"Гончаров приобретает популярность" - читать интересную книгу автора (Петров Михаил)

Часть вторая

Кот лежал на полу. Он чесал за ушами и дергал хвостом. Полковник сидел напротив и тоже выдергивал старческую поросль из ушей. Я был бледный и красивый, только-только оправившийся от болезни. Мы коротали время в комнате, равнодушно ожидая приглашения к завтраку.

– Хмурое утро! – словами Толстого-младшего заговорил он и, безразлично зевнув, отшвырнул безвинного кота ногой. – Ничего не хочется! Дерьмо!

– Может, и так, господин генерал, а только с животным так обращаться не положено. Лучше пойдите на кухню и как следует его покормите.

– Я должен только своей матери, – по-блатному обиделся он, – а твой вшивый кот и его кормежка никак не входят в мои обязанности.

Прошло около недели после того памятного вечера, проведенного в баре «Ночная фея», когда нам удалось так блестяще обезвредить банду Наталии Николаевны Федько.

Утро действительно выдалось препоганым. Сквозь матовую пелену тумана визитной карточкой осени едва сочился мелкий промозглый дождь. Надоедливый и мерзкий, казалось, он проникал через стекла и влажной испариной покрывал все тело. Внутри же, под сердцем, поселилась тоскливая хандра и серое уныние. Звонок в дверь, что раздался в тот самый момент, когда мы готовились к приему пищи, нисколько нашу меланхолию не нарушил.

– Кому это мы понадобились в воскресный день? – брезгливо оттопырив губу, спросил Ефимов и сам же ответил: – Только идиоту может взбрести в голову выйти на улицу в такую дрянную погоду и в такой ранний час. Иди открой!

– Не пойду, – лениво возразил я. – Вдруг это не ко мне.

– Я тоже в такое время никого не жду.

– Значит, к Милке, – внимательно выслушав третий звонок, вслух подумал полковник, а после четвертого мудро добавил: – Вот пусть она идет и отворяет.

– Не возражаю, – полностью разделил я его мнение.

– Вы что там, оглохли? – не зная о нашем единодушном заговоре, заорала она, раздраженно гремя посудой. – Сидите там трутни трутнями!

– Пойди, доченька, открой, это, вероятно, к тебе, – высказал предположение полковник. – Мы с Костей страшно заняты.

– Нет, это к вам! – уже через минуту заходя в комнату, доложила она. – А точнее, к Константину Ивановичу Гончарову.

– Кого еще черти принесли? – нисколько не страшась быть услышанным, бесцеремонно спросил я. – По воскресным дням я не принимаю. Так и скажи ему.

– Не ему, а ей, тебя спрашивает довольно миловидная дама.

– А меня она не спрашивает? – забеспокоился тесть и, по-гусарски ухмыльнувшись, напутствовал: – Ты, Костя, коли сам не справишься – зови на подмогу.

Миловидная дама высокого роста стояла в передней и никакого неудобства от нашего диалога не испытывала. Брюнетка с молочно-белой кожей и правильными чертами лица, она имела за плечами не больше двадцати пяти лет, но распутные синие глаза и яркие порочные губы говорили о том, что в жизни она познала много удивительного и интересного. Одета она была в брючный классический костюм бежевого цвета и белую блузку. Миниатюрная черная сумочка через плечо и такие же черные туфли завершали ее наряд. В руках визитерша держала сложенный мокрый зонтик, с которого на палас беспардонно стекала вода.

– Вы Константин Иванович? – в упор спросила она.

– Да. А вы кто? – в тон ей вопросом на вопрос ответил я.

– Лютова, Светлана Сергеевна Лютова.

– И что же в такое ненастье привело ко мне госпожу Лютову?

– В ненастье выгнало несчастье. Но может быть, вы пригласите меня войти? В двух словах всего не объяснить. Разговор предстоит долгий.

– А почему вы думаете, что я вообще собираюсь с вами разговаривать?

– Насколько я знаю, вы всегда беретесь за дела такого плана. По крайней мере, так мне вас рекомендовали. А кроме того, вы сами косвенно, а может быть, и напрямую в эту историю замешаны, и я подумала, что вас она заинтересует больше, чем кого бы то ни было. Вы позволите мне пройти?

– Не раньше, чем вы скажете, кто вам меня рекомендовал, – неодобрительно глядя на мокрый зонтик, поставил я ультиматум, – и какую историю вы имеете в виду.

– История с Белой церковью, а рекомендовал мне вас Борис Андреевич Кротов. Надеюсь, вы помните это имя? Лет шесть тому назад вы здорово ему помогли.

– Откуда вы знаете, что я имел отношение к Белой церкви?

– Имя бабы Любы вам что-нибудь говорит?

– Говорит, но какая взаимосвязь может быть между Кротовым и бабой Любой?

– А никакой связи и нет. Просто Боря, узнав про мою проблему, посоветовал обратиться к вам, к Константину Ивановичу Гончарову, но это же имя я слышала и раньше из уст бабы Любы. Мне не стоило большого труда, чтобы сопоставить эти два обстоятельства и прийти к определенному выводу.

– Логично, вы невероятно умны, – пробурчал я, открывая дверь ефимовского кабинета. – Проходите, только разувайтесь, у нас по-простому. Да оставьте свой отвратительный зонтик здесь, или после нашей аудиенции я заставлю вас мыть полы.

– Однако!

Выстрелив в меня синью надменных глаз, она величаво проплыла в кабинет, а я, распорядившись насчет кофе, предложил и тестю выслушать госпожу Лютову.

– Прежде чем вы расскажете о причине своего визита к нам, я бы хотел узнать о вас как можно больше, – располагаясь напротив, начал я. – Мне интересно, кто вы такая, чем занимаетесь и так далее.

– Как я уже вам сообщила, я Лютова Светлана Сергеевна, руководитель благотворительного фонда «Благовест» при музее Белой церкви. Я бы хотела поговорить с вами о пропавшем церковном серебре.

– Я уже догадался. Но об этом позже, а пока вернемся к нашим вопросам. На какие такие нужды вы собираете деньги?

– Мне кажется, к делу это не относится, – сразу же поскучнела Лютова.

– Позвольте уж мне решать, что относится, а что не относится. Не забывайте: не я к вам пришел, а вы явились ко мне.

– Ну хорошо, – что-то просчитав, согласилась она. – Пусть будет по-вашему. Деньги нами собираются как на реставрацию самого музея-церкви, так и на открытие монастыря и школы русских богатырей «Витязь» при нем.

– Довольно странный альянс, вам не кажется?

– Нет, не кажется, средства нам требуются для приобретения учебных принадлежностей и спортивного инвентаря. Это что касается школы «Витязь». Монастырю же нужна хотя бы самая необходимая мебель и оборудование: верстаки, станки, столярный и слесарный инструмент. Теперь вам понятно?

– Понятно, вы хотите наладить производство и под эгидой церкви открыть маленький филиал ВАЗа. Недурственно! Я правильно понимаю ситуацию?

– Неправильно, потому как там мы планируем открыть производственные мастерские, где бы послушники могли изготавливать на продажу различную церковную утварь и атрибутику и тем самым зарабатывать себе на хлеб насущный.

– Похвально, но кто же согласится быть тем самым послушником и за бесплатно на вас горбатиться? Дураков теперь нет.

– Ошибаетесь! – не подумав, ответила она, но, поняв циничность оговорки, тут же поправилась: – Как вы можете! Стыдно говорить так. Миряне, разуверившись в светской жизни, сами потянулись к нам, чтобы в стенах монастыря очиститься и приобщиться к Богу. Не успели мы дать объявление, как нашему иеромонаху Феодору и отцу Никодиму начали поступать бесчисленные звонки и даже телеграммы с просьбой принять их в монашеское братство.

– И сколько такой послушник должен заплатить, чтобы стать равноправным членом вашей монастырской общины? – всезнающе ухмыльнулся полковник.

– Не так много, как вы думаете, – оскорбленная в лучших чувствах, нахмурилась Лютова. – Всего-то сорок долларов.

– То есть тысячу рублей, или две с половиной пенсии, – въедливо уточнил Ефимов и, довольный собой, поднял указательный палец.

– Да, это так, – нервно заерзала Светлана Сергеевна, – но пенсионеров мы стараемся не брать.

– Матушка, ай-ай-ай! – веселился тесть. – Старичкам, значит, что к Господу тянутся, отказываете. Это уж совсем не по-божески и противоречит церковным догмам. Стало быть, и убогоньким вы не внемлете? Нехорошо.

– Поймите, пока идет становление и нам позарез нужны средства, мы вынуждены так поступать, но в дальнейшем, когда все наладится…

– А сколько составляет ежемесячный взнос ваших иноков? – продолжал полковник аудиторскую проверку финансовых дел монастыря.

– Иноки у нас не платят ничего, – гордо ответила Лютова, – а вот послушники пока, я подчеркиваю, пока обязаны ежемесячно, исходя из своих возможностей, вносить посильную лепту. Но уверяю вас, она необременительна и говорить о ней не стоит. Мне кажется, что обо мне вы узнали довольно и нам пора перейти к делу, ради которого я вас потревожила.

– Возможно, но в итоге я буду вынужден задать вам еще ряд вопросов относительно устройства, быта и устава вашего монастыря, церкви и школы рукопашного боя.

– О каком рукопашном бое вы говорите? – ужасно удивилась бизнесменша. – Я бы вообще не хотела возвращаться к этому вопросу.

– Я затрону его только в крайнем случае, если того потребует ваше дело.

– Хорошо, – собираясь с мыслями, согласилась она. – Как вам, наверное, известно, в Белом селе в двадцать втором году чекистами или работниками НКВД был зверски убит священник Крюков. Перед своей мученической смертью он успел спрятать серебряные и золотые оклады, снятые им с икон.

– Мне это известно, а вы откуда узнали?

– Смерть его внучки Марии Андреевны, а точнее будет сказать, ее убийство сразу навело на мысль, что дело тут нечистое, непроста ее пытали. А тут еще разговоры и прозрачные намеки ее односельчан. Вскоре после этого церковь была ограблена. Я пришла туда рано утром и сразу же заметила выставленное в ризнице окошко и спортивную сумку со слесарным инструментом. Это меня удивило и показалось странным, потому как из недавно приобретенных икон ни одна не пропала, равно как оказались нетронутыми все сколько-нибудь ценные культовые аксессуары и принадлежности. То есть все то, что находилось на алтаре и в иконостасе. Тогда я, сама не знаю почему, заглянула в подвал, и на меня вывалились какие-то доски. Это мне показалось и вовсе странным. Отодвинув их, я спустилась вниз и сразу все поняла. В кирпичном полу подвала зияла черная дыра, проделана она было совсем недавно, потому что в воздухе еще ощущалась пыль. Замирая от страха, я спустилась в этот лаз и, освещая себе путь обжигающими пальцы спичками, пошла по нему ни жива ни мертва. Довольно скоро узкий этот проход привел меня в пещеру, и там мне с первого взгляда стало понятно, где несчастный священник укрыл ценности. Негодяи и подонки, они варварски вскрыли хранилище и похитили реликвии прямо у меня из-под носа. Мерзавцы! Я бы их расстреляла на месте без суда и следствия.

– Ну зачем вы так-то? – смущаясь от двусмысленности своего положения (чья сумка-то?) и протестуя против столь жестокого суждения, возразил я. – Не обязательно тот, кто ломал, тот и взял.

– Конечно, по-вашему, они разбили пол в подвале просто для того, чтобы полюбоваться подземным ходом. Не смешите. Вот так я воочию убедилась, что тайник действительно имел место. Нужно действовать быстро и оперативно, пока грабители еще не успели сплавить мой клад на сторону.

«Еще одна сучонка называет церковное добро своим!» – зло подумал я и спросил:

– А почему вы считаете, что клад принадлежит вам?

– А кому же еще? – искренне удивилась она. – Мы с мужем являемся собственниками и хранителями церкви, а значит, все то, что находится в ее лоне, принадлежит нам.

– Никогда бы не поверил, что церковь, пусть даже бездействующую, можно приобрести или приватизировать. Вы выкупили ее в нашей епархии или того больше – в синоде?

– Какая вам разница, где я оформила документы? Важно то, что они у меня на руках, да к тому же про нее вообще давно забыли. Но вы не волнуйтесь, все будет принадлежать нашему народу, все будет выставлено на музейных стендах…

– …города Вашингтона и Нью-Йорка! – удачно закончил ее мысль полковник.

– Неделю тому назад, – не обращая на желчную реплику никакого внимания, продолжала она, – я пришла к бывшей подруге и соседке Марии Андреевны бабе Любе и попросила мне все рассказать.

– Сомневаюсь, что она с радостью откликнулась на вашу просьбу.

– Она с благодарностью приняла мой подарок и с удовольствием поведала все то, что знала сама. Я не буду вдаваться в подробности, потому как вы сами их достаточно хорошо знаете.

– Мы с удовольствием вас выслушали, благодарны за интересные подробности, но что вы от нас хотите? – насмешливо спросил полковник.

– Как это что? Я хочу предложить вам работу.

– Какую? Искать ваших ловких жуликов? Это бесполезное и изнуряющее дело.

– Не говорите так. Скажу вам больше. Я знаю, что неделю назад вы поймали парней, ограбивших банк, и один из них оказался внуком сельского старосты – Крутько, которого вы подозреваете в убийстве Марии Андреевны Крюковой.

– Завидная осведомленность, – не скрыл удивления я. – И об этом вам тоже доложил Кротов?

– Нет, просто я в гуще всех криминальных событий.

– Не оказаться бы вам в их эпицентре.

– Оставьте ваши нелепые шутки. Все до безобразия просто. Когда баба Люба узнала, что внук Крутько арестован по подозрению в ограблении банка, она тут же вспомнила, кому принадлежал голос одного из субъектов, копавших в огороде яму. Кажется, именно вас они там зарыли? Так вот, голос тот, как утверждает баба Люба, принадлежал крутьковскому выродку, а если так, то нетрудно догадаться, что именно он и похитил достояние церкви. Что вы на это скажете?

– У вас удивительно проницательный ум и завидная склонность к риску. Не понимаю, зачем я вам нужен? Вы и без меня справитесь со всеми своими проблемами.

– Это действительно так, но у меня абсолютно нет времени. Нужно работать и добывать деньги. И вообще каждый должен заниматься своим делом.

– Прекрасная мысль, а главное, свежая и не тривиальная.

– Я вообще, не примите за хвастовство, мыслю нестандартно и не привыкла отвечать колкостью на колкость. Это вас касается и вашего папочки тоже. Между прочим, с его профундовским басом и жутковатой внешностью он мог бы подрабатывать в нашей церкви певчим или, в крайнем случае, регентом, – нагловато уела она тестя и деловито добавила: – Десять процентов от стоимости найденного клада! Вы принимаете мое предложение?

– Государство и то платит двадцать пять, – обиженный то ли на «профундо», то ли на размер вознаграждения, прогудел тесть.

– Уважаемые господа, государство вам давно ничего не платит. И с вашей стороны было бы большой глупостью не принять моего предложения.

– Нет, так дело не пойдет, – решившись банально надуть эту самодовольную индючиху, наотрез отказался я. – Это что же получается? А если мы клада не найдем, то выйдет, что мы ишачили, а может, и жизнью рисковали бесплатно?

– Ну почему же бесплатно, какую-то сумму я вам выделю, не такую астрономическую, как вам бы хотелось, но ее будет достаточно, чтобы компенсировать ваши, пусть и бесплодные, труды. Я готова авансировать вам по тысяче рублей. Устраивает?

– Еще бы! – упреждая полковничий гнев, восторженно воскликнул я. – Отличная сумма, как она может нас не устроить. Мы согласны.

– Я так и знала. Я рада, что этот вопрос мы с вами уладили и вообще пришли к обоюдному пониманию, а теперь, если в этом есть необходимость, задавайте мне вопросы, только конкретно и по существу.

– А мы по-другому и не умеем, – располагающе улыбнулся я. – Скажите, часто ли вы появляетесь в Белой церкви?

– Почти каждый день.

– Не заметили ли вы возле церкви или в ее окрестностях праздно гуляющего либо просто подозрительного человека? Возможно, что он попадался вам не один раз.

– Я сама задумывалась над этим, тем более что такой тип действительно попадался мне на глаза, причем трижды.

– Вы могли бы подробно описать его приметы? – продолжал я валять дурака. – Где, когда и при каких обстоятельствах он вам встречался?

– Я замечала его после полудня, когда он шлялся вокруг церкви. А что касается его примет, то лучше всего я смогу представить их карандашом на бумаге. Но только не сейчас, потому как нужно сосредоточиться. Набросок его портрета я занесу вам завтра.

– Кто реставрировал церковь?

– Почему реставрировал? Ее и посейчас реставрируют послушники.

– Сколько их и где они живут, где ночуют?

– На данный период времени их двадцать человек. Живут они пока в арендованном доме, но в самое ближайшее время, как только будет отремонтирован барак, я переведу их в церковный двор.

– Никогда не слышал, чтобы монашеские кельи называли бараком! – весело и привольно заржал Ефимов. – А трапезная, по-вашему, будет рыгаловкой?

– Пардон, я неправильно выразилась, – ничуть не смущаясь, поправилась Лютова. – Ну конечно же кельи. Какие еще вопросы?

– На реставрационных работах занята вся монашеская братия?

– Нет, что вы, я допускаю туда только самых надежных. Шесть человек под присмотром иеромонаха Феодора, а уж ему я верю, как самой себе. Они спрашивают его благословения даже тогда, когда хотят выпить стакан воды.

– Хорошенький монастырь! – резюмировал тесть. – А до ветру они у вас не просятся?

– Не юродствуйте, к нам приходят люди самых различных судеб, часто с вредными привычками, поэтому дисциплина и порядок в монастыре просто необходимы.

– Это уже не порядок, а палочная муштра.

– Называйте как угодно. Что вас еще интересует?

– Ваша школа кулачного боя. Где расположена она?

– Вы имеете в виду школу русских богатырей «Витязь»? Пока она тоже располагается в арендуемом нами частном секторе, но, как и послушники, в самое ближайшее время наши мальчики перебазируются на церковный двор, где для них уже строятся спортивный зал и классные комнаты.

– Сколько человек в ней обучается и каков их возрастной ценз?

– Сегодня школу посещают тридцать мальчиков от десяти до шестнадцати лет.

– То есть как это посещают? Они что же, ночевать уходят домой?

– Я неверно выразилась, живут они братством, а ночевать мы их отпускаем только на одну ночь, с субботы на воскресенье.

– Как говорили раньше, каково их социальное происхождение?

– Преимущественно это дети обеспеченных и богатых родителей.

– Конечно! – опять ядовито вклинился тесть. – Откуда же неимущей семье взять бабки на воспитание своего ребенка? И по сколько вы с них дерете?

– Дедушка, я устала выслушивать ваши бестактные замечания и отвечать на них не намерена. Господин Гончаров, если с вашей стороны вопросов больше нет, то разрешите откланяться.

– Подождите. – Сам не замечая того, я заинтересовался ее проблемой уже серьезно. – Ваши так называемые мальчики – какие дисциплины, помимо мордобития и религиозных сентенций, они изучают в вашей школе?

– Мы приучаем их к физическому труду, и лично я обучаю их правилам этикета.

– Бедные дети! – горестно воскликнул тесть. – Даже страшно подумать, какие уродливые монстры из них получатся!

– Не обращайте на него внимания, – поспешил я пресечь его остроумие. – Светлана Сергеевна, принимали ли ваши детки участие в строительстве и реставрации храма?

– Да, конечно. Там они иногда отбывают наказание за непотребное поведение.

– Что они там делают непосредственно? Какую работу выполняют?

– Работа там каторжная. Провинившиеся замешивают раствор, таскают кирпичи…

– Понятно. Что следует понимать под вашей формулировкой «непотребное поведение»?

– Ну… Шалости… я не знаю…

– И какого характера эти шалости? – не унимался я.

– Я бы не хотела выносить сор из избы.

– Да чего уж там, и так все понятно, – со знанием дела вмешался полковник. – Водочка, травка, героин. Не исключаю и случаев педерастии. Впрочем, у вас ведь женщины-преподаватели тоже работают, а?

– Это уже слишком! – взвилась Лютова. – Это все ваши гнусные домыслы. Без доказательств вы просто не имеете права так говорить о нашей школе. Похотливый старик, ваши грязные инсинуации я расцениваю как злобный выпад, направленный на подрыв авторитета нашего братства. Господин Гончаров, я больше не могу находиться в этом доме. Если вы согласны на мое предложение, то вот вам моя визитка!

Сорвавшись с места, оскорбленная учительница этики пулей вылетела в коридор, и по дикому воплю попавшего ей под ноги кота и пушечному выстрелу входной двери я понял, что она сильно на нас обиделась.

– Алексей Николаевич, а вы были не правы, – грустно заметил я. – Вежливости вам бы подзанять.

– Да и хрен с ней, потаскуха она монастырская, – шлепнул себя по ляжкам полковник. – А как взвинтилась-то! Видно, я попал не в бровь, а в глаз!

– Может быть, и так. А только когда вы вернете мне тысячу рублей?

– Какую тысячу? – насторожился и сразу стал серьезным тесть. – Ты в своем уме?

– Ту самую тысячу, которую я, видать, не получу от оскорбленной вами дамы.

– Вы что тут с ней делали?! – просовывая испуганный нос, спросила Милка. – Ужас, она вылетела как пробка из бутылки, отшвырнула меня, покалечила кота и чуть не сломала нам дверь! Я уж подумала, вы ее тут изнасиловали.

– Ты правильно подумала, твой папаша ее затрахал в переносном смысле этого слова, так как в прямом он уже ничего не может. Он битый час измывался над ней, как последний маньяк и садист. Он убил и изнасиловал ее нравственно.

– А ты и нравственно не можешь, – огрызнулся Ефимов. – Дочка, пожалуйста, возьми у меня в шкатулке последнюю тысячу и отдай ее этому хмырю.

– А из моего тайника достань остатки коньяка и отдай этому злобному сквернослову. У него явный и ярко выраженный похмельный психоз. Может быть, коньяк пойдет на пользу и он хоть немного образумится.

– С вами все ясно. Разбирайтесь со своими трудностями сами. Живите как можете, щи в печи, голова на плечи, а меня не ждите до полуночи. Я ушла к подруге.

– Нечего шляться так поздно! – крикнул ей в догонку тесть. – Что за моду взяла? В полночь домой являться! Совсем распустилась!

– Воспитание! Вся в папашу своего, ни дна ему ни покрышки! – добавил я.

– Помолчи, пойдем на кухню, жрать охота. Так что ты там про коньяк говорил? – раскладывая по тарелкам харч, ненароком напомнил он.

Долго не сопротивляясь, я достал из заначки почитаемый им напиток и, не давая ему перекреститься, перешел к делу:

– Алексей Николаевич, если признаться, у меня эта история с окладами уже неделю из головы не идет. С того самого вечера, когда мы повязали тех ублюдков и они раскололись, я только и думаю о том, кто же оприходовал церковную сокровищницу.

– Глотни как следует, наплюй и позабудь, а то не ровен час – рехнешься, – сочувственно посоветовал полковник и на личном примере показал, как это делается. – А ведь я и сам частенько над этим мозгую, – любовно подцепив сопливый гриб, признался он. – Хотя, казалось бы, на хрен мне это надо. Странная история.

– Странная история, – согласился я, – со странными переплетениями бандитских дорожек. Чтобы распутать клубок, нужно найти кончик нити и за него потянуть. А у нас не получилось. Нашли мы этот кончик, и даже не один, а целых три! Честно тянули за каждый, накрыли две банды и Голубева в придачу, а клубок тот все не кончается, словно змеиный он.

– Пофилософствуй, пофилософствуй, потяни себя за кончик! – гоготнул тесть и опростал вторую рюмку. – Ты поразмышляй еще немного, и тебе вообще ничего не достанется, – кивнул он на бутылку.

– Попробую. Начнем с того, что четко обозначим круг знакомых нам лиц, кто к этому богатству тянулся и тянется по сей день. Во-первых, это банда Наталии Федько, которую, дай бог, мы не увидим еще долго. О том, что они к нему тянулись, я знаю не по рассказам, а прочувствовал собственной шкурой. Но вопрос с ними остается открытым. Мы не можем с гарантией утверждать, что добиться своего преступного замысла им не удалось. Вполне возможно, что на завершающей стадии операции, не доверяя своим кретинам, Наталья действовала одна. Но девушка, как говорят зеки, во время следствия и суда пошла в полный отказ. Это один из вариантов, который, к сожалению, ничуть не проливает свет на темную комнату с черными кошками.

Вариант второй. Сестра Марии Андреевны, парижская гранд-б… госпожа Рафалович и ее несравненный муж. Она ужасно хотела заполучить реликвии своего дедушки и даже примчалась к нам из самого Парижу! Не скрывая своей неуемной любви к старинному русскому серебру, она своими гнусными планами поделилась со мной и попросила помощи в разрешении столь деликатного вопроса. Мною ей было отказано, но это вовсе не означает, что она послушно взялась за ум и подавила в себе дурные наклонности. Скорее наоборот, не получив в моем лице надежного помощника, она находит себе другого типа вроде меня, только с еще более заниженным моральным уровнем. Это то, что мы знаем и можем утверждать наверняка. Дальше – хуже, мы даже близко не можем предположить себе, а нашел ли энтузиаст-два искомое серебро… А вы проглот, папаша, имейте совесть! – отбирая остатки коньяка, возмутился я. – Да, для нас это полная загадка или черная кошка номер два.

– Вот и считай своих кошек, а мне плесни еще немного, не то я пойду спать и ты лишишься молчаливого и благодарного слушателя. Тебе пить нельзя: ты думаешь!

– Имейте терпение. Переходим к кошке номер три. Как таковая, она просматривается плохо и пока существует чисто умозрительно. Мокрых дел мастер Витек как-то на досуге не в меру разболтался и поведал мне и Максу (Ухову прежде всего поведал) одну замечательно интересную деталь. Оказывается, молодой Крутько впервые услышал о наличии клада от своего дедули Александра Трофимовича Крутько. При этом преподнес он историю весьма достоверно и с какими-то подробностями, известными только ему одному, потому как прагматичная Наталия Федько тут же рьяно взялась за поиск. Но разговор сейчас не о ней. Почему мы думаем, что дед Крутько своей бесценной информацией поделился только с ней? Где гарантия, что он ее не выболтал кому-нибудь еще? Господин генерал, вы улавливаете мою мысль о третьей кошке?

– Улавливаю, и что дальше? Или на этом твои варианты исчерпаны?

– К сожалению, нет. Существуют еще четвертый и пятый вариант, но оба они тупиковые и к разгадке нашей шарады нас не приблизят. Сущность четвертой кошки состоит в том, что никакого клада не было вообще, а если и был, то давно по миру развезли. Пятый же вариант предполагает то, что на подземный ход со стороны утеса наткнулся случайный, любопытствующий спелеолог и не мудрствуя лукаво те реликвии приголубил.

– Дурак ты, Костя, хоть и трезвый! – довольный своей меткой фразой, от брюха заржал Ефимов. – Такие глупости говоришь, что мне за свою дочь обидно.

– Не вижу повода для смеха, а тем более для нанесения оскорбления словом.

– Ну поставь себя на место того спелеолога. Что получается? Ты находишь в земле дыру, лезешь в нее кротом, черт знает сколько ползешь по тому ходу и в конце концов находишь свои цацки. И что ты делаешь дальше? Ты вместо того, чтобы знакомой дорогой вернуться назад, начинаешь долбить своды церковного подвала, совершенно не представляя, куда в итоге попадешь. Так что твоя пятая кошка просто-напросто жидко обгадилась, впрочем, как и ты сам! – торжественно закончил тесть и, нагло вылакав остатки, добавил: – Костя, не сочти за оскорбление, но ты форменный идиот!

– Благодарю вас, мне об этом уже говорили.

– Добрые слова не вредно выслушивать неоднократно. Кстати сказать, четвертая твоя кошка права на жизнь тоже не имеет.

– Это еще почему?

– Да потому, что ты сам обнаружил замурованный люк и следы того, что на стеллажных полках совсем недавно что-то находилось. Короче говоря, с тебя причитается.

– Перебьетесь, дорогой Алексей Николаевич.

– Недобрый ты, Константин, и поэтому я задам тебе каверзный вопрос, который ты пропустил в своих рассуждениях. Скажи-ка мне, какая из трех оставшихся кошек, дай бог ей здоровья, могла запереть тебя в церковном подвале?

