Михаил Владимирович Рогожин Билет в никуда

Они встретились в центре Москвы, в кафе, именуемом среди своих – «Три ноги». Два бывших зека. У каждого за спиной – по четырнадцать лет отсидки. Вениамин Аксельрод и Александр Курганов. Веня «откинулся» раньше и уже успел нагулять жирок.

– Жру как не в себя. Все подряд, – с детской улыбкой пухлых красных губ признался он.

– А мне до сих пор кусок в горло не лезет, – досадливо дернул головой Курганов. Он залпом выпил кофе и поморщился. – Больше всего ненавижу рыбу и грибы.

– Почему?

– Долгая история…

Нужно было рассказать друг другу слишком много, поэтому разговор не клеился.

– Ладно, потом… – согласился Веня. – Мне тоже не до воспоминаний. Где обитаешь?

– Пока с отцом. Но ненадолго. Его после нашего ареста из «комитета» поперли. Еле устроился тиром заведовать. Сейчас – на пенсии. Каждый день берет на грудь полкило и проклинает тот день, когда я появился на свет.

– А мои – в Вирджинии. Вся семья. Местный университет предоставил квартиру…

Курганов без зависти усмехнулся.

– И ты – туда же?

– Нет. – Веня закурил толстую длинную сигару. – К чему по новой ощущать себя ничтожеством? Буду внедряться здесь.

– Думаешь, получится? – без всякого интереса спросил Курганов.

– Обещали помочь. Я и про тебя закинул…

– Криминал исключается. – Курганов снова досадливо дернул головой. – Лучше в дворники. Следующего срока не вытяну.

Веня с пониманием взглянул из-за толстых затемненных стекол очков. Он и в институте был подслеповат, а в заключении зрение упало до минус восьми. В отличие от друга, сидящего напротив, Веня не питал иллюзий по поводу новой жизни. Он сразу понял, что никто их не ждет с распростертыми объятиями. Унижаться на воле в поисках работы, приспосабливаться к обществу, однажды выбросившему их за борт, было выше его сил. Поэтому предложил несколько уклончиво:

– Попробую организовать компьютерную фирму. Приличный бизнес. К тому же мы оба с языками, наладим контакты с Америкой.

– Ты при «фанере»? – в лоб спросил Курганов, хотя был уверен, что Веня такой же нищий, как и он сам.

– На раскрутку подкинут.

– Все-таки криминал?

– Не гони картину. Я не заставляю. Побудь рядом, присмотрись.

Веня взял бутылку коньяку, вопросительно посмотрел на Курганова.

– Нет, нет… ни грамма. Лучше еще кофе. Слушай, а чифирчику здесь не сделают?

Пухлые губы Вени презрительно оттопырились.

– Я сам забыл обо всем и тебе советую. Ни одна падла не должна учуять еще не выветрившийся из нас запах параши. Давай условимся – не было всего того, что с нами было! – Он налил коньяк в стоявший рядом фужер и сделал несколько маленьких глоточков. Выпустил из детских губ мощную струю дыма и, описывая сигарой в воздухе круги, быстрым, взволнованным шепотом высказал давно выстраданное понимание дальнейшей жизни: – Сейчас не время рассуждать. Это раньше мы могли сидеть на лавочке и спорить о том, что такое хорошо, а что такое плохо. Все изменилось. В истории каждого народа существуют периоды, когда думать бессмысленно. Нужно действовать. Посмотри вокруг. Каждый сходит с ума по-своему. Но все устремились в погоню за богатством. Размышлять некогда! Начнешь задумываться, и тебя обойдут со всех сторон. О нравственности подумаем тогда, когда свой кусок пирога положим перед собой. Не раньше.

– Да я не об этом, – скривился Курганов. Его скуластое, с ярко выраженным татарским наследием лицо определялось мощным квадратным подбородком, обладавшим чрезвычайной подвижностью. – Про все ясно. Только куда мне спешить, когда простатит замучил. Понимаешь, нету здоровья. Мне бы залечь куда-нибудь на месяц – и выть от боли.

Веня отхлебнул коньяк. Он прекрасно понимал настроение друга, потому что сам готов был впасть в подобный транс. Но усилием воли сдерживал себя.

– Не дергайся. Вылечим. Лучшие врачи займутся нашим здоровьем. Соберемся с силами для одного мощного рывка и займем положенное нам по праву место, а потом подлечимся.

Курганов ничего не ответил. Мрачно посмотрел по сторонам. И, дернув подбородком, признался:

– Одно примиряет с жизнью – мы вот сидим, пьем кофе, а Виктор за эти годы давно сгнил в могильной яме.

– Иногда я думаю, что ему повезло больше, чем нам, – серьезно ответил Веня, налил в фужер коньяк, вздохнул и перед тем, как выпить, строго произнес:

– В какое бы дерьмо ни закопали тело Витьки, душа его – на небе, не в последнем ряду от Бога…

Выпил залпом и перевернул фужер, ставя его на стол. После этого обоих одолели воспоминания, которыми они, не желая казаться сентиментальными, делиться не стали. Просто промолчали больше часа, не обращая ни на кого внимания.

– Мужики, вы чего-то здесь задержались? – грубым голосом прогремел возникший из-за их спин бармен.

Веня обратил на него дымчатые стекла очков и спросил Курганова:

– Ты понял? Так с нами собираются обращаться? От этого здоровье ухудшается резче, чем от СИЗО. Пошли отсюда. Мне назначена встреча.

Под напряженными взглядами завсегдатаев они направились к выходу.

Цунами расхаживал в длинном атласном халате среди огромных пальм, растущих из облицованных бронзой кадушек. Этот зимний сад, отделявший бассейн от прочих апартаментов, был его гордостью. Появившись в Москве всего три года назад, Цунами успел застолбить свое место. Купил несколько коммуналок в бельэтаже дома, выходящего окнами на Яузу. Разломав все стены, заменив их арочными перегородками, вырыл бассейн, обзавелся самыми большими пальмами, которые можно было отыскать в столице, и расставил по комнатам двенадцать диванов. По его мнению, так и должен был жить «крестный отец» – с размахом и простором. «Главное, чтобы стенок было поменьше. Ненавижу замкнутые пространства!» – заявил он строителям и теперь, после окончания строительства, наслаждался бело-зелеными просторами своего нового жилища.

На одном из бежевых велюровых диванов сидел белобрысый щуплый парень лет тридцати или немногим больше. У него было тонкое бледное лицо и почти без ресниц маленькие серые глаза, в которых колыхалась злоба. Он не следил за передвижениями Цунами, а старательно рассматривал лепные украшения на потолке.

– Если не хочешь меня слушать, значит, ты – или залетный фраер, или беспредельщик! – уравновешенным голосом, без каких-либо признаков раздражения в который раз повторял ему Цунами. Он знал, что на гостя кричать бесполезно и, пожалуй, опасно. На одном из диванов, затерявшихся среди арок и пальм, сидел еще один человек, держа на коленях футляр из-под скрипки с лежащим в нем автоматом Калашникова.

Кишлак никогда не ходил без своего телохранителя – Скрипача. И даже Цунами вынужден был принимать их двоих, хотя все остальные посетители должны были оставлять телохранителей в машинах.

– А мне по барабану, – насмешливо огрызнулся Кишлак. – Если возникла потребность стрелять, то все равно, где это делать.

– Но казино находится на территории Унгури, и ты это знал!

– Плевать мне на ваши разделы! – вдруг истерично взвился Кишлак. Он вскочил и двумя руками принялся нервно приглаживать свои белобрысые волосы. – Я буду ходить туда, куда пожелаю. Я не как вы, по подворотням не шастал, ножичками народ не пугал, срок не тянул. Все эти годочки в Афгане из миномета поливал. Любой кишлак дрожал при моем появлении. Горы трупов – вот что означает моя прогулка. И здесь будет то же самое. Не дай Бог, хоть одна сука раскроет пасть! Мы такую разборку устроим, что кишки на фонарях развешаны будут.

Цунами сам обладал бешеным темпераментом, поэтому с особым трудом сдерживал себя, встречаясь с Кишлаком. Если бы не многолетняя выучка зоны, закалившая волю, он бы вряд ли сумел поладить с этим «отмороженным». В одну ночь Кишлак мог поднять до полутысячи своих головорезов. Почти никто из них в Афгане не воевал, но, завороженные беспредельной отвагой, граничащей с безумием, все до одного готовы были, не задумываясь, отдать жизнь за своего вожака. Команда была вымуштрована зверски. Кишлак не раз предостерегал желающих свести с ним счеты о том, что его бойцы будут мстить до последнего. И в это верили. Но в то же время зрело недовольство выходками Кишлака, который постоянно устраивал беспредел. Кровь лилась рекой, и не где-нибудь, а в самых людных местах, приносящих огромные доходы. На сходке авторитетов, воров в законе и «крестных отцов» возмущение достигло предела, и тогда Цунами вызвался образумить Кишлака. Не веря в успех переговоров, с предложением все же неохотно согласились, учитывая поддержку Унгури, больше всех пострадавшего от пальбы в казино. Теперь скрепя сердце приходилось выполнять поручение.

– Только мутишь воду, – стараясь не вступать в спор, продолжал Цунами. – Старики устали, хотят покоя, они уже свое проглотили, но от дел никто отходить не собирается. Нам пока следует учитывать их настроения. Я веду тонкую игру по выдавливанию из основных сфер. А ты вместо помощи сеешь панику.

– Да. Я за тебя пристрелю любого козла! – возбудился Кишлак, и глаза его из серых стали белесыми. – Скрипач! Скажи, кого у нас уважают?

Скрипач поднялся с дивана и из глубины комнат крикнул:

– Тебя боготворят, а его уважают.

– Понял?! – успокоился Кишлак и быстро закурил травку.

Цунами ценил поддержку бойцов Кишлака и не раз пользовался ею, поэтому благодарно кивнул головой и, широко улыбаясь, решил, что дальше не стоит перегибать палку.

• Сменить тему разговора помогла Галина, появившаяся из-за пальм в коротеньком шелковом черном халатике, отороченном серебристым мехом.

– Снизу сообщили, что к тебе незнакомые посетители. Какой-то Аксель и с ним еще один джентльмен.

– Пусть пропустят. Веди их сюда.

Кишлак впился глазами в ноги Галины с мощными развитыми икрами бывшей балерины. Она развернулась на носках и, постукивая каблуками, удалилась, не удостоив его вниманием. Кишлак по-звериному перевел дыхание.

– Хороша… Увольнять не собираешься?

– Ты же недавно спрашивал, – мягко напомнил Цунами.

– И завтра спрошу! Пока твоя – не трону. А бросишь, зубами в нее вцеплюсь.

Галину Цунами встретил несколько лет назад во время очередного наезда в Москву с Дальнего Востока, где тогда обитал. Когда-то она танцевала на эстраде классику с одним педерастом. Потом в Германии в нее влюбился немец и женился. Пятнадцать лет маялась в его роскошном доме от безделья и наконец рванула назад, в Москву. Познакомились они в баре гостиницы «Космос». Цунами не скрывал, кто он такой, и этим сразил Галину наповал. Она стала его секретарем, любовницей и другом.

Веня и Курганов остановились возле бассейна, не зная, куда идти дальше. Мелькнув впереди впечатляющими икрами, Галина затерялась среди пальм. Курганов недоверчиво поглядывал по сторонам. Он не возражал против визита, но заранее решил для себя не принимать никаких предложений, попахивающих криминалом. Веня волен был выбирать свой путь. Помочь ему – святое дело, но лишь в рамках закона.

Сам Вениамин Аксельрод еще в зоне понял, что общество, один раз предавшее его, будет предавать и впредь. Поэтому выбора не было. Видит Бог, не он выбрал этот путь. Ему его указали. С Цунами судьба свела в колонии особого режима ВД-31/06 под Новокузнецком, куда Веня был направлен после неудачного побега. Цунами жил там в особых условиях. В его распоряжение была отдана старая котельня, которую зеки из «мужиков» переоборудовали в теплую спальню с баней, парилкой и бассейном. Там в разгульных застольях и тянул лямку, являясь самым крупным «авторитетом» в зоне. О появлении Вени Цунами доложили мгновенно.

– Значит, ты решился вставить коммунякам? – поинтересовался Цунами, вальяжно развалясь в кожаном кресле, позаимствованном из кабинета начальника колонии.

– Было такое, – неохотно ответил Веня.

– Что ж, Аксель… поступок дурацкий, но достойный уважения.

После этих слов Веня стал приближенным Цунами, что означало резкое изменение его статуса в зоне. И вот теперь им предстояло встретиться на свободе. Обо всем этом он не успел рассказать Курганову, поэтому стоял молча, уклоняясь от его вопросительных взглядов.

Цунами возник неожиданно. Без всяких приветствий махнул рукой, приглашая подойти к нему. И, обращаясь к Кишлаку, объяснил:

– Мой кореш по зоне. Два срока отмотал.

– Не люблю я новых, – бросил тот, даже не взглянув на гостей.

Веня подтолкнул вперед Курганова. Цунами его проигнорировал и, протянув руку, объяснил:

– Тебя, Аксель, рад видеть. А с этим будем знакомиться. Кишлак подобно кузнечику вскочил на ноги, метнулся к Курганову и, растянув губы, чтобы были видны все его мелкие острые зубы, процедил:

– За что, земеля, срок тянул?

– За Афган, – спокойно ответил Александр.

В глазах Кишлака сверкнуло злорадство. Он отступил назад и с презрением заявил:

– Я там кровь проливал, а ты увильнул в тюрягу?!

– Мы были студентами и выступили против войны в Афганистане.

– И чего, за это посадили? – пригнувшись, допытывался Кишлак.

– Дали всем по семь лет.

– Это вместо того, чтобы спокойненько отсиживать жопу в институте, ты кайлом махал?

Интонации Кишлака стали менее агрессивными. Видя, что Курганов отвечать не собирается, он мотнул своей белобрысой головой и неожиданно заключил:

– Правильно сделал! Дерьмовая война была. Жалко, что эти брежневы поумирали. Я бы с удовольствием разрядил в них свой АКМ. – И тут же обратился к Цунами: – Но брать новых все равно не рекомендую. Пусть лучше в бизнес прут. А мы их потом пощипаем.

Эта фраза более всего пришлась по душе Курганову, и у него затеплилась мысль, что, возможно, им действительно помогут раскрутиться.

Цунами ничего не ответил. Он наблюдал за реакцией Вениамина и совсем не слушал Кишлака, пока тот не объявил:

– Передай Унгури мои извинения. Остальные пусть расслабятся. Я уезжаю на Багамы отдыхать. Вот уж пожируют тут без меня. – Он собрался уходить, но вдруг резко развернулся и вплотную подошел к Цунами. – Но не надо заблуждаться, Скрипач остается вместо меня, а нервы у него подорваны симфонией Глюка. Поэтому при каждом глюке начинает палить как ненормальный. Скрипач, я прав?!

Скрипач молча проследовал к выходу. Цунами обнял Кишлака, и оба как ни в чем не бывало расцеловались.

– Опасайтесь его, ребята, – предупредил Цунами, когда они остались втроем.

– Уже понял, – в тон ему ответил Веня.

– Галина! Дай нам чего-нибудь выпить, ребята с дороги! – крикнул Цунами и жестом предложил им располагаться на любом из диванов. Сам он предпочитал прогуливаться. Садился редко, вернее, присаживался на короткое время и снова начинал прохаживаться между огромных пальм.

Появилась Галина, катя перед собой целую стойку бара с табуретами и подсобными столиками. Привычно заняла место за стойкой и задорно спросила:

– Ну-ка, народ, заказывайте!

Она так обрадовалась уходу Кишлака, что готова была с удовольствием ухаживать за интеллигентными ребятами.

– Мне армянский и кусочек лимона, а Саше чай покрепче, – оживился Веня.

– И пожрать дай, – крикнул Цунами. После чего обратился к Вене: – Видишь, с какими людьми приходится общаться? Мозгов хватает только, чтобы нажать на гашетку. Сложностей с ними много. Так что вы появились в самый раз. Этот Саша – тот самый, о котором ты рассказывал?

– Да.

– Тогда порядок. Ну и с какими предложениями вы явились?

– Хотим заняться продажей компьютеров, – без подготовки выпалил Веня.

Цунами принял из рук Галины широкий стакан виски со льдом. Задумчиво поколыхал маслянистую жидкость. Поднял стакан над головой и коротко произнес:

– За вас!

Веня тоже выпил. Курганов отхлебнул крепкий чай и с благодарностью посмотрел на Галину. Она подмигнула в ответ, заранее изучив привычки бывших зеков.

– Торговать компьютерами… – медленно повторил Цунами. – Я-то уверен, что тебе надо мозгами торговать, а не железками. Но, пожалуйста, сам выбирай. Не знаю только, чем смогу помочь, в компьютерах я не разбираюсь.

Курганов взглянул на Веню, давая понять, что они пришли не по адресу и лучше этот разговор не продолжать. Но Веня решил довести до конца:

– Нам нужны деньги на раскрутку.

Цунами никак не отреагировал на эту просьбу. Он взял бутерброд с салями и принялся его тщательно пережевывать, запивая виски со льдом. Наступило неловкое молчание. Стало понятно, что Веня допустил бестактность, выложив напрямую про деньги. Курганов искоса наблюдал за Цунами. Этот человек обладал внешностью, которая как бы сама за себя говорила, что с просьбами к нему обращаться бессмысленно. Короткая, аккуратно подстриженная бородка серебристой лентой окаймляла загорелые впалые щеки, придавая вид научного работника. Крупный лоб был открыт. Волосы старательно зачесаны назад. Светлые брови давали простор ясному взгляду глаз. Только светились эти глаза странным голубовато-свинцовым светом, как лампы дневного света. Ответа в них искать было бесполезно. Жесткие губы Цунами, даже складываясь в улыбку, не становились менее напряженными.

Было ясно, что, кроме него, никто не посмеет нарушить молчание. Поэтому безо всякого упрека он объяснил:

– На эту затею никто денег не даст. Слишком банально и неинтересно. А я вообще никогда никому не даю ни копейки. Даже ей. – Он кивнул головой в сторону Галины, которая подтвердила его слова обворожительной улыбкой. – Но всегда готов приближенным ко мне людям подсказать, как следует делать деньги. Если вы готовы последовать моему совету, начнем разговор. Если же не уверены в этом, то еще немного выпьем и расстанемся до ваших лучших времен.

Стало ясно, что пришло время единственного решения. Курганов готов был встать и попрощаться. Он с надеждой смотрел на Веню. Тот отвел взгляд. Цунами понял возникшее смятение в душах гостей, встал и небрежно предложил:

– Вы подзакусите, а я пока пойду переоденусь. Галина, где моя белая шелковая рубашка? Хочу надеть новый однобортный костюм.

Галина выпорхнула из-за стойки бара, и они вместе исчезли в анфиладе арок.

Курганов, не желая более играть роль молчаливого истукана, сказал решительно:

– Пошли отсюда.

– Куда? В дворники? – язвительно спросил Веня.

– А ты хочешь обратно в тюрьму?

Веня стал вдруг серьезным. Его пухлые губы упитанного ангелочка упрямо сжались в красный бутон. Через дымчатые стекла пробился надменный взгляд подслеповатых глаз.

– Только богатая, шикарная жизнь сможет заглушить во мне боль всех четырнадцати лет заключения. Обычная жизнь ни тебе, ни мне не принесет успокоения. Мы свою порцию дерьма съели. Хватит! Либо все, либо ничего. А поскольку ничего у нас уже было, значит, впереди – все! Уходи один. Но учти, второй раз Цунами руку не протянет.

Минут через двадцать, когда Цунами появился перед ними, одетый в элегантный темно-серый костюм и черные кожаные туфли, Курганов сидел, мрачно потупив взор и не находя в себе сил встать и уйти.

– Отлично, – произнес Цунами. Выпил еще виски и, не задавая никаких вопросов, принялся ни с того ни с сего рассказывать о своей жизни: – Первый раз я подзалетел в начале семидесятых. Это было в Ростове-на-Дону. Жил я тогда в Газетном переулке, неподалеку от Театра оперетты, и влюблен был в артистку, которую звали Адель. Для романа понадобились деньги. И какие! Артистку же не пригласишь в пирожковую! Тогда-то и смилостивился надо мной один невзрачный мужичок – собиратель всякой ветхой дряни, как мне тогда казалось. Однажды вечером, когда Адель, смеясь на весь переулок, ушла в компании поклонников в ресторан «Ростов» при гостинице «Дон», этот самый мужичок обнял меня за плечи и сказал простые слова:

– Не желай любви из милости, будь гордым, а гордый человек не бывает нищим…

Я согласился с ним, и он повел меня к себе домой. Тогда впервые я увидел настоящий антиквариат. Глаза разгорелись. Еле совладал с руками, чтобы не заграбастать какую-нибудь диковинную штучку. Там же и получил задание. В ростовском музее краеведения, в витрине, без всякой сигнализации хранились уникальные сокровища – семь фаларов сарматского вождя. Вы-то до сих пор не слыхивали о них…

Веня и Курганов в подтверждение кивнули головами.

– Это – серебряные диски, обтянутые золотыми пластинами. На них изображены всякие животные, но не натурально, а так – черточками. В центре двух больших фаларов выгравированы головы барса, инкрустированные бирюзой. Ну, там глаза, уши, особенно красивы – раскрытые пасти. Во втором веке до нашей эры эти самые фалары украшали сбрую коня.

Больше он мне ничего не сказал. Чтил, падла, Уголовный кодекс. До остального я допер сам. Сходил несколько раз в музей. Прикинул, что к чему. Сплел веревочную лестницу и ночью спустился по ней с крыши шестиэтажного дома на крышу прилегающего к нему музея. Через чердак пробрался внутрь, выдавил стекло в витрине и забрал эти самые фалары. Назад поднялся по веревочной лестнице и чуть не грохнулся. Ощущение на всю жизнь осталось. До сих пор иногда снится, что лечу с этой лестницы вниз.

Цунами налил себе еще виски, бросил кусочек льда и пальцем показал Вениамину, чтобы тот пил коньяк. На Курганова специально не обращал никакого внимания. У того на лице слишком явно отразились все душевные переживания.

– Буду краток. Фалары отдал коллекционеру, а он мне вместо них – два слитка золота и предупредил, чтобы, если вдруг менты на хвост сядут да начнут колоть, разыграл «дурочку», будто я содрал с фаларов золото и переплавил его. – Цунами вдруг громко расхохотался, очевидно, вспоминая, каким дураком он тогда был. Выпил виски и продолжил: – Менты меня взяли через три дня. Сейчас-то я понимаю, что по наводке того самого коллекционера. А тогда, сидя в КПЗ, голову ломал, поражаясь, как они на меня вышли. Ну, остальное вам ясно… Так вот, коллекционера этого я не замочил, не сдал, а с первого же дня, как очутился на свободе, стал незримо опекать. Он, бедняга, и не знает, сколько туч над его головой я разогнал. За двадцать лет раз пять на него собирались наезжать. Зато теперь богаче коллекционера в России нету. Пришла пора изымать ценности. Живет он в Москве, так что далеко ходить не придется. Для начала мне нужны фалары. Как воспоминание о юности. Ну и еще кое-какие мелочи. Все сразу взять не удастся. Да и не имеет смысла. Нужно постепенно. Пусть знает, что в любой момент могут прийти и без шума взять. Постоянный страх – самая простая и эффективная пытка. Он ее заслужил… – Цунами посмотрел на Вениамина и, больше ни слова не говоря, протянул ему руку. – Рад был видеть тебя. Время покажет, насколько мы с тобой поняли друг друга, – после чего повернулся и скрылся между пальмами за перегородками и арками.

В бесконечном потоке машин, извергающих густые выхлопные газы, отчего все вокруг казалось ирреальным, по Садовому кольцу в сторону Каланчевки мчался синий «мерседес-190». Рядом с водителем, выполнявшим заодно роли телохранителя, лакея, массажиста и доверенного лица и носящего звучное имя – Али, восседала Инесса – жена заместителя начальника ФСБ по Москве и Московской области. Эта дама пользовалась в столице широкой известностью. Многие искали ее расположения, мечтали с ней познакомиться, набивались в дружбу. Но она была предельно избирательна. Среди ее многочисленных подруг и поклонников не было ни одного человека без положения, связей или, на худой конец, без солидного капитала в западных банках. Вела она рассеянную, светско-богемную жизнь, возможную лишь в России, и бесконечно скучала, особенно в компании своего мужа – генерал-лейтенанта Манукалова. Ему недавно исполнилось сорок три года, и Александр Сергеевич считался одним из самых карьерных офицеров ельцинского правления. Многие предрекали ему кресло председателя. Не случайно он находился в самых тесных дружеских отношениях со всеми фаворитами президента.

Инесса Геннадиевна торопилась в салон красоты, открытый ею для дам самого «высшего общества». Сегодня ожидался наплыв клиенток, так как просочилась информация, что бывший полковник КГБ, а ныне руководитель в аппарате президента Геннадий Владимирович Столетов решил бросить жену Василису Георгиевну, с которой прожил тридцать лет. В скандале замешана какая-то молодая журналистка…

Инесса сгорала от нетерпения разобраться в ситуации, а заодно наглядно продемонстрировать своим товаркам всю бесправность их нынешнего положения. Она давно пыталась сколотить дамский коллектив, способный постоять за себя, но дальше бесконечных разговоров дело не шло. И вот – наглядный пример, что называется, для самых тупых.

«Мерседес» проскочил мост над Самотекой, и со стороны кинотеатра «Форум» внимание Инессы привлекла витрина новенького, сверкающего тонированными стеклами и металлической отделкой магазина, возле которого сновали рабочие, заканчивающие внутренний ремонт помещения.

– Это что за пердимонокль! – закричала она. – Кто позволил?! Али, лениво повернув голову, взглянул на оставшийся сзади магазин.

– Ничего особенного. Двое ребят недавно «откинулись» и решили открыть компьютерный центр. Судя по всему, встали на крутые бабки – иных сюда не пустят.

– Плевать мне на твоих ребят! – не унималась Инесса. – Я обещала это место дочке Майки Зарубиной под цветочный магазин…

– Что ж теперь делать? – миролюбиво возразил Али. Ему была известна страсть хозяйки влезать куда надо и не надо.

– Что делать? И он еще спрашивает? – Инесса повернула к нему искаженное злостью круглое лицо с ярко накрашенными глазами. – Гнать оттуда! И немедленно! Чтобы завтра же их духа там не было. Ты понял?

– Понял…

– Нет, ты понял? – Ее капризные маленькие губки были похожи на кратер вулкана с запекшейся по краям лавой. – Прикажешь людей на улицу выгонять? – Али понимал, что подобные действия чреваты в дальнейшем неминуемыми разборками.

– Прикажу. Завтра же! Нет, сегодня. Чтобы никому не повадно было! До трех вокзалов никто не смеет без моего ведома вселяться. Достаточно, что нас вышибли с Таганки. Ишь, подонки, втихаря решили. Держат меня за полную дуру! Сегодня же пошли туда людей. Завтра перед Шереметьевом специально провезешь меня здесь… проверю. Ты понял?

– Чего уж не понять, – буркнул Али.

– Нет, ты посмотри на него! Он еще и не доволен? Может, это твои люди? А?

Али, зная вздорный характер Инессы, понимал, что убеждать ее бессмысленно. Уж коль она себе втемяшила что-то в голову, то не успокоится. Но и самому лезть в это дело не хотелось.

– Чего ты завелась? Мои все дальше Киевского нос не суют. Хочешь громить магазин, попроси хозяина вызвать ОМОН, лучше, когда власть этим занимается, – предложил Али, заведомо зная, что тот в просьбе не откажет.

Инесса вцепилась ему в плечо цепкими пальчиками с длинными ногтями. Она готова была растерзать телохранителя. И только кожаная куртка спасла его от экзекуции.

– Ах ты подлец! Морда твоя азиатская! А ну, вылезай отсюда! Сам пойдешь их вышвыривать!

Машина, сделав несколько зигзагов и распугав ехавшие рядом «жигуленки», затормозила у бровки. Али, ни слова не говоря, вылез, сплюнул на асфальт и, нагнувшись, предупредил Инессу:

– Я это сделаю. Но, похоже, ты вляпаешься по самые уши, и даже я не спасу тебя!

Валяй, валяй, – даже не глядя в его сторону, крикнула Инесса, перелезая на водительское место.

Машина резко рванулась вперед, заглохла, дернулась несколько раз и только после этого плавно набрала скорость. Али снова сплюнул и, посмотрев ей вслед, беззлобно заключил:

– Дура баба!

Веня и Курганов тупо шли по набережной Яузы мимо мальчишек с полными ведрами воды в ожидании богатых клиентов иномарок, мимо задумчивых рыбаков, уставившихся в отсвечивающую мазутными пятнами непроницаемую реку, мимо собранного в кучи мусора и разлагающихся трупов сбитых машинами собак. Весна в этом году выдалась внезапная и жаркая. Снег стаял еще в марте, и Москва превратилась в помойку, обнажив накопленные за зиму отбросы многомиллионного города. Казалось, что только-только закончилась изнурительная бесконечная война и на развороченные улицы еще не вступили санитары. Курганов внезапно остановился.

– Не могу. Гнусно здесь. Лучше уеду!

– Куда?

– Все равно.

– Когда все равно, лучше никуда не ехать, – резонно заметил Веня.

Курганов остановился возле горбатого моста через Яузу и, пользуясь тем, что вблизи не было ни одной живой души, торопливо принялся объяснять:

– Когда после побега нас развели по разным зонам, я попал под Чупу. Поначалу было совсем хреново, но потом прибился к двум поморам. Они сидели за убийство рыбинспектора. Оба были отъявленные браконьеры, и слава о них шла по всему Белому морю. Два простых мужика, ничего не знающих, кроме своих заколов, тоней и морских отливов. У них-то я и набрался мудрости. Простой, житейской. Они и в убийстве не раскаивались. Объясняли просто. Рыбинспекторы обычно забирали рыбу, иногда штраф выписывали. А этот взял и порезал сетки. А как помору содержать семью, если он остался без сетки? Вот за это мужика и пристрелили. Все просто. Закон природы. Их и осуждать за это нельзя…

– Мне-то это все к чему? – устало спросил Веня, которого начинало раздражать пресловутое российское самокопание.

– Я про себя… – нервно ответил Курганов. Он должен был выговориться, и перебивать его не имело смысла. – Кум доверял им полностью, отпускал в морс. Они ловили ему семгу. Под собственное честное слово стали брать и меня. Однажды я спросил у Парома, что он будет делать, когда вернется домой. «Рыбу ловить», – ответил он просто. Понимаешь? Тюрьма, зона, конвой – лишь затмение жизни. А сама жизнь заключается в наших самых простых действиях.

– Согласен! Они будут рыбу ловить, а ты-то что делать? – не выдержал Веня.

– Если бы знать! Порой так хочется напиться, но если запью, то уж навсегда.

– Может, лучше пей. Мне твоя помощь не нужна. Я и сам этого фраера разделаю под орех. Деньги, в разумных дозах, тебе по дружбе гарантирую, так что забей на все и гуди, пока душа принимает.

– А потом? – с каким-то детским испугом спросил Курганов.

– Помнишь: «Постель была расстелена, и ты была растерянна, и повторяла шепотом: „А что потом, а что потом?“

Курганов слабо улыбнулся и вдруг в тон Вене продолжил:

– Мы ведь переиначивали: «И повторяла шепотом: „Любимый, жопа там!“

– Вот в этой-то жопе ты и окажешься.

Взгляд Курганова просветлел. На него дохнуло дыханием той беззаботной молодости, в которой они с Венькой никогда не расставались и готовы были бросаться с головой в любую авантюру.

– А ты действительно согласен оплачивать мое пьянство? – с удивлением произнес он.

Веня рассмеялся. Он почувствовал, что Курганов не способен противостоять юмору. Есть такие люди с мрачным взглядом на жизнь, с которыми бесполезно спорить. Но, лишенные чувства юмора, теряются от удачной шутки и становятся совершенно беспомощными. К этой категории относился и его друг. Да и всегда был таким, просто Веня забыл о его занудстве.

– Поить тебя не сложнее, чем лошадь. Так что можешь рассчитывать.

Курганов облокотился о чугунные перила и пристально стал вглядываться в тяжелую, почти недвижимую воду.

– А ты не едешь к папе-профессору на полное довольствие? В Америке тебя примут как борца с коммунизмом.

– Там сейчас таких борцов невпроворот. Нет. Я стану тем, кем меня заставили стать. Страна хотела получить преступника, а получит высококлассного специалиста! Я приеду в Америку просто богатым человеком. Думаю, уважения будет больше, чем к борцам, сидящим на восьмой программе.

К господину Качуевскому они направились вместе. Перед этим Веня через оставшихся пока в Москве друзей своего отца выяснил, как найти известного коллекционера, а заодно узнал многое из его биографии. Начинал Качуевский с торговли ладаном. Пользуясь удостоверением ветерана войны, гонял автотуристом в Польшу и закупал там по дешевке ладан – рублей по двадцать за килограмм, а потом вез через границу под видом лечебной смолы для несуществующих солдатских ран. Попы за заграничный ладан отваливали по восемьдесят рубчиков. Качуевский оказывался в большом наваре. Ну а потом в ход пошла церковная утварь и чуть позже – антиквариат.

Качуевский любил вращаться в профессорской среде. Поэтому фамилия уехавшего в Штаты светилы науки, связанной с биохимическим синтезом, Аксельрода была у него на слуху.

Коллекционер с удовольствием согласился встретиться с сыном профессора.

Веня оговорил присутствие друга. Задача Курганову выпала непростая. Он должен был разыграть из себя громилу, способного раскаленным утюгом проутюжить изнеженный живот коллекционера.

Качуевский жил в высотном доме на Котельнической набережной, почти все подъезды которого были заняты гостиницей и офисами. В огромных парадных холлах гулко звучали шаги. В квартирном отсеке ощущалось запустение. Штукатурка и лепнина с потолков обваливались. Мраморные полы давно никто не мыл. В таких интерьерах запросто можно было снимать гангстерский фильм. Никаких консьержек не было. Одинокие лифты, казалось, увозили людей куда-то на другие планеты. Послонявшись по подъездам, Аксельрод и Курганов наконец попали в нужный. Поднялись на двенадцатый этаж и остановились возле двери-сейфа.

Качуевский был предупрежден звонком по телефону, поэтому открыл сразу. В дверях возник сухонький лысенький человек, слишком маленький для такого помпезного дома.

– Господин Аксельрод? – спросил он заискивающим тоном, словно увидел оперативника МУРа.

– Да. И господин Курганов, – с достоинством представил товарища Вениамин.

Качуевский впустил их в полутемный коридор и быстро захлопнул дверь, долго возясь с замками и задвижками. Потом засеменил в комнату.

Веня и Курганов двинулись за ним и чуть не ахнули, когда их взору открылись богатства, развешанные по стенам залы. Качуевский предложил гостям сесть за стол черного дерева, инкрустированный перламутром, а сам облокотился на буль такого же цвета и с все той же заискивающей улыбкой поинтересовался:

– Как ваш папа чувствует себя в Америке?

– Такой ученый, как мой отец, везде чувствует себя хорошо, если только ему дают возможность заниматься наукой.

– Да, да… я понимаю, – согласился Качуевский и, решив, что церемония знакомства состоялась, резко спросил: – Какие дороги вас привели ко мне? Я ведь предупредил, что больше ничего не покупаю и не меняю.

Веня не спеша осмотрелся, солидно, не спрашивая позволения хозяина, закурил сигару и поперхнулся дымом, заметив окаменело-звериное выражение лица Курганова. Откашлявшись, он сообщил:

– Сейчас в Америку собирается на ПМЖ один очень уважаемый человек. У него есть «окно» на таможне, поэтому он хочет приобрести кое-какие ценности. Мне подсказали, что все лучшее в Москве сосредоточено у вас.

– Ошибаетесь, все лучшее – в Третьяковке, – поправил его Качуевский. И, стараясь не глядеть на Курганова, предложил:

– Не будем тратить время на комплименты. У меня действительно есть, что продать. Но это все стоит – ой-ей-ей. К примеру… – Он мастерским движением руки вытащил из буля небольшую иконку. – Византия, одиннадцатый век. Купил у одной старушки, не поверите, за двадцать пять рублей. Только тогда на ней был изображен не Иисус, а Варвара-великомученица… – Качуевский окинул молодых людей взглядом знатока, уверенного в своем превосходстве перед неофитами. – И представьте – отмыл. Пришлось снимать четыре слоя. Под великомученицей оказался Николай-угодник, а под ним – архангел Гавриил. Сейчас эта штучка на сто тысяч зеленых потянет.

– Мой клиент не торгуется. Его цены не интересуют, – очень важно заметил Вениамин.

Качуевский опять растянул губы в подобострастной улыбочке и возразил:

– Так не бывает. Поверьте мне, молодой человек. Ваш клиент либо блефует, либо опасно заблуждается. Для продолжения разговора я хотел бы знать – кто он?

Курганов, не вникая в разговор, скользил взглядом по иконам, развешанным на стене. Воспользовавшись паузой, показал пальцем и спросил:

– А на этой доске кто?

Качуевский вздрогнул. Слишком страшно было признаваться этому мордовороту, что перед ним висят подлинники Рублева, Феофана Грека, Дионисия, преподобного Алимпия и Симона Ушакова.

– Это все – рабы божие, – пробормотал он и, желая поскорее закончить торг, наклонился к Вене и прошептал: – Есть панагия и платиновый крест с бриллиантами. Недавно у вдовы великочтимого старца приобрел. Вещь бесценная. Отдам тысяч за семьсот, только чтобы не держать дома.

Вениамин встал и, прохаживаясь возле горки, забитой фарфоровыми статуэтками XVIII века, как бы невзначай спросил о фаларах.

Сморщенное гололобое лицо Качуевского вытянулось. Он торопливо перебил:

– Вас кто-то разыграл. Да, лет тридцать назад было сообщение, будто археологи нашли нечто подобное, но потом эти фалары исчезли. Кажется, преступник их успел переплавить.

– Да. Эту версию вы ему сами подсказали… – Веня резко развернулся к Качуевскому и пустил ему прямо в лицо струю дыма.

Качуевский не закашлялся. Скорее как-то сморщился, скукожился и стал похож на плохо сохранившуюся мумию.

– Я вас не понимаю… – промямлил он и с ужасом посмотрел на Курганова, который, услышав эти слова, многозначительно повел своим мощным подбородком и оскалил гнилые редкие зубы.

Веня неторопливо, избегая жаргонных словечек, поведал коллекционеру всю историю исчезновения фаларов и закончил рассказ вполне эффектным оборотом:

– Вам, любезный Николай Афанасьевич, казалось, что вы – владелец всех этих сокровищ? Ничуть не бывало. Все эти годы вы были всего-навсего сторожем, каптерщиком…

– Я вам не верю! – взвизгнул Качуевский. – Убирайтесь прочь!

– Пожалуйста, – согласился Веня. Подошел к нему и добавил: – Уйду я один. А он останется. Я ведь приглашен как эксперт, а разбираться с вами будет Курган.

– Ошибаешься! – жадность в Качуевском пересилила страх. – Ни один из вас просто так из квартиры не выйдет. Думаете, старик совсем лох? Как бы не так! Квартира – на сигнализации. Если в течение часа я не подтверждаю своего присутствия, сюда выезжает наряд милиции. А мы сидим ровно пятьдесят минут. Так что милости прошу – вон из моего дома! Иначе придется проследовать в милицию.

– Ты кого, козел парашный, вздумал пугать милицией? – взорвался Курганов. – Меня прислал сюда самый крупный «авторитет» в Москве – Цунами!

Качуевский от испуга лишился сил и буквально повалился на плетеный стул.

– Цунами… – прошептал он. – Неужели это тот самый мальчишка, который украл сарматские фалары?

Веня был очень недоволен, что Курганов смял всю игру, испугавшись милиции, но теперь приходилось действовать в открытую.

– Слушай, старик. Благодаря тебе Цунами тянул первый срок. Теперь он – хозяин, а ты – раб. Много лет он позволял тебе накапливать сокровища. Пришла пора расплачиваться. Каждый месяц твоей вонючей жизни ты будешь покупать, передавая вот ему, – он кивнул в сторону Курганова, – одну ценную вещицу. Но не продешеви. Я ведь понимаю толк во всех этих досках.

– Почему бы ему не забрать сразу все… – не сказал, а скорее выдохнул Качуевский, окончательно поняв, что его загнали в ловушку.

– Замочить тебя большого труда не составляет. – Решил успокоить его Веня. – Но за эти годы ты стал слишком крупной фигурой среди коллекционеров. Кому нужен этот шум? А потом, большинство вещей уже находятся в музейных каталогах. Начнутся поиски, почти все вещи засвечены. А так никто никакой бучи поднимать не станет. Я думаю, что если отдавать в месяц по вещи, то лет десять ты еще проскрипишь, старая калоша.

Качуевский с трудом встал, словно ученик перед учителем.

– Надеюсь, фалары потянут на семь месяцев?

– Они вообще не в счет. Это твой должок. Гони их сразу. Курганов вскочил и схватил Качуевского за шею.

– Ты все понял, падла?!

– Понял. Но сначала я должен отключить сигнализацию, – промямлил Качуевский. Потом посмотрел на Веню. – У вас такой благородный и знаменитый отец… – И, театрально вздохнув, вышел в полутемный коридор.

Устроившей несколько аварийных ситуаций Инессе все-таки удалось невредимой добраться до своего салона. Чтобы быть более точным, следует отметить, что салон этот оформлен был на одну из ее институтских подруг, ничем не примечательную «серую мышь», работавшую ранее ученым секретарем факультета в MГУ.

Салон располагался на Сретенке, в одном из двухэтажных особняков, полностью реконструированном и приспособленном для самых изысканных капризов его посетительниц. Назывался он замысловато: «Мадам Леже». В честь русской жены знаменитого французского художника, дача которой в Переделкине теперь принадлежала другому знаменитому художнику. Однако абсолютное большинство посетительниц были уверены, что «Мадам Леже» почти то же, что «Вдова Клико» или «Ив Роше».

Когда Инесса, стремительно миновав двух охранников, поднялась по лестнице на второй этаж, в холле уже переговаривались вполголоса несколько дам. Среди них пышными формами выделялась Алла Константиновна, самая знатная посетительница. Жена вице-премьера правительства – Олега Даниловича Суховея. Почти каждую фразу она начинала следующим пассажем: «Не при Олеге Даниловиче будет сказано…» Рядом на пуфике сидела молодая девица и ловила каждое ее слово. Ирина была всего лишь дочерью председателя Бюджетной комиссии парламента. Чуть подальше, словно баба на чайнике, восседала в нескольких кофтах и широких белых штанах, заправленных в сапожки, вдова известного кинорежиссера, умершего недавно на съемках многосерийного фильма в Голландии. Там у него остались большие деньги, которые пока никак не удается оформить на вдову. К ней-то первой и обратилась Инесса:

– Майя, дорогая! Представляешь, какой ужас! Магазин, обещанный твоей дочери, заняли какие-то мерзавцы. Но завтра их уже там не будет. Пусть Маринка быстро все оформляет.

Вдова глубоко вздохнула, давая понять, что ответственности за дочь не несет, и вяло, с издевкой ответила:

– Она уже третий день из койки не вылезает. В доме новый жених завелся.

– Мое дело предупредить, – на ходу бросила Инесса и, забыв о вдове, устремилась к Алле Константиновне. – Дорогая, как я рада.

Они расцеловались. Вернее, приложились щеками, чтобы не испачкаться в помаде. Инесса шепнула на ухо жене вице-премьера:

– Ты уже слышала? Несчастье-то какое! Из-за какой-то шлюхи…

Сидевшая на пуфике Ирина вытянулась как струна и превратилась в слух. Инесса заметила это и увлекла Аллу Константиновну в бар. Там сама налила два кофе и все еще шепотом продолжила:

– Просто невероятно, от каких же мудаков мы порой зависим. Бедная Василиса, ей ведь уже под шестьдесят.

– Пятьдесят четыре, – уточнила Алла Константиновна. В свои тридцать девять она не считала необходимым скрывать дамский возраст.

– Ну, все равно. Отдала ему молодость, красоту. А сколько сделала? Хрен бы Столетов стал полковником, если бы не ее романчик с Цвигуном…

– Да вроде ж не было между ними… – Алла Константиновна всегда пугалась звучащих всуе известных фамилий.

Инесса прикусила язычок и перешла к главному:

– Ой, Алла, смотри, что получается. Столько лет вместе, а в результате? По разводу она ничего не получит. Разве что квартиру. Раньше мужики парткома боялись. Ни о каких разводах и помыслить не могли. Тем самым жены имели социальные гарантии. А теперь?

Алла Константиновна раздраженно приподняла пухлые щеки, почти заслонившие маленькие, проницательные глазки, так как сама не раз задумывалась о несправедливости законодательства. Живешь-живешь с мужем, вкладываешь в него всю душу, помогаешь карабкаться наверх и боишься, что, достигнув вершин, он перескочит к другой. Пока Суховей вроде бы поводов не давал, но вокруг него давно снуют всякие секретарши, референтши и переводчицы. Не ровен час – случится, как у Столетовых.

– Придется самим о себе позаботиться, – продолжала Инесса, довольная реакцией Аллы Константиновны на ее слова. – Это ведь только кажется, что мы ничего не можем. Представь, какие у нас связи!

– Ой, нет! Я от этого далека. Еще когда в институте Олега выдвинули на завкафедрой, я зареклась лезть в его дела, – слукавила Алла Константиновна, поскольку вокруг только и говорили о том, что Суховей советуется с ней по всем вопросам.

Разговор пришлось прервать, поскольку в баре появилась неожиданная гостья – Тамара, жена Сергея Янчуковского, представлявшего в ранге посла Россию в международной организации.

– Какие люди! – приветливо распростерла объятия Инесса и тут же крикнула: – Ляля, угощай дам!

Пока женщины обменивались приветственными поцелуйчиками, та самая «серая мышь», возведенная Инессой в ранг хозяйки салона, встала за стойку бара. Вообще в салоне прислуги никакой не было. Все держалось на плечах Ляли. Инесса ужасно боялась утечки информации, поэтому в холл и бар никогда не допускался обслуживающий персонал. Массажистки, косметички, парикмахерши, маникюрши, визажистки, инструкторы по бодибилдингу и шейпингу находились на первом этаже особняка, с отдельным входом со двора.

Ляля знала вкусы своих дорогих посетительниц. На подносе подала три фужера с шампанским, незаметно подлив в фужер Инессы немного французского коньяка.

– Почему грустные глазки? – беря свой фужер, поинтересовалась Инесса, глядя на Тамару.

Та ответила не сразу. Шампанское лишь пригубила. Было ясно, что ее больше интересует общение с Аллой Константиновной. Но Инесса не собиралась отпускать бразды правления на своей территории.

– Давай выкладывай, пока народ не привалил.

Тамара постаралась придать своему маленькому, испещренному пороками личику невинное выражение и пожаловалась:

– По Европе упорный слух гуляет, что вот-вот Андрея отправят в отставку. Я в ужасе. У Сережи руки трясутся. Он же из его команды. Новый министр перетряхнет весь МИД. Никто не удержится. Это раньше трудоустраивали. Начнется время безработных послов. А жить на что? Зарплаты посла хватает только на оплату колледжа для дочери. Коммерцией ему по статусу заниматься нельзя. Предложений выгодных много, но мы от всего отказываемся… – Тамара пустила одну слезинку, аккуратно сбежавшую по щеке. – Неужели Андрея снимут? Алла Константиновна, он ведь такой потрясающий дипломат!

Некоторые вопросы внешней политики входили в компетенцию Суховея, поэтому, загадочно улыбнувшись, Алла Константиновна наставительно заметила:

– Служить надо не Андрею, милочка, а России и ее президенту. Не знаю, как у вас в Европе, а у нас никто никуда не собирается.

Тамара хищно улыбнулась. Ее слишком большой рот с крупными зубами абсолютно не сочетался с маленькими глазками, напряженно выглядывавшими из-под низкого лобика. Такое же несоответствие наблюдалось и во всей фигуре. Покатые плечи и полные руки принадлежали даме, любящей большое декольте и тяжелые бриллиантовые колье, а узкие бедра с оттопыренной попкой подходили скорее девчонке, любящей кататься на мотоциклах.

– Значит, тревога ложная?

– Все ходим под Богом, – заключила Инесса, – вон Василису Георгиевну Столетов бросил ради какой-то журналистки.

– Это который из аппарата президента?

– Он самый.

– И что ж? Никакой управы? – насторожилась Тамара. О своем после она точно знала, что в ее отсутствие он спит с секретаршей. Но как-то и в голову не приходило относиться к этому серьезно.

– Какая нынче управа? – вздохнула Алла Константиновна, подумав о чем-то своем, сокровенном.

К стойке подбежала совсем новая подружка Инессы – Галина, жена германского миллионера, так, во всяком случае, считалось среди российских предпринимателей. Ездила она на шестисотом «мерседесе» с шофером и одевалась только в самых роскошных магазинах Европы. Когда-то, давно, была балериной и поэтому до сих пор обладала уникальной фигурой. В зависимости от настроения умела выглядеть то совсем девчонкой, то старенькой девушкой. Мужчины же, не обладавшие наметанным женским глазом, принимали ее за женщину без возраста, благо одевалась она элегантно, но с вызовом.

– Галина, ты не забыла, что мы с тобой завтра летим на Лазурное побережье? – громко спросила Инесса.

– Покупаться в море? – завистливо оживилась Тамара.

– Возможно, – не стала уточнять Инесса, поскольку, кроме Тамары, все знали о ее страсти к рулетке.

Галина весело зааплодировала, произнесла свое любимое словечко: «Зупер!» – и бодро продолжила:

– А я принесла вам на пробу целый набор кремов потрясающей японской фирмы «Шашейда»! Самые роскошные дамы в Европе без ума от этой косметики. Зупер!

В холле раздались вздохи-охи. Это означало, что пришла Василиса Георгиевна. Инесса направилась к ней навстречу со словами искреннего сочувствия:

– Дорогая, мы уже все знаем. Какой ужас! Какой подонок!

Василиса Георгиевна, высокая, сухая женщина, любительница большого тенниса и морского загара, обвела всех грустным взором и тихо подтвердила:

– Да, мы с Геннадием Владимировичем расстались. Можете представить – с чем я осталась? Квартира, требующая ремонта, и четырехлетняя «шестерка».

– А дача?

– Там теперь живет другая хозяйка.

– Журналистка? – выпалила Тамара.

– Девочки… – голосом классной дамы пропела Алла Константиновна.

Появившаяся вслед за Василисой Георгиевной Майя Зарубина, трясясь от негодования и желая вступиться за поруганную женскую долю, начала без прелюдии:

– Что же это получается?! На кой хрен такая демократия? Таких женщин оставлять без средств к существованию? Настоящее варварство!

После ее слов все дамы заговорили в один голос. Обтянутые золотистым шелком стены бара содрогались от возмущенных возгласов и призывов к всевидящему Божьему оку.

Александр Курганов развил кипучую энергию и с утра до ночи пропадал в магазине, наблюдая за перестройкой помещения. Он, как настоящий прораб, вникал во все тонкости, высчитывал каждый освобождающийся квадратный метр площади, настаивая, чтобы салон был как можно просторнее. На длинном канцелярском, перемазанном краской столе валялась кипа каталогов с офисной мебелью и вариантами дизайна. От угрюмой апатии Курганова не осталось и следа. Он почувствовал вкус к жизни. Самое страшное осталось позади. Цунами выслушал их рассказ вполуха, лаская руками принесенные фалары, которые погрузили его в воспоминания молодости и на некоторое время размягчили закованное в обручи воли сердце. Веня и Курганов долго спорили – надо или не надо говорить Цунами о том, что коллекционеру было произнесено его имя. И пришли к выводу, что лучше ничего не утаивать. Эта информация заставила Цунами оторваться от созерцания фаларов. Он окатил приятелей мертвенным взглядом стеклянных зрачков. Тут впервые с ужасом они увидели этот ничего не выражающий взгляд, как будто сами заглянули в бесцветную стеклянную бездну. Его оказалось достаточно, чтобы оценить всю глупость содеянного.

Ни один человек не сталкивался с этим взглядом дважды. Он являлся приговором, не подлежащим обжалованию.

Но, должно быть, слишком давно Цунами мечтал о встрече с фаларами, поэтому, ничего не сказав, опустил глаза, отложил драгоценные диски и протянул Вениамину карточку с названием столичного банка.

– Езжайте туда, там получите ссуду на вашу затею. Помещение вам определено на Садовом кольце, сбоку от кинотеатра «Форум». Увидите заколоченное здание. Возле него сегодня в шесть вечера вас будет ждать человек со всеми документами. С завтрашнего дня можете начинать ремонт.

Веня и Курганов переглянулись, словно ожидая друг от друга подсказки, какими словами лучше благодарить Цунами. Но Цунами, не поднимая головы, сам пришел им на помощь.

– Нечего благодарить за работу. Идите. Мне вы больше не интересны.

Понурив головы, они вышли и только на улице позволили себе вздохнуть полной грудью.

– Кажется, пронесло… – выдохнул Веня.

– Проскочили, – буркнул Курганов, понимая, что был на волосок от гибели.

Сейчас, с головой погрузившись в ремонт, он несколько оправился от взгляда Цунами, постоянно убеждая себя, что больше им встречаться не придется. С криминалом было завязано навсегда, по крайней мере Курганов был в этом категорически уверен. Веня не возвращался к разговорам о коллекционере. Крутился по Москве в поисках фирм—поставщиков компьютеров. Вместе они встречались лишь поздно вечером, когда рабочие уже уходили. Пили чай с бутербродами и строили планы. В банке им выдали льготный долговременный кредит. Вениамин первым делом купил машину – подержанную «БМВ-318» белого цвета. Он уже успел прописаться в двухкомнатной квартире, оставленной ему родителями. Курганов жил на диванчике, прямо в магазине. С отцом больше не общался и домой возвращаться не собирался.

– Как тебе фасад? – поинтересовался он.

– Класс! – по достоинству оценил Веня. – И клево, что внутри уже чисто.

– Да, заставил их все тут разобрать. Ни на кого положиться нельзя, – принялся жаловаться Курганов. – Такие деньги платим, и все равно – нужен глаз да глаз. Ты бы подождал с компьютерами.

– Невозможно. Завтра завезу восемьдесят штук. В основном «Ноутбуки». Ими сейчас торговать выгоднее. В совке появился вкус к портативным компьютерам. Правда, меня уговорили взять несколько айбиэмовских. Дорогие, сволочи. Но мы их запарим в одну расчетную фирму. Так что скоро купишь себе, Курган, хату и займешься снова ремонтом. Мысли о собственной квартире были для Курганова слаще и соблазнительнее, чем мечты о самых прекрасных женщинах.

Веня выпил полстакана коньяку и закурил сигару.

– Смотри, нарвешься на ментов, – предупредил Курганов.

– Тот в ответ капризно собрал свои пухлые губы в бутон и надменно заявил:

– Жить следует с шиком. Остановит, дам сотенную и дальше. Я ведь даже права не купил. Чего зря деньги тратить?

Посидев еще немного и с наслаждением обсудив скорое открытие магазина, Веня уехал, предупредив, что машина с техникой прибудет в десять утра. Курганов долго еще слонялся по залитому светом помещению, представляя себе, как все будет здорово. Потом, не раздеваясь, завалился на кушетку, стоящую в подсобной комнате.

Утром пришла машина, и двое парней принялись за активную разгрузку. Они ставили компьютеры в коробках на стеллажи, не обращая внимания на рабочих, которые заканчивали покраску водоэмульсионкой подсобных помещений.

Из-за суеты, царящей в магазине, Курганов поначалу не сообразил, что происходит нечто невообразимое. Несколько молодых ребят в кожаных черных куртках залезли в кузов и принялись сбрасывать коробки с компьютерами прямо на тротуар. Первыми возмутились представители фирмы и тут же схлопотали по физиономии, да так, что попадали на асфальт рядом с коробками.

В бешенстве Курганов выскочил из магазина. Кто-то схватил его сзади и заломил за спину руки.

– Не нарывайся, – предупредил его второй. – Это вам за то, чтобы не лезли, куда не следует.

Ребята в куртках, полностью «разгрузив» машину, достали пневматические стальные дубинки и принялись громить технику, уже расставленную на стеллажах. У Курганова на глазах они превратили в груду металла всю партию товара. После этого принялись варварски уничтожать магазин.

Зазвенели зеркальные окна витрин. Внутри вспыхнул пожар, языки пламени мгновенно распространились по лужам разлитого парнями бензина.

Через несколько минут все было закончено. Курганова для острастки ударили разок по затылку. Он потерял сознание. Парни беспрепятственно сели в поджидавший джип «ниссан-патрол» и на глазах ошарашенных рабочих исчезли. А спустя минут сорок появились пожарные и милиция.

Александр Сергеевич Манукалов по природе своей был «жаворонком». Просыпался в пять часов утра и уже не мог заснуть. Эти ранние утренние часы использовал для спорта. В его домашнем кабинете, кроме письменного стола и книжных шкафов за ним, стояли различные тренажеры, а на полу – толстый, плетенный из веревок ковер.

Первым делом он, независимо от времени года, открывал настежь окна и начинал зарядку под тихий, но энергичный голос инструктора, записанный на магнитофон. Потом ложился спиной на тренажер и принимался качать мышцы. Для своего возраста он находился в прекрасной спортивной форме. О нем с уверенностью можно было сказать – мужчина в расцвете сил. Роста был среднего, немного не дотянул до метра восьмидесяти. С узкими крепкими бедрами, мощным торсом и широкой грудной клеткой. Облик несколько портила наметившаяся плешь, отчетливо проглядывавшая через поредевшие жесткие черные волосы. Поэтому Александру Сергеевичу приходилось несколько задирать голову, что многими расценивалось как проявление заносчивости. Но открытый, ясный взгляд всегда внимательных глаз скрашивал это впечатление. К тому же внешность Манукалова частенько вводила в заблуждение людей, уверявших себя, что где-то они его уже видели. Секрет был прост – Александр Сергеевич походил на многочисленные портреты целеустремленных комсомольцев, еще недавно глядевших на город с плакатов наглядной партийной агитации.

Карьера Манукалова началась после августовского путча; Он был одним из немногих офицеров КГБ, бросившихся на защиту Белого дома. Помогло то, что он находился на больничном. Первым его заметил приближенный к Ельцину полковник, и, неожиданно для себя, Манукалов оказался с автоматом в руках в самом главном кабинете. Отступать было поздно, и поэтому по-русски решил положиться на авось – куда кривая вывезет. Кривая вывезла наверх. Теперь Александр Сергеевич являлся одним из самых ярых приверженцев демократии и мучился единственным глобальным вопросом – что с ним будет, когда вся эта демократия рухнет.

С Инессой они жили двенадцать лет. Особых радостей семейная жизнь не приносила. Сказывалась нелюбовь к нему Инессы. Поэтому до сих пор, несмотря на его уговоры, она не родила. Александр Сергеевич, сухой и сдержанный в общении с людьми, не мог совладать со своими чувствами к жене. И продолжал любить ее, уже потеряв надежду на взаимность. У Инессы был тяжелый, вздорный характер. В последнее время еще и пристрастилась к рулетке. В Москве Манукалов запретил ей появляться в казино. Так она стала летать в Монте-Карло и Баден-Баден. Манукалову пришлось отступить после выдвинутого женой аргумента – если нельзя играть, тогда она заведет любовника. А этого Александр Сергеевич боялся больше всего на свете. Даже держал специального человека, который отслеживал зарубежные вояжи жены и детально докладывал ему о каждом ее шаге.

Поэтому, когда в начале седьмого в кабинет зашла Инесса и объявила о своем отлете на Лазурный берег, он не приподнялся с тренажера и продолжил монотонное упражнение с отягощением.

– Со мной летит Галина, я тебе рассказывала о ней. Жена немецкого миллионера, бывшая наша балерина. Кроме того, хочу прицениться к виллам в Сан-Тропе. Говорят, после того, как там поселилась Брижит Бардо, цены безумно подскочили.

– У тебя есть деньги на покупку? – без всяких эмоций поинтересовался Манукалов.

– Когда-то же мне повезет в рулетку, – успокоила его Инесса.

Он оценил шутку по достоинству, но никак не отреагировал. Увлечение рулеткой было не только ее страстью, но и тонко рассчитанной игрой. В любой момент на вопрос: «Откуда у тебя такие деньги?» – могла с дерзкой прямотой ответить: «Выиграла!» А то, что деньги у Инессы водились, и немалые, Манукалов знал отлично, так же как и о ее контактах с Галиной, муж которой был в Германии скромным служащим, а деньги она получала в России от известного в преступном мире «авторитета» по кличке Цунами. Но Александр Сергеевич не торопился делиться своими знаниями с улетающей во Францию женой.

Немного понаблюдав за его упражнениями и скривившись от запаха пота, Инесса отправилась на кухню готовить завтрак. Обычно Манукалов завтракал в одиночестве, так как жена просыпалась поздно. Но сегодня у нее, в связи с отъездом, было назначено раннее свидание. Она знала о хвостах, увивающихся за ней по приказу мужа, поэтому лучшее время для конфиденциальных встреч приходилось на утро, пока Манукалов мчался из Крылатского в центр Москвы.

Вот и сегодня на трибунах Гребного канала ее ждал Дима Субботин, странный тип, представлявшийся пресс-секретарем одной уважаемой организации. Знающие люди утверждали, что на самом деле его использовали мафиози в тех случаях, когда нужно было через газеты устроить утечку информации или запустить на кого-нибудь компромат. Инессу такие слухи не смущали. Сварив мужу овсяную кашу на воде и одно яйцо всмятку, она удалилась в свою спальню, сделав вид, будто собирается спать дальше.

Манукалов был искренне тронут заботой. В такие моменты ему казалось, что сердце Инессы оттаивает и недалек тот момент, когда привычка быть вместе перейдет у нее в потребность.

Али подогнал к подъезду «мерседес», как только за углом дома скрылась служебная «волга» Манукалова. Инесса спустилась с дорожной сумкой и бросила ему ключи от квартиры, чтобы сходил за чемоданами. За те несколько минут, в течение которых машина ехала до Гребного канала, она, рассказывая о гнусном поступке Столетова, ни разу не упомянула о магазине. Али даже показалось, что он поторопился выполнить приказание.

Атлетическую фигуру Димы, издали похожего на картинного югослава, многолетнюю мечту московских барышень, Инесса заметила сразу. Кроме него, на трибунах группками сидели молодые ребята, не вызвавшие подозрений. Инесса махнула рукой и спустилась почти к самой воде. Солнце припекало совсем по-летнему, и от этого утренняя прохлада рождала курортно-безалаберное настроение.

Дима, обнаженный до пояса, лениво развалясь на скамейке, потягивал из банки пиво.

– Привет, лапатушка, – по-свойски обратился он к Инессе.

– Привет, лапатун, – в тон ему бодро ответила она и уселась рядом, задрав легкое платье, чтобы загорали ноги.

– Летишь?

– Лечу. И, надеюсь, не с пустыми руками. – Инесса многозначительно посмотрела на него.

Дима никогда не торопился расставаться с имеющейся информацией. Он был не дурак и понимал, что представляет собой определенную ценность только тогда, когда напичкан ею под завязку. Поэтому любил поиграть с заинтересованным лицом, как кошка с мышкой.

– Уж очень тонкая штука затевается. Не каждый сразу способен ухватить. Мои клиенты – народ приземленный, им бросай тотчас на весы, чтобы можно было взвесить. На глаз прикидывать не любят. Да и вопросов возникло намного больше, чем у меня ответов. Интерес мною нащупан, но пока в нем не чувствуется эрекции.

– Я от тебя жду не эрекции, – оборвала его Инесса. В общении с любым представителем мафиозных структур она чувствовала себя на высоте, потому что даже во время полного беспредела ни у кого из них не поднимется рука на жену гэбэшного чина.

Дима видел ее нетерпение и понимал, что присутствует при начале большой игры, в которой можно отхватить огромный куш, если удастся оставаться нужным довольно длительный период.

– Все требуют гарантий. Против – один Унгури. Он, конечно, человек авторитетный, но возраст берет свое.

– Без Унгури они не пойдут, – уверенно заключила Инесса.

– О, не загадывай, там тоже брожение. Глотки рвут друг другу похлеще, чем в Думе. Только, в отличие от депутатов, каждый за сказанное слово отвечает.

– И все же? – Инесса нервно оглянулась. Но ничего подозрительного не увидела.

Дима отбросил пустую банку, посмотрел на солнце, зажмурился и, оставаясь закинутым профилем к Инессе, без всякой рисовки сказал:

– Послушай, везде – люди. Каждого необходимо убеждать, а для этого нужны гарантии. Мне же голову оторвут, если выяснится, что я «прогнал понтяру».

– Что я могу передать человеку, с которым встречусь в Ницце?

Дима отмстил про себя, что Инесса начала дергаться. Этого он и добивался. Любую игру следовало начинать с договоренности о собственной выгоде.

– Передай, что я хочу стать членом правления фонда и распорядителем кредитов…

– В таком случае? – не отвлекаясь на споры, быстро включилась Инесса.

– В таком случае я сумею заинтересовать нужное большинство.

– На какую сумму можно рассчитывать?

– Э, лапатушка, этого сейчас не скажет никто… Ориентируйтесь миллиарда на четыре. А сколько это в рублях, понятия не имею.

Инесса встала. Отряхнула подол платья. Еще раз осмотрелась по сторонам и напоследок предупредила:

– Не снижай обороты. Готовь почву. Через месяц копии документов будут у меня в руках.

Дима кивнул.

– Не забудь про мои условия, иначе раскручу роскошную «дезу».

После этих слов Инесса не сочла нужным прощаться и размашистой походкой направилась к выходу.

Али напрасно ругал себя за исполнительность. Едва усевшись в машину, Инесса почувствовала, что нужно немного разрядиться.

– Как с магазином? Или решил положить на мою просьбу свой обрезанный? – резко спросила она.

– Просьба слишком мала для него, – огрызнулся Али. – Поедем мимо, сама увидишь.

Цунами назначил встречу в ресторане на Кузнецком мосту. Со стороны метро находилось новое бетонное здание Дома работников искусств. В нем-то всегда любивший комфорт и тяготевший к богемной среде «крестный отец» и основал свой офис. Веня и Курганов поднялись в ресторан через боковой вход. Посетителей еще не было. В полумраке они разглядели опоясывающие полукругом зал кабинки, задернутые наподобие театральных лож бархатными занавесами. В ресторане не было ни души.

– Без охраны? – удивился Курганов. Он еще не мог вертеть головой, поэтому поворачивался всем телом.

– Вряд ли найдется идиот, желающий сунуться сюда, – предположил Вениамин, и сам озадаченный такой невнушительностью, топтался на месте.

Они присели на полукруглую эстраду, затянутую серым ковровым покрытием. Веня закурил и вытянул ноги. Наконец со стороны кухни появился невысокий человек в костюме и при бабочке. Должно быть, его внимание привлек сигаретный дым. Он подошел к сидящим.

– Ресторан закрыт.

– Нам Цунами назначил встречу, – с вызовом ответил Веня, выпустив густую струю дыма.

– А… да, да… двое, – словно вспомнил мужчина и протянул руку. – Я – директор, Бочкин Петр Петрович. Садитесь за столик. Хотите чего-нибудь выпить?

– У вас тут прямо все запросто? – выразил недоверие Курганов.

Директор снисходительно улыбнулся и проводил их за столик.

– Сейчас сообщу Анатолию. Когда он ушел, Курганов прошептал:

– Его, оказывается, Толей зовут.

– Первый раз слышу, – признался Веня.

– Как же так? В одной зоне сидели, – не поверил Курганов.

– Бывает…

Цунами стремительной походкой подошел к столику, на котором уже стояли чашечки с кофе и заварочный чайник для Курганова.

– Какие проблемы? – не здороваясь, спросил он, всем своим видом показывая, что оторвался на минутку от важных дел.

– На нас наехали, – мрачно, по-кургановски, ответил Веня.

– А ко мне какие вопросы? – нимало не удивившись, без всякого сочувствия и интереса заключил Цунами.

На этом разговор грозил закончиться, поскольку просить о чем-либо было бессмысленно. Каждый из них двоих вдруг совершенно ясно осознал, что напрасно они потревожили уважаемого человека. Курганов шумно засопел, желая только одного – поскорее убраться. Выход из возникшего тупика нашел Вениамин.

– Мы считаем себя ответственными перед тобой. Должны полностью рассчитаться, поэтому пришли, чтобы оговорить возможные сроки. На круг мы погорели тысяч на четыреста долларов…

Цунами несколько смягчился. Налил себе чай, откусил кусочек печенья.

– Рассчитывайтесь с банком. У меня к вам претензий нет… Вы сами выбрали честный бизнес. Это почетно. Странно, вот на меня никто не наезжает. Двери открыты настежь, никакой охраны… и не наезжают.

– Мы влезли на чужую территорию… – промямлил Веня, боясь, что Цунами расценит это как завуалированный упрек. Ведь магазин указал он.

– А как же иначе? Неужели ты думал, что все сидят и ждут тебя? Когда ты придешь и застолбишь место? Москва давно поделена, до сантиметра. Каждый угол полит кровью разборок. Когда я три года назад перебрался в Москву, у меня тоже ни метра не было. Пришлось отвоевывать. Теперь вот – сижу на Кузнецком. Захочу, весь этот дом куплю с потрохами. А о ресторане речь уже не идет…

– Мы все поняли, – уверенно произнес Веня, подводя черту. – Тогда последняя просьба – подскажи, как выйти на тех, кто на нас наехал. Пока не отомщу, не успокоюсь.

Курганов, услышав такое признание товарища, весь напрягся и почувствовал в себе безумную ненависть.

– Я тоже, – прохрипел он, дернув квадратным подбородком.

Цунами задумался и, как показалось им, чуть-чуть улыбнулся.

– Логично. Я бы не простил. Но помните китайскую пословицу – «Одна месть рождает две жертвы»? Те, кому вы собираетесь мстить, намного сильнее вас.

Курганов вовсю играл желваками, слышался скрип его зубов. Он перестал теряться перед Цунами. По всему было видно, что его достали до нутра. Никакие сомнения больше не мучили. Стало стыдно сидеть перед сильным, уверенным в себе человеком и расписываться в собственном ничтожестве.

Пожалуй, перекошенная физиономия Курганова убедила Цунами больше, чем слова Вениамина. Он ударил ладонью по столу:

– Что ж, это поступок мужчин. Я в подобных разборках не участвую. Мне это – не к лицу. Действуйте!

– Но как выйти на этих сволочей? – запальчиво спросил Веня.

Впервые за время разговора Цунами широко улыбнулся одними губами, давая понять, что можно расслабиться.

– Ну, это не проблема… Петр Петрович! – крикнул он. Директор немедленно возник у столика.

– Над чем колдуешь?

На два часа приглашены банкиры. Накрываем на десять персон.

– Слушай, узнай-ка, кто наехал на магазин возле «Форума». Директор пожал плечами.

– А чего тут узнавать? Ребята Али. По приказу самой хозяйки. Она недавно улетела играть в Монте-Карло.

Судя по всему, удивился и сам Цунами.

– Откуда известно? – спросил он.

– Так Али сам вчера заходил. Манты кушал.

– Ну, иди, занимайся банкирами. Если что, я наверху, – отправил он директора и с улыбкой объяснил: – Вот что значит – открытые двери, сами приходят и рассказывают.

– Так что? На нас баба наехала? – совсем закипел Курганов.

– Но какая баба… – мигнул ему Цунами. Задумался и вдруг отметил: – А что? Мне кажется, что вдвоем вы представляете кое-какую силу.

– Цунами, мы в долгу не останемся, выведи нас на нее! – Веня уперся руками в стол, словно только и ждал указания, в какую сторону броситься.

Цунами несколько раз коротко ударил рукой по столу, отбивая ему одному ведомый такт, поморщился от дыма Вениной сигары и по-деловому принялся объяснять.

– Зовут Инесса. Но это ни к чему. Уверен, по Европе она болтается под чужим именем. Искать ее надо либо в Монте-Карло, либо в Баден-Бадене. Сейчас поднимемся ко мне. Я свяжусь с одним турбюро. Там вам сделают паспорта и визы. Потом запомните адрес моего человека в Бонне. Он вас встретит и поможет. Только на этот раз никто из вас ни под каким видом не должен произносить мое имя. Понятно?

– А то, – глухо отозвался Курганов.

– Кстати, к коллекционеру больше наведываться нет смысла. Он скоропостижно умер от инфаркта. Но успел написать завещание на имя одной вдовы известного кинорежиссера. Вовремя вы забрали мои фалары, – сообщил, как бы между прочим, Цунами, после чего встал, показывая, что разговор исчерпан.

В Сан-Тропе шел дождь и палили из кремниевых ружей. Инесса кружила по старинным улочкам города в поисках парковки. Галина с присущей ей энергией указывала, куда ехать, хотя сама оказалась здесь впервые. В центре города рабочие устанавливали старинную карусель с размалеванными деревянными лошадками. Темно-зеленый «опель-вектра», взятый Галиной напрокат в Ницце, чуть не врезался в затормозивший «ситроен». Инесса выругалась и свернула на набережную. Там нашла местечко на платной стоянке и с трудом втиснулась в узкое пространство между машинами.

В бухте стояли настолько величественные и роскошные яхты, что, казалось, город существует при них. На палубе одной из белоснежных красавиц двое парней в драных джинсах и линялых свитерах завтракали под желто-голубым тентом. Официанты в парадной морской форме с галунами им прислуживали. Рядом, на трехмачтовой яхте с английским флагом, дама в элегантном дорожном костюме, отороченном мехом, с удовольствием позировала многочисленным туристам, непрестанно фотографировавшим все подряд.

Галина с завистью разглядывала яхты и восхищенно отметила:

– Зупер! Тут, по-моему, нет ни одной яхты меньше миллиона долларов.

– Ничего, мы – девушки молодые, наши корабли еще причалят к набережной Круазетт! – с веселой уверенностью воскликнула Инесса.

Они шли по набережной, толкаясь среди туристов и вздрагивая от грохота. Сначала казалось, что это непрекращающиеся раскаты грома, но, почувствовав запах пороха, дамы поняли, что где-то рядом стреляют.

И оказались правы. Они попали в самую гущу ежегодного праздника святого Тропе. В центре набережной, у памятника адмиралу, граждане города, вырядившись в мушкетерскую форму и образовав каре, стреляли из музейных ружей. Зажав уши руками, Инесса и Галина пробирались вперед под навесами многочисленных кафе к самому дальнему краю набережной, заканчивающейся круглой башней, возле которой на втором этаже старинного дома находился рыбный ресторан. Там их ждал агент по торговле недвижимостью, месье Саша Либерман. Он был представителем давней волны эмиграции, с которой его отца, профессора Киевского университета, вместе с другими учеными мужами выдворили из революционной России.

Инесса его сразу узнала. Он стоял у деревянной лестницы, ведущей в ресторан. Маленький, толстый, в вязаном джемпере, беспокойно поглядывая на прохожих и водя по сторонам своим огромным носом, словно боевой корабль главным орудием.

– Саша, мы здесь, – крикнула Инесса и помахала над головой раскрытым зонтом.

Он заулыбался и, несмотря на полноту, шустро подскочил к дамам, ласково пожал им руки и жестом, полным достоинства, пригласил подняться наверх.

Народу в ресторане было немного, потому что основная масса туристов превратилась в зевак, окруживших одетых в сине-красно-белую форму военных моряков девятнадцатого века – жителей Сан-Тропе. Саша направился к столику у широкого окна, из которого хорошо была видна набережная и все происходящее на ней.

– Здесь всегда так весело? – поинтересовалась Инесса.

– О, вы же попали в праздник, но прежде, чем рассказать о нем, я должен быть представлен даме. – Саша встал и немного наклонился в сторону Галины.

– Ах да, это же моя подруга. Она живет в Германии, замужем за миллионером. Фрау Галина Вагнер. А это – всеми уважаемый месье Саша, единственный человек, которому можно доверять на Французской Ривьере.

– О, мадам! И со мной следует держать ухо востро! – с хитринкой в глазах улыбнулся польщенный агент по недвижимости. И с ходу продолжил рассказ о празднике: – Каждый год, в это время, то есть с пятнадцатого по восемнадцатое мая, проходят торжества, называемые «Бравада». Они организованы в честь святого Тропе – патрона города. Вернее, настоящее его имя Торпе. Он был знатным римлянином во времена Нерона. Уверовал в христианство и отказался раскаяться. Тогда, по приказу императора, Торпе казнили. Обезглавленное тело положили на барку и оттолкнули ее в открытое море. Вместе с телом мученика в море оказались петух и собака. Через какое-то время барка пристала к этому берегу. Здесь неподалеку жила сестра всадника Торпе, Максиме. Она и перенесла его тело в церковь. А праздник ежегодно отмечается с 1558 года. Так что традиции – более четырехсот лет. Граждане носят по городу бюст святого и макет барки, на которой прибыло его тело. Дорогу осыпают лепестками роз. Вон, смотрите, как раз сейчас хорошо видно…

Инесса и Галина приникли к окну.

– Зупер! А что там за жезл передается? – спросила всем живо интересующаяся Галина.

– Это мэр передает символ власти вновь избранному капитану города. Есть в Сан-Тропе такая почетная должность. Город был основан двадцатью одной семьей, их члены объединились для отпора сарацинам. С тех пор только прямые потомки могут претендовать на должность капитана.

К столику подошел официант и раздал всем меню в кожаных переплетах.

Инесса, забыв о празднике, углубилась в изучение блюд. А чтобы Саша не дергался, предупредила:

– Мы ужасно хотим есть, поэтому вы будете подчиняться нашему аппетиту и нашим кошелькам.

Либерман, довольный изящностью предложения, многозначительно кивнул носом. И, порывшись в папке, достал красочные проспекты продающихся вилл и квартир.

– К вашему долгожданному приезду я подготовился основательно. Предлагаю на выбор, можете хоть сейчас ехать, смотреть и оформлять покупку…

– Сначала мы все же поедим! – капризно оборвала его Инесса и, подозвав официанта, обратилась к нему на прекрасном французском языке:

– Месье, нам, пожалуйста, омары по-бретонски… я обязательно беру себе гребешки. Кто как? – она обратилась к сидящим за столом.

– Зупер! Обожаю рыбные рестораны! – поддержала ее Галина.

– А мне достаточно салата с тунцом «никваз».[1] Вам же рекомендую – салат из морских моллюсков. Там и кальмары, и осьминоги, и помидоры, и зелень, и оливки. Короче, пышное блюдо.

Инесса все это продиктовала официанту и от себя прибавила еще коктейль из креветок.

– А что пьем? – спросила она.

– Я рюмочку «Перно». Врачи пить вино запретили.

– А нам бутылочку белого «Шабли».

Как только официант отошел, Инесса набросилась на каталоги.

– Так… так… так. Это все в Сан-Тропе?

– Да. И кое-что в Сан-Рафаэле. Правда, у меня на всякий случай есть проспекты на все Лазурное побережье, но поверьте мне – с пятидесятых годов именно в Сан-Тропе селятся миллионеры и кинозвезды. А уж после того, как сюда перебралась Брижит Бардо, каждый метр этого берега превращается в золото. Канны – всего лишь фасад. Ницца – шумная. В Монако – дорого. А здесь – все к вашим услугам и по доступным ценам. Глядите сюда. – Он ткнул пальцем в одну фотографию. – Видите, какой дом, прямо у моря. Каменный, начало века. 360 квадратных метров. Гараж на две машины. Подвал. А комнаты – в идеальном состоянии. С каминами! Три террасы. Два гектара земли. Сад, утопающий в цветах, и всего 4 миллиона 700 тысяч франков.

– Это сколько в марках? – вмешалась Галина.

– Делите на три, мадам.

– К чему нам марки? – возмутилась Инесса. – И так ясно – больше миллиона долларов.

– Не намного, – смягчил впечатление Либерман. – Так послушайте меня внимательно. Виллу дешевле миллиона покупать нет смысла. Лучше уж берите апартаменты.

– А вот… – не сдавалась Инесса и показала на замечательный одноэтажный дом с верандами, окруженный кипарисами и отражающийся в овальном бассейне. – И всего семьсот тысяч долларов.

– Да, но не у моря! – возразил Саша, сделав профессиональную стойку агента по недвижимости. – Смотрите сюда, это не годится. Вот, как говорит мадам, «зупер!». И всего 3 миллиона 700 тысяч франков.

Инесса с интересом разглядывала дом, утопающий во вьющихся алых розах. Она готова была с головой окунуться в выбор виллы, но всех ее денег, лежащих на счетах Дойчбанка, хватило бы только на хорошие апартаменты тысяч за триста долларов. И все же предпочитала внести аванс за виллу, будучи уверенной в результатах той сделки, ради которой и приехала в Европу. Конечным пунктом путешествия было совсем не Монте-Карло, а маленький городок Ремих на берегу Мозеля в Люксембурге. Такой сложный маршрут выбран был специально, чтобы окончательно запутать посланных за ней «топтунов» Манукалова.

Обед оказался очаровательным. Саша мягко и ненавязчиво рассказывал о нравах местных и мировых знаменитостей. И, между прочим, напомнил, что через два дня – открытие очередного кинофестиваля в Каннах.

– Как открытие?! – забыв о европейской сдержанности, крикнула Галина.

– Так. В отеле «Мартинес» и в «Хилтоне» все номера давно забронированы, но специально для милых дам у меня есть возможность сделать недорогой номер в «Карлтоне» всего за четыреста пятьдесят долларов в сутки, зато маленький балкончик выходит на набережную Круазетт.

Инесса, лениво вылавливая из широкого фужера розовых креветок, капризно скривила свой маленький ротик.

– Нам заказан номер в «Эрмитаже», рядом с казино, я ведь приехала не на кинофестиваль, а поиграть в рулетку.

– Кстати, там номера дешевле, – заявил Саша с чисто французским презрением к провинциальному Монако.

После обеда они простились с уставшим от застолья агентом по недвижимости, пообещав через неделю внести аванс за ту самую виллу, цена которой перевалила за миллион долларов.

Саша с достоинством сел в свой повидавший виды «рено» и укатил, напевая старинный романс «Я ехала домой…».

Инесса, вздрагивая от все еще продолжающихся выстрелов, подхватила Галину под руку и потащила к машине.

– Нечего нам больше здесь делать! Устроимся в отеле и отдохнем. Сегодня игра будет крупная. Из Канн приедут многие звезды.

– Но ты погляди – какой зупер! – упиралась Галина, разглядывая усатую голову святого, проносимую совсем рядом с ними.

Миновав роскошные яхты, они с трудом нашли свою машину и, миновав пляц де Лис, устремились в сторону Канн.

Дорога, вьющаяся лентой у самого Средиземного моря, вплоть до самой Италии, должно быть, одна из самых красивейших в мире, а уж в Европе – несомненно. Особенно впечатляющи отрезки пути, где красноватые горы мощными скалистыми выступами нависают над трассой, а справа, прячась за зеленью кипарисов и пиний, тянутся виллы с массивными воротами, иногда охраняемыми мраморными львами с трогательными названиями на медных дощечках у ворот: «Голубой прилив», «Следы на воде», «Встреча с фрегатом», «Робинзон Крузо». И за каждым забором существовала другая, роскошная жизнь, неведомая постороннему взору.

– Ты и вправду собираешься приобрести здесь виллу? – полюбопытствовала Галина.

– Пока нет. Но спросить никогда не вредно, – уклончиво ответила Инесса, которая при всей своей общительности и некоторой показухе умела глубоко в себе хранить тайные мысли и планы. Слушая ее, никто не мог быть уверен, что через минуту она сама не объявит свои признания вздором. Причем сделает это с такой же легкомысленной интонацией, с какой недавно рисовала радужные картины, нимало не сомневаясь в их реальности.

Галина тоже, выражаясь современным языком, «была не первый раз замужем» и не задавала один и тот же вопрос дважды. Она вообще была необычайно легким человеком в общении. Умела радоваться каждому новому знакомству, ценила юмор и грандиозные планы. Детство, проведенное у станка в балетном классе, не истратилось, а сконцентрировалось и выбрасывало здоровые эмоции в самые тяжелые моменты жизни. Ей безумно нравилась Инесса только за то, что в жажде шика не задумывалась о последствиях. Существует до черта богатых баб, рядом с которыми чувствуешь себя обязанной оказать им какую-нибудь материальную услугу. А за Инессу Галина платила с удовольствием, потому что сама бы не смогла с таким блеском и наглостью заказать апартаменты в пятизвездочном отеле или потребовать ужин в номер.

– Куда едем? – спросила Галина, крутя от восторга головой по сторонам.

– В Монте-Карло. Если хочешь, можем поужинать в Ницце.

– Я хочу на открытие Каннского кинофестиваля.

– Зачем?

– У меня есть платье – зупер! Как раз для открытия.

– Уговорила, сегодня закажу билеты, хотя предупреждаю заранее – кроме тоски и фоторепортеров, никакого кайфа. Ну, разве что прошвырнуться по набережной Круазетт, потолкаться на пляже, в пресс-клубе и найти на ночь какую-нибудь завалящую голливудскую знаменитость.

– Ах, ах, я бы и от французской не отказалась.

– Да они все – педерасты.

За разговорами дамы проскочили Канны, готовящиеся к кинофестивалю, и по автобану устремились в Монако.

В аэропорту Кельна Веню и Курганова встречал Вилли Шлоссер, бывший член рижской коллегии адвокатов, уже лет пятнадцать с комфортом проживающий под Бонном, в городке Брюнсберге, на собственной ферме. Это был огромный седой великан под два метра ростом и не менее внушительных объемов. Его живот, нависавший подобно глыбе над землей, внушал почтение. При этом Шлоссер оказался весьма подвижным и энергичным человеком. Бодро протянув руку для приветствия, он на чистом русском языке сообщил:

– Мне передали, что у вас серьезные проблемы, и попросили оказать содействие. Я всегда рад помочь людям. В Бонне очень дорогие отели, а вы, как мне известно, не при порядке. Поэтому едем ко мне на ферму. У меня замечательная жена Эдди и породистые лошади.

Поскольку весь багаж приятелей состоял из кейса и дорожной сумки, Шлоссер зашагал к стоянке, где была припаркована его красная «ауди-100». Так бывшие студенты иняза имени Мориса Тореза, бывшие заключенные Вениамин Аксельрод и Александр Курганов попали за границу. Наличными у них было десять тысяч долларов и не дающая покоя ярость. Они приехали, чтобы разыскать Инессу и заставить ее с лихвой окупить все затраты. Оба были настроены решительно. Поэтому первым делом поинтересовались у Шлоссера, где можно приобрести оружие.

– Это не проблема. Сделаем, – небрежно кивнул он, будто к нему каждый день обращаются с подобными просьбами.

Машина мчалась по потрясающему автобану. Шлоссер постоянно занимал левую скоростную полосу, и стрелка на спидометре не опускалась ниже ста сорока километров в час. При этом он сидел развалясь, и руль был почти не виден под горой его живота.

Веня с интересом смотрел по сторонам, а Курганов, сидя сзади, объяснял Шлоссеру, что у них очень мало времени. Тот понимающе кивал головой, но по всему было видно, что он торопиться не любит. Съехав с автобана, они миновали несколько небольших городков с белыми домами, сияющими чистыми стеклами и украшенными веночками. Возле каждого дома обязательно был хоть маленький участочек земли с аккуратно подстриженной травой и цветущими в вазах, на клумбах и на кустарниках ярко-красными цветами. Часто попадались деревья японской сакуры, окутанные бледно-малиновым цветом.

– Неужели среди такой красоты они живут постоянно? – не мог скрыть удивления Веня.

– О, для немца дом – это целый ритуал. С утра до ночи жена чистит и убирает внутри и снаружи. Дети только начинают ходить, а их уже приучают подметать щетками тротуары возле своего дома. Тут такой закон, если, идя мимо чьего-нибудь дома, я поскользнулся на валявшейся банановой корке и поломал ногу, то хозяин будет вынужден мне оплачивать лечение, да еще с него слупят и штраф.

– Удобно мстить соседям. Кидай на их территорию корки и жди несчастного случая, – угрюмо заключил Курганов. Когда-то он бредил поездками за границу, представлял, с каким чувством восторга вступит на землю загнивающего капитализма. А сейчас, бросая взгляды в окно, ничего, кроме раздражения, не ощущал. Наплевать на все красоты! Единственное желание, мучившее его, заключалось в том, чтобы побыстрее дотянуться до этой самой суки Инессы.

Веня, наоборот, выглядел беззаботным туристом, задавая Шлоссеру вопросы «не по делу». А тот говорил, не умолкая. Ему было приятно чувствовать себя первооткрывателем Германии для одичавших в совковой зоне парней.

– Здесь вы попадете в царство закона. Посмотрите на немца, стоящего на переходе и ждущего зеленого света, когда ни одной машины и близко не видать, – и вам станет понятен их характер. Исподтишка каждый из них готов нарушить закон. Но сами при этом ужасно осуждают тех, кто попался. Тут донесут на тебя в полицию с полным согласием со своей совестью.

Поэтому старайтесь в Германии соблюдать все, что предписано по закону, хотя бы внешне. У меня много всяких юридических поручений от московских друзей. Так поверьте мне, при всей немецкой педантичности можно спокойно обделать любое дельце. Тут властвует культ документа. Если у тебя справка, что ты верблюд, значит, можешь спокойно требовать для себя вольер, песок из пустыни и верблюжью колючку.

– Для этого ж еще нужно иметь такую справку, – проворчал Курганов. Его больше немцев раздражал вертящийся во все стороны Вениамин.

– О, взятки в Германии особого свойства. Это вам не в России, где каждый только и ждет, чтобы положили в руку. Тут тоже ждут. Но государственная служба привлекательна тем, что если ты спокойно и честно работаешь, то достаток сам постучится в твой дом, а в конце еще ждет пенсия размером почти в зарплату. Поэтому по мелочи они не возьмут. Приходится постоянно прикармливать чиновников, зачастую ничего не требуя взамен. Ох, это они любят! А потом в один прекрасный день, когда он уже не может отказать, я и подкатываюсь с просьбой. Целая наука. Потому-то и ценю свои усилия. Но об этом чуть позже. Видите – впереди песочного цвета дома под коричневой черепицей? Это и есть мое имение.

Шлоссер подъехал к низким воротам. При помощи пульта, не вылезая из машины, развел их в стороны и въехал на территорию фермы, больше напоминающей райский уголок. Вокруг было неестественно красиво. Создавалось впечатление, будто хозяева много дней трудились над тем, чтобы поразить гостей специально созданными декорациями. Посреди обширного двора стояла старинная отреставрированная железная тачка, в которой рос куст ромашек. Чуть дальше на каменных тумбах возвышались четырехгранники стеклянных фонарей под бронзовыми колпаками. У входа в дом, возле крыльца, замерли два мраморных ангелочка с восторженными личиками. Тут же находился большой белый овальный стол с пластиковыми креслами и шезлонгами под зонтом, шелестящем на ветру искусственной соломой.

Со звонким лаем к ним подлетели два щенка немецкой овчарки. Шлоссер наклонился к ним и, забыв о своих гостях, принялся ласкать.

– Мои пуки дорогие! Мои любимые! Соскучились по своему папе!

Курганов стоял чуть сзади, переминаясь с ноги на ногу, а Веня принялся исследовать конюшню, находящуюся в этом же дворе, и прилегающий к ней манеж, оборудованный по всем правилам международной выездки. Навстречу ему из конюшни, держа за узду гнедого красавца, вышла смуглая женщина в черном вязаном платье до пола и босоножках на каблуках. В ее гибкой фигуре, коротко остриженных черных кудрях было что-то от юноши. Она приветливо улыбнулась.

Веня обрадовался возможности проверить свой немецкий и принялся с восторгом говорить о красотах фермы.

– Ты тоже владеешь немецким? – оставив щенков, повернулся к Курганову Шлоссер.

– Да. А еще английским и испанским. Мы ведь до тюрьмы вместе с Веней учились в инязе.

– И не забыли? – с удивлением кивнул в сторону заливающегося соловьем Вениамина хозяин.

– Еще на первом этапе, когда мы были вместе, поклялись все годы отсидки штудировать языки.

Эдди тем временем, совсем очарованная Веней, подошла к Курганову и протянула руку. Конь остался стоять посреди двора с гордо закинутой головой.

– Хенри очень разнервничался. В стойло влетела ласточка и стала биться об оконное стекло. Такой писк устроила, что он стал шарахаться в стороны. Пусть проветрится. Идите в дом, а я его немного погоняю по кругу.

Внутри их встретил добротный деревенский быт. С полдесятка кошек бросились врассыпную с кухонного стола. Затявкал маленький пудель.

– Вам будет каждому по комнате. Прямо в них, за занавесками, – ванна и туалет. Раньше здесь вообще был гостиный двор. Мы решили не перестраивать. Очень удобно гостей расселять. А поужинаем в парадной зале. – Шлоссер распахнул дверь в большую, метров сорока комнату, обставленную деревянной резной мебелью. На полочках стояло множество статуэток, вазочек, искусственных цветов. В глубине, в окружении диванов, стоял большой телевизор и целая панель со всякой аудио– и видеотехникой.

– Вы, наверное, водку пьете? – спросил с нотками снисходительности хозяин дома.

– Веня – коньяк, а я чай, только желательно покрепче.

Ответ Курганова заставил адвоката более серьезно относиться к новым клиентам. Они разительно отличались от тех, с кем ему приходилось постоянно работать. Ни мата, ни пьянства, ни срочных вызовов девиц по телефону не предвиделось. Пожалуй, ребята действительно приехали не оттягиваться, а по конкретному делу.

– Садитесь, – предложил Шлоссер и сам уселся в низкое деревянное кресло, уложенное подушечками с вышитыми наволочками. Он смотрелся очень монументально и в ожидании момента, когда жена накроет на стол, не без гордости принялся рассказывать о себе. – Хочу вам объявить о моем непременном условии. Но прежде – немного истории. Я до сорока лет жил в Риге, и поскольку сам – парень деревенский, то имел много родственников и друзей, которым постоянно бескорыстно помогал. Народ в Союзе был ведь крайне юридически необразованный, и каждый бежал ко мне. Кто с квартирными делами, кто дарственную на машину оформлял, крестьяне из-за хуторов судились. Короче, Василий Карлович, как меня тогда звали, был незаменимым человеком. Я гордился тем, что могу помочь всем и каждому. Делал это безвозмездно. Максимум – ужин в ресторане «Рига» или где-нибудь в Юрмале. Там был хороший ресторанчик в Майори с удивительным названием «Кавказ». Так вот, когда у меня начались трения с советской властью, вдруг все те, кто осаждал меня просьбами, испарились. Некому было руку пожать. И тогда я подумал – за все то добро, которое я им сделал, даже намека на благодарность не оказалось. Наоборот, каждый постарался забыть, что знаком со мной. Поверьте моим преждевременным сединам, самое печальное на земле – разочаровываться в людях. Вот почему, оказавшись в Германии, я решил ни одного шага, ни одного поступка не совершать без оговоренных условий. На сегодняшний день любая, самая мелкая моя услуга стоит десять процентов от сделки. И не нужно мне никакой благодарности. Я – выполнил, вы – заплатили, а потом можете выйти за ворота фермы и на весь Брюнгсберг сказать – сволочь этот толстый Вилли Шлоссер. И не обижусь, потому что хорошее отношение ко мне не входит в договор, заключенный с клиентом. Это я сказал к тому, чтобы вы знали – никаких одолжений с моей стороны не будет. Готов для вас разбиться в лепешку. Но за десять процентов. И обмануть меня не пытайтесь. Не получится. Слишком уважают Шлоссера те, кто посоветовал обратиться ко мне. Они сами называют меня – «господин десять процентов».

– Мы согласны, – заверил его Веня.

– Только надо решить, от чего десять процентов, – возразил Курганов.

– От всего. Сколько у вас в кармане?

– Десять тысяч, – честно признались в один голос приятели.

– Отлично. Тысячу кладите на стол – и начнем разговаривать.

Курганов взглянул на Вениамина, тот прикрыл глаза в знак согласия, после чего вытащил пачку долларов, отсчитал тысячу и положил перед Шлоссером.

– А какой предполагается доход? – спросил адвокат, даже не поблагодарив за упавшие с неба деньги.

– Полмиллиона…

– В марках?

– В долларах.

– О, тогда я за любую потеху.

В комнату с серебряным подносом в руках вошла Эдди. На блюде лежал запеченный в духовке свиной окорок. К нему она подала много всяких соусов и салат из огурцов со шпинатом.

Шлоссер выставил бутылку французского коньяка, себе налил пива и отправил Эдди готовить чай для Курганова.

– Поверьте мне, ребятки, интересующая вас дама – не простой орешек. Вам известно, чья она жена?

– Какая разница? – скривился Курганов.

– Чья бы ни была, а возвращать деньги придется, – добавил Веня.

– Это конечно, тем более в них – моя доля, – согласился адвокат. – Но знать все-таки стоит. Ее муж – один из главных гэбэшников России. То, что она шастает по Европе, совсем не означает, что ее можно взять голыми руками. Наверняка при ней охрана.

– Она вылетела вдвоем с подружкой играть в Монте-Карло. Телохранитель остался в Москве, – объяснил Веня, закуривая сигару и с наслаждением потягивая коньяк.

– О, только не учите меня насчет подобных дам. За ней следит по меньшей мере целый штат сотрудников. И стучат на нее муженьку, и охраняют одновременно. Поэтому, коль уж вы всерьез беретесь за это дело, оружие придется покупать. Вы какой калибр предпочитаете?

Возникшая пауза красноречиво засвидетельствовала, что ни Курганов, ни Веня никогда не стреляли из пистолета.

– Понятно, – заключил Шлоссер. – Придется с вами в тир походить. Ее ребята стреляют на звук. И второе. Я уверен, что она появится в Каннах на открытии кинофестиваля. Лучше всего мотануть туда…

Эдди принесла чай, и деловой разговор оборвался, уступив место потрясающе сочной свинине.

Вечно спешащие москвичи, с трудом проталкивающиеся сквозь ряды лоточников и торгующих пенсионеров к входу в метро «Кузнецкий мост», ошарашенно глазели на то, как в арку, нимало не заботясь о пешеходах, медленно и уверенно въезжали «мерседесы-600». Со стороны казалось, что в Дом работников искусств пожаловали самые респектабельные и богатые представители российской культуры.

Некоторые любители поглазеть на знаменитостей останавливались и с любопытством всматривались в людей, выходящих из роскошных машин. Однако ничего ценного они не увидели, так как были быстро оттеснены крепкими ребятишками в костюмах с оттопыривающимися бортами, за которыми только слепой не угадал бы пистолеты.

В Дом важно и степенно входили гости. Не задерживаясь в вестибюле, они направлялись в старую часть здания, поставленного на реставрацию, туда, где в уютной каминной зале их ждал Цунами.

Это не была очередная сходка подобно тем, о которых взахлеб рассказывают газеты. Наиболее влиятельные «авторитеты» преступного мира решили обсудить назревшие вопросы в своем тесном кругу. Инициатором был всеми уважаемый вор в законе, ученик легендарного Бриллианта, Унгури. Ему одному удалось дожить до семидесяти лет и не потерять ни жизнь, ни влияние. Он приехал первым. В строгом черном костюме, с платочком в нагрудном кармане. Величественная седая голова была вдавлена в сутулые плечи, из-за чего Унгури редко поворачивал ее в стороны. Предпочитал смотреть только перед собой и даже беседовал, не глядя на собеседников. Его четверо телохранителей расположились в коридоре, ведущем в каминную. Унгури лет сорок в Москве держал Центральный рынок и с началом перестройки резко расширил свое влияние. Но был человеком старой закваски. Не лез в политику, не считал правильным заниматься собственным бизнесом. Любил сравнивать себя с огородником, в задачу которого входит поддержание порядка на своих грядках. Что и как на них растет – не важно, главное, вовремя заниматься прополкой, чтобы не завелись сорняки. Руководствуясь избранной тактикой, Унгури практически не сталкивался с правоохранительными органами. Это они частенько искали с ним контакты. Но он никогда не протягивал руку ментам и не решал с их помощью конфликты с конкурентами.

Цунами встретил его с распростертыми объятиями, питая привязанность к этому столпу воровской чести и хранителю традиций.

Вслед за Унгури ввалился Афанасий Груша. Говорят, когда ему дали кличку, он был худой и головастый. Но за годы странным образом стал соответствовать ей. Голова облысела и сморщилась, а тело наполнилось жиром, осело и приобрело форму самой настоящей груши. Единственное, чего он не потерял с годами, так это своей шустрости. В отличие от Унгури Груша, тоже давно коронованный вор в законе, постоянно ходил по лезвию ножа. И судил несправедливо, и лакомые куски перехватывал у друзей, и постоянно был одержим жаждой коммерции. Его расцвет пришелся на открытие «Интерконтиненталя». В общении Груша был чрезвычайно любезен и словоохотлив, особенно с теми, кого побаивался. Это прежде всего относилось к Цунами.

Несколько позже появился Батя. Пару лет назад ему была отдана пальма первенства, и с тех пор он внимательно и ревниво оберегал свой авторитет от всяческих посягательств. Бате недавно перевалило за полтинник. Он обладал совершенно неприметной внешностью. Чуть выше среднего роста, с небольшим животиком, с серыми, зачесанными на пробор волосами, прикрывавшими высокий лоб, контрастировавший с мелкими чертами лица. Одет был всегда в один и тот же серый однобортный костюм и черную рубашку без галстука.

Появление Бати означало, что больше ждать никого не следует. Еще трое опаздывающих «авторитетов» принципиальной роли в обсуждении вопросов не играли.

Цунами не стал дожидаться, пока его начнут расспрашивать о встрече с Кишлаком, и сам довольно обстоятельно рассказал о ней, заверив, что на какое-то время Кишлак будет держать себя в руках.

Однако Унгури выразил сомнения:

– От него следует избавиться. Если мы сейчас не заявим о своей силе, завтра творимый ими беспредел захлестнет нас с головой.

– Дело не в Кишлаке. Хотя убрать его не так просто. Сейчас все эти «отмороженные» разобщены. Готовы оторвать друг другу головы. Но только мы тронем одного из них, они немедленно объединятся. А это значит – большая кровь. И шансы наши в борьбе с этими сопляками не велики.

Батя не был настроен агрессивно. Он понимал всю сложность вопроса и, кроме того, осознавал, что для упрочения своего авторитета должен подчинить себе эти группировки новых лидеров, не признающих никакие законы. Но как это сделать – не знал.

– Нужно их включать в нашу сферу влияния, – сказал Батя, не глядя в сторону Унгури. – Для этого стоит делиться частью прибыли. Так потихоньку и приручим. Когда они поймут, что лучше брать пищу из рук, чем кусаться, тогда и начнут исправно подчиняться. Менты специально ничего не предпринимают и поплевывают через плечо, наблюдая за беспределом. Надо бы заставить легавых реагировать. Тогда «отмороженным» некуда будет деться, и они смирятся.

– Эти не смирятся, – возразил Унгури, уставясь на носки своих черных лаковых туфель.

В разговор вступил Груша. Он отличался тем, что всегда предлагал конкретные действия. Поэтому и сейчас запальчиво вступил в спор с Батей.

– Приручить их можно лишь на время. Эти молодцы нацелены на разрушение. Им все равно, что крушить. Не хотят ждать и накапливать. Им нужно все, и сразу. Нашу доброту расценят как проявление слабости и накинутся со всех сторон. Я предлагаю другой вариант. – Груша сделал паузу и окинул взглядом всех присутствующих, Никто не глядел на него, поэтому пришлось продолжать без театральных жестов: – Нам нужно бросить им кусок пожирнее. Они кинутся и, прежде чем его сожрать, начнут истреблять друг друга. А уж последнего мы как-нибудь добьем.

– Какой кусок? – уточнил Унгури.

– Не знаю, но очень лакомый… – вздохнув, закончил Груша.

– Есть такой кусок, и о нем мы сегодня поговорим, – с некоторым превосходством заявил Батя. Он встал и, прохаживаясь, напомнил присутствующим об островах.

Унгури не выдержал и перебил его.

– Все это – чушь собачья. И потом, как можно верить Журналисту! Никаких гарантий!

Цунами понял, что разговор впадает в нужное русло и оголтелое упрямство Унгури уже ровно ничего не означает. Поэтому поддержал Батю.

– Нам бы следовало навести справки на самом верху. Батя скривил губы в улыбке. Он всегда готовился к любой, даже самой пустяковой встрече, чтобы чувствовать себя на голову выше остальных.

– Очень скоро у нас в руках будет постановление правительства о передаче спорных островов Курильской гряды в многолетнюю аренду частному российскому бизнесу. А уж после этого начнется битва. Тот, кто выиграет, сможет спокойно сдать эти острова японцам в субаренду и получить бешеную прибыль.

– Сколько стоит остров? – спросил привыкший к конкретике Груша.

– Самый маленький – миллиардов шесть.

Груша лишь присвистнул. Было ясно, что никому из них не потянуть на такую сумму.

– Вот поэтому-то и надо натравить на это «отмороженных»… – вернулся Батя к своей мысли.

Унгури, продолжая рассматривать свои ботинки, по-старчески гневно крикнул:

– Ни за что! Они устроят такую пальбу, что президент испугается, а депутаты поднимут вой и отменят решение правительства.

Теперь решил вступить в спор Цунами, тем более что рассчитывал одним ударом расправиться и со стариками типа Унгури и Бати, и с дружками Кишлака.

– А что, если мы предложим им вместе с нами сброситься?

– Ты хочешь их допустить к деньгам общака? – удивился Груша.

– Нет. Общак – не годится. Слишком много народа. Нужно скинуться самим и взять в долю Кишлака и еще парочку их лидеров.

– Слишком большие деньги, – поежился Груша. Унгури, видя, что может остаться один, быстро среагировал:

– Я свою долю внесу в любом случае!

Бате не понравилась такая поспешность. Он привык действовать наверняка. Кто-то должен подставиться первым. Батя исповедовал старый принцип – быть не первым, но и не последним. Особенно в деле, где на карту ставится чуть ли не весь нажитый капитал. В этой игре каждый начнет понемногу блефовать, потому что сумма уж слишком астрономическая. Все готовы проглотить больше, чем могут переварить их желудки. Но и отказаться невозможно. Ведь стоит только замешкаться, «и последние станут первыми». Батя почитал Евангелие и свято верил в то, что живет в соответствии с законом Божьим, только без трепета за свои поступки.

– У меня такое предложение, – продолжил он. – Следует поручить Цунами заняться Кишлаком и его компанией. Нужно выяснить, на какую сумму они могут потянуть. Когда с их стороны сформируется группа, тогда станет ясно, кому какая доля будет принадлежать.

– Отличное предложение! – обрадовался Груша. – Все резоны имеются! Без нас им все равно на правительство не выйти, а как только передадут денежки, присмиреют как миленькие.

Унгури первый раз за встречу развернулся всем телом в сторону Цунами и, глядя ему в глаза, предостерег:

– Сынок, идя на это, ты обрекаешь себя на серьезные испытания. Я бы сказал, слишком серьезные. Батя, Груша и даже я при всей любви к тебе останемся в стороне. Между тобой и Кишлаком встать будет некому. Если начнется война, окажешься в одиночестве. Ни один из нас не будет рисковать. Понимаешь ли ты это?

Цунами обвел всех взглядом, в котором не отражалось ничего, кроме бесцветного мерцания стеклянной бездны.

– Согласен, – глухо сказал он, понимая, что с этой минуты ждать поддержки не от кого.

После его ответа разговор исчерпал себя. Каждый из присутствующих дорожил своим временем и не собирался «толочь воду в ступе». Поэтому все дружно встали и молча обменялись прощальными рукопожатиями.

Когда Инесса и Галина въехали в Монако, уже смеркалось. Город приобрел еще более величественный вид. В первых этажах залитые светом витрины отрывали от чистейшего асфальта тяжелые, украшенные балконами, арками, скульптурами, вензелями дома, и они, казавшись воздушными, висели над городом. Серые мраморные фасады отражали проезжающие машины. Во всем чувствовалась степенность, размеренность жизни. Этот город, привыкший к восхищению, с шиком и небрежностью демонстрировал себя каждой улицей и каждой площадью.

Обычно Инесса таскала с собой Али, но бывали случаи, когда не брала его из предосторожности. Как ни крути, любой телохранитель оберегает тайны своего хозяина до поры до времени. А редкие встречи с Виктором, которые позволяла она себе, нуждались в тщательной конспирации. Галина и раньше сопровождала ее в Париж и особенно часто в Баден-Баден. Но в Монако попала впервые и вся дрожала, как школьница, впервые очутившаяся в дорогом бутике.

Уверенно ориентируясь в городе, Инесса ехала по улицам, по которым скоро должны были пронестись гоночные машины «Формулы-1», о чем свидетельствовали деревянные трибуны, пока кучно сдвинутые в стороны от трассы.

Над всем княжеством царствовала горящая голубым неоновым огнем буква V. Она украшала крышу роскошного «Виста палас отеля», расположившегося на самом верхнем выступе горы.

– Зупер! – вырвалось у Галины. – Ты знаешь, что обозначает эта буква?

– Название гостиницы, – ответила Инесса, обдумывая, как удобнее свернуть к отелю «Эрмитаж».

– Ничего подобного! Буква V – это символ дьявола! Вспомни булгаковскую «Мастера и Маргариту». Когда Воланд достал портсигар, на нем тоже была изображена эта самая V. Зупер! Мы въехали в город дьявола! Это Монако или Монте-Карло?

Инесса уже ехала по рю Искусств к отелю и не вдавалась в литературные реминисценции экзальтированной приятельницы.

– Так мы уже в Монако?

– Нет. Уже в Монте-Карло. Видишь, в глубине дворец. Это и есть казино.

– Зупер! Дворец дьявола! Нет, я никогда не видела такой прелести!

Темно-зеленый «опель-вектра» подрулил к ярко освещенному козырьку старинного отеля, в котором останавливались многие коронованные особы последних двух столетий. Инесса небрежно бросила ключи тут же подбежавшему юноше-привратнику и распорядилась вносить вещи в холл. А сама, приветливо улыбнувшись швейцару, направилась в ресепшн. Галина, ни слова не говоря по-французски, только улыбалась и произносила: «Зупер!»

Номер был заказан. В глубине холла, в кресле стиля Людовика XIV, сидел элегантный молодой мужчина, бегло просматривавший проспекты, лежащие на бронзовом столике. Инесса скривила свои кукольные губки, потому что узнала одного из гэбэшников, неотступно пасущих ее в Монако. «Устроить бы ему скандал, чтоб не наглел и не мозолил глаза», – мелькнуло в голове. Но, вспомнив о Викторе, взяла себя в руки. Ей еще предстояло сбить с панталыку этого шпика, чтобы смыться на свидание в Люксембург.

– Надеюсь, у нас люкс? – спертым от восхищения голосом спросила Галина.

– Да. С видом на залив и мыс Кап-Мартин. Оплатишь, когда будем уезжать.

Портье, одетый, как генерал на параде, предупредительно открыл им двери номера. Галина первым делом бросилась в ванную и не ошиблась. В центре отделанной розовым мрамором комнаты стояла, вернее лежала, ванна в виде овального листа лилии, а неподалеку стоял подсвеченный белый цветок лилии, внутри которого находился душ. Розовое, темно-зеленое и белое удачно комбинировались во всех деталях. Раковина тоже имела вид раскрывшейся лилии, зеленый унитаз со множеством золоченых ручек напоминал какого-то фантастического осьминога. На полочках стояли розовые банки и флаконы с солями для ванны и другой косметикой. В зеркальном шкафу висели розовые халаты. На полу лежал белый пушистый ковер.

Недолго думая, Галина сбросила на него с себя вещи и первая оккупировала ванну. Инесса, обследовав номер, первым делом набрала Люксембург. Ответил мягкий мужской баритон.

– Отто Виктор у телефона.

– Иратов, это я.

– Где ты?

– В Монако. Сегодня ночью вылетаю к тебе. У нас только один день. Тут за каждым моим шагом следят. Один гад умудрился дежурить в холле отеля.

– Может быть, лучше приехать мне?

– С ума сошел! Они тебя пристрелят, как только обнаружат. Завтра в десять утра встречай меня на набережной Мозеля, возле причала.

– С нетерпением, целую, – ласково отозвался Виктор, и Инесса положила трубку. Найдя в баре среди со вкусом подобранного изобилия напитков бутылочку «Курвуазье», она наполнила пузатый бокальчик. Коньяк немного снял напряжение.

Инесса нашла Галину утопающей в пене.

– Зупер! – закричала та, захлопала в ладоши и тут же заявила, что если бы ее скучный Вагнер, всю жизнь посвятивший наведению чистоты в доме, мог бы предположить, где его жена, то сошел бы с ума от понимания того, насколько он ее не достоин!

Пришлось переждать волну восторга, захлестывавшего приятельницу в темно-зеленой ванне. Потом Инесса села на край и серьезно обратилась к Галине.

– Через полтора часа мы поедем в казино. Там немного поиграем. Я дождусь подходящего момента и уйду из зала, а ты повиснешь на руке одного нашего «топтуна». Будешь всем говорить, что мне стало плохо и я пошла в отель. Сама вернешься через час. Меня не будет. Завтра из номера не выходи. Жди меня, прилечу ночью. Обед и ужин заказывай в номер и не высовывай носа в коридор. Ясно?

Галина уже давно привыкла не задавать ненужных вопросов.

Третий день Веня и Курганов гостили у радушного «господина десять процентов» на его восхитительной ферме. Не признаваясь друг другу, они наслаждались коротким отдыхом. Вилли Шлоссер готовился к поездке основательно. Решено было ехать в Канны на его машине. Такой вариант несколько замедлял продвижение, зато имел неоспоримые преимущества. Во-первых, в сумке у них имелся целый арсенал оружия, закупленного Шлоссером из расчета крупномасштабных боевых действий. Во-вторых, Инесса не обязательно встретится им в Каннах, скорее всего придется гоняться за ней по всему Лазурному побережью, в-третьих, после разборки желательно возвратиться назад и лучше всего через Альпы, по наполеоновской дороге. Все это объяснял адвокат, склонившись над картами. Он очень походил на маршала, планирующего вторжение на чужую территорию. После того как план был одобрен, Шлоссер отправился в авторемонтный сервис, где ему отрегулировали машину. Багажник Вилли забил продуктами, объясняя, что, выезжая из Германии, всегда лучше еду иметь под рукой. Судя по всему, он не очень доверял французской кухне и не сомневался, что им придется отсиживаться в глухих местах.

В этих приготовлениях было нечто киноэкранное. Шлоссеру нравилась его роль. Пятьдесят тысяч не такие большие деньги, чтобы из-за них рисковать собственной шкурой. Но человек он был увлекающийся и по-своему подыхавший в Германии от скуки. Правда, никогда никому об этом не говорил. Наоборот, изо всех сил гордился фермой, женой, лошадьми. На самом же деле лошадей побаивался, Эдди давно ему надоела. Ему казалось, что от нее постоянно пахнет конюшней. Возможно, потому, что лошадей она любила намного больше, чем самого Шлоссера. А дом постоянно требовал ремонта. Вилли и так уже выискивал поляков, которые брали не так дорого, как немецкие рабочие, но убытки были очевидны. Конно-спортивная школа, которую содержала Эдди, денег приносила ровно столько, сколько стоило содержание лошадей, и Шлоссер давно бы настоял на ее закрытии, если бы одна из учениц, молодая тридцатитрехлетняя вдова Кристина, не привлекала его пристального внимания. Но связь никак не налаживалась. Кристина говорила с чувственным придыханием:

– Ах, господин адвокат, как я завидую вашей жене Эдди. Такой мужчина – украшение любого дома…

Вот причины, подтолкнувшие Вилли Шлоссера с головой броситься в омут рискованной авантюры. В глубине души он лелеял мысль, что сумеет расколоть мадам на большую сумму, чем мечтают получить эти мальчишки.

С той минуты, как Шлоссер принес пистолеты «парабеллум», четыре гранаты Ф-1, автомат Калашникова, две противотанковые мины и карабин с оптическим прицелом, Курганов пропадал в частном тире, куда его привел адвокат. Александр готов был стрелять и по ночам, настолько ему понравилось это занятие. В голове постоянно крутилась фраза из какого-то американского вестерна: «Выживает тот, кто стреляет раньше». Хозяин тира с удивлением наблюдал за тренировками русского «спортсмена» и предсказывал ему большое будущее в одной из тюрем федеральной земли Северный Рейн-Вестфалия, приговаривая при этом:

– Лучше быть живым в тюрьме, чем мертвым у стойки бара. А Веню внезапно обуяла страсть к верховой езде. Он лишь однажды появился в тире, выпустил все пули в «молоко» и заявил, что с него достаточно:

– В стрельбе из пистолета «парабеллум» главное знать – на что нажимать.

И снова отправился на конюшню. Шлоссер замечал его маневры и как бы невзначай за ужином напевал один и тот же куплет из старой песенки:

Эдди улыбалась, ни слова не понимая, а Веня старательно пропускал мимо ушей. Как-то перед сном Курганов шепотом принялся укорять друга:

– Неужто головой двинулся? Мы здесь в гостях, а ты на виду у всех ухлестываешь за женой хозяина. Он же все видит!

– И пусть. Быстрее уедем, – отшучивался Веня, хотя о неизбежности отъезда думал с все возрастающей грустью. Эдди пленила его сердце. Выйдя из тюрьмы, он был уверен, что будет иметь дело исключительно с проститутками, убеждая себя в непреложности тезиса «Деньги в руки – меньше муки». И вдруг подступило оно самое. Когда в первую минуту появления на ферме он увидел Эдди в черном длинном платье, ведущую под узду Хенри, то внутри все оборвалось, как будто приоткрылась дверь в новую пропасть.

Эдди принимала его ухаживания со смехом, ни на секунду не забывая, что является замужней женщиной, и ласковыми словами награждала исключительно лошадей. Но иногда, поглаживая лошадиную морду, она бросала энергичные взгляды в сторону Вени. И он мечтал превратиться в лошадь.

Шлоссер и в самом деле стал поторапливаться. Даже перестал пить больше десяти трехсотграммовых стаканчиков пива в день. И наконец объявил, что сегодня в ночь они выезжают.

– Утром проедем Лион, заночуем где-нибудь под Греноблем и с утра – в Канны. Попадем как раз к открытию кинофестиваля.

Они мчались по ночному автобану. Веня мирно посапывал на заднем сиденье в обнимку с бутылкой «Наполеона», а Курганов впивался взглядом в фантастическую картину дороги. Ничего подобного он в своей жизни не видел. Без единого фонаря, трасса была залита разноцветными огнями. Столбики, на которые попадали лучи фар, вспыхивали зеленым светом. Многочисленные указатели светились белым, ремонтные заграждения – красным и желтым. Огромные трейлеры, несущиеся по встречной полосе, разделенной зеленой изгородью кустов, были обвешаны гирляндами лампочек по всему длинному корпусу. Из темноты, подобно океанским кораблям, наплывали светящиеся стеклянные здания бензоколонок. «Шелл» пылал желтыми неоновыми полосами, «Арал» – голубыми, «Ессо» – красными, ВП – зелеными.

Вилли Шлоссер был в превосходном расположении духа. Он почувствовал себя снова молодым. Впереди – увлекательное путешествие со стрельбой, вымогательством и погонями. Было от чего замирать сердцу, уже давно работавшему в режиме сытого затухания.

– Я люблю ночную езду, – обратился он к Курганову. – Смотри, утопил педаль газа и никаких лишних движений. Идем нормально – сто сорок, ну, максимум сто восемьдесят.

Скорость в машине совершенно не ощущалась, поэтому Александр недоверчиво спросил:

– Ты же только что ушел с полосы, освободив место для обгона.

– Ты, Федя, даешь! То ж промчался «порш», он идет двести двадцать. От такой скорости лично у меня яйца судорогой сводит. Все-таки не на самолете… А ты отдыхай, не волнуйся, доедем как надо. Скоро уже Кобленц.

Спать Курганову не хотелось. Он инстинктивно сжимал подвешенный по всем правилам под мышкой «парабеллум» и удивлялся своему решительному настрою. Ведь совсем недавно, выйдя за ворота зоны и сев в поджидавший его трактор, поклялся, что никогда более не преступит закон. Пусть вокруг творится любая канитель, его дело будет сторона. В этом они разошлись во взглядах с Веней. Курганов считал, что лучше хлебать пустые щи на свободе, чем возвращаться в тюрьму. А Веня решительно возражал.

– Коль четырнадцать лет жизни провели в дерьме, то теперь некогда заниматься честным трудом, нужно взять все и сразу. Нас насильно сделали преступниками, и не стоит менять профессию, тем более что другой все равно нет и уже не будет. Либо большие деньги, либо назад, в зону! – с пол-оборота заводился Веня, подогревая себя коньяком.

Сейчас, сидя в темной машине и ощущая под мышкой пистолет, Курганов уже не был уверен, что сможет хлебать пустые щи.

Инесса придирчиво рассматривала себя в зеркало. Она не собиралась возвращаться в отель, поэтому оделась с учетом утреннего свидания с Виктором. На ней был шерстяной желтый костюм, пиджачок которого удачно скрывал отсутствие талии. В уши она не удержалась и надела серьги с бриллиантовыми подвесками, каждый камушек в которых был по три карата.

Зато уж Галина поработала над собой с полной отдачей. Затянула волосы назад в узел и уложила его в золотую плетеную сеточку. Интенсивно накрашенные глаза задекорировала крупными очками с маленькими диоптриями, и сквозь стекла они стали совершенно неотразимыми. Надела синее платье от Версаччи, едва прикрывающее колени, с глубоким вырезом на спине и серо-прозрачным шифоном на груди. Серебряные пуговки на рукавах и в тон подобранные такие же серебряные туфельки на высоких каблуках эффектно дополняли эту классику в холодных тонах.

От отеля «Эрмитаж» до дворца казино в несколько минут хода по рю Искусств. В этот поздний час на улицах Монте-Карло не было ни души, но зато толпились впритык друг к другу припаркованные машины. Накрапывал дождь. Поэтому юноша из прислуги отеля раскрыл над дамами широченный зонт и проводил их до самого дворца.

Обитель азарта потрясала своим величественным стилем. Весь в огнях, дворец устремлялся в небо двумя своими остроконечными башнями, на фронтонах которых стояли две скульптуры воительниц-богинь. Перед дворцом шелестел мокрыми кронами пальм ухоженный сквер, а справа от него, точно разбуженный улей, шумело и сотрясалось от азарта кафе де Пари.

Перед ступеньками казино, освещенными фонарями широкого козырька, стояло несколько машин чудовищной стоимости. Одна из них был двухместный черный низкий «порш», а марки остальных различить было трудно.

Войдя вовнутрь, они встали, должно быть, в самую шикарную очередь на свете. По числу бриллиантов, золота и кредитных карточек эта, в общем-то, ничем не отличающаяся от обычной совковой очереди в овощном магазине, могла по богатству соперничать со многими европейскими банками. Некоторым диссонансом смотрелись в ней несколько американцев в мятых коттоновых пиджаках с молодыми дамами в брюках. Основной же контингент всем своим видом подчеркивал значительность своего прихода сюда.

Когда приятельницы вошли в зал, размерами напоминающий небольшой оперный театр, Галина, задрав голову и любуясь огромными картинами из жизни знати восемнадцатого века, на которых дамы заигрывали с молодыми людьми, прошептала:

– Теперь я знаю, что такое дворец дьявола. В Баден-Бадене не менее роскошно, но слишком по-домашнему уютно. Там наверняка живут черти. А здесь – дьявол!

И уставилась на человека в черном смокинге, сидящего в деревянном кресле, возвышающемся над столом с рулеткой. Он сидел в расслабленной позе, абсолютно не реагируя на восхищенный взгляд Галины, однако его глаза цепко всматривались в играющих, контролировали ставки и замечали каждое движение рук двух крупье по обеим сторонам стола.

Одного взгляда на этого человека достаточно было, чтобы понять – у казино выиграть невозможно. Но сама атмосфера зала, таинственно-торжественные лица служителей храма дьявола, завораживающий бег шарика становились безумно притягательными, и в душе каждого пришедшего сюда загоралась вера в свой единственный случай. Даже самые неазартные люди, поставив один раз на игру, чувствовали некое волнение, будоражащее кровь. Галина принадлежала к самой распространенной публике. Готова была играть и верить в выигрыш.

Инесса тем временем внимательно изучала электронное табло, показывающее результаты последних двенадцати игр.

– Пока они играют в свою игру, – сказала она, капризно скривив губки, – пойдем в бар выпьем шампанского.

Бар поражал сочетанием массивного красного дерева и изящного хрусталя. Народу у стойки и за столиками было немного. Одинокие проститутки тусклыми взглядами рассматривали украшения на женщинах и изредка косились в сторону игровых столов.

Инесса заказала два бокала «Дом Периньон» и выложила перед Галиной три десятка голубых жетонов стоимостью по 50 франков каждый.

– Играй сегодня без меня. Лучше всего ставь один к двум. Во всяком случае, много не проиграешь. Только не рискуй на числа. Я ведь тебя уже знаю. Ставь хотя бы между. А то через двадцать минут придется снова идти менять. Мне всегда жалко твои деньги.

– Сначала попробую на цвет. А ты уже уходишь? – Галина разрывалась между желанием побыть с подругой и тягой к магическому бегу шарика.

– Ты не заметила в зале такого толстенького господина? Он прохаживался возле дальнего стола.

– Нет.

– Сейчас покажу. Что-то Манукалов в последнее время пасет меня со страшной силой. Этого я уже однажды видела в Париже. Видать, у них людей не хватает.

– Может, совпадение? – не поверила Галина.

Инесса допила шампанское, расплатилась жетонами и встала с табурета. Подошла к широко раскрытым дверям, постояла и вернулась к стойке. Никаких сомнений быть не могло. Он специально занял место у входа, чтобы контролировать каждое ее передвижение.

– У меня на них чутье. Сказывается опыт. Иди, попробуй заговорить с этим господином, а я незаметно выйду. Он сейчас сидит под венецианским зеркалом.

Галина без возражений отправилась в зал и, проходя мимо указанного мужчины, очень естественно подвернула ногу и непроизвольно выматерилась.

В его глазах мелькнуло сочувствие. Он встал и поддержал ее за руку.

– Вы не вывихнули ногу, мадам? – участливо спросил по-французски.

Галина ответила по-немецки, и он быстро повторил вопрос на ее языке, добавив:

– Мадам – немка?

– Да. Меня зовут фрау Галина Вагнер, – представилась она, опираясь на его руку. – А вы здесь кого-то высматриваете?

По тому, как напряглась поддерживающая ее рука, она поняла, что попала в точку. В ответ незнакомец улыбнулся:

– Никого. Разве что красивых женщин.

– О, да вы – ловелас?

– Нет, нет… – воспротивился он и представился: – Я Доменик Порте, к вашим услугам.

– О, тогда проводите меня к столу и подскажите, на что лучше поставить.

Без всякого беспокойства Доменик с мягкой улыбкой выполнил ее просьбу. А Инесса, воспользовавшись тем, что он перестал контролировать вход, выскользнула из зала, уже заполнившегося возбужденно-сосредоточенными людьми. Она была уверена, что теперь-то этот соглядатай не выскользнет из рук Галины. Дело закончится тем, что та его потащит ужинать в «Голубой поезд», невероятно дорогой ресторан, вытянувшийся вдоль игрового зала. Вот уж стукач попотеет, стыдясь признаться, что у него и в помине нет таких денег. Это предположение заставило Инессу злорадно улыбнуться. Она вышла из казино. Моросивший дождь грозил перейти в ливень. Поэтому пришлось укрыться в кафе де Пари, где, усевшись за маленький круглый столик среди пышных искусственных деревьев, Инесса попросила официанта принести кофе, коньяк и вызвать такси для поездки в аэропорт.

Только человек с такими железными нервами, какими обладал Вилли Шлоссер, мог, не останавливаясь, промчаться от Бонна до Лиона за восемь часов. Одна остановка все-таки была, вернее, заминка. Рано утром, когда Вениамин усиленно сопел во сне, а Курганов слушал новости, адвокат, обращаясь к нему, возбужденно прикрикнул:

– Прячь «парабеллум», проезжаем границу!

Курганов встряхнул головой и задергался в кресле, так как не мог сообразить, куда лучше спрятать пистолет. Чем быстрее приближались железные ворота, перекинутые через автобан, с будками на каждой полосе, тем судорожнее становились действия Курганова. Шлоссер притормозил возле французского полицейского и поприветствовал того.

У Курганова душа ушла в пятки. Он понял, что пришел конец их путешествию. С таким арсеналом рассчитывать было не на что. Даже когда Вилли проехал беспрепятственно ворота, Александр с грустью смотрел на стоянку, куда они, без сомнения, направлялись. И только тогда, когда Шлоссер прибавил газ и «ауди» привычно заняла левую скоростную полосу автобана, Курганов растерянно посмотрел на адвоката:

– Неужто пронесло? – еле выговорил он.

В ответ Шлоссер расхохотался. И смеялся так громко, что проснулся Вениамин.

– Чем это вы развлекаетесь? – спросил он спросонья.

– Играем в границу. Александр собрался сдаваться!

– Но ведь пограничник с тобой разговаривал? – все еще находясь в шоке, выдавил из себя Курганов.

Шлоссер веселился как ребенок. Вся усталость, скопившаяся во время бессонного ночного пути, выходила из его могучего организма гомерическим смехом. Наконец он успокоился и, заикаясь от нехватки воздуха, объяснил:

– Это же полицейский! Я его поздравил с открытием кинофестиваля. И выразил надежду, что французы будут недосягаемы. Неужели не понял?

– Я французский не знаю, – обиделся Курганов.

– Теперь, приезжая в Европу, нужно говорить на всех языках. В следующий раз не психуй. У нас тут границы открыты. Неужели, думаешь, полезут в багажник к такому уважаемому человеку, как я? Никогда. Вот за это-то вы мне и заплатили тысячу долларов. То есть за мои знания и за мое представительство.

– Так это уже Франция? – радостно воскликнул Веня. Поднял руку с бутылкой «Наполеона» и перед тем, как сделать глоток, обратился к Курганову:

– Сашка! Мы во Франции! Мать родная, неужели сбылась мечта идиота? Веня Аксельрод, политический заключенный коммунистического режима, – в свободной Франции! Слушай, раз у них тут такие любезные полицейские, может, мы эту Инессу расколем на миллиончик?!

Шлоссер крякнул от удовольствия. Ему такая идея ласкала сердце. Глядя на дорогу одним глазом, он обратился к Вене:

– Слушай, Федя, а ты такую бабу, «мадам Шуру», знал в Москве?

– Нет.

– Странно. Ее тоже взяли в восьмидесятом. Вот это, скажу вам, была женщина! Я, правда, тоже из-за нее чуть не потянул годочков на дцать. Но вовремя смылся. Известная была в Москве дамочка. Красивая, брюнетка, держалась, как кинозвезда. Когда меня с ней познакомили, то я сразу, мол, вечерком да с коньячком, да поговорим о том о сем. А она меня раз – и отбрила. Хотя, конечно, я ей понравился. Но тогда она предпочитала заниматься не сексом, а бриллиантами. Какие камушки проходили через ее руки! Ни один мужик не сумел бы наладить такой бизнес. Фирмачи вились вокруг нее роем. Торговала всем – от икон до модного тогда кристаллона. Вот на такую наезжать я бы не рискнул. А ваша эта Инесса, хоть и жена гэбэшника, но не того полета птица. А как брали «мадам Шуру»! Я в этот вечер пришел в «Националь» с одним немцем. Она меня заметила, подозвала. А когда узнала, что насовсем отваливаю, обрадовалась. «Погоди, закончу одно дельце, и мы с тобой покумекаем». Я-то губы раскатал, решил, ну, уж этой ночью она мне точно даст. А тут вдруг окружают ее, хватают вместе с пьяным иностранцем, свидетелей не выпускают из бара. Оказывается, влипла. Менты подставили. Незаконные валютные операции. Я насилу ноги унес. Но какая женщина была… Шесть лет дали. Ее бы министром финансов сделать! Может, коммунисты бы еще у власти и продержались.

За разговорами и воспоминаниями Шлоссер миновал Гренобль. Он съехал с автобана, чтобы срезать участок пути, а заодно заночевать в знакомом ему отеле.

– Есть здесь один. Называется «Ферма роз». Потрясающий уголок природы, недалеко от Кастеллани. Я там однажды ночевал с одной дамой.

– Не с «мадам Шурой»? – уточнил Веня.

– Ах, если бы… Вы только представьте… такую роскошную женщину – и в Сибирь.

– Мы-то представить можем, – угрюмо буркнул Курганов, все еще дувшийся на Шлоссера на его дурацкую шутку с полицейским.

«Ферма роз» находилась в цветущей долине. Всюду виднелись красные маки и плантации лаванды, торчащей из земли наподобие зеленых ежиков. Хозяин отеля встретил их у ворот. Красота одиноко стоящего дома потрясала уютом, покоем и множеством цветов. Огромные ирисы толпились у старинной лестницы, ведущей в номер. Пока Шлоссер расплачивался с хозяином, Веня, покачивая бутылкой, спросил Курганова:

– Как ты думаешь, мне Шлоссер свою жену отдаст?

– Разве что за десять процентов, – съязвил тот.

– У тебя пистолет из пиджака выпирает. – Вене было забавно наблюдать, как приятель, подобно гангстерам из американских фильмов, предпочитал мешковатые двубортные костюмы и рубашки с галстуками.

Гостиница действительно напоминала уголок для интимных свиданий, а не ночлег для вооруженных до зубов путешественников.

Шлоссер уселся на широкую постель и принялся поглощать пиво в немыслимом количестве.

– Завтра, ребята, увидите свою пассию. А ночью займемся ею основательно. Надеюсь, вы мне предоставите право руководить операцией. Все будет просто. На открытие кинофестиваля не попадем. Но выследим ее или на набережной Круазетт, либо у входа во Дворец фестивалей. Потом она наверняка окажется в пресс-баре. Ну, туда уж мы точно попадем, а дальше по обстоятельствам. Главное, не суетиться. Пистолет под бок – и веди к машине. Сажаем и везем в горы. Сюда. А тут уж объясним – убить и положить ее, голубушку, под небольшой валун, труда не составит.

– А гэбэшные охранники? – спросил Курганов.

– Вот ими-то ты и займешься. Пока Веня будет мадам обхаживать, твоя задача – их отвлечь. Только не вздумай стрелять.

В Каннах во время кинофестиваля полицейских и всяких агентов спецслужб больше, чем артистов.

Дорога порядочно утомила всех, включая Вениамина, который, напившись, думал в данный момент не о похищении Инессы, а о жене Шлоссера, Эдди.

Самолет с Инессой на борту приземлился в Люксембургском аэропорту в четыре утра. Она озябла в своем шерстяном желтом костюмчике и с наслаждением плюхнулась в такси. Шофер отвез ее в центр города, где на рю Капуцинов уже был заказан номер в отеле «Париж». Едва раздевшись, она упала в постель и проспала до восьми. Когда же открыла глаза, яркое солнце вовсю хозяйничало в маленьком номере, обставленном старинной мебелью. Должно быть, мебель эту отсюда не выносили лет сто. Приняв душ, Инесса отправилась на завтрак, где были поданы традиционные круассаны с маслом и джемом и несколько сортов французского сыра.

Ровно в десять такси подкатило к набережной городка Ремих, и Инесса выпорхнула из него, вся в предчувствии долгожданного свидания.

Его она увидела сразу. Виктор сидел на лавочке и наблюдал за приготовлениями духового оркестра, собиравшегося целый день услаждать вальсами Штрауса слух гуляющей публики.

Он был все таким же стройным и элегантным, как и в молодости, но совершенно седым. Инесса знала, что Виктор до сих пор ее любит, но не сомневалась, что у него есть любовницы, слишком уж он нравился женщинам.

Должно быть, Виктор ощутил ее взгляд и обернулся. Его черные глаза излучали радость. Он поднялся навстречу Инессе. Как ей хотелось броситься ему в объятия! Но пришлось себя сдержать. Они оба чинно сели на лавочку и долго, забыв обо всем, смотрели друг на друга. Эти взгляды были намного интимнее любых поцелуев.

– Ты не меняешься… – наконец вымолвила Инесса.

– А ты немного поправилась, но это неважно. В любом случае остаешься для меня все такой же Инкой-тростинкой.

– Мы давно не виделись… – Она и сама знала, что выглядит ужасно. Никакие массажи не могли восстановить молодость. Нужно было отказаться от алкоголя. Но что тогда оставалось взамен?

– Неужели Манукалов продолжает за тобой так жестко следить? – спросил Виктор, чтобы уйти от разговоров о том, кто как из них выглядит.

– Еще бы! Вхожу в «Эрмитаж» – сидит голубь. Иду в казино – и там знакомая морда. За последние два года они все примелькались…

Виктор сочувственно посмотрел на нее. Он мало знал о жизни Инессы и очень расстроился, когда почувствовал, что их отношения начинают приобретать все более деловой характер. Раньше каждая встреча начиналась с постели. Теперь же, второпях, постелью заканчивается.

– У меня возникает навязчивая идея убить Манукалова, – признался он. – Сейчас у вас там каждый день стреляют. Денег не пожалею…

– Он спас тебе жизнь… – глухо произнесла Инесса. Смерть Манукалова никак не входила в ее ближайшие планы.

– Ладно. Давай о деле, – резко отчеканил он. Его заострявшееся книзу лицо еще более вытянулось. Уголки губ опустились. Ямка на подбородке углубилась. Расслабление первых минут прошло, и Виктор стал таким, каким бывал обычно. Резким, стремительным, замкнутым.

Инесса сама понимала, что слишком много грузит на любящего человека. Но другого выхода не было. Манукалов никогда ее не отпустит. Но, даже став независимой, она должна иметь свой капитал. Иначе даже с Виктором не сможет быть счастлива.

– Мы уже подготовили почву. Жена Суховея подпишет у него постановление правительства. Потом этот документ отксерим, а подлинник уничтожим. Ориентировочная цена – четыре миллиарда долларов…

– Это Шикотан?

– Нет, поменьше – Уруп.

– А что на Шикотане решили со сдачей на пятьдесят лет в аренду трехсот гектаров гонконговской фирме?

– Ничего не решили. Просто спустили в унитаз.

– И после этого ты хочешь, чтобы кто-то согласился вкладывать деньги?

– Погоди. Во-первых, после землетрясения на Курилах правительство совсем раскорячилось. Нет денег на восстановление. А во-вторых, как это тебе ни кажется неправдоподобным, никто никому ничего не продаст и не сдаст в аренду. Мой план тем-то и хорош, что вся затея – сплошной мыльный пузырь. Уже сейчас самые влиятельные мафиози через нашего человека решают, кто сколько внесет в уставной капитал инвестиционного фонда, с которым правительство начнет диалог об аренде.

– Блеф! – лаконично выразился Виктор.

– Это здесь, в центре Европы, так кажется. А у нас до сих пор верят во все. Пойми, интрига выстроена идеально. Президент и правительство запутались с вопросами об островах. А тут еще землетрясение. Японцам продать острова невозможно. Парламент встанет на дыбы. А для того чтобы сдать в аренду российскому частному капиталу, согласие парламента и всяких идиотских партий не требуется. А уж те, что получат острова в аренду, смогут на те же девяносто девять лет заключить договор на субаренду с японцами. В результате правительство получает практически на лом огромные суммы из инвестиционного фонда, а японцы платят уже конкретным хозяевам.

– Так ведь так не будет!

– Ну я же не могу поменять правительство! Поэтому создаем фонд. Мафия скидывает туда деньги. А потом начнется отстрел всех уголовных «авторитетов», клюнувших на эту удочку. Недостающим звеном является западный банк, который бы стал соучредителем. Без него мы не сумеем перекинуть эти деньги на Запад.

– Представляешь, что устроят мафиози, узнав, что их обманули?

– Ну, постреляют немного… Мы привыкли.

– А правительство?

– Сочтет постановление фальшивкой.

– И твоего вице-премьера отправят в отставку или под суд.

– Да никуда его не отправят. Честь мундира для них сейчас превыше всего. Государство-то не пострадает. Подумаешь, разорятся несколько мафиози. А вдруг к тому времени и острова действительно начнут продавать. Ведь никто ничего не знает. Мы в любом случае будем лоббировать в парламенте и начнем кампанию в прессе.

Виктор задумался. Впервые от Инессы он слышал столь определенное предложение. Какой же должен в стране царить бардак, чтобы проворачивать такие авантюры. А с другой стороны, сколько уже скандалов с мифическими фондами, банками только за последний год разразилось в России, и ничего. Деньги – тю-тю, а председатели чуть ли не народные герои. Виктору, давно оторвавшемуся от советской действительности, трудно было переварить сделанное Инессой предложение. Но отказываться было бы глупо. Как специалист по сотрудничеству с российскими банками, он – наиболее реальная фигура на Западе для подобной операции.

– А Манукалов в курсе затеи?

– Нет. Его время пока не пришло.

– Кто же все решает?

– Я и дамы моего круга. Самого высокого круга в России.

– Короче, дамский бизнес… – усмехнулся Виктор. – Надо будет подумать.

– Думай быстрее, – нервно посоветовала Инесса. Она совершенно не была похожа на странную фантазерку, верившую в любовь и в сказки.

Но другой у Виктора не было. Вся его жизнь слилась в одно-единственное ожидание конца их разлуки. Семнадцать лет прошло со дня их первого свидания. Оно произошло тоже весной, на Воробьевых горах. И лавочка была совсем такая же. Белая и свободная.

Оркестр взял первые аккорды. Народу на набережной прибавилось. Вокруг раздавался детский смех.

– Поехали ко мне, – предложил Виктор.

– Нет. Только в гостиницу. Помнишь, была какая-то маленькая, прямо на трассе.

Виктор лет шесть назад купил в Люксембурге дом. Судя по фотографиям, замечательный. Восемь комнат, две огромных ванных, бассейн во дворе. Но Инесса ни разу туда не приезжала. Чего-то боялась. Пока встречались по гостиницам, их связь не обременялась бытом. Виктор много раз настойчиво требовал, чтобы она удрала от Манукалова и поселилась в его доме. Хотя сам понимал нелепость своей просьбы. С Манукаловым ему не справиться. Инесса сама этого не допустит. Так что встречи в отелях носили менее обременительный характер.

Взявшись за руки, они пошли к машине.

– Ты еще не поменял? – удивилась Инесса, заметив старую «БМВ».

– Я к ней привык. Она – моя единственная подруга. Инесса довольно цинично рассмеялась.

– Только не рассказывай, что ты у меня совершенно лишен женской ласки! Не поверю.

Виктор ничего не ответил. Помог сесть в машину и захлопнул дверцу. Пока он выезжал, Инесса вертела головой, боясь слежки. Но ничего подозрительного не обнаружила.

– Манукалов давно мечтает нас накрыть. А сейчас это крайне нежелательно. Давай совершим эту сделку и больше никогда не будем расставаться.

– А Манукалов?

– Боюсь, что он и погибнет от рук мафиози. – При этом Инесса так улыбнулась, что у Виктора мурашки поползли по спине.

Но, должно быть, он и любил ее за неординарный характер, да еще за изломанную из-за нее собственную судьбу, хотя жаловаться было бы грех, ведь именно Инесса настояла, чтобы Манукалов устроил ему побег во время этапирования, а потом по подложным документам сумел отправить на Запад. Слишком тесно переплелись судьбы всех троих. Ненавидя Манукалова, Виктор где-то сочувствовал ему. А любя Инессу, с болью замечал, как она все дальше уходит от них двоих.

Галине везло! Она сидела, низко пригнувшись к столу, и постоянно чувствовала на себе тусклый, словно болотный туман, взгляд человека, возвышающегося в кресле над рулеткой. Он уже несколько раз менял крупье. А ей продолжало везти. Рядом стоял Доменик Порте и тихим спокойным голосом указывал, на что ставить. Гора фишек перед ней неуклонно росла.

– А сейчас рискните на «зеро» пять жетонов.

Она пододвинула к крупье жетоны и указала на «зеро». Снова побежал шарик, и в глазах Галины от напряжения поплыли разноцветные круги.

– Зеро! – бесстрастно сообщил крупье и ловким движением пододвинул к ней фишки.

И тут Галина впервые подняла голову и посмотрела в глаза властителю игры. Он сидел в своем кресле все в той же непринужденной позе, но мешки под глазами почернели и потяжелели.

– Сколько у меня? – прошептала Галина.

– Тысячи четыре франков, – сообщил Доменик и добавил: – Я думаю, пора прекращать игру.

Если бы это сказала Инесса, или муж Вагнер, или даже сам Цунами, она ни за что не отошла бы от стола. Но этому тихому голосу подчинилась безропотно. Бросила несколько жетонов крупье, за что тот одарил ее почти искренней улыбкой, и встала из-за стола. Ноги у нее дрожали, и она с благодарностью оперлась о руку Доменика.

– Все еще болит? – участливо спросил он.

– Что болит? – не поняла Галина, в пылу азарта совершенно забыв, что демонстративно споткнулась.

– Нога!

– Вы же видите, еле стою… – спохватилась она. Но сказала правду. Ноги не держали.

– Хотите, поужинаем в «Голубом поезде»? – галантно предложил он.

Тут вдруг Галина вспомнила, что выполняет поручение Инессы и нужно было всеми силами задержать этого гэбэшника, чтобы он не заметил ее отсутствия.

– А какие ваши пожелания? – игриво спросила она, уверенная, что он тотчас же потащит ее в отель искать Инессу.

Доменик посмотрел на нее грустными, чуть навыкате зелеными глазами, глубоко вздохнул, так что на залысинах появилась испарина, и извиняющимся тоном сообщил:

– Я стараюсь не есть в ресторанах…

Галина с гордостью отметила про себя, что очень элегантно разоблачила гэбэшника. У него, конечно же, нет денег на ужин в таком ресторане. И с улыбкой победительницы предложила:

– Если вы не откажетесь, я угощаю.

– О, только не это… – Он немного помялся и чуть заискивающе произнес: – Позвольте мне пригласить вас на скромный ужин к себе домой.

Такого поворота Галина никак не ожидала. Даже произнесла свое любимое – «Зупер!», хотя понимала, что соглашаться неприлично.

– В такое время… – растерялась она, не испытывая желания идти в гости к гэбэшнику, но тут же вспомнила об Инессе и подумала, что лучше согласиться.

Лицо Доменика просияло. Он подал ей руку, помог поменять жетоны на деньги и вывел из зала. Весенний ливень резвился над Монте-Карло. Сквозь потоки дождя ничего нельзя было разглядеть, кроме утопающего в огнях кафе де Пари.

– Куда ж мы в такой дождь двинемся? – охнула Галина.

– Ничего, всего несколько шагов. Нас проводят, – весело отозвался Доменик.

И действительно к ним подскочили двое высоких служащих казино и, раскрыв зонты, помогли спуститься вниз по лестнице. Галина сначала даже не поняла, что идти больше некуда. Она стояла возле низкого черного «порша» и озиралась в поисках машины.

– Прошу вас, фрау Вагнер, садиться. – Доменик приподнял дверцу вверх, и изумленная Галина буквально повалилась внутрь. Ноги отказали ей второй раз.

– Это ваша машина? – справилась она с перехватившим горло дыханием.

– Да. Я состою членом клуба «Порше».

– И вам дают покататься… – ничего не понимая, предположила Галина.

Доменик недоуменно посмотрел на нее и сказал сам себе:

– Странно. Я не задумывался об этом.

– О чем?

– Раз я являюсь членом клуба, значит, они обязаны давать мне машину… Интересная мысль. Нужно будет ее высказать президенту.

«Значит, машина все-таки не его», – подумала про себя Галина и немного успокоилась.

Но ненадолго. Минут через пятнадцать они остановились возле высоких чугунных ворот с вензелями, которые бесшумно открылись, и машина въехала во двор, освещенный спрятанными в кустах низкими светильниками. Шурша колесами по гальке, «порш» остановился на небольшой свободной площадке и вдруг плавно провалилась под землю. Галина не успела вскрикнуть, как увидела, что они находятся возле стеклянных дверей, ведущих в просторную залу с горящими люстрами.

– Я же пообещал, что мокнуть больше не придется, – напомнил ей Доменик, откидывая дверцу машины.

Только благодаря его протянутой руке Галина вылезла наружу. И уже больше не верила в то, что перед ней – гэбэшник, она была уверена, что попала в руки дьявола, который ей сегодня почудился в человеке, вальяжно восседавшем в кресле.

Телефонный звонок застал Манукалова в дверях. Он вернулся в кабинет. Не снимая плаща, сел на краешек стола и снял трубку. Звонил агент из Франции.

– Она покинула Монте-Карло вчера ночью. Мы ее потеряли.

– Идиоты! – взорвался Манукалов. В этот раз у него было какое-то предчувствие, что все произойдет именно так. – Может, она в Баден-Бадене?

– Вряд ли. Завтра – открытие Каннского кинофестиваля. Мы уверены, что она будет на нем присутствовать.

– Плевал я на вашу уверенность! Открытие завтра, а сегодня она может спокойно просидеть весь вечер за рулеткой… В Баден-Бадене.

– Да. Но ее подруга Галина Вагнер тоже исчезла. Только тремя часами позже.

Это уже было похоже на сговор. Манукалов лихорадочно соображал, что предпринять, и в отсутствие вариантов решил проверить самый запасной.

– Поищите-ка в Люксембурге. Проверьте списки пассажиров, прилетевших за прошедшие сутки из Ниццы.

– Будет сделано, шеф. Какие еще указания?

– Идите к черту и срочно свяжитесь со мной, когда ее найдете. – Он положил трубку и, соскочив со стола, задумчиво прошелся по комнате. Активность Инессы начинала пугать. Вчера у него был разговор со Столетовым, тот не постеснялся по телефону намекнуть на какие-то темные делишки, числящиеся за ней. Сегодня Манукалов собирался к нему заехать и переговорить. Хотя Столетов и работал в администрации президента и состоял в числе избранных, бракоразводный процесс, который он затеял, не давал ему права на объективность. Однако слухи – один из источников информации…

Манукалов тут же набрал телефон Столетова.

– Геннадий Владимирович? Это Манукалов. С утра пораньше на работе?

– Кто-то же должен в этой стране работать? – пробурчал Столетов и, обращаясь к кому-то, крикнул: – Не уходи, не уходи… – Потом снова обратился к Манукалову: – Слушаю тебя.

– Я по поводу нашей встречи. Она не отменяется?

– Ты вот что, на службе не надо нам с тобой время друг у друга отнимать, а вечерком давай прямиком ко мне на дачу, в Севидово. Договорились?

– Все понял, – подтвердил Манукалов.

– Ну, будь здоров.

Больше Александр Сергеевич не имел права задерживаться и быстрым шагом направился к выходу.

Пока ехал на Лубянку, пришло новое сообщение от агента, который подтверждал, что в списках пассажиров числится интересующий Манукалова объект. Это вконец испортило ему настроение. «Значит, встречалась с Виктором», – понял Александр Сергеевич. Он знал, что когда-нибудь это должно было произойти. Слишком долго ей удавалось его обманывать. А может, Манукалов специально не усиливал слежку, чтобы не напороться на подобную информацию?

Он знал о Викторе Иратове все. Под давлением Инессы устроил ему побег из зоны, сделал секретным агентом КГБ, внедрил в деловые круги Запада. Сколько сил и энергии пришлось потратить, чтобы убедить самого Цвигуна в целесообразности своих действий. Рисковал собственной карьерой. И все – ради Инессы. Разве после всего сделанного он не заслуживает любви или хотя бы уважения с ее стороны? А Виктор? Четырнадцать лет назад поклялся перед отправкой во Франкфурт-на-Майне, что с Инессой отношения прекращены навсегда! И что? Нарушил данное слово!

Александр Сергеевич сжал руки так, что хрустнули пальцы. Оставалось проверить, где сейчас находится Виктор, и если подтвердится, что в Люксембурге, то придется с ним заканчивать. Убрать его было несложно. Но следовало действовать на свой страх и риск, потому что «наверху» согласие на устранение ни за что не дадут. Виктор превратился в очень ценного агента. У него появились связи и знакомства в банковских кругах. Поэтому для многих хозяев высоких кабинетов он стал чуть ли не закадычным другом. Возможно, именно поэтому и решился нарушить слово. Надеется, что теперь Манукалов его не достанет.

Александр Сергеевич вытащил заветную пачку «Космоса», лежавшую в столе лет десять, и закурил. Как бы ни было заинтересовано в Викторе руководство ФСБ, он для себя его судьбу решил. Оставалось подобрать исполнителей. Искать из числа сотрудников было слишком опасно. Нити сразу потянутся к нему. Этот план требовал других исполнителей, и искать их следовало в мафиозных структурах. Но там никто палец о палец не ударит, если не возникнут джентльменские отношения: ты – мне, я – тебе. Придется поразмыслить, какую услугу можно оказать «крестным отцам». На мелочь они не отреагируют…

Весь день дела валились из рук. Александр Сергеевич курил сигарету за сигаретой и лихорадочно думал о мести. Оказалось, в настоящее время думать об этом приятнее, чем о любви к Инессе.

Из Франции поступали неутешительные сообщения. Инесса ночным рейсом вылетела из Люксембурга в Ниццу, а оттуда на такси – в Монте-Карло. В течение всего дня не выходила из своего номера в «Эрмитаже».

Конец рабочего дня Манукалов воспринял как освобождение от пытки и, заказав машину, помчался в Севидово к Столетову.

Грузный, обрюзгший хозяин бывшей цековской дачи гулял по асфальтовым дорожкам с черным ризеншнауцером по кличке Берг. Он без особого радушия встретил Манукалова и провел его на веранду, где был накрыт ужин, состоявший из бутылки армянского коньяка, жареной картошки, салата и холодного мяса.

– Садись, закусим чем Бог послал. Я ведь теперь без жены, холостяк, стало быть. – И он, указав на плетеное кресло, разлил коньяк по стаканам.

Манукалов строго воздерживался от употребления спиртного. Но после пачки сигарет было поздно заботиться о здоровье, которому посвящал так много времени.

Выпили без тоста и молча принялись закусывать.

– Да, вот она, жизнь… – проворчал Столетов. – Знал ли кто, когда тебя брал на работу, что ты станешь генералом, а я – отставным полковником.

– Ну уж в некоторых случаях отставной полковник – поважнее генералов.

– Пока Сам на месте, не пропаду. Но ничто не вечно под луной. Слышал про мои семейные дела?

– Слышал, что женитесь… – уклончиво ответил Манукалов.

– Женюсь! Для этого развестись надобно. А Василиса Георгиевна что-то крутит, и, как догадываюсь, не без помощи твоей супруги. Ты в курсе об их дамском клубе?

– Каком клубе? – насторожился Манукалов, поскольку никакой информации об этом до него не доходило.

– Как каком? Салон такой открыли.

– Ах, этот. Так их сейчас в Москве на каждом углу полно.

Геннадий Владимирович налил по второму разу и, не дожидаясь Манукалова, выпил. Поморщился, закусил салатом и, укоризненно качая головой, продолжил:

– Зря ты, между прочим, игнорируешь места, куда наведывается твоя супруга. Так вот, полюбуйся… – Он достал из кармана велюровой куртки бумажку, развернул ее и принялся читать: – Постоянно в этом клубе бывают следующие дамочки: Алла Константиновна Суховей, Василиса Георгиевна Столетова, жена генерал-полковника Супруна, Стелла Яковлевна, раньше, правда, я ее знавал Сталиной, а также недавно заглядывала жена одного из наших европейских послов, ну, и еще там есть несколько занятных фамилий. Вот так-то, господин хороший.

– Я не совсем понимаю, почему стоит удивляться их встречам?

– Представь себе, я тоже. До развода с Василисой Георгиевной думал, что женщины – существа довольно безобидные. Но ошибался, как ошибаешься сейчас ты.

Надо отдать должное Манукалову, уж он-то никогда насчет женщин не придерживался такого мнения. Ему навсегда запала фраза, услышанная со сцены Малого театра в какой-то комедии Островского, что «женщина способна придумать такую гадость, что мужчине и в голову не придет». Не вдаваясь в дискуссию, он коротко спросил:

– Есть какие-нибудь сигналы?

– Есть. Недавно, во время очередного скандала, Василиса Георгиевна припугнуть меня решила и заявила буквально следующее… – Он снова раскрыл бумажку и прочитал: – «Ничего, скоро мы вас так прижмем, что не до молодых баб будет, и ты, старый…» – На этом месте закашлялся и, отложив листок, решил закончить своими словами. – Короче, они там что-то затевают. И главенствует у них не Алла Константиновна, хотя ей вроде бы по положению и положено, а твоя супруга, Инесса Геннадиевна. Так-то вот, господин хороший.

Манукалов изобразил на лице серьезную озабоченность, хотя не собирался придавать никакого значения угрозам брошенной жены, и подумал, что, видать, не ахти как дела у бывшего начальника, коль реагирует на такие глупости. Однако Геннадий Владимирович настойчиво стал требовать, чтобы все разговоры дам в этом поганом клубе записывались и предоставлялись заинтересованным лицам.

– Но вы же понимаете, чем может обернуться подслушивание разговоров жен членов правительства и других высокопоставленных чиновников? – возразил он.

– Ты о себе думай, а не о правительстве. Сегодня оно – одно, завтра – другое. Поверь мне, старому чекисту, бабы затевают что-то подозрительное. Ставь «жучки» и не медли.

Александр Сергеевич задумался. Портить отношения со Столетовым было не резон. Как-никак, а нашептать может и Самому. Но и идти на грубое нарушение закона, да еще на правительственном уровне, значило подставлять голову.

– Пусть мне прикажут, я тотчас исполню. А на себя не возьму. Столетов грузно поднялся с кресла, хватанул еще коньяку и, буравя Манукалова красными глазами, рявкнул:

– Прикажут! Еще как прикажут, коль собственной головы не имеешь! – С этими словами он спустился с веранды во двор, давая понять, что встреча закончена.

Александру Сергеевичу ничего не оставалось, как сухо попрощаться и покинуть рассвирепевшего хозяина.

Инесса вошла в холл отеля «Эрмитаж», умирая от усталости. Нервное напряжение этих дней, ночные перелеты и совершенно немыслимая страсть Виктора окончательно доконали ее. Но когда портье предупредил, что фрау Вагнер еще не возвращалась, она едва не задохнулась от возмущения.

Только погрузившись в горячую ванну в форме зеленого листа, почувствовала, что возвращается к жизни и к своим бесконечным тревогам. В этот-то момент в ванную влетела Галина.

Кроме слова «зупер!», она ничего не способна была произнести. Быстро скинув синее платье, в котором Инесса оставила ее в казино, Галина бултыхнулась в ванну с другого края и, подняв из пены голову, повторила: «Зупер!»

– О чем ты! Я же просила не выходить из номера. Дожидаться меня!

– Да, но для этого нужно было попасть в номер! – парировала Галина. – Ты же сама дала мне задание отвлекать гэбэшника…

У Инессы отлегло от сердца. Оказывается, Галина слишком близко приняла ее просьбу.

– Хочешь сказать, что до сих пор отвлекала его внимание? – с улыбкой спросила она.

– Да… только он оказался не гэбэшник…

– А кто?

– О… – протянула Галина, – это так сразу и не объяснишь. Началось с того…

И принялась красочно рассказывать, как под пристальным взглядом дьявола она, пользуясь советами Доменика, выиграла четыре тысячи франков и как потом он отвез ее к себе в новеньком «порше».

Инессу эти детали интересовали мало. Она поняла, что прокололась и не заметила хвост. Значит, Манукалов уже знает о ее встрече с Виктором.

– Да слушай же ты! – закричала увлеченная своим рассказом Галина. – Представляешь, машина опускается под землю, а там светлее, чем в самый солнечный день. Я от страха чуть не упала, но он меня галантно взял под руку и провел в залу. Зупер! Бронзовые старинные люстры. Картины в тяжелых резных рамах, покрытые позолотой. По стенам – старинные диваны, накрытые гобеленами, а в центре – стол на тридцать две персоны, и накрыт роскошный ужин для нас двоих. Представляешь? У меня глаза разбегаются, а Доменик так застенчиво говорит, мол, он не думал, что сегодня будет ужинать не один, поэтому ужин слишком скромен для такого события. Представляешь? Я, прожившая столько лет на этой земле, стояла застенчивая, как Золушка, и боялась, что все это мне только снится!

– Кто он? – Инесса прервала захлебывавшуюся от восторга приятельницу.

Та осеклась на минуту, замерла, а потом совсем по-детски призналась:

– Не знаю…

– Ты что? С незнакомым мужиком легла в постель! – напустилась на нее Инесса. Она давно выбирала момент, чтобы выплеснуть все накопившееся в душе раздражение. Поэтому, не помня себя от злости, стала осыпать Галину последними словами.

Та покорно выслушала и, как только Инесса замолкла, продолжила:

– Ах, ты не права. Он так очаровательно ухаживал. Такой милый, аристократичный. Немного полноват, но это ему идет. Такой прямо весь располагающий к себе. Мы ели что-то такое с авокадо, пили шампанское «Кристалл», и он смотрел на меня такими грустными глазами. Я даже позабыла о времени. Около шести утра проводил в приготовленную мне спальню и у дверей поцеловал руку. Ну как я могла его отпустить…

Инесса, пережившая бурный вечер в объятиях Виктора, вовсе не собиралась выслушивать дальнейшую исповедь Галины, поэтому решила ее осадить.

– Ну, потрахалась с первым встречным, а толку-то что?

– Какой же он первый встречный? – возмутилась Галина.

– Да в Монако все так живут. Тут же миллионер на миллионере. Дальше-то что?

Галина обиделась и заявила:

– Ты сама попросила им заняться. Я же не виновата, что ты обозналась.

– Конечно, с такой заштатной внешностью только гэбэшники бывают, – назло Галине ответила Инесса.

Та хлопнула ладонями по воде так, что клочья пены разлетелись по всей комнате.

– Это у него-то заштатная внешность? Вот увидишь его вблизи и сама поймешь.

– С каких это пор ты собираешься знакомить меня со своими хахалями?

– Доменик пригласил нас на открытие Каннского кинофестиваля, – с гордостью сообщила Галина.

– Ну, это уже кое-что, – согласилась Инесса, надеясь, что гэбэшники заметят ее и успокоят Манукалова.

Она не могла знать, что Александр Сергеевич, вернувшись от Столетова, решил, что больше не следует заставлять сотрудников продолжать слежку. Факта встречи с Виктором было для него более чем достаточно, а держать столько народа по приватному приказу он не имел права. С этой минуты Инесса осталась не только без соглядатаев, но и без охраны. «Ничего с ней не случится», – решил оскорбленный Манукалов и постарался больше не думать о жене.

Шлоссер чистил смокинг, разложенный на широкой постели. Веня пошел гулять в горы, а Курганов приноравливал пистолет, чтобы не оттопыривался пиджак.

– Надо бы перекусить, – предложил Шлоссер. Он всегда, когда нервничал, хотел есть, а поскольку нервничал часто, то и живот рос постоянно.

Курганов, наоборот, до сих пор никак не мог побороть отвращение к пище, привившееся в зоне. Поэтому поддерживал силы чифиром. Не стесняясь, варил его на газовой плитке, которую Шлоссер, куда бы ни ехал, таскал с собой.

На этот раз адвокат поместил на сковородку с десяток охотничьих сосисок, полил спиртом и поджег. Дожидаясь, пока они поджарятся, открыл банку пива и объяснил:

– Садясь за руль, положено пить не более трехсот граммов. Но в соответствии с моим весом можно сразу умножать на три… или на четыре. Смотря сколько пива.

Вениамин появился в номере с охапкой красных маков и с рассеянной улыбкой влюбленного человека.

– Для кого цветы? – подозрительно спросил Шлоссер. Курганов презрительно фыркнул. А Веня спокойно объяснил:

– Для Инессы. Или вы хотите болтаться по пресс-бару с «парабеллумом» на виду? А так прячешь пистолет в цветы и подходишь к даме, вроде предлагаешь понюхать, а сам приставляешь к горлу «пушку» и говоришь то, что принято во всех гангстерских фильмах. Логично?

Шлоссер развел руками.

– Ребята, по-моему, у вас получится, – произнес он с нотками уважения.

– Что ж мне, таскаться с букетом по Каннам? – вспыхнул Курганов.

– Завернем цветы в мокрую тряпку и оставим в машине, а когда понадобится, вытащим, – сказал Веня, таская со сковородки горячие, облитые расплавившимся жиром сосиски, приготовленные Шлоссером.

– Логично, – поддержал тот и присоединился к Вене. Курганов, ни слова не говоря, вытащил пистолет, сунул его в букет и замаскировал. Посмотрел на себя в зеркало, презрительно скривился, оставил букет и занялся приготовлением чифира.

Через полтора часа все трое были готовы к поездке. Шлоссер оставил в номере противотанковую мину и взял с собой лишь две гранаты Ф-1. Ребята вооружились «парабеллумами», а Курганов, несмотря на уговоры оставить, прихватил автомат, завернув его в свой плащ.

Красная «ауди» Шлоссера безнадежно тыкалась во все улочки, прилегавшие к набережной Круазетт. Ни одного свободного места для парковки не находилось. Ребята начинали уже нервничать, но невозмутимый Шлоссер принялся успокаивать.

– Боитесь не попасть на съезд звезд? Ваша мадам по красной ковровой дорожке не пойдет. Не такая уж она птица. Тут сегодня соберется цвет со всего мира. Глаза от бриллиантов могут ослепнуть. Наше дело вечерком разыскать ее среди российских журналистов в пресс-баре и преподнести цветочки.

– Пусть с букетом подходит к ней Веня. Я не смогу. Мое дело – избавиться от охранников, – заявил Курганов.

– Логично, – согласился тот.

Устав кататься по городу, Шлоссер умудрился отыскать платную подземную стоянку и направился вниз по закручивающемуся спиралью съезду.

На набережной Круазетт троица с букетом красных маков появилась как раз вовремя. (Букет решили не оставлять в машине, потому что далеко было за ним возвращаться.) Толпы штурмовали отели «Хилтон», «Карлтон» и «Мартинес», от которых на черных «роллс-ройсах» отъезжали кинозвезды и почетные гости фестиваля. Огромное количество охранников, с рациями и с заушными микрофонами, оберегали покой своих клиентов. Подступиться к ним было практически безнадежно.

Шлоссер уселся в одно из пластиковых кресел, стоявших на набережной, и принялся разглядывать женщин. Более всего его внимание привлекали проститутки. И чем откровеннее они были одеты, тем шире он им улыбался. В смокинге Шлоссер смахивал на кинопродюсера, пережившего свой пик в кино. Некоторые неспешно прогуливающиеся по набережной участники фестиваля с ним почтительно раскланивались. Он отвечал им царственным кивком седой головы. Курганов стоял неподалеку с букетом маков и сверху наблюдал за тем, что творилось в пресс-клубе, устроенном в пляжном ресторане, под полосатыми тентами. Общительные молодые и не очень люди пили прохладительные напитки. Все были в черных смокингах, даже фоторепортеры. И при бабочках. Шлоссер тоже надел такую же, почему-то называя ее «кис-кис».

Потихоньку народ потянулся к Дворцу фестивалей. Парадная лестница, устланная красным ковром, принимала цвет мирового кино. Несмотря на солнечный день, горело столько прожекторов и фонарей, что звезды, восходящие по лестнице, казалось, возносились на волнах колеблющегося света.

Веня стоял слишком далеко, чтобы увидеть, как из очередного «роллс-ройса» вылез невысокий полный мужчина в безукоризненно сидящем смокинге и поочередно помог выйти двум дамам, приехавшим с ним. Это был не кто иной, как Доменик Порте в компании Галины и Инессы. Дамы выглядели превосходно. Инесса была в черном длинном платье-балдахоне, скрывающем недостатки ее фигуры и подчеркивающем красивую линию груди, подхваченной выше талии золотой тесьмой. На Галине, казавшейся почти высокой из-за огромных каблуков, очаровательно смотрелось невесомое бледно-розовое платье, облегающее почти девичью фигуру. Огромные очки в розовой оправе придавали ей сходство с какой-то кинозвездой, а балетная выправка и походка вывернутых крупных ног не оставляли сомнений в принадлежности к бродвейским мюзиклам.

Доменик скромно следовал за дамами, стараясь не очень попадать в кино– и фотообъективы.

Этого Веня не видел. Он был потрясен происходящим и воспринимал все как несбыточный сон. Один из тех, что снились ему на нарах. Вернул его к действительности Курганов, раздраженно сунувший букет со словами:

– С меня хватит! Рука задеревенела. А еще стрелять!

– Как-то неуместно это звучит среди праздника, – заметил Веня, принимая букет.

Курганов уже собирался уйти, как вдруг у входа на лестницу разразился скандал. Толпа совсем обезумела. Фоторепортеры забыли о удаляющихся знаменитостях и развернулись к месту события. Там какая-то женщина, затянутая в золотое короткое платье, ругалась с охранниками и полицейскими. Кричала, размахивая сумочкой, и требовала, чтобы ее пропустили. Но безуспешно, хотя многие из толпы в знак поддержки аплодировали ей.

Курганов стоял как вкопанный и не мог отвести глаз от этой немолодой, но очень холеной, статной женщины. Где-то он видел ее лицо с глубоко посаженными колючими глазами, видел эти резкие жесты, которыми она поправляла высокую прическу, видел тонкие губы, обнажавшие сразу все зубы…

– Так это же Тереза Островски! Бывшая наша порнозвезда, – воскликнул подошедший Шлоссер. – Она у меня на кассетах есть. Старенькая какая стала! Уж пятьдесят точно есть.

Курганов вспомнил. Конечно! Это она! Сколько раз он прокручивал ее фильмы, сходя с ума от ее грациозности и отстраненности, с которыми она выполняла положенные манипуляции.

– Она сейчас – редактор порножурнала, – продолжал рассказывать Шлоссер, но Курганов его уже не слышал. Он стал пробираться к разбушевавшейся порнозвезде. Ту уже оттеснили от лестницы, и фоторепортеры, засняв пик скандала, забыли о ней.

– Мадам, позвольте вам помочь, – протянув ей руку, предложил Курганов.

– У вас есть приглашение? – экзальтированно спросила она.

– Я не интересуюсь кино. Но хотел бы с вами переговорить.

– О чем? – не поняла порнодива.

– Я – русский бизнесмен, хотел бы вложить деньги в создание ваших фильмов.

– Почему? – спросила она, смотря поверх Курганова в поисках человека, способного пригласить ее на открытие.

– Потому что влюблен в вас, – не соображая, что он несет, ответил Александр.

– О, да ты милашка! Мне деньги всегда нужны. – Быстро открыла сумочку, достала визитку, бросила оценивающий взгляд на Курганова и карандашом для бровей размашисто написала телефон. – Возьми, я остановилась в «Хилтоне». Звони с одиннадцати до двенадцати, разумеется, дня. Ночами не бываю в номере.

И, увидев кого-то, устремилась снова к лестнице, забыв о Курганове. Он посмотрел на ее тонкие загорелые ноги и понял, что это – единственная женщина на свете, которую он хочет.

В зале было душновато, несмотря на то, что работали мощные кондиционеры. Церемония открытия навевала торжественную скуку, и самым большим развлечением для большинства дам являлось разглядывание нарядов. Инесса косилась на сидящего рядом Доменика. Она и не мечтала, что когда-нибудь пройдет по этой чуть ли не самой знаменитой лестнице в Европе. «Интересно, что он нашел в Галине?» – не без зависти подумала она. Для объективности отметила, что Доменик далек от идеала мужской красоты и в постели скорее всего напоминает прокисшее желе. Наверняка обожает всяческие извращения. Это ее немного успокоило.

На сцене тем временем представляли членов жюри…

Инесса проскучала до самого конца в отличие от Галины, забывшей о существовании Доменика, во все глаза разглядывавшей кинозвезд и аплодировавшей при каждом удобном случае.

Доменик, судя по всему, был чрезвычайно доволен, сидя между двумя русскими дамами. После окончания церемонии открытия устроители пригласили участников и гостей на коктейль. Там-то, в огромном зале, заставленном вдоль стен длинными столами, Покрытыми розовыми скатертями со всевозможными напитками, Инесса и встретила популярного телеведущего, приехавшего в Канны готовить сюжет. Он был сравнительно молод, но манерой держаться и говорить напоминал всезнающего уставшего мэтра. Однако к Инессе буквально прикипел. С ходу признался, что много о ней слышал. Предложил поучаствовать в передаче, от чего она наотрез отказалась. А потом стал прозрачно намекать, что ему нужны деньги для оплаты эфирного времени. Инесса делала вид, будто не понимает. С радостью послала бы его к черту, но Галина всецело завладела Домеником, а оставаться одной в таком пышном обществе Инесса не хотела. Как ни странно, но нынешняя тусовка почти ничем не отличалась от московских, разве что изысканностью обслуживания.

– В чем, в чем, а в этом мы преуспели, – сказала она кисло улыбавшемуся телевизионному мэтру.

Тот в ответ кивнул не столько головой, сколько длинными волосами и предложил выйти на воздух и заглянуть в работающий прямо на пляже пресс-клуб. Инессе эта мысль пришлась по душе, и она окликнула Галину, которая повернулась к ней с томной негой во взоре, увеличенной розовыми очками.

– Что-о?

– Мы идем в пресс-клуб на берегу моря.

– А кто это с тобой? – не преминула спросить Галина и вдруг сама узнала телеведущего. – О, какие люди! Доменик, познакомься, это наша телезвезда.

Доменик улыбнулся одними губами, потому что глаза его погрустнели окончательно.

– Вам, наверное, здесь скучно? – кокетливо поддела его Инесса.

– Да, не выношу скопления народа в тесном помещении.

– Разве здесь тесно? – удивилась Инесса.

– По-моему, да, – скромно ответил тот.

– Тогда идите с нами на море! – сказала Галина.

– Сейчас придем, – ответила за него Инесса и потащила Доменика пить шампанское.

Как только Инесса под руку с мэтром вышла из Дворца фестивалей, ее тотчас заприметил Шлоссер, возвышавшийся на целую голову над толпой зевак.

– Спокойно, ребята, только что вышла с русским телевизионщиком. Блондинка в черном платье, с тремя каратами в каждом ухе. Я иду за машиной. Буду медленно проезжать по набережной. Каждые десять минут притормаживать у спуска в пресс-клуб.

– Логично, – одобрил Веня и подтолкнул Курганова.

Расставшись со Шлоссером, они пропустили вперед эту парочку и пристроились сзади. Веня держал перед собой букет красных маков с пистолетом внутри. Благодаря этому-то букету он и миновал кордон полицейских. А Курганова не пропустили. Поскольку не говорил по-французски, просить было бесполезно. Он прошелся по набережной, спустился на пляж по другой лестнице и попал на территорию пресс-клуба сквозь дырку в соломенной циновке, служившей загородкой.

Теперь все зависело от Вени. Но он медлил. Ждал, когда телевизионщик отвалит. Курганов уже хотел вмешаться и отвлечь его, чтобы дать простор Вениамину. В этот момент появились Галина и Доменик. Немного постояли вместе, а потом отошли к стойке. Телевизионщик увидел кого-то из своих и оставил Инессу одну. И вот Веня решился. Стремительно подошел к Инессе и сунул ей букет почти в лицо так, чтобы она заметила дуло пистолета.

– Мадам, ни одного крика, иначе выстрелю, – сказал тихо, но жестко.

Инесса вздрогнула. Глаза ее округлились. Она поняла, что это дело рук Манукалова, ибо слишком хорошо знала методы чекистов и поняла, что лучше не дергаться. Черт его знает, что этому парню поручили.

– Идите со мной на набережную. – Веня обнял ее свободной рукой.

Единственное, что успела сделать Инесса, это метнуть умоляющий взгляд в сторону Галины, но та смеялась, закатив глаза. Зато ее мольбу о помощи засек Доменик. Он почти незаметно кивнул головой и повернулся спиной к поднимающейся на набережную парочке.

Остальное хорошо видел Шлоссер, которому надоело ездить вдоль набережной, и он, воспользовавшись неразберихой, бросил машину возле тротуара. Адвокат, в отличие от ребят, принял все меры предосторожности. Поменял на машине номера, наклеил седую окладистую бороду и надел на голову тюрбан. Ни дать ни взять – Рабиндранат Тагор. Благодаря своему росту он сразу заметил рядом с Галиной Доменика Порте. Но было поздно.

Только Веня ступил на лестницу, как, перемахнув через низкий каменный парапет набережной, на него прыгнул здоровенный детина, до того безучастно сидевший на этом самом парапете. Он буквально подмял под себя Вениамина. Букет вместе с пистолетом выпал из его рук. Инесса, не издав ни единого крика, молча отскочила в сторону. К барахтающемуся под накрывшей его тушей Вене уже спешило несколько охранников. И тут прозвучали выстрелы. Курганов, разразившись диким матом, стрелял над головами, приказывая всем лечь. Началась паника. Туша, обрушившаяся на Веню, замерла, что дало ему возможность вскочить на ноги. Вместе с подбежавшим Кургановым, продолжавшим палить по сторонам, они поднялись наверх и, увидя Шлоссера, бросились за ним. Через несколько минут красная «ауди», преследуемая целым полицейским кортежем, неслась по улицам Канн, стремясь вырваться из города.

Оказалось, что адвокат хорошо ориентировался и очень быстро выехал на дорогу, ведущую в горы. Там его попытались перехватить полицейские, но Шлоссер проскочил мимо них и бросил гранату. Граната взорвалась на обочине, погоня прекратилась. Еще немного проехав, он повернул по направлению «Фермы роз».

Когда приехали, Шлоссер отцепил бороду, снял тюрбан и поменял номерные знаки на машине.

– Да, ребята, – сказал он, открывая банку пива, – угораздило же вас нарваться на самого Доменика Порте…

– Кто это? – угрюмо спросил Курганов.

– Комиссар «Коза ностры» на Лазурном берегу. Самый крупный мафиози в Европе. Редкое везение. Как это вас не пришили? Видать, от спокойной жизни у них совсем притупилась хватка. А полиция? Это вам не в Германии. Тут одно удовольствие – удирать.

– У нас будут проблемы? – беззаботно спросил Веня.

– Нет. Полиция решит, что это дела Порте, и ввязываться не будет. А потом, никто же не пострадал.

– Кроме нас, – еще мрачнее заключил Курганов.

И тут, неожиданно для всех, рассмеялся Веня. Стал подпрыгивать на постели и бить себя по голове. Шлоссер и Курганов переглянулись, испугавшись, что у Вени сдали нервы. Но он вскочил на ноги и принялся танцевать среди разбросанных на полу пустых банок пива.

– Мы – богатые! Мы – очень богатые! Мы – неприлично богатые! – кричал он. Потом подскочил к Курганову и схватил его за нос.

– Ты разве не узнал? Не узнал?! Это же Инка-тростинка, а никакая не Инесса! Понял? Наша Инка! – И продолжил свой дикарский танец.

– Что ж ты ей пистолет приставил? – отказывался верить Курганов.

– Растерялся… это ведь только сейчас я окончательно понял, что на нас наехала Инка-тростинка!

Шлоссер не мог разделить внезапную радость, обуявшую сперва Вениамина, а потом и Курганова. Но, вволю нахохотавшись, они поведали ему свою историю.

Это произошло во время Московской Олимпиады в 1980 году. Тогда все шутили – «Хрущев обещал в восьмидесятом коммунизм, а Брежнев заменил коммунизм Олимпиадой». Но все были довольны. В Москве было полно иностранных, дотоле невиданных продуктов. Приезжих в столице не было, и улицы поражали чистотой, порядком и отсутствием народа. Гулять было одно наслаждение. Погода стояла солнечная и теплая. Милиционеры были вежливыми и словоохотливыми. Москвичи радовались свободе и безопасности. Преступлений не совершалось. Веселиться можно было все ночи напролет.

А с экранов телевизоров, из радиоприемников вместо досрочных перевыполнений планов слышались сообщения о рекордах: «Первым чемпионом XXII Олимпиады стал спортсмен из Фрунзе Александр Мелентьев. Он установил мировой рекорд в стрельбе из пистолета. В олимпийском бассейне „золото“ завоевал Сергей Фесенко. Советские гимнасты Дитятин и Андрианов поделили между собой первое и второе места. Все восторгались румынской гимнасткой Надей Комэнечи…» – и так каждый день.

Оттого, наверное, трое друзей, впервые почувствовав вдруг возникшую свободу, дурачились и веселились вместе со своей подругой – Инкой-тростинкой. Три молодых красавца – Веня, Саня и Виктор. Они с самого первого курса были не разлей вода. А теперь и вовсе шлялись по веселой Москве дни и ночи напролет. Пили дешевый портвейн по рубль тридцать семь, заедали толстыми кусками «Останкинской» колбасы по два сорок кило и не знали никаких забот… Пока однажды, возле памятника основоположнику Энгельсу, что на Кропоткинской, не увидели небольшую толпу, выкрикивающую лозунги против войны в Афганистане.

Им бы всем четверым пройти мимо. Да уступили просьбам Инки.

– Пошли посмотрим, ведь интересно.

Неудобно было отказаться. Вроде же свободные граждане. И они сначала подошли, а потом влились в толпу, состоявшую из евреев-отказников и случайно не выловленных перед Олимпиадой диссидентов.

В мгновение ока со всей Москвы слетелись западные журналисты, а за ними – наряды милиции. Кто-то из демонстрантов поджег советский флаг, и горящее полотнище на древке стали передавать из рук в руки. Взяла его подержать и Инка. Зачем – и сама не понимала. Потом передала дальше. Казалось, еще немного – и все разойдутся. Тем более милиция не вмешивалась, а через динамики просила прекратить демонстрацию.

– Пошли отсюда, – первым предложил Курганов и выбрался из толпы. За ним потянулись Веня, Виктор и Инка.

Потом беспрепятственно шли по Метростроевской, гордые своей независимостью, и обсуждали, куда поехать попить пиво. И вдруг, вынырнув из переулка, возле них остановился обычный серый «рафик». Из него выскочили несколько парней в одинаковых серых костюмах и набросились на ребят. Мгновенно скрутив всех четверых, посадили в «рафик» и отвезли не куда-нибудь, а на площадь Дзержинского. Рассовали по разным камерам, продержали сутки без еды, а потом начались многочасовые допросы. Дело вел старший следователь капитан Манукалов. Начал с душеспасительных бесед и предлагал рассказать о подпольной студенческой организации, активными членами которой они были. Напрасно каждый доказывал, что в инязе и в помине ничего такого не существует. Манукалов был непреклонен.

Потом их стали бить, истязать, сажать в карцер. Лишь иногда выводили на крышу лубянского здания подышать воздухом. Брали измором. Видать, комитету очень нужно было отчитаться об обезвреживании подпольной диссидентской организации. Сам Манукалов даже не скрывал, что фабрикует дело. Но уговаривал – честное признание и раскаяние суд учтет при вынесении приговора. В самое тяжелое положение попала Инка. Ей инкриминировалось надругательство над святыней – сожжение советского флага.

На этом эпизоде Манукалов сидел особенно долго, призывая ребят взять сожжение на себя. По всему было видно, что хотел вытянуть Инку. Виктора уговаривать не пришлось, он давно был в нее влюблен.

Потом дело передали в суд.

Напрасно они писали во все инстанции. Напрасно родственники обивали пороги высоких учреждений. Приговор был приведен в исполнение. Виктор Иратов получил двенадцать лет, Вениамин Аксельрод и Александр Курганов – по семь, а Инна Репина – два года условно.

Сначала сидели в известной «политической колонии» «Пермь-35» все вместе. Условия были скотские, но контингент не уголовный, поэтому было не так страшно. В основном доставалось от вертухаев. Но однажды, уже по весне, всех троих вдруг приказано было перевести в колонию усиленного режима. На одном этапе попали в компанию зеков, которые собирались устроить побег. Виктор первый вызвался бежать с ними. Веня и Курганов последовали его примеру. Уж очень страшно казалось сидеть целых шесть лет, да еще среди уголовников.

Побег был продуман мастерски. У одного зека оказалась пилка. Ею в туалете, передавая друг другу, выпилили люк. Охрана совсем не обращала на них никакого внимания. На всем перегоне пьянствовали.

И вот на коротком полустанке пятеро заключенных вылезли из вагона. И вдруг началась погоня. Да какая. Их гнали в лес, как диких зверей. Стреляли без предупреждения. В живых остались только Веня и Курганов.

Новый суд. Новый срок. По пять лет строгого режима. Тогда в клетке в зале суда и виделись в последний раз…

И вот теперь оказывается, что Инка – крутая московская дама, да еще жена генерала комитетного.

Шлоссер слушал сбивчивый, быстрый рассказ и смекал, как лучше использовать возникшую ситуацию.

– Вы, Федя, не горячитесь. Узнать – одно дело. А захочет ли она признать вас? Может, этот генерал ей давно мозги перевернул на сто восемьдесят градусов.

– Да мы же знаем Инку! – воспротивился услышанному Веня.

– Вообще-то она девка была хорошая, – подтвердил Курганов.

– Э, была… Любила она не вас, и не вы взяли на себя сожжение флага.

– Виктор взял. Его пристрелили первым, – мрачно объяснил Курганов.

– Так-то вот, Федя. У женщины любимого человека убили, который к тому же взял на себя ее преступление. К вам она может отнестись с большой нелюбовью. Вы ведь живы. Может, не случайно именно она приказала разгромить магазин. Может, знала, что владельцы его – вы?

Настроение приятелей резко ухудшилось. Они молча наблюдали, как Шлоссер поедал горячие сосиски, поджаренные в спирту.

– Неужели Инка способна на такое? – растерянно повторял Веня.

– Похоже, Вилли прав. Никакая она нам не подруга. Придется воевать, – согласился Курганов, кляня себя за то, что поддался веселью.

– Что же нам делать? – вопрошал Веня Шлоссера.

– Отсидеться здесь несколько деньков. Оружие спрятать и ехать в Баден-Баден. Завтра газеты поднимут шумиху. Ваша Инесса попадет в центр внимания. Думаю, ее это не обрадует. А Доменик Порте публичности не допускает. В Россию тоже дамочке ехать не резон. Может попасть мужу под горячую руку. Самое милое дело – отсидеться в тихом стариковском Баден-Бадене. Опять же казино под боком, так что, ребятишки, готовьтесь в обратную дорогу. Дня через три. Когда полиция успокоится.

В своих предположениях Шлоссер оказался недалек от истины. На следующий день вечерние газеты вышли с сенсационными заголовками и фотографиями Инессы. На некоторых рядом с ней был запечатлен Веня, но его лицо, к счастью, заслонял букет маков. Всюду писалось о террористическом акте, совершенном арабскими террористами под предводительством духовного наставника. В доказательство этой версии публиковалась фотография Шлоссера в тюрбане и с окладистой бородой, картинно возвышавшегося над толпой на набережной Круазетт. В репортажах расхваливались на все лады умелые действия французских полицейских, в считанные секунды разоруживших террористов. Но при этом нигде не упоминалось ни о людях Доменика Порте, ни о нем самом. Порте после скандала моментально исчез, и дам в отель «Эрмитаж» сопровождали полицейские.

Инесса не сомневалась, что все подстроено Манукаловым, поэтому, как только они остались с Галиной в номере одни, набрала московский телефон и срывающимся голосом закричала в трубку:

– В меня только что стреляли в Каннах! Подонок! Это ты организовал покушение?! Можешь уволить своих мудаков, я – цела и невредима!

В ответ обалдевший спросонья Манукалов попытался что-то говорить, но Инесса не желала слушать. Она истерично рыдала и посылала мужу всевозможные проклятия. Галина насильно вырвала из ее рук трубку и принялась извиняться за истерику Инессы.

– Не оставляйте ее одну. Я утром займусь этим делом. Попытайтесь объяснить, что подозревать меня – просто глупо. У меня нет никаких оснований, чтобы желать смерти жене.

Галина уложила Инессу в постель. Та потребовала коньяк и стала пить его из стакана, как воду.

– Подонок, – твердила она. – Всю жизнь выслеживал меня и вот добился своего…

– Ты о чем? – участливо спросила Галина, понимая, что Инессе необходимо выговориться.

– О Викторе… ах, ты же не знаешь! Это тот человек, который взял на себя мою вину. Его уговорил Манукалов. Я же во время Олимпиады сожгла советский флаг. Теперь за это полагается орден, а тогда грозило двенадцать лет тюрьмы. Манукалов влюбился в меня во время допросов. Скотина! Иезуит проклятый. Пронюхал, что у нас роман с Виктором, и стал на него давить. Призывал совершить благородный поступок, приводил примеры из классики. Я тогда не представляла, до какой степени меня любит Виктор. На очной ставке просила не идти на поводу у Манукалова. Но Виктор был непреклонен. Все взял на себя и еще ребят выгораживал… Представляешь, как радовался Манукалов! Он уже тогда задумал вытащить меня из этой истории и жениться. А Виктору все пел про благородство и про высокие чувства.

Отпустили меня прямо из зала суда, дав условно два года. А их – по этапу. Больше всех, конечно, получил Виктор – двенадцать лет.

Не успела прийти в себя, как вдруг раздается звонок. Мама с дрожью в голосе сообщает, что звонит Манукалов. Я его тогда уже насквозь видела. Знала, не отцепится. И в самом деле пригласил в ресторан отметить мое освобождение. Пришлось согласиться. Я же была в его руках. Он мог мною играть, как удав с кроликом.

Помнишь, был в Столешниках такой маленький уютный ресторанчик «Раздан»?

– А как же! – оживилась. Галина. – Круглый такой, без музыки! Там отлично делали шашлык по-карски.

– Вот туда-то и потащил. На закуски денег не пожалел. Я до этого так никогда не гуляла. Коньяк, шампанское… представляешь, каково это после пяти месяцев следственного изолятора? Но, как сейчас помню – кусок в горло не лез. Посмотрю на Манукалова, вспомню, как над ребятами издевался, и слезы сами наворачивались. А он вдруг про свои чувства принялся рассказывать. Да еще таким тоном, словно я сама за это перед ним виновата. Оказывается, спасая меня, рисковал карьерой. А то, что ни в чем не виновных ребят посадил, так они, видите ли, сами виноваты…

Инесса замолкла, борясь со спазмом, перехватившим горло. Сделала несколько глотков коньяка, закурила сигарету. Она забыла о существовании Галины, вернее, видела в ней лишь объект для душевных излияний.

– Короче, он мне про любовь, а я молчу, как дура, и сдерживаю себя, чтобы его не оскорбить. Страшно было. Времена, сама помнишь, какие были. А у меня – условный срок. Манукалову ничего не стоило уничтожить окончательно. Но он играл в благородство. Даже помог в институте восстановиться. Поневоле пришлось терпеть ухаживания. Единственное, что примиряло, так это его поведение. Не приставал, не лез под юбку, не делал никаких намеков, что, мол, пора расплатиться за полученную свободу. К этому-то я готовилась с самого начала. Но не таков оказался Манукалов. Ему хотелось завладеть моей душой, перевернуть в голове все представления о добре и зле, заставить согласиться с его взглядами на жизнь. Больше всего удивляло то, что он действительно меня любил. Трудно было поверить, что кагэбэшник, подонок, только что засудивший моих друзей, поломавший их судьбы, оказывается, не может жить без светлых чувств и заботе о любимом человеке…

Галина с большим сочувствием слушала исповедь Инессы.

Она и не представляла, что такая крутая баба пережила ужасы тюрьмы и следствия. Инесса ей всегда казалась женщиной без комплексов, привыкшей с детства повелевать людьми и презирать мужиков. А сколько приятельниц завидуют такому удачному браку? Манукалов производил на дам очень благоприятное впечатление. Спортивный, незашибающий, удачливый в карьере, веселый и элегантный. Да любая согласилась бы за него выйти замуж, а тут, оказывается, целая трагедия…

– Когда же обнаружила полную зависимость от Манукалова, стало страшно. Каждый раз, идя на встречу с ним, тренировалась перед зеркалом, чтобы мой отказ на его предложение выйти замуж выглядел впечатляющим. Чтобы сразу понял, какая он мразь. Но предложения не следовало, и я терялась в догадках. За полгода наших почти ежедневных встреч он меня замучил ничуть не меньше, чем на предварительном следствии. Совершенно утратилось чувство реальности. Начала относиться к нему, как к року, нависшему над всей моей жизнью.

От Виктора никаких писем и известий не приходило. Их всех троих засунули в политическую колонию «Пермь-35». Мне начало казаться, что прошлая жизнь и не существовала вовсе. Подруги побаивались общаться со мной. Одни из-за того, что на мне висела политическая статья, а другие – из-за моих контактов с кагэбэшником. Многие считали, будто меня выпустили только потому, что согласилась «стучать» на институтских друзей. Поэтому я оказалась в полном одиночестве. И это после всего пережитого. Манукалову, кажется, безумно нравилась моя растерянность. Он частенько стал проделывать такие штучки – сначала звонил и приглашал в ресторан, а потом вдруг оказывалось, что у него срочные дела. И я как дура с намытой шеей весь вечер в слезах проводила дома под осуждающим взглядом мамы. Мама-то мечтала о таком зяте, как Манукалов, и считала, что я веду себя глупо. Однажды так прямо и сказала. Оказывается, Манукалов с ней встречался и красиво говорил о своей любви. Он, видите ли, боялся признаться в этом, потому что я, из-за своей порядочности, решила ждать двенадцать лет Виктора. Кстати, тогда об этом совершенно не думала. Слишком была подавлена всем происшедшим. Но самым большим ударом стало письмо из зоны. Не от Виктора, а от Вени Аксельрода. Он описывал их мучения и особенно опасался за судьбу Виктора, который, по его мнению, не надеялся когда-либо выйти на свободу. Сколько ночей провела в слезах, перечитывая Венино письмо! А когда в очередной раз позвонил Манукалов, уже сама приняла решение.

Мы снова пришли в «Раздан», и без всяких промедлений я заявила, что готова выйти за него замуж. Ты бы увидела улыбочку на его морде. Решил, что морально доконал меня, и радовался успеху своей психологической обработки. Немедленно заказал шампанское и признался, что все эти месяцы с нетерпением ждал, когда я наконец созрею сама для такого решения.

После двух бокалов все же испортила ему настроение и выпалила: «Но у меня есть одно условие. Виктор должен выйти на свободу. И не через двенадцать лет, а немедленно!»

– Зупер! – воскликнула Галина, услышав эти слова.

В ответ Инесса кисло улыбнулась и, выпив полстакана коньяку, продолжила:

– Он-то как раз так не считал. Но ты бы видела его выражение лица! О, никогда не забуду эту растерянно-испуганную физиономию. Считал уже, что размазал меня по столу, а оказалось, наоборот. Сам же в собственные расставленные сети и попался. Сижу перед ним, готовая хоть сейчас под венец или просто в постель. А условие для него поставлено невыполнимое. Ох и помрачнел мой воздыхатель. Поверь, тогда впервые после ареста почувствовала себя прежней, уверенной в себе красивой молодой женщиной. И с этого момента все изменилось. Я стала диктовать свои условия. Он бесился, пропадал, не звонил. Даже просился, чтобы его перевели на Кавказ. Тоже мне, поручик Лермонтов! А я в это время спокойненько сидела дома, не заводила никаких романов, не бегала на свидания. Ждала, когда приползет на брюхе… И приполз. Умолял выйти за него замуж и клялся, что через полгода Виктор будет на свободе. Я не поверила, но, чтобы доказать неизменность своих намерений, легла с ним один раз в койку. Ну, после этого он вообще потерял голову. А я больше – ни в какую. Только после свадьбы. А свадьба – после освобождения Виктора. Так и жили все полгода. Он умолял, а я издевалась над ним. И, поверь, такую силу в себе почувствовала, что уже и не сомневалась в освобождении Виктора. Даже согласилась подать заявление. И вот, представь себе, что в назначенный день нашей с Манукаловым свадьбы вдруг раздается звонок, и телефонистка скучным голосом говорит: «Ответьте Кельну». У меня трубка чуть не вылетела из рук. Сразу екнуло сердце: «Иратов!» И точно, узнаю голос Виктора. Он довольно сухо поздравил меня со свадьбой. Сказал, что очень благодарен за заботу. Что у него все хорошо, и поскольку теперь живет в ФРГ, то мы вряд ли когда-нибудь увидимся. Я прямо вся обмерла. До сих пор не помню, что говорила. Но он очень быстро повесил трубку. Боже мой, какая у меня началась истерика. Несколько раз звонила на междугородную станцию и требовала подтвердить, что действительно разговаривала с Кельном. Затрахала их окончательно. Потом появился Манукалов и с торжествующей улыбкой сообщил по секрету, что Виктора удалось обменять на какого-то ливийского террориста. Клянусь, я бросилась ему на шею и целовала как безумная. Во время медового месяца мне даже иногда казалось, что способна полюбить Манукалова. С тех пор и замужем, а Виктор процветает в Люксембурге…

– И ты моталась на встречу с ним? – захваченная рассказом, прошептала Галина.

Инесса кивнула в ответ и добавила:

– Люди Манукалова нас выследили. Вот почему он организовал покушение. Подонок! Ну, ничего, сегодня я уже не та студенточка, которую можно запугать. Устрою ему ответную акцию. Недолго в генералах ходить будет!

Галина уже давно лежала рядом с Инессой и бесконечно шептала: «Зупер!» Но, будучи посвященной в тайну жизни и любви такой зашторенной от всех женщины, она принялась убеждать Инессу, что тут еще замешаны какие-то силы.

– Может, тебе мстят те ребята, которых не обменяли?

– За что? – не поняла Инесса. Она давно не задумывалась о судьбе Вени и Сашки. После свадьбы Манукалов настоял на том, чтобы она прекратила с ними переписку, потому что в лагере они совершили уголовное преступление и были приговорены к дополнительным срокам. Скрепя сердце Инесса согласилась. Так было честнее с ее стороны. Ведь не сообщать о своем замужестве – значит, совершить еще одну подлость, а признаться у нее духа не хватило бы.

– Веня Аксельрод и Саша Курганов – отличные ребята. Я о них ничего не знаю. Должно быть, отмотали свой срок, вернулись в Москву, от кого-нибудь узнали обо мне и прокляли, – грустно вздохнула она и закрыла глаза от нервного переутомления.

Галине не терпелось узнать об этом загадочном Викторе, поэтому она растормошила Инессу и спросила:

– А Виктор до сих пор любит тебя?

– Да…

– И не женился?

– Нет. Он богатый человек. Свой дом в Люксембурге. Занимается банковским бизнесом… Тебе-то про него зачем? – Инесса слишком устала, чтобы начинать рассказывать другую историю, к тому же совершенно неинтересную для Галины. Она не могла предположить, что Цунами специально внедрил свою секретаршу и любовницу в дамский клуб, чтобы знать обо всех контактах Инессы в России и за рубежом.

Галине очень хотелось побольше узнать о Викторе. Но в душе бывшей балерины тоже происходила невидимая борьба. После встречи с Домеником Порте она совсем потеряла голову и позволила себе мечтать о новом замужестве. К Вагнеру у нее не было никакого желания возвращаться, а продолжать связь с Цунами оказалось очень тяжело.

Поначалу езда на шестисотом «мерседесе», баснословно дорогие туалеты и светское общество пленили ее художественную натуру. Но после того, как все чаще и чаще стали поступать сообщения о расстреле одного «авторитета» с семьей, другого, третьего, Галина стала бояться вместе с Цунами садиться в машину или появляться в обществе. Все время казалось, что вот-вот произойдет взрыв или раздастся выстрел. Поэтому знакомство с милым, сказочно богатым, упитанным и таким неопасным джентльменом, как Доменик Порте, считала своим самым выстраданным, последним шансом и не собиралась его упускать.

Галина хихикнула, вспомнив о том, как быстро испарился Доменик, лишь заслышав первый выстрел. Это ей очень понравилось. С мужчиной, который избегает всяческих конфликтов, жить намного спокойнее. Раз трусоват, значит, не полезет ни в какие рискованные авантюры. С этими приятными мыслями она, едва успев раздеться, тотчас заснула.

Манукалов чувствовал себя настолько разбитым, что даже не подошел к тренажерам. Бесцельно слонялся по квартире в одних трусах и злился на то, что утро наступало слишком медленно. После разговора с Инессой сон как рукой сняло. Оставалось ломать себе голову в поисках ответа на вопрос: «Кому это покушение было выгодно?» Мафия, судя по всему, отпадала, поскольку вместе с Инессой была любовница и приближенный человек Цунами – Галина Вагнер. Хотя для этих ребят такие мелочи ничего не значат. Может, Цунами решил таким образом отвести от себя подозрения.

На всякий случай Александр Сергеевич в своем деловом блокноте сделал запись – «Проверить Цунами».

Далее под подозрение попал сам Виктор. Но уж слишком от этой версии попахивало романтикой… И вдруг он понял, с какой стороны дует ветер. Уж не Геннадий ли Владимирович Столетов решил взяться за старое?

Александр Сергеевич вспомнил, каким злым выражением обрюзгшего лица тот выпроваживал его с дачи. От этого старого интригана и профессионального диверсанта можно было ожидать любой гадости.

Пожалуй, его рук дело. Скорее всего он и не собирался убивать Инессу, а приказал немного попугать. Потому что какой же дурак станет уничтожать свою жертву в разгар открытия международного кинофестиваля? Нет, акция направлена на запугивание. И, разумеется, не Инессы, а самого Александра Сергеевича. Столетов таким варварским, но действенным методом решил напомнить Манукалову, кто нынче в лавке хозяин.

Радость по поводу удачно сделанного анализа и выявления заказчика быстро испарилась под давлением невеселых мыслей о собственной карьере, которая в данном случае может совсем неожиданно прерваться. Коль Столетов включил такие рычаги, значит, он больше не намеревается сотрудничать с Манукаловым. А в атмосфере интриг и сплетен, окруживших президентский кабинет, месть одного из приближенных вполне легко осуществима.

Не волнуясь более за судьбу Инессы, Александр Сергеевич решил вплотную заняться своей. Оделся с особой тщательностью и решил начать день с визита к вице-премьеру Суховею. Пока не поздно, нужно заручиться его поддержкой. Все-таки какой-никакой, а противовес.

Без десяти минут девять Манукалов уже находился в приемной вице-премьера и рассеянно, через огромное окно отчищенного Белого дома наблюдал за баржей, лениво тянущейся по Москве-реке. Секретарша не обращала на него никакого внимания, хотя давно знала в лицо. Тоже не самый хороший признак.

Олег Данилович Суховей вошел в приемную энергичной походкой уже с утра погруженного в заботы человека. Кивком поздоровался с секретаршей и удивленно взглянул на Манукалова.

– Ко мне? – спросил он без всякого желания услышать утвердительный ответ.

– Ненадолго, всего один вопрос, – заторопился Манукалов и добавил: – Я бы вас, Олег Данилович, не посмел отвлекать…

– Ладно, входи, – махнул тот рукой.

Они прошли через комнату, в которой уже вовсю трудились помощники. Суховей с каждым из троих сотрудников поздоровался за руку, после чего раскрыл дверь в кабинет, пропуская вперед Манукалова:

– Давай, давай, без церемоний.

Свой демократизм, почерпнутый в научной среде, Олег Данилович культивировал на каждом этапе своей головокружительной карьеры. И это многим действовало на нервы. Очень трудно было прогнозировать, как он поведет себя в следующую минуту. Манукалов знал, что при всех своих должностях в душе Суховей остался рядовым гражданином, до сих пор пугающимся милиции, и уж совсем – службы безопасности, и относится к ее сотрудникам с некоторым раздражением. Чтобы заставить себя выслушать, Александр Сергеевич решил немного попугать усевшегося в кресло вице-премьера.

– Я вот по какому поводу. До меня дошли сведения, что жены некоторых руководителей создали нечто вроде дамского клуба со всякими оздоровительными процедурами.

– А что, это у нас теперь запрещено? – удивленно уставился на него Суховей.

– Нет. Но кое-кто проявил раздражение по этому поводу. В результате вчера произведен террористический акт в отношении моей жены…

– Она жива? – спохватился вице-премьер и, получив утвердительный кивок головой, спросил: – А Алла Константиновна тоже бывает в этом заведении?

– В том-то и дело…

– Какие версии отрабатываются? Бандитизм или мафия?

– Ну, с этими вопросами я не позволил бы себе вас беспокоить. Тут дело сложнее… – Манукалов замолчал, чтобы дать возможность вице-премьеру понять всю важность дальнейшего разговора. Тот досадливо поглядел на зазвеневший телефон, но остался на месте.

– Выкладывай без обиняков, – махнул он рукой, словно дирижер приготовившемуся оркестру.

– У меня недавно был не слишком приятный разговор с Геннадием Владимировичем Столетовым. Он почему-то очень недоволен частыми встречами жен руководителей. Какая-то информация из клуба просочилась. Он не стал ею делиться, только посоветовал поставить в помещении «жучки», или, как теперь их называют – «крабы»…

– Для чего? – нервно заерзав в кресле, спросил Суховей и сам же ответил: – Это чтобы знать, о чем между собой разговаривают Всеми уважаемые женщины? Да он что? С ума сошел! Бериевские лавры покоя не дают?

– Приблизительно так же отреагировал и я, – подтвердил Манукалов.

– Ну и… – Олег Данилович, перекосив губы, словно от зубной боли, приготовился услышать самое неприятное.

– После того, как я категорически отказался прослушивать разговоры жен руководителей страны, Геннадий Владимирович буквально прогнал меня взашей, предупредив, что крепко пожалею. Я сказал: «Пусть мне официально прикажут, тогда подчинюсь». А после этого в Каннах в разгар церемонии открытия произошло покушение на мою жену…

– И вы подозреваете… – Суховей, так же как и его супруга, не любил вслух произносить известные фамилии.

Манукалов слишком давно работал в органах безопасности, чтобы допускать опрометчивые предположения. Поэтому элегантно славировал:

– Я только зашел посоветоваться, ставить «крабы» или нет? Пришел черед неуютно себя чувствовать Олегу Даниловичу.

Генерал удачно перекинул на его плечи столь скользкое решение. От охватившего возбуждения вице-премьер встал и зашагал взад и вперед по длинному кабинету. По-мальчишески открытое лицо с непокорной шевелюрой отразило всю неприятность, испытываемую при принятии решения.

– Ставьте эти ваши «крабы», – вдруг, резко остановившись возле сидящего Манукалова, выпалил он. Потом еще походил и, как бы оправдываясь, сообщил: – А Алла Константиновна больше там не появится.

Манукалов был готов к такому выверту и решил давить до конца.

– Но это невозможно. Столетову сразу же доложат. Он смекнет, что вы уже в курсе его приказа, а значит, имеете на него кое-какой компромат и еще свидетеля в моем лице. Боюсь, он начнет нервничать и совершать непредсказуемые действия.

Кроме желания перевалить ответственность со своих плеч на хребет вице-премьера, Манукалову было чрезвычайно интересно – испугается Суховей Столетова или нет. Это ему нужно было знать для дальнейшего прогнозирования расклада сил наверху. И хоть Олег Данилович стойко держался президентской команды, он по статусу не имел права ориентироваться на сумасбродные решения хозяйских прихвостней типа Столетова. Манукалов замер в ожидании.

Судя по тому, как Олег Данилович взялся перебирать бумаги на столе, стало все ясно. Он не замедлил проявиться, понимая, что стал объектом маленького социологического исследования.

– Я учту ваш совет. Спасибо за информацию. В следующий раз очень прошу обращаться не ко мне, а по инстанции. Лучше всего к непосредственному своему начальнику. – И углубился в изучение какой-то записки.

Александр Сергеевич попрощался с уже опущенной головой вице-премьера и понял, что его расположение он своим приходом превратил в неприязнь. Но коль Суховей боится Столетова, то на кой черт это хорошее отношение? Теперь Манукалову окончательно стало ясно, что нужно бежать ставить «крабы» и уведомить об этом Геннадия Владимировича.

Не успел Манукалов зайти в своей кабинет, как со всех сторон посыпались звонки с соболезнованиями, вопросами, выяснениями деталей происшедшего покушения. Оказывается, по каналам агентства Рейтер прошло сообщение, которое ИТАР-ТАСС тут же распространило. Александр Сергеевич постарался побыстрее покинуть рабочее место. Но последний звонок приковал его к креслу. Позвонил Геннадий Владимирович. На этот раз говорил почти отеческим, сочувственным тоном:

– Ай-я-яй, как же так? Видишь, предупреждал тебя, что неладное творится, а ты возражал. Бдительность чекисту терять не позволительно. А уж тем паче не разглядеть, что под носом делается…

– Я понимаю, Геннадий Владимирович, – пробормотал Манукалов и, испугавшись, что тот повесит трубку, поспешно заверил:

– Сегодня же дам команду сделать все так, как вы советовали.

– Ну, это уж сам гляди. Я – человек не злопамятный. И никогда ни на чем не настаиваю…

После этого разговора Манукалов больше не сомневался в своем выборе. Столетов преподал ему жестокий и безжалостный урок власти.

Спрятав оружие и маскарадные принадлежности в окрестностях «Фермы роз», Вилли Шлоссер и компания неспешно отправилась в обратный путь по старой наполеоновской дороге по самому краю Гранд-каньона, одного из красивейших мест в Альпах. Настроение у всех было скверное. Наибольшим оптимистом оказался адвокат. Он объяснял, что могло быть намного хуже. А так – и в Каннах на открытии кинофестиваля побывали, и горным воздухом подышали, и в руки полиции не попали.

– Лично я с удовольствием размял старые кости. Давно хотелось чего-нибудь такого – ядреного. А про деньги с мадам забудьте. Теперь к ней и на километр не подойдете. – Казалось, Шлоссер забыл, что и его десять процентов сгорели синим пламенем. Но это только казалось. Несмотря на свой добродушный вид неповоротливого деревенского увальня, Василий Карлович обладал цепким, изворотливым умом, в котором постоянно прокручивалось огромное количество всяческих вариантов. Пожалуй, он каждый день мог бы давать советы, где и как с наименьшими потерями можно достать деньги. Но сам никогда не предлагал свою помощь. Участвовать в выколачивании денег из Инессы согласился не только потому, что попросил Цунами, и не из-за своих десяти процентов, хотя мысль о них грела на протяжении всего пути в Канны, но в голове Шлоссера зародился грандиозный план, для которого требовались крепкие исполнители, К сожалению, эта парочка оказалась мало пригодной для настоящих вооруженных действий. Веню Аксельрода адвокат забраковал навсегда, а к Курганову продолжал приглядываться. Ему понравилось, как без всяких промедлений тот принялся палить в воздух, чем вызвал полнейшее замешательство, что и позволило им скрыться. С ним Шлоссер решил поговорить после того, как они окончательно получат по носу и поставят крест на Инессе. План предполагал чистую прибыль не менее ста миллионов долларов. Вот это на самом деле – размах. Без помощи Цунами, к сожалению, не обойтись, но лучше в таком серьезном предприятии иметь людей, собственноручно проверенных.

К вечеру, беспрепятственно промчавшись от Лиона до Баден-Бадена, они по длиннющему туннелю въехали в город. Шлоссер сразу направился к отелю, в котором всегда останавливался, – «Атлантик», находящемуся в самом центре, напротив старинного здания театра и неподалеку от знаменитого казино. Номера были довольно дешевые, всего по двести семьдесят марок за ночь. Таков он – европейский курорт. Нищие здесь здоровье не поправляют.

Пока размещались, Веня пошел пить минеральную воду в огромные, похожие на вокзалы водолечебницы. Шел по засаженной древними дубами и липами аллее и грустно констатировал полную безнадежность своего положения. Без денег ни о какой Эдди и думать было нечего. Но как только мысленно с ней прощался, память предательски подбрасывала почти реальную картинку – элегантная в своем черном платье, Эдди выводит из конюшни Херни и, встряхнув кудряшками, приветливо улыбается. Это воспоминание, как кровоточащая рана, никак не хотело зарубцеваться. А поэтому Веня должен был выбить деньги из Инессы любыми путями, невзирая на ее нынешний статус.

Курганов остался в номере и, приняв душ, постучался к Шлоссеру. Он приноровился на походной плите адвоката заваривать чифир. Шлоссер открыл дверь в трусах, почти неразличимых под животом, и отправился опять чистить смокинг к ночному походу в казино.

– Вы как хотите, а я поиграю вволю, – сказал он с азартным блеском в глазах.

Курганов ничего не ответил. Он в карты-то даже в зоне не играл. Не было в нем этой увлеченности. Зато другая страсть разъедала сердце. Даже не страсть, а какая-то болезненная тяга к чему-то из ряда вон выходящему. Александр, давно пребывавший в заторможенно-безразличном состоянии, мучающийся болями предстательной железы, раздражающийся по пустякам, впервые встретил женщину, которая могла бы стать для него смыслом и центром жизни. Он не вспоминал фильмы с ее участием, где огромный негр с неимоверно длинным членом входил в нее сзади, а она раздвигала руками ягодицы, чтобы зрителям лучше было видно. А помнил длинные пальцы с золотыми ногтями на мизинцах.

Вообще Курганов порнуху терпеть не мог. Но, увидев однажды у знакомых фильм с участием Терезы Островски, стал выискивать кассеты и бесконечно любоваться ее немолодым телом, мягкой грудью, которую она поддерживала приспущенным лифчиком, и фантастическими глазами – злыми, откровенными, переполненными вызова. Как после такой женщины можно смотреть на аморфных девиц, раздвигающих ноги за двести долларов? Или вести дурацкие разговоры с приличными женщинами, согласными дать только после продолжительных ухаживаний и разговоров о чувствах. Никаких чувств Курганов никогда не испытывал. Они ему действовали на нервы своей придуманностью. А тут на него навалилась страсть. Сумасшедшая, всепоглощающая. Стоило несколькими словами обмолвиться с Терезой, взглянуть в упор в зеленые властные глаза – и он погиб. Курганов понял, что такое великая женщина. Даже в кино, когда ее трахают сразу двое, она выглядит королевой, а они – прислугой. Ни в чем эта женщина не собирается уступать общественной морали и глупым порокам. Она выше, ибо недоступна. Только с такой личностью Курганов мог бы бесконечно заниматься любовью, несмотря на свой простатит, а не «перепихоном», приедающимся на третий день.

– Мне очень нужны деньги… – забыв о присутствии Шлоссера, пробормотал он. – Много, много, много денег…

– Сколько? – оживился адвокат, не способный долго пребывать в молчании.

– Она тянет на пятьдесят миллионов. Шлоссер присвистнул:

– Ну, Федя, у тебя и запросы! Кто она? Тереза Островски? Курганов молча кивнул и выпил полстакана бурой тягучей жидкости.

– Брось это, Федя. Она же миллионерша. У нее своя студия выпускает по двадцать фильмов в месяц. Да еще журнал с приличным тиражом. Это она в Каннах, на фоне кинозвезд, вроде вторым сортом проходила, а так-то нам с тобой не по карману. Одним словом – порнозвезда. Знаешь, сколько выкладывали арабские шейхи, насмотревшись фильмов с ее участием? И не сосчитать. Сейчас-то старая стала, думаю, даже сама приплачивает некоторым своим артистам, чтобы они ее порадовали, но уж таких жеребцов отбирает, извини за правду, не тебе чета. Небось настолько вся растрахана, что туда целым поленом полагается, а иначе и не заметит.

Курганов не питал особого уважения к женскому полу, и при нем можно было говорить о женщинах любые пошлости. Но в данном случае озверел так, будто Шлоссер грязно оскорбил его невесту-девственницу. Схватив нож, Александр подлетел к адвокату и, зыркая на него глазами, полными бешенства, заорал:

– Еще хоть одно слово, и я проткну твое пузо, сука!

Шлоссер понял, что проткнет, и прикусил язык. Ему Курганов все больше и больше нравился. Даже смешная тяга к порнозвезде подчеркивала в нем неординарность натуры. Такой не приемлет обычной жизни и к людям относится с полным безразличием, как и к их суждениям о нем.

Шлоссер не отступил, не взмахнул руками, стремясь выбить нож, лишь прикрыл глаза в знак извинения и согласия. Курганов постоял возле его живота, покрутил в руке нож и бросил на стол.

– Хорошо, что понял, – вяло проговорил он и принялся за свой чифир.

Нельзя сказать, что адвокат не разнервничался, но больше от проявленной Кургановым резкости, чем от грозной опасности. Достал свои любимые охотничьи сосиски, положил на блюдо, полил спиртом и поджег. Невыносимый голод сопровождал его во время всего пути и возникал приступами, когда он решался на какой-нибудь серьезный шаг.

Осторожно беря руками горячую, истекающую жиром сосиску, внимательно посмотрел на Курганова и убедительно сказал:

– Будут у тебя деньги. На нескольких порнозвезд хватит. Только уговор – за нож больше не хватайся, а то ведь я – человек деревенский, хватану разок стулом по голове – и поминай как звали. Уразумел?

– Ладно, проехали, – согласился Курганов.

– Тогда слушай. Есть во французском городе Метц отделение банка «Лионский кредит». Банк старинный, богатый, а отделение почему-то открыли в современном здании, неподалеку от собора Нотр-Дам. Городок небольшой, километрах в шестидесяти от границы с Германией. Денег, думаю, в сейфах лежит не более двух-трех миллионов долларов и миллионов пятьдесят франков. Так вот, с этого момента слушай внимательно… Как-то обратился ко мне один немец, бывший строитель. Ему в руки каким-то чудом попались карты подземных коммуникаций Метца, сделанные еще во время войны. Так по этим самым чертежам отчетливо видно, что тайный подземный ход в Нотр-Дам проходит как раз под зданием банка и почти прилегает к бывшей котельной. Сейчас в этом помещении стоят сейфы для хранения драгоценностей клиентов…

– Предлагаешь взять банк? – Глаза Курганова не то от известия, не то от чифира стали блестящими, с огромными расширенными зрачками.

Шлоссер как ни в чем не бывало продолжал поглощать полопавшиеся сосиски.

– Взять – дело нехитрое. У меня другое на уме. Коль про этот ход знает лишь мой знакомый, значит, можно его использовать не только для входа, но в основном для выхода. Пойми, там ведь везде сигнализация. Ну, попадем, используя небольшой взрыв или несколько ломов, внутрь. Ну, даже вскроем сейфы. Тотчас сработает сигнализация, и придется убегать, рассовывая по карманам бриллианты, которые потом еще замучаешься продавать. Да и погоня начнется немедленно. А подземный ход ведет к самой реке. Там, на Мозеле, можно держать моторную лодку. Но нас могут слишком быстро засечь.

– Так чего ж тогда ты на него точишь зубы? – не понял Курганов. После разговора с Терезой Островски он готов был бежать и брать любой банк, лишь бы в нем лежали деньги.

– А потому что такая операция большого ума требует. И вот что я придумал. Несколько человек заходят в банк средь бела дня, когда там достаточно много народа, и берут заложников. А потом требуют сто миллионов долларов. Заметь, не франков. Пока эту сумму будут собирать, пока будут вестись переговоры, можно спокойно, не реагируя ни на какую сигнализацию, очистить сейфы и все спокойненько вынести через тайный подземный ход…

Курганов напрягся от возбуждения. Он уже видел мешки с деньгами, видел, как бежит по подземному ходу, видел, как заявляется в номер к Терезе и кидает ей под ноги сумку с миллионами.

Шлоссер взглянул на него и опять предупредил:

– Следи за моей мыслью, Федя… Лодочку с добром спокойненько отправим, потому что вся полиция сконцентрирована будет возле банка. А когда подвезут деньги, нескольких заложников отпустить, а остальных закрыть в комнате и опять же по подземному ходу вынести мешки. После этого затребовать вертолет. Полиция начнет от восторга потирать руки, предчувствуя свой улов. А за это время последний из наших парней сядет в лодочку и отчалит к немецкому берегу. Через каких-то пару часов уже можно будет зайти в немецкую штубу и выпить пиво.

– Я пиво не пью, – напомнил Курганов.

– Ну, как раз это-то я могу сделать за тебя, – успокоил Шлоссер.

– Идея колоссальная, а кто выполнять будет? – готовый к бою, снова сверкнул глазами Александр, допив чифир.

– Ты, кто же еще! И ребята, которых мне даст Цунами. С немцами на такое дело не отважусь. Здесь нужны наша резкость и напор.

Курганов задумался и вдруг отчетливо вспомнил белобрысого парня, с которым познакомился у Цунами, Кишлака. Тот просто был рожден для захвата заложников. Увидев его один раз, любой комиссар полиции поймет, что лучше принять выдвинутые условия.

– Есть такие ребята, я их знаю, – кивнул он Шлоссеру.

– Думаешь, осилят?

– Вполне. Когда будем брать? – Курганову не терпелось заявиться к Терезе Островски с несколькими миллионами. О последствиях не думал, хотя совсем недавно зарекался связываться с криминалом и жить спокойной трудовой жизнью, как говаривал Паром: «Вернемся, также будем ловить рыбу». Нет, теперь такая жизнь ничего ему не даст, и настраиваться на нее нечего. Жизнь без цели – пустая трата времени. А у Курганова наконец впервые в жизни цель появилась. Пусть кто угодно скалит зубы, пусть его считают ненормальным, сексуальным маньяком, недоделком, но либо он добудет деньги, добьется любви Терезы и обвенчается с нею в церкви, либо – пропадай все пропадом!

Их разговор не предназначался для ушей Вениамина, поэтому, когда тот вошел, Шлоссер и Курганов замолчали.

– Вы чего, может, вам мой костюмчик не нравится? – спросил с горделивой ухмылкой он.

На Вене были брюки в мелкую клетку и традиционный темно-зеленый баварский пиджак с короткими овальными лацканами, пристегнутыми к пиджаку вязаными пуговицами. Только не хватало шляпы с короткими полями и перьями селезня на тулье.

– Хоть сейчас женихом на деревенскую свадьбу, – прокомментировал Шлоссер.

– А я туда и собираюсь, – с намеком ответил Вениамин. Шлоссер покраснел от негодования, но промолчал. Лишь обращаясь немного погодя к Курганову, посоветовал:

– Отдохните немного, ведь она может заявиться в казино и под утро.

Веня, икнув от выпитой минеральной воды из фонтанчиков, довольный собой, отправился в номер, а Курганов после солидной порции чифира и предложения Шлоссера о сне и не помышлял. Вышел на улицу и принялся бесцельно бродить по уютному городу с чистыми узкими улицами, с дорогими витринами и бесконечными богато одетыми стариками, ведущими под руку своих старух.

Инесса появилась в Баден-Бадене в сопровождении верного Али, расцветавшего улыбками от собственной значимости. Остановилась она в том же отеле, что и компания Шлоссера, потому что было близко от казино. Галина осталась в Монте-Карло ждать своего любимого, тихого и милого Доменика Порте. Али рассказал, что в Москве только и говорят о покушении на Инессу, поэтому лучше ей пока не появляться, а то не дадут покоя. Еще он сообщил, что на сходке принято решение скинуть деньги в фонд для аренды островов Курильской гряды. Это просил передать Дима Журналист, которого когда-то сам Али и свел с Инессой.

Играть не очень хотелось. Баден-Баден навевал провинциальную скуку. Тут не собиралось то роскошное общество, каким щеголяло Монте-Карло. Хотя народ приезжал не менее богатый и солидный. Ко всему, она уже скучала без Галины и ее звучного «зупер!».

– Почему-то у меня предчувствие, что я сегодня крупно проиграю, – сообщила она Али, пристроившемуся на мраморном низком столе чистить свой ТТ.

– Тогда не ходи, – резонно заметил он.

– Да, и весь вечер любоваться твоей дурацкой физиономией.

– Могу и еще что-нибудь показать…

– Спасибо, пока обхожусь без твоих услуг. Ты у меня на черный день отложен.

Инесса спала с Али крайне редко и исключительно в совершенно пьяном состоянии, и поэтому, хоть он и считал себя ее любовником, она никак не могла вспомнить, какой он в постели, а по-трезвому ни за что бы себе не позволила. Вообще мужчины ее не очень волновали. Но вот после нескольких рюмок коньяку неизвестно куда исчезала ее неприступность. Успокоила однажды Василиса Георгиевна, та самая, которую так безнравственно бросил Столетов, так вот она объяснила, что такие мимолетные связи «в зачет не идут». Инесса не очень соображала, что значит «в зачет», но уверяла себя в соблюдении всех правил приличий, гордясь тем, что в душе никогда не изменяла Виктору. А о Манукалове давно не думала как о мужчине, даже когда тот вынуждал к благосклонности. Подругам объясняла: «Мужу даю только для того, чтобы не озверел».

Без всякого азарта принялась одеваться. На часах стрелка приближалась к часу ночи.

В эти самые минуты Курганов, в костюме гангстерской моды тридцатых годов, и Веня, очень похожий на богатого бюргера, с полными детскими губами и сигарой в коротких пальцах, впервые переступили порог знаменитого казино, в котором, как рассказал им Шлоссер, Достоевский проигрывал все гонорары.

Перед ними возникла роскошная парадная лестница, обтянутая изумрудным кашемиром. С боков по обеим сторонам разливалось мягкое освещение от низких белых ламп, поставленных рядом с аккуратными небольшими пальмами. Но оказалось, что лестница ведет не в казино, а в концертный зал.

– В казино – направо, – подсказал им Шлоссер, держащийся несколько сзади, чтобы не закрывать обзор для поиска интересующего их объекта.

В большом холле с портретом основателя казино они поменяли деньги и вошли в апартаменты, мгновенно потрясающие воображение степенным богатством интерьера. Бархат, бронза, позолота, мрамор – все здесь дополняло друг друга. Первый, как бы проходной, зал был декорирован зеленым с золотом. Возле столов стояли старинные, красного дерева благородные стулья, сидеть на которых уже была радость. В нем было совсем мало народа, поэтому Шлоссер провел их в самый роскошный Флорентийский зал с потрясающей живописью под не слишком высоким потолком и многоярусными замысловатыми бронзовыми люстрами.

– Я здесь поиграю немного, а вы погуляйте, – предложил он, – там дальше зал для «Блэк Джека», а рядом – ресторан и бар.

С раскрытыми от удивления ртами Веня и Курганов ходили по утопающим в роскоши и бархате залам. При всем богатстве залы эти не казались какими-то надменно недоступными, а, наоборот, выглядели необычайно уютно. Здесь хотелось посидеть, отдохнуть, поиграть и с уважением взглянуть лишний раз в зеркало, чтобы насладиться своим отражением в таком королевском интерьере.

Инессы нигде не было, хотя в каждом зале над столами склонились десятки дам с седыми буклями. Своим худыми пальцами, усыпанными бриллиантами и пигментными пятнами, они нервно перебирали белые жетоны.

От нечего делать Веня предложил выйти во внутренний дворик, в котором тоже оказались столы с рулеткой. Весенняя прохлада приятно освежала. Двор загораживался склоном горы, пестрящим красными и розовыми пышными цветами. Курганов позавидовал Вене. Тот собирался докурить сигару и пойти выпить коньяк возле широкой старинной стойки с бронзовыми настольными лампами.

– Послушай, – предложил он от охватившей душу тоски, – все равно Инесса здесь не объявится и ничего нам не обломится. Давай разочек рискнем, поставим на кон все, что есть, – и дело с концом. Выиграем – порадуемся, а проиграем – черт с ними, с деньгами. В таком количестве они нас не спасут.

– Что, все четыре тысячи? – не поверил своим ушам Веня, считавший Курганова неазартным, апатичным человеком.

– А что? Только все сразу. У меня не хватит нервов наблюдать за этим шариком. Через три игры я крупье головой в это корыто посажу.

Веня не прочь был сыграть, но без купеческого размаха. Потому предложил оптимальный вариант:

– Давай разделим деньги, и ставь свои как хочешь. Курганов нехотя согласился и, получив свои две тысячи, пошел сразу к кассе обмена. А Веня не спеша присел возле «Блэк Джека». В эту игру он умел играть. Она мало чем отличалась от игры в «очко». Когда-то ему Цунами объяснил принцип игры – садиться на дальнюю руку и забивать две последние карты. На первой можно рисковать, а на второй, то есть последней, уже ясен общий расклад.

С первой же игры Вене повезло. Крупье не обратил на него внимания и сдал по новой. Вене пришли десятка и туз. Он понял, что ему фартит, и стал играть уверенно, но осторожно, стремясь не допускать перебора.

Курганов поменял две тысячи и, покружив еще раз по залам в поисках Инессы, подошел к Шлоссеру:

– Вилли, как поставить, чтобы выиграть сразу?

– Ставь на единицу, там выигрыш – один к тридцати шести, – не отводя взгляда от бегущего шарика, объяснил адвокат.

Курганов молча пошел к другому столу и поставил четыре жетона по пятьсот марок на единицу. Крупье долго ждал, пока сделают ставки, Александр нервно дергал своим квадратным подбородком в ожидании игры. Наконец ленивым жестом крупье вбросил шарик в круг. Курганов напрягся как струна. Сейчас ему повезет, и он положит в карман семьдесят две тысячи марок. Но не повезло. Крупье с безразличным лицом зацепил палочкой фишки и отбросил в сторону. У Курганова потемнело в глазах, и, отходя от стола, он наткнулся на Шлоссера, спешившего отговорить его играть по-крупному.

– Сколько ты проиграл? – испугался он, увидев каменное лицо.

– Все, – проскрипел зубами Курганов.

– Это сколько?

– Две тысячи…

– Ну, немного, иди во дворик, проветрись. – И, взяв Курганова под руку, повел рядом с собой, стараясь разговорами вернуть того к действительности. – Смотри, вот этот маленький зальчик называется салон мадам де Помпадур. Видишь, на стене ее портрет.

Курганов поднял глаза. Первым делом в огромном зеркале увидел свое бледное, с перекошенным подбородком лицо, а потом уже перевел взгляд на портрет любовницы короля и – замер от неожиданности.

Под ним, обмахиваясь веером, на длинном узком диване сидела Инесса собственной персоной. Не в силах сказать ни слова, он сделал несколько шагов вперед, но дальнейшее его продвижение оборвал Али, выросший словно из-под земли.

– Не трогай, это мой старый друг… – промямлила Инесса, сама пораженная встречей. Она смотрела на Курганова и не понимала, он это или не он. Слишком недобрым казалось его ранее всегда улыбчивое лицо. И только после характерного движения подбородком, присущего ему с молодости, полностью признала в мужчине, стоявшем перед ней, Курганова.

– Привет, – выдавил он из себя и, обернувшись, объяснил Шлоссеру: – Это та самая Инесса.

Не успевая соображать, как себя вести, Инесса протянула ему руку и, схватив за локоть, потянула к себе.

– Садись. Ты откуда?

– Как откуда? – не понял Александр и вдруг осознал глупость своего положения. Ведь не скажет же он, что недавно хотел ее убить, а сейчас разыскивает, чтобы отобрать деньги. Но ничего другого в голову тоже не лезло.

– Что-то ты очень грустный. Проиграл, что ли?

– Да, да, точно, – вставил улыбающийся Шлоссер. – Две тысячи марочек за одну игру.

– Ну, это ерунда! Слушай, Курган, коль ты так играешь, значит, при деньгах. Ты когда освободился? Почему меня не нашел?

Курганов молчал. Инесса восприняла молчание по-своему и принялась оправдываться, благо речь, обращенную к ним, репетировала лет десять:

– А что мне оставалось делать? Вы, конечно, меня презираете, особенно небось Веня. Вышла замуж за вашего мучителя, за подонка. Но рассуждать всегда хорошо. Манукалов мог посадить и меня, а спас.

– Так ты с Манукаловым все-таки? – выдавил из себя Курганов.

– А где Веня? – быстро сменила тему Инесса.

– Здесь, рядом, – оживился Шлоссер, – сейчас позову. Но оказалось, что оторвать его от стола было невозможно.

Не слушая адвоката, Веня только повторял:

– Сейчас, сейчас… какая пруха пошла… сейчас-сейчас я раздену этого крупье… Говоришь, Инка нашлась? Ну, никуда теперь не денется… пусть ею Курганов занимается. Он умеет давить на баб, а я нет. О, смотри, опять туз пришел…

Шлоссер оставил его и поспешил назад. В салоне мадам де Помпадур застал трогательную сцену. Инесса целовала Курганова и клялась ему в вечной любви и дружбе.

– Жалко, Виктор не дожил до этой встречи, – глотая комок слез, глухо напомнил Курганов.

– Как это? – отпрянула Инесса.

– Забыла, что ли? – возмутился Александр. – Его же убили, когда мы рванули во время этапа. Да что я говорю. Прости… ведь у вас была любовь. Не то что мы с Венькой…

У Инессы аж разболелась голова от возбуждения. Она впервые сейчас услышала, что Виктор, оказывается, бежал. Ей-то подавалась им и Манукаловым версия обмена на ливийского террориста. Хорошо, что Курганов находился сам в растерянности и не заметил ее реакции.

– Боже, сколько нам нужно друг другу рассказать! – возвышенно произнесла она.

В это время в салон вошли сверкающая новыми очками Галина и импозантно пузатенький, аккуратненький Доменик Порте. Галина уже приготовилась произнести любимое «зупер!», но вдруг остолбенела.

Все с интересом посмотрели на нее.

– Это он, – прошептала она и спряталась за Доменика.

– Знакомься, мой друг юности – Александр Курганов, ныне преуспевающий российский бизнесмен. – Инесса встала, чтобы подвести Александра к подруге.

Но Галина закричала истошным голосом:

– Это он стрелял в Каннах. Я его узнала. Когда второй, с цветами, упал, этот выхватил пистолет и стал стрелять…

Доменик что-то тихо сказал неизвестно кому по-французски, и возле Курганова оказались сразу два невысоких худеньких человека, готовых голыми руками разбросать несчетное количество народа. Даже Али пришлось подвинуться под их напором.

Посетители казино стали поглядывать в сторону салона, заинтересованные происходящим там. Атмосферу разрядил неожиданно возникший Веня. В своем бюргерском костюме, с сигарой в толстых губах, солидной оправе очков с затемненными стеклами, он никак не походил на человека, всего несколько дней назад бегавшего по Каннам с пистолетом.

– Инка! – воскликнул Веня и раскрыл объятия для приветствия, в которые она тотчас повалилась.

– А этот был с букетом, – настойчиво продолжала разоблачать Галина, прячась на всякий случай за широкую спину Доменика Порте.

– Мальчики, вы что, на самом деле на меня покушались, или она придумывает? – не вытерпела Инесса.

– Не на тебя, – спокойно ответил нацеловавшийся вволю Веня и, подняв вверх руку с горящей сигарой, уточнил: – Надо было рассчитаться с той дамой, которая дала в Москве указания наехать на наш магазин и разгромить его.

– Боже, я-то здесь при чем? – ужаснулась Инесса и посмотрела на Али. Тот объяснил:

– Магазин, который ты обещала под цветы Маринке Зарубиной.

– Так я же понятия не имела, что он ваш… – растерялась она.

Поскольку Доменик и его парни стояли и недоуменно глядели на русских, то Шлоссер решил взять инициативу в свои руки.

– Дорогие дамы и господа, – сказал он по-немецки. – Не будем здесь, в казино, уточнять, кто кому и что должен. Эти молодые люди встретились после многих лет разлуки. Думаю, лучше всего пройти в ресторан и обмыть встречу. Там сегодня в меню традиционная голубая форель с миндалем.

Инесса обняла Веню и стала ему что-то говорить на ухо. Остальные последовали за Шлоссером, важно несущим между столами со склонившимися над ними людьми свой «пивной живот». Они заняли два столика. Инесса села между Веней и мрачным Кургановым и стала со свойственной ей энергией распоряжаться. Шлоссер не отставал, показывая всем своим солидным видом, какой он здесь завсегдатай. Инесса снова склонилась к Вене.

– Слушай, я боюсь Курганова. Он теперь всегда такой мрачный?

– Не переживай. Человек не пьет, не знает, как дальше жить, не имеет денег – с чего ж тут веселиться?

– А вы крепко влетели?

– В полмиллиона баксов.

– Ого… значит, я – ваша должница. Но как вы могли появиться в Москве и даже не отзвонить. Да я бы вам сама подыскала магазин во много раз лучше этого! Ладно, не скисай. Будет у вас хорошая работенка. За то, что меня в Каннах не пристрелили. Нет, ну это же надо, чтобы свои стали нападать! – Она рассмеялась и принялась по-французски объяснять, что, собственно, произошло.

Доменик слушал внимательно, кивал головой, рассматривал Вениамина и Курганова, потом поприветствовал их бокалом вина и через некоторое время предложил Галине поехать с ним покататься по предрассветному городу. Она с восторгом согласилась. Инесса, заодно отпустив Али, осталась в компании старых друзей и адвоката, о котором еще в Москве слышала много хорошего.

– Так вот, возвращать убытки не стану, – жестко объявила Инесса. – А то конкуренты прознают, так отбоя от просителей не будет. Но сразу, не задумываясь, при вашем адвокате могу предложить классную работу. Мы организовываем один интересный фонд с миллиардным оборотом, приглашаю вас стать сопредседателями. Или один – председателем, а другой – коммерческим директором. Короче, как захотите.

– А деньги на счет уже поступили? – в лоб спросил Курганов.

– Скоро поступят.

– А оклад? Или только то, что к рукам прилипнет? – по-деловому начал Веня.

Инесса похлопала его по располневшей щеке.

– Зачем у себя-то воровать? Хватит всем. Думаю, и господина Шлоссера будем привлекать.

– Всегда к вашим услугам, – барственно кивнул он седой головой, а про себя подумал: «Куда ж вы, голубчики, денетесь, когда приспичит деньги перекидывать на Запад».

– Я вряд ли соглашусь, – хмуро признался Курганов. – Меня интересуют большие деньги, и сразу.

– Что значит большие? – не поняла Инесса.

– Пятьдесят миллионов…

– Чего? Рублей?

– Долларов.

– Ну и сумма… – покачала головой подруга давней юности. – С таких сумм, дорогой Саня, не начинают. Был короткий период в самом начале девяностых, когда Горбачев разрешил все, что не запрещено, и то такие капиталы не припомню, чтобы люди наживали за один присест.

– А меньше меня не устраивает, – разозлился Курганов и отодвинул свой фужер с вином, к которому не прикоснулся. – Наши пути с вами вряд ли сойдутся. Обидно за Виктора. Он давно уже сгнил под землей, взяв на себя твою глупость, а ты с мерзавцем, засудившим нас, ложишься в постель.

С этими словами встал и, не прощаясь, направился к выходу.

– Да, тюрьма – не курорт, – вслед ему заметил Веня. – Постоянно находится на взводе. А тут еще вбил себе в голову, что женится на порнозвезде.

– Где ж он ее отыскал?! – ужаснулась Инесса.

– В Каннах, пока тебя ждали.

– Ах, об этой, – скривила свой капризный ротик и небрежно заметила Инесса, – о ней писали там же, где и обо мне, только значительно ниже.

Шлоссер заказал себе пиво, а Веня потребовал коньяк и шампанское, приготовившись расплачиваться фишками, выигранными в «Блэк Джеке». Он, в отличие от Курганова, никогда не относился к Инке серьезно, и ему бы и в голову не пришло корить ее за предательство. Жизнь сама распорядилась, кому в тюрьму, а кому – в койку к палачу. Чего теперь-то обижаться? Одна глупая выходка – и четыре жизни поломаны. Хотя теперь всех их можно считать узниками совести. Только вот совести не осталось. Поэтому Веня, чтобы смикшировать грубость друга, перешел к делам.

– Уверен, что господин Шлоссер наверняка будет нам очень полезен, поэтому первый договор я заключу с ним.

– А для чего ваш фонд будет аккумулировать деньги? – спросил адвокат.

Инесса погрозила ему пальчиком с холеным, накрашенным бледным лаком ногтем.

– Не слишком ли много для первого раза?

– Согласен. Тогда начну первым. – Шлоссер решил сделать небольшой подарок в зачет будущих отношений. – Так вот, несколько лет назад вел я дело одного нашего бизнесмена, которого подставили на наркотиках, но сейчас не о нем. Тогда же и познакомился с ключевой фигурой в борьбе с мафией, французским полицейским комиссаром, Ван Люком, одно время тесно контактировавшим с «крестным отцом» «Коза ностры» Антонио Кальдероне. Так вот, от комиссара я многое узнал о делах мафии на Лазурном берегу. Оказывается, еще в 1957 году начался раздел влияния на юге Франции между американскими и сицилийскими кланами. Американский оказался значительно сильнее. Под их контролем оказался игорный бизнес и спекуляция недвижимостью. А сейчас еще захватили и наркобизнес. Так все это говорю к тому, чтобы вы знали, что милейший знакомый Доменик Порте является представителем мафии по покупке земельных участков и продаже недвижимости. Это – один из самых богатых и влиятельных людей на побережье. И то, что Порте положил глаз на вашу подругу, думаю, всего лишь уловка, чтобы каким-то образом выйти на вас.

Инесса вздрогнула. Про настоящую мафию она знала только из американских фильмов. И вдруг, нате вам, пожалуйста, сидит рядом грустный хмыренок, и оказывается, что он-то и есть та самая мафия.

– Непохож. – Это все, что она смогла произнести.

– И тем не менее. Коль сам взялся за вас, значит, ставка действительно высока.

– А где ты с ним познакомилась? – заботливо спросил Веня.

– Не я, а Галина. В казино, в Монте-Карло. Она подвернула ногу, и он принялся за ней ухаживать.

Шлоссер скептически усмехнулся. Как же эти русские любят все сводить к романтике! Влюбленного мафиози адвокат видел впервые и не очень в это верил.

– И больше у вас никаких с ним встреч не было? Может, до этого с кем-нибудь общались?

– Я вообще стараюсь не заводить знакомства, особенно за границей, – убежденно произнесла Инесса и вдруг вспомнила о Саше Либермане, обедавшем с ними в Сан-Тропе. И дрогнувшим голосом спросила: – Вам известен такой агент по продаже недвижимости, Саша Либерман?

– Из Ниццы? Конечно. Теперь становится ясно. Саша Либерман работает на Порте. Вами крепко заинтересовались.

Веня уже достаточно перебрал коньяку, поэтому сделал какой-то неопределенный жест рукой с дымящейся в ней сигарой и, посмотрев на адвоката подслеповатыми глазами поверх очков, поставил вопрос ребром:

– А это хорошо или плохо?

Шлоссер довольно улыбнулся, допил пиво и, глядя на Инессу, предложил:

– Если мне столь замечательная дама поручит разобраться, соберу нужные сведения. Во всяком случае, ни воровать, ни убивать Порте не собираются. Иначе вряд ли светился бы. Но и без дела болтаться по казино не будет. Вы заметили, он же сам никогда не играет. Смешно выигрывать самому у себя.

– В какую сумму вы оцениваете свою услугу? – согласилась с его доводами Инесса.

– О, мадам, думаю, сторгуемся. Смотря что стоит за любопытством мафии.

– Тогда проводите меня в отель.

Она встала и усталой походкой направилась к выходу. Поскольку все жили рядом с казино, то прошли под козырьком одноэтажных магазинчиков, вытянувшихся в цепочку и демонстрирующих потрясающие коллекции посуды. В основном мейсенский фарфор. Мелкий дождик предполагал моросить весь наступающий день.

Простившись с Инессой, Веня увязался за Шлоссером. Зашел к нему в номер, выпил пиво и взялся за больную тему:

– Послушай, Вилли, не хочу тебе врать. Произошло невероятное событие, со мной такого не бывало…

– Чего ты хочешь? – перебил адвокат.

– Хочу? Нет, ничего я не хочу, просто как честный человек заявляю, что влюбился в твою жену Эдди.

– Ну? – промычал Шлоссер.

– А больше ты ничего не скажешь?

– Иди спать. И запомни, пока мы живем с Эдди, не вздумай позволить себе чего-нибудь лишнего. Даже в разговорах. А то ведь я хоть и европеец, но воспитывался в послевоенной деревне. Там в подобных случаях поступали просто – вырывали из забора кол и били не глядя, чтобы не жалко было. А потом уже приходил милиционер, или врач, или сразу отпевали.

Веня пьяно посмотрел поверх очков.

– Значит, пугаешь.

– А ты думал – расцелую.

– Жалко. Не поняли друг друга… – Веня встал и, не прощаясь, отправился к себе в номер. Там застал сидящего в кресле с телефоном на коленях Курганова.

– Ты чего?

Курганов смотрел на него почти безумным взглядом.

– Ты чего? – повторил Веня.

– Завтра еду в Бонн на встречу с Терезой Островски. Только что разговаривал с ней по телефону. Она согласилась со мной встретиться.

Веня позавидовал такому скорому и успешному развитию событий. В его отношениях с Эдди ничего подобного не предвиделось, хотя он и не оставлял надежды. «В конце концов, и Шлоссер не вечен», – подумал про себя Веня и переспросил:

– Значит, завтра в Бонн? На свидание с порнозвездой? Круто…

– Да, но у меня ни копейки денег, – дернул подбородком Курганов. – Последние проиграл в казино.

Веня развел руками:

– А я все, что выиграл в «Блэк Джеке», пропил. Но деньги-то тебе нужно найти. Не расстраивайся, – похлопал он друга по плечу, – возьмем завтра у Инессы.

– Нет, с ней я не желаю больше знаться.

– Почему?

– Потому что она – сука!

– Не сука, а нормальная женщина. Конечно, не то что твоя Тереза… – Увидев, что Курганов вскочил с кресла, выставил руки и успокоил его: – Молчу, молчу, молчу. Но деньги придется брать у Инессы.

– А что, если у Шлоссера? – с надеждой ухватился за мелькнувшую мысль Курганов.

Веня залился смехом, да таким, что повалился на постель и задергал в воздухе задранными ногами.

– Он… он… – пытался говорить сквозь смех, – мне жену… пожалел, а ты размечтался, будто денег даст. Ничего никому не даст… – Потом, отсмеявшись, сел и совершенно трезво предложил: – Давай его замочим? Тебе – деньги, мне – Эдди.

Курганов посмотрел на него с ненавистью, но понял, что тот шутит, и упрекнул себя в том, что стал к подобным пьяным предложениям относиться слишком серьезно. Неужели и впрямь придет время, когда ему придется кого-нибудь замочить?

В салоне с обтянутыми шелком стенами в отсутствие Инессы началось брожение. Без нее, как без цемента, кирпичики отношений стали разваливаться. Первой изменила свое поведение Ирина, дочка председателя Бюджетной комиссии парламента. Она была в салоне самой молодой и самой «невысокопоставленной», поэтому приходилось нащупывать собственные контакты. И Ирина сделала достойный выбор. Соблазнила оставленного в Москве телохранителя Инессы, Али. Он наведывался в салон несколько раз, поскольку отвечал за охрану. Тут-то Ирина и обратилась к нему с просьбой посоветовать автослесаря. Али вызвался сам покопаться в машине и, никакой существенной поломки не обнаружив, с удовлетворением заметил:

– Вовремя ко мне обратилась, еще бы проехала километров сто, и мотор бы угробила окончательно. А теперь ехай и никого не бойся.

– Может, мы вместе куда-нибудь прокатимся и обмоем ремонт? – кокетливо предложила она.

Али расплылся в улыбке, потому что давно мечтал утереть нос Инессе за ее пренебрежительное отношение к нему. А тут молодая девка сама заигрывает. Али решил не упускать шанс. И они покатили в сторону Архангельского.

Али обосновался в Москве лет десять назад. Начал с цветочного промысла. Первый год сам продавал гвоздики в метро. Но потом ему предложили убрать одного конкурента из Молдавии. Выхода не было, и пришлось согласиться. То ли от испуга, то ли по неумению, он зарезал молдаванина прямо среди бела дня у Киевского вокзала, когда тот сгружал с тележки носильщика корзины с цветами. Крови было столько, что молдавские чайные розы стали багровыми. После этого Али пришлось несколько месяцев отсиживаться в Карабахе, где успел и повоевать, и получить ранение, и упрочить свой авторитет. Поэтому в Москву вернулся не каким-то замухрышкой из Агдама, а проверенным бойцом. Цветами больше не занимался. Переключился на рэкет. Под его началом сформировался отряд из восьмидесяти человек. Но вскоре начались крутые разборки с люберецкими и солнцевскими группировками, которые нанесли ощутимые удары по азербайджанскому бизнесу в Москве. Али удалось отстоять рынки, цветы и наркотики, но от отряда остались крохи.

Уже тогда Али понял, что можно всю жизнь просуществовать на нижних этажах жизни. Это его не устраивало. Он мечтал о другом – роскошном и вполне легализованном существовании. Отошел от дел и стал вести себя как заезжий миллионер. Постепенно, благодаря деньгам и жгуче-привлекательной внешности с темпераментным взглядом и фатовскими усиками над сексуально вывернутыми губами, стал пользоваться успехом у женщин, ведущих светскую жизнь.

Инесса заприметила его сразу и вместо постели предложила работу телохранителя. Учитывая должность ее мужа, Али охотно согласился, чем упрочил свое положение в московских криминальных кругах. Серьезные «авторитеты» приняли его в свой круг, понимая, что малый – с головой.

После двух лет службы при Инессе Али перестал бояться ее вспышек гнева. Они стали повязаны больше, чем постелью – совместными делами. И вот наконец пришел час, когда Али мог отомстить за попранную мужскую гордость.

Накрыл сказочной красоты стол, а после ресторана пригласил Ирину прокатиться к себе на дачу, где они и бросились в объятия друг друга, подгоняемые трезвым расчетом.

Ирина не ошиблась в Али, который через несколько дней познакомил ее с очаровательной женщиной лет пятидесяти пяти, увешанной бриллиантами и выглядевшей благодаря подтяжкам и обалденной косметике лет на сорок с небольшим. Ее звали Марфой, и Али она называла племянником. На самом же деле никаких родственных связей между ними не было. Марфа являлась законной женой самого Унгури. Но об этом, естественно, сообщено Ирине не было.

Зато дружба с Марфой немедленно принесла плоды. У отца Ирины намечался юбилей – пятидесятилетие, и Марфа через нее передала на организацию праздника пятьдесят тысяч долларов от спонсора, пожелавшего остаться неизвестным.

Отец долго кричал, обнаружив у себя на столе деньги в кейсе из Палеха. Но Ирина уговорила принять подарок ее жениха, Али, работающего начальником охраны у жены Манукалова. Юрий Пригородов всегда любил деньги, но брал их только в том случае, когда никакой угрозы взятки не нависало. Поэтому удовлетворился объяснением дочери, и с этого дня стал относиться к ней подчеркнуто уважительно. А слово «блядь» по отношению к дочери вообще убрал из лексикона.

Марфа относилась к Ирине с заботливостью старшей сестры. Правда, дома у себя не принимала, ссылаясь на то, что у нее пожилой и очень больной муж – ветеран войны. Зато постоянно таскала по подмосковным пансионатам – бывшим цековским здравницам. Очень любила Марфа слушать про обитательниц дамского салона и мечтала в него попасть. Ирина с нетерпением дожидалась приезда Инессы, так как одобрение Василисы Георгиевны на приглашение новой дамы в салон уже получила.

Не теряла даром времени и Алла Константиновна. Приезжала на массажи почти каждый день и старалась детально выяснять у приятельниц об отношениях с мужьями. Дело в том, что до нее дошли слухи о зреющей отставке правительства. Поскольку Олег Данилович до сих пор не научился брать взятки, потеря работы могла обернуться финансовой катастрофой. Поэтому предложение Инессы о фиктивной продаже островов все больше прорастало в ее мозгу. Она постаралась навести мосты с редчайшей стервой Стеллой Яковлевной, приходящей в салон удалять волосы со своих старческих ног в надежде, что кто-нибудь еще оценит их по достоинству. Стелла была женой опального генерал-полковника Супруна Егора Ильича, председателя оппозиционного движения «Назад к Победе». В молодости ее называли «кладбищем погибших лейтенантов» за несгибаемую любовь к носителям именно этого воинского звания. На них-то теперь, как на сыновей, опирался генерал в своей политической борьбе.

Любимой фразой, которой любила щегольнуть Стелла Яковлевна, была: «Что бы ни было в стране, но парламент в наших руках». И многие ей верили. В том числе и Алла Константиновна.

Брошенная Василиса Георгиевна готова была дружить со всеми сразу и носилась с идеей сжить поганую журналистку со света.

В растерянности пребывала Тамара Янчуковская, жена европейского посла. Она тратила максимум сил на поиски богатого любовника, который благодаря ее связям помог бы заработать деньги на тот случай, если все же МИД перетряхнут новые хозяева.

Особым, повышенным вниманием в последние дни стала пользоваться замученная собственным предчувствием страшных болезней вдова знаменитого кинорежиссера, умершего на съемках в Голландии, Майя Зарубина. Она вдруг ни с того ни с сего получила в наследство всю коллекцию внезапно почившего известного коллекционера Качуевского. Поговаривали, что там богатства на несколько миллионов долларов. Майя избегала подобных намеков и усиленно продолжала издеваться над своим здоровьем в бесконечных врачебных кабинетах.

С Цунами она познакомилась в Доме кино и поначалу не придала никакого значения этому знакомству. Подумаешь, с кем она за многие годы там перезнакомилась, особенно при знаменитом муже. Но вторая их встреча стала знаменательной. Цунами подошел к столику, за которым сидела Майя с дочкой Мариной, и вместо обычных дежурных комплиментов, то и дело раздающихся в ресторане, спросил: «Вы, наверное, больны чем-нибудь серьезным? Потому что так ярко красота обнажается только перед тем, как организму предстоит сдаться». Обычно резкая на язык, Майя несколько прибалдела, а он, не дожидаясь ответа, добавил: «Я могу устроить вам отличное обследование». Против этого Майя устоять не смогла. Они не стали любовниками, но зато подружились. Цунами получил полную картину ее медицинского обследования и убедился, что ему нужна именно такая женщина. Ведь если внезапно умрет, то никто не удивится. Она у всех на глазах уже лет двадцать как непрестанно лечится.

А уговорить Майю стать наследницей первого учителя Цунами, Николая Афанасьевича Качуевского, не составило особого труда. И ни у кого это наследство не вызвало удивления, поскольку все были наслышаны о перипетиях с неполученными гонорарами ее мужа. Общественное мнение сошлось на том, что когда-то, судя по завещанию, Майя была любовницей коллекционера. Она на нескромные вопросы отвечала просто: «Не помню».

Тамара в бесконечных поисках нужного любовника пристала с этой проблемой именно к Майе Зарубиной, поскольку та хотя и постоянно лечилась, но не пропускала ни одной стоящей московской тусовки, А звали ее часто, поскольку срабатывало имя покойного мужа.

Так они и стали появляться в светско-богемном обществе вместе. Иногда Тамара привозила Майю прямо из очередной больничной палаты.

В Москве много лет существуют разные традиции театральных посиделок. Раньше их субсидировало государство, а теперь всякие спонсоры, кои не прочь потереться среди знаменитостей. На очередное такое мероприятие в Дом работников искусств Майя пришла со своей новой приятельницей Тамарой. Там они встретили Цунами, спустившегося из своего офиса поглядеть на собравшееся общество.

– Анатолий, – уставшим от жеманства голосом подозвала его Майя, – познакомься – Тамара, фамилию не называю, поскольку она – жена известного посла. Очень скучает в Москве. Одна у нее радость – навещать меня в больнице. Может, у тебя есть на примете стоящий бизнесмен, миллионер, красивый, неженатый и не совсем идиот, чтобы мог составить компанию нашей Тамарочке?

Цунами не считал послов людьми, достойными внимания. Но как раз в этот момент у него в кабинете сидел Кишлак и занудно объяснял, что Унгури пора слушать симфонию Глюка в исполнении Скрипача. Пользуясь случаем избавиться от него, Цунами с удовольствием сказал, что как раз в данную минуту у него в офисе находится такой человек.

Поднявшись к себе, он спросил развалившегося в кресле Кишлака напрямик:

– Шура, ты когда-нибудь послицу трахал?

Кишлак вскочил, и белесые его глаза подернулись розовой мутью.

– Нет, чтобы я скотоложством занимался?! Слышишь, Скрипач, в чем меня подозревают?

– Тьфу ты, – сплюнул Цунами, забыв, с кем разговаривает. – Да не ослицу, а послицу, что означает – жену посла.

– Посла… – обалдело уставился на него Кишлак. – Какого посла?

– Да любого. Какая разница какого?

– Не трахал, – признался тот и понуро опустился в кресло, словно ему пришлось признаться в недостойном поступке.

– Хочешь познакомлю? Симпатичная баба. Скучает, пока муж дипломатические приемы устраивает.

– Меня, что ли? – совсем опешил Кишлак, мотнув белобрысой головой. – А что я с ней делать буду?

– Трахать…

– А она даст?

– А ты пойди у нее спроси… Кишлак повернулся к Скрипачу:

– Слушай, Скрипач, он меня на понт берет? Что-то я не понимаю.

Скрипач пожал плечами:

– Какая девушка ни будь, все равно ее… тянет на это дело.

Цунами, в душе вдоволь навеселившись, и в самом деле загорелся организовать это знакомство. Он давно замечал, как у Кишлака появлялась баба, так на некоторое время смягчался его лютый характер. Выше артисток и одной учительницы он не поднимался, но ведь Майя просила не профессора, а только чтобы не был идиотом. Кишлак на идиота пока не дотягивал. Поэтому Цунами принялся уговаривать:

– Просила познакомить с богатым, молодым, красивым, самый «компот» – с тобой свести. Лучше в ресторане я никого не видел!

– Пошли, показывай, – согласился Кишлак.

В сопровождении Скрипача с футляром в руке они спустились в ресторан. Цунами подвел Кишлака к столику и представил:

– Александр, холостой и очень серьезный бизнесмен. Тамара окинула его скептическим взглядом. Невзрачный, белобрысый, узкоплечий, с белесыми глазами на бледном заостренном лице. Одет в джинсы и кожаную курточку – совершенно из иного круга. Она криво улыбнулась и нехотя протянула руку.

– Вы, наверное, не знали, что сегодня здесь артистический вечер? – решила скрасить впечатление Майя.

– Да, какая-то шелупонь собирается, а что, я, наверное, невзрачно одет? – дерзко поинтересовался Кишлак.

– Просто не к месту, – снивелировала остроту вдова. Кишлак не отрываясь смотрел на Тамару. Судя по его нетерпеливой улыбке, она ему понравилась сразу.

– Это вы, что ли, жена посла?

– Я, – холодно ответила Тамара.

Кишлак ничего не ответил, продолжая ее разглядывать в упор, потом резко повернулся к Скрипачу.

– Где здесь поблизости магазин с приличным шмотьем для меня?

– Уже все закрыто, – меланхолично заметил Скрипач.

– Я тебя не об этом спросил?

– На Кузнецком всякие есть…

– Какие в Париже носят костюмы? – наклонившись к Тамаре, с издевкой спросил он.

– Разные. В основном однобортные.

Кишлак выпрямился, посмотрел на часы и громко приказал Скрипачу:

– Пусть артисты немного подождут со своими хохмами. Минут через двадцать мы появимся. – И быстро вышел.

– Сумасшедший, – обратилась Тамара к Цунами.

– Поверьте, это именно тот самый человек, который вам нужен в Москве.

С этими словами Цунами отошел от стола, поздоровался с некоторыми вошедшими знаменитостями и отправился назад в офис.

Пока бурные волны московской жизни захлестывали посетительниц дамского салона, события в Баден-Бадене развивались своим чередом. Инесса играла в казино. Веня не отходил от нее. А специально вызванный в Баден-Баден после покушения в Каннах Али слонялся без дела по городу. Курганов сидел в номере, тупо глядел в потолок и не мог придумать, где взять денег на поездку в Бонн к Терезе Островски. Шлоссер дать отказался, но предложил жить у него на ферме бесплатно. Оставался последний вариант – обратиться к Порте. Когда эта мысль пришла ему в голову, он сам удивился глупости, до которой его довела нужда. Но сколько ни пытался ее отогнать, она настойчиво прорастала, как сорняк на грядке. Невольно Курганов стал приглядываться к мафиози. Тот вел себя совсем как достопочтенный немолодой француз, переживающий позднюю влюбленность. Галантно ухаживал за Галиной, снисходительно относился к ее русскому окружению и терпеливо сидел в баре казино, пока дамы проигрывали немалые деньги. В один из вечеров Курганов не выдержал и подошел к скучающему Доменику, в одиночестве потягивающему вино возле стойки роскошного бара.

– Господин Порте, позвольте обратиться с не совсем обычной просьбой… – по-немецки выпалил он.

– Рад вас выслушать, Саша, – живо откликнулся Доменик, что придало Курганову уверенности.

– Мне нужны деньги…

– И это называется необычной просьбой? Что же тут необычного? За всю мою жизнь именно с ней ко мне обращались гораздо чаще, чем с какими-нибудь другими. Итак, вам нужны деньги?

Курганов кивнул и почувствовал некоторое облегчение, так как боялся, что француз, подобно Шлоссеру, закатит глаза и фальшиво вскрикнет: «А откуда они у меня?»

– Насколько понимаю, вам нужны большие деньги. Малые можно было бы и украсть, – продолжил Порте. – В рулетку вы не играете, значит, вами движет не азарт. Похоже, у вас возникли какие-то серьезные проблемы? Рассказывайте. Я ведь русских совсем не знаю. Признаюсь, мне интересно будет вас послушать.

Ничего не оставалось, как на духу признаться в обуревающей его страсти к кинозвезде. Порте слушал сочувственно, иногда повторяя: «Понимаю, понимаю…» – а когда Александр закончил, заметил без всякой назойливой нравоучительности:

– Она вас погубит, Саша. Нет, я никогда не видел ни ее, ни продукцию, выпускаемую ее фирмой. Дело не в этом. Как только Тереза почувствует, что у вас обратного хода нет, начнет вас мучить. Заставит наделать огромное количество глупостей, пустит по ветру любые ваши капиталы и в конечном счете бросит. Поверьте, я эту породу дам знаю неплохо… Если желаете, я вам оплачу билет в Москву, и постарайтесь там забыть о ней.

– Поздно… – признался Курганов.

– Тогда чем же я могу вам помочь? – грустно вздохнул Доменик, и в его зеленых навыкате глазах промелькнуло сочувствие.

Курганов понимал бессмысленность разговора, но не в его характере было останавливаться на полпути.

– Я знаю, кто вы такой, и, поверьте, очень уважаю вас. После четырнадцати лет тюрьмы думал вернуться к прежней нормальной жизни, но оказалось, это невозможно. Сейчас же готов на все. Меня не остановит никакой риск и никакое противозаконное предложение. Дайте возможность заработать.

На лице Доменика не произошло никаких видимых изменений. Даже во взгляде осталась та же озабоченность проблемами, сваленными перед ним на стойку бара.

Больше Александру добавить было нечего, поэтому он, уставившись в пол, неподвижно сидел на высоком табурете.

– Вот вы и нашли возможность заработать. Какая сумма устроит на первый случай?

Не соображая, куда клонит француз, Курганов, не раздумывая, произнес:

– Пятьдесят тысяч марок.

– Хорошо, тут же вручу вам чек на эту сумму, если расскажете, от кого получили сведения обо мне.

– Для чего? – удивился Курганов.

– Для того, чтобы больше уже никогда и никому этот господин обо мне не говорил. Это делается просто и совсем не больно. Маленькая дырочка в виске, немного крови… впрочем, зачем вам об этом знать? Вы-то уже будете наслаждаться объятиями мадам Островски.

Курганов понял, что Доменик предлагает ему сдать Шлоссера. Ситуация оборачивалась малоприличной стороной. Но подставить адвоката для Александра было невозможно. Это же было равноценно предательству.

– Простите, что начал весь этот разговор. Не следовало его затевать…

– Да бросьте играть в благородство. Даю сто тысяч, выкладывайте имя и летите к своей порнозвезде, – в манере говорить у Доменика никогда не присутствовало раздражения.

Курганов поднял на него потухшие глаза и, не прощаясь, вышел из бара во Флорентийский зал, где за столом играл Шлоссер.

– Вилли, – обратился он к адвокату, – бросай все к черту, поехали в Бонн!

– Э, Федя, погоди, кажется, я в хорошем плюсе, – возразил тот, и не подозревая, какие тучи сгустились над его седой головой.

Курганов стоял рядом, но совершенно не интересовался игрой. Его мысли крутились вокруг предложения Порте. Ведь и без признания, которого тот ждал от Александра, не стоило труда вычислить, от кого могла идти информация. Порте понимал, что, кроме Шлоссера, подозревать было некого. При таком раскладе, даже не проговорившись, Курганов невольно поставил адвоката под удар и тем самым взвалил на себя ответственность за его жизнь.

В начале третьего Шлоссер все же вылез из-за стола. На его широкой ладони позвякивали выигранные фишки. Улыбаясь довольной улыбкой удачливого игрока, предложил Курганову прокатиться в какое-нибудь веселое заведение, открытое до утра.

– Нам лучше в отель, – посоветовал Курганов и, видя нежелание Шлоссера, тихо признался: – Я разговаривал с Порте, он в чем-то подозревает тебя. Скорее всего боится, что ты разоблачишь его перед Инессой и Галиной.

Шлоссер инстинктивно обернулся и увидел Порте, выходящего с дамами из казино. Лицо адвоката стало озабоченным. Но ненадолго. В сложных ситуациях он привык ориентироваться быстро и, как правило, находил оптимальный выход из положения.

– Не спеши, Федя, если мы сейчас уедем, Порте ничего не стоит достать нас на автобане или в самом Бонне. Будем себя вести как ни в чем не бывало. О Порте знает достаточно много народа. Продолжай поддерживать с ним контакт. С таким человеком не всегда приятно иметь дело, зато зачастую выгодно. Только ни о чем не проси. Заинтересуется тобой – сам предложит.

Они вышли из казино и с удовольствием вдохнули свежий, настоянный на ароматах весенних цветов воздух. Вдруг из тени каштана, цветущего розовыми свечками, вышел человек и положил руку на плечо Курганова. Тот понял, что Порте дал указание уничтожить Шлоссера, и, не раздумывая, ударил незнакомца ногой в пах. Со стоном тот опустился на колени. Следующим ударом в голову Александр окончательно повалил его на землю.

– Бежим! – крикнул он Шлоссеру и повернул в сторону театра, где стояла припаркованная красная «ауди». Но, услышав за спиной смех, остановился. Это смеялся явно не Шлоссер.

Адвокат в предрассветных сумерках маячил бледностью лица. Возле него никого не было. Зато все слышнее раздавался хохот, в который отчетливо вплетались женские нотки.

Через минуту из глубокой тени, гнездившейся под козырьком бутика, показались Инесса, Галина и Доменик Порте. Они обступили Шлоссера. Нападавший на Курганова тяжело поднялся и с трудом вытянулся перед Домеником, тот, все еще смеясь, рукой повелел ему убраться.

– Курган, ты ужасно опасный человек – чуть что, начинаешь стрелять, а подойти к тебе и подавно не захочется.

– Господин Шлоссер, должно быть, вы сегодня хорошо выиграли? Дамы совершенно не хотят спать, предлагаю поехать с нами на Рейн встречать рассвет! – добродушно предложил Порте.

Шлоссер потоптался на месте и, кивнув Курганову, спросил:

– Поедем?

– Давай-ка в отель, – буркнул Александр, не зная, как реагировать на случившееся.

– Шлоссер, вы будете моим кавалером! – кокетливо приказала Инесса.

– В таком случае еду, – улыбнулся Шлоссер и подошел к ней.

Курганов собрался было покинуть возбужденно-насмешливое общество, но к нему подошел Доменик, взял за локоть, вывел на более светлое место и, махнув серой бумажкой, прошептал:

– В этом конверте чек на названную сумму и адрес человека в Бонне, который объяснит, какого рода услуги нам понадобятся…

– Но я же… – смутился Курганов.

– Ты первую проверку, считай, прошел. Никогда никому никого не сдавай. А обо мне вспоминай только тогда, когда я сам этого захочу. Иди. Утро тебя должно застать в Бонне.

Он отошел от Курганова, взял под руку Шлоссера и бодро зашагал под нескончаемую болтовню Галины, перемежаемую любимым словом «зупер!».

Веня, покрутившись два дня с Инессой, решил вернуться в Москву и там дожидаться ее официального предложения возглавить фонд. Между ними произошел серьезный разговор. Кредит, взятый в банке, надо было как-то погашать. Они ведь даже не успели застраховать свой магазин. Инесса заверила, что сумеет провести межбанковскую операцию и перекинет деньги с контролируемого ею банка или перекупит этот долг. В знак своей дружбы дала ему еще пять тысяч марок, всю наличность, которую имела.

Утром Веня проснулся от того, что Курганов лихорадочно искал свой паспорт.

– Зачем? – спросонья спросил он.

– Улетаю в Бонн.

– Нашел деньги? – срочно разлепил глаза Вениамин.

– Она меня и без денег примет.

– А Шлоссер?

– Не знаю, пока остается здесь.

– Ну, тогда я с тобой. Где будешь жить?

– Пока в «Маритиме».

– Что? Шлоссер сказал, что это самый дорогой отель во всем Бонне!

– Извини, но я там буду жить один.

Веня вскочил с постели и помчался в душ. Через несколько минут он уже натягивал клетчатые брюки и мысленно представлял, как позвонит Эдди и попросит ее о тайном свидании. Как удачно получается! Инесса знает, что он улетел в Москву, и, если Шлоссер будет интересоваться, подтвердит это. Только бы толстяк подольше просидел за рулеткой!

Курганов не спрашивал, почему Веня с такой поспешностью собирается лететь вместе с ним. В такие дела старался не влезать. Но из отеля они на всякий случай вышли поодиночке. Встретились возле театра, чтобы взглянуть на адвокатскую машину. Покрытая утренней росой «ауди» стояла на стоянке в полном одиночестве. Веня подошел, ударил ногой по переднему колесу и задумчиво произнес:

– На такой машине Вилли вряд ли доедет до Бонна.

Потом, выдавив локтем ветровое стекло и вертя руль, оттащил машину назад. Немного вывернул влево, а дальше она сама покатилась прямо на пешеходную улицу. Набирая скорость, «ауди» оставила позади Веню и капотом прилично врезалась в чугунный фонарный столб. Тот гулко загудел и медленно повалился на крышу машины.

Веня, полюбовавшись издали на дело своих рук, повернулся к Курганову.

– Не осуждай. Я пришлю ему деньги на новую. Но пусть он подольше остается в Баден-Бадене.

– Пошли, – коротко ответил Курганов. Он понимал приятеля, ибо сам с безрассудством кретина стремился на свидание к Терезе Островски.

Они миновали тянущиеся вдоль дороги помпезные курзалы с редкими ранними посетителями и, пройдя по пахнущей новой жизнью аллее, остановили такси. Водитель заулыбался, узнав, что ребятам нужно в аэропорт Страсбурга.

Рассвет на Рейне, возможно, ничем и не отличался от утренних часов на других великих реках. Но все четверо – Инесса, Галина, Порте и Шлоссер с детства не помнили такого чуда и поэтому молчали, потрясенные величием, тишиной и покоем картины, представшей их взору.

Рейн просыпался по-королевски. С достоинством. Так как делал это много веков назад. Легкая рябь смущала его чело и, казалось, что река умывается. В кустах, подходящих к самой воде, вовсю заливались соловьи. Им вторила Галина со своим звонким – «Зупер!». Она испытывала непередаваемое наслаждение и почему-то вспоминала свое первое свидание, на которое бежала таким же ранним утром, удрав от неусыпного надзора классной дамы в пермском хореографическом училище. С детства Галина мечтала о принце, способном в один день перевернуть всю ее жизнь. И каждый раз новый принц оказывался вполне обычным бездельником или бандитом. Поэтому появление Доменика казалось Галине наградой за все ее разочарования. И пусть он невысок и нестроен, слегка утомлен жизнью и не гигант в постели, но он – воплощение принца. А принц может себе позволить быть таким, каков он есть. И Галине нравилось в нем все. Даже налет таинственности, более схожий с милым чудачеством стареющего холостяка. Она уже подумывала, что придется еще раз встретиться с Сашей Либерманом и присмотреть в его каталогах небольшую романтическую виллу у самого моря, где они бы могли проводить самые интимные минуты совместной жизни. К этим мыслям располагало и поведение Доменика. Он был настолько внимателен, заботлив и ненавязчив, что ей казалось, будто она окружена и пронизана его чувством. Каждый день готовилась услышать его тихое признание и просьбу выйти за него замуж.

Но Доменик медлил, вероятно, как догадывалась она, от внутренней застенчивости.

Своим счастьем Галина хотела гордиться перед всем светом. Но пока приходилось это делать перед Инессой, мужественно выслушивавшей любовные трели приятельницы и не раз желавшей раскрыть ей глаза на месье Порте. Однако поднаторевшая в интригах Инесса придерживала тайну француза до более выгодного облачения. К тому же она побаивалась этого вполне милого человека и старалась держаться от него подальше.

Надо отдать должное Доменику, он никого не угнетал своим вниманием. Держался просто и несколько в стороне. Вот и сейчас, наполнив фужеры шампанским «Волингер», передал их дамам, а сам, взяв под руку Шлоссера, медленно принялся прогуливаться вдоль берега реки.

– Ну, скажи, мужчина – на все сто, – в который раз пристала Галина, наблюдая за ним сквозь шипящую пузырьками жидкость.

– Главное – богатый, – уклонилась от оценки Инесса.

– О, ошибаешься, моя девочка! Просто богатый мужчина таит в себе много опасностей. Может выясниться, что он вор или хуже того – убийца, и в один прекрасный миг придут и все конфискуют. Было у меня такое с одним администратором Москонцерта. А еще существует тип богатых мужчин, которые нахапали и сидят на своем богатстве, боясь потратить лишний доллар. Нет, что ни говори, а самые лучшие среди богачей – это наследники огромных состояний. Это наиболее мною уважаемые мужики. Посмотри, как спокоен и уверен в себе Доменик. Несколько поколений умножали капитал, доставшийся ему. Живет среди роскоши и денег так же естественно, как птица в небе. К нему не придут и не спросят – «откуда, месье, у вас мраморный бассейн с золотыми ступеньками?». Ты себе не представляешь, вчера зашли в «Эскадо», и он, не задумываясь, купил мне костюмчик на каждый день за тысячу семьсот марок.

– Хорошо, когда любовь приносит удовлетворение, – заметила Инесса, уставшая от признаний Галины.

Они обе посмотрели вслед разговаривающим мужчинам и молча допили шампанское.

Доменик не просто так прогуливался с приглашенным встречать рассвет Вилли Шлоссером. Мягким голосом он говорил ему совсем не безобидные вещи:

– Приятно познакомиться с вами, месье Шлоссер. Поначалу, признаться, я принял вас за обычного русского эмигранта новой волны. К тому же в компании с мелкими русскими бандитами вы выглядели не слишком солидно. Поэтому я попросил навести кое-какие справки… вы уж не сердитесь, но лучше знать о человеке немного тайного, чем много явного. Вы ведь тоже в какой-то степени наслышаны о моих делах?

– Исключительно – в какой-то, – уточнил Шлоссер, не понимая, куда ведет Порте.

– И, признаться, порадовался, узнав, что вы не рядовой террорист, а юрист, представляющий в Европе крупнейших лидеров, как говорят у вас, «теневой экономики».

Шлоссер несколько напрягся. Ему льстило, что сам Порте заинтересовался его деятельностью. Но в то же время он понимал, в каком плане может интересовать известного мафиози. А опыт показывал, что никогда не следует попадать между двумя группировками. Слишком опасно. Поэтому Шлоссер решил приуменьшить свое значение.

– Как вам сказать… выполняю некоторые просьбы, но не связанные с чем-то противозаконным. Сейчас в России идет бурная легализация капиталов. Потому-то юристы и входят в силу, особенно такие, как я, – знающие языки и западную юриспруденцию.

– А в Канны с Александром вы тоже ездили по просьбе клиентов или из собственных побуждений?

– Эта прогулка своего рода услуга одному крупному бизнесмену. Мы с ним просто решили помочь ребятам. Они попали в глупую переделку.

Доменик остановился, внимательно посмотрел снизу вверх на адвоката и жестко сказал:

– Хватит, Шлоссер, вы не в суде. И я вас пригласил не Рейном любоваться. Начнем откровенный диалог. Организацию, которую я представляю, беспокоит появление русских в Европе. Они уже успели вторгнуться в некоторые области нашего традиционного бизнеса в Америке. Теперь там спохватились, но поздно. Приходится осторожничать, чтобы не допустить большой крови. В Европе мы должны провести целый ряд упредительных акций. Я откровенен, потому что пока значительно сильнее, чем гости из бывшего Советского Союза. Но преуменьшать опасность не собираюсь. Русская мафия, как всякий молодой, формирующийся организм, склонна к постоянному силовому давлению. Они, не раздумывая, могут устроить перестрелку в центре Канн или Бонна, выставить группу в сотню человек, способную вести настоящие боевые действия, но нам-то этого шума не надо. Здесь все давно поделено на сферы влияния. И моя конкретная задача не допустить ни одного русского бандита на Лазурное побережье. Пусть приезжают только в качестве туристов. А для этого мало сидеть в Монако или Ницце и не высовываться за пределы собственной территории. Столкновения с русскими неизбежны. Поэтому лучше всего перенести их в Германию. Во-первых, Кельн уже давно стал их штаб-квартирой, во-вторых, Германия лежит вне магистральных путей перевоза наркотиков, в-третьих, немецкие позиции на рынке оружия никто не оспаривает после того, как вам достались целые арсеналы брошенного вооружения. Да и потом – воевать на чужой территории всегда приятнее.

Шлоссер слушал Доменика, глядя на плавное течение Рейна. Больше всего в жизни он не любил, когда его ставили перед выбором. Любой выбор ведет к конфликту, а профессия Шлоссера и жизненные установки всегда противились серьезным столкновениям враждующих сторон. Он был вечным сторонником компромисса. Поэтому осторожно заметил:

– А не лучше ли договориться? Среди моих московских знакомых есть немало разумных людей.

– А вы – молодчина, Шлоссер! – похлопал его по огромному животу Порте своей маленькой пухлой ручкой. – Я очень надеюсь благодаря вам наладить такой контакт. А пока объясните-ка мне – кто такая Инесса?

Адвокат задумался. Этика в данном случае его не волновала. Ведь коль он дал Инессе информацию о Порте, почему с таким же успехом нельзя поступить наоборот? Но в том-то и дело, что Шлоссер сам до сих пор не разобрался, что собой на самом деле представляет эта дамочка.

– Коли разговор пошел в открытую, то признаюсь честно – знаю недостаточно. Но уверен, что за ней стоят мощные силы. К тому же она жена заместителя руководителя ФСБ по Москве, генерала Манукалова.

– Это что, контрразведка? – без всякого интереса спросил Порте, давно получивший сведения от Галины.

– Да. Но больше борьба с коррупцией и организованной преступностью.

– А Галина?

Шлоссер зачем-то оглянулся и посмотрел на пьющих шампанское женщин.

– Думаю, просто подруга, хотя есть один небезынтересный момент. Всю поездку субсидирует исключительно Галина. Я слышал, что у нее муж – немецкий миллионер…

В ответ Доменик рассмеялся.

– Дорогой адвокат! Неужели вы думаете, что я не проверил этого самого «миллионера» Вагнера. Вот уж ничего проще и быть не могло! Это всего-навсего рядовой служащий на фирме, экспортирующей сталелитейное оборудование. Вот тут-то и начинается загадка. Скорее всего Галина – подставное лицо. Хорошо бы выйти на ее хозяев…

– А сама-то не пробалтывается?

– О, эта женщина достойна восхищения! Она способна болтать двадцать четыре часа в сутки и при этом не сказать ничего лишнего. Я временами любуюсь тем, как самозабвенно она врет.

– По-моему, просто в вас влюблена, – заметил Шлоссер.

– Шлоссер, в нашем возрасте любовь – слишком обременительное занятие. Любовь требует денег, здоровья, а главное – времени. Но Галина одна из немногих женщин, которые меня не раздражают. Это-то и настораживает. Интересно, кто все-таки дает ей деньги на поездки с Инессой?

– Я так понимаю, что вопрос адресован мне для дальнейшего изучения?

– Да. Давайте прощупывать их вместе. И, как я понимаю, впереди у нас большая совместная работа, – при этом Порте лукаво подмигнул и повернулся, давая понять, что они слишком заговорились.

Солнце уже вовсю отражалось от ставшей абсолютно зеркальной поверхности воды. Новый день напомнил, что они провели бессонную ночь.

За время короткого перелета в Кельн Веня старался убедить Курганова в неверности его суждений об Инессе.

– Пойми, – говорил он, отхлебывая коньяк и загадочно мерцая затемненными стеклами очков. – Все осталось позади. Мы родились несколько месяцев назад. Если ты не забудешь прошлое, оно отравит твое будущее. Какая разница, за кого вышла замуж Инесса? Мы все подзалетели по глупости. А представь, что следователем был не Манукалов, а баба. И влюбилась бы в тебя, да так, что отмазала от тюрьмы. Ты бы после этого на ней не женился?

– Но Манукалов – подонок!

– Почему? В те годы был обычным винтиком…

– Да как ты не понимаешь, – перебил Курганов. – Этот гэбэшник специально раздул наше дело, чтобы его заметили. Вот дослужился до генерала. Нет, у меня с Инессой отношения закончены. Я ей никогда не прощу Виктора. Настоящего парня. Он уже сгнил давно, а она, сука, забыла, как пошел он по этапу вместо нее!

– Кому что на роду написано. Тогда могли застрелить любого из нас. Знали, на что шли…

– Нет. Я не предполагал, что они устроят такую бойню. Помнишь, как на наших глазах блатных расстреляли в упор. А ведь они уже никуда не бежали.

Веня поморщился. По своей натуре он не любил вспоминать всякие ужасы и лишения прошлой жизни. Ему всегда хотелось смотреть вперед, ибо почему-то распирало от уверенности в завтрашнем дне.

– Пожалуй, тебе действительно нужно жениться на Терезе Островски, чтобы забыть обо всем. Ей-то наверняка твои воспоминания будут неинтересны.

…Из Кельна они на такси добрались до отеля «Маритим», поражающего чистотой голубых окон, отражающих небо. В нем оказались свободные номера. Веня оплатил двухместный люкс на одну ночь, дав слово Курганову в нем не ночевать. На том и согласились. Номер успокаивал приятным сочетанием белого с синим. В нем было все, чтобы принять избалованную порнозвезду. Оглядев апартаменты, Веня заметил:

– А по мне – лучше с Эдди на ферме, на шлоссеровской перине. Эх, дурак наш адвокат. Просил по-хорошему – отдай жену, так нет же – уперся как баран.

Курганов не верил в быструю победу Вени. Ему казалось, что Эдди не позволит себе лишнего. Да и будет напугана появлением его на ферме. Но, как бы желая разрушить сомнения приятеля, Вениамин, усевшись в белое кресло, набрал номер телефона фермы. Ответила Эдди.

– Хелло, Эдди. Это Веня.

– Хелло… – неожиданно бесстрастно прозвучало в ответ.

– Ты меня уже забыла?

– Нет, нет, помню. А где Вилли?

– Вилли остался в Баден-Бадене играть в рулетку. Я признался, что влюблен в тебя, а он к этому отнесся очень плохо. Сказал, чтобы я убирался в Москву. Но без встречи с тобой я не могу уехать.

В трубке царило напряженное молчание.

– Ты меня слышишь? – крикнул Веня.

– Слышу, – робко ответила она.

– Я сейчас приеду!

– Но без Вилли это неудобно…

– Тогда давай встретимся в Бонне.

– Как же я могу, у меня ведь лошади… Веня растерянно посмотрел на Курганова, а тот впервые за последние дни покатывался от беззвучного хохота. Почувствовав себя оскорбленным, Веня категорично спросил:

– Так ты не желаешь меня видеть?

– Ну, не так, – раздалось в ответ.

– А замуж за меня пойдешь? – напирал Веня.

– Когда Вилли умрет? – не то в шутку, не то всерьез спросила Эдди.

– Вилли умрет не скоро. Я вас разведу. Ты за?

– Пожалуй, нам следует повидаться. Позвони мне завтра, что-нибудь придумаю.

Вене ничего не оставалось, как согласиться. Не успел он положить трубку, ею тут же завладел Курганов. Ему тоже не терпелось поговорить с Терезой.

Секретарша порнозвезды долго расспрашивала, по какому вопросу он собирается обращаться к фрау Островски.

– Передайте, что русский бизнесмен Александр Курганов, с которым она познакомилась в Каннах, хочет вложить деньги в ее бизнес, – важно заявил он.

– Одну минутку.

После довольно длинной паузы секретарша сообщила, что фрау Островски готова принять господина Курганова послезавтра в двенадцать часов дня, и, поблагодарив за звонок, положила трубку. Настало время смеяться Вене.

Но у Курганова был настолько удрученный вид, что Вениамин постарался себя сдержать.

– Ничего, старик, чем дольше ожидание, тем слаще обладание. Тебе легче, можешь пойти купить фильм с ее участием, вставить вон в видюшник и разглядывать свою милую во всех позах.

Курганов промолчал. Он дал себе зарок больше не реагировать на сальности в адрес Терезы. В конце концов, о ней говорят то, что есть на самом деле. И если он начнет бить каждому морду, то окажется полным идиотом. Поэтому набрал номер телефона, указанный на листке, вложенном в конверт, который передал ему Порте.

– Это я, – произнес он в трубку по-немецки. Очевидно, благодаря акценту на том конце провода поняли, и довольный голос ответил:

– Отлично. Откуда?

– Только что из Баден-Бадена. Остановился в отеле «Маритим».

– Отлично. Встретимся через два часа. Откладывать ни в коем случае нельзя. Ориентируетесь в Бонне?

– Нет.

– Тогда записывайте. Нужно переехать мост Кеннеди через Рейн в район, который называется Бонн-Бойль. Я буду вас ждать у цветочного магазина возле памятника прачке. Это напротив кирхи святого Иозефа. Узнаете меня по белому кейсу, который буду держать в левой руке. Все. Привет.

– Это ты с кем? – удивился Веня.

– Да так, кое-какая работенка может подвернуться. Я ведь на щедрость Инессы не рассчитываю. И ферму в наследство вряд ли получу.

Курганов заметно нервничал. Слонялся по номеру из залы в спальню и обратно. Веня больше вопросов не задавал, предполагая, что Шлоссер нашел возможность помочь Александру заработать. После поездки в Канны их пути скорее всего разойдутся. Веня очень рассчитывал на фонд, обещанный Инкой. Покрутившись несколько дней в Европе, похвалил себя за правильный выбор – нечего ему делать ни в Америке, ни на Западе. Деньги крутятся в Москве. И нужно становиться на ноги там. А Курганов, очевидно, решил иначе. Веня не собирался уговаривать его возвращаться в Москву. Раз он отказался от сотрудничества с Инкой, значит, ему в России одна дорога – в криминал. А тут, в Германии, с его настырным характером Саня окопается, плюнет на порнозвезду, найдет какую-нибудь бабу из эмигранток и начнет спокойную, трудовую, сытую жизнь чуть ниже среднего европейского уровня.

Так виделась судьба Курганова в Германии Вениамину. Но совершенно иначе планировал ее сам Александр.

Ровно в час дня он стоял возле кирхи и наблюдал за человеком с белым кейсом. Вокруг не было ни души. Раскатистым боем ударили часы. Курганов вздрогнул и перешел на другую сторону.

– Хелло, это я вам звонил, – обратился он к неприметному мужчине. Тот улыбнулся, но колючие глаза несколько раз оглядели Александра с ног до головы.

– Югослав? – спросил незнакомец.

– Русский. Зовут Александр.

– Хорошо. Следуй за мной. Спустимся к Рейну, я тебе кое-что покажу.

По узкой улочке они прошли мимо строящегося здания и оказались на чудесной набережной. Могучие деревья возвышались посреди подстриженных газонов, на которых играли дети и собаки. На лавочках сидели старики. По асфальтовым дорожкам бегали любители укрепления здоровья.

Незнакомец передал белый кейс Курганову.

– Привыкай.

Подойдя к самой воде, он показал в сторону китайского ресторана на плаву. Это была двухэтажная, очень красивая пагода с поднятыми углами, деревянными драконами и фонариками.

– Каждый вечер он отчаливает от причала и в течение часа курсирует вниз по реке и обратно. Потом возвращается и снова отправляется на час. Завтра в ресторане будет ужинать один человек, турок. Фотографии его найдешь в кейсе. Ты дождешься, пока ресторан отчалит и полностью пройдет путь вниз. Как только он повернет назад, с правого борта ты увидишь катер, белый с красной полосой. Он будет следовать рядом с рестораном. После этого, не торопясь, но и не мешкая, подходишь к человеку, изображенному на фотографиях, достаешь пистолет и стреляешь в упор. Лучше в голову. Успех должен быть стопроцентный. Потом выбегаешь из зала и прыгаешь в воду. Катер подбирает тебя и перебрасывает на другой берег. Оттуда машиной в аэропорт. Паспорт в порядке?

– Да, – кивнул Курганов, еще не полностью осознавший услышанное поручение.

– Давай мне. Получишь вместе с новым костюмом и билетом. Работай спокойно. Полиция не успеет тебя накрыть. Перекинем тебя в Испанию, а оттуда побыстрее улетай в Москву. Учти, Интерпол включится сразу.

– А кого я должен убрать? – глухо спросил Александр.

– Какая разница? Узнаешь из газет. Меньше думай об этом. И не вздумай остаться в Испании. Сейчас, когда сняли границы, полицейские озверели. Все. К ресторану близко не подходи. Ни к чему светиться. Желаю успеха.

Незнакомец отстал от Курганова и по газону направился к той улочке, по которой они спустились. Александр устало опустился на первую попавшуюся лавочку. Поставил на землю кейс. И, преодолевая желание немедленно его раскрыть, вдруг пожалел, что не отказал незнакомцу. Нужно позвонить ему, вернуть кейс и чек на пятьдесят тысяч для Порте. Ведь, давая ему этот чек, мафиози не объяснил, что придется выполнять роль наемного убийцы. Курганову ужасно захотелось выпить. Но, собрав волю в кулак, остался сидеть на набережной. Совсем недавно сама мысль об убийстве казалась бы странной. Когда палил в воздух в пресс-баре, старался ни в кого не попасть. А тут нужно будет целиться прямо в лоб жующему человеку. А если он придет ужинать с женой и детьми? У турок всегда много детей… Что ж, на глазах всего семейства расстреливать папашу? Мороз пробежал по коже и обернулся зудом на щиколотках. «Неужели он согласится?» – спрашивал себя Александр, обращаясь к себе в третьем лице. И медлил с ответом. Где-то в глубине подсознания уже выкристаллизовывалась мыслишка, пока пугающая своей очевидностью, но постепенно заставляющая привыкать к себе: «Все равно турок обречен. Да и какая разница – турком больше или турком меньше… Даже у кого-то из классиков говорилось нечто подобное. А откажись он стрелять, так собственную жизнь поставит под угрозу. Порте не простит. Чек придется вернуть. А ведь пятьдесят тысяч на дороге не валяются. Появляться без денег у Терезы смешно… Но главное – какая разница турку, кто его убьет?»

Курганов почувствовал, как начинает тихо ненавидеть свою жертву. Нестерпимо захотелось увидеть фотографии, лежащие в кейсе. Подхватив его, он вскочил со скамейки и быстро пошел в сторону моста, возле которого уютно и привлекательно расположился китайский ресторан, в котором завтра должны будут прозвучать выстрелы.

Решение возвращаться в Москву возникло неожиданно. Проспав целый день после романтической встречи рассвета на Рейне, Инесса проснулась от настойчивого телефонного звонка. Шлоссер настойчиво просил позволить ему зайти. Пришлось вставать и идти в ванную комнату – приводить себя в порядок.

Облачившись в черное шелковое кимоно, она открыла дверь, чтобы впустить Шлоссера, и ахнула, увидев адвоката. Лицо у него было бурого цвета. Казалось, того и гляди хватит удар. Нижняя челюсть дрожала от возмущения, и маленькие глаза налились кровью. Он, не здороваясь, вошел, тяжело опустился в кресло и задал странный вопрос:

– Вениамин не у вас?

– В каком смысле? – не поняла Инесса.

– А в том, в котором мне разбили вдребезги машину! – запальчиво, неожиданно фальцетом закричал Шлоссер. – Кто-то угнал со стоянки машину, вытолкал ее на пешеходную улицу и разбил!

– Печально, – согласилась Инесса, – но при чем тут Вениамин? Он, по всем расчетам, еще утром прилетел в Москву и, наверное, уже сидит в каком-нибудь кабаке и рассказывает о путешествии по Европе.

– Вы уверены, что улетел именно в Москву? – немного поостыв, переспросил адвокат. Стало неудобно перед дамой за свою истерику.

– Уверена, – успокоила его Инесса и, в свою очередь, поинтересовалась: – А почему вы вдруг решили, что он мог разбить вам машину? Это на него совершенно непохоже. Веня – из культурной профессорской семьи. Даже в молодости никогда не позволял себе никаких хулиганских выходок. Курганов, тот мог в ярости и квартиру чужую разнести. Уж скорее можно подумать на него.

– Да нет… Курганов ни при чем. А с Вениамином я повздорил. Из-за ерунды, в общем-то. Но работать вместе не сможем. Предупреждаю на будущее… – Он поднялся и с трагической маской на лице направился к выходу.

Инессе стало его жалко.

– А машина застрахована?

– На все случаи. Но все равно – это уже металлолом. Придется в Бонн возвращаться на поезде.

– Так вы уезжаете?

– А вы? – вдруг спросил Шлоссер.

И Инесса поняла, что пора и в самом деле возвращаться в Москву. Она подошла к адвокату, протянула руку и, прощаясь, напомнила:

– Перед отъездом не забудьте оставить ваши координаты. А я дам свои.

Шлоссер учтиво слегка склонил свою величественную голову и вышел. Не успела Инесса отудивляться по поводу подозрений адвоката, как к ней влетела, вся в слезах, Галина. Вместо любимого «зупер», она постоянно повторяла «швах!».

– Представляешь, он уезжает! Я просыпаюсь, ничего не подозревая, принимаю ванну, вдруг заходит, одетый и серьезный. «Прости, – говорит, – мон шери, но обстоятельства вынуждают меня срочно вернуться в Монако». Я чуть не утонула. «Да как же? – спрашиваю. – Мы же планировали поехать отдыхать на Балеарские острова?» А он мнется, глаза грустные и не зеленые, а совсем болотные. «Раньше, чем через месяц, никак не освобожусь». Поцеловал и бочком, бочком в дверь. Пока я вылезала да шлепала за ним босиком, его и след простыл!

И зарыдала с новой силой, уже ничего не говоря, кроме энергичного «швах!».

Вторая истерика подряд кого угодно способна вывести из себя. У Инессы испортилось настроение. Но не потому, что у Шлоссера разбили машину, а у Галины смылся любовник. Просто пребывание в Баден-Бадене показалось бессмысленным. Впереди столько дел, какого черта сидеть здесь и слушать идиотские жалобы.

Она встала и вместо того, чтобы успокаивать Галину, принялась нервно укладывать в чемоданы свои вещи.

– Ты куда? – не поняла та.

– Все! Уезжаем! Никому мы здесь не нужны! Пора заняться серьезными делами. Как хочешь, но сегодня же получаю в агентстве «о'кей» и вылетаю в Москву.

– Что ж я здесь одна делать буду? – совсем растерялась Галина.

– В таком случае иди собирай вещи! – скомандовала Инесса. И приятельница, как вымуштрованный солдат, встала и отправилась выполнять приказание.

Али, сгибаясь под тяжестью чемоданов, стойко переносил дорогу домой. Обе дамы были не в духе, поэтому без конца капризничали и вредничали. Но телохранителя от раздражения спасала мысль, что по возвращении в Москву Инесса тотчас прознает о романе с Ириной и изойдет от ярости в истерике.

В Шереметьеве их встречал водитель шестисотого «мерседеса», присланного Цунами. Домой Инесса ввалилась вечером буквально как снег на бедную голову Манукалова. Тот от растерянности не знал – радоваться или огорчаться.

– Ты откуда? – вяло улыбнулся он.

– От верблюда! Недоволен, что живая, да?

– Что за вздор? – Александр Сергеевич потянулся с раскрытыми для поцелуя губами.

Инесса уклонилась и надолго пропала в ванной. Когда же наконец соизволила появиться в домашнем велюровом халате, стол в гостиной был сервирован для ужина. Среди тарелок кобальтового сервиза и блюд с закусками стояли два позолоченных подсвечника с горящими свечами. Из ведерка выглядывала бутылка шампанского. По комнатам тихо и задумчиво разливалась мелодия Первого концерта Рахманинова.

Улыбающийся Манукалов протянул ей навстречу руки.

– Рад видеть тебя живой и невредимой. И постараюсь больше не оставлять без охраны.

– А коньяк есть? – холодно спросила Инесса.

– Все есть. – Он почти насильно поцеловал ее.

За столом Инесса некоторое время ела молча, уставясь в тарелку. Манукалов не принуждал ее к рассказам. Он знал, что долго игру в молчанку она не выдержит. И оказался прав.

Выпив граммов двести коньяку, Инесса почувствовала потребность поставить все точки над «и».

– Ты, конечно, доволен, что выследил меня?

– Не понял? – Манукалов постарался придать своему плакатному лицу добродушное выражение. Скандал совершенно не входил в его планы. Он соскучился по Инессе и хотел бы поскорее затащить ее в постель.

– Не прикидывайся. Ты же знаешь, что я в Люксембурге встречалась с Виктором.

– Знаю…

– И что?

– А ничего. Когда-нибудь это все равно должно было произойти. Хотя он мне давал честное слово офицера.

Манукалов отодвинул тарелки с недоеденной курицей, выпил минеральной воды, вытер салфеткой рот и как можно мягче произнес:

– Да будет тебе известно, что Виктор Иратов в 1983 году получил первое офицерское звание – лейтенант КГБ.

– Врешь! – вспыхнула Инесса. – Я знаю твои повадки! Запугать меня не удалось, так решил обмазать дерьмом приличного человека!

– В комитете почти все офицеры – приличные люди. В том числе и я. А Виктору до августовского путча регулярно присваивали очередные звания. Сейчас он подполковник. Работает под известной в нашем мире кличкой. Прости, не сообщаю, под какой. И, между прочим, деньги получал через наших связных.

– Врешь! – Инесса вскочила и заметалась по комнате. Она знала, что верить Манукалову нельзя. Он – профессиональный провокатор. Но вдруг все это правда? Тогда как? Неужели Виктор способен пойти с такими людьми, как ее муж? Нет, никогда. Не смог бы смотреть после этого ей в глаза.

Манукалов не вступал в спор. В его письменном столе уже несколько лет лежала ксерокопия заявления, написанного собственноручно Виктором, в котором тот просил принять его на работу в Комитет государственной безопасности. Этот исторический для их семьи документ Манукалов выловил среди прочих, когда стали перетряхивать все архивы Лубянки. Долго ксерокопия ждала своего часа и, похоже, дождалась.

– Сядь, успокойся. Я говорю правду, и ничего в ней позорного для твоего друга нет. Службой родине он смыл с себя пятно преступника.

– Это Виктор – преступник! – Инесса подлетела к мужу и схватила его за волосы. – Да это ты, гад, все подстроил, пришил нам антисоветскую организацию. Тебе это для карьеры нужно было!

Подобные слова Александр Сергеевич слышал от Инессы часто, поэтому не реагировал на них. А просто, без пафоса, повторял:

– Я выполнял свой долг, а вы вляпались по глупости. За нее-то и были наказаны. Человеческая глупость – самый серьезный порок. Из-за нее миллионы людей испортили жизнь и себе, и другим.

Инесса разжала пальцы, отпустив его волосы, и вернулась на свое место.

– Говори что хочешь. Я тебе не верю.

Манукалов молча поднялся из-за стола, прошел в кабинет и через несколько минут вернулся оттуда с ксерокопией заявления Виктора Иратова. Молча положил перед Инессой, пошел к телевизору, включил его и уселся смотреть «Вести».

Инесса читала долго, словно не веря своим глазам. Перечитывала по буквам. Мелкий, ленивый почерк Виктора узнала сразу. Он много раз писал ей шпаргалки именно такими мелкими буковками.

– Ты его вынудил… бил, пытал, издевался… – с ненавистью прошептала она.

– Наоборот. Долго тряс с благодарностью мою руку и клялся, что оправдает наше доверие и смоет трудом свой позор. На всех фотографиях, сделанных в аэропорту Франкфурта, выглядит вполне жизнерадостным.

Инесса подошла к телевизору, выключила его и, нагнувшись к мужу, впилась в него взглядом:

– Вы же его обменяли на какого-то террориста!

– Обменяли. Но после того, как он бежал из тюрьмы и получил новые документы на чужое имя.

– Какой побег? – насторожилась Инесса.

Манукалов поискал на журнальном столике среди газет одну ксерокопию фотографии и протянул ее жене.

– Узнаешь?

На фотографии была изображена разъяренная Тереза Островски возле парадной лестницы во Дворце фестивалей и рядом с ней – Курганов.

– Твой кореш Курганов. Я думаю, если он узнает, что благодаря тебе и Виктору отсидел лишних пять лет, мне придется утроить вам обоим охрану.

– Я встречалась с ребятами. Они уверены, что Виктор мертв.

– Конечно. Сама же поставила условие перед свадьбой, чтобы я помог освободиться твоему другу Виктору. Пришлось организовать побег. Чтобы не возникло подозрений, устроили так – двое подставных блатных и все трое твоих друзей выпилили в туалете вагона в полу отверстие и на полустанке покинули его. Охрана специально не мешала, а потом на задержание были брошены силы, прошедшие инструктаж.

Виктор знал, что должен упасть сразу, как услышит первые выстрелы. Блатные были застрелены при оказании сопротивления, а Курганов и Аксельрод сдались. Их отправили дальше по этапу, твоего дорогого Виктора доставили в Москву, на Лубянку. Там он и написал это заявление. Руки был готов целовать мне в благодарность за освобождение. Отправили его в спецшколу и после ее окончания легализовали под другой фамилией.

Манукалов замолк, давая возможность Инессе переварить полученную информацию. В душе он торжествовал. Это была месть, давно придуманная им и взлелеянная на тот случай, если дороги Виктора и Инессы вновь пересекутся. Она считала Александра Сергеевича ничтожеством, так пусть теперь знает, насколько ничтожнее ее любовник. Манукалов по крайней мере свою жизнь за счет других не выторговывал.

За годы, прожитые с мужем, Инесса потеряла чувствительность и ранимость, присущие ей в молодости. Но Виктор все эти годы оставался для нее идеалом человека, сумевшего вопреки ударам судьбы выстоять. Она чувствовала в нем нравственную опору. Возможно, уважения к нему в ней было даже больше, чем любви. Кроме того, Инесса убеждала себя, что, живя с Манукаловым, приносит себя в жертву ради Виктора, любившего ее. И вдруг выясняется, что Иратов такой же подонок, как и ее собственный муж! И служат оба в одной и той же «конторе», так безжалостно сломавшей жизнь ей, Аксельроду и Курганову…

Впервые Александр Сергеевич увидел, как беззвучно и горько плачет жена. Но жалости в своем сердце не обнаружил. Его мучила ревность. И он задал самый болезненный вопрос, хотя понимал, что этого делать не следует.

– Давно вы с ним?

В ответ Инесса кивнула головой.

Боль резанула по сердцу, Манукалов задержал дыхание и прикрыл глаза. Овладев собой, медленно произнес:

– На месте Виктора я бы очень боялся встречи с Аксельродом и Кургановым…

Инесса поняла затаенную в словах мужа угрозу. За Веню она была спокойна. Он мстить не станет, а вот Курган и до тюрьмы был непредсказуемым, а сейчас и подавно. Придется приложить много сил, чтобы его нейтрализовать. Умом Инесса поверила в рассказ о Викторе, но в душе теплилась маленькая надежда, что все было не так.

Она встала и ушла в спальню, давая понять Манукалову, что благодарности к нему не испытывает.

Он ее и не ждал. Теперь накопившаяся месть нащупала орудие – им должен стать Курганов. Завтра же первым делом Манукалов прикажет разыскать его и установить наблюдение.

Невзирая ни на какие протесты Эдди, Веня приехал на ферму. С цветами, шампанским, конфетами и золотым колечком фирмы «Картье». Она была испугана, встревожена и польщена его вниманием.

– Я же просила не приезжать… – нетвердым голосом укорила его.

Веня и сам был взволнован своей выходкой. Но от этого казался еще более пылко влюбленным. Оба ощущали тень Шлоссера, нависшую над ними, что придавало встрече атмосферу старинного романтизма времен Дон Жуана.

Она долго стояла посреди двора, не решаясь пригласить его в дом.

– Как я счастлив видеть тебя, – повторял по-немецки Веня.

Эдди стояла перед ним в легком белом, с кружевами, платье. Сбоку на груди была вышита зеленая уточка. Короткие черные кудри развевал легкий ветерок. Смуглая кожа зарделась матовым румянцем. Губы подрагивали. Ни слова не говоря, Веня сделал шаг вперед и поцеловал ее. Она никак не отреагировала – не отстранилась, не ответила и не обиделась. Только предупредила:

– Вокруг соседи…

– Плевать! Я женюсь на тебе. Ты ведь не против?

– Я замужем. У нас не принято так.

– Как? Шлоссер тебя развел с одним мужем, а я разведу со Шлоссером.

– Но ведь у нас хозяйство, – напомнила Эдди. Практицизм в ней органично уживался с жаждой любовного приключения. Как ни стремилась она играть роль добропорядочной жены, но глаза ее сияли черными угольками с золотыми бесовскими искорками. Монотонность жизни, нарушаемая редкими скандалами, устраиваемыми Шлоссером, казалось, совсем похоронили романтические всплески ее души. Она превратилась в типично немецкую жену. Дом был вылизан и вычищен до самой маленькой пылинки. Окна блестели чистотой. Цветы в палисадниках, вазах и даже в старой тачке гордо покачивали своими свежими головками. Конюшня и манеж содержались в идеальном порядке. Кроме того, она успевала тщательно ухаживать за собой и готовить каждый день обеды, к которым Шлоссер относился с особой требовательностью. Вечерами он сидел в кресле и смотрел исключительно спортивные программы. Потом брал Эдди за руку и вел в спальню. Поначалу она побаивалась ложиться с ним в постель. Потом привыкла и считала себя вполне счастливой женщиной. Но встреча с Веней разбудила в ней давно забытые мечты о празднике, с которого должен начинаться каждый день.

И он это чувствовал. Но напрасно надеялся на быструю победу. В мечтах Эдди большое место занимало ухаживание, которым она была обделена. Хотелось гулять, взявшись за руки, по набережной Рейна, кататься на лодке по Мозелю, ездить на горные курорты в Швейцарию… А нормального секса хватало и без Вени.

Поэтому, постояв во дворе, она так и не пригласила его в дом, а, кокетливо оттолкнув от себя, задорно улыбнулась и согласилась поехать в Бонн погулять.

Веня хотел было возразить, что у них не так много времени до приезда Шлоссера, но подумал, что всегда можно снять номер в отеле и не возвращаться на ферму, забыв о лошадях, к которым была привязана своими заботами Эдди.

Она усадила его в шезлонг под огромный зонт и убежала переодеваться. Веня закурил сигару, вытянул ноги и понял, что просто обязан жить в достатке и покое. В Москве такая жизнь вряд ли возможна. Но он ведь заберет туда Эдди не навсегда. Потом, лет через десять, купят себе такую же ферму, а может, перестроят эту, наймут целый штат работников, и начнется райская, спокойная жизнь. Тогда стукнет им обоим по полтиннику, и в самый раз отойти от дел в деревенскую глушь. А пока надо жить! Он убедит ее, что красивая молодая женщина не имеет права целыми днями ухаживать за лошадьми и пожилым мужем. Будут летать по субботам в Париж, в Монте-Карло. Эдди подружится с Инессой, ее будут окружать шикарные московские дамы, каждый вечер они будут проводить в ресторанах. Неужели это хуже, чем сидеть безвылазно на ферме, даже если она похожа на райский уголок?

Эдди выпорхнула из дома в сопровождении собак, заливающихся восторженным лаем.

– Думают, что я их возьму с собой, – крикнула она, смеясь.

Глаз от Эдди оторвать было невозможно. Она вся сверкала дорогими украшениями. На ней был шелковый длинный зеленый блузон и такие же шаровары. Золотые, полупрозрачные туфельки на небольшом каблуке дополняли этот наряд рейнской красавицы.

Веня одернул свой бюргерский пиджак и протянул ей руку.

– Поедем на моей машине. Погоди, я только собак запру в конюшне.

Через несколько минут они уже мчались с возбуждением беглецов по узким улочкам маленьких чистеньких немецких городков.

– Погуляем по набережной Рейна, а потом пойдем в китайский ресторан. Он на воде. Плавает по вечерам. Просила Шлоссера сходить хоть раз туда, а он ни в какую. Говорит, что в обычных китайских ресторанах намного вкуснее и дешевле, а этот только для дураков-туристов. Побудем сегодня дураками-туристами?

– Побудем, – согласился Веня.

Эдди вела машину непринужденно, вертя по сторонам головой и с интонациями заправского гида сообщая достопримечательности каждого проезжаемого городка.

Курганов сидел на ванной и варил чифир. Для этого пришлось купить такую же горелку, как у Шлоссера. Иначе жизнь в пятизвездочном отеле была бы совершенно невыносима. Судьба в очередной раз сыграла с Александром злую шутку. Завтра он никак не мог встретиться с Терезой в назначенный ею срок. Тогда для чего же идти сегодня вечером убивать турка? Полная бессмыслица. На баре лежали пятьдесят тысяч долларов, которые Александр получил по чеку Порте. Из них какие-то гроши потратил только на индийский чай. Несколько раз звонил в офис Терезы, но секретарша противным голосом сообщала, что фрау Островски на студии и когда будет, неизвестно. Тогда Курганов решился на хитрость. Позвонил опять, представился и объяснил, что хотя ему назначена встреча на завтра, но он должен обязательно встретиться с фрау Островски сейчас, чтобы вручить ей подарок. А вечером ему придется улететь. Этот вариант сработал. Но и тут Курганова ждало разочарование.

– Запишите адрес особняка фрау Островски. Туда вы можете отвезти подарок и передать его компаньонке – фрау Мэгги. И не забудьте оставить ваши координаты, чтобы Тереза Островски могла выразить вам свою благодарность. – После этих слов секретарша продиктовала адрес особняка и повесила трубку.

Курганов буквально покрылся испариной от бешенства. Он собирался купить ей бриллиантовое колье тысяч за сорок, а она просит передать его компаньонке! Он сжимал бумажку с адресом, пил чифир и в раздражении метался по номеру.

– Ну что ж, сама меня пригласила, – сказал он себе, остановившись перед зеркалом. Собственным отражением остался доволен, потому что выглядел очень решительным.

Курганов в который раз достал из кейса цветные фотографии турка, внимательно рассмотрел каждую. Обычная физиономия, с большим носом и черными усами, ничем не отличалась от других. Единственным опознавательным знаком была вмятина на правой щеке, вроде как от оспы. Но что делать, если турок сядет так, что будет видна только левая часть лица? «Как бы не пристрелить не того турка», – подумал Курганов и безрадостно усмехнулся.

Он решил для себя во что бы то ни стало повидать сегодня Терезу. Следовательно, приходилось спешить. Первым делом сжег фотографии, потом проверил пистолет. Вставил обойму, поставил на предохранитель. Белый кейс решил выбросить по дороге. Надел свой мешковатый костюм и почистил туфли. Еще раз взглянул на себя в зеркало. Свежевыбритое лицо с мощным подбородком дышало энергией и свежестью.

– Ничего, полюбит, – бросил напоследок и вышел из номера.

Внизу у портье Александр узнал, где можно приобрести бриллиантовое колье, и по его совету отправился на Кайзер-плац, в ювелирный магазин.

Солнце припекало совсем по-летнему. На большой зеленой лужайке посреди Кайзерплаца резвились дети, лежали и сидели группками студенты университета, а рядом возле лужайки тянулись столики многочисленных кафе. За ними сидели спокойные, никуда не спешащие люди, довольные жизнью и собой. Александр зашел в магазин. Никакой нигде охраны. Под стеклом лежали украшения без указания стоимости. Солидный немец едва повел головой в его сторону и поздоровался.

Курганов мало чего понимал в бриллиантах. А поскольку цен не было, то и выбирать не решался.

– Покажите мне колье с бриллиантами тысяч на сорок, – попросил он продавца.

Тот, услышав просьбу, по-юношески подскочил и принялся доставать из-под прилавка бархатные коробочки, кладя их, однако, не на стекло витрины, а на полочку позади себя.

– Вот, прошу, из новой коллекции фирмы «Вандом».

– Сколько стоит?

– Как собираетесь платить?

– Наличными…

– О! – обрадовался ювелир, и узкая бриллиантовая змейка в его руках заиграла разноцветными искорками. – Тогда сделаю вам большую скидку.

Он достал калькулятор, принялся на нем долго считать и делать на листке бумаги пометки, которые тут же демонстрировал Курганову.

– Видите, вот – общая цена. А сейчас вычислим скидку вообще, видите, и теперь специально для вас… Прошу – сорок две тысячи марок и девяносто пфеннигов.

Курганов достал из белого кейса пачки денег и положил перед ним. Тот не спеша принялся пересчитывать. Делал он это тщательно и с очень довольным выражением лица. Когда закончил, уложил колье в бархатную коробочку, потом ее – в кожаный футляр и протянул Курганову.

– Всегда буду рад видеть вас в моем магазине. – И полез за визиткой.

– Спасибо, я вас и так запомню, – простился Александр и вышел на улицу. Немного покрутившись по старому центру города и не найдя ни одного такси, поскольку почти все улицы были пешеходными, он наконец вышел на широкую магистраль с трамвайными путями посередине.

Таксист сразу понял, куда его следует везти. Особняк Терезы находился не в самом Бонне, а в горах. Белое современное здание с огромными окнами утопало в цветах и зелени. Перед домом непременная зеленая лужайка с фонтаном и статуями богинь вокруг него. Вместо забора – изгородь из кустарника. Но ворота – чугунные, узорные. В центре – соединяющее их сердце.

Курганов позвонил в звонок. В динамике домофона послышался женский голос с легким английским акцентом:

– Кто вам нужен?

– Фрау Мэгги? – спросил Александр. – Моя фамилия Курганов, я принес подарок для фрау Островски.

– Сейчас к вам выйду, – произнесла та.

Курганов вытащил из кейса пистолет, который засунул за ремень брюк. Как только калитка открылась и высокая худая девица предстала перед Кургановым, он с неполучившейся улыбкой хмуро спросил:

– А Тереза дома?

– Она вас не сможет, к сожалению, принять, – заученной фразой решила отделаться компаньонка. – Давайте ваш подарок.

Курганов вытащил из-за пояса пистолет.

– Заткнись, поворачивайся и веди меня в дом…

– Ты больной? – не шелохнувшись, спросила Мэгги.

– Нет. Я действительно принес подарок. Вот. – С этими словами он достал из кармана кожаный футляр и протянул Мэгги. – Но отдам лично в руки. И никто мне не помешает. Уж ты – точно.

Мэгги ничего не ответила, развернулась и быстро пошла к дому. Курганов последовал за ней. Очутившись в роскошной овальной прихожей с низкими желтыми диванами у стен, предупредил:

– Не вздумай звонить в полицию. Иначе мне действительно придется стрелять. Где Тереза?

– В ванной, она вечером приглашена на ужин в Петерберг.

– Я не задержу ее долго. Куда идти?

Мэгги пошла вперед, открыла дверь из толстого узорчатого стекла и, заглянув внутрь, крикнула:

– Тереза, к тебе вооруженный поклонник!

Курганов резко оттянул ее от двери и вошел, прежде чем порнозвезда приказала звонить в полицию.

– Не надо. Мы знакомы. Никакого вреда я вам не причиню.

Тереза лежала на спине, облокотившись о низкий мраморный бортик мелкого бассейна с розовой водой. Она нисколько не смутилась своей наготы, но колючие глаза выражали неудовольствие.

– Не переношу насилие. Убери пистолет.

Курганов спрятал его в карман. А другую руку протянул к Терезе, демонстрируя кожаный футляр.

– Здесь – бриллиантовое колье.

– Забавно. – Тереза налила минеральной воды в хрустальный стакан и мелкими глоточками принялась пить.

Курганов старался смотреть мимо нее, но взгляд то и дело падал на роскошное тело, омываемое розовой водой. Огромные груди плавно покачивались на поверхности. Крупные соски казались приплюснутыми кнопками звонков.

– Так ты – русский? Из Москвы?

– Да.

– У меня был один русский – знакомый. Годунов. С большим приветом. Ты тоже, видать, с приветом?

Курганов наконец решился войти. Прошел к обтянутому желтой кожей пуфику и сел. Вытащил из кожаного футляра бархатную коробочку, раскрыл ее и показал Терезе колье.

– Давай примерим?

– Давай.

Он поднялся и почувствовал, что ноги стали совершенно ватными. Не в силах сделать ни шага, так остался на месте. Тереза поняла это по-своему. Перевернулась на живот и, выгибая над водой упругий, холеный, слегка загорелый зад, на четвереньках пошла под водой к нему. У края бассейна поднялась на ноги и, неприступная в своем бесстыдстве, закинула голову, ожидая подарка.

Руки у Курганова ходили ходуном. Колье упало в воду. Тереза засмеялась громким грубоватым смехом и подняла колье со дна бассейна. Внимательно осмотрела и довольно долго застегивала на шее. Курганов смотрел на нее сверху. Он заметил и немолодую кожу, и морщинки под мышками, и слишком оттянутые вниз груди, но именно это и притягивало его. Она была прекраснее самой цветущей девушки, потому что каждая частица ее тела была преисполнена недосягаемого достоинства. Курганов себя чувствовал рабом, не смеющим смотреть на красоту госпожи.

Тереза осталась довольна колье и резко скомандовала:

– Иди в мой кабинет, пусть Мэгги даст тебе чего-нибудь выпить, я должна заняться собой.

Курганов послушно вышел. Передал компаньонке слова Терезы, та без комментариев провела его по узкому коридору, завешанному картинами, в кабинет и оставила там одного. Напольные старинные часы показывали начало шестого. А плавучий ресторан отплывал в семь.

Он сел на овальный кожаный диван и с любопытством стал разглядывать комнату. Невозможно было представить, что этот аскетический кабинет с огромными стеллажами книг и массой рукописей на широком столе на львиных лапах принадлежит порнозвезде. Несколько картин, написанных маслом, наверняка принадлежали художникам прошлых веков. Нигде не было ни одной фотографии хозяйки. Если бы Курганова спросили, кому принадлежит кабинет, он не задумываясь ответил бы – какому-нибудь гуманитарию, научному работнику. И еще большее восхищение стал испытывать от каждой минуты пребывания здесь.

Тереза появилась минут через сорок. На ней был костюмчик типа пижамы. Белый в желтую полоску. С узкими укороченными штанишками и такими же рукавами, а также туго обтягивающей высоко поднятую грудь майкой.

Она села напротив, закинула ногу на ногу и закурила.

– Так, какие предложения ты мне привез? – с ходу начала она.

– Готов субсидировать твои проекты.

– Почему?

– Потому что ты для меня – единственная женщина.

– О, как ужасно! Ненавижу, когда деловые отношения строятся на чувствах, а чувства возникают в деловых отношениях. Для меня все, чем я занимаюсь, – работа. Если пришел говорить о деле, я готова к диалогу, если рассказывать о своей любви, прости, мне неинтересно слушать. Я никому не запрещаю себя любить. Но тратить на это свое драгоценное время не собираюсь. Так о чем будем разговаривать?

Курганов посмотрел на нее и в косых лучах солнца вдруг осознал, что экс-порнозвезда – давно немолодая женщина, и таких, как он, в ее жизни было видимо-невидимо, и что обратит на него она внимание лишь в том случае, если он станет чем-то особенным, поднимется над ней и снизойдет до нее. А пока нужно заткнуться про свои сердечные позывы и смириться с ролью никому не нужного русского бизнесмена.

– Я готов говорить исключительно о делах.

– Тогда о'кей! Мне сейчас действительно нужен инвестор. Я задумала совершенно новую серию картин. Она должна пользоваться бешеным успехом. Для реализации всего проекта потребуется миллионов десять марок. Но только для начала. Сюда не входит рекламная кампания. У меня своя студия, и мы делаем по двадцать фильмов в месяц. Этот поток хорош количеством, но не качеством. Хочу выйти на другой уровень. Намного выше.

Она легко поднялась с кресла, достала из шкафа кассету, вставила в видеомагнитофон и включила телевизор. На экране возник молодой парень, юноша лет восемнадцати. Он с любопытством рассматривал фотографии женщин с первыми признаками увядания. Потом пошли какие-то перебивки… Тереза объяснила, что это – студийный материал. Еще не смонтированный, и потом вместе с парнем на экране появилась Тереза в вечернем платье. И принялась ласкать юношу. Он растерянно-вяло отзывался на ее ласки. Курганов впился взглядом в экран, на котором обнажалось уже немолодое тело Терезы. Но рядом с юношей она казалась воплощением страсти, женственности. Она жертвовала ему свое много испытавшее тело и тем самым приобщала юношу к тонкостям науки – любви.

Это не был голый секс, это была встреча юности с опытом. Александр не чувствовал никакого смущения от того, что на экране сидящая рядом с ним желанная женщина отдается пацану в показательно-развратных позах…

Тереза выключила телевизор и отбросила пульт.

– Понятно, что я имею в виду? Молодежь уже почти не смотрит порно. Они этих же девчонок трахают на своих вечеринках. А о настоящей женщине, с опытом, мечтает каждый второй. Поэтому нужно быстро заполнить эту нишу. Я еще в форме… как ты считаешь?

Курганов не мог повернуть языком в пересохшем рту, поэтому кивнул лишь головой.

– Теперь о деле. Сколько ты можешь перевести на счет моей компании сразу?

– Миллиона три долларов…

– Ну, для начала…

– А хочешь часть наличными?

– Ты что, их печатаешь?

– Нет, – впервые за время визита улыбнулся Курганов. – Печатает их Национальный банк Соединенных Штатов. Получишь два на счет и один – в руки. А потом в течение месяца еще шесть.

Тереза встала и подошла впрямую к Курганову. Испытующе поглядела на него своими светло-зелеными глазами и с особым шиком произнесла:

– Ой, ля-ля… ты – русский гангстер? Я угадала?

– У нас такого понятия нет. Я – человек, который делает деньги.

Тереза похлопала его по плечу.

– Не буду больше спрашивать тебя об этом. Сам позаботишься о моем покое. Надеюсь, через месяц увидимся. И выполни мою небольшую просьбу. Вставь себе хорошие зубы.

Курганов не нашелся, что сказать. К тому же губы его уже не разжимались.

– Ты на машине, или Мэгги вызвать такси?

– Не надо…

Часы в кабинете ударили шесть раз. Александр проследовал по коридору, поцеловал подставленную руку Терезы и, не глядя на Мэгги, вышел за ворота, забыв в доме белый кейс, от которого надо было избавиться по дороге в ресторан.

Китайский ресторан «Речной дракон» приветливо манил к себе яркими красками. Красная двухэтажная деревянная пагода с позолотой, мягко отражавшей последние луча солнца, казалась среди европейского строгого пейзажа Бонна чудом экзотики. По всем контурам пагоды побежали изумрудно-салатовые неоновые огни. Внутри уютно горели настольные лампы под бумажными абажурами. Эдди с детской восторженностью предвкушала вечер, который их застанет за горячими закусками, расположившимися на мармите.

Они долго гуляли по тихой набережной. Любовались Рейном, а потом сидели на скамейке, и влюбленный Веня читал ей наизусть стихи Рильке, перемежая их рассказами о московской жизни. О себе Эдди предпочла не говорить, но зато живо интересовалась биографией Вени. Он ни словом не обмолвился о том, что сидел в тюрьме, но объяснил, что все годы активно боролся против коммунизма, и за эти заслуги его избрали председателем инвестиционного фонда с миллионными капиталовложениями. На Эдди его хвастовство произвело хорошее впечатление. Она много курила, хотя на ферме себе этого не позволяла, боясь гнева Шлоссера. Веня наблюдал за ее рукой и особенно за тем пальцем, на котором было надето подаренное им колечко.

У трапа, перекинутого к входу в ресторан, зазывалы принялись особенно энергично приглашать в путешествие по Рейну. Эдди вскочила на ноги.

– Пошли, а то опоздаем! – крикнула она и устремилась к причалу. Веня, попыхивая сигарой, важно последовал за ней.

Они поднялись на второй этаж и сели за свободный столик, накрытый на шесть персон, поскольку двухместные были все заняты.

– Я же говорила, что нужно прийти пораньше! – в сердцах воскликнула Эдди и быстро пробралась к окну. Веня сел напротив. Очень быстро остальные места за столиком заняла бюргерская семья – толстый папа, высокая, мужеподобная мама, пышнощекий подросток и бабушка с седыми буклями.

– Будем любоваться Рейном, – прокомментировала ситуацию Эдди.

– Ты Рейном, а я – тобой, – ввернул Веня, без умолку говоривший о своей внезапной, но прилипчивой влюбленности. О женитьбе говорил как о деле решенном. Эдди с удивлением посматривала на него, но не оспаривала планы, которые он излагал. Все, что есть на земле богатого и роскошного, Веня готов был бросить к ногам своей возлюбленной. А взамен просил лишь об одном – верить ему и полюбить всем сердцем.

Официант-китаец подал меню, и Эдди, оторвавшись от планов Вени на совместную жизнь, с головой ушла в выбор блюд.

Веня в китайском ресторане был впервые, поэтому с видом знатока разглядывал зал. Огромный аквариум с рыбками, бронзовый Будда, живые цветы в переплетении лиан создавали атмосферу восточного празднества. Веня опять напомнил себе, что всего несколько месяцев назад и не представлял, что будет сидеть в центре Европы, влюбленный и перспективно богатый.

– Что ты предпочитаешь в китайской кухне? – деловито спросила Эдди.

– Сегодня заказываешь ты. Это ведь твоя идея.

– Тогда возьмем всего понемногу. Лично я очень люблю креветочные чипсы и хрