"…И пять бутылок водки" - читать интересную книгу автора (Демин Михаил)

Глава шестнадцатая

– Игорек, – сказала Наташа, – объясни мне, пожалуйста: как ты стал вором?

Они опять лежали в полутьме, на жесткой соломенной подстилке. Игорь – навзничь, развалясь на соломе, Наташа – прильнув к нему, положив голову на жесткую его руку. Он жадно курил, отдыхая, поглаживая ее волосы. Говорить ему сейчас не хотелось – хотелось молчать. Вопрос застал его врасплох; шевельнувшись, он сказал – неохотно и медленно:

– Очень просто – как! Как все прочие.

– Но – почему, почему? Не все же ведь воруют.

– Это, милая, – от судьбы… У одних она гладко складывается, у других наоборот.

– Но даже и те, кто с трудной судьбой, очень трудной – я знаю таких – не все ведь стали преступниками! Многие трудятся, живут правильно, тихо.

– Ясное дело, – отозвался он, грызя мундштук и попыхивая. – На риск не каждый способен.

– А может, дело не в этом…

– В чем же, по-твоему?

– Н-ну, в чем, – затруднилась она. – В психологии, вероятно, в каких-то особых наклонностях…

– Ты что же, – он покосился на нее, – хочешь сказать, что у меня с самого начала были особые порочные наклонности?

– Ах, не обижайся, – шепнула Наташа и теснее прижалась к нему, прильнула, щекоча волосами его губы и ноздри. – Не сердись. Просто, мне жаль, что у тебя все так складывается. Вернее – не так… Ты мог бы жить, как другие, – свободно, легко, никого не боясь и не прячась… А то ведь это – кошмар!

– Э, брось, – пробормотал он досадливо. И заворочался, выпрастывая руку. – Кто это в наше время живет свободно, никого не боясь? При таком режиме…

– Я вовсе – не о режиме, – шепнула она, – я вообще… Ну, скажи, а при другом режиме, в иной какой-нибудь стране, – ты кем бы был?

– Откуда я знаю, – дернул он углом рта. – Может, стал бы президентом… Почему бы и нет? – И резким движением отшвырнул окурок. – Во всяком случае, там бы я на таком пустяке не погорел, – делал бы дела покрупней, посолиднее.

– Все-таки ты действительно неисправимый, – сказала Наташа с коротким вздохом.

– Какой есть, – возразил Игорь. И отодвинулся раздраженно. – Какой есть. А если тебе это, черт возьми, не нравится – что ж, дело твое. Я не напрашиваюсь, не набиваюсь… Ну, да, я – вор! Рецидивист! Это все бесспорно!

Он еще хотел что-то сказать – но не смог, не успел. Наташа упрямо потянулась к нему, приблизила свое лицо и закрыла ему рот поцелуем.

Посвистывая и стуча каблуками, шел по коридору Савицкий – он направлялся в буфет (был обеденный перерыв). В конце коридора, на повороте, ему повстречался парторг. Выглядел Проценко неважно – то ли устал, то ли был нездоров – под глазами его набрякли отечные мешки, кожа на скулах воспалилась, обвисшие лоснящиеся щеки лежали теперь почти на самых плечах. И рука его – когда он здоровался с Савицким – была неприятно влажна.

– Ну, как идет дело? – осведомился Проценко.

– Ничего, – тряхнул льняной своей гривой следователь, – помаленьку. – И незаметным жестом обтер ладонь о пиджак. – Раскапываю, да… раскапываю…

– Только слишком не зарывайся, – шутливо щурясь, предупредил парторг. – А то ты, я гляжу, закопался вконец; даже глаз не кажешь. Неужели у тебя нет никаких вопросов, или, скажем, неясностей?

– В общем, да, – задумчиво поджал губы следователь, – кое-какие неясности имеются… Вот, например, – в связи с телефонограммой.

– Это ты – о какой же телефонограмме?

– Ну, о той, что из Хабаровска пришла – давно, еще в начале лета. Может, помните?

– Н-нет… А в чем проблема?

– Да видите ли, – начал объяснять Савицкий, – дело в том, что телефонограмма эта странным образом исчезла. В деле указано время ее получения – точная дата, число – а самого текста нет! Испарился!

– Вот как, – пробормотал Проценко. – Н-да… А что же там было, в этом тексте?

– Это-то, как раз, я и хотел бы узнать.