– Любая, – не задумываясь ответил я.

– Сомневаюсь. Федьковские головорезы вряд ли стали бы с тобой церемониться, двинули бы по башке – и баста. А с тобой обошлись тихо и лояльно, просто решили законсервировать до лучших времен, до того, как ты сдохнешь от голода. И при этом, заметь, они даже не стали с тобой общаться. Почему? О чем это говорит?

– Об их слабоумии.

– Это говорит о твоем слабоумии, кладоискатель! Так сделать они могли по двум причинам. Во-первых, не хотели, чтобы ты слышал их голос, а это позволяет нам предположить, что действовали знакомые тебе людишки. Во-вторых, так орудовать мог очень робкий человек, которого на такое грязное дело толкнул, скажем, испуг. Возможно, это была женщина. И еще учти, что дверь не подперли колом, а аккуратно закрыли на ключ. Подумай, у кого он мог быть. Ну а теперь запрягай в эти обстоятельства любую из двух оставшихся кошек и скачи вперед, а мне принеси коньяк.* * *

Вечером я позвонил Лютовой домой и, извинившись за непристойное поведение тестя, осведомился об обещанном портрете подозрительного субъекта.

– Он уже готов, – довольно сухо ответила она, – даже в четырех экземплярах, а на вашего дедулю я не обижаюсь, можете так ему и передать.

– Благодарю вас, я непременно так и сделаю. Когда я могу забрать портреты?

– Хоть сейчас.

– Сегодня уже поздно, а вот завтра я бы хотел с вами встретиться у Белой церкви часов в одиннадцать. Вас устраивает такое время и место?

– Время устраивает, но, Константин Иванович, зачем нам тащиться в такую даль? – удивилась она. – Все вопросы можем решить и в черте города.

– Мне нужно еще раз осмотреть церковь.

– Еще раз? А вы что, ее уже осматривали?

– Только снаружи, – проклиная себя за излишнюю болтливость, поправился я. – А теперь бы мне хотелось все основательно и не торопясь осмотреть внутри.

– Хорошо, в одиннадцать часов я вас буду ждать. До встречи.

– Погодите, вы что-то говорили насчет спортивной сумки, которую второпях забыл взломщик. Мне хотелось бы ее осмотреть. Она еще при вас?

– Да, она так и осталась в ризнице.

– А вы что – даже милицию не вызывали?

– Нет, а зачем мне лишние разговоры? Именно поэтому я к вам и обратилась. Мне кажется, что я не ошиблась и у вас появились какие-то соображения?

– Я польщен. Есть кое-что, но пока говорить об этом рано. До завтра.

К церкви, уже ставшей мне родной и близкой, я подъехал без четверти одиннадцать, но там, рядом со стареньким автобусом, уже стояла ее белоснежная «десятка» с тонированными стеклами и прочими дешевыми выкрутасами.

В отличие от прошлых моих посещений, сегодня работа здесь шла полным ходом. Иноки смиренные трудились, аки мураши. За те десять дней, что меня не было, двор, куда я загнал машину, преобразился. Кельи-барак стал неузнаваем, заново оштукатуренный битым бутылочным стеклом, он сиял в солнечных лучах пасхальным яичком. А спорткомплекс с классными комнатами для витязей уже находился на последней стадии кладки стен, и скоро на нем должна была появиться крыша.

Нет, определенно, этой стервочке не этику преподавать, а на стройке прорабом вкалывать. Несколько минут, не выходя из машины, я с интересом наблюдал, как старательные пацанчики тащат непомерно тяжелые носилки и как боязливо косятся на стоящую в дверях Лютову. На лесах, куда они забрались до половины, жидкие ручки носилок лопнули и красный кирпич детскими кубиками посыпался вниз. Пацаны ошалело смотрели то на дело рук своих, то на неподвижно стоящую, бесстрастную Светлану.

– Отец Никодим, – негромко, через губу подозвала она толстопузого попа или как он там у них называется, – этих двоих накажи розгами. А, Константин Иванович, не ждала вас так рано, – заметив меня, поспешила она к машине. – Прошу вас, пройдемте внутрь. Здесь ужасная пыль и дурные запахи. Отец Никодим, я передумала, оставь отроков, скажи, что Бог им их прегрешение простил. И вот что: на сегодня, я думаю, достаточно, езжайте обедать, а остаток дня проведете в мастерских.

– Как вам угодно, матушка, – послушно ответил поп.

– Добры вы к ним безмерно, – ехидно заметил я.

– Мне тоже так кажется, – усмехнувшись, ответила она. – Пойдемте.

Через дворовые ворота мы прошли в церковь. Здесь тоже кипела работа. Все стены храма уже были расписаны фресками, и теперь усердные богомазы корпели над потолочными сюжетами. Три бородатых мужика, лежа на спинах, с длинноногих козел прямо у меня на глазах творили чудо – серый обшарпанный свод мановением их кистей оживал, превращаясь из мрачного и угрюмого в нечто радостное и светлое.

– Нравится? – как-то насмешливо спросила распорядительница фонда.

– Нравится, – лаконично отозвался я. – А вам разве нет?

– Да так, в пределах средней паршивости. Мазилы второсортные, а хорошие художники дорого просят. Алексеюшка! – негромко окликнула она богомазов. – Где вы там?

– Ась? Здесь мы, Светлана Сергеевна, – отозвалась всклокоченная волосатая голова, свесившаяся вниз. – Что-то не так?

– Пойдет. Спускайтесь, на сегодня все, ступайте с богом.

– Вы сама доброта, совсем их разбалуете.

– В то время как вы осматриваете церковь, им незачем здесь находиться. Пойдемте в ризницу, а то здесь краской пахнет, не переношу!

В ризнице все, за исключением застекленного окна, оставалось таким, каким было в день моего тайного визита. Озираясь по сторонам, я с любопытством первооткрывателя осматривал помещение и вещи, находящиеся там.

– Константин Иванович, очнитесь, – протягивая мне несколько листов стандартной бумаги, развеселилась Светлана. – Вот портреты, кажется, получилось сносно. Я смогла уловить в нем главное – его характер, а это удается не часто. Посмотрите.

С плотного белого листа на меня пронзительно и настороженно смотрел тридцатилетний дядя. Острые черные глаза хищными зверьками притаились по обе стороны тонкого горбатого носа, крылья которого резко расширялись у основания. Впалые щеки рельефно вырисовывали выпирающие скулы, а подбородок как-то терялся под непомерно губастым ртом. Высокий его лоб не могла скрыть даже летняя шапочка с козырьком. Что и говорить, художником Светлана оказалась отменным, это я понял, когда посмотрел на остальные варианты. Под каким бы углом я ни разглядывал этого типуса, всегда он смотрел на меня вроде бы безразлично, иногда с ухмылкой, но с одинаковой внутренней настороженностью, одинаковой скрытой энергией, готовой взорваться в любой момент. Он был острый и мгновенный, как укол шпаги, как удар скорпиона, и честное слово – мне не хотелось, чтобы мы оказались врагами.

– Ну и как вам мое творчество? – любуясь моей реакцией, спросила Лютова. – Не правда ли, запоминающийся тип? Я бы не отказалась очутиться с ним в постели.

– Колоритная личность, – более сдержанно и скромно выразился я. – Простите меня за нескромный вопрос: а вы не пробовали с ним заговорить?

– Пробовала, я так и спросила: какого, мол, черта ты здесь шляешься? Но ответить мне он даже не удосужился, посмотрел на меня, как на кучку дерьма, и подался восвояси.

– Ладно, – сворачивая рисунки, закрыл я тему. – Теперь займемся подвалом. Где расположена дверь, ведущая в него?

– Так вот же, прямо перед вами.

– Солидная дверца, – с уважением потрогал я знакомое дерево. – Никак, дубовая?

– А черт ее знает, но, наверное, крепкая.

– Что и говорить, – поцокал я языком, – умели раньше строить. Светлана Сергеевна, когда вы ее открывали, торчал ли из скважины ключ?

– Нет, да и с какой стати ему торчать? Они сделали свое дело, разобрали потайную кладку, похитили мое добро и спокойно удалились, не забыв закрыть дверь на ключ. Не понимаю только, зачем они оставили сумку с инструментами?

– Ну, на этот вопрос может быть, как минимум, два ответа. Во-первых, просто позабыли второпях, а во-вторых, они могли быть настолько тяжело загружены, что лишнюю ношу нести были не в состоянии.

– Боже мой, неужели там было так много?! Мерзавцы!

– Да, плохие люди. Но давайте посмотрим эту самую сумку, наверняка там окажется что-то любопытное.

Десять минут перед лицом Светланы я с удивленными возгласами ковырялся в своем барахле, негодуя на изворотливость грабителей и восхищаясь хитромудростью их инструмента. А потом, достав запасной фонарик, предложил ей отомкнуть дверь и сопроводить меня в подвал. Не скажу, чтоб очень охотно, но она согласилась.

– Только смотрите, без глупостей, – строго предупредила она, спускаясь следом. – Не забывайтесь, все-таки мы в церкви.

– Господи, о чем это вы? – спрыгивая с последней крутой ступеньки, галантно протянул я ей руку. – Я и думать ни о чем таком не думал, а вы вот заставили. Так что можно считать, что инициатива исходит от вас. А вообще-то не волнуйтесь, пыльный церковный подвал – не лучшее место для любовных утех. Что такое?! – невольно воскликнул я, когда увидел, что вековая пыль подвала, равно как и бочоночные доски исчезли. – Вы здесь прибирались?

– Конечно, терпеть не могу беспорядка в любых его проявлениях. Я заставила нашего глухонемого послушника, и он все здесь почистил. Но почему вы об этом спросили? – в свою очередь удивилась она и после некоторой паузы осторожно добавила: – У меня создается такое впечатление, что вы здесь уже однажды бывали.

– Вы удивительно прозорливы, – глядя в открытую пасть подземелья, натянуто засмеялся я. – А кто же, по-вашему, вскрыл пол подвала, вытащил древние иконы? Конечно же Константин Иванович Гончаров! Только вот ума не приложу, как мне ими распорядиться, да так, чтоб было и выгодно, и безопасно. И вообще, зачем я согласился на просьбу мадам Лютовой – содействовать в поисках того антиквариата, который уже давно лежит в моем фамильном склепе?

– Для того чтобы отвести глаза и снять с себя подозрения.

– А разве вы меня подозревали, мадам?

– Ладно, перестаньте паясничать и полезайте. – Зябко передернувшись, она нервно хохотнула. – Поскорее там все осмотрите и мигом возвращайтесь назад, а то мне что-то не по себе вдруг сделалось. Озноб какой-то непонятный! Полезайте!

– Э, милая, да ты, никак, за дурака меня держишь! – стоялым жеребцом заржал я. – Нет, дорогуша, так у нас дело не пойдет. Один в эту дырку я не полезу! Только с тобою вместе, причем вас, как даму, пропускаю вперед.

– Вы в своем уме?

– Не только в своем, но и в трезвом. Только после вас!

– Я туда не полезу, – брезгливо показывая пальцем на ниспадающие ступени, решительно заявила она и отступила на шаг.

– Тогда я начинаю думать, что вы затеяли какую-то игру, которая может плохо для вас кончиться. Теперь мне понятно, зачем вы отпустили свою неразумную паству.

– Не говорите глупости. Мне в самом деле стало не по себе. Зачем я вам там?

– Кто-то должен держать фонарик, пока я буду производить осмотр, – зыбко аргументировал я свое требование.

– А вы, оказывается, банальный трусишка. Борис мне говорил о вас совсем другое. Ладно, пошли, бесстрашный сыщик Гончаров.

Подвернув брючины и отобрав у меня фонарик, она отважно пошла вниз.

– Стареем, – пробурчал я, не так решительно спускаясь следом.

В корявом известняковом коридоре идти вторым необыкновенно трудно. Ни черта не видно, потому как свет загораживает ее спина и передвигаться приходится на ощупь. Спотыкаясь на неровностях, я то и дело натыкался то на заскорузлые стены, то на ее крепкую и аппетитную задницу, что было куда как приятнее. И пахло от нее волнующе, хорошими духами и полынью, а может, наоборот, но почему-то вскоре мои запинания и натыкания заметно участились, и этого факта не заметить она не могла.

– Господин Гончаров! – Вдруг резко обернувшись, она ослепила меня фонарем. – Теперь и мне понятно, зачем вы затащили меня в эту сусликову нору. По морде я вас бить не буду, но пятиминутный болевой шок обещаю.

– А? Что такое? В чем дело? – закрываясь от света, залепетал я младенцем. – Что-то не так?

– Все так! – продолжая путь, ответила она.

– Тогда в чем же дело? – разыграл я недоумение, но спотыкаться стал аккуратней.

Идти после этого стало скучно и неинтересно, тем более что ничего нового в той карстовой пещере я увидеть не ожидал. Просто детально и обстоятельно все обнюхаю, а мне такая работа не нравилась никогда.

– Что-то вы, господин Гончаров, приуныли, – насмешливо и всепонимаюше заговорила стервочка. – Не печальтесь, уже скоро придем, я эту загогулину в стене хорошо помню, весь локоть об нее ссадила. Совсем немного осталось.

В устье пещерки я остановил Светлану, дал ряд ценных указаний и, предупредив, что излишняя суетливость может только испортить наше дело, первым зашел в карстовую камеру. Она же, оставшись за сталактитовой ширмой, послушно следила за мной и моими передвижениями. Ничего нового, понятное дело, я не заметил, только немного не так стояли ящики и коробки, но это, скорее всего, результат ее обыска.

– Госпожа Лютова, – на всякий случай спросил я, – ты, мать, ящики двигала?

– Кажется, двигала, ну да, двигала, я думала, что там хоть что-то осталось.

– Все ясно, покури пока.

– Но я же должна вам светить.

– Как видишь, я прекрасно обхожусь без тебя, – принимаясь за дело, отрезал я.

– Значит, вы просто меня обманывали! Или, может быть, мечтали изнасиловать?

– Отстань! – миролюбиво предложил я, опускаясь на четвереньки, что на остро-корявом полу пещеры делать крайне неприятно. – Ты же видишь, я занят. А насилует тебя пусть пузатый Никодим. Или ты его.

– Вы забываетесь! Почему вы ко мне обращаетесь на «ты»?

– Большего ты не заслужила, – фыркнул я, протискиваясь под нижнюю полку стеллажа, туда, куда не успел заглянуть в прошлый раз. – Помолчи и не мешай.

Серебряный кубок объемом в пивную кружку я заметил сразу. Он сиротливо лежал на боку и ждал меня. Конечно же грабители в спешке его обронили и не заметили потери.

– Что там? – словно унюхав мою находку, забеспокоилась Светлана. – Почему вы замолчали? Вы что-то нашли?

– От дохлой крысы хвост. Могу дать поносить, – схамил я, чтобы выиграть время и правильно оценить ситуацию.

Стоит ли говорить ей о находке, которую она сразу же присвоит и которая в дальнейшем мне может очень пригодиться для идентификации? Или лучше промолчать? Поднявшись с колен, я молча протянул ей кубок.

– Что это? – не сразу заметив через патину истинную ценность находки, недоумевающе спросила она и вдруг захлебнулась восторгом: – Ступа? Боже мой! Неужели! Константин Иванович, вы же гений, вы король сыска. Я безумно счастлива и прощаю вам все ваше хамство. Ищите дальше.

– Вот как? – усмехнулся я ее непосредственности. – И чем же вы намерены одарить меня за следующую находку?

– Я прощу хамство вашего отца. Ищите же.

– Однако же, невелико вознаграждение, – буркнул я, вновь опускаясь на карачки. Но на этот раз мне повезло меньше, и тесть остался непрощенным.

Я ползал по этой карстовой пустоте еще с полчаса, но ничего, кроме сбитых коленей и подранных ладоней, это мне не принесло. Мы уже поговаривали о возвращении, когда я наткнулся на удивительный предмет и даже два, которые на стервочку никакого впечатления не произвели, зато меня заставили взвизгнуть от радости. Как я мог не заметить их раньше – уму непостижимо. Чуть припорошенные известковой щебенкой, они покоились в неглубокой ямке под сталактитовыми наростами.

– Ну и что? – равнодушно рассматривая стамеску, безразлично отреагировала Светлана. – Я вам таких десяток куплю. Вы иконные оклады ищите.

– Нет, Светик, такой стамески, равно как и этого прекрасного свечного огарка с осколками разбитого подсвечника, ты мне нигде не купишь.

– Это точно, такое барахло никто и продавать-то не станет.

Назад мы возвращались в настроении приподнятом и праздничном. Она радовалась ценной добыче, а я – покореженной стамеске и еще тому неопровержимому факту, что клад действительно существовал и я имел счастье в этом убедиться. Теперь, когда получены такие веские доказательства, за дело можно было браться всерьез. Правда, я еще не знал, кто его умыкнул и где теперь его искать, но это чепуха. Тем более в моих руках орудие труда, с помощью которого кладоискатели, вероятнее всего, потрошили ящики, а может быть, и разбирали кладку. Что же касается осколков стекла и стеаринового огарка, то тут мне вообще повезло. На них вполне могут сохраниться отпечатки пальцев, и тогда можно считать, что преступники у меня в кармане.

Выбираясь наверх в подвал, я был неприятно удивлен полной темнотой, царившей там. Это обстоятельство Светлану удивило тоже.

– Что за фокусы? – растерянно спросила она равнодушную тишину подвала. – Делать кому-то нечего, ну сейчас я им устрою, евнухи долгополые!

– Монахи тут ни при чем, – устало остановил я ее брань. – Ты ведь сама их выпроводила. Нет, Светик, похоже, что ситуация гораздо хуже, нежели ты думаешь. Нас заперли, радость моя, и заперли сознательно!

– Кто нас мог запереть, если ключ у меня? Не знаю почему, но я взяла его с собой. Сейчас мы отсюда выйдем, и я тому шутнику оторву голову, – карабкаясь к двери, шипела она. – Он у меня надолго забудет свои шутки!

– Попробуй, но я очень сомневаюсь. – Не желая попусту тратить слова, я безразлично уселся на первой ступеньке, предоставив ей полную свободу действий.

– Что за чертовщина? – после продолжительной возни недоуменно воскликнула она. – Ничего не понимаю. Константин Иванович, ключ не вставляется, я его маму…

– Перестань сквернословить в храме, – вполне серьезно одернул я. – А ключ не вставляется потому, что кто-то не хочет, чтобы мы отсюда вышли.

– Да я им головы поотшибаю! Они у меня…

Исступленно накинувшись на дверь, она злобно застучала по ней кулачками. Примерно с таким же успехом в оконное стекло бьется муха.

– Оставь это. Сядь и успокойся, – как можно уверенней приказал я. – Истерика еще никого до добра не доводила.

– Что же теперь нам делать? – спросила она сквозь слезы и вдруг заревела взахлеб, по-бабьи: – Ма-а-а-ма-а-а!

– А я-то думал, что ты действительно девка с самообладанием, а ты просто курица нетоптаная, – хамил я, с удовольствием наблюдая, насколько бессильна и жалка хозяйка «новой жизни» перед примитивной закрытой дверью. – Заткнись и перестань мотать сопли на шею, а то ненароком можно удавиться.

– Чего вы сидите? – обретая некоторое душевное равновесие, повысила она голос. – А еще мужчиной называетесь! Идите и открывайте!

– Идите и ищите, ищите и обрящете, – блеснул я эрудицией. – А сама ты что-нибудь можешь? Или, кроме как сечь пацанчиков, ничего не умеешь?

– Я их не секу. Их Никодим сечет, – шлепаясь рядом, огрызнулась она.

– Даже этого ты не умеешь, пропащая твоя душа. Если, бог даст, нам удастся выбраться отсюда живыми, то я обязательно попрошу пузатого Никодима обучить тебя этому заплечному мастерству, причем на тебе самой.

– То есть как это – не удастся выбраться живыми?! Все шутите, Константин Иванович, а мне совсем не до шуток, теперь нам до завтра, до утра, сидеть здесь придется, пока послушники приедут.

– Ну и что с того, что они приедут? – азартно накалял я атмосферу. – Глупая твоя башка, как они узнают, что мы здесь? Телефона у нас нет.

– Нет, в машине, дура, оставила. Да он все равно отсюда не достает. Все один к одному, – досадливо сплюнула она. – Ну ничего, они машину увидят и сами все поймут. Не дураки. А мы кричать будем.

– Они-то не дураки, – вздохнув, согласился я, – только вот кричи не кричи, а через такую толщу нас не услышат, а машину твою они завтра вряд ли найдут. Нас потому и прикрыли, чтоб твою тачку угнать спокойно и без риска, а к завтрашнему утру на ней будет значиться уже другой номер.

– Господи, а ведь точно, так оно и есть! Я и ключи в замке зажигания оставила, – скорбно вспомнила она, но тут же оживилась: – А тогда и вашу машину они тоже угонят! Что же делать? Придумайте что-нибудь.

– А что тут придумаешь, – невольно тревожась за свою собственность, обреченно вздохнул я. – Помирать будем. Вот если бы ты не выбросила те бочоночные доски, что упали на тебя в прошлый раз, то мы могли бы поджечь дверь и выбраться живыми. Так-то! Остается нам лечь да помереть.

Упав ничком, она завыла протяжно и тоскливо. Кажется, своего я добился, удовлетворение получил. Унизил леди до самой задницы, и эту комедию пора было кончать.

– Эй ты, птица щипаная, хорош натирать полы соплями, вставай и пойдем отсюда.

– Куда?

– На свежий воздух.

– А как вы выломаете дверь?

– Мы выйдем через задний ход, как это делали обитатели церкви сто лет назад.

– Как?

– Если есть подземный ход, по которому мы гуляли, то должен быть и выход.

– Нет там больше выхода.

– То есть как?! – теперь уже удивился я.

– А вот так! Взорвала я его неделю назад.

– Как взорвала? Ты в своем уме?

– А вот так и взорвала, потому что дура. Побоялась, что кто-то может проникнуть в подвал. Купила у одного кретина взрывное устройство с часовым механизмом и ночью разворотила к чертовой матери весь вход. Там теперь десятерым мужикам за день не справиться. Господи, ну какая же я недотепа…

– Если бы дура и недотепа, – чувствуя, как почва уходит из-под ног и в прямом и в переносном смысле, тихо прошептал я, – ты дебильная баба в десятом поколении, и твои дети будут горько плакать, если каким-то чудом ты останешься живой.

– Простите меня, Константин Иванович, только придумайте же хоть что-нибудь.

Что я мог придумать, если, как и в прошлый раз, оставил сумку с инструментами в ризнице, а в карманах имел скудный набор джентльмена. Первым делом следовало попробовать открыть дверь ключом, что я и сделал, но после того, как увидел, что замочную скважину плотно зацементировали какой-то вязкой и вонючей дрянью, от этой мысли сразу же отказался. Выкурив со своей сокамерницей по сигарете, я кругами пошел по подвалу, умоляя свой хилый мозг дать мне сколько-нибудь стоящую идею. И она пришла. Мне вдруг отчетливо представилось, как прекрасно все может получиться и каким умным я буду выглядеть на ее сером фоне.

– Эврика! – закричал я. – Светик, снимай нижнее белье.

– Перестаньте, Константин Иванович, мне совсем не до шуток.

– А я и не шучу, говорю совершенно серьезно.

– Неужели в такую минуту вы вдруг захотели женщину? Если так, то я не смогу…

– Как ты хорошо обо мне думаешь, но, к сожалению, это не так, Светик. Насчет белья я пошутил, а вот твоей блузкой и моей рубашкой действительно придется пожертвовать. Мне в голову пришла замечательная идея. Сиди здесь и жди меня с нетерпением, как Пенелопа ждала Одиссея.

– Вы куда? – глядя, как я исчезаю в черном провале, вскрикнула она. – Мне страшно!

– А ты пой песенку «Нам не страшен серый волк»! – заржал я уже из лаза.

– Я хочу с вами, – тоскливо и глухо раздался надо мной ее голос.

– Со мною хотят все женщины Европы и Танзании!

Через полчаса я приволок два отличных, сухих ящика, и костер, мной любовно сложенный, запылал ярким факелом. Чтоб спастись от его адова дыма, да под святою церковью, оккупированной «новыми русскими», я ушел в подполье и спасался во чреве Земли. Стервочка была рядом, но поддерживать беседу желания не изъявила.

Дверь пылала никак не меньше десяти минут, и еще столько же мы пережидали, пока улетучится дым, как в воронку, уходящий в ризницу. Потом, поздравив друг друга, мы, словно пробки, выскочили наружу, в последний зной уходящего лета.

– Господи, неужели мы спаслись? – радостно закашлялась она от передозировки угарного газа. – Какое счастье! Солнце, воздух и свет, что может быть лучше?!

– Титьки спрячь, идиотка, – разозлился я, заметив, что мои дурацкие прогнозы сбылись и на месте нет не только ее «десятки», которая ранее просматривалась через кованую ажурную ограду, но и моей многострадальной «Коломбины».

– Да перестаньте же вы мне хамить, все равно я вас теперь не боюсь. – С собачьим восторгом она повисла у меня на шее. – Константин Иванович, вы просто прелесть, а можно я буду называть вас просто Кот?

– Можно, если купишь мне машину, – лаконично ответил я, отстраняясь от ее согласных глаз; она или еще не заметила пропажи, или такой ущерб ей до лампочки.

– Кот, у тебя же есть машина, зачем…

– У тебя тоже была, – резко осадил я ее любовную демагогию. – А где она теперь?

– Что?! – Округлив глаза и, кажется, начиная что-то соображать, она резко крутнулась направо, ожидая встретить знакомый силуэт.

– Детка, кажется, нам с тобой крупно не повезло.

Не больше десяти минут мы простояли на обочине заброшенной и безлюдной дороги, пока не увидели крутого деревенского наездника за рулем грязно-голубого «Москвича».

Подобно пигмеям, впервые увидевшим белую женщину, мы заулюлюкали легко и радостно. Предвкушая сладость больших денег, а может быть, просто из сострадания мордатый парень остановился сразу. Даже не поинтересовавшись, куда мы держим путь, его не менее ядреный пассажир, восседавший на заднем сиденье, радушно распахнул дверцы и, растянув свиную ряшку, предложил быть как дома.

– Нам в город, срочно, – усаживаясь вперед, доверительно сообщила Светлана.

– А куда же еще? – доброжелательно ухмыльнулся парень. – Тут только одна дорога.

– Да, и, пожалуйста, побыстрее.

– Как скажете, мадам, – услужливо отозвался водитель и жирно хохотнул, чем живо напомнил мне комическую ситуацию из «Бриллиантовой руки» и все за этим последовавшее.

– Пожалуйста, к Черной скале, говорят, там клев хороший, – не удержался я от киноцитаты и засмеялся, очень довольный своим чувством юмора.

– Можно и к Черной скале, только это дороже.

– Господи, да при чем тут деньги, – дернулась Светлана. – Плачу по высшему тарифу, но только до подъезда.

– Вот вам и подъезд! – прижимая вдруг зачихавшего «Москвича» к обочине, выругался водитель. – Наиль, опять карбюратор!

Остальное произошло в долю секунды. Я успел заметить летящие мне в глаза растопыренные пальцы моего попутчика, а потом нестерпимая боль раскаленным прутом пронзила череп до самого затылка и почти сразу за ней последовал хорошо отлаженный удар. Серый бесформенный тюфяк с красными воспаленными прожилками душно и липко закрыл сознание.

Какой период времени я пребывал в заоблачных далях, сказать было проблематично, но на грешную землю меня вернул резкий и размеренный стук двигателя. Не открывая глаз, я прислушался. Так мог стучать только лодочный мотор. Дрожь и вибрация пола, на котором я лежал, как нельзя лучше подтверждали мою догадку. Интересно, за какие заслуги я получил по кумполу и куда меня транспортируют? Если бы я понадобился на предмет грабежа, то со мной бы не канителились. Стукнули по головке, очистили карманы, и до свидания. Нет, на тривиальное ограбление это никак не похоже. Скорее всего, эти два жеребца, гарцующие на «Москвиче», пасли нас давно. Не исключено, что это они заперли нас в подвале и угнали наши автомобили. Но кто они такие? Неужели те самые типы, что раньше нас обнаружили и очистили сокровищницу? Но тогда за каким чертом мы им понадобились? В этом случае я бы на их месте вообще держался подальше от церкви.

