"Год крысы. Видунья" - читать интересную книгу автора (Громыко Ольга)

Глава 8

Вопреки всем «знающим людям», приметам и кликушам остаток года Крысы прошел для Ринтара на удивление неплохо. Впроголодь, конечно, и половину скота пришлось прирезать, а остальному скормить почти всю солому с крыш, но хоть мор не прокатился. Вместо войны саврянские послы привезли новую мирную грамоту, и ринтарский тсарь без задержки ее подписал. Зима побаловала высокими снегами – они же вешние воды, щедро напоившие землю. До новой травы в Приболотье дожили все. Кое-кто из вредных старух попытался объявить дурным знаком уже и это, но весенний посев опять-таки прошел без помех, а там отсчет времени начался заново. «Что год грядущий нам готовит?» – бегали девки гадать на болото, считать поганки в кругах. Если на четыре кучки поровну раскладываются, значит, можно на год Овцы надеяться. Самый тихий и спокойный, всего в достатке. На восемь – еще лучше! Год Коровы. Закрома полнехоньки, скотина здорова, детишки почти в каждой избе родятся; после Пустополья тсарь праздник объявит, в городах монеты разбрасывать будут и кормить бесплатно. Всего на две – так-сяк, год Собаки. С кости на кость перебиваться будешь, но жить все-таки можно. На три кучки – год Жабы, на пять – Рыбы, на семь – Вороны, его после мора объявляют. А вот если, как ты их, проклятых, ни раскладывай – не сходится, пиши пропало: Крыса. Все плохо и дальше еще хуже будет.

Поганки расходились во мнении, но мимо второго года Крысы кряду, к счастью, пронесло. Год Овцы сменил год Собаки, за ним наступила желанная Корова, и снова – две Овцы. Дни на хуторе летели незаметно: вспашка-посев-прополка-уборка. Зима тянулась чуть дольше, но тоже не давала батракам скучать: у Сурка было два племенных стада, молочное и скаковое, и отелы приходились на самые морозы. А еще овцы, куры, гуси… Хутор богател и разрастался, желтея срубами новых хлевов. Весной даже ограду переносить пришлось, за старой все уже не умещалось.

Однажды вечером дедок подстерег Жара у лестницы на чердак и, не ответив на «спокойной ночи!», схватил парня за рукав.

– Ты это, – сбивчиво, но твердо начал он, – шел бы лучше к батракам в камору.

– С какой это радости? – удивился Жар.

Дедок запыхтел еще громче. Отважился-таки прямо посмотреть парню в глаза, обнаружил, что они на три пальца выше собственных, и рубанул сплеча:

– А с такой, что ты у нас уже молодец ядреный вымахал, а Рыска еще девчонка совсем. Нехорошо.

– Ты чего, дед?! – возмутился Жар. – Она ж мне как сестра!

– А кто вчера так по чердаку грохотал, что труха с потолка сыпалась?

– Это мы в догонялки играли, дурачились!

– Во-во, сегодня догонялки, завтра повалялки… Батраки гоготали как гуси, байки похабные травили.

– Чхал я на них, – огрызнулся парень, ставя ногу на ступеньку. Но дедок не спешил его отпускать. Бойкий старикан с каждым годом усыхал, как гриб на печи, однако хватка у него оставалась тсецкая, мертвая.

– Чхал – так просморкайся, дурень! Это тебе каждая девка – будто лента на грудь, а ты ей – как клеймо на лоб. Ославишь Рыску на всю округу, а девчонка и без того бесприданница, только доброе имя мужу принести и может. Хочешь, чтоб она до конца жизни у Сурка в прислужницах корячилась? Ни дома своего, ни детей так и не завела?

– А на кой ей такой дурак, что сплетням верит? – Жар выдернул-таки жалобно треснувший рукав и скорей полез наверх.

Дедок постоял под лестницей, укоризненно покачал головой, повздыхал и пошел на кухню – жаловаться Фессе на бесстыжую молодежь.

– Ты почему так долго? – сонно промурлыкала Рыска, успевшая раздеться и залезть под покрывало.

Жар только сердито рукой махнул.

– А чего дедок хотел? – Подружка слышала голоса под лестницей, но слов не разобрала.

– Ерунду какую-то… Старый дурак. – Парень плюхнулся на тюфяк. Девочка тут же подкатилась к нему под бок, прижалась. Жар привычно обнял ее правой рукой… и ощутил под тонкой ветхой рубахой маленькие, но вполне отчетливые холмики.

