"…И пять бутылок водки" - читать интересную книгу автора (Демин Михаил)

Глава двенадцатая

Рассказ Игоря длился долго… Наконец он умолк. Наташа проговорила – стесненным, прерывистым шепотом:

– Господи, Господи! Так значит, это все – из-за меня?

– Я не к тому, – отмахнулся Игорь. – Я это – просто… Вот таковы дела! Теперь ты в курсе… Знаешь все подробности.

– Но это же страшно!

Она зябко передернула плечами. Ей словно бы немоглось сейчас. Губы ее дрогнули и ослабли, глаза ушли в тень.

– Как же ты будешь, а? Игорек? Надо ведь как-то спасаться… Что-то предпринимать.

– Не знаю, – усмехнулся он хмуро. – Ума не приложу. Он задумался, застыл, – прикусив губу, бессильно уронив руки на скатерть.

– Что-то надо предпринимать… Но что? Что? Ах, черт, как нелепо все сложилось! Один – без друзей…

– А обо мне ты забыл? – сказала Наташа. И положила на его руку – свою.

– Да, да, – он посмотрел на нее благодарно. – Это правда. Только ты у меня одна и осталась. Давай-ка выпьем за это!

Подозвав официанта, Игорь заказал еще водки… Они со звоном сдвинули стаканы. Выпили. Потом Наташа сказала медленно:

– Может быть, самое правильное было бы сейчас – уехать? – Она выжидательно посмотрела на Игоря. – У тебя деньги есть?

– Н-нет, – признался он.

– Ну, так держи! – Наташа поспешно раскрыла сумочку – зашуршала там. – У меня здесь немного. Но на билет хватит… Если не очень далеко… Вот! Бери – и на вокзал.

Она достала пачку мятых рублей и положила ее на стол, перед Игорем. Тот сказал, двинув деньги локтем:

– Что ты, милая, что ты! На вокзал мне сейчас нельзя. Где-где, а уж там-то меня наверняка уже ищут… И прихватят сразу же, с ходу. Нет, вокзал – самое гиблое место!

– Но ведь и в Полтаве тебе тоже нельзя оставаться.

– И все же придется.

– Но – как же?… И где?

– А вот это, как раз, и надо нам обдумать.

– Послушай, – проговорила она, наморщась. – У меня есть подруга. У нее отдельная квартира, и живет она одна…

– Нет, – сейчас же ответил он.

– Но почему?

– Ты за нее ручаешься?

– Вполне.

– Вполне?

– Ну… да. – Она подняла брови. – А что?

– Ты с ней давно знакома?

– Не очень. Так – года с два. Но она хорошая, свойская, уж поверь! Вся душа – нараспашку.

– Я тебе верю, – мягко сказал Игорь, – верю, милая. Но все же этот вариант не подходит. Во-первых, за подругу твою полностью ручаться трудно. Слишком уж мало ты ее знаешь! А душа нараспашку – это еще не аргумент. Пожалуй, наоборот… Ну, и во-вторых, в такой квартире я буду, как в ловушке, соображаешь? Как в западне. Если что случится, не вырвешься. Да и вообще, – суета, соседи… Мне надо что-нибудь понадежнее и, – как бы тебе объяснить? – попроще, что ли. Может быть, даже не в самом городе, а где-нибудь около. В предместье, в пригороде.

– Ну, тогда хочешь – ко мне на дачу? Там сейчас никого; дом пустует.

– На дачу? – Игорь поджал губы. В сомнении качнул головой.

– Но там, действительно, пусто! У Сергея отпуск уже кончился. Да и соседей нет – уехали в Крым.

– Заманчиво, конечно, – протянул Интеллигент. – Но все же… дача-то ведь твоя? Тебе принадлежит?

– В том-то и суть. Я хозяйка!

– Вот потому и не стоит мне туда соваться! Зачем тебя впутывать во все эти дела? Ну, посуди сама: вдруг меня там найдут, накроют.

– А почему ты думаешь?…

– Н-ну. – Он дернул плечами. – Всяко бывает.

– Тогда вот что. – Наташа умолкла, сдвинула брови. И затем – просияв: – Ну да, ну да! Это лучший вариант. Вот что… Ты город знаешь?

– Плохо, – сказал Игорь. – Забыл уж многое; сама понимаешь.

– Но реку-то хоть помнишь? То место, где мы купались? Ну, то самое, где обрыв, а рядом – мост.

– Ах, это… – Игорь улыбнулся. – Припоминаю.

– Вот. Теперь слушай внимательно.

Она придвинулась к Игорю, положила ему руку на плечо. И он уловил ее дыхание – прерывистое, щекотное, жаркое:

– За мостом – если идти по течению – находится старая консервная фабрика. Вернее, не фабрика, а развалины. Они еще со времен войны остались. Ты найдешь их легко. Ходьбы туда минут пятнадцать, и главное здание видно издалека.

– Ага! – сказал Игорь. – Это уже интересно. Значит, говоришь, развалины… Но укрыться-то в них можно?

– Конечно можно! Разрушено ведь не все. Я там, кстати, была недавно. Мы с друзьями катались по реке – ну и завернули мимоходом, полазили… Место для тебя отличное. Надежнее не придумать.

– Что ж, ладно, – сказал Игорь медленно. – Остановимся на этом…

Он покосился на деньги – собрал их, пересчитал.

– Бери, бери! – сказала Наташа. – Тебе же нужно… Запасись едой, папиросами. А послезавтра я приду к тебе. Перед вечером, часов в шесть.

Они сидели тесно, почти вплотную; лицом к лицу, глаза – в глаза.

Светлые, широко распахнутые глаза ее заслоняли теперь все. Посторонние детали исчезли, отступили куда-то; остались только зеленые эти озера. И были они глубоки, и наполнены теплым странным свечением. И они говорили, спрашивали, ждали ответа.

– Хорошо? – спросили они. И Игорь ответил взглядом:

– Хорошо.

Покуда они разговаривали, сидя в кафе, события разворачивались своим чередом. Далеко отсюда – на окраине города, в запущенном старом саду – собралось сейчас немало народа.

Как и предполагал Игорь, милиция появилась сразу же. Прибежавший на место происшествия участковый немедленно вызвал оперативников и экспертов. Люди эти заполонили теперь двор около барака и сад; одни из них опрашивали жителей, другие рыскали в зарослях, третьи – производили осмотр убитых; фотографировали их, обыскивали, снимали отпечатки.

И здесь же, в толпе, обретался пожилой приземистый мужчина, с неприметной внешностью и в скромной одежде.

Он держался особняком; в споры не ввязывался, помалкивал. И лишь однажды (да и то недолго) поговорил о чем-то с парторгом Проценко, который занимал одновременно должность заместителя начальника городского управления милиции. В этот день Проценко нес дежурство по управлению. И когда прозвучал сигнал тревоги, – решил лично, сам, возглавить выездную группу.

То, что он увидел, озадачило его и навело на беспокойные размышления. И все время, покуда он знакомился с обстановкой и распоряжался, и беседовал с людьми, – с лица его не сходило выражение замкнутости и заботы.

Обследование трупов – дело кропотливое, долгое. Прошло достаточно времени, и день уже потускнел и иссяк, прежде чем работа экспертов была закончена.

Похрипывая одышкой, жуя прилипший к губе, отсыревший окурок, Проценко прислонился к грушевому стволу – строго посмотрел на окружающих (они тотчас же притихли) и начал не спеша диктовать протокол осмотра места происшествия:

– 1959 года, 27-го августа, в светлое время суток…

А вечером того же дня в кабинете у парторга появился Наум Сергеевич.

На сей раз он не бегал, не кружил по комнате, нет, – он сидел сбоку от стола и настороженно, исподлобья, следил за Проценко.

Парторг же расхаживал, заложив руки в карманы галифе. Толстое его лицо было насуплено и багрово, на бритом черепе поблескивали росинки пота.

– Не понимаю… Да, не понимаю! – Парторг произнес это густо, с оттяжкой. Тряхнул обвисшими щеками. – Не могу понять! Как можно было так испортить все дело; запутать, привести к нулю… Не по-ни-маю. Вспомни, что ты обещал мне? Хотел исправить положение, помочь с отчетностью – а что вышло? К старым нераскрытым делам теперь добавилось новое. Да ведь какое! Два трупа – зараз!

– Что же, это все по моей вине?

– А по чьей же? Твои ошибки…

– Ну, от ошибок никто не застрахован, – сказал Наум Сергеевич. – Сами знаете: не ошибается только тот, кто ничего не делает.

– Знаю, знаю. Но слишком уж много промахов накопилось. Один за другим… Непостижимо! Ну вот – посуди сам.

Проценко поднял пухлую растопыренную ладонь и начал медленно загибать пальцы.

– Неудача с облавой – раз. Беляевский ушел тогда прямо из рук. Прямо из рук! И потом ты снова его упустил. И считай дальше: я тебе посоветовал прощупать свою агентуру, приглядеться к ней получше – а чем же это закончилось? Явочная квартира раскрыта, провалена. Твой агент убит. И – пятое – преступник скрылся.

Пальцы его плотно сомкнулись в кулак и, потрясая им, Проценко проворчал хрипловато:

– Все худо, все! Убийцу этого тоже ведь упустили, не смогли выследить. Вот – твои люди! Я разговаривал с Зубавиным…

– И что же он?

– Да что, – отмахнулся парторг. – Старик, что с него возьмешь! На пенсию пора. Не угнался, говорит, отстал… Хорошо хоть дал словесный портрет. Знаешь, чей? Описание убийцы полностью совпадает с приметами твоего Фантомаса.

– Ах, жалко… – раздумчиво сказал Наум Сергеевич. – Жалко, я не смог выехать на происшествие; занят был, возился с бумагами в секретной части… Он, стало быть, перекокал всех.

– Нет. Судя по показаниям Зубавина, сначала дрались двое – твой Брюнет и его приятель. Фантомас появился позже. Как и откуда – непонятно. Там, вообще, много неясностей. Зубавин, к сожалению, видел не все.

– Как же так?

– Да вот так… Не все! Успел заметить только начало, только драку. А затем во дворе появились какие-то люди – и он отвлекся. И Фантомаса засек лишь в последний момент.

– Н-да, скверно получилось, – процедил, теребя свои усики, Наум Сергеевич, – Хотя… Как посмотреть. В конце концов, убитые – кто? Уголовники, преступный элемент. Перессорились, прикончили друг друга – о чем речь? Дело ясное. И с нас тут спрос небольшой! Для прокуратуры…

– Для прокуратуры, друг мой, – перебил его парторг, – существует сам факт убийства. И наша обязанность – его объяснить. Какова бы ни была подоплека… А что мы знаем? Знаем только то, что один из этих уголовников найден с раздробленной левой височной костью. Судя по всему, удар был нанесен каким-то тупым орудием. – Парторг умолк, сопя, вытер платком лоснящуюся лысину. – Другой же убит в упор тремя выстрелами из револьвера, калибра 7,68. Кроме того, на теле его обнаружено ножевое ранение. Вот все, чем мы располагаем!

– Ну, так в чем же дело? Достаточно.

– Не достаточно. Отнюдь! Дело в том, что оружие-то исчезло. Понимаешь? Исчезло! Сведения о нем имеются, а само оно – где? Вероятно, у третьего… И пока мы его не сыщем – прокуратура у нас не примет материала, не успокоится.

– Ах, черт возьми, – сказал Наум Сергеевич. – Значит, что же: окажись револьвер на месте…

– Да. Револьвер и нож. И тогда, действительно, все бы утряслось, объяснилось. Ну, блатные схлестнулись меж собой, – ты прав, – дело ясное. И третий был бы здесь не при чем…

– Что ж, если загвоздка только в оружии, – медленно, осторожно, проговорил Наум Сергеевич, – еще не все потеряно. Можно кое-что придумать…

И он как-то странно, по-птичьи, – боком и снизу вверх, – посмотрел на парторга.

И сразу же отвел глаза, отвернулся с безучастным видом. Проценко сказал устало:

– А-а-а, оставь. Надоели мне твои махинации.

– Что-о? – сейчас же распрямился, вскинул голову Наум Сергеевич. – Послушайте… Я, конечно, допустил кое-какие промахи, не отрицаю. Но это, все же, не дает вам права… Да и что значит – махинации? И почему они только мои? Все мы ловчим порой, и вы тоже… Все! Каждый по-своему! А в общем, делаем одно дело.

– Да, но делать надо чисто, – наставительно сказал Проценко. Он грузно прошел к столу. Уселся, скрипнул стулом. – Чисто! – повторил он. – Аккуратненько! А ты пачкотню развел. И еще негодуешь.

– Но все же, все же… – Наум Сергеевич стоял теперь, усы его гневно топорщились, сухие впалые щеки были бледны. – Не делайте из меня козла отпущения; я не хуже других… Махинации!

– Да успокойся, остынь, – проговорил Проценко. – Никто и не говорит, что ты – хуже. Чего ты пенишься? Нервишки у тебя, брат, ни к черту. Подлечиться бы тебе, а?

– Ах, да какое тут лечение, – мрачно махнул рукою Наум Сергеевич.

– Нет, в самом деле, – сказал парторг, – подумай об этом. – Он зашуршал бумагами, нагнул бугристый свой череп. – Впрочем, мы сами уже подумали… Посовещались с комиссаром и решили дать тебе возможность отдохнуть.

– Как это – отдохнуть?

– Ну, как люди отдыхают? – Парторг хохотнул добродушно. – Берут отпуск, едут к морю. Загорают, цветочки нюхают…

– Значит, что же, – сказал, сужая глаза, Наум Сергеевич. – Значит, вы, попросту говоря, отстраняете меня от дела?

– Вовсе нет, – досадливо поморщился Проценко. – Все проще, брат, да, все проще… Тебе предоставляется краткий внеочередной отпуск. А дело временно передается другому. Вот так. Временно. Понимаешь?

– Это – кому же?

– Савицкому.

Выйдя от парторга, Наум Сергеевич постоял с минуту в коридоре – угрюмо насупясь, дыша сквозь сцепленные зубы. Расстегнул тесный, душащий ворот кителя. И медленно, тяжело прошел к себе, в оперативную часть.

Там его дожидался Зубавин.

– Ага, – сказал начальник опергруппы, – тебя-то мне и надо…

– Разрешите доложить! – Зубавин шагнул к нему, вытянулся.

– Не трудись, – усмехнулся Наум Сергеевич, – я все уже знаю. От начальства. Ему ты постарался доложиться раньше. Почему, черт возьми?

– Что-с? – растерянно спросил Зубавин.

– Почему ты мне сразу же не позвонил – оттуда, с места?

– Не смог, – сокрушенно пробормотал старик, – не успел.

– Не успел! – Наум Сергеевич бешено глянул на Зубавина. – Ты представляешь, в какое положение ты меня поставил? Я, начальник опергруппы, ничего не знаю! Я вынужден все подробности узнавать от Проценко; сидеть с дурацким видом, хлопать ушами. Да еще выслушивать упреки в том, что мои люди не умеют работать… Когда этот – третий – появился, ты где был?

– Да, в общем, недалеко, – развел руками Зубавин, – но ведь там что получилось?…

– Это мне не интересно, – резко прервал его Наум Сергеевич. – Ты мне скажи: почему ты его упустил, а? Как ты мог?… Тоже – не успел?

Ответом ему было молчание. Передохнув, помедлив несколько, Наум Сергеевич проговорил:

– Что-то ты стал в последнее время – не успевать. Беда с тобой. – И добавил мстительно: – На покой пора, на отдых.

– На отдых? – встревожился Зубавин. – То есть, как?

– Ну, как люди отдыхают? Уходят на пенсию; загорают, цветочки нюхают.