Опять масса вопросов и ни одного вразумительного ответа. Кажется, что такого запутанного дела у меня не было никогда. Время идет, а оно нисколько не проясняется, наоборот, ширится и пухнет, словно на дрожжах. И самое неприятное, что череда новых вопросов не согласуется со старыми, не дает хоть сколько-нибудь логической картины. Растет количество действующих лиц, но нет того, кого бы я в полной мере мог подозревать в непосредственном разграблении клада. Все они, как коршуны, нацелили в него клювы, но и только. Открывает эту стаю внук Крутько с Наталией, за ними следуют Зоя Андреевна с Рафаловичем, далее Светлана Сергеевна с ее многочисленными иноками и послушниками. И наконец, эти два мордоворота, что увозят меня водным путем в неизвестном направлении. Кроме того, возле церкви маячил какой-то подозрительный тип, портреты которого лежат у меня в сумке. А почему бы не предположить, что бугаи, меня захватившие, действуют по указке мадам Лютовой и все случившееся не более чем инсценировка? Кстати сказать, не вредно бы убедиться в ее наличии.

Чуть повернув голову и приоткрыв глаза, я сразу же отмел все свои подозрения на ее счет. На расстоянии вытянутой руки Светлана лежала на боку спиной ко мне. Сизые перетянутые кисти рук говорили о том, что связали ее по всем правилам, а залитые кровью элегантные бежевые брюки исключали всякий намек на сговор. Наверное, она здорово сопротивлялась, потому как обошлись с ней не по-джентльменски. Значит, у меня нет никаких оснований привязывать ее к деревенским бугаям.

С круто заломленными руками я лежал на спине ногами вперед в носовой части лодки так, что мне хорошо был виден синий небосвод с легкими перистыми облаками. Но сами конвоиры, сидящие на корме, находились вне поля моего зрения. Стараясь получше их рассмотреть, я повернулся и невольно вскрикнул от резкой боли в суставах.

– Гляди, Майкл, кажется, пес очнулся! – сыто заржал Наиль. – А ты боялся.

– А что мне бояться? – равнодушно отозвался водитель. – Ты его пригрел, тебе было и ответ держать. От такого удара и кабан бы копыта откинул, а баба как?

– А что с ней будет, я ее едва тронул. Наверное, притворяется. Да и хрен с ней, главное, пес очухался, хоть тащить его на горбу не понадобится. Поддай газку.

– И так хорошо, – возразил Майкл. – Тише едешь – дальше будешь.

Еще минут пятнадцать они продолжали мирно беседовать, но из их неспешного разговора мне ровно ничего не удалось узнать. Мягко ткнувшись носом в песчаную отмель, лодка причалила, и над нами нависла крона раскидистого дерева.

– Ну вот и ладушки. – Перекрывая их, надо мной склонилась обширная рожа Майкла. – Наиль, чаль конец. С приехалом тебя, господин хороший, не укачало ли?

– Кто вы такие и что вам от меня надо? – нехотя поднимаясь, спросил я борова.

– Не торопись, всему свое время, – гнусно ухмыльнулся он.

– Где мы? – разглядывая незнакомый и крутой, бурно покрытый зеленью берег, спросил я.

– На острове Невезения. Слыхал про такой? Здесь тебе здорово не повезет, если будешь себя плохо вести. Вытряхивайся на сушу, да бабу свою не забудь.

– Пока не скажете, что вам от меня надо, я никуда не пойду.

– Пойдешь. Или Наиль тебе точно вытряхнет мозги! Наиль…

– Не надо! – жестом остановил я спешащего ко мне Наиля. – Вы меня неправильно поняли. Конечно же я пойду, но было бы неплохо знать куда.

– Вопросы будешь задавать только после того, как тебе разрешат. Живо бери бабу и вытряхивайся из лодки.

Не меньше десяти минут, поддерживая стонущую Светлану, мы шли в глубь леса. Коса это, остров или берег, сказать я не мог, но вполне возможно, что наши провожатые говорили правду. На это указывали плохо протоптанная тропинка и множество нетронутых грибов, явление близ города достаточно редкое.

Лес поредел, вскоре мы вышли на небольшую неухоженную поляну, и там на взгорке я увидел под прогнившей крышей сиротливо стоящий домик.

«Просто сказочное место для пыток, – грустно подумал я. – Хорошо бы было знать, что, собственно, им от нас нужно».

Однако, вопреки моим ожиданиям, в дом они нас приглашать не торопились, а ограничились только тем, что, спутав по рукам и ногам, привязали к здоровенному столетнему дубу. Потом покурили на дорожку и, пообещав вернуться через пару часов, ушли восвояси.

– Погодите, куда же вы? – беспокойно наблюдая, как они скрываются в чаще, крикнул я им вдогонку. – Не оставляйте нас одних!

– А вы не скучайте, любовью займитесь, – посоветовал Майкл. – Времени достаточно.

– Чего вы от нас хотите?

– Если еще не догадались, то скоро узнаете, – пропадая в листве, зловеще пообещал он. – Счастливых движений!

– Кто они такие? – Дернув веревку, я вывел из забытья Светлану.

– Первый раз их вижу, – плаксиво отозвалась она. – Я думала, что вы их знаете.

– Я-то точно не знаю, а ты постарайся вспомнить, где и при каких обстоятельствах ваши пути могли пересекаться. Это поможет нам найти ключ к разгадке.

– Говорю же вам, не видела я их раньше. Чего они от нас хотят?

– Если бы я это знал. Что делать-то будем?

– Вы мужчина, вы и должны придумать, как нам освободиться.

– Будем перетирать веревку о дуб, – молниеносно решил я. – Кора шершавая, веревки не бог весть какие, думаю, что при упорстве и терпении мы справимся. Начали!

– А-а-а! – заорала она благим матом, едва я рванул шнур на себя. – Больно.

– Терпи. Если мы не освободимся, то будет еще больнее, – успокоил я ее и, услышав, как затарахтел лодочный мотор, с удвоенной энергией принялся за истязание.

Моим далеко идущим планам, однако, сбыться было не суждено. Через пять минут вернулся Наиль и ударом тяжелого ботинка под копчик поставил точку на моем смелом проекте. Видимо, посовещавшись, они пришли к выводу, что оставлять нас вдвоем – дело рискованное и опасное.

– Наиль, будь человеком, – решил я поменять тактику, а потому заговорил льстиво и просительно, – дай закурить и скажи, для чего вы нас сюда привезли?

– Скоро узнаете. А насчет закурить, так я с детства не курю.

– А куда вы дели мои сигареты? Может быть, в сумке?

– Не дергайся, пес паскудный. Майкл забрал твои сигареты.

– И долго ты намерен держать нас на привязи?

– Сколько надо, столько и будете сидеть, – лаконично ответил он.

– Дай хоть попить, во рту все пересохло.

– Послушай, ты меня затрахал. Если не успокоишься, то пеняй на себя. Я тебе такую баню запарю, что навсегда отобью охоту к разговорам.

Через час послышался треск моторки, так что вскоре я мог удовлетворить свое неуемное любопытство, и, может быть, в последний раз. Майкл появился не один, впереди него шла стройная молодая женщина в облегающем спортивном костюме.

Я ожидал всего чего угодно, начиная от извержения Везувия и до гибели Помпеи, но то, что мне пришлось увидеть, привело меня в полное смятение. Открыв рот, я несколько секунд непонимающе лупал глазами, не в силах переварить увиденное.

– Что, господин Гончаров, Кот Базилио? – подойдя вплотную, радостно прошипела Федько. – Не ожидали увидеть меня живой?! Вот незадача-то! Искренне вам сочувствую, но ничем помочь не могу. Состав преступления у меня отсутствует, да и все тут!

– Помилуйте, Наталия Николаевна, а как же показания ваших дружков? Помнится, они в один голос называли вас главарем банды.

– Так то по глупости. По глупости и от испуга, а потом они одумались и всю вину взяли на себя. В один голос заявили, что я об их делах не имела никакого понятия. Сообразили, что подставлять бедную женщину непорядочно, да и себе дороже будет. Жизнь-то длинная, и они это поняли, а вот ты, мерзавец, понять не хочешь. Это тебе от Сергея!

Неожиданно в ее руках появился стек. Со свистом нарисовав полукруг, он осой впился в мою щеку.

– Это от Виктора! А это от меня лично!

Свист стека равномерно и ритмично завершался безжалостными ударами, и вскоре моя благородная физиономия была располосована вдоль и поперек. Из рассеченного лба прямо на глаза стекала кровь, и это здорово мешало мне видеть моего палача.

– Только не думай, что на этом я закончила, – отшвыривая трость в сторону, предупредила она. – Так дешево ты не отделаешься. Козел, ты у меня пожалеешь, что вообще родился на этой земле. Майкл, принеси воды и ополосни ему рыло. Разговор у нас только начинается.

– Не о чем нам с тобой разговаривать, – чуть шевеля распухшим языком, заявил я. – Породой ты, стерва, не вышла.

– О своих словах ты будешь горько сожалеть. Сейчас, прямо на твоих глазах, оба моих гладиатора используют твою подругу по ее прямому назначению. Поглядим, как это тебе понравится. Наиль, меня не стесняйся, приступай, ног в танце не жалей, барабань ее и в хвост и в гриву. Майкл, рви с нее шмотки! Я вам приказываю!

– Не надо! Пощадите! – взвизгнула Светлана, с ужасом наблюдая, как к ней приближаются уже полуголые кретины. – Пощадите!

– Прекрати! – заорал и я, беспомощно дергаясь на привязи. – Что тебе от нас надо?

– То, что я и получаю, – с дьявольской улыбкой ответила Федько. – Удовлетворение. Подожди, Котик, и до тебя очередь дойдет.

– Я прошу вас, перестаньте, остановитесь. Не превращайтесь в скотов.

– А ты думал об этом, когда избивал моих парней?

– Они того заслужили, – почувствовав короткую передышку, вознамерился я пуститься в пространные рассуждения. – Они у тебя не просто грабители, они убийцы!

– Жаль, что их сейчас здесь нет, а то бы ты пел по-другому! Но ничего, Наиль с Майклом усыпят тебя нисколько не хуже. Что вы стоите, кажется, я вам сказала!

– Подожди, беру свои слова назад, – понимая, что бессилен что-то предпринять, сдался я. – Что тебе от нас нужно, ведь не этой же публичной казни.

– Хорошо, я скажу, что от вас требуется, и, возможно, вы уберетесь отсюда живыми, но предупреждаю сразу – если вы начнете вилять хвостами и просто-напросто тянуть резину, то ничем утешительным для вас это не кончится. И запомни, господин Гончаров, если ты и в дальнейшем вздумаешь встать у меня на дороге, то голову твоей очаровательной жены однажды утром принесут тебе на подносе. Я доходчиво доношу свою мысль?

– Только не надо пугать меня своими гнусностями и страшилками. Говорите ясно, что от меня требуется?

– Очень немногое – вернуть мне крюковский клад.

– Сожалею, но его у нас нет.

– Наиль, приступай к своей работе, больше я не намерена выслушивать его ложь.

– Но выслушать все-таки придется, хотя бы затем, чтобы знать правду. Послушайте, Федько, нам бы и самим хотелось знать, где сейчас находятся церковные сокровища, и если бы не ваш вопрос, то я бы пребывал в уверенности, что он у вас в руках. Это правда, еще пять минут назад я думал, что это вы проникли в подземный ход и похитили содержимое карстовой пещеры, но, как видно, я ошибся…

– Не надо сушить мне мозги. Все ценности ты уволок сам, и это нетрудно доказать.

– Докажите, – с готовностью отозвался я.

– Как ты объяснишь происхождение того церковного кубка, который мы обнаружили у тебя в сумке? Только учти, что от твоего ответа будет зависеть ваша судьба.

– Этот кубок мною найден сегодня под стеллажами хранилища.

– Тогда какого черта ты втираешь мне очки и уверяешь, что не знаешь, где находится все остальное?

– Это истинная правда. Кроме кубка, я не видел никакой другой церковной утвари, более того, когда десять или двенадцать дней назад я туда проник впервые, то вход был замурован, а хранилище пусто.

– Я не верю тебе, а теперь и тем более. Гончаров, или ты отдаешь мне все то, что присвоил, или сейчас ты полюбуешься, как ребята обойдутся с твоей подругой.

– Пойми, мне ничего не известно! – выходя из себя, заорал я. – Пойми, я знаю ровно столько же, сколько и ты.

– И немного больше. – Злобно улыбнувшись, она подняла стек, и вновь свистящие, беспощадные удары обожгли мое лицо, шею и грудь. – Падла, подонок, козел вонючий! – исступленно орала она, совершенно забыв о былых хороших манерах Феи.

Продолжалось все это не меньше десяти минут. Прикрываясь руками, я бессильно повис на веревках, готовясь вот-вот потерять сознание. Наверное, на какое-то время я его и потерял, потому что, очнувшись, стал свидетелем мерзкой сцены насилия. В лучах заходящего солнца желтая листва умирающих деревьев казалась зловеще багровой, и таким же чудовищным выглядело действо, творимое в двух метрах от меня.

Два голых бугая, свалив свою жертву на колени, терзали ее совершенно равнодушно, просто и без эмоций, как выполняют обыденную работу.

– Ну как тебе? Нравится? – заметив, что я пришел в себя, рассмеялась Федько. – Наверное, завидуешь? Ничего, погоди немного, они и тобой займутся.

– Перестаньте, – сглатывая соленую кровь, попросил я. – Подойди поближе. Я должен тебе кое-что сказать. Это очень важно.

– Наконец-то опомнился! – приближаясь ко мне, торжествующе воскликнула она. – Ну что, картинка не для слабонервных, а? Что ты там хотел? Говори.

– Обязательно, – выхаркивая на нее добрый стакан кровавых соплей, пообещал я. – Прости, что мало.

– Гаденыш! – размазывая по морде мой плевок, зашлась она в пронзительном визге. – Ты свое получишь. Майкл, Наиль, оставьте вы свою чертову шлюху! Немедленно займитесь этой собакой! Вам что, непонятно?

– Да ты что, Николаевна? – недоуменно пробасил Майкл. – Мы так не договаривались.

– Так договоримся, валите его!

– Нет, мы этого делать не будем, – к великой моей радости, наотрез отказался Наиль. – Мы тебе не педерасты.

– Я заплачу! – вне себя от бешенства взвыла она. – Слышите, я хорошо заплачу.

– Нет, ничего не получится. Измордовать мы его можем, но больше ничего. А заплатить ты нам и так заплатишь, куда ты, на хрен, денешься.

– Ладно, – подумав, согласилась она. – Завтра утром я привезу нормальных мужиков, а не таких принцев, как вы, чистоплюи чертовы. Думаю, что к тому времени он у нас одумается и начнет давать исчерпывающие и правдивые ответы, а пока зашвырните их в колодец, может быть, до завтра не окочурятся.

– А они не убегут? – тревожась, спросил Майкл. – А то нарисуют ноги…

– Некуда им бежать, кругом вода. Да и при всем своем желании после вашей обработки дальше пяти метров они не отползут. Тащите, кому говорю!

Меня поволокли за ноги, причем лицом вниз. Мелкие сучки и колючие сосновые иголки больно впивались в кровавое месиво физиономии, но все равно я был несказанно рад полученной передышке. Хоть ненадолго, пусть до утра, но нас оставят в покое, а за это время я что-нибудь придумаю. Должен же быть выход. Уйду хоть по воде аки по суху, как ходил Иисус Христос.

Господи, ну нельзя же так обращаться с людьми! С мешком картошки обходятся куда как бережнее. Даже не соизволив развязать мне руки, они сбросили меня вниз головой в темную зловонную яму. Воткнувшись во что-то гнилое и мокрое, я просто чудом не свернул себе шею. Отплевавшись, я приготовился к встрече госпожи Лютовой. С ней поступили более деликатно. Скинули так, что она приземлилась на ноги и благодаря этому осталась живой.

Даже не справившись о нашем самочувствии, они задвинули крышку и удалились, оставив нас наедине с черной, гнилостной сыростью. Вода едва доходила до половины голени, но все равно стоять в мокрой и холодной жиже – занятие малоприятное и бесперспективное, можно запросто получить насморк.

– Господи, да что ж это такое!.. – едва придя в себя, запричитала несчастная.

– Разгул демократии и царствование «новых русских», – лаконично ответил я.

– Как же мне теперь жить?

– Так же, как и прежде, если только они нам позволят.

– Они же надругались надо мной.

– А кто это видел?

– Они видели, – тихонько заскулила она, – та поганая баба видела, вы видели.

– Лично я ничего не видел, – щадя ее достоинство, отрезал я, – поскольку бессознательной сосиской болтался на веревках. А что, собственно, случилось?

– Обманываете, вы все видели, но и за обман спасибо, так легче.

– Не о том ты, красавица, думаешь, все это несущественно.

– Что же существенно? – заходясь в холодном ознобе, отстучала она зубами.

– Наша жизнь, прости меня за банальность, которая дается нам один раз.

– Это не жизнь, а какое-то паскудство. И люди сплошные твари.

– Поплачься, – усмехнулся я. – Как знать, возможно, это сделает тебя более снисходительной и терпимой к окружающим.

– Кого вы имеете в виду? – вызывающе спросила она, неуклюже отплясывая «цыганочку». – Боже мой, как холодно. До утра мы не доживем, околеем, как паршивые собаки.

– Возможно, что так, – неопределенно согласился я, связанными руками ощупывая холодные осклизлые бревна нижнего венца. – У тебя зубы хорошие?

– Зачем это вам?

– Развяжи мне руки, – отметив треск заработавшего лодочного мотора, не вдаваясь в подробности, приказал я. – И поторопись, пока мы еще в состоянии двигаться!

– Почему же зубами?

– Потому что руками ты не сможешь. Веревка намокла и разбухла. Красавица, если хочешь выбраться отсюда живой, то делай, что тебе велят, и поменьше спрашивай.

С моими путами она возилась добросовестно, старательно и долго, так долго, что я, проявляя признаки нетерпения, начал тихонько материться. Но положительного результата мы все-таки добились. Веревка длиною в два метра наконец-то освободила мои руки. Прекрасно, но недостаточно – глубина гнилого колодца составляла, как минимум, метров пять. Если добавить к веревке мои брюки, то и тогда длина ее будет маловатой.

– Красавица, снимай штаны.

– За сегодняшний день вы предлагаете мне раздеться уже во второй раз. Пиджак вы сожгли, а теперь что прикажете? Остались только брюки… – с оттенком некоторой игривости ответила она. – Как это понимать?

– Заткнись и делай, что тебе велят, – скидывая собственные портки, оборвал я ее неуместное кокетство. – Да побыстрее, отсюда мы должны выбраться засветло.

Собрав воедино все три звена и привязав к этой гирлянде башмак, я попытался закинуть свою снасть в узкую щель между крышкой колодца и его оголовком. После сотого неудачного броска, видя тщетность своих потуг, я отказался от этого предприятия и предложил мадам Лютовой взгромоздиться мне на плечи. Еще толком не понимая предстоящей ей задачи, она послушно вскарабкалась мне на горб и притихла, вполне довольная обретенным под ногами теплом.

– Что, так и будем сидеть, захребетница? – устав от ее веса и бездействия, осведомился я. – Будем ждать, когда явится Наталия Николаевна и открутит нам головы?

– Нет, а что я должна делать?

– Вылезти наверх сама и помочь выбраться мне. Но для этого тебе, как минимум, нужно закрепить веревку за оголовок колодца.

После продолжительного и утомительного инструктажа она наконец поняла, что я от нее требую, и надо отдать ей должное – со второй половиной операции справилась блестяще. Многострадальный мой башмак после третьей попытки надежно застрял наверху, и вскоре она проворной макакой выскочила из плена. Дальнейшее большой сложности не представляло. Уцепившись за надежно закрепленный его конец, я тоже выбрался из колодца.

Солнце зашло, но небосвод еще не погас, и его рассеянный свет скудно освещал поляну. Времени до темноты оставалось совсем немного. Крикнув Лютовой, чтобы не отставала, я, растопырив руки, бросился по едва различимой тропинке вниз, периодически натыкаясь грудью и мордой на невидимые теперь острые сучки и ветки.

Выбравшись на берег, я огляделся. Здесь оказалось немного светлее, и я мог соображать, как нам действовать дальше. До противоположного берега, где приветливо подмигивали огни, было не меньше километра, и добраться до него вплавь мог только глупый сом или пьяный гусар. По серебристому зеркалу водохранилища скользили светлячки нескольких суденышек, но надеяться на то, что они причалят к острову, было по меньшей мере неразумно. Спустившись к самой кромке воды, я оглядел берег, соображая, в каком именно месте причаливают мои знакомцы. Это оказалось делом нетрудным – толстый штырь арматуры, используемый ими как кнехт, торчал в десяти шагах от меня, неподалеку от того самого дерева, что первым встретило меня на этом недобром острове. Прикинув расстояние от воды до его еще зеленой листвы, я понял, что вполне могу прибегнуть к его услугам.

– Как нам отсюда выбраться? – подойдя, несмело спросила Светлана. – Это возможно?

– Попробуем, Лютик. Но мне нужен помощник. И если ты в точности выполнишь все, что я тебе скажу, то, может быть, нам и повезет.

– Что же я должна сделать?

– Слушай внимательно…

На дерево я залез с первыми лучами солнца и прокуковал на его ветвях до девяти часов. Именно в это время я заметил знакомую моторку, направляющуюся к острову. Сделав последние приготовления, я подполз по надежному суку к самой его критической точке и, поправив камуфляжные ветки, застыл в томительном ожидании, моля Бога, чтобы все получилось.

В лодке сидело трое. Это радовало и вселяло надежду. Когда они подошли ближе, я мог различить Федько, Майкла и незнакомого мужика, очевидно того самого, кто должен был сделать из меня девочку. И по этой причине я сразу же возненавидел его до посинения. Лодка между тем приближалась и вскоре, прекратив трескучую истерику, ткнулась носом в песок всего в десяти метрах от меня и подо мной. Выскочивший на берег Майкл хозяйственно привязал трос, после чего галантно протянул ручку, дабы помочь даме сойти на сушу.

– Благодарю. Не нужно, – довольно сухо ответила она и, брезгливо отдернув локоть, неловко соскочила на берег.

Следом за атаманшей и так же неуклюже вывалился чернявый гомосексуалист, на полголовы превосходящий Майкла. Недолго бы мне петь в его бандитских опытных руках. Тем более, что он помахивал паяльной лампой, и это обстоятельство наталкивало на мрачные мысли.

– Я с вами? – спросил Майкл, и я затаил дыхание, ожидая ответа, от которого зависел успех моего рискованного плана.

– Нет, жди здесь, – резко приказала Федько, и я с большим сожалением подумал, что такой поворот дела значительно усложняет мой замысел.

– Да нет, я ничего, – стушевался он. – Просто я подумал, что Боря может один не справиться, а я бы помог…

– Боря справится с двумя такими слюнтяями, как ты, – презрительно возразила она. – Сиди и сторожи лодку, может, хоть на это ты сгодишься, а если понадобишься, то мы тебя позовем. Пойдем, Борис.

Не торопясь, в полной уверенности, что все будет так, как она того хочет, Федько со своим уродом скрылась за деревьями, а я с огорчением отметил, что нам предстоит действовать по запасному варианту, успех которого я с самого начала ставил под сомнение. Вот если бы проклятое дерево росло метров на шесть ближе к воде и его ветки простирались точно над причалившей лодкой, тогда бы проблем не было. Я бы свалился ему на голову, как кара Господняя. Но почему медлит Лютик? Неужели перепугалась? Трусливая стерва, как она не понимает, что это наш последний шанс? И на положительный результат можно надеяться, только действуя молниеносно. Времени на все про все у нас было в обрез.

Словно услышав мои проклятья, из лесной чащи показалась ее полуобнаженная фигурка. Стремительно выскочив на крутой берег, она заняла точку, выверенную нами еще вчера вечером.

– Эй ты! – окликнула она сидящего в лодке Майкла. – Слышишь, спаси меня.

– Ты?! – вытаращил он испуганные глаза. – Ты откуда?!

– Из колодца, спаси меня, отвези на тот берег.

– Ни хрена себе, – понемногу приходя в себя, привстал он со скамейки. – Как же ты выбралась? А где тот мужик?

– Потом расскажу, а мужик убился. Шею свернул. Выручи меня, а я тебе хорошо заплачу. Только скорее, пока их нет.

– Ну конечно. Какой тут может быть базар! – заглатывая наживку, расплылся улыбкой он. – Иди сюда, садись, я тебя отвезу. Да иди же, смелее. – Заметив ее замешательство, Майкл спрыгнул на берег. – Чего боишься, дуреха?

– Не подходи, – заволновалась Светлана. – Ты хочешь сдать меня своей поганой бабе.

– Ну и чудачка, – подбираясь все ближе, замороженно улыбался Майкл. – Не бойся меня, я и сам ее терпеть не могу. Шалава она, пробы негде ставить.

– Нет, не подходи, иначе я сбегу. Больше ни шагу!

А больше и не требовалось. Гордым орлом я слетел с дерева и всем своим весом шлепнулся ему на плечи, стараясь не повредить шейные позвонки. Хрюкнув жирной свиньей, он рухнул на бок, дернул окороками и затих – то ли притворившись, то ли в самом деле отойдя в мир иной. Но разбираться, жив он или нет, времени у меня не было. На всякий случай добросовестно перевязав ему руки и ноги, я оттащил его в ближайшие кусты. На все это мы потратили целых три минуты, а значит, следовало поторопиться. Не заводя мотора, я оттолкнул лодку вместе с сидящей в ней Светланой и напомнил: «Как договорились. Если подведешь – я тебя из-под земли достану!» – после чего, прихватив заранее приготовленную дубинушку, я помчался к злополучной поляне, надеясь успеть к самому десерту.

Грациозным оленем я бежал, едва касаясь ногами земли, проклиная себя за излишнюю приверженность к алкоголю и прочим излишествам. Лоб покрылся испариной, сердце грозило выскочить изнутри, а в боку что-то зловеще ухало и бухало. Но все-таки я успел и даже пришел чуть раньше моих потенциальных мучителей, хотя и подбирался к колодцу со стороны леса.

Они только-только выходили на поляну, а я уже с колотушкой наготове поджидал их, притаившись за деревом.

– …не волнуйтесь, Наталия Николаевна, – подходя к колодцу, рекламировал себя Боря. – Я все понял, все сделаю как надо, дело мастера боится! – заржал он, вполне довольный своей шуткой. – Открываем?

– Открывай, Борис, – разрешила гнусная Фея. – Я на тебя надеюсь.

– А это… там никого нет! – глянув на дно колодца, удивился верзила и, не веря глазам своим, нагнулся, чтобы посмотреть еще раз.

Этого делать ему не следовало, потому что моя дубинка, описав логичный круг, остановилась точно на его затылке. Крякнув, гомосексуалист хотел сползти на колени и остаться по эту сторону баррикады, но, вовремя подхваченный моей твердой рукой, грузно полетел в темноту преисподней. Однако и сам я едва не последовал за ним. Совершенно озверевшая мучительница с тихой яростью пыталась оторвать мои ноги от земли, чтобы я мог беспрепятственно вернуться в свой вчерашний зиндан.

Бабой она оказалась крепкой, и мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем она стала послушной и приветливой. Но только связав ей руки ремешком от ее же сумочки и усадив прямо на землю, я смог перевести дыхание и узнать о судьбе мужского угодника Бори. Он оказался жив, и этому факту я был, в общем-то, рад. Пообещав заняться его персоной немного позже, я все свое внимание переключил на госпожу Федько.

– Вы не умеете себя вести в порядочном обществе, – отсасывая кровь из прокушенной руки, заметил я ей. – Так кусаются только цепные и голодные суки.

– Или суки, загнанные в угол, – продолжила она мое сравнение.

– Удачно подмечено. Но достаточно словоблудия, поднимайся и иди.

– Куда? – заранее пугаясь предстоящих неприятностей, тревожно спросила она.

– Там с тобой хотела поговорить одна небезызвестная особа. Она шибко обижается за вчерашний курьез и хотела бы применить к тебе адекватные действия.

– Какая еще особа, что вам от меня надо?

– Того же самого, чего ты добивалась от нас вчера. И разговорить мы тебя попробуем теми же самыми способами. Замечательно, что ты захватила свой любимый хлыст. Сегодня ему предстоит масса работы, так что вскоре твое смазливое личико будет больше походить на бесформенное свиное рыло. Пойдем, шалава, как выразился о тебе твой верный рыцарь и товарищ Майкл.