Парень отдернул ладонь, будто ожегшись. Поискал для нее местечко получше – например, вдоль Рыскиного бока, но там тоже обнаружился очень интересный изгиб. К тому же девочка недоуменно фыркнула и, ухватив его за руку, как за край теплого одеяла, вернула ее на прежнее место.

С пол-лучины Жар лежал камнем, с трудом удерживаясь от соблазна исследовать свое открытие поподробнее.

– Слышь, Рысь, – наконец кашлянул он. – Может, я с завтрего в камору спать перейду?

– Ты что! – Девочка аж села. – Как же я тут одна буду? А вдруг снова крыса придет?!

– Ры-ы-ыска, – простонал Жар, – к тебе скоро свататься начнут, а ты все крыс боишься!

– Ну и что? У нашей скотницы уже трое детей, а она до сих пор при виде таракана на лавку вскакивает.

– Потому что глупая трусливая тетка! А ты постарайся побороть свой страх. – Парень сам призадумался, как бы это сделать. – О, найди в крысах что-нибудь хорошее, за что их можно… ну, не полюбить, но хоть бы не орать всякий раз благим матом.

– Хорошее – у крыс? – Рыску передернуло. – Да более мерзких тварей просто не существует!

– Зато они умные.

– Вонючие!

– Хитрые.

– Кусачие!

– Ловкие.

– Заразу разносят, везде гадят, все портят и отбросы жрут! Не хочу я крыс любить, меня от одного их вида тошнит.

– Ты же видунья, – с укоризной напомнил Жар. – Путники вон крыс при седлах тягают, следят за ними пуще, чем за нетопырями. Говорят, они больших денег стоят…

– И что? – сердито перебила девочка. – Я же в Пристань идти не собираюсь, на кой мне с крысами целоваться?

Парень устало вздохнул. Спорить с Рыской на эту тему было бесполезно, хоть вроде и не ребенок уже. Мелкая-мелкая, за прошлое лето она резко вытянулась – видать, отцовская кровь проснулась, – став угловатым, худым подростком. Если б не две косы до пояса, издалека за мальчишку принять можно. Но, судя по нащупанному, еще полгодика – и уже не примешь… К своему дару девочка по-прежнему относилась пренебрежительно, хотя за минувшие годы как-то незаметно сложилось, что ни одно решение на хуторе без ее одобрения не принималось. Даже квохтуху на лукошко сажать и то Рыску звали, отобрать яйца получше, чтоб изо всех цыплятки вывелись.

– Давай я Фессю попрошу, чтоб она тебе в кухне ночевать разрешила, – предложил Жар.

– Вот еще! Там же духота страшенная… Признавайся, чего тебе дедок наговорил? – потребовала девочка.

– Ну… – Парень смущенно поскреб коротко стриженный затылок. – Большие мы уже, неприлично.

– Что – неприлично? – недоуменно хлопнула глазами Рыска, и Жар почувствовал себя на месте дедка, даже потупился так же.

– Ты ж это… девушкой скоро станешь.

Рыска фыркнула:

– Я уже год как девушка, и что?

– Опа… – Жар ошарашенно уставился на подругу. И столько от него скрывала! – Тем более. Люди коситься начинают…

– Ну и пусть, – легко отмахнулась Рыска. – Они и так на меня косятся. Вон баба Шула вчера приковыляла: «Донечка, солнышко, подскажи…» А от самой так горчицей разит – аж в носу щиплет.

– Не, я парней имею в виду… – Жар уже отчаянно жалел, что не спихнул этот дурацкий разговор на того же дедка.

– Да они мне не мешают, – «утешила» его дево… девушка. – В прошлый раз даже весело было, когда они тебя бить лезли, а на меня наткнулись. Один так с лестницы и грохнулся!

Жар покраснел еще больше. Он, в отличие от Рыски, уже давно знал, что парень отличается от мальчика не только ломким баском и редкой щетиной. Высокий, смазливый зубоскал и наглец притягивал девиц, как мышей – засунутый в давилку жареный смалец. Что, разумеется, очень не нравилось его более старшим, но менее везучим конкурентам из вески.

– Я про то, что скоро они к тебе лазить будут.

– Зачем? – наивно удивилась Рыска.

– Замуж звать! – надоело крутить парню. – А тут я!

– Вот и отлично, будешь их гонять.

– Что – всю жизнь?! – Жар представил, как он, седой и согбенный, клюкой шугает таких же доходящих ухажеров.

