Дэвида Костелло. По всей вероятности, это кошмарное преступление совершил сам Костелло. Впрочем, вряд ли он сделал это без разрешения – без санкции самого высокого начальства никто не мог вынести из квартиры и булавки. Сначала эксперты-криминалисты должны были проверить одежду, взять образцы и так далее. В участке уже поговаривали о закручивании гаек. Ясно, что такое дело всех поставит на уши.

В кухне Ребус налил себе большой стакан воды и сел с ним в гостиной – почти на то самое место, где несколько часов назад сидел Дэвид Костелло. Он сделал большой глоток, и струйка воды потекла по его подбородку. Вставленные в рамки абстрактные рисунки плавали по стенам, ускользая от его взгляда. Наклонившись, чтобы поставить стакан на пол, Ребус не удержал равновесие и оказался на четвереньках. Он нашел этому единственное возможное объяснение: какой-то мерзавец нахимичил с виски… Сосредоточившись, Ребус с трудом сел на полу. Пропавшие без вести, думал он, прикрыв глаза. Порой они находятся сами… Порой они не хотят, чтобы их нашли, но как их много! Через участок проходила масса документов, связанных с розысками БВП – описаний, примет, фотографий. Любопытно, что в большинстве случаев лица на снимках оказывались немного не в фокусе, словно камера запечатлела самое начало превращения людей в бестелесных духов… Ребус моргнул и, открыв глаза, устремил взгляд на потолок, украшенный затейливой лепниной. Да, квартира действительно роскошная, как и все в Нью-Тауне, но Ребус предпочитал свой район. Во-первых, там было больше пабов, во-вторых, он не был таким чопорным…

«Ардбег» – должно быть, в нем все дело. Попалась бракованная партия со слишком высоким содержанием алкоголя. Пожалуй, в будущем он постарается не употреблять виски этой марки, особенно если оно будет ассоциироваться у него с… А интересно, что стало с тем парнишкой? Случайно или намеренно он убил сестру? Сейчас, наверное, он сам стал отцом, а может, даже дедом. Вспоминает ли он о своей мертвой сестренке? Является ли она ему по ночам? Помнит ли он молодого, растерянного полицейского за столом дежурного?… В задумчивости Ребус провел рукой по полу, на котором сидел. Гладкое, полированное натуральное дерево. Ребус нащупал щель между паркетинами и запустил в нее ногти, но ничего не обнаружил. При этом он каким-то образом опрокинул стакан, и тот покатился по полу, производя на удивление много шума. Ребус беспомощно проводил его взглядом. Стакан докатился до двери и остановился, наткнувшись на чьи-то ноги.

– Что здесь, черт побери, происходит?

Ребус встал. На пороге комнаты, засунув руки в карманы черного полупальто, стоял мужчина лет сорока пяти. Он развернул плечи, заполнив собой весь дверной проем.

– Кто вы такой? – глухо спросил Ребус.

Мужчина вынул руку из кармана и поднес к уху.

В руке у него был мобильный телефон.

– Я звоню в полицию, – заявил он.

– Я сам… из полиции. – Ребус сунул руку за пазуху и достал служебное удостоверение. – Инспектор Ребус.

Мужчина внимательно рассмотрел удостоверение и вернул Ребусу.

– Мое имя Джон Бальфур, – сказал он несколько менее угрожающим тоном. Ребус кивнул – он уже догадался, что перед ним отец Филиппы.

– Прошу простить, если я… – Ребус не договорил. Убирая документы обратно, он покачнулся, и Бальфур это заметил.

– Вы пили, – констатировал он.

– Да, – согласился Ребус. – Сегодня мы провожали на пенсию одного коллегу. Но в настоящий момент я не на работе, если вы это имели в виду…

– В таком случае можно спросить, что вы делаете в квартире моей дочери?

– Можно. – Ребус кивнул и огляделся. – Мне, видите ли, хотелось… Ну, вы понимаете… – Он не сумел найти слов.

– Не лучше ли вам уйти?

Ребус слегка наклонил голову.

– Разумеется.

Бальфур отступил от двери, чтобы Ребус мог пройти, не касаясь его. В коридоре Ребус остановился и обернулся, чтобы еще раз извиниться, но увидел, что отец Филиппы стоит у окна гостиной и, держась руками за ставни, глядит в ночную темноту.