– Подонок. Тамбовский волк ему товарищ. Где он? – расставаясь с последней надеждой, обреченно спросила она.

– Обсуждает с той дамой сценарий и методу надругательства над твоим телом.

– Мерзавец, подонок!

– Смею заверить, что он о тебе того же самого мнения. Он с большим воодушевлением поддержал идею изнасиловать тебя в извращенной форме и даже вызвался быть исполнителем. Пойдем, он уже ждет и в нетерпении стучит копытом.

– Не надо. Не будьте последними скотами.

– Феноменально! – торжествующе заржал я. – А ты не помнишь, что этими же самыми словами я вчера молил тебя? А что получил в ответ? Удары хлыста. Нет, милая, так не бывает, сегодня и ты должна пройти все круги ада, придуманного тобою же.

– Я буду жаловаться, я привлеку тебя к уголовной ответственности.

– А кто сказал, что ты вообще покинешь этот остров?

– То есть как? Ты что…

– Не придуривайся. Все ты, милая, понимаешь, просто гонишь это понимание прочь, потому как страшно тебе до ужаса, до колик в печени. Пойдем, не тяни резину.

– Не надо, господин Гончаров! – взмолилась она страстно и слюняво. – Я этого не заслужила. Спрашивайте, я все расскажу как на духу, но только сохраните, подарите мне жизнь. Я еще так молода!

– Хорошо говоришь, стерва, но неубедительно. Ступай вперед, или я отхожу тебя твоим же стеком, амазонка хренова. Зачем вы заперли нас в подвале?

– Видит бог, мы этого не делали. Я даже не представляю себе, где этот подвал.

– Врешь, тебе об этом вполне мог рассказать Александр Трофимович Крутько, с которым ты, по моим сведениям, неоднократно встречалась.

– Встречалась, но про подвал не было сказано ни слова.

– Еще раз соврешь, и на тебе будет гарцевать не только Майкл, но и Боря со своими дурными наклонностями. Ты этого хочешь?

– Не надо, прошу вас. Меня только позавчера освободили из-под следствия. Подумайте сами, было ли у меня время что-то планировать против вас? Вся моя энергия была направлена на то, как бы поскорее оттуда выбраться.

– Тогда объясни, каким образом твои псы, Наиль и Майкл, нас застукали, только не говори мне, что это простое совпадение, все равно я не поверю.

– Позавчера вечером я велела им наблюдать за церковью. Особенно если там появитесь вы. Ну а вчера они позвонили и сообщили о вашем приезде. Я подумала и приказала во что бы то ни стало вас схватить, что они и сделали…

– Предварительно угнав наши машины, – на всякий случай, мало веря в попадание, продолжил я. – Куда они их отогнали?

– Точно не знаю, к какому-то своему дружку, но об этом можно спросить Майкла.

– Вы хотели перебить номера?

– Не знаю, наверное. Это не моя идея, я вообще про угон ваших машин узнала от них позже.

– Куда вы дели мою спортивную сумку с кубком и прочим барахлом?

– Она осталась в машине.

– В какой машине?

– В синем «Москвиче» Майкла, мы оставили его на автостоянке возле причала.

– Но кубка в сумке конечно же нет?

– Да, я взяла его ненадолго домой, но если вы настаиваете, то я верну.

– А ведь ты все врешь, киска, откуда Майкл мог знать меня в лицо? Лично я с ним незнаком, как и со вторым кретином Наилем.

– В тот день, когда меня арестовали, они сидели в баре и хорошо вас запомнили.

– Где ключи от машины и квитанция со стоянки?

– Разумеется, у Майкла, – обретая некоторую уверенность, заговорила она в своем привычном тоне. – Где же им еще быть?

– Вставай, курва, что-то ты рано у меня распелась, – гася самоуверенный гонор, пихнул я ее ногой. – Немедленно поднимайся, если не хочешь неприятностей.

– Мне кажется, мы с вами договорились! Куда вы заставляете меня идти?

– Все к тому же Майклу. Я его немного придавил. Моли Бога, чтобы с ним все было в порядке, иначе я просто за себя не ручаюсь.

– Как это понимать? – поднимаясь с колен, задала встревоженная девица щекотливый вопрос.

– Пока понимай как знаешь, а там посмотрим. Уверен, что ты мне нагадишь при любой мало-мальской возможности. Вот и думай. Моли Бога, чтоб он был жив, а теперь шагай и молчи, дай подумать.

– А где наша моторка?! – Этот возмущенный выкрик она издала, как только мы вышли на берег. – Боже мой, этот подонок ее угнал! Он бросил нас на произвол судьбы!

– Успокойся и говори реже. Подонок угнать ее не мог, потому как я оставил его в полном ауте. Угнал ее другой человек, который должен появиться с минуты на минуту, если, конечно, он не захочет сделать мне большую козу.

Майкл лежал в кустах совершенно голый и глухо мычал, потому как кричать ему не давал окровавленный кляп, наспех сооруженный из дамских трусиков. Сама дама, абсолютно голая, уставшая от трудов, отдыхала неподалеку. Поработала она на славу, о чем ярко свидетельствовала гора измочаленных ивовых прутьев и исхлестанное вдоль и поперек кровоточащее тело Майкла.

– Стерва! – заорал я, готовясь к самому ужасному. – Где лодка?

– А?! – очнулась она от сладких грез свершившейся мести. – Все в порядке, Константин Иванович, я привязала ее за бугорком, чтобы не было видно. Ой, кто это с вами? Не может такого быть! Это же сама Наталия Николаевна, какой приятный сюрприз. О, да у вас и ручки связаны, это же просто прелесть. Константин Иванович, позвольте мне остаться с ней наедине хотя бы на пару минут. У нас, у женщин, свои секреты, не правда ли, милая моя? Я, видите ли, малость поизносилась, а комплекция у нас одинаковая, не будете ли вы столь любезны одолжить мне костюмчик?

В карманах Майкловых брюк я обнаружил и забрал все имеющиеся у него документы, нож профессионального убийцы и ключи от машины. В сумочке его хозяйки улов был гораздо богаче. К великой своей радости, я нашел там как свои собственные документы, так и права с техпаспортом на имя Лютовой Светланы Сергеевны. А кроме того, там же находились роскошная записная книжка и два сотовых телефона – один принадлежал ей самой, а другой все той же Светлане. Справедливо решив, что телефон на необитаемом острове Федько понадобится не скоро, я рассовал все это добро по карманам и, попросив Светлану уложиться в пять минут, отправился за лодкой.

– Подождите! А как же мы? – заверещала вдогонку Федько.

– Вам нет причин беспокоиться, – приятно улыбнулся я, – оставляю вас в обществе галантных и бесстрашных кавалеров, которых вы вправе менять хоть каждый час.

– Вы не смеете так со мной поступать. Это произвол и беспредел. Как вы можете?

– Как я могу? Об этом вам расскажет ваша очаровательная собеседница, будем надеяться, что она окажется не такой отпетой садисткой, как вы. Не забывайте Борю. Он, наверное, уже проголодался, так вы уж нащиплите ему травки.

– Не уходите, я дам вам денег.

– Они мне не нужны, и давайте сделаем так, чтобы больше никогда не встречаться.

Моторку я обнаружил невдалеке вверх по течению. Отвязав ее, я молча спустился и пристал к моему дереву.

Мое появление заставило Лютову бросить свое занятие на полдороге. С моей дубинкой и с явной неохотой она отошла от обнаженной парочки, лежащей валетом. Казнь она им придумала настолько извращенную и изуверскую, что даже я не мог спокойно смотреть на мучения нашей оскверненной садистки. Что и говорить, не угнаться нам за прекрасным полом, за полетом их фантазии в делах подобного рода.

– Лютик, кончай над ними глумиться, довольно, – вступился я за посрамленных мерзавцев. – Они тебя и так на всю жизнь запомнят.

– А разве они будут жить? – спросила она, до крайности удивленная такой возможностью. – Неужели после всего того, что они с нами сотворили, вы их пощадите?

– Заткнись и развяжи Майклу ноги. Развела тут философию. Поторопись.

– Зачем я должна развязывать ему ноги?

– Затем, что он поедет с нами. А если ты задашь мне еще хоть один вопрос, то я оставлю тебя в их компании, я вижу, тебе здесь ужасно нравится.

– Может быть, вы и меня захватите? – тоскливо глядя, как мы уходим, несмело попросила Федько.

– За тобой приедут позже.

– Кто приедет? Когда? – сразу оживилась она.

– С голоду помереть не успеете. Возможно, что приеду я сам.

Отчалив, я посадил Светлану за руль, а сам занялся Майклом.

– Зема, жить хочешь? – подставив ему к горлу его же зверский нож, задал я сакраментальный вопрос. – Только говори честно, без лукавства.

– Хочу, – чистосердечно признался он.

– Я тоже так думаю, а знаешь, для чего я взял тебя на борт?

– Нет.

– Чтобы утопить. Сейчас отойдем подальше от острова, и я тебя сброшу в воду. Со связанными за спиной руками ты пойдешь на дно утюгом. Ты видел, как плавает утюг?

– Нет. Не надо, простите меня! Константин Иванович, я обещаю вам больше никогда не попадаться на вашем пути.

– Сейчас, в таком положении, тебе, голубь сизокрылый, никаких других слов говорить не приходится, но если я тебя отпущу, то уже через два часа ты запоешь по-другому. Это я знаю наверняка.

– Нет, я не такой, поверьте мне.

– Пожалел волк телятю. Ничего у нас не получится, Майкл. Единственное, что я могу для тебя сделать, – так это передать твою посмертную записку. Ну как там положено – простись с родными, попроси, чтоб не поминали лихом, жене поцелуй, сыну привет, в общем, сам знаешь, а если писать не хочешь, так я могу позвонить и передать твои слова по телефону. Так будешь писать?

– А что там писать?

– Тогда умри как мужик, – напыщенно и драматично выдал я и для пущей убедительности перекрестился.

– Да как же так, – завыл он кастрированным удавом, – у меня же двое малых пацанов, вы хоть их пожалейте, ведь сиротами останутся.

– Ну, если пацанов, то, пожалуй что, и пожалею. Помилую тебя на первый раз, но ты мне за это должен вернуть наши тачки и поклясться не предпринимать против нас никаких враждебных действий.

– О чем вы говорите, ну конечно же я согласен на все ваши условия.

– Посмотрим, и учти – если только я замечу твое малейшее неправильное телодвижение, так долго волыниться с тобой больше не стану. Зачем вы угнали наши машины – кажется, Федько об этом вас не просила?

– Не просила, – на глазах оживая, радостно согласился Майкл. – Но только ваши машины все равно бы угнали.

– Интересная мысль. А если ее продолжить, то можно прийти к следующему выводу: давайте убивать всех подряд, поскольку в конечном итоге они все равно умрут.

– Да нет, вы меня не поняли. Ваши машины собирались угнать еще вчера. Мы помешали.

– Еще интересней. Ты меня заинтриговал, выкладывай, как было дело.

– Эта сучка Наташка заставила нас следить за церковью, ну там, в таком плане – кто возле нее шастает, какие подозрительные люди на горизонте, чем интересуются. Короче, вчера утром мы сели неподалеку, взяли пивка, торопиться нам некуда, сидим болтаем, пиво хлебаем. Думаем, все равно ничего такого не случится. Автобус с попами приехал, а потом и эта ваша Светлана прикатила. Вот стерва лютая!

– Стерва Лютова! – крикнул я на корму. – Мотор глуши, весла суши, ложимся в дрейф. Разговор у нас с товарищем содержательный получается.

– Утопить его к чертовой матери, и весь разговор, – уже в тишине пожелала она.

– Во! Что я тебе говорил! – перешел на шепот Майкл. – Все они суки!

– К делу это не относится, я тебя слушаю.

– Ну, значит, это… как она взялась их шугать, я тебе доложу. Сидим дальше, ха-ха ловим, а тут и ты прикатил. А насчет тебя у нас был разговор особый, и потому мы стали внимательней поглядывать да острее посматривать.

– Какой же особый разговор был насчет меня?

– Ну, Наташка велела тебя повязать и сразу сообщить ей. Мы так и хотели.

– Вы так и сделали, но продолжай.

– Ага, значит, ты приехал, и она сразу своих кобелей усадила на автобус и куда-то отправила. Это нам на руку, мы посовещались и решили, что будем тебя брать, когда вы с ней выйдете из церкви. Палкой по чану, и все в ажуре. Так мы спланировали. А получилось по-другому. Минут через пятнадцать после того, как вы зашли в церкву, на горизонте появился какой-то амбал. Прикинь – пыль, жара начинается, вокруг ни единой души, и вдруг откуда ни возьмись, как хрен в чистом поле, нарисовался этот тип. Откуда он появился, как оказался возле церкви, хоть убей – не пойму.

– Что за тип, обрисуй мне его.

– А чего его рисовать, он у вас уже нарисованный в сумке лежит, вам виднее.

– Ясно, продолжай дальше.

– Обошел он церкву снаружи, заглянул во двор, там понижался, а потом и в саму церковь занырнул. Пробыл там минуты две, не больше, и выпрыгнул наружу. Мы с Наилем насторожились, думаем, неспроста это все, надо доложить Наталии Николаевне. Занятная птичка вокруг запорхала. А он, скотина, вон что надумал. Опять заколесил кругами, только теперь на твою тачку посматривает и круги сужает. Подошел он к ней, резину попилал, бампер потрогал, даже под днище хотел заглянуть, да, видно, передумал. Не понравилось что-то. Махнул рукой и подался к «десятке» твоей бабы. Тут и козе ясно, что ее рыдван покруче. Там то же самое – потрогал скаты, потом встал на четвереньки, чтобы, значит, под днище заглянуть. Зачем, спрашивается? Ясное дело, угнать наладился. А тут мне Наиль мыслишку кидает. Почему он, а почему не мы? Сказано – сделано. Подскочили мы к нему, думали, разом и повяжем, а не тут-то было. Вырубил он нас за шесть секунд. Сделал, как котят, и исчез. Исчез, козел, точно так же, как появился. Разозлились мы на него по-страшному, а толку-то? Тут Наиль меня в бок толкает, я как глянул – у меня и злость-то сразу пропала. Гляжу и глазам своим не верю – твоя подруга ключ в замке зажигания позабыла. Я сразу за руль, а Наиль к твоей машине – он мастер по этим делам, а ты лопух. Хоть ключи и унес, а дверцу не замкнул. Сели мы и погнали.

– Куда? – обидевшись за «лопуха», строго спросил я.

– А там недалеко, – возле птичной фабрики, братан у меня проживает. Вот к нему и рванули. Руки у него золотые. Если бы не он, мы бы вообще на это дело не пошли. А тут один к одному получилось. Короче, отогнали мы ваши тачки, все перетерли, еще немного выпили и поехали назад уже на машине братана. Ну а остальное вы сами знаете.

– Нет, не знаю. Сколько времени вы пробыли у брата или, точнее, сколько времени церковь находилась без вашего наблюдения?

– Наверное, часа полтора, а может, и побольше. Короче, когда мы вернулись назад, то вокруг не было ни души, мы уж подумали, что вы сквозанули, а потом смотрим – дверь открыта, значит, все в порядке, и стали ждать. Долго сидели, аж надоело, больше часа прошло, а потом мы увидели, как из двери повалил дым и следом вышли вы.

– Понятно, то есть больше никого вы не видели?

– Так точно.

– Очень хорошо, а теперь не дергайся. Сейчас к тебе подойдет наша милая женщина и крепко свяжет твои ноги…

– Зачем? Мы ведь договорились, – праведно возмутился он. – Зачем ноги?

– Замолчи, барбос, сначала дослушай. Она перетянет твои ноги и крепко-накрепко припутает к скамейке тебя самого. После этого мы освободим твою правую руку, и ты напишешь письмо своему брату. Как его зовут, надеюсь, не забыл?

– Григорий.

– Значит, Гриша и Миша, очаровательные братцы. Миша ворует, а Гриша сдает. Его фамилия, как и твоя, Харитонов?

– Да, а что я должен ему написать?

– Пустяки, попросишь вернуть машины подателю сего письма.

– Ага, вы заберете свои тачки, а потом меня утопите, как котенка.

– Не надо думать, что все похожи на тебя. А впрочем, ты можешь отказаться, и тогда… – Я многозначительно посмотрел на гладь водохранилища.

– Да нет, это я так просто, извините, все распишу, как прикажете. Только сначала наденьте мне плавки и штаны, а то неудобно и холодно.

– Это рискованно. Я это исполнить не могу, так как в радиусе действия твоих конечностей находиться не имею права. Попроси Светлану Сергеевну.

– Пошел бы он куда подальше, стеснительный какой! – возмутилась Светлана.

– Ну хоть плавки натяните.

– Перебьешся, гнида членистоногая, – примеривая капроновый тросик, зло ответила Лютова. – Чтоб ты там все отморозил.

Вязала она его долго и старательно. К скамейке припутала аж на четыре петли, и я подумал, что она с удовольствием пробила бы в днище лодки дырку, чтобы только полюбоваться погружением субмарины вместе с ее капитаном.

Пристроив ему на коленях книжку Федько, я спросил, готов ли он к диктанту.

– К какому еще диктанту?

– Сейчас, во избежание неприятностей, ты будешь писать то, что я тебе продиктую. Приготовься, начнем… «Гришаня! Нас подставили. Горим по-черному. Мне вилы! „Десятка“ паленая. Другая тачка крутого. Верни, или меня „замочат“. Все отдай этому мужику. Майкл». Ну вот и отлично, – одобрил я, – а теперь на другой странице напиши его точный адрес, и поехали к пристани. Если на ней мало народу, то подождете меня там, а если толпа, то Лютик тебя еще немного покатает. Недолго, только до моего благополучного возвращения, а если такого не произойдет, то она либо тебя утопит, либо сдаст речникам. Тут уж, как говорится, на ее вкус. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я воспользуюсь «Москвичом» твоего брата?

Добротный дом Харитонова Гриши, окруженный высоким дощатым забором, стоял особняком от двух десятков других, принадлежавших птицефабрике. Мне пришлось довольно долго колотить в пуленепробиваемые ворота и слушать собачье негодование, прежде чем мне соизволил ответить простуженный и отвратный голос:

– Чего надо?

– Григория Харитонова.

– Его нет. Пошел на …

– Врешь. Ты и есть Григорий Харитонов. У меня к тебе письмо от Майкла.

– Что там еще за письмо?! – В приоткрывшуюся калитку просунулась волосатая, рабочая рука. – Давай его сюда!

– Открой дверь, болван! Посмотри, не на твоей ли я тачке приехал?

– Что?! – Распахивая настежь калитку, на меня выкатила уникально одиозная рожа, а впрочем, и моя была не лучше.

Очевидно, Гриша был лет на десять старше своего брата, а может, просто чрезмерное пристрастие к вину сделало его таким. Свинцово-багровая морда с крохотными, заплывшими глазками, отрицая шею, прочно сидела на тумбообразном туловище, покрытом длинной седой шерстью. Задранный курносый нос неправдоподобных размеров сильно напоминал свиной пятачок и как-то плавно переходил в круглое ротовое отверстие. Густая поросль, торчащая из ушей, была особенно заметна на фоне совершенно голого черепа.

И теперь этот мастодонт тряс меня за грудки и требовал ответить, что случилось с его любимым Мишаней, обещая, в случае летального исхода, сей же минут выпустить из меня кишки. В конце концов такое обращение мне порядком надоело, и я хлопнул ладонями по его растопыренным ушам. Да и хлопнул-то не сильно, но мне показалось, что его свинячьи глазки увеличились в два раза и сейчас выпрыгнут на меня. Заорал он так, что доселе тявкавшая собака замолчала то ли от удивления, то ли от страха.

– Ты что? – спросил он, приходя в себя. – Зачем бьешься?

– Это тебе показалось, Гриша. Прочти лучше письмо, у меня мало времени, да и у твоего братана его в обрез.

– Это что, серьезно? – внимательно изучив депешу, просипел он.

– Серьезнее не бывает.

– Шутит он, – подумав, решил он немного поиграть. – Никаких машин я и в глаза не видел. Он спьяну, наверное, вам сболтнул.

– Это будет его последняя шутка, – улыбнувшись, зловеще пообещал я и пошел к «Москвичу».

– Ты куда? – рванул он меня за плечо. – Не трожь! Это моя тачка!

– Была твоя, а стала моя, подвинься, боров!

– А на тебе! – занес он свой кулачище, который я чудом успел перехватить и, падая, дернуть на себя. Он врюхался головой в дверцу своего же автомобиля. Откатив его бормочущую тушу в сторону, я сел за руль.

– Бывай, Гришаня, а меня лучше не ищи, а то отправишься на небеса к Мишане.

– Эй ты, погоди! Я думал, ты шутишь.

– Нет, я парень серьезный.

– Я это уже понял. Все сделаю, как сказал Мишка, только это… Я, понимаешь, на «девятке» уже все номера перебил.

– А где «десятка»? – наливаясь яростью, прошипел я.

– Она в порядке, я ее не трогал, хоть сейчас забирай, – торопливо успокоил мастодонт. – Только Мишаню не трожьте. Молодой он еще, глупый.

– Выгоняй сюда машину, да не забудь вернуть все вещи, что там находились. Мишаню своего любимого получишь только после того, как на «девятке» восстановишь ее родные номера. И поторопись, времени у тебя мало.

– Айн момент. Только вы уж потом мой адрес забудьте, лады?

– Я бы и сейчас в твой гадюшник не полез, сами виноваты. Откуда здесь можно позвонить в город?

– Только с птицефабрики, если разрешат.

– Мне везде разрешат, пошевеливайся.

В условленное место, километром ниже причала, я подъехал через час, прекрасно уложившись в регламент. Лодка с привязанным Мишаней дрейфовала в двухстах метрах от берега, и на судне, как мне показалось, царила дисциплина и послушание. Заметив свою машину, Светлана отсемафорила: «Полный порядок» – и, позабыв про все меры предосторожности, тут же потарахтела ко мне.

– Ну что там, Константин Иванович? – спрыгивая на отмель и сияя, как начищенный котелок, еще издали спросила она. – Все в порядке?

– Для тебя – как видишь, а вот со мной хуже, но это потом. Попробуй дозвониться по своему сотовому до города. Мне позарез нужен один человек.

– Бесполезно, я уже пыталась. Ничего не получается.

– Скверно, придется ехать.

– Какая разница? Нам так и так нужно ехать домой. Куда денем этого ублюдка?

– Вот в нем-то вся проблема. Ничего не попишешь, нужно везти его с собой.

– Еще чего не хватало! Если не хотите его утопить, так пусть катится к свиньям собачьим, видеть его гнусную рожу не могу.

– Пока его отпускать нельзя. Он может таких дров наломать, что место на острове нам покажется раем. Ты вот что, посиди пока здесь, покарауль лодку, а я вместе с ним смотаюсь до города и обратно. Вернусь часа через полтора.

– Не хочу, мне противно, мне нужно в ванну, да и зачем вам эта вонючая лодка?

– Для того, чтобы ты и я ночами спали спокойно. Я думаю, это стоит ванны!

– Эй, вы! – устав от долгого ожидания, подал голос Мишаня. – Ну все же в порядке. Развяжите меня, ведь вам вернули машины.

– Заткнись, козел, – отмахнулась Светлана. – Константин Иванович, а может быть, в город смотаюсь я, а вы пока за ним присмотрите? Честно говоря, я его боюсь. Мне показалось, что он задумал какую-то пакость. Вы не сомневайтесь, я ваше поручение выполню в точности. Конечно, если оно не сверхсложное.

– Да нет, просто нужно во что бы то ни стало найти одного человека и передать ему мою записку, а потом, если понадобится, привезти его сюда.

– Я вытащу его из-под земли.

– А если вдруг он умер или в составе экспедиции отправился в Арктику, ты то же самое расскажешь моему тестю либо жене и покажешь им дорогу. Жду тебя через два часа, только помни: если ты отнесешься к делу наплевательски, то мы с тобой можем здорово поссориться.

Макс Ухов, сопровождаемый Лютовой, подъехал через полтора часа, когда мне уже порядком надоело нытье и скулеж Мишани. Злой как черт и даже не сказав «здрасьте», он легонько съездил Майкла дубинкой по хребту и профессионально-заученно воскликнул:

– Этот, что ли?

– Этот, – в той же тональности ответил я.

– У! Козел!

– Оставь его, Макс, он уже ручной.

– Тогда в чем дело, Иваныч? Я плохо улавливаю твою мысль.

– Дело в первой кошке.

– Не врубился, изъясняйся доходчиво. Не забывай – с милиционером говоришь.

– Ты знаешь, кто хозяйка этого малого? – кивнул я на перепуганного Мишаню.

– Серая собака ему хозяйка, а горный козел хозяин.

– А ты знаешь, как зовут ту серую собаку и где она сейчас рыщет?

– В поисках доброго мужика с двустволкой, а вот как ее зовут, не знаю.

– А зовут ее Наталия Николаевна Федько, и рыщет она вон на том острове.

– Что?! Иваныч, ты не перебрал вчера вечером? А то я смотрю, рожа у тебя…

– Нет, Максимилиан, вчера вечером я не выпил ни капельки, хотя и очень хотел, да только Наталии Николаевне было не до того. Она была настолько увлечена переделкой моей физиономии, что это обстоятельство упустила из виду.

– Я ничего не понимаю, то есть понимаю, что она откупилась, но как-то уж очень быстро, так не бывает. Прошло не больше десяти дней…

– Все очень просто, ее подельники заявили, что под давлением следствия они оговорили свою знакомую, и всю вину подняли на себя.

– Так она, что же, тебя выследила и решила отомстить?

– Все намного сложнее, завтра я тебе все подробно изложу, а теперь у нас просто нет времени. Ты что делаешь сегодня вечером и ночью?

– Охраняю один из объектов твоего тестя.

– Перебьется, пусть сам его охраняет. Я хотел тебя попросить об одной услуге.

Счастливая Лютова подвезла меня к самому дому и нижайше просила завтра вечером отужинать с ней в каком-нибудь кабачке. Буркнув что-то неопределенное, я хлопнул дверцей и поплелся в подъезд. На мое счастье, дома никого не оказалось, и я прямым ходом залетел в ванну. Здесь мне довелось первый раз посмотреть на себя в зеркало, и никакой радости мое отражение мне не доставило. Хлыст Наталии поработал на славу. Вздутые багровые полосы покрывали всю рожу, а на сократовском лбу и правой щеке кожа вообще лопнула и запекшаяся кровь смотрелась особенно устрашающе. Как уцелели глаза, мне оставалось только гадать и благословлять Всевышнего. Плюнув от досады и отвращения, я залез в горячую воду и вскоре уснул.

Проснулся оттого, что в дверь барабанил и ругался тесть:

– Открой! Костя, немедленно открой! Ты что там, умер? Что случилось? Костя, отзовись, или я выломаю дверь.

– Как вам угодно, вставать я не буду, – приходя в себя, откликнулся я.

– Что с тобой случилось?

– Почему со мной должно что-то случиться? Все нормально.

– Ты посмотри, в чем ты пришел, в каком состоянии твоя одежда. Где ты болтался этой ночью? Милка мне всю плешь проела. Только не говори мне, что ничего не помнишь, все равно не поверю.

– Ладно, выйду из ванны и все расскажу подробно. А вы пока что-нибудь организуйте, я не ел со вчерашнего утра.

Тесть расстарался до такой степени, что даже выставил на стол бутылку своего бережно хранимого крымского портвейна.

– Ну что там у тебя произошло? – едва я сел за стол, с ухмылкой разглядывая мою многострадальную физиономию, спросил он.

– Дайте хоть кусок проглотить. Я говорю вам вполне серьезно – у меня со вчерашнего утра во рту не было макового зернышка.

– Ну ешь. Ты, наверное, портвейн не будешь, так я тебе водочки налью. Поехали.

– Да погодите же вы, дайте прожевать. Окосею ведь сразу. Как там у нас поживает Виктор Анатольевич Ищенко? Когда он думает выплачивать нам гонорар?

– Об этом я его спрашиваю чуть ли не каждый день, но ответ его однообразен до безобразия. Он говорит, что расплатится сразу после того, как прокуратура вернет его деньги в банк.