Пришла Рыскина очередь чесать маковку. Замужество представлялось ей чем-то таким далеким и само собой разумеющимся, что жертвовать ради этого совместным чердаком девушка была еще не готова.

– Лет десять так точно, – неуверенно сказала она. – Покуда приданое себе не скоплю. Как Фесся.

– А если раньше в кого-нибудь влюбишься?

– Не-а. – Рыска убежденно потрясла головой и, видя изумление друга, смущенно призналась: – Кажется, я вообще любить не умею. Вот вроде понравится мне мальчишка, а я начинаю не глазки ему строить, а недостатки искать. И ведь находятся! Один дурак, другой заика, третий рыгает громко… Через пару недель любви как не бывало! Я что, только плохое видеть могу – что в молельне, что в людях?

– Значит, и меня не любишь? – рассмеялся Жар. Ему, шестнадцатилетнему, Рыскины страдания показались детской чепухой вроде веры в Пыха под сундуком.

– Сравнил, – отмахнулась девушка. – Ты мой друг, и на твои недостатки мне плевать.

– Это на какие же? – насторожился парень.

Больше всего Рыску тревожила и злила его страсть к «одалживанию», но она деликатно выбрала провинность помельче:

– Ты во сне брыкаешься! И вечно портянки свои грязные на мою постель бросаешь.

– Ой, можно подумать, что ты жениха из-за каких-то портянок разлюбишь!

– В том-то и дело! – с неприкрытым отчаянием подтвердила Рыска. – Я, страшно сказать, даже родителей своих не люблю! Если они вот прямо сейчас умрут, мне все равно будет, представляешь?!

– А за что тебе их любить? Продали, как телушку, дядьке… – Жар понял: дело и впрямь серьезно. Рыска не то что не умела – попросту боялась к кому-то привязываться, слишком сильно обжегшись в детстве. Вот и упирается всеми лапками, сама себе отговорки ищет, лишь бы не подпустить ухажера слишком близко, «на расстояние удара». И чтобы перебороть этот страх, нужен кое-кто получше весковых олухов. – Ты просто пока не встретила того, единственного…

– Без недостатков? – недоверчиво шмыгнула носом Рыска. – А он вообще существует?

– Ну, у тебя еще есть время поискать, – толкнул ее плечом друг. – Ладно, подбирай сопли и ложись спать. Так уж и быть, поживу с тобой месяц-другой… вижу – дитя ты еще совсем! Хоть и с… приданым.

А вот у Сурковых дочерей хлопот с женихами не было. Даже наоборот: прогонять не успевали. Хочется же, чтоб и богатый, и знатный, и собой хорош! Старшая, впрочем, уже за кого угодно пошла бы – восемнадцать лет девице стукнуло, у иной весчанки в этом возрасте в каждой руке по ребенку. Младшая тоже начинала ныть, что так-де ее очередь вовсе никогда не настанет. Но отец был непреклонен: лучше еще восемнадцать лет искать будем, зато такого подберем, что все соседи обзавидуются.

Наконец вроде нарисовалась подходящая партия: сын городского купца, с которым хуторянин давно вел дела. Закинув удочку и увидев жадную поклевку, Сурок пригласил обоих в гости, якобы показать скот на продажу. «Скот» начал прихорашиваться за три дня, перемерив все платья, ленты и бусы и пугая домашних густо намазанным сметаной лицом – чтоб конопушки побелели, а кожа стала нежной и бархатистой.

– Ты, главное, смыть ее не забудь, – издевался Пасилка над сестрой. – А то как выйдешь на крыльцо – жениха вместо алтаря на погост понесут!

Суркова теща, подколоднозмейским чутьем прознав о смотринах, без предупреждения нагрянула на хутор, вдвое усилив суматоху. Пришлось не только вытряхивать половики и ощипывать кур, но и белить потолки, перетряхивать перины, мыть полы даже в подвале, а Жару вручили корзину и отправили в лес ловить ежиков для праздничного пирога. Вернулся парень только под вечер, в рваной рубахе, с синяком под глазом и корзиной на голове.

– Чего, Тинкины братья поймали-таки? – понимающе оскалился Цыка, сам большой охотник до девичьих холмов и изгибов.

– Нет, ежики стаей напали, – огрызнулся Жар, пытаясь освободиться от корзины уже с Рыскиной помощью.

Пирог пришлось лепить с утятиной, что не улучшило тещиного характера. Нерадивому батрачонку досталось от всех домашних, на ком она срывала гнев.