– Ну, вот что, – сказал парторг. Он вскинул руку к глазам – глянул мельком на часы. – Зайди-ка ко мне, но не теперь, а попозже – к вечеру. Сейчас я занят, у меня важные посетители… А вечерком – в самый раз будет!

Парторг и действительно был занят; в кабинете его, уже более часа, сидел, дожидаясь хозяина, важный посетитель – Наум Сергеевич.

– Прости, задержался, – сказал, входя, парторг. – Еле прочухался после вчерашнего. Думал уж и до работы не доползу… Башка трещит, во рту какая-то дрянь… Тьфу! – Он прошел, посапывая, к столу, уселся грузно, положил ладони на хрустнувшую пачку бумаг. И потом, покрутив бритым черепом, сказал: – Нет, все-таки, так напиваться – это пошло… Сколько мы с тобой вчера приняли?

– Немало, – повел бровью Наум Сергеевич, – весь день, считай, гудели…

– Ну, вот. Ну, вот. А ведь мы уже – не юнцы, не в гимназическом возрасте. Нам вдвоем – на круг – сколько будет годов? Поболее сотни, думаю.

– Да вроде того, – сдержанно улыбнулся Наум Сергеевич (он-то сам выглядел, как обычно – подтянутым, собранным, щеголеватым). – Вообще-то я, признаться, о возрасте как-то мало думаю… Но конечно, за молодыми где уж нам – не угнаться!

И сразу же – заговорив о молодых – оба они вспомнили Савицкого.

– Я его, кстати, только что встретил по пути сюда, – сообщил, раскуривая папироску, парторг. – Поговорили.

– Ты только, пожалуйста, поаккуратней будь, – сказал Наум Сергеевич. – Не настораживай его зря, не отпугивай.

– Да нет, – отмахнулся Проценко. – Я с ним – так, вообще… Как дело идет, мол, что нового…

– Ну, и что же – нового?

– Пока, вроде бы, ничего особого нету, – сказал, тряхнув щеками, Проценко. – Все копается, роется… Теперь вот телефонограммой заинтересовался – той, что пришла из Хабаровска. Куда она могла пропасть? – спрашивает. Хочу, говорит, разыскать, выяснить. – И он, усмехнувшись, пожал покатыми своими плечами. – Что ж, пускай выясняет… Пускай…

– Что ты, что ты, – быстрым рвущимся шепотом проговорил Наум Сергеевич. – Как – пускай?… Не дай Бог.

Он поднялся, перегнулся через стол, вытянул губы. Глаза его округлились. Рыжеватые усики встали торчком.

– Ты представляешь себе, что будет, если он доберется до текста? Там же ведь указаны все данные об этом Беляевском – когда он выехал, когда миновал Хабаровск, когда должен был прибыть к нам в Полтаву… Понимаешь? Все дано точно!

– Ах, так, – заливаясь темным багрянцем, прохрипел парторг. – Да, да, да. Это я, брат, запамятовал. Но черт возьми, значит…

С минуту они молча смотрели друг на друга. Парторг – вертя в пальцах папиросу, сминая ее, комкая медленно. Наум Сергеевич – напряженно подавшись к Проценко, опершись пальцами о край стола.

Потом он – меняя позу и тон – проговорил, негромко, отделяя слова:

– Значит, надо действовать! И как можно быстрее. Но – без суеты… Сначала выслушай его хорошенько, расспроси подробно обо всем.

– Итак, тебя интересует телефонограмма, – сказал, поглядывая на Савицкого, парторг. – Что ж, это дело нетрудное. Я им сам займусь… Не найдется текст – свяжемся с Хабаровском. Все выясним – не беспокойся! Непонятно только, зачем это тебе понадобилось?

– Ну, как же, – сказал Савицкий. – Как же! Меня интересует все, что связано с именем Беляевского.

– Но не отвлекаешься ли ты? – прищурился Проценко. – Не разбрасываешься ли? Вместо того, чтобы этого Беляевского искать, выходить на прямой след, – занимаешься пустяками…

– Во-первых, – обиженно проговорил Савицкий, – я вовсе не считаю это пустяками… Пустяков в деле нет! А во-вторых, на след Беляевского я уже вышел.

– Вышел? – изумился Проценко.

– Да, – сказал Савицкий.

– Но каким образом?

– Знаете французскую поговорку? – сказал, посмеиваясь, Савицкий. – Шерше ля фам… Ищите женщину… Ну, вот.

– Кто же она?

– Та самая – потерпевшая, – у которой был похищен чемодан…

– И которая потом отказалась от иска? – тут же припомнил парторг.