– Врет, наверное. Хорошо устроился, на прокуратуру стрелку переводит. А может, и не врет, но какое они имели право вообще их забирать?

– Да черт их знает, а почему ты с этого начал разговор?

– Могу с другого. Вы знаете, что Федько уже гуляет на свободе?

– Не может такого быть! – поперхнулся полковник своим портвейном. – Не может.

– Может. У нас теперь все возможно.

– А ты уверен в своем заявлении? Где ты ее видел?

– Я провел в ее обществе два незабываемых дня.

– И что же вы делали?

– Сначала она колотила палкой по морде меня, а потом я ее.

– Не знаю, каких результатов добился ты, но ее налицо. Отличная работа. Я удивляюсь тому, что ты вообще ушел от нее живым.

– Ушел потому, что мне у нее не понравилось. Камера, куда она меня поместила вместе со Светланой Сергеевной Лютовой, оказалась сырой и холодной.

– Да что ты говоришь! Я бы не отказался провести с ней на нарах часок-другой, но почему и она оказалась предметом повышенного интереса Федько? Опять церковь? Их пути переплелись случайно или они знакомы давно? Рассказывай все по порядку.

– Не могу, я устал, опьянел и хочу спать.

– Ну хоть в двух словах нарисуй, как ты туда попал и чего она от тебя добивалась.

– Господин Ефимов, там столько всего перепуталось, что в двух словах ничего не расскажешь. Завтра, когда я хоть немного соберусь с мыслями, обещаю вам представить полный отчет. А пока мне бы хотелось поспать, потому что прошлой ночью я не сомкнул глаз: готовился к приезду Федько.

– Врешь ты все, наверное, потому и не спал, что рядом была такая вкусная баба.

– «Оставьте ваши гнусные инсинуации», – кажется, так она говорила. Да, Алексей Николаевич, чуть было не забыл, Макс сегодня на дежурство не выйдет.

– Ты что, спятил? – сразу отрезвел полковник. – Ты думаешь, что говоришь? Где он? Кем я его заменю? И вообще, кто тебе дал право совать нос в дела моего ЧОПа?

– Нужда заставила, а почему вы вдруг так разволновались? Вы же кем-то его подменяете, когда отряд поднимают по тревоге. Подмените и на этот раз, тем более это в ваших личных шкурных интересах. Макс присматривает за Федько, а у нее награбленная валюта, которую, как я думаю, она припрятала до лучших времен. Почему я и поинтересовался, как там поживает господин Ищенко. Я вас убедил?

– Как тебе сказать… – крякнул Ефимов, что-то обдумывая.

– А тут и говорить нечего, отправляйтесь на пост вместо Макса, а я ушел.

Проснувшись в три часа ночи, я с удовлетворением отметил отсутствие тестя и, оккупировав его кабинет, выложил свои находки. Ржавая стамеска или долото, черт их там разберет, была самая обычная, со сбитой ручкой и коротким, видавшим виды клинком. По его длине можно было заключить, что затачивался он бесконечное количество раз и служил своему хозяину долго и преданно. Ставшее полукруглым жало затупилось на нет, и были все основания предполагать, что кирпичная кладка разбиралась с его помощью.

Не обнаружив больше ничего примечательного, я отложил ее в сторону и занялся стеариновым огарком. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что информацию он несет гораздо большую, нежели стамеска. Длина его составляла три сантиметра при диаметре порядка двадцати пяти миллиметров. В общем-то самый заурядный охнарик, на первый взгляд, однако он купил меня своим донышком и совершенно уникальными потеками. Оплавляясь, стеарин стекал вниз, в какую-то плошку, где и принимал ее очертания. Они были весьма своеобразными и являли собой некий многогранник пирамидальной формы. Можно было предположить, что в качестве подсвечника использовали что-то похожее на забытый уже лафитник. Раньше такие лафитники имелись почти в каждом доме. Однако на моем существовала одна странность. Дело в том, что грани у тех лафитников, какие мне попадались, были расположены на внешней стороне, здесь же отпечаталась внутренняя, а таких мерзавчиков я не видел.

Осколки стекла подтвердили мою догадку. Именно в этой посуде стояла свечка, но форму ее я представить не мог ввиду того, что осколки были слишком малы.

Пусть мало, но хоть что-то. На миллиметр, но я продвинулся. Вполне удовлетворенный собой, я лег на полковничьем диване, и остаток ночи мне снился преподобный отец Алексий, которому я вручаю утерянный клад.

В семь часов утра меня разбудил Макс и, опять не поздоровавшись, лаконично сообщил, что все в порядке, но осторожность не помешает.

Гостиница с регрессивным названием «Волжский закат», построенная четверть века назад, скромно ютилась между двором городской бани и старыми деревянными домами. Была она двухэтажная, и почему там присутствовали номера, начинающиеся на тройку, для меня оставалось загадкой. Не иначе как подвал приплюсовали, решил я и толкнул массивную дверь. После долгих и изнурительных переговоров с администратором мне удалось узнать, что чета Рафалович оставила отель еще три дня тому назад и отбыла в неизвестном направлении, а триста двадцать первый номер оказался люксом, расположенным на первом этаже, и почему к нему прицепилась абстрактная цифра «3», администраторша не знала и сама.

Дежурная по этажу, остроносая и востроглазая Альфия, снисходительно приняла от меня плитку шоколада, потребовала представиться, а только потом позволила задать ей несколько вопросов.

– Константин Иванович, что вы говорите? Рафаловичи? А как же не помнить? Отлично помню. Почтенная пара, – многозначительно хихикнув, сказала она. – Почтенная, только когда вместе.

– А когда порознь?

– Я не имею права лезть в дела наших жильцов. Это их личная жизнь.

– У вас удивительно красивые глаза, в них недолго и утонуть.

– Не беспокойтесь, муж не позволит.

– Вы меня не так поняли, я просто художник. Поверьте, хороший художник!

– Не сомневаюсь и прекрасно понимаю, что лоб хороший художник разбил о мольберт, когда писал очередной свой шедевр.

– Завидная проницательность. Так что собой представляла личная жизнь Зои Андреевны и Якова Иосифовича? В чем она заключалась?

– А почему это вас интересует? – уже готовая расколоться, на всякий случай спросила она. – Кем они вам приходятся?

– Зоя Андреевна – моя несчастная мамочка, которую коварный Рафалович подло похитил и увез в проклятый и чуждый ей Париж, где сделал дни ее черными, как ночи Африки. Бедняжке удалось чудом вырваться и прилететь к любимому сыну, но гнусный Яков настиг ее и здесь. Помогите мне вернуть мою маму.

– Я вижу, что жулик вы отменный, но обаятельный, а значит, не все еще потеряно. Яков Иосифович действительно личность неприятная, и тут я с вами согласна. Старый пачкун однажды ночью, когда я спала, пробрался в подсобку и залез ко мне в трусы. Естественно, я проснулась и хорошо угостила его графином. Вы думаете, он успокоился? Как бы не так. В следующее дежурство он подошел ко мне и как ни в чем не бывало предложил деньги за определенный вид услуг.

– А где в это время была его супруга, то бишь моя мамочка?

– Ваша так называемая мамочка времени даром тоже не теряла. Она с завидным постоянством заныривала в один хитрый номерок.

– Что это за номерок и почему он хитрый?

– Сиротиночка, вам не кажется, что вашу крохотную шоколадку можно съесть всего за две минуты, а мы беседуем уже целых пять. И вообще шоколад я люблю с шампанским, а к шампанскому положены фрукты.

– Все зависит от того, насколько интересным окажется тот номерок.

– Будьте уверены, Альфия Сагидовна туфтой не торгует.

– Поверим на слово, – со скрипом согласился я и, проклиная развращенность гостиничной прислуги, отправился в магазин.

– А ваша «мамочка» воспитала вас жмотом, – окинув взглядом сиротливую грушу, которую я выложил на стол в придачу к бутылке, заметила Альфия.

– Я хотел купить две, но потом подумал, что четное количество дарят только покойникам. А вам, ласточка, еще жить да жить. Так что там за номерок?

– Номер этот резервный, на тот случай, когда гостиница переполнена, а край как надо кого-то устроить. Он не имеет официального статуса и находится под личным контролем Клары Оттовны.

– А это что за зверь за такой?

– Клара Оттовна – наша хозяйка.

– Понятно, а вы не подскажете, сколько ей годков?

– Зачем это вам? – совершенно естественно удивилась Альфия.

– Есть у меня маленькая задумка, хочу проверить.

– Она не намного моложе вашей «матушки», лет, наверное, шестьдесят будет. Что это вас всех на старух потянуло? Мода такая, что ли?

– Кого это всех? – насторожился я. – Кого еще потянуло?

– Ну так слушайте. Примерно через двое суток после того, как в гостиницу поселились Рафаловичи, нулевой номер оказался почему-то занят. Кем конкретно, никто не знал. Это показалось нам удивительным, потому что в гостинице было полно свободных комнат, более удобных и комфортабельных. Но самое интересное заключалось в том, что первое время им вообще никто не пользовался.

– А что на этот счет говорила ваша директриса?

– С подобными вопросами обращаться к ней не принято, иначе можно запросто вылететь за дверь. Но не будем отвлекаться. Однажды вечером, а это случилось именно в мое дежурство, дверь нулевки своим ключом открыл довольно симпатичный мужчина примерно тридцати лет. В общем-то ничего странного в этом не было: многие жильцы приходят просто переночевать, но меня удивило то, что буквально через десять минут к нему в номер вошла француженка – так мы прозвали Зою Андреевну. Пробыла она там около часа, а потом, подарив мне кусок французского мыла (нужен он мне сто лет!), преспокойно вернулась к себе. Поразилась я до крайности. Обычно в такое время в гости приходят любовники или любовницы, но возраст вашей «мамочки» таков, что вряд ли с ней согласится иметь дело тридцатилетний красивый мужик. Если, конечно, он не извращенец.

Тогда я подумала, что это заранее назначенная встреча делового характера. Но и тут оказалась не права, потому что их свидания стали регулярными и происходили в одно и то же время по вечерам, а иногда и днем, но днем они встречались бессистемно. Сначала приходил он, а минут через пять француженка.

– Опишите мне его внешность.

– Попробую, если получится. Как я уже сказала, на вид ему лет тридцать. Худощавого, но крепкого телосложения. Глаза черные и пронзительные, словно всего насквозь тебя видит. Нос с небольшой горбинкой, рот широкий, но не губошлепистый. Щеки впалые. А остальное все как у всех.

– Что остальное? – пошло ухмыльнулся я, потому как настроение по мере ее описания у меня улучшалось и в ее словесном портрете я все больше узнавал типуса, крутившегося у церкви. Вытащив вчетверо сложенный лист, я старательно его разгладил и, сунув в нос Альфии, строго спросил:

– Узнаете? Это он?

– Конечно он, – ни минуты не колеблясь, ответила она. – Значит, вот вы за кем охотитесь, а могу я поинтересоваться – что это за гражданин?

– Можете, но я вам все равно не отвечу, потому как сам не знаю. Скажите, под какой фамилией он зарегистрировался?

– Это я уже узнавала, он вообще не регистрировался. Просто Клара Оттовна дала ему ключи от номера, вот и вся регистрация.

– Он съехал в одно время с Зоей Андреевной?

– Не могу сказать наверняка, но у меня сложилось впечатление, что он проживал еще какое-то время, возможно, даже вплоть до вчерашнего вечера, а сегодня с утра Клара Оттовна велела поменять постельное белье.

– Ясно. Ваша информация не стоит даже одной гнилой груши.

– А почему вы думаете, что я вам рассказала все?

– Да? Послушаем.

– А почему вы думаете, что моя информация стоит вашего дешевого шампанского?

– Вы ее мне выдайте, а уж я оценю сам, сколько она стоит.

– Я похожа на идиотку?

– Так же, как и я на идиота.

– В таком случае мы с вами зашли в тупик и нам остается только пожать друг другу руки и тепло проститься. Но если надумаете, то сегодня до полуночи либо послезавтра с полудня можете найти меня здесь же. Константин Иванович, я полагаю, что флакон хорошей туалетной воды мне не повредит.

– От тебя и так благоухает, – буркнул я и вышел вон.

В принципе информация, полученная от Альфии, только подтверждала мои догадки, а с подтвержденным материалом работать всегда легче, потому как можно отбросить всякую ненужную шелуху. Теперь все свое внимание следует заострить на Зое Андреевне и этом подозрительном типе. Нет сомнения, что это какой-то агент, которого она наняла с целью отследить дедушкино захоронение. Очевидно, вышла на него сразу после того, как я ей отказал. Завидное упрямство и совершенно патологическая любовь к церковной утвари.

Ну да бог с ней, дело не в этом. Хотелось бы знать, насколько далеко продвинулся мой коллега, а равно с какой целью он запер нас в подвале и хотел угнать машину Лютовой. Ну, положим, запер-то он нас потому, что задумал совершить угон, по крайней мере, так подсказывает логика. Но тогда как объяснить первый инцидент, тот самый, когда в подвале оказался изолирован я один? Зои Андреевны в тот день еще не было в городе, а значит, причастной к тому первому случаю она быть не могла. Тогда почему же оба эпизода так похожи? И в том и в другом разе дверь закрывают тихо и безо всякого шума, не предъявляя мне никаких претензий.

Последний казус случился позавчера, а Рафаловичи съехали три дня назад. Получается нестыковочка. Либо агент по собственной инициативе решил продолжать дело, либо Зоя Андреевна все еще в городе, но просто сменила место жительства, что наиболее вероятно. Было бы невредно установить среду ее сегодняшнего обитания, а заодно и сообщить, что ее наемник автомобильный вор. И помочь в этом мне может Клара Оттовна. Скорее всего, она старая подружка поповской внучки, иначе какого черта господа из Франции выбрали себе такую занюханную гостиницу.

Ну ладно, этим мы займемся чуть позднее, а пока пора позавтракать самому и покормить моих арестантов. Красной икры они не получат, но хлебушка я куплю им достаточно. А все-таки какую информацию вымогательница Альфия приберегла для меня на потом? Может быть, имело смысл купить ей ее вонючую воду?

Дома опять никого не оказалось. Что-то последнее время моя супруга стала вести несколько неупорядоченный образ жизни, и на эту тему с ней следовало бы серьезно поговорить. Налив себе вчерашнего борща, я уже приготовился обстоятельно позавтракать, когда в дверь позвонили. Досадливо отбросив ложку, я пошел открывать.

Этого я ожидал меньше всего. В дверях собственной персоной стоял пузатый отец Никодим. Был он в светском и в этом одеянии больше походил на рубщика мяса, решившего посетить оперный театр.

– Извините, Константин Иванович, если не ко времени, – заходя в переднюю, чопорно начал он, – но, видит бог, нужда заставила.

– Проходите в кабинет, батюшка или как вас там…

– Зовите батюшкой, а вообще-то по отчеству я Никодим Афанасьевич.

– А ведь я вас знаю, Никодим Афанасьевич, – надеясь на свою прозорливость, решил позабавиться я. – Лет десять тому назад вы на рынке боровками торговали. Угадал?

– Да как вы можете? У нас в роду все до десятого колена были священнослужителями, у меня дальний предок за веру погиб, а настоящего моего прадеда, Александра Афанасьевича, в тюрьме за убеждения сгноили, а вы такое говорите. Обидно.

– Извините, значит, ошибся, – злясь на себя, поневоле стушевался я. – Так что вас ко мне привело, какие проблемы?

– Да это… Как вам сказать… Не знаю…

– Говорите, преподобный, наверное, вы хотели сообщить мне о недостойном поведении председателя благотворительного фонда «Благовест» Светланы Лютовой? – видя, что он никак не может собраться с мыслями и разродиться, подсказал я.

– Да, но… Э-э-э…

– Она тратит деньги фонда не по назначению?

– Упаси бог. Я по другому случаю пришел…

– Тогда я вас слушаю, – теряя терпение и помня, что стынет борщ, поборонил я его.

– Беда случилась, Константин Иванович, в переплет Светлана Сергеевна попала.

– В какой переплет? Да говорите же вы толком, отец Никодим Афанасьевич, почему я должен вас постоянно подталкивать?

– Так я правда не знаю, с чего начать. В общем, Светлану Сергеевну вчера вечером забрали в милицию.

– За что? – чуть не подпрыгнул я от изумления.

– За наркоту, – как-то смешно и по-блатному ответил понурый попяра.

– Что ж, значит, заслужила, – подумав, резюмировал я. – Но признаюсь вам, я несколько ошарашен и огорчен. Мне она наркоманкой не показалась. Или она просто поторговывала?

– Ну как вы так можете? – совсем расстроился поп. – Никакая она не наркоманка и ничем таким отродясь не занималась. Посудите сами, откуда у нее на это время? С раннего утра и до поздней ночи как белка в колесе крутится.

– Как же она попалась и откуда вы об этом узнали?

– Ну, у нас кое-кто там, – он показал пальцем в потолок, – тоже имеется, вот тот человек и сообщил, чтобы вы, значит, Константин Иванович, знали, что ее остановили гаишники или, как теперь они именуются, гибдидишники и попросили разрешения осмотреть машину. Она-то ни о чем таком и думать не думала, пожалуйста, говорит. Они осмотрели и якобы нашли у нее пятьдесят граммов кокаина. А я так предполагаю, что они сами туда его подложили.

– А какой им был смысл? – спросил я, а про себя подумал: «Какой интерес для них могла представлять Лютова, мелкая плутовка, подвизающаяся на церковном поприще?»

– А кто ж их знает, какой у них смысл! Знаю, что Светлане Сергеевне заниматься дьявольским порошком никакого смысла не было.

– А что на этот счет говорит ее муж?

– Я вам и говорю, что Светлана Сергеевна никогда и близко не стояла около такой скверны.

– Что?! – Несколько секунд я бессмысленно лупал глазами и хлопал ушами, а когда наконец до меня дошла суть сказанного, то чуть было не зашелся смехом: – Так, значит, она у нас матушка?

– Она не любит, когда ее так называют, ну да ладно. В Бога верует, и то хорошо. Ну, я пошел, не буду вас больше отвлекать.

– Подождите, я так и не понял – зачем вы приходили?

– Затрудняюсь вам сказать, но Светлана Сергеевна хотела, чтобы я сообщил вам, что она попалась с кокаином. А как там, что, я и сам толком не знаю. Лично-то я с ней не разговаривал, а через третье лицо мне передали.

– Может быть, она просила ей помочь?

– Таких слов не было. Мне не передавали. А вы можете помочь?

– Сомневаюсь. А вы уверены в том, что она не употребляла эту гадость?

– Конечно, я ее уже три года знаю, уж что-нибудь бы заметил. Вино она немного пьет. Курит, правда, тут врать не стану, а что до кокаина – нет, не было такого, – категорически заключил отец Никодим и после долгой паузы нерешительно продолжил: – Я, конечно, не вправе спросить, но все-таки… Может, вы знаете, где она была позапрошлой ночью? Она дома не ночевала…

– Не волнуйтесь, прошлой ночью мы были у моих знакомых. А вы ее когда последний раз видели? – уже что-то кумекая, спросил я.

– В тот самый день и час, когда вы приехали в Белую церковь, значит – позавчера.

– Ясно, спасибо вам, отец Никодим, кажется, я что-то начинаю понимать и, насколько это возможно, постараюсь ей помочь.

– Храни вас Бог! – Осенив меня щедрым крестом, поп суетливо унес свою тушу.

Не успела за ним закрыться дверь, как я выскочил следом. Я абсолютно ясно понял, что хотела сказать мне попадья. Возле подъезда мне здорово повезло. На папашиной «Волге» подъехала Милка. Она уже собралась выходить, когда я бесцеремонно запихал ее обратно и велел гнать в Белое село.

– Почему я должна развозить тебя по твоим притонам? – возмутилась она, послушно следуя моим указаниям. – И где ты ночевал позапрошлую ночь?

– В колодце, – кратко ответил я, стараясь сосредоточиться.

– Врешь ты все. Наверное, опять у какой-нибудь шлюхи. Она тебе твою паршивую рожу и разодрала, смотреть противно.

– Пусть будет так, отстань.

– И опять напился, скотина. Мне это надоело. Я подам на развод.

– Подавай хоть на раздел. Но почему ты решила, что я пьян?

– Потому что без машины, – удивительно логично вывела она формулу.

– Без машины я потому, что у меня ее нет. И вообще помолчи.

– Хорошенькое дело! Он неизвестно где проводит ночи, потом является без машины, заставляет меня черт знает куда переться и при всем при том заставляет молчать. Я хотела бы услышать твои объяснения, и особенно относительно автомобиля. Где он?

– Оставил у одного хмыря, к которому мы сейчас и едем.

– Почему оставил? Или был не в состоянии?

– Там у меня что-то поломалось. Но он обещал починить.

– Ой, Кот, как мне надоело твое вранье. За эти-то годы я настолько тебя изучила, что слышу малейшую лживую нотку.

– Изучай дальше, а мне, законному мужу, объясни – где ты последнее время болтаешься? Я ведь тоже все вижу и все подмечаю, меня, брат, на мякине не проведешь!

– Ну что? Что ты можешь заметить?! – Прижавшись к обочине, она притормозила. – Ну смотри на меня внимательно – что ты заметил? Какие перемены?

– Чего-то в тебе не так, – толком ничего не понимая, неопределенно ответил я.

– А что во мне не так? – чуть ли не в нос залезла она. – Ну скажи же!

– Не знаю, отстань, и поехали.

– О господи, ну скажи мне, пожалуйста, кто я?

– Пожалуйста. Глупая и крикливая баба.

– О боже, да я не о том. Кто я – брюнетка, блондинка или шатенка?

– А, ты об этом… Черт… Да, действительно, – немного растерялся я, впервые увидев собственную жену светло-рыжей масти. – Но мне кажется, что твой естественный вороной волос тебе больше к лицу.

– А мне кажется, что твой серо-пегий как нельзя больше тебе подходит, ты здорово напоминаешь мне драного козла.

– Людмила Алексеевна, вам не кажется, что вы перешли все границы дозволенного? Это же черт знает до чего можно договориться. Поехали, и не мешай мне думать.

Гриша Харитонов и на этот раз оказался дома, но встретил меня радостно и возбужденно, что показалось мне немного подозрительным.

– Господин Гончаров, заходите, – приглашая, любезно распахнул он калитку. – У меня все готово, но должен сказать – пришлось попотеть. Оказывается, у вас уже перебивали номера, получается, что мне пришлось перебивать по третьему разу, но ничего, сделал на совесть, комар носа не подточит, проходите.

– Да нет уж, я здесь подожду. Выгоняй машину со двора.

– А с кем это вы? – игнорируя мою просьбу, задал он нездоровый вопрос.

– Так, одна знакомая из отряда специального назначения, но не бойся, она своя.

– Как же так? Ведь я просил, – сразу потускнел он бурлами. – А где же Мишаня?

– Сегодня к вечеру или завтра к обеду жди.

– А вдруг обманешь? Может, вы его уже захреначили.

– Как меня найти, ты знаешь, так что волноваться нет причин.

– Как же это я тебя найду? – тянул он резину, и это начинало мне не нравиться.

– Совсем тупой? Напишешь заявление, укажешь номера моей машины, и все проблемы будут решены. Меня вычислят за шесть секунд. Выгоняй машину.

– Подожди, надо ее протереть. – Просипев явную чепуху, он плотно прикрыл калитку.

– Ну что там, Костя? – нетерпеливо высунулась Милка. – Я не поняла юмора.

– Кажется, сейчас он нам объяснит, – проворчал я и доверительно спросил. – У тебя газовый баллончик с собой?

– С собой, и не только баллончик. Электрошок тоже есть.

– Вот и отлично, в случае чего подстрахуй и вруби двигатель.

– Начинается! Из какого дерьма я только тебя не вытаскивала!

– Эй, Гончаров! – высунув из калитки свой багровый пятак, окликнул меня грубовато Гриша. – А может, все-таки зайдешь? Чайку выпьешь?

– Ты, мешок с дерьмом, если ты вздумал со мной поиграть, то сразу предупреждаю – это плохо отразится на здоровье твоего братана, так и передай своим дружкам.

– Каким еще дружкам?

– Тем, что сидят за забором. Жду еще две минуты, а потом уезжаю, но предупреждаю, что следующее мое посещение будет носить агрессивный характер.

– Ладно, подожди.

Когда открылись ворота, Милка держала наготове баллончик, а в моей руке потел электрошок. За рулем моей «Коломбины» сидел молодой коротко остриженный парень, сам же Гришаня шел следом. Миновав нашу «Волгу», стриженый остановился так, что мы оказались между ними. Неприятно, но ничего страшного, если на этом их контингент ограничен, то справиться с одним стриженым мы в состоянии, а ожиревшего хронического алкаша во внимание можно не брать.

– Вот, Гончаров, как договорились, забирай свою тачку, но только мы с Вальком поедем вместе с тобой, и ты отдашь нам Мишаню.

– Нет, – отрезал я, заранее зная, что любое послабление с моей стороны будет означать зыбкость моих позиций и, как следствие, их растущую наглость.

– Ну не хочешь по-хорошему, тогда будем говорить по-плохому, ложись на землю, сука! – наставляя на меня невесть откуда взявшийся обрез, заорал он и, видя, что я покорно следую его приказу, уже спокойнее распорядился: – Валек, клади его бабу рядом. Да не боись, никакая она не ментовка, я же вижу – дешевые фраера, на понт они нас берут. Давай, сучонка, вытряхивайся.

– Все нормально, Милка, – опасаясь за ее неразумные действия, спокойно прокомментировал я ситуацию. – Делай все, что тебе говорит толстый дядя. Он хороший и никогда не сделает нам дурного.

– А ты хохмач, Гончаров, – наблюдая, как рядом со мной послушно укладывается Милка, просипел он.

– С тобой не только хохмачом станешь, – сжимая под грудью электрошок, рассмеялся я, напряженно наблюдая за его безобразными лапами, обутыми в шлепанцы.

– Козел, Гришу на кукан не подцепишь! – торжествующе упивался властью Харитонов. – Гриша на раз тебя сделает, тебя и твою дешевую братву. Валек, прикинь, что у них там в «волжане». Посмотрим, какого полета птичек мы заловили, а тогда и решим, что с ними делать.

– Ну ты даешь, Гришаня! Не ожидал! – льстиво бубнил я под нос, напряженно наблюдая за передвижением его ног. Но к великому сожалению, мне не было видно, куда направлены стволы обреза, и, кажется, это поняла Милка, потому как тут же поддержала и включилась в мою игру:

– Да, Костя, этот деревенский увалень оказался в три раза умнее нас. Дядя Гриша, можно на тебя глянуть хоть одним глазком?

– Лежи, сучонка, еще будет время, насмотришься, когда я примусь тебя мочить, – уже благодушно пообещал кретин. – Валек, ну что ты там телишься?

– Счас, дядь Гриш, тут у нее пакет с продуктами. Батон белый, батон черный. Консерва, сыр, масло, опять масло…

– Да на хрен мне ее масло, ты документы ищи.

– Счас, вот ее радикюль, счас. Ага. Права, паспорт, квитанции какие-то.

– Баран. На кой нам хрен ее квитанции? Читай паспорт.

– Ага. Ефимова Людмила Алексеевна, тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения. Русская. Паспорт серии IV ЕЖ, номер…

– Дубина, ну зачем нам знать ее номер, смотри прописку.

– Ага. Проживает по адресу…

– Что, что? По какому адресу? – насторожился Гришаня. – Повтори еще разок.

– Ну я же сказал, по адресу…

– Вон оно что! – удовлетворенно загоготал Харитонов. – Так Гончаров тоже по нему прописан. Посмотри-ка, Валек, ее семейное положение.

– Замужем. Муж – Гончаров Константин Иванович.

– Ну! А что я тебе говорил! – пуще прежнего возликовал Гришаня, а Милка толкнула меня локтем в бок, и я понял, что пора.

Одним движением я выбросил руку и, припечатав электрошок к уродливой ступне, замкнул контакт. Почему-то меня тряхнуло тоже, но это я понял потом, а пока, не обращая внимания на скукоженного Гришаню, крикнув Милке: «Обрез!», я за шиворот выдирал из машины стриженого Валька. Пока он мало что понимал, но скоро даже его неповоротливый ум постигнет случившееся, и тогда нам придется туго.

– Наручники под сиденьем! – держа Гришаню под прицелом обреза, крикнула Милка. – Да ты дверцей его, дверцей. – Даже в этой экстремальной ситуации она не отказала себе в удовольствии дать мне ценное указание.