– У меня этот хутор уже в печенках сидит, – злился Жар, оставшись наедине с подружкой. – Доработаю год до конца, чтоб Сурок к тетке не цеплялся – он ей за мой наём вперед уплатил, – и в город подамся, в помощники к купцу или лавочнику.

– А возьмут? – засомневалась девушка. – Ты ж даже читать не умеешь!

Сама Рыска кое-как умела разбирать письмо, если почерк не очень корявый, – дедок зимой от скуки научил. Жару тоже предлагал, но тот спекся на пятой букве.

– Ничего, ради такого дела выучусь, – запальчиво пообещал парень, и Рыска с готовностью предложила:

– Давай я тебя учить буду!

– Э-э-э… ну год-то длинный, – мигом пошел на попятный Жар. – Успею еще.

– Рыска! – окликнула со двора Фесся. – Поди глянь – хорошо?

Девушка бросила недочищенную репу и выскочила во двор. Там торопливо дометали последние соринки, над воротами пышно зеленел свежий еловый веник от сглаза, а у коровязи вместо старушки Белочки стояла изрядно озадаченная Рыжуха, лучшая телка из скакового стада, затянутая в новое седло, хрустящее при каждом движении.

– Да ничего вроде, – без особой уверенности заметила Рыска. – Теть Фессь, а Рыжуху-то зачем вывели? Он же к Маське, а не к корове свататься едет.

– Тихо ты! – шикнула служанка. – Во-первых, покуда не свататься, а только присматриваться. Во-вторых, не только к ней, а ко всему хозяйству. Надо ж хутор в лучшем свете выставить! Пусть думает, что у нас все коровы такие, раз Сурок на этой красавице поля объезжать не жалеет.

– Вы еще в колодцы вина налейте, – ехидно посоветовал Жар, вышедший вслед за подружкой. – И бублики на кустах развесьте.

Рыжуха, до сих пор ни разу не ходившая под седлом, тревожно прядала ушами и трубно взмыкивала. От хлевов ободряюще отзывались подружки.

– А тебя, кобеля, вообще хорошо бы в погребе запереть! – взвилась Фесся, задерганная хозяйскими приказами и капризами. – Чтоб гостям случайно на глаза не попался!

– Так за чем дело стоит? – оживился Жар. – Только скажи – и до завтрашнего утра меня не увидите!

– К Тинке опять удрать хочешь? – догадалась служанка. – Мало тебе от ее братцев влетело?

– Так ведь влетело уже, а за одно и то же два раза не бьют!

– Нет уж, лодырь, иди помоги дедку дымоход чистить, а то что-то еле тянет, утром всю кухню задымило.

Жар, недовольно ворча, пошел за лестницей. Рыску, продолжавшую с сомнением разглядывать Рыжуху, отвлекла Масёна, выскочившая на крыльцо в разных сапожках – синем и красном.

– Эй, козявка, погляди: какие лучше надеть?

– Без разницы, – рассеянно отозвалась девушка.

– А волосы – одной косой или двумя?

«С Рыжухой-то тебя любую возьмут, хоть лысую!» – вертелось на языке у Рыски. Хозяин как-то обмолвился, что эта телка на пятьдесят златов тянет, не всякому наместнику по карману. Впрочем, Сурок и не собирался ее продавать, берег на племя.

– Двумя, – буркнула Рыска, только чтоб отвязались, и поскорей вернулась на кухню.

Жар приставил лестницу к крыше, вскарабкался до трубы и оседлал охлупень.[13] Оставшийся на земле дедок подал ему «ёрш», можжевеловый веник на длинной палке. Парень сунул его в трубу и начал с ленцой шуровать. Внутри шуршало – наросшая на стенках сажа комочками сыпалась вниз. Черная, едко пахнущая гарью пыль летела вверх, заставляя Жара мешать чихи с руганью.

Потом веник во что-то уперся. Парень покрутил им, потыкал. Вроде как подается, но по щепоти.

– Туда, похоже, опять дура-галка свалилась! – с досадой крикнул он.

– Так чего, копье нести? – озаботился дедок.

– Да ну его, попробую веником пропихнуть…

– Еще сильнее застрянет, – разволновался дедок. – Стой, кому говорю! Тебе лишь бы пихать, поросенок… Жди, сейчас схожу!