– Вот именно, – сказал Савицкий, – именно, отказалась! При мне, в моем кабинете. И тогда же я ей заинтересовался…

– Понимаю, – медленно проговорил Проценко, – понимаю. Значит, ты решил проследить…

– Да. И все получилось точно.

– И где ж он скрывается?

– В трущобах, – сказал Савицкий, – в развалинах старого консервного завода.

«Надо действовать», – сказал давеча Наум Сергеевич. И ту же самую фразу – слово в слово – произнес теперь Гитарист.

– Надо действовать, братцы… Тянуть дальше резину нет смысла! – Он опять сидел у стола, окруженный ребятами. Ребят было много. Они теснились густо и плотно. И все они с вниманием слушали Гитариста.

– Мы знаем, где он прячется. Знаем, в сущности, все! Сомнений нет… Не должно быть… Или, может быть, я ошибаюсь?

Тут он усмехнулся, морща щеки. И обвел прищуренным глазом общество.

– Может, у кого-нибудь, все же, есть особое мнение?

– Да нет, ладно, чего там, – пробормотал один из блатных, – какие тут могут быть «особые мнения»? Дело простое. Дважды два. И ты давай – договаривай…

– Так чего ж договаривать, – развел руками Гитарист. – Ты прав: дело простое. И надо не болтать, а – действовать. И вот, что я думаю, братцы…

Он опустил брови, усмехнулся, поигрывая желваками. Сказал:

– Идти к нему надо втроем, или – вчетвером. Вчетвером еще лучше.

– Почему? – удивился кто-то.

– А потому, что он – не ты, – резко повернулся к говорившему Гитарист. – Интеллигент – уркаган колымской закваски. Мужик пытанный, битый, к крови приученный. В руки он легко не дастся, нет, не дастся! С ним, я чувствую, придется повозиться.

– Ну, для того, чтобы его успокоить…

– Для того, чтобы успокоить, хватит одного выстрела, – хмуро покивал Гитарист, – это ясно… Но ведь мы же хотим потолковать. Не так ли? Ну, вот. Значит, пойдем вчетвером. Двое сразу войдут со мной, а четвертый пусть у окна подежурит. Пусть подождет, посмотрит – просто так, на всякий случай, для страховочки.

Третий час уже у начальника управления шло совещание. Обсуждались текущие дела и, среди них, – отчет молодого следователя Игнатия Савицкого.

Подробно доложив собравшимся о ходе расследования, Савицкий пошуршал бумагами и затем – укладывая их в папку с надписью «Дело» – добавил, подытоживая сказанное:

– В общем-то, мы, пока что, не можем предъявить Беляевскому ничего! Никаких серьезных обвинений! Все подозрения, клубившиеся вокруг него, оказались на поверку ошибочны, вздорны… Таковы факты. Такова объективная истина.

Он говорил, стоя у края узкого длинного стола. Стол этот упирался торцом в другой, расположенный перпендикулярно и накрытый зеленым сукном.

Там, за зеленым полем, восседало начальство. Рядом с комиссаром – начальником управления – возвышалась громоздкая туша Проценко, поодаль сидел начальник секретной части, а еще дальше – какие-то чины в серых узких форменных мундирах.

Последние слова Савицкого вызвали там – за начальственным столом – оживление. Чины зашептались невнятно. Проценко нагнул бугристый свой череп, крепко потер темя ладонью. Комиссар сказал, поблескивая очками:

– Допустим, вы правы. Дело с чемоданом отпадает. И старые убийства – за нехваткой улик – тоже. Но вот, как быть с новым, последним убийством?

– С каким же?

– Ну, которое в саду произошло, – нетерпеливо прогудел парторг. – В саду… – Он потряс рукой. – Или ты запамятовал?

– Ах, в саду, – улыбнулся Савицкий. – Так ведь что ж – в саду… Там тоже серьезного криминала нету.

– То есть, как – нет криминала? – грозно, медленно спросил комиссар. – Что за бред? Объяснитесь, Савицкий!

– Пожалуйста, – пробормотал следователь. Вздохнул легонько и начал: – В саду ведь что произошло…

– Произошло то, – сейчас же сказал, опережая его, парторг, – что этот самый Беляевский из кольта – в упор – застрелил человека.

– Да. Застрелил. Но застрелил не предумышленно, а – защищаясь. Находясь в самообороне… В законной самообороне!

– Вы это можете доказать? – спросил кто-то из чинов в мундирах.