– Ну дверцей – так дверцей! – согласился я и припечатал стриженый затылок Валька. – Что бы я без тебя делал, зайчик ты мой ненаглядный! – защелкивая наручники на послушном Вальке, поблагодарил я супругу.

– Без меня ты бы давно был на том свете. Притащи из багажника трос, этого борова надо тоже упаковать. И того дурака Валька понадежнее свяжи веревкой, а потом сними наручники, они денег стоят.

Послушавшись ее рациональной рекомендации, я уже заканчивал перевязку стонущего Валька, когда из ворот выскочила здоровенная псина, а за ней свирепая и голосистая баба. Псина кинулась на Милку, а баба с криком «Банзай!» на меня.

Грохнуло сразу из двух стволов, и овчарка в мгновение ока из белой превратилась в черно-красную, а баба остолбенела и заткнулась своим криком. Наступила удивительная тишина. Баба стояла и молча таращила глаза на собачьи судороги. Гришаня и Валек лежали неподвижно, внимательно рассматривая серую дорожную пыль. Милка вопросительно уставилась на меня, а я тоже смотрел на собачьи конвульсии.

– Женщина, идите в дом, все будет хорошо! – первым выходя из этого секундного шока, выкрикнул я. – Идите же!

– Убийцы! – тоже включившись, завыла она октавой выше. – Вы и Гришеньку моего так же, как Буянчика, убьете. Не да-а-ам!!! – кинулась она на Милку, но неожиданно нам на помощь пришел сам Гришаня:

– Заткнись, дура, иди в избу.

– Да как же так, Гришенька, они же Буяна застрелили! Может, покликать кого?

– Дура ты и есть дура, только вякни, они же тебя рядом положат! Убирайся вон.

– Ой, девушка, не сгубите вы его, – переключилась она на Милку. – Христом вас и Богом прошу, не губите, один он у меня, кормилец проклятый. Что я без него буду делать? Троих мне девчонок наклепал, ирод.

– Женщина, немедленно уходите отсюда, ничего с ним не будет.

Решительно взяв бабу под локоть, я втолкнул ее в ворота и, еще раз проверив надежность узлов и веревок на пленниках, занялся тем, ради чего сломя голову примчался сюда.

– Что ты там делаешь? – неодобрительно следя за моими действиями, спросила Милка. – Совсем чокнулся? Может быть, хватит? Пора сматываться.

Наверное, со стороны я казался смешным, но мне было совсем не до смеха. Встав на карачки, я сантиметр за сантиметром ощупывал днище машины и внутреннюю часть крыла.

– Тебя нужно показать психиатру, – не унималась она. – Поехали, пока не поздно.

– Молчи, лучше присматривай за своими подопечными, – посоветовал я и наконец наткнулся на то, что искал. – Вот оно! – вытягивая из полости заднего бампера полиэтиленовый сверточек, в восторге объявил я.

– Что это? – поневоле заинтересовалась жена.

– Кока! Кокаша, кокаин или то, на что меня хотели подцепить!

– Ничего не понимаю.

– Это не обязательно. – Подойдя к Гришане, я ногой перекатил его на спину и, сунунув в нос пакет, спросил: – Что это такое?

– Не знаю! – простодушно заморгал он. – Первый раз вижу.

– Зачем ты нам его подсунул?

– Ничего я вам не подсовывал. Говорю же вам, что первый раз этот мешочек вижу.

– Врешь, скотина, – продолжал настаивать я, хотя прекрасно понимал, что Гришаня здесь ни при чем. Вряд ли у него хватило бы духу за просто так подарить мне почти десять тысяч рублей, щука тут орудовала на порядок выше. – Чурка с глазами, удавлю, если не скажешь, кто тебя подговорил.

– Вот те крест, не знаю, не видел, не заметил. Да и стоит он, наверное, дорого. Что делать-то будем, командир?

– Мы поедем домой, а вам я советую еще немного отдохнуть, а затем принять ароматизированную ванну, потому как дюже смердите. Только предупреждаю вас в последний раз: если вы после нашего отъезда опять начнете подло себя вести, например организуете за нами погоню, то последуете за своим кобелем. Он ужасно мучился и не хотел умирать.

– А как же Миша? Что с ним будет? – запоздало запереживал, заскулил старшенький.

– Я от своих слов пока не отказался. Людмила Алексеевна, дайте их оружие.

Ухватив обрез за цевье, я что есть моченьки трахнул его о бетонную опору и, стряхнув щепу, зашвырнул покореженный механизм в желто-зеленую канаву.

– Что вы делаете! – поднимаясь на колени, завопил Валек.

– Эрнест Хемингуэй еще когда сказал: «Прощай, оружие!», читайте классиков, охламоны, – пинком возвращая его на место, назидательно пояснила Людмила. – Все, что ли?

– Вперед. Счастливо оставаться, Харитонов Гришаня! – садясь за руль, от души заржал я.

Все хорошо обдумав и прикинув, по какому сценарию будут развиваться дальнейшие события, на повороте, когда его дом скрылся из виду, я фарами приказал Милке остановиться.

– Ну что еще? – раздраженно спросила она.

– Поменяемся местами. Садись в мою машину, а я поеду на «Волге».

– Это еще зачем?

– По двум причинам: во-первых, сейчас они кинутся за нами в погоню и прежде всего будут стараться догнать мою «Коломбину».

– Значит, ты хочешь опять подставить меня? Ну и сукин же ты сын!

– Замолчи и дослушай. А во-вторых, «Коломбину» остановят на первом посту ГИБДД.

– Почему? И почему опять должны остановить меня?

– Да потому, что со вчерашнего, если не с позавчерашнего дня на нее дана ориентировка как на машину наркокурьера. Меня старательно хотят подставить. Поняла?

– Не поняла. Не поняла, почему я должна выступать в роли наркокурьера?

– Тебе многого еще не понять. Ты видела, как я вытащил кокаин?

– Видела, ну и что?

– А значит, там его нет? Ведь так?

– Так. Совсем ты мне мозги затрахал.

– А значит, машину проверят и тебя отпустят, так?

– Так, – совершенно сбитая с толку, согласилась она. – И что это дает?

– Ты спокойно последуешь домой и ляжешь спать, вот и все. А если и после поста они от тебя не отцепятся, то напрямую дуй в отряд к Максу, а уж он найдет средство от них отделаться.

– А какой во всем этом смысл?

– Боже, как ты непробиваемо глупа. Ты развяжешь мне руки тем, что утащишь за собой моего хвоста и уладишь все проблемы с гаишниками, а я тем временем решу два серьезных вопроса. Я очень люблю тебя, Милочка!

– Ну и скотина же ты, Гончаров, – садясь в «Коломбину», вздохнула она. – Забирай отсюда свою наркоту, выкинь ее к чертовой матери, а то в самом деле попутают. Одни только неприятности от тебя, Константин.

– Двинемся по моей команде. Скорее всего, они будут на грязно-синем «Москвиче», с хорошими ходовыми качествами, особенно не удаляйся, но и близко их не подпускай. Возле поста, когда тебя остановят, они поймут, что не за тем зайцем гнались, и оставят тебя в покое. Теперь главное. Через четыре километра сверток на основную магистраль. Ты пойдешь по ней, а я рвану прямо через Белую церковь. И последнее, пусть отец узнает про судьбу Светланы Сергеевны Лютовой. Ее вчера загребли за наркотики, как это пытались сделать и со мной. Все. Удачи!

– Да пошел бы ты…

Мои прогнозы оказались верны. Синий блин на колесах не заставил себя долго ждать. На большой скорости он вылетел из-за поворота и начал быстро приближаться к нам. Сорвавшись с места, я тем самым подал Милке знак.

Держа их на стометровой дистанции, мы приближались к свертку, и я начал немного нервничать, всерьез опасаясь за успех нашего замысла. Если они разгадают наш маневр, то дальнейшее мое передвижение будет весьма проблематичным.

Миновав сверток, я облегченно вздохнул, видя, как синий «Москвич» послушно свернул направо. Пожелав Милке чистого асфальта, я снизил скорость и невольно вернулся все к тому же вопросу. А на верном ли я пути? А если и на верном, то до какого рубежа могу по нему пройти? И не заведет ли он в итоге меня в тупик? А такое опасение существовало, и оно было обоснованно.

Ладно, господин Гончаров, успокоил я себя, к этой теме мы вернемся сразу после того, как только разрешим пару наболевших вопросов. Без этого движение вперед становится затруднительным, а если смотреть дальше, то и опасным.

Кабинет Клары Оттовны Стариковой больше напоминал будуар кокотки, и это было неудивительно в наше время обязательно обезьяньей офисной мебели. С удовольствием утонув в широченном бархатном кресле, я согласился откушать чашечку кофе, а пока она, вращая антикварную мельницу, собственноручно молола сказочного аромата зерна, я наблюдал ее через литые финтифлюшки старинного зеркала.

Если и была она одного возраста с Зоей Андреевной, то выглядела лет на двадцать моложе. Столь же энергичная, держалась она проще и приветливей. Возможно, здесь сказывался ее профессионализм, но все равно было приятно. Высокая статная женщина, она не хотела стариться и довольно-таки успешно противостояла неизбежной старости. Густые рыжие ее волосы были, безусловно, крашеными, но сделано это было мастерски и не так броско, как у моей жены. Минимум морщин вокруг серых глаз говорил о том, что с ними постоянно, с завидным упорством борются, и, надо признаться, успешно. Высокая, открытая, как у манекена на витрине, шея свидетельствовала об успехах косметической хирургии, а пружинистая походка давала понять, что занятия физическими упражнениями тоже приносят пользу.

Украдкой посмотрев в зеркало и перехватив мой взгляд, Клархен закобенилась еще больше. С какой-то подтанцовкой она поставила медную джезву (это очень вредно) на огонь спиртовой горелки и через зеркало же подмигнула мне.

Занятная бабушка, решил я и, вынув из табакерки тонкую сигарку с мундштуком, знаком испросил разрешения.

– Ну конечно же, уважаемый Константин Иванович, они для того там и лежат, но погодите, кофе уже готов. Вам сколько сахара?

– Сахара больше, чем какао, – на всякий случай ответил я словами Буратино, потому что еще не сориентировался, как себя вести.

– Понятно, – улыбнулась она. – Тогда я просто предложу вам рюмку коньяку?

– И рад бы, да не могу, за рулем, знаете ли. Но в следующий раз обязательно.

– Я буду с нетерпением ждать. – Поставив чашки, она села напротив. – Ну-с, может быть, начнем? Мне кажется, увертюра была достаточно содержательна.

– Я тоже так считаю, милая Клара Оттовна. Вы немка?

– Да, наполовину. А зачем вы это спросили, когда и так все ясно?

– Просто мне интересно узнать, каким образом переплелись ваши судьбы.

– Какие судьбы? – нисколько не наморщив лоб, удивленно подняла она бровь. – Господин Гончаров, вы загадочный человек. Чьи судьбы переплелись?

– Ваша и Зои Крюковой.

– Ах, вы об этом, – рассмеялась она и посмотрела на меня как на идиота. – А что тут может быть странного, поясните, я не понимаю.

– Ну она, как вы знаете, девушка деревенская, а вы, как мне видится, воспитаны в городе, вот я и задал себе вопрос – что между вами могло быть общего?

– Вы правы, общего у нас мало, но почему вы думаете, что у деревенской девушки не может родиться дочь?

– Может, – согласился я, шумно, как принято, кажется, в светском обществе, отхлебывая кофе. – Я даже знаю тому массу примеров, но при чем здесь ваши отношения с Зоей Андреевной?

– Что и говорить, в чувстве юмора вам не откажешь. – Внимательно на меня посмотрев, Клархен отставила чашку. – Константин Иванович, позвольте поинтересоваться: зачем вы ко мне пришли?

– Чтобы расспросить вас о Зое Андреевне как можно подробнее.

– Зачем это вам?

– Дело в том, что я собираю музейные материалы о ее дедушке, священнике Алексее Михайловиче Крюкове.

– Тогда бы вам следовало сначала хоть немного узнать обо мне.

– Зачем, когда я и так вижу перед собой на редкость очаровательную собеседницу.

– И дочку Зои Андреевны, – продолжила она.

– И дочку Зои Андреевны, – автоматически повторил я и только тут наконец до меня дошло, что Константин Иванович Гончаров в большой заднице. – Неужели! Неужели вы правнучка Алексея Михайловича?! – в полном восторге воскликнул я.

– Да, а ваша неуместная экзальтация напоминает мне известную встречу детей лейтенанта Шмидта.

– Простите ради бога, но откуда мне было знать о столь интересном родстве? – лихорадочно перебирая все возможные неприятности, которые могут появиться в свете нового положения вещей, взмолился я.

– Ничего страшного, Константин Иванович. Так вы по-прежнему будете утверждать, что хотите собрать какие-то материалы о моем прадеде?

– Ну что вы, – понимая, что моя легенда теперь просто смешна, решил поправиться я. – Дело в том, что сразу по приезде сюда ваша уважаемая матушка попросила оказать ей помощь в одном пикантном деле. Видя его полную бесперспективность, я ей отказал, но после некоторых наведенных мною справок я понял, что дело не такое уж безнадежное. Вот я и решил предложить свои услуги.

– «Я в долг решил просить у вас, но не решился как-то…» – так, что ли? Не смешите меня, Константин Иванович! Я понимаю, когда выжившая из ума старуха рыщет по всему свету в поисках несуществующего клада, но когда нормальный мужик заплетает мне такие легенды, это уже слишком. Не поверю. Зачем она вам понадобилась? Ведь вы ищете именно ее? Ради этого вы приходили утром? Зачем?

– Исключительно чтобы поделиться своими наблюдениями.

– В таком случае, извините, ничем вам помочь не могу. Зоя Андреевна вместе с Яковом Иосифовичем три дня назад улетела в Москву, наверное, об этом вам уже доложили мои работницы. Мой вам совет – допивайте кофе, занимайтесь своими делами и выбросьте всю эту ерунду из головы.

– Я непременно воспользуюсь вашим советом, – пообещал я, нехотя поднимаясь из уютного кресла. – А можно вам задать еще один, последний вопрос?

– Да, конечно, у меня еще есть пять минут.

– Почему вы не последовали за матерью во Францию?

– Потому что она меня туда не приглашала! – неожиданно резко ответила она. – Потому что она бросила меня задолго до этого, в пятилетнем возрасте, когда сама умотала в Москву! – еще больше повышая тон, обвиняла меня Клархен. – Потому что мой папочка, Отто Францевич Штадлер, не желая обременять себя заботами о моем воспитании, в свою очередь увез меня под Саратов и сдал на руки своей матери! – сорвалась она на крик. – И спасибо ей, единственному человеку, который принял во мне участие. Вот так, Константин Иванович! Что еще вы хотите обо мне узнать?! Спрашивайте, не стесняйтесь!

– Вы часто навещали свою тетку Марию Андреевну?

– Я узнала о ее существовании только в десятилетнем возрасте, когда уже люто ненавидела весь крюковский род. Извините, но мне уже пора.

– Да, конечно, это вы меня извините за мое бесцеремонное вторжение.

– Ничего страшного, если будут какие-то проблемы – приходите, постараюсь помочь.

Подождав за углом и убедившись в том, что ее вишневая «семерка» отъехала вместе с ней, я вновь нырнул в гостиницу и, сделав бесстрастную физиономию, важно прошел мимо администратора.

В подсобке Альфия с каким-то типом дули шампанское и смотрели телевизор. Увидев мою особу, она довольно бесцеремонно отправила своего кавалера погулять и приветливо пригласила меня присесть:

– А вы, я вижу, без меня не можете. Не ждала вас так рано.

– А позже я боюсь. Твой муж может нас застукать.

– Это вы нас с ним застукали. Вы подумали над моим предложением?

– Да, и уже принес тебе презент. – Недрогнувшей рукой я выставил перед ней дорогой флакон. – Такое подходит?

– О, вы превзошли самого себя, и я беру свои слова обратно. Ваша мамочка воспитала галантного и щедрого сына.

– Короче, Альфия, как там тебя…

– Сагидовна.

– Вот вот, Альфия Сагидовна, деньги получены, выкладывай товар.

– Не грубите, а то я все позабуду, – закапризничала вымогательница. – Воспоминания – штука тонкая и требуют бережного обращения.

– Ну что ты, девочка, это я еще не грублю, я грублю только тогда, когда меня достают, – добродушно рассмеялся я, готовый открутить ей голову. – Я тебя слушаю.

– Сегодня Машка с утра не явилась на работу.

– Очень приятно, передайте ей от меня соболезнования.

– Не смейтесь, это очень важное обстоятельство, благодаря которому я заполучила от вас чудную туалетную воду. Не перебивайте. Машка опоздала на работу, а Клара Оттовна приказала поменять постельное белье в нулевом номере, где ночевал тот подозрительный тип. Ничего другого не оставалось, как самой заняться этим постыдным делом. Взяв постельный комплект и тихо проклиная путанку Машку, я зашла в номер и деревянными щипцами сдернула грязное белье. Что я нашла под ним, а точнее, под матрасом, я говорить пока не буду, потому что это уже другая тема и требует совершенно другой оплаты.

– Девочка, твоя наглость переходит все границы, – чувствуя, как закипают пятки, прошипел я. – Какой еще оплаты требует твоя другая тема?

– Я об этом еще не думала, и разговор у нас сейчас о другом. Спрятав свою находку в лифчик, я быстренько застелила постель и уже собралась уходить, когда на журнальном столике под телефоном заметила вкладыш к блокноту, который я и имела в виду передать вам. Мне кажется, что вас он заинтересует гораздо больше, чем моя находка.

– Почему ты так решила?

– Потому что среди прочих личностей указана и фамилия Гончарова К.И.

– Где этот блокнот? – Поражаясь ее проницательности, я нетерпеливо дрыгнул ногой.

– Сейчас я вам его отдам, только обещайте, что все останется между нами.

– Идиотка! – вырывая из ее рук тощую книжицу, брякнул я. – Гончаров в этом заинтересован больше тебя.

– Вы хам! – негодующе вскрикнула она, но я уже не слушал, потому как нетерпеливо листал пустые страницы совершенно девственного вкладыша.

– Обманула, да? – за неимением ничего другого, рассмеялся я. – Купила дядьку?

– Нет, просто дядька очень глуп и не дает сказать мне слова. Смотреть надо наоборот, с конца и при боковом свете, тогда вам отчетливо будут видны буквы, продавленные шариковой ручкой.

– И откуда только у тебя такие шпионские познания? – немного смутившись, проворчал я и, следуя ее совету, подошел к окну.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько дуболом Гончаров оказался не прав, оскорбив этого Пинкертона в юбке. Фамилия Гончаров в этом аккуратном списке стояла где-то посередине, и она, как и некоторые другие, была зачеркнута. Не вчитываясь в остальные имена и не желая анализировать полученные сведения прилюдно, я выпросил у нее коробку из-под чая, тщательно упаковал в нее трофей и, извинившись за грубость, отправился к выходу.

– Константин Иванович, – уже в дверях окликнула она, – а вас совсем не интересует то, что я нашла у него под матрасом?

– Нет. Я и так догадываюсь, что там могло быть.

– И что же?

– Пара презервативов и, возможно, некоторое количество кокаина. Привет Кларе Оттовне. Кстати, почему вы ее так не любите? Совершенно чудная женщина.

– Вам бы ее в начальницы!

Несмотря на все мои старания, на пристань я попал только в половине четвертого и, конечно, забыл купить этим ублюдкам хлеб. Ничего не поделаешь, придется потревожить Милкины запасы и кормить их батоном с маслом.

Захватив пакет, я тщательно запер машину и подошел к стеклянной будочке в самом конце пристани. Два парня в тельняшках и камуфляжных штанах играли в карты. Кто из них был Андрей, судить было трудно, поскольку оба они были коротко стрижены и накачаны, как футбольные мячи, и мне не оставалось ничего другого, как обратиться к обоим сразу:

– Мужики, я от Макса, вы в курсе?

– А как ваша фамилия? – откликнулся тот, что посветлее.

– Гончаровы мы будем, а ты Андрей, что ли?

– Андрей, все в порядке, – заверил он, поднимаясь. – Пойдемте покажу вам катер. А это ваш «ГАЗ-24»? – спросил он уже на ходу.

– Если быть точным, то тестя.

– За ним присмотреть?

– Если нетрудно, в долгу не останусь.

– Да ладно вам. На этих бабках все как помешались. Прямо не Россия, а какой-то Израиль. Шагу нельзя ступить – там дай, тому заплати, смотреть противно. Вот это корыто вам пойдет? – показал он на катер довольно внушительных размеров. – Максим велел подобрать вам хорошую посудину.

– Да ты что, Андрей, это же большой десантный корабль, не надо, да я и не справлюсь с ним. Проткну яхту какого-нибудь бизнесмена, что потом? Дай мне что-нибудь попроще, да хоть лодку с мотором.

– А вы надолго собираетесь?

– Пока Макс не подъедет, часов до восьми, а то и до девяти.

– Ну тогда берите мою. Вот она, красавица, – погладил он нос раскрашенной под акулу лодки. – Движок как часы, заправлена под горлышко. Ни пуха.

Почти в четыре часа я отчалил, а мне следовало быть на острове сразу после утреннего звонка Макса. Получается, что я задержался, как минимум, на десять часов. А за это время мои подопечные могли наломать черт знает каких дров. Было бы хорошо подойти к острову с другой стороны. Подняться повыше, заглушить эту трещотку и тихонько подплыть с противоположного берега. Неплохо, но лоцман из меня – как из слона балерина, можно заплыть в такие дали, что и сам Господь Бог не найдет. Нет уж, будем действовать наверняка, в крайнем случае электрошок до сих пор так и лежит в моем кармане.

О том, как я поступлю с ними в итоге, я представлял туманно. Одно было совершенно ясно – в ближайшие несколько дней, пока не разрешится вопрос с церковным кладом, мне придется взять их на содержание и ежедневно по утрам кормить калорийным завтраком. А пуще всего мне следует беречь Наталию Николаевну Федько, поскольку я не терял надежды на возвращение валюты в банк с вытекающим солидным вознаграждением. Эту стерву вообще было бы неплохо удалить с острова, где с ней могут нехорошо обойтись ее же гладиаторы. Озабоченный этими непростыми мыслями, я пристал к острову возле моего дерева и, не торопясь выходить на сушу, прислушался.

Не заметив ничего подозрительного, я спрыгнул на берег, привязал моторку и, озираясь по сторонам, двинулся по знакомой уже тропинке. Без всяких приключений достигнув поляны, я удовлетворенно отметил ее безлюдность. Так мы оговорили с Максом, так оно и было на самом деле. Опасаясь за их здоровье, он должен был перетащить их в полуразвалившуюся хибару, чтобы хоть как-то защитить от холодного ночного ветра. Пока что все шло по плану. Воодушевленный этим обстоятельством, я осмелел, уже более решительно пересек поляну и заглянул в окно.

Я мог бы этого и не делать, потому что Макс всегда работает без брака и на совесть. На березовых ветках по углам сторожки были аккуратно разложены мои питомцы. Свободно передвигаться или даже ползать по трехметровому пространству халупы они не могли, потому что у каждого за спиною, между связанными руками, был пропущен и закреплен длинный березовый шест, который, в свою очередь, надежно крепился к полу. Наверное, им такое неподвижное положение порядком надоело, и, как следствие, наступила такая апатия, что даже общение не доставляло им удовольствия. Так они и лежали, тупо глядя в потолок и думая каждый о своем.

– Здравствуйте, детки! – просунув голову в разбитую фрамугу, жизнерадостно заржал я и подозрительно понюхал воздух. – А чем это у вас тут воняет? Как мы сами себя чувствуем? Не болят ли животики?

– Да пошел бы ты на … – за всех на правах старшего матернулась Федько.

– Нехорошо, Наталия Николаевна, нехорошо! – добродушно пожурил я. – И какой только пример вы подаете своим младшим сотрудникам!

– Козел! – негодуя, прошипела предводительница. – У нас гангрена скоро начнется, руки уже несколько часов ничего не чувствуют.

– А вы дружно и на счет делайте упражнения, знаете, как в школе. «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали…» – участливо посоветовал я. – Здорово помогает. А все-таки чем это у вас так отвратно шибает в нос?

– Сам не догадываешься, что ли?! – хмуро отозвался Мишаня. – Педераст наш обо…

– Ай-ай-ай! Какая незадача, значит, я напрасно вам хлеб с маслом принес.

– Константин Иванович, не надо над нами издеваться! – взмолился Мишаня. – Я тоже из последних сил терплю, вы же обещали меня отпустить, а сами…

– Я бы отпустил, кабы не твой придурочный братец, который вздумал палить в меня из обреза. Ты, наверное, такой же?

– Нет, я спокойный, это еще в школе говорили. Отвяжите меня, я больше не могу, сейчас тоже обделаюсь.

– Ладно, детки, сейчас мы будем вас выгуливать…

– Кто это – мы? – испуганно прогудел опозорившийся Боря. – Он тоже здесь?

– Кого ты имеешь в виду? – ухмыльнулся я, отвязывая Майкла от жерди.

– Дружок твой его отделал, бешеный он, что ли? – торопливо помогая мне всем своим существом, проинформировал он. – А ноги? Ноги развяжи, как я связанный пойду?

– Зайчиком, зайчиком, Мишаня. Учти, даю тебе на все про все сорок пять секунд, если не уложишься, то будешь ждать утренней оправки. Поскакали, время пошло.

Подобным же образом я сопроводил и Федько, а поскольку Борису это было уже без надобности, то по многочисленным просьбам товарищей я просто отволок его в сенцы вместе с оглоблей.

– А теперь будем ужинать, – нарезая батон, объявил я. – Все мыли руки?

– Послушай, Гончаров, прекрати свои издевательства! – заметно приободрившись, начала качать права Федько. – Объясни, долго ли это будет продолжаться?

– Наталия Николаевна, – расцвел я, – ровно столько, сколько вы этого пожелаете.

– А почему вы не держите своего слова? – подал свой голос и Мишаня. – Тачки я вам вернул, а меня за это еще и избили!

– Кто тебя избил? – удивился я, твердо зная, что Макс безоружного не тронет и пальцем. – Ну говори же. Чего замолчал?

– Твой дружок их вчера на уши поставил, – вожделенно глядя, как я старательно и аккуратно размазываю масло, ответила Федько.

– Вот как, странно. И за что он с ними так обошелся?

– А как мы со связанными руками будем есть? – сосредоточившись на этой мысли, уже ни о чем другом не могла думать она.

– За это, госпожа Федько, можете не беспокоиться. Я нарежу хлеб мелкими кусочками и буду отправлять их в ваши рты по мере надобности, но только тем, кто будет себя хорошо вести. Так что там у вас с Максом приключилось?

– Эти недоумки на него набросились, ну и получили соответственно, даже приятно было смотреть, как он их, точно щенят, раскидывает.

– Не понимаю, как это могло произойти, ведь ваш Боря лежал на дне колодца. Вы же находились связанной на берегу.

– Когда он приехал, то первым делом освободил меня и размотал Майкла, а потом вытащил из колодца того дурака. А они, когда немного пришли в себя, вдруг почувствовали прилив энергии и решили, что справиться с ним пара пустяков. Идиоты! Даже и здесь они умудрились лопухнуться.

– Кто ж знал, что он затылком видит, – тоскливо вспомнил Мишаня.

– Открывайте рты и рассказывайте подробнее, – поневоле заинтригованный, приказал я и вложил в их клювы по первому куску.

– Да что там рассказывать, – мгновенно проглотив хлеб, облизнулся Мишаня. – Я хотел сзади его вашей дубинкой угостить, а того не знал, что он через блестящую пряжку ее сумки меня видит. Когда я ударил, он отклонился, и дубинка пришлась Боре по хребтине. Боря в ауте, эта дура хохочет, а он меня окучивает. Меня вырубил, а тут и Борис очухался, он и его загасил. В себя пришел, когда он меня привязывал к этой орясине. Вот и вся история. Можно еще кусочек?

– Нельзя, ты плохо себя вел. Ты чуть было не угрохал моего товарища, а твой брательник едва не пристрелил меня. Так что неделю будешь сидеть на подножном корму, а вот твоей подруге я, пожалуй, выдам еще долю, если она, конечно, хочет.

– Конечно хочу, только перестань надо мной издеваться.