Жар недовольно облокотился на трубу. «Сейчас», ага. Пока старый лапоть доковыляет до сарая, пока отроет в куче жердин свое трофейное, насквозь ржавое копьецо, пока слезно с ним обнимется, вспоминая молодость… А солнце уже только с крыши видать, с земли оно давно за лесом спряталось. Поди вымани Тинку из дому по темноте! Тем более что и родители в избе будут, и братья…

Парень воровато примерился к «ершу», но тут послышался звон бубенцов и из-за поворота вылетел резной возок о три коровы – черная, рыжая и белая. Видать, купец тоже не желал ударить в грязь лицом, на трех ездоков и двойки хватило бы.

– Едут! – заорал Жар, переполошив и без того взбудораженный дом. Сурок с женой выскочили на крыльцо, потом спохватились, что несолидно, и снова занырнули. Дедок, забыв про копье, вместо сарая посеменил к воротам, на которых уже повисли двое батраков, любопытно заглядывая через верх. Рыска и Фесся прилипли к окну, женка их шуганула и встроилась посредине. Даже Рыжуха что-то почуяла и уставилась на открывающиеся ворота томными лиловыми глазами.

Тройка влетела во двор и с шиком затормозила у самой коровязи. Возница, спрыгнув, ухватил коренную под уздцы, ожидая, когда хозяева выберутся из возка.

Сурок повторно вышел на крыльцо и спустился по ступенькам – уже вразвалочку, с широкой улыбкой:

– О, гости дорогие пожаловали!

– Здравствуй, Викий! – церемонно кивнул старший из гостей, такой же кряжистый и краснолицый.

– И тебе не болеть, Нилат!

Мужчины обнялись до хруста, как два медведя. Вожделенный жених, парень лет двадцати, робко топтался сзади.

– Неказистый какой-то, – разочарованно заметила Фесся. – Глаза щурит и лысеть уже начинает…

– С плеши меду не есть, – сухо оборвала ее женка. – Зато у его отца лавки в трех городах.

– Женское счастье не в лавках, а на лавке, – с лукавым смешком возразила служанка.

– Лавка сгниет, а лавки останутся, – почему-то разозлилась Муха. – Нечего девке голову морочить, пусть оно сразу тихо-гладко идет – все равно тем же кончится.

Рыска тоже с интересом присматривалась к гостю. Ничего, не страшный. А что тощий и сутулый, так и лучше – драться не будет. Ей и такой бы сошел, раз все равно никто не нравится.

Купец заметил Рыжуху и аж по бедрам себя от восторга хлопнул:

– Какая красотка!

– Да, неплоха, – рассеянно, как заправский лицедей, отозвался Сурок. – Вот только что с дальнего пастбища вернулся, не успели расседлать. Эй, Цыка! Прибери Рыжуху, я сегодня уже никуда не поеду.

Батрак, посмеиваясь в усы, подошел к корове. Та испуганно задрала морду: прежде ею занимался другой коровнюх, а такое количество людей она вообще видела впервые в жизни.

– Маська, иди гостей встречай! – добродушно крикнул Сурок. – Стесняется, – пояснил он. – Она у нас девушка скромная, тихая.

С крыши сдавленно хихикнуло, но гости решили, что им это почудилось. Все двинулись к двери, и Жар, решив, что уже никому не помешает, что есть дури долбанул «ершом».

Рыска, утолив любопытство, тоже вернулась к печи. Наклонилась, заглянула в трубу снизу – и в лицо ей ударило облако сажи, а следом вывалилась и с сухим стуком упала на припек дохлая, уже изрядно прокопченная крыса с обнажившимися до корней зубами и скрюченными лапками.

Жар схватился за трубу обеими руками: ему показалось, что крыша подпрыгнула от визга.

Маську, наконец соизволившую выйти на переднее крыльцо, никто не заметил – все взгляды были прикованы к кухонному, на которое, не переставая голосить, вылетело что-то тощее, черное, лохматое, с вытаращенными желто-зелеными глазами. За чудищем шлейфом тянулась сажа.

Если хуторяне худо-бедно сообразили, что это за диво, то у гостей глаза на лоб полезли. Сынок, похоже, вообще решил, что это оно Маська и есть. Сейчас как накинется на него и оженит прямо посреди двора! Он попятился, уткнулся в мохнатый Рыжухин бок и, ощутив под рукой стремя, не раздумывая, вскочил в седло.

Отвязать-то корову Цыка успел. А вот намотать повод на руку – нет. Горячая молодая телка, на которую разом обрушилось столько впечатлений, освободилась в один взмах головой, несколько раз поддала задом, расшвыряв кинувшихся на выручку батраков, и помчалась к воротам.

– Закрывай!!! – страшно взревел Сурок.

Дедок – единственный оставшийся при них страж – схватился за створку, но понял, что не успевает, и принял героическое решение: метнулся на середину проема и раскинул руки.

Мчащаяся во весь опор корова звонко щелкнула копытами. Над задранным лицом дедка проплыло светло-желтое брюхо и аккуратное, ни разу не доенное вымя с пупочками сосков, за ним коброй просвистел хвост, и Рыжуха, красиво приземлившись, почесала дальше, почти сразу же свернув с дороги в луга.

– Лови-и-и!

В погоню сорвался весь хутор, причем сбегать за другой коровой не догадался никто. Рыжуха быстро удалялась, вопли несчастного жениха – тоже. Сбросить его корове удалось только в овраге, причем сама она птицей взлетела по противоположному склону и канула в лесу.

– Вон он! – радостно заорал один из батраков, услышав доносящийся из бурьяна скулеж.

– Да Саший с ним – телка куда ускакала?! – отмахнулся Сурок, горестно озираясь по сторонам.

Купец без пояснений заехал ему кулаком в ухо. Кипящий от злости хуторянин охотно воспользовался поводом ее спустить. Батраки сначала пытались их разнять, но потом как-то втянулись, тоже припомнили давние обиды и клубком скатились на дно оврага, в болотную жижу под ковром молодой осоки.

Домой вернулись уже затемно. Купец поддерживал стонущего сыночка, Сурок – опухшую челюсть. Друг на друга они не смотрели.

Бабы, увидев такое дело, подняли вой, как по покойнику. Гости молча забрались в возок, прикрикнули на возницу, и усталые коровы нехотя помчали в ночь.

Сурок в сердцах отправил двоих батраков в лес, искать Рыжуху – хотя дураку ясно, что никого они впотьмах не найдут, разве что голодную волчью стаю. Мужики не стали спорить с разъяренным хозяином, покивали и, пройдя опушкой, свернули в веску.

– Этот – где?! – страшным голосом спросил Сурок, выяснив наконец, с чего все началось.

Рыдающую Рыску, к счастью, буря обошла стороной – что с трусливой девки возьмешь! Конечно, досталось и ей: женка в сердцах за косы оттаскала и в копченую крысятину носом натыкала, но главным виновником суматохи сочли Жара.

– Убег куда-то, – сердито сообщила Фесся. – Как увидел, что тут твориться начало, скатился с лестницы – и деру.

– Говорил же я ему, дурню, – обожди чуток! – горячился дедок, сам перепуганный донельзя – могут ведь и ему вклепать, что не уследил. – И чего было пихать, да еще при гостях?!

– Как только объявится поганец – ко мне его! – оборвал хозяин и, прихрамывая, пошел в дом.

Спать все легли злющие и голодные – что еще обиднее при ломящейся от яств кладовке, куда снесли угощения со стола. Батраки-то рассчитывали полакомиться объедками, но Сурок был непреклонен: нет гостей – нет праздника. Даже теща, видя его в таком гневе, не посмела перечить.

Жар вернулся только после первых петухов: ножом, как заправский грабитель, подковырнул внутреннюю щеколду, тихонько переступил через спящего у порога дедка и взобрался на чердак.

Рыска не спала, а при виде друга зарыдала еще горше, уткнувшись лицом ему в грудь.

– Они тебя чего – били? – встревожился парень.

– Не-е… Тебя обещали…

– Да ла-а-адно, – неуверенно протянул Жар. – К утру Сурок охолонет, и пойду каяться. Ну чего я, в самом деле, такого страшного натворил? Я понимаю, если б шутки ради крысу в трубу бросил, а то ж сама залезла… И был бы еще жених! Трус несчастный.

– Уходи, – неожиданно всхлипнула девушка, отпихивая друга.

– Что? – растерялся парень. – Рыска, ты чего? Тебя-то я чем обидел?

– Нет, просто уходи! Беги отсюда, пока Сурок не проснулся! – Девушка подняла на него припухшие глаза, и Жар с содроганием увидел в них знакомое золотое мерцание.

– Не, нельзя… – смущенно пробормотал он. – А тетка? Если Сурок деньги назад потребует, ей же единственную корову продать придется. Ну выпорют, эка невидаль… Ты ж сама вечно Фессе подпеваешь, что надо ответ за свои проступки держать. Я и удрал-то, чтоб под горячую руку не попадаться, а вот завтра…

Жар замолчал, подбирая слова, и стало слышно, как далеко-далеко, за оградой, за холмами, в глухой чащобе воет проснувшаяся такка.