– Конечно, – с готовностью ответил Савицкий. – Вот здесь, – он ударил ногтями по картонному переплету «Дела», – имеется донесение Зубавина. Он был очевидцем событий. И он прямо заявляет…

– Ну, хорошо, – проговорил комиссар. – Допустим. Стрельба была произведена в самообороне. Но само оружие-то…

– Оружие принадлежало не ему, – быстро сказал Савицкий. – Владельцем кольта был Константин Чередеев, по кличке Хмырь. Он погиб, так и не успев воспользоваться своим кольтом. Когда в игру вступил Беляевский, Хмырь был уже мертв. Револьвер валялся рядом, в траве. И там-то его Беляевский и нашел…

– И это все вы тоже можете доказать? – осведомился мундир.

– Разумеется, – любезно склонился в его сторону Савицкий. – Помимо зубавинского рапорта, я располагаю также и другими показаниями, из которых явствует – с предельной точностью – у кого и за сколько был Чередеевым-Хмырем приобретен этот самый кольт.

– Что же получается, – сказал вдруг начальник секретной части. – Этот жулик, стало быть, перед законом – чист?

– Ну, не совсем, – густо засопел парторг. – Не совсем… Оружие-то все же у него! Он его прячет, хранит, а это одно уже – дело подсудное.

– Но мы же не знаем – где и как он его хранит, – возразил Савицкий.

– Зато знаем – в чьих руках оружие находится, – сказал, тряхнув щеками, Проценко. – В руках профессионального вора, рецидивиста! В любой момент он может воспользоваться им снова…

– Но может и не воспользоваться, – пожал плечами Савицкий. – Это все наши домыслы. А нужны – факты!

– Так что же будем делать? – недоуменно завертелся начальник секретной части – Ждать фактов? Или брать заранее – сейчас?

– Брать! – пробасил Проценко. И покосился на комиссара. Тот сидел, наморщась, теребя пальцами губу. Очки его холодно поблескивали, и глаз за ними не было видно.

Потом он придвинул к себе коробку «Казбека». Достал оттуда папиросу – постучал о крышку мундштуком. И, закурив, сказал:

– Спешить пока не будем. Товарищ Савицкий, в общем, прав: нужны факты… Что ж, их, я думаю, долго ждать не придется!

Он усмехнулся сухо. Перекатил папиросу в угол рта. И разогнав дым рукой – зорко посмотрел на следователя.

– За Беляевским установлено постоянное наблюдение?

– Так точно, – подтвердил Савицкий.

– Уйти от слежки он не может?

– Н-нет, – качнул головой следователь, – вряд ли… Там все – надежно. Но я еще сам, непосредственно, займусь этим делом. Специально займусь!

– Вот, вот, – кивнул комиссар. – Займитесь! Наблюдайте тщательно, неослабно! И обо всем докладывайте мне.

– Значит, что же, – сказал Наум Сергеевич. – Значит, комиссар предпочел – ждать… И велел обо всем докладывать лично ему. Худо получается!

– Да, – натужно выдохнул Проценко, – так…

Оба насупились, помолчали несколько. Затем Наум Сергеевич сказал:

– Послушай, у этого Фантомаса ведь были партнеры. Два человека. Их тогда задержали – во время облавы… И что же: они до сих пор сидят?

– Сидят, – сказал, посапывая, парторг.

– На основании все того же материала?

– В том-то и дело, – сказал парторг, – в том-то и дело! Материал, если вдуматься, жиденький. Ничего достоверного; одни подозрения, косвенные данные. Все это раньше укладывалось в определенную схему. Однако теперь, сам видишь, схема распалась, рассыпалась… Не знаю, как с ними быть? Прокуратура может не дать новой санкции – придется выпускать. А – не хочется!

– А все-таки придется, – сказал Наум Сергеевич. – И это даже – к лучшему…

Парторг шевельнулся – поднял глаза к собеседнику. Взгляды их встретились, пересеклись.

– Да, да, – к лучшему, – поигрывая бровью и щурясь, подтвердил Наум Сергеевич. – Они за кем сейчас числятся?

– Да за нами – по-прежнему.

– Ну, вот что. Давай оформлять материал на освобождение. Чего зря томить ребят? Отпустим. Хотя бы одного. Для начала.

– Одного?

– Да, пока – одного… Того самого, чья кличка Копыто. Учти, это враг Беляевского, Смертельный враг. Понимаешь? Смертельный!