– Гордись, Федько, сам Гончаров тебя с руки кормит, – резвился я, проталкивая ей в рот хлеб. – Кормлю прямо-таки как рождественскую гусыню! Должно быть, к зиме ты у меня будешь жирная и вкусная. На базаре за тебя дадут изрядный куш. А может быть, ты и сама за себя заплатишь? Попробуй, я с удовольствием выслушаю все твои предложения и хорошо их обмозгую.

– А ты, Гончаров, не такой уж и дурак, каким кажешься, – проглотив очередную порцию, оскалилась она. – Я тоже подумала и решила, что нам с тобой полезно погулять по лесу, что-то я совсем залежалась. Будь добр, развяжи.

– Отчего же не погулять с такой классной женщиной? – воодушевился я, без колебаний высвобождая ей руки и отвязывая ноги. – С такой феминой не то что по лесу – по тайге дремучей пройтись удовольствие. Прошу, мадам.

– Что ты там насчет выкупа говорил? – выйдя на лужок, занялась она активной гимнастикой. – Сколько ты хочешь?

– Ой, Наталия Николаевна, прямо даже и не знаю, – инфантильным дебилом засмущался я. – Не знаю, как вам сказать и лучше сформулировать.

– А ты говори прямо, тут все свои, – понимающе усмехнулась она, уверенная в незыблемом могуществе денег. – Говори, не стесняйся.

– Да уж придется. Я думаю, что такая красивая и сообразительная женщина, как вы, должна стоить никак не меньше десяти тысяч марок…

– Что?! – замерла она с задранной вверх ногой в позе гимнастки.

– …и двадцати тысяч долларов, – закончил я мысль.

– Тебя мама в детстве не роняла с холодильника? – захлебнулась она гневом.

– Нет, потому что жили мы очень бедно, всегда нуждались и холодильник у нас появился, когда я уже пошел в первый класс.

– Идиот, ты требуешь с меня почти семьсот тысяч рублей!

– Никак нет, о рублях не может быть и речи, я прошу у вас двадцать тысяч долларов и десять тысяч дойчмарок, и ни центом больше, поскольку именно такая сумма пропала в известном вам банке. Но если вы не хотите, так и не надо, будем считать, что я просто пошутил, а теперь вынужден вас огорчить – время прогулки подошло к концу и я попрошу вас занять ваше место вблизи параши.

– Подожди, Гончаров, так дела не делаются, как известно, спешка нужна при ловле блох. Скажи, а семьюдесятью тысячами ты не обойдешься?

– Нет, голуба, для полноты счастья мне нужно именно десять тысяч марок и…

– …двадцать тысяч долларов! – противно передразнила она.

– Совершенно верно, – не теряя самообладания, подтвердил я свой первоначальный запрос. – И ни пфеннигом меньше!

– Ты не получишь у меня даже ржавого гвоздя! – торжественно объявила Федько и, вдруг подпрыгнув козочкой, стрелой понеслась по тропинке.

Такого оборота я не ожидал и потому несколько мгновений стоял полным истуканом, с трудом переваривая случившееся.

Бабой она оказалась физически развитой, и настичь мне ее удалось только в лодке, когда она, отчаявшись запустить моторчик, судорожно барахтала веслами.

– Ай-ай-ай! Наталия Николаевна! И не совестно вам от меня, как от налоговой полиции, бегать? – за волосы сдергивая ее в воду, укоризненно спросил я.

– Ты мне еще и за это ответишь, – шипела она, когда я таким же макаром вытаскивал ее на берег. – Ты у меня за все заплатишь!

– Эх, Наталия Николаевна, все перед Богом ответ держать будем. Никого сия чаша не минует, – подтащив ее к дереву, вознамерился я пуститься в морализаторство.

– Ублюдок совковый! Ненавижу!

– Не нервничайте, это у нас с вами взаимное, и ничего уж тут не попишешь. Поднимайся, раба Божья Наталия, пора тебе возвращаться в скромную твою обитель.

– Да заткнись ты! Как поп на похоронах, забубнил! Мы еще поживем, в отличие от вас, люмпены недорезанные, чтоб вы поскорее передохли!

– А почему ты решила, что я люмпен? – легкими и плавными пинками помогая ей подняться, спросил я. – Право, мне даже обидно от таких несправедливых слов.

– В таком случае извините меня, Гончаров, – заискивающе улыбнулась Наталия, и я понял, что она решила поменять тактику. – Я уверена, что мы с вами все равно сможем договориться.

– Ты шагай, шагай, разговаривать нам с тобой не о чем, ты мне все сказала.

– Я никому и никогда не говорю все до конца. Допустим, что я согласна на ваши условия, что тогда? Как будут развиваться события?

– По моему сценарию. Ты мне говоришь, где деньги, я их забираю, а потом отпускаю тебя и твоих дружков. Только так, и никак иначе.

– Моих дружков можете оставить себе. Таких круглых болванов нужно еще поискать.

– Каков поп, таков и приход. Так ты согласна принять мой ультиматум?

– Конечно же нет. Ты попросту меня наколешь. Заберешь бабки и сделаешь ноги.

– Ну и что? В конце концов вас отсюда кто-нибудь да снимет.

– Тогда получится, что я напрасно вам заплатила.

– Почему же напрасно? У тебя появится уверенность, что в итоге ты выберешься, а в противном же случае дальнейшая твоя судьба видится мне мрачной и печальной. Гораздо печальней, чем у твоих подельников.

– Что вы хотите сказать?

– То, что сегодня ночью я тебя отсюда увезу и на этом твои следы затеряются.

– Нет, вы так не поступите, так нельзя! – гневно и праведно выдохнула она.

– Ты мне надоела, – пожаловался я, подхлестывая ее дубовой веткой под голый зад, – я устал все время вас прощать. Подумай, у тебя еще есть немного времени.

– Хорошо, я согласна, но только у меня есть обязательное условие.

– Предъявляй.

– За деньгами поеду я одна или, в крайнем случае, вдвоем с вами.

– «И никто не узна-а-ает, и где моги-и-илка ма-а-ая!» Спасибо, Федько, но я еще относительно молод душой и телом и ужасно хочу жить. Нет, голуба, или ты принимаешь мои условия, или мы вообще прекращаем торги на эту тему.

– Я подумаю.

К семи часам, когда страсти улеглись, я в ожидании Макса вывел свой криминогенный контингент на прогулку. Все было спокойно, и ничто не предвещало грозы. Взбрыкнувший было Борис, получив в бок электроразряд, успокоился и стал пай-мальчиком.

Так они и ходили у меня по поляне полуголыми баранами, думая каждый о своем, а все вместе ненавидя меня лютой ненавистью. Я было подумал, не предложить ли им спеть какую-нибудь хорошую тюремную песню, когда неясный шорох заставил меня насторожиться. Метнувшуюся за спиной тень я заметил в самый последний момент, когда уже ничего предпринять не мог. Короткий удар, и сами черти, закрывая солнце, пунцовыми гроздьями посыпались из глаз.

Пробуждение было тяжелым. В сознание приходить не хотелось, потому как я догадывался, что за этим последует. Я незаметно напряг мышцы и понял, что скручен и связан по всем правилам и на десять оборотов. Что случилось? Кто меня ударил? Где я мог совершить ошибку? Эти вопросы черными кусачими мухами облепили нестерпимо болевшую голову. Но ответа я не находил.

В отдалении кто-то разговаривал, периодически заходясь гомерическим хохотом. Наверное, там в подробностях обсуждался план моей казни. Ничего, еще не вечер, еще посмотрим, кто будет на щите, а кто под щитом. Интересно, сколько человек и каким образом пробрались они на остров? Судя по мелькнувшей тени, они пришли не со стороны моего причала, а совсем наоборот. Сколько их и сможет ли с ними со всеми справиться Макс? Полудебильного Борю в расчет можно не брать: Мишаня его долбанул так, что и посейчас он едва ползает. Значит, остаются вновь прибывшие плюс Мишаня. Я отважился и чуточку приоткрыл глаза, но лучше бы я этого не делал. В трех метрах от меня перевязанной колбасой лежала Милка.

От досады и боли я застонал, и это тут же отметил стоящий ближе всех Валек.

– Вай! Козел брыкнулся! – ликующе сообщил он остальной банде.

– Это хорошо! – не скрывая радости, откликнулся Мишаня. – Сейчас мы ему роги заломаем. Я ему, змею, все вспомню.

– Только после меня, – категорично вмешалась Федько. – Сначала с ним поговорю я, а потом делайте что хотите.

– А почему ты тут распоряжаешься? – встрял мордоворот Гриша. – Это мы его захомутали, нам и решать, что с ним делать дальше. Умная какая, да если б не мы, то еще неизвестно, что бы с тобой было! Кто ты такая, мокрощелка дешевая?

– Ты за свои слова дорого мне ответишь! – процедила сквозь зубы Наталия. – Тебе это даром не пройдет, так и знай!

– Ой-ой-ой! Какие мы сердитые, да я таких, как ты, на … нанизываю, поняла? Мишаня мне шепнул, как ты тут у него чмокала, шалава непотребная.

– А твой Мишаня тебе не шепнул, у кого чмокал он? – торжествующе расхохоталась Федько. – Забыл, наверное, так я напомню!

– Что ты гонишь?! Ну что ты гонишь?! – задохнулся от гнева уличенный в постыдном деле Мишаня. – Да я тебя, суку, за такие слова сейчас здесь урою!

– Как бы тебя не урыли, недоносок. Одного моего слова будет достаточно, чтобы тебя забили палками, мальчик-лизун!

– Не верь ей, братан, туфта это! – истово взмолился Мишаня.

– Туфта?! А мы сейчас у Гончарова спросим, – истерично зашлась Наталья. – Он врать не будет, ему смысла нет. Правда, Гончаров?

Все вопросительно уставились на меня, как будто от меня зависело решение высшего суда. Всего лишь секунда общей заминки, а Федько уже резво неслась по тропинке к заветной лодке, надеясь, что вторая ее попытка будет более удачной.

Опомнившись, свистя и улюлюкая, следом понеслась вся банда, и даже увечный Боря крабом заковылял следом.

– Милка, – тихо позвал я, – ты как?

– Как всегда, – глухо и обреченно ответила она. – С тобой по-другому не бывает. В какой грязи ты купаешься? Кошмар! Что они с нами теперь сделают?

– А ничего, – бодро ответил я. – С минуты на минуту должен явиться Макс, и эти подонки будут иметь бледный вид.

– Макс не явится, – тускло и безразлично обронила она.

– Вот еще! Ухов меня никогда не подводил.

– Он бы и сейчас не подвел, но его в срочном порядке откомандировали в Дагестан.

– Откуда ты знаешь? – неприятно пораженный, задал я глупый вопрос.

– Потому что я не могла сбросить их с хвоста и поехала в отряд, а там омоновцы уже грузились в автобус. Макс только помахал мне рукой, откуда ему было знать, что я пришла к нему за помощью. Так он и уехал, а я села в машину, не зная, что там меня уже подстерегает этот мерзкий Валек. Он вывернул мне шею и забросил на заднее сиденье, а потом подъехал этот урод на «Москвиче», и меня привезли назад на птицефабрику. Там зашвырнули в лодку, и вот мы здесь. Такие-то дела, мой дорогой.

– Значит, надо как-то выбираться самим! – жизнеутверждающе воскликнул я.

– Как? Я не могу пошевелить головой, кажется, он сдвинул мне позвонок. Доигрались мы с тобой в Соловья-разбойника.

– Чепуха, Милка, не из таких передряг выпутывались, все будет нормально!

– Блажен, кто верует, а только кажется мне, что это последний тайм.

– Вот еще чего! Лежи не двигайся, тебе вредно дергаться. Я сам попробую.

Поднатужившись, я попытался хоть немного ослабить кисти рук, круто заломленных за спину. Не тут-то было, путы не подались даже на миллиметр, зато в затылке зашумела и громко застучала какая-то хреновина. Кажется, на этот раз Милка права, похоже, что самим, без посторонней помощи, нам отсюда не выбраться.

– Костя, что там происходит? Ты слышишь?

Еще бы мне не слышать. На берегу возле лодки поднялся страшный гвалт, и он нарастал с каждой минутой, пока не достиг своей наивысшей точки, и вдруг стих, чтобы через минуту возобновиться с новой, еще большей силой.

– Что там, Костя, они ее убивают?

– Похоже, а жаль, нам она могла принести кучу денег.

– Ну какие деньги, какие, к черту, могут быть деньги, когда мы одной ногой стоим в могиле. Если нам на этот раз повезет и удастся выжить, обещай мне, Костя, что это твоя последняя авантюра. Обещай!

– Конечно же обещаю, – с готовностью согласился я, чутко прислушиваясь к наступившей на берегу зловещей тишине; она была тревожна, звеняща и непонятна.

Немного погодя мне удалось разобрать приближающиеся к нам возбужденные голоса. Они принадлежали только мужикам, и из этого можно было заключить, что Наталию Николаевну Федько я больше не увижу никогда. «Скоты! Стая шакалов!» – в бессильной ярости дернулся я, и почти сразу же ответом мне стал ее вопль, раздавшийся совсем рядом. Именно она и выскочила на прогалину первой. Вид ее был ужасен. Мокрая рваная блузка лохмотьями прилипла к голому телу. На торчащие груди и живот из разбитого носа обильно стекала кровь, которую она безуспешно пыталась остановить левой рукой, потому как в правой держала палку тоже ярко-красного цвета. Более того, ее руки также были по локоть в крови. Мокрые слипшиеся волосы змеиными жгутами торчали во все стороны, глаза были безумны, и она хохотала.

Она хохотала над понуро бредущими мужиками, но почему-то их было трое. Шли они со связанными руками, и Гришани между ними я не увидел. Секундой позже среди веток я разглядел два бронзовых торса, следующих на некотором отдалении. С их молчаливого согласия и даже одобрения Наталия Николаевна Федько, с видимым наслаждением наносила палочные удары своим бывшим холопам.

– Андрей! – узнав в своих спасителях ребят с пристани, заорал я с такой силой, что поперхнулся болью.

– Ага, Гончаров, мы самые будем, – наклоняясь надо мной, ощерился он. – Не слабо они вас расквасили. А это что за связанная баба?

– Моя жена. Развяжите нас, только не упустите ту стерву с палкой.

– Ничего не понимаю. Гарик, присмотри за ними, пока я тут…

Два взмаха ножа, и я освобожден. Со всеми предосторожностями, боясь лишний раз потревожить Милкину шею, я сам принялся ее распутывать, попутно слушая Андрея и отвечая на его вопросы.

– Откуда здесь столько народу? – недоумевающе оглядев толпу, спросил он. – Макс мне сказал, что на острове трое. Потом приехали вы, значит, всего должно быть четверо, а здесь аж семь человек. Откуда?

– Пришли на выручку своим дружкам, – осторожно переворачивая Милку на спину, пояснил я. – А в качестве залога еще и мою жену прихватили. Чуть шею ей не свернули. Вас-то каким ветром сюда занесло?

– А мы на катере невдалеке прогуливались. Макса нет до сих пор, от вас никаких известий, вот и решили прогуляться. А с середины фарватера я в бинокль глянул и ахнул – четверо мужиков голую бабу топят. Дал я полный газ и успел точка в точку. Они ее уже веслом по голове стали нахлобучивать. Так что с нее причитается. Успели девку спасти.

– И как же вам удалось четверых одолеть?

– По-всякому, – смутился Андрей.

– А где же четвертый? Их ведь четверо было?

– Разве? Да нет, вы путаете. Их всего было четверо. Три мужика и одна баба.

– Ты прав, я ошибся, но что подумают его дружки?

– Они видели, как он уходит за бугор, и все. И достаточно.

– Андрей, уже темнеет, пора бы отсюда выбираться.

– Ага, только где же Макс? Он человек слова.

– Макса не будет: срочная командировка в Дагестан.

– Ясно, – тихо обронил Андрей. – Ну что делать будем? Куда их транспортировать?

– Сначала доберемся до катера, а там решим.

Первым делом мы соорудили прочные, добротные носилки. Уложив на них Милку и оставив пленников на попечение Гарика, мы с Андреем отнесли ее на берег под дерево. Потом, уже втроем, туда же погнали остальных.

Яркий прожектор ослепил нас, когда мы уже выходили из леса. С только что причалившего катера спрыгнула чья-то тяжелая и грузная фигура. В ней, при контровом освещении, я не сразу признал Ефимова. Фигура подбежала и склонилась над носилками. Медвежий рев, и я сразу сообразил, кто вновь прибывший.

– Костя! Костя, что с тобой? – заорал он так, что дрогнул остров. – Костя, ты жив?

– Жив! Не орите, – отозвался я, выбегая навстречу.

– А если жив, падла, то получай!

За последние три дня меня часто били, но такого удара я что-то не припомню. Даже из глаз ничего не посыпалось, а просто я, отделяясь от земли, бешеным штопором ввинтился в черное небо. Очнулся оттого, что меня, словно щенка, кто-то кунает в воду.

– Живой али как? – испуганно гудел полковник, держа меня за шиворот.

«Живой», – хотел ответить я, но вместо этого получилось – «фыфой». Кажется, дорогой тестюшка выставил мои передние зубы.

– Ну и черт с тобой, – подтолкнув меня на берег, опять разозлился он. – Что это за банду ты собрал? – кивнул он на связанных, лежащих на земле мужиков.

– Это мальчики Наталии Николаевны Федько.

– Так эта голая шлюха и есть Федько?

– Так точно, господин генерал.

– Кто из них лично покалечил мою дочь?

– Тот, что посередине, – указывая на Валька, ответил я и вскоре очень об этом пожалел.

Ефимов подошел к нему просто и устало. Перевернул на живот уже орущее тело, наступил ногой на шею и, взявшись за ремень, резко дернул вверх. Крик оборвался внезапно и сразу. В наступившей тишине негромко взвизгнула Федько, закурили Андрей с Гариком и застонала Милка.

– Ну что? Кто следующий? – наступая на вертящиеся коконы Мишани и педераста Бори, захрипел полковник. – Говори, не стесняйся.

– Начальник, мы тут ни при чем, – проглотив судорогу, заверил Боря. – Это все Наташка подстроила, с ней и разбирайтесь.

– Не волнуйся, мертвяк, с ней у меня будет разговор особый, а для начала я хочу потолковать с вами.

– Да чего с ними толковать, господин генерал, – торопливо и сбивчиво вклинилась Федько. – Какой разговор может быть с этими подонками. Камни им к ногам, и концы в воду. Верно говорю, а уж с вами-то мы всегда поладим.

– Поладим, говоришь? – усмехнулся тесть. – Посмотрим.

– Обязательно поладим! – жарко пообещала она.

– Костя, – отводя меня в сторону, негромко пробубнил Ефимов, – парни надежные?

– Абсолютно, если бы не Андрей, то вы застали бы здесь два трупа. Они друзья Макса.

– Тогда вот что: сажай эту голую шлюху в моторку и вези на нашу дачу, там сбрось в погреб и жди меня. Утром я приеду, и мы все обсудим.

– А как же вы? Как Милка?

– О Милке ты уже побеспокоился! Делай, что тебе велят.

– Слушаюсь. Последний вопрос: как вы узнали, что мы здесь?

– Перед отъездом позвонил Макс.

Наталия Николаевна Федько за время нашего водного путешествия, а оно продолжалось больше получаса, замечаний не имела, вела себя хорошо и лишь жаловалась на холод. От того места, где я причалил лодку, и до тестевой дачи было не меньше километра. Это по дороге напрямик, а если идти по оврагу, то в два раза меньше. Однако на пересеченной местности было больше соблазнов и возможностей от меня сбежать. Но и вести по дороге полуголую девицу показалось мне занятием рискованным.

Оставалось одно – привязав ее к себе веревкой, идти оврагом. Надев на нее аккуратный, любовно вывязанный ошейник, я второй конец обмотал вокруг пояса. Взял ее на самый короткий поводок, практически уцепился за ошейник и, подталкивая таким образом, пустился в путь.

Когда мы наконец прибыли на место, у меня просто не хватило хамства сбрасывать ее израненное, полуживое тело в погреб. Открыв дачу, я сопроводил ее на веранду, и она тут же без сил повалилась на пол. Привязав веревку к газовой плите, я занялся приготовлением еды. Не мудрствуя лукаво, просто сварил рожки и заварил чай. Порывшись в тайничке, нашел почти полную бутылку водки и занялся сервировкой стола, а когда все было готово, пригласил стерву разделить со мной скромную трапезу.

– Мисс, а вы довольно прожорливы, – вскользь заметил я, ненароком заглядывая ей в тарелку. – Никогда бы не подумал, что вы можете откушать кило лапши, причем ничем не приправленной.

– Оставьте зубоскальство, Гончаров, я два дня ничего не ела.

– Вы лжете, днем я скормил вам бутерброд с маслом, а уже вечером вы навалились на пустую лапшу. К баланде привыкаете?

Поперхнувшись, она отбросила ложку и с ненавистью прошипела:

– В таком случае вы не получите от меня ни единого цента!

– Мисс, а не хотите ли глоток доброго виски? – пропустив ее угрозу мимо ушей, галантно предложил я. – Очень бодрит.

– Давай, – встрепенулась она и сама потянулась к бутылке.

– Э нет, так не пойдет, позвольте, я поухаживаю за вами сам. Бутылка в руках преступницы – вещь опасная, а мой череп удивительно слаб.

– Зря я тебя сразу же не прикончила.

– А я, напротив, весьма вам за это благодарен, и в знак искренней признательности позвольте мне предложить вам добавочную порцию макарон. Или вы уже сыты?

– Накладывай, дурак, и давай сюда свою водку.

– Прошу, мадам, – пододвигая ей пластмассовый стаканчик, ответил я.

– Послушай, Гончаров, – выпив водку, затеяла она разговор, – если реально, то сколько ты хочешь? Только реально.

– Свою сумму я вам уже называл и менять ее не намерен. Извините, мисс, но это не в моих правилах. Кушайте тюрю, молочка-то нет.

– Ну и прохвост же ты, Гончаров! Вымогатель!

– А вы главарь банды убийц и грабителей. Так кто из нас хуже?

– Это еще нужно доказать, – заносчиво ответила она и драматично дернула ошейник. – Меня и выпустили за недоказанностью.

– А мы докажем, – успокоительно похлопал я ее по плечу. – На этот раз докажем.

– Хрен вам с маком! Не на ту нарвались, да и власть нынче другая. Не выйдет!

– Поживем и увидим. Вы, Наталия Николаевна, понапрасну не расстраивайтесь, сердца не рвите. Лучше выпейте еще стаканчик, да я поведу вас в опочивальню.

– Куда это еще? – насторожилась она, нервно дергая подбородком.

– Да тут недалеко. Уютный погребок. Тепло и сыро!

– Мне и здесь неплохо, – вцепилась она в столешницу. – Совсем неплохо!

– Мне тоже, но джентльмену спать под одной крышей со столь благородной дамой просто непозволительно. Это кинет тень на ее репутацию.

– Ничего, я позволяю джентльмену эту ночь провести со мной. А что будет утром?

– Об этом мы узнаем только тогда, когда сюда приедет тот большой и добрый дядя.

– Добрый? – нервно расхохоталась она. – Он убийца!

– Вот как? Как вы только могли такое ляпнуть! Ужас!

– Чего тут ляпать, когда я своими глазами видела, как он крякнул Валентина.

– Господи, у вас, наверное, плохо со зрением, но ничего, в тюремном госпитале вам глаза подлечат, и тогда вы будете видеть истинное положение вещей. Пойдем, сука!

– Не надо, кажется, я уже начинаю прозревать.

– Трудно поверить. Не может слепой в одночасье стать зрячим, но, как бы то ни было, все одно ночевать ты пойдешь в погреб.

Кинув ей для комфорта старый матрас и полковничью шинель, я захлопнул погреб, а сам, во избежание неприятностей, улегся сверху.

Рано утром она попросилась в туалет, угрожая в противном случае испортить нам капусту и прочие скудные припасы, собственноручно выращенные тестем. Пришлось подчиниться. При свете дня вид ее был комичен и ужасен. С растопыренными лохмами, фиолетовыми синяками и в полковничьей шинели, я повел ее в летний сортир. Определив ей необходимое время, я уселся в ожидании под яблоней и собрался закурить.

Тесть приехал тихо и неожиданно. Я заметил его, когда он уже входил в калитку, и его хмурый вид не предвещал ничего хорошего.

– Ну что? – вскакивая ему навстречу, только и спросил я.

– Козел ты, Костя, – негромко заметил он. – Зачем ты ее в это дело втянул?

– Так получилось, вы же знаете… Что с ней?

– Ничего хорошего.

– Где она? Я еду к ней немедленно.

– Да успокойся ты, ничего страшного. Жить будет.

– Так какого же черта вы мне тут драму устраиваете? – разозлился я.

– А такого черта, что Милка на всю жизнь может остаться кривошеей.

– Да и ладно!

– Ладно, говоришь? А будешь ты с ней, с кривошеей, жить?

– Конечно, буду, если она согласится жить с беззубым Гончаровым, чей фасад, кстати, повредили вы.

– Будешь! Все так поначалу говорят, а потом тихо-тихо – и на сторону.

– Пока у вас нет причин ставить мои слова под сомнение.

– Посмотрим, – закуривая, хмуро отозвался тесть. – А это что за маскарад? – тыча еще не зажженной сигаретой в сторону выплывающей из сортира Федько, заорал он. – Кто позволил? Я вас спрашиваю: кто позволил?

– Так уж Бог нас устроил, Алексей Николаевич. По утрам даже бездомные кошки отправляют свои естественные потребности.

– Молчать, Гончаров! Я не про то. Я спрашиваю, кто ей напялил мою шинель?!

– Так ведь холодно, товарищ полковник, а в погребе особенно, – неуверенно оправдывался я. – Вот я и побоялся, что околеет она у нас раньше времени.

– Тогда дал бы ей свою куртку со штанами и не поганил полковничьи погоны, – уже не так грозно проворчал он. – У нас есть что-нибудь пожрать?

– А как же, отварная лапша и сто граммов водки.

– Возьми в машине консервы с хлебом, а эта сучка пусть умоется и приходит тоже.

Плюнув, он протопал в дом, а я, выполняя приказание, повел свою подопечную в душ.

– Что он хочет со мной делать? – тоскливо и без прежнего гонора скулила она, подпрыгивая следом. Надо заметить, что от ее прежней наглости за последние сутки не осталось и следа. – Что он, черт старый, задумал?

– Можешь не радоваться, насиловать он тебя не собирается. Просто пожурит немного и отпустит с миром, чтоб ты и впредь творила свои грязные дела.

– Нет, ну я всерьез спрашиваю. Он такой страшный.

– Не страшнее тебя, – вталкивая ее в душевую кабинку, успокоил я. – Шампунь и мыло на полочке, а полотенце потом выбросишь. Когда помоешься, позовешь.

Задвинув засов, я замотал его на проволоку и отправился за провиантом, размышляя о том, что в итоге с ней собирается делать полковник. С ней и с двумя оставшимися дебилами Борисом и Мишаней. Лично я на сей счет ничего путного придумать не мог. Оставлять их на свободе было равносильно самоубийству, отдавать же в руки правосудия – значило сознаться в убийстве Валентина и, естественно, Гришани.

Этими мыслями я и поделился с полковником, когда принес ему хлеб и консервы.

– А я и сам не знаю, – честно признался он. – Заварил ты кашу, а мне приходится расхлебывать. Зря я, конечно, тому придурку шею свернул, но что теперь говорить! Наверное, я и во второй раз поступил бы так же. Я как увидел Милкины глаза, готов был всех вас там перестрелять. Ну ладно, кончаем лирику, веди сюда эту лахудру.

Лахудра мыться уже закончила и теперь молча и старательно пыталась открыть дверь изнутри, используя в качестве отмычки большую расческу с выломанными зубьями. Заметив меня, она убрала расческу и возмутилась:

– Ну сколько же можно вас звать, я уже замерзла!

– Сейчас мы тебя согреем, – зловеще пообещал я. – Сейчас тебе станет тепло, как в аду. Сейчас ты проклянешь тот день, когда впервые притащила меня в свой бар.

– Садись и ешь, – хмуро приказал ей полковник и пододвинул ногой табурет.

– Спасибо, – пролепетала она, совершенно сбитая с толку таким приемом и потому не двигаясь с места. – Спасибо, я не голодна.

– Как хочешь. Упрашивать не станем, – равнодушно решил полковник и, поднявшись во весь свой богатырский рост, подошел к ней вплотную: – Что будем делать?!

– Не знаю… – сжалась под его взглядом Федько. – А что нужно делать?

– Вот и я сам не знаю, как мне с тобой поступить.

– А вы меня отпустите, – отступая на шаг, несмело предложила она. – Я ведь ничего не знаю, я ничего не видела…

– А что ты могла видеть?! – Бешеные глаза полковника пронзительными угольками впились в ее, ошалелые от ужаса.

– Я ничего не видела… не видела, как вы его убили… вот… – Она облизала губы и, сообразив, что сморозила глупость, заторопилась ее исправить: – То есть я вообще ничего не видела и не слышала и вас я вижу сегодня впервые.

– А как же ты здесь оказалась? – гаркнул полковник, по-прежнему держа ее в наивысшей степени напряжения. – Как ты попала на мою дачу?

– Меня сюда насильно привез Гончаров.

– С какой целью он тебя сюда привез?

– Он хотел меня пытать, добиваясь, чтобы я вернула ему какую-то валюту.

– Откуда он тебя привез?

– С острова.

– Что вы делали на острове?

– Там была большая разбираловка.

– Кто, кроме тебя, там был?

– Майкл, Борис… Мила…

– Все это ты расскажешь следователю, – оборвал ее полковник.

– Нет! Я сказала вам не всю правду, – затряслась Федько от неправильно сделанного хода. – Я здесь оказалась потому, что уже давно являюсь любовницей Константина Ивановича Гончарова. Мы давно друг друга любим и втайне встречаемся здесь.

– Уже лучше. А кто такие Майкл и Борис?

– Да черт их знает, иногда заглядывают ко мне в бар, да и только. Подонки и мерзавцы, но клиент есть клиент.

– А что это там за остров в километре от пристани?

– Какой остров? Я понятия о нем не имею.

– Где ты пропадала все эти дни?

– Так здесь же, с Костей на даче.

– На троечку, но экзамен ты выдержала. Цена этого экзамена – твоя жизнь. Только не думай, что все так просто и мы мелкие фраера и дырявые лопухи.

– Я никогда так не думала, – отряхивая перышки, приободрилась Федько. – Я всегда считала Константина Ивановича и вас…

– Заткнись и сядь, – досадливо оборвал ее Ефимов. – Сейчас поговорим о главном. Ешь, я же вижу, что ты голодна. Налей ей, Костя. Поговорим о главном, конечно, если ты хочешь выбраться отсюда живой. Я тебя не пугаю, Федько, просто получился такой расклад, при котором либо ты принимаешь все условия нашей игры, либо я буду вынужден тебя умертвить. Поэтому выслушай и все взвесь. Первое и непременное, что ты должна сделать, – это вернуть марки и доллары, и если этот первый пункт нашей программы ты выполнить отказываешься, то говорить нам больше не о чем. Учти, я не шучу, вы на всю жизнь покалечили мою дочь, и канителиться я долго не намерен. Итак, за тобой слово.

– Я уже поместила их в дело, – пробуя почву, прошептала она белеющими губами.

– У меня нет больше слов, – сожалея, ответил полковник. – Доедай паштет, и…

– Что «и…»? Что значит ваше «и…»? – чуть не подавившись, вскричала она. – Что «и…»?!

– Костя, принеси из сарая два полиэтиленовых мешка, тех, из-под удобрения.

– Я понял, полковник, только мочить я ее не буду, прибрать – пожалуйста: и заверну, и перевяжу, и перенесу, и закопаю.

– Не волнуйся, сам управлюсь, не первый год замужем, иди за мешками, а я тем временем все улажу. Мне уже терять нечего. Иди!

– Умоляю, не надо! – наконец-то взвыла доведенная до отчаяния Наталия Николаевна. – Я все скажу, я все отдам.

– Когда? – бесцветно спросил тесть.

– Завтра, – моментально начиная лукавить, выпалила она.

– Нет, только сейчас, а если не можешь, то это уже не наша вина. Костя, иди за…

– Не надо, я могу отдать сейчас.

– Что и требовалось доказать. Как ты намерена это сделать?

– Я поеду и привезу, можно вместе с вами.

– Нет! – решительно возразил я, достаточно хорошо зная ее подлую натуру. – Так у нас дело не пойдет. По тому адресу, который ты укажешь, поеду я один, а ты тем временем трепетно и истово будешь ждать моего появления под бдительным оком полковника, который, в случае моего невозвращения, таки открутит тебе голову. Резонно?

– Абсолютно, – одобрил Ефимов. – Наталия Николаевна, придется согласиться с такой постановкой вопроса.

– Но без меня там деньги могут не отдать, – опять что-то прикидывая, засомневалась стерва. – Даже наверняка не отдадут, а тем более они хранятся в двух местах.

– Тогда тебе придется написать твоим хранителям такие письма, чтобы они встретили меня с почестями, а деньги отдали с радостью. Полковник, я прав?

– Только таким я вижу решение всех наших проблем. А каково ваше мнение, уважаемая Наталия Николаевна? Думаю, оно аналогично?

– Ну хоть немного, хоть десять процентов вы мне оставьте, – вдруг жалко скривив побитую рожу, заканючила она.

– Не можем, уважаемая, при всем нашем желании не можем, потому как эти деньги мы сегодня же вернем в банк.

– Не надо вешать мне на уши лапшу, я ею уже объелась! – обретая некоторую уверенность, засмеялась она. – Эти сказки мне еще в детстве рассказывал дядя Вова. Не верю я в такие подвиги.

– Как тебе будет угодно, да и, собственно говоря, к делу это не относится. От тебя требуется написать соответствующие письма и ждать освобождения в том случае, если Константин Иванович привезет деньги.

– А если не привезет?

– Мешки готовы.

– А если он не привезет по причинам, от меня не зависящим? – вспотела Федько.

– Тогда проанализируем ситуацию и примем решение на месте, но лично для тебя было бы куда лучше, чтобы все сложилось по писаному.

– Хорошо, давайте бумагу и оставьте меня на десять минут в покое.

– Обязательно, но только не выходя из этой комнаты.

Выдав ей все необходимые письменные принадлежности, мы с тестем отошли к двери, вполголоса обсуждая правильность выбранного нами пути. После недолгого совещания мы пришли к выводу, что иного выхода у нас просто нет, а кроме того, полковник намекнул, что в запасе у него для Наталии Николаевны есть большой сюрприз, но об этом я узнаю позже.

– У меня все готово, – зло и вызывающе прошипела Федько, размахивая двумя половинками стандартного листа. – Будете рецензировать или повезете так?

– Ну что вы, Наталия Николаевна, – пробасил полковник, забирая бумаги. – Как можно? Я с детства обожал читать чужие письма, не откажу себе в таком удовольствии и сейчас, тем более что они касаются всех нас. Итак.

«Зинка, привет, Наталия. Совсем закрутилась, и нет даже минутки, чтобы к тебе забежать и поболтать. По уши в делах. Сегодня у меня презентация, а все мои туфли не годятся даже для посещения туалета. Те, которые я оставила у тебя, сегодня мне будут как раз. За ними забежит мой очередной придурок, так ты их ему отдай. Встретимся – поболтаем. Твоя Наталия».

Хорошее письмо, – одобрительно поцокал Ефимов. – Правдивое.

– Там марки, – запоздало проинформировала Федько. – Доллары по второму адресу, и заполучить их будет труднее.

– Почитаем второе, – удовлетворенно проворчал Ефимов.

«Вадим! Мне срочно понадобился тот телефонный аппарат, который я давала тебе на временное пользование. Мой сломался. Отдашь аппарат тому человеку, который передаст тебе мою записку. Наталия Федько».

– Тоже неплохо, – пробубнил полковник. – Почему же ты думаешь, что здесь получить денежки будет труднее?

– Потому что этот Вадим тот еще жучок. Он догадывается, а может быть, и знает, что лежит в телефонном аппарате, и будет искренне рад, если я сдохну.

– Понятно. Непонятно другое: неужели двадцать тысяч долларов поместились в корпус телефонного аппарата?

– Да, почти все крупные купюры, а мелочь в обувной коробке вместе с марками.

– Все ясно, какого цвета аппарат? – уже делово и конкретно спросил я.

– Ярко-красный, кажется польского производства.

– Отлично. Адреса на месте, телефоны тоже. Последний вопрос, Наталия Николаевна: они у тебя работают или занимаются свободным промыслом?

– Зинка работает, но только по ночам, профессия у нее такая, что же касается Вадима, то тут я ничего сказать не могу: он появляется и исчезает, когда ему вздумается, поэтому и стопроцентных гарантий нет.

– И на том спасибо. Он живет один или с семьей?

– Периодически в его логове поселяются бабы и начинают вить гнезда, но длится это недолго, обычно он выставляет их через пару недель.

– Спасибо. Ну что, Алексей Николаевич, помолясь и с богом?

– Выходит, что так, ни пуха тебе…

– К черту. Не щупайте девочку!

– Шел бы ты да не спотыкался.

И все-таки Наталия Николаевна солгала, когда заявила, что Зинка работает только ночами. Неутомимая труженица любовной нивы, как оказалось, вкалывала и в дневную смену. Об этом я мог судить по ее взъерошенному виду, блуждающим глазам и специфическому запаху, исходящему из квартиры.

– Вам кого? – наконец собралась она с мыслями и оправила халатик.

– Мне нужна Зинаида Уткина, – веско сказал я.

– А по какому вопросу? – спросила она, наверняка зная ответ.

– По тому же самому, – подыграл я.

– Кто мне вас рекомендовал? – деловито осведомилась она.

– Наталия Николаевна Федько, – подняв палец, важно ответил я.

– Но я сейчас занята, зайдите через пару часов. Вы знаете мой тариф?

– Не знаю, но дело не в этом, вы, вероятно, подумали, что я один из ваших потенциальных «друзей», так вы ошиблись, я пришел, чтобы просто передать записку Наталии и забрать какую-то там коробку с туфлями.

Проговорив этот длинный монолог, я с поклоном вручил ей записку.

– Так какого же черта ты сушишь мне мозги и отнимаешь время? – С негодованием отбрасывая записку, она скрылась за дверью, чтобы уже через секунду выкинуть мне черную золоченую коробку, заклеенную скотчем. – Привет Наталии, да передай ей, что ты в самом деле придурок.

Отодрав ленту и убедившись, что марки и мелкие доллары на месте, я от души пнул ее дверь, негромко обозвал шлюхой и весело побежал к машине.

Вадим Мокрецов, тридцатилетний амбал, встретил меня в более подобающем виде. На нем был женский халат, а в зубах трубка. То, что это не его образ жизни, было понятно по тому, как он держит и курит трубку. Парень тужился изо всех сил, залезая в чуждые ему рамки. Ну да и бог с ним, богата дураками земля Русская, а сегодня так особенно.

– Вы ко мне? – томно-снисходительно спросил он и выдохнул в меня облако ароматного табачного дыма. – Вам кто нужен?

– Мне нужен Вадим Мокрецов, – как можно вежливее ответил я.

– Это я, – подумав, согласился он. – Но вам я не могу уделить ни минуты, потому как готовлюсь принять ванну, заходите после обеда. Вы по какому вопросу?

– Я из фирмы «ЭлФитцДжералд» и хочу предложить вам интересную работу, – сказал я, понимая, что только подобными глупостями можно его пронять и проникнуть вовнутрь квартиры и при этом не засветить Федько.

– Вот как, это уже интересно. Прошу вас, будьте так любезны, – посторонился он, пропуская меня в просторную переднюю. – Проходите в комнату, разуваться у меня не принято, – изящно выразился он и вдруг захлебнулся никотиновой горечью, попавшей из мундштука на язык. – Простите. Скверный табак, – откашлявшись, извинился он. – Так в чем состоит ваше предложение и чем занимается ваша фирма?

– Видите ли, господин Мокрецов, разговор у нас с вами предстоит долгий и обстоятельный, а я бы не хотел, чтобы вы меняли свои привычки и до приятного купания забивали свою голову деловой информацией. Спокойно мойтесь, а я, возможно, зайду и попозже. Еще раз извините.

– Нет, нет, – крабом уцепился он за мой рукав, – ванна может и подождать.

– Настоящий джентльмен никогда своим привычкам не изменяет. Именно такое мнение сложилось о вас, и нам не хотелось бы его менять. Всего доброго.

– Вы правы, но подождите, – насильно втащил меня возбужденный джентльмен назад в квартиру. – Не уходите. Я прошу вас: подождите меня ровно десять минут, именно за такое время я принимаю эту чертову ванну. Я вас очень прошу: пройдите в комнату, полистайте журналы, посмотрите телевизор, и ровно через десять минут я буду к вашим услугам.

– Ну ладно, уговорили, – ответил я, недовольно проходя в комнату. – Так и быть, даю вам на все про все аж пятнадцать минут.

Он птичкой упорхнул в ванную, а я, едва услышав шум воды, кинулся на поиски треклятого телефона. Нашел я его на десятой минуте, когда уже перерыл все возможные и невозможные потайные места и хотел отказаться от своей затеи и действовать иным путем. Две пухлые пачки долларов находились в действующем телефоне, механизм которого был заменен на более компактный. Я успел вытащить деньги, кое-как закрутить аппарат, когда шум воды стих и тревожный голос Мокрецова осведомился, по-прежнему ли я его жду.

– Да, разумеется, жду с нетерпением, – ответил я, открывая входную дверь.

– Отлично, сейчас я только оботрусь – и к вашим услугам.

– Поторопитесь. У меня для вас отличный сюрприз, – пообещал я и тихонько прикрыл за собою дверь.

Дурак с курительной трубкой во рту и телефонной в заднице, резюмировал я с удовлетворением, поспешно садясь в машину.

По дороге на дачу я заехал в магазин и накупил настоящей еды и выпивки, так как, по моему мнению, скромное вознаграждение я заслужил.

Ждали меня с нетерпением, а на мой бодрый вид отозвались улыбками. За время моего отсутствия дом протопили, и я с удовольствием снял куртку, из которой не вылазил черт знает сколько.

– Ну что там, Костя? – не выдержал тесть.

– Окорок, колбаса, пельмени от Марьи, – вытаскивая продукты, начал я перечислять их ассортимент. – Копченая селедка, ну а к ней, как и положено, водка.

– Значит, все нормально? – насколько допускал ошейник, вытянула голову Федько. – Все получилось? Вы забрали деньги?

– Да, – возвращая неиспользованное письмо к Вадиму, ответил я. – А с этого напыщенного идиота можешь требовать деньги во второй раз, потому как он не видел, как я забрал доллары.

– Значит, я свободна и могу идти?

– Не торопитесь, Наталия Николаевна, неужели вам у нас не нравится? – захрюкал игриво полковник. – Посидите еще часа полтора-два, покуда я узнаю подлинность купюр и сдам деньги в банк, а Константин Иванович будет вам интересным собеседником.

– Господи, да когда же это все кончится?

– Как только мы обговорим и распишем все формальности. Не скучайте без меня.

– Постараемся. Вы к Людмиле будете заезжать?

– Как получится. Ждите и уповайте.

Он уехал, а я опять остался с этой стервой, преследующей меня, кажется, с самого дня моего рождения. Она сидела перед телевизором, привязанная левой рукой к батарее, а поводком к решетке окна. В мое отсутствие и без моего согласия полковник обрядил ее в мои джинсы и свитер. Одетая таким образом, она сразу обрела уверенность и привычную наглость.

– Константин, а как вам удалось забрать деньги у Вадима? Это почти фантастика.

– Не твое дело, – зло отрезал я, потому что мне вдруг четко и явственно вспомнилась беспомощно лежащая Милка. – Сиди и сопи в две дырки и моли Бога, чтоб доллары оказались настоящими. И вообще, не нервируй меня, Муля.

– Извините. Не могли бы вы сделать мне бутерброд с бужениной и налить немного водки? Это будет моей единственной и последней просьбой.

Выполнив ее пожелание, я уселся у нее за спиной и на журнальном столике устроил настоящее пиршество, так что к приезду тестя меня развезло и мой зареванный вид мог вызвать только жалость и сострадание.

– Подбери сопли, индюк, – посоветовал он от порога. – Сейчас будет серьезный разговор, и я хочу, чтобы ты был в курсе.

– Что-то не так? – встревожилась Федько.

– Все так, валюта оказалась настоящей, и на этот счет у меня к тебе претензий не возникло. Дело теперь совсем в другом. Ты помнишь тех двух парней, что спасли тебя от верной смерти, когда четверо мужиков пытались тебя убить?

– Еще бы, и большое им от меня спасибо.

– Подожди говорить спасибо. Они утверждают, что прекрасно видели, как, защищаясь, одного из них ты ударила по голове веслом и после этого удара он пошел ко дну и больше его никто не видел.

– Чушь. Это полная чушь, ничего такого быть не могло.

– Может, могло, а может, и нет, но только два посторонних и незаинтересованных свидетеля значат больше, чем вся ваша бандитская шайка. Ты улавливаешь мою мысль?

– Но я никого не убивала! – чуть ли не со слезами закричала Наталия Николаевна.

– А я и говорю, что, возможно, ты не убивала, а может быть, и убила, это я к тому, что если ты начнешь разворачивать против нас бурную деятельность, то конечно же этот факт, подкрепленный двумя свидетелями, обязательно всплывет, ну а если будешь сидеть тихо, то тот покойничек просто и неназойливо останется висеть на твоей совести, не делая никому вреда. Надеюсь, теперь ты меня поняла?

– А вот теперь поняла! Поняла, в какие подлые руки я попала. Ужас!

– У тебя есть выбор. Если не хочешь так, то сделаем по другому варианту, о котором мы уже говорили. А то еще можно всем вместе поехать в ментовку и сдать тебя как убийцу. Какой вариант ты предпочитаешь? Я жду ответа.

– У меня никаких вариантов, кроме тех, что предложили вы, просто нет.

– Ну вот и отлично, я думаю, что по этому поводу следует немного выпить. Хотя прежде я хотел тебе рассказать еще одну интересную деталь. Оказывается, те самые парни отлично видели, что Валентина убили Михаил и Борис. Это же подтверждают Константин Иванович и моя дочь. Наверное, ты тоже это видела? Или я ошибаюсь?

– Нет, полковник, вы не ошибаетесь, все было именно так.

– Вот за это и выпьем, а потом мы поедем в магазин, купим тебе кое-какую одежонку, и на этом наши пути должны навсегда разойтись. Это тебя устраивает?

– Устраивает, – подавленно принимая рюмку, согласилась Федько.

– Тогда, если вопросов больше нет, все в машину, – скомандовал полковник, выключая телевизор. – Назад пути нет.

На первой же барахолке скуповатый тесть купил ей не самый шикарный спортивный костюм, очки и шляпу. Дал денег на дорогу и посоветовал впредь ему на глаза не попадаться.

Покончив с Наталией, Ефимов, неожиданно для меня, направился в сторону реки, а на мой вопрос проворчал что-то неопределенное и нечленораздельное. Предпочитая его не нервировать, дабы не напороться на грубость, я перебрался на заднее сиденье и приготовился немного вздремнуть.

– Хорошая политика! – раздраженно бросил он в зеркало заднего обозрения. – Обгадил все кругом, а теперь можно и поспать. Хоть бы спросил, что с твоей женой!

– Я спрашивал, но вы же не захотели разговаривать.

– Значит, так спрашивал. Значит, так она тебе нужна! – забрюзжал он, но я молчал, потому как прекрасно понимал – ему нужно как следует выматериться и только потом с ним можно начинать нормальный разговор.

– Где сейчас Милка? – спросил я, когда источник его гнева иссяк.

– Там, где надо, там и есть, – проворчал он почти добродушно и свернул к пристани.

– Алексей Николаевич, а что мы тут забыли?

– Дерьмо еще не все за тобой прибрали, – загадочно ответил он и остановился напротив стеклянной будки спасателей. – Пойдем вместе, один я краснеть не намерен.

Открыв багажник, он передал мне два пакета, набитые всякой всячиной, и велел идти вперед. Примерно я уже представлял, что он задумал, и потому довольно уверенно двинулся к стекляшке. Андрей и Гарик как будто и не покидали своего насиженного места, продолжая резаться в карты.

– Доблестным спасателям наш коммунистический привет! – просовываясь в окно, жизнерадостно заорал я.

– Здорово, мужики! – входя через дверь, вторил мне полковник.

– Здравствуйте, – в один голос ответили они и отложили колоду. – Проходите.

– Андрей, Гарик! – влезая в окно, завопил я с новым энтузиазмом. – Тут какой-то Посейдон, царь морей, передает вам дары.

– Ну спасибо ему, – принимая пакеты, ухмыльнулся Гарик. – Не откажемся.

– И это вам тоже от него, – выкладывая на хлипкий столик два сторублевых пресса, дополнил меня Ефимов.

– Не много ли будет? – растерянно спросил Андрей. – Дело того не стоит.

– Стоит, Андрей, стоит, – возразил тесть и, не зная, что делать дальше, закрутился на месте. – Как они себя ведут?

– Все в полном порядке. Они уже осознали, кто кого замочил и кто за кого в ответе. Думаю, проблем больше не будет и ночью их можно отпускать.

– Тогда дайте им вот это. Полковник выкинул на стол еще десять тысяч, и я подумал, что он сдурел.

– А вот этого делать нельзя, – категорически возразил Андрей, засовывая деньги в карман полковника. – Мы их воспитывали совершенно в другом ключе. Получив деньги, они подумают, что мы не правы либо их боимся, и тогда начнется шуршание. Нельзя.

– Может быть, ты и прав, ну ладно, ребята, нам пора.

– Как себя чувствует ваша дочь?

– Терпимо. Как нас найти, вы знаете.

– Вы тоже приезжайте. Встретим по высшему разряду.

– Откуда у вас столько денег? – уже в машине поинтересовался я. – И почему вы их так бездарно транжирите? Зачем было выбрасывать такие большие суммы?

– Чтобы спать спокойно. Как видишь, твои проказы стоят дорого. А деньги, в сумме тридцати тысяч, как и обещал, мне выплатил Ищенко – гонорар за возвращенную заморскую капусту.

Страдающая Милка лежала на диване и пялилась в телевизор. При беглом осмотре никакого гипса или шины я на ее шее не обнаружил.

– Привет, мать, – беспечно поздоровался я. – Ну как ты тут без меня?

– Без тебя лучше, чем с тобой, – дежурно ответила она, изображая полное бессилие.

– А мы с папой тебе подарок принесли, – загадочно интригуя, заговорщицки глянул я на тестя.

– Можете оставить его себе. Мне твои подарки поперек горла встают.

– Дочка, ну зачем же так, мы от чистого сердца, – укоризненно пробасил полковник и выложил свой увесистый пресс на журнальный столик. – Вот, десять тысяч!

– Сколько? – как куропатка крутанув шеей, заинтересовалась несчастная.

– Десять тысяч, – виновато повторил полковник. – Всего.

– Ладно, оставьте, потом заберу, – снизошла она, словно речь шла о пятерке, и устало закрыла глаза. – Тебе звонил какой-то Лютов, но я послала его к чертям.

– Хорошенькое дело! – возмутился я. – Отца Никодима посылать к чертям! Вот предаст он тебя анафеме, тогда будешь знать.

– Вы меня уже давно предали анафеме. А почему ты шепелявишь?

– Потому что твой папочка выбил мне зубы. Теперь тебе придется жить с беззубым и немощным стариком.

– Нужен ты мне сто лет. Папа, а ты много зубов у него выставил?

– Ни единого, просто болтаются они у него, поменьше трещать будет – они восстановятся. Ты не беспокойся, дочка, надо будет – другого тебе кобеля найдем, получше этого будет. Ладно, отдыхай, а мы на кухню пойдем.

На кухню я не пошел, а занялся тем, что жгло меня со вчерашнего дня. Закрывшись в тестевском кабинете, я извлек блокнот и при боковом свете настольной лампы свободно прочитал фамилии, выдавленные с предыдущего листа. Всего их было пять, и шли они в такой последовательности: Крюкова, Крутько, Федько, Гончаров, Стешкина и Лютова. Причем пять первых фамилий были решительно перечеркнуты и чистой оставалась лишь фамилия Лютовой.

Что это могло означать, если предположить, что писавшим был тот самый неуловимый тип, крутившийся у церкви и подбросивший нам кокаин? Это могло означать, что пять человек проверены и больше интереса не представляют. Зато Лютова у писавшего все еще оставалась, видимо, белым пятном и вызывала тревогу. Наверное, поэтому носатый агент и решил устроить нам ловушку.

Такое объяснение показалось мне убедительным, и я занялся дальнейшим изучением блокнота. Из его середины была вырвана страница, а на следующей точно так же четко отпечатался чей-то телефон, но записанный уже другой рукой. Не мудрствуя лукаво, я переписал его карандашом и тут же набрал. После десятого гудка я понял, что пока со мной разговаривать никто не желает. Ну что ж, подождем до вечера, а лучше попросим тестя установить адрес этого номера. Что дальше? Дальше получается интересный расклад. Если этот Носач (назовем его так для удобства) нанят четой Рафалович и разыскивает церковное добро, то наши пути удивительно переплетаются. Он тоже подозревал Крутько и Наталию Николаевну, успел их проверить и, судя по черте, они проверку прошли. Неплохо, у меня они тоже больше не вызывают подозрений.

Он также ставил под сомнение и мою благонадежность, но, убедившись в своей неправоте, исключает и меня. Пожалуйста, я не возражаю. То, что он подозревает Лютову, – вполне резонно, я и сам еще не вполне ей верю. Пока все правильно. Но вот дальше в его списке следует некоторая неясность. Что значат фамилии Крюкова и Стешкина? Кто такая Стешкина, пока не знаю, и потому на время оставим ее в покое. Но какую Крюкову он имеет в виду? Из у нас имеется по крайней мере три. Убиенная Мария Андреевна, ее сестра, на которую он работает, – Зоя Андреевна и, наконец, ее очаровательная дочурка Клара Оттовна. Которую из них он взял на карандаш? Если предположить, что его работодательница автоматически отпадает, то остаются покойная учительница и Клара Оттовна, любезно предоставившая ему литерный номер. Но вряд ли речь идет о дочурке Кларе. Значит, у него были какие-то основания подозревать Марию Андреевну, и, очевидно, не беспочвенные. Впрочем, как бы то ни было, сейчас он свои подозрения снял.

Оставил только Светлану Сергеевну Лютову, мою разлюбезную заказчицу. Что ж, над этим стоит подумать. И обязательно разъяснить неизвестную мне фамилию Стешкина. Она хоть и вычеркнута Носачом, но перепроверить ее надо. Вообще, хотелось бы мне этого или нет, но перепроверить стоит всех перечисленных, за исключением меня и Федько. И начать нужно, скорее всего, с Крутько-старшего. Не понравился этот деревенский мэр мне с первого взгляда, и свечной огарок в граненой рюмке говорит не в его пользу. Да и про самого Носача нужно как можно скорее получить информацию. Черт знает, на какие подвиги его еще занесет. О нем мне должна хоть что-то рассказать Клархен, а если постарается увильнуть – то можно будет делать и в отношении ее определенные выводы.

– Опять пьете? И не стыдно вам? – выходя на кухню, спросил я изрядно косого тестя. – Пожилой человек, а такое себе позволяете – принимать в одиночку!

– Пошамкай, пошамкай, я тебе и остальные зубы в кошелек сложу. Куда собрался?

– Навстречу бурям и опасностям. А вас бы я попросил выяснить, по какому адресу значится телефончик, номер которого я оставил на столе, а также хорошо бы узнать к моему приезду, в каком положении сейчас находится госпожа Лютова.

– После многократных встреч с тобой ее положение, очевидно, интересное.

– Вы хам и солдафон! Я беру вашу машину, потому как моя там примелькалась.

– Откуда тебя на этот раз выковыривать?

– Село Белое, подворье Крутько. Милка спит, лучше ей ничего не говорить.

– Ладно, возьми хоть газовый пистолет.

– У меня просрочено разрешение. Попадусь – будет еще хуже.

– Возьми мой, скажешь, что нашел в бардачке машины.

– Вы настоящий друг, второй после Гитлера. Если будет звонить отец Никодим, то хорошенько его расспросите. Он муж Светланы Сергеевны. Вернусь часов в десять. И еще, Алексей Николаевич, я совсем поиздержался, не могли бы вы…

– Сколько?

– Сколько не жалко.