Чувствуя себя почти протрезвевшим, Ребус не спеша спустился вниз и вышел на улицу, плотно закрыв за собой дверь парадного. Ни назад, ни вверх – на окно второго этажа – он не смотрел. Улицы были пустынны, мокрая после недавнего дождя мостовая отражала свет фонарей, ночную тишину нарушал только звук его собственных шагов. Ребус начал медленно подниматься по холму: Куин-стрит, Джордж-стрит, Принсес-стрит и, наконец, Северный мост. Люди возвращались домой из пабов, ловили такси, разыскивали потерявшихся друзей. У Трон-Керк Ребус повернул налево и двинулся по Кенонгет. У обочины он заметил припаркованную полицейскую машину, в которой сидели двое: один дремал, второй бодрствовал. Ребус знал, что это детективы из Гэйфилдского участка. Должно быть, вытянули короткую соломинку, а может, чем-то рассердили начальника, прикинул он. Ничем иным нельзя было объяснить тот факт, что эти парни тянули лямку в ночную смену. Для бодрствовавшего полицейского Ребус был лишь еще одним ночным прохожим, поэтому он продолжал читать газету, держа ее перед собой так, чтобы на нее падал свет от ближайшего уличного фонаря. Когда Ребус изо всех сил забарабанил по крыше патрульной машины, констебль от неожиданности вздрогнул и отшвырнул газетный лист в сторону; тот упал на его напарника, который судорожно вцепился руками в залепившую ему нос и рот бумагу.

Когда стекло с пассажирской стороны опустилось, Ребус наклонился и облокотился на дверцу.

– Боевая тревога, джентльмены!

– Черт, я чуть не обделался, – сказал детектив на пассажирском сиденье, пытаясь собрать разлетевшиеся по полу листы газеты. Его звали Пэт Конноли, и первые несколько лет своей службы в уголовном розыске он потратил на борьбу с прозвищем Пэдди [4]. Его напарником был Томми Дэниелc, которого, похоже, ничуть не раздражало закрепившееся за ним прозвище По Барабану. Томми – там-там – по барабану: таков был ход мысли гэйфилдских острословов. К тому же это прозвище как нельзя лучше выражало суть его характера. Узнав в столь бесцеремонно разбудившем его человеке инспектора Ребуса, Томми лишь выразительно закатил глаза.

– Могли бы и кофейку нам принести, – пожаловался Конноли.

– Мог бы, – дружелюбно согласился Ребус. – Или словарь… – Он покосился на разгаданный меньше чем на одну четверть криптокроссворд на последней странице газеты. Зато вокруг кроссворда, что называется, живого места не было: все свободное пространство было исписано всевозможными вариантами и неразгаданными анаграммами.

– Все спокойно?

– Туристы достали, – сказал Конноли. – Как пройти туда, как проехать сюда…

Ребус улыбнулся и посмотрел вдоль улицы. Они действительно находились в самом центре туристского Эдинбурга. Сразу за светофором возвышался отель, через дорогу напротив – лавочка с шотландским трикотажем. Сувениры, песочное печенье, виски в розлив, изготовление и продажа юбочек-килтов… В зазубренной тени соседних зданий притаился похожий на древнего горбуна дом Джона Нокса [5]. Когда-то Старый город, протянувшийся узкой полосой от Эдинбургского замка до Холируда, представлял собой собственно Эдинбург. Впоследствии перенаселение и растущая антисанитария привели к постройке Нового города, или Нью-Тауна, вычурная георгианская элегантность которого воспринималась как плевок в сторону Старого города и тех его жителей, которые не могли позволить себе переехать в новый район. Любопытно, вдруг подумал Ребус, что Филиппа Бальфур предпочла поселиться именно в Нью-Тауне, тогда как Дэвид Костелло жил в центре Старого города.

– Он дома? – спросил Ребус.

– Если бы не был, разве бы мы здесь сидели? – вопросом на вопрос ответил Конноли, глядя на напарника, который наливал из термоса в кружку томатный суп. – Кстати, вы, возможно, именно тот человек, который нам нужен…

Ребус посмотрел на Конноли.

– Вот как?

– Мы тут поспорили, «День зарплаты» – это первый или второй альбом «Деакон блю»?

Ребус улыбнулся.

– Я вижу, дежурство действительно было спокойным, – сказал он и, немного подумав, добавил: – Второй.

– Ага! – воскликнул Конноли, поворачиваясь к Томми. – Ты должен мне десять фунтов!

– А можно и мне кое-что спросить? – Ребус попытался присесть на корточки, но услышал, как в коленях что-то громко хрустнуло.

– Валяйте, спрашивайте. – Конноли улыбнулся.

– Как вы поступаете, если кому-то из вас нужно отлить?

Конноли заулыбался еще шире.

– Если По Барабану спит, я беру его термос.

Томми Дэниелc едва не подавился своим супом.

Ребус выпрямился, чувствуя, как кровь стучит в ушах, предупреждая о приближении десятибалльного похмелья.

– Вы пойдете туда? – спросил Конноли, и Ребус посмотрел на дом рядом.

– Да вот подумываю.

– Нам придется упомянуть об этом в рапорте.

Ребус кивнул:

– Я знаю.

– Вы только что с проводов Фермера, правда?

Ребус снова повернулся к машине.

– К чему ты клонишь?

– Вы пили, не правда ли? Может, не стоит появляться там… в таком виде, сэр?

Возможно, ты прав… Пэдди. – Ребус покачал головой и шагнул к двери.

– Ты помнишь, о чем спрашивал меня в прошлый раз? – Ребус взял у Костелло чашку черного кофе, потом достал из упаковки две таблетки парацетамола и отправил в рот, запив двумя глотками крепкого, горячего напитка. Было уже за полночь, но Костелло еще не ложился. Черная майка, черные джинсы, босые ноги. Судя по всему, он успел сгонять в какую-то лавочку: на полу валялся пластиковый пакет, рядом стояла бутылка виски «Белл». Маленькая бутылка. Она была только почата. А парень-то, видать, непьющий, подумал Ребус. Только непьющий мог таким образом снимать стресс – глотнуть немного спиртного, за которым еще предварительно пришлось сбегать. Причем он не стал тратиться на большую бутылку, зная, что пары стаканов ему за глаза хватит.

Гостиная была очень маленькая. В квартиру Ребус поднялся по винтовой лестнице со стершимися каменными ступенями. Крохотные окошки. Дом строился в те далекие времена, когда отопление считалось роскошью. Меньше окна – меньше холода.

От кухни гостиную отделяли только ступенька и некое подобие перегородки. Широкий дверной проем был пустым. Вдоль кухонной стены висели на крюках разнокалиберные сковороды и кастрюли – Костелло явно любил готовить. Гостиная была завалена книгами и компакт-дисками; последним Ребус уделил особое внимание. Джон Мартин, Ник Дрейк, Джони Митчелл… Спокойная, но рассудочная музыка. Книги, судя по названиям, имели непосредственное отношение к курсу английской литературы, которую Костелло изучал в университете.

Дэвид Костелло сидел на сложенном в виде кресла футоновом матрасе; Ребус выбрал один из двух деревянных стульев с высокой спинкой. Стулья были похожи на те, что он видел на Козвейсайд: там такие стулья выставляли перед лавчонками, гордо именовавшими себя «антикварными», но торговавшими школьными партами эпохи шестидесятых и зелеными картотечными шкафами, задешево купленными на распродаже старой офисной мебели.

Костелло нервно провел рукой по волосам, но ничего не сказал.

– Ты спросил, не думаю ли я, что это сделал ты, – ответил Ребус на собственный вопрос.

– Сделал – что?

– Убил Филиппу Бальфур. «Вы думаете, что я ее убил?» – вот как ты сказал.

Костелло кивнул.

– Это ведь само собой напрашивалось, правда?…

Особенно после того, как я признался, что мы поссорились. Вот я и подумал, что меня могли заподозрить…

– Вынужден тебя огорчить, Дэвид, – тебя не просто заподозрили. На данный момент ты единственный подозреваемый.

– Вы действительно думаете, что с Флип что-то случилось?

– А тебе как кажется?

Несколько секунд они сидели молча, потом Костелло неожиданно спросил:

– Что вы, собственно, здесь делаете?

– Как я уже говорил, я зашел к тебе по пути домой. Тебе нравится Старый город?

– Да.

– Но он совсем не похож на Нью-Таун. Ты никогда не думал о том, чтобы переехать поближе к Флип?

– На что вы намекаете?

Ребус пожал плечами.

– Ни на что. Просто любопытно, как это вас характеризует. Раз вам нравятся разные части города, значит, вы разные люди…

Костелло сухо рассмеялся.

– Вы, шотландцы, любите все схематизировать.

– Как это?

– Ну, Старый город против Нью-Тауна, католики против протестантов, западное побережье против восточного… Действительность может быть несколько сложнее.

– Я имел в виду, что противоположности притягиваются, Дэвид.

Последовала еще одна продолжительная пауза, во время которой Ребус внимательно разглядывал комнату.

– Они все у тебя перевернули?

– Кто?

– Эксперты. Те, кто проводил обыск.

– Могло быть и хуже.

Ребус отпил еще кофе и немного подержал во рту, делая вид, будто наслаждается вкусом.

– Впрочем, ты бы не стал прятать тело здесь, не так ли? Подобные глупости совершают только извращенцы.

Костелло удивленно вскинул на Ребуса глаза.

– Извини, я… все это чисто теоретически, я не хочу сказать ничего такого. Впрочем, эксперты-криминалисты не ищут трупы. Они имеют дело с такими вещами, каких ни ты, ни я даже не заметим. Капелька крови, ниточка, волосок… – Ребус задумчиво качнул головой. – Судьи обожают подобного рода улики. Обычная полицейская работа, какой она была раньше, больше никому не нужна. – Он отставил в сторону чашку из блестящего черного фарфора и достал пачку сигарет. – Ты не против?…

Казалось, Костелло слегка заколебался.

– Нет, конечно нет… Пожалуй, я тоже покурю, если угостите…

– Пожалуйста. – Ребус достал сигарету, прикурил, а пачку и зажигалку бросил Костелло. – Можешь забить косяк, – добавил он. – Если, конечно, ты этим увлекаешься…

– Не увлекаюсь.

– Должно быть, студенты нынче стали другими.

Костелло затянулся и выдохнул дым, разглядывая сигарету с некоторым удивлением, словно это было нечто чужеродное.

– Должно быть, – согласился он.

Ребус сдержанно улыбнулся. Двое взрослых мужчин курят и беседуют на серьезные темы. Малыши давно лежат в кроватках, и все такое… Внешний мир спит, никто не подслушивает – наступает время откровенного разговора.

Поднявшись, он подошел к книжным полкам.

– Как ты познакомился с Флип? – спросил он и, взяв с полки первую попавшуюся книгу, принялся рассеянно перелистывать.

– Мы встретились на одной вечеринке и сразу законтачили. На следующий день, после завтрака, мы поехали гулять на Уорристонское кладбище. Именно тогда я впервые почувствовал, что люблю ее… То есть я понял, что все серьезнее, чем просто трахнулись-разбежались…

– Ты интересуешься кино? – Ребус заметил, что одна полка полностью заставлена книгами о кинематографе.

Костелло посмотрел в его сторону.

– Мне хотелось бы когда-нибудь написать сценарий.

– Здорово. – Ребус взял другую книгу. Это оказалась подборка стихотворений об Альфреде Хичкоке.

– Значит, ты не пошел к своим в гостиницу? – спросил он после небольшой паузы.

– Нет.

– Но ты с ними виделся?

– Виделся. – Костелло затянулся так глубоко, словно дышал не дымом, а чистейшим горным воздухом. Только сейчас он заметил, что ему некуда стряхнуть пепел, и огляделся по сторонам. На глаза ему попалась пара подсвечников; один он взял себе, второй придвинул Ребусу. Отвернувшись от полок с книгами, Ребус шагнул вперед и задел ногой какой-то валявшийся на полу предмет. Это оказался оловянный солдатик, маленький, не больше дюйма длиной. Ребус поднял игрушку. Мушкет у солдатика был сломан, голова свернута набок. Вряд ли это произошло оттого, что он зацепил игрушку ногой.

Прежде чем снова сесть на стул, Ребус поставил фигурку на полку.

– Значит, твои родители отказались от второго номера? – спросил он.

– Они давно спят в разных комнатах, инспектор. – Костелло, сосредоточенно стряхивавший пепел в чашечку подсвечника, поднял голову. – Это ведь не преступление, не так ли?

– Вряд ли я могу об этом судить, Дэвид. Моя жена ушла от меня уже не помню сколько лет назад.

– Я думаю – вы помните.

– Ребус снова улыбнулся.

– Виноват, ваша честь.

Костелло откинулся на спинку своего импровизированного кресла и подавил зевок.

– Мне, пожалуй, пора, – сказал Ребус.

– По крайней мере допейте кофе, инспектор.

Ребус давно допил кофе, но все равно кивнул. Он и не собирался никуда уходить – по крайней мере до тех пор, пока его не вытолкают в шею.

– Может, она еще вернется, – сказал он. – Люди иногда совершают довольно странные поступки. Нашла блажь сбежать от цивилизации!

– Флип не из тех, кто бегает от цивилизации.

– Но могла же она внезапно куда-то поехать.

Костелло покачал головой.

– Флип знала, что ребята ждут ее в баре. Вряд ли она могла об этом забыть.

– А что, если она кем-то увлеклась? Внезапный порыв, неконтролируемый импульс… Как в той рекламе, помнишь?…

– Кем-то увлеклась? Флип?!

– Ведь это возможно, правда?

Костелло помрачнел.

– Н-не знаю. Честно говоря, я тоже об этом думал… О том, что она могла кого-то встретить.

– Но ты решил, что это маловероятно?

– Да.

– Почему?

– Потому что Флип обязательно бы об этом сказала. Она… такая. Не важно, о чем идет речь: о новом платье за тысячу фунтов или о полете на «Конкорде», который устроили ей родители. Флип просто не могла держать такие вещи при себе.

– Она любила внимание?

– А кто его не любит?… – Он усмехнулся. – Мы все время от времени этим грешим.

– Но могла она сделать что-то специально, чтобы заставить всех ее искать?

– Имитировать собственное исчезновение? – Костелло покачал головой, потом подавил еще один зевок. – Пожалуй, мне все-таки следует немного поспать.

– На сколько назначена пресс-конференция?

– Точно не помню, по-моему, сразу после обеда. Им надо успеть попасть в главные выпуски новостей.

Ребус кивнул:

– Ты, главное, не нервничай. Просто будь самим собой.

Костелло затушил окурок.

– А кем еще я могу быть? – Он слегка привстал, чтобы вернуть Ребусу сигареты и зажигалку.

Оставь себе. Вдруг захочется еще покурить. – Ребус поднялся. Несмотря на парацетамол, в голове словно работал паровой молот. «Флип не из тех, кто бегает…» – Костелло употребил настоящее время – случайно или с расчетом?

Костелло тоже встал со своего матрасика и улыбнулся, хотя и не очень весело.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, – сказал он.

– Я еще не готов, мистер Костелло.

– Не готовы? – Молодой человек засунул руки в карманы джинсов. – Вы будете на пресс-конференции?

– Может быть.

– Понятно. Будете сидеть и ждать какой-нибудь случайной оговорки? Как ваши приятели-эксперты, которые все здесь у меня перерыли? – Костелло прищурился. – Быть может, на данный момент я действительно единственный подозреваемый, но я не дурак, инспектор.

– Тогда ты должен радоваться тому, что мы с тобой по одну сторону баррикады. Или ты считаешь иначе?

– Зачем вы вообще пришли ко мне так поздно? Ведь вы не на работе!

Ребус шагнул к молодому человеку.

– Знаешь, раньше считалось, что в зрачках жертв отпечатывается изображение убийцы. Последнее воспоминание, последнее, что человек видел в жизни… Некоторые преступники верили в это и… выкалывали своим жертвам глаза.

– Но теперь люди не настолько наивны, правда? Ведь на самом деле вы не рассчитываете, что узнаете о человеке все, просто посмотрев ему в глаза?… – Костелло тоже подался вперед. – Смотрите как следует, инспектор, потому что выставка закрывается.

Ребус ответил таким же прямым взглядом. Костелло первым не выдержал напряжения; он моргнул, потом отвел глаза. Глядя в сторону, он велел Ребусу убираться, но когда тот направился к двери, молодой человек снова его окликнул. Обернувшись, Ребус увидел, что Костелло тщательно вытирает сигаретную пачку носовым платком. Проделав то же самое с зажигалкой, он швырнул оба предмета вслед инспектору. Сигареты и зажигалка упали на пол возле его ног.

– Я думаю, они нужнее вам, чем мне.

Ребус наклонился и поднял свои вещи.

– Зачем тебе понадобилось их вытирать?

– Осторожность никогда не повредит. – Костелло нехорошо рассмеялся. – Ведь улики порой можно найти в самых неожиданных местах, не так ли?

Ребус выпрямился, но промолчал. Когда он выходил из двери, Костелло пожелал ему спокойной ночи. Ребус ответил тем же, но не раньше, чем спустился на пару лестничных пролетов. Он все думал о том, почему парень вытер сигаретную пачку и зажигалку. Ребус проработал в полиции много лет, но еще ни разу не видел, чтобы подозреваемые проделывали что-то подобное. Значит, Костелло боялся, что его могут подставить.

Или же хотел изобразить, будто боится. Ребус понял, что молодой человек совсем не простак. Он явно из тех, кто способен просчитывать на два шага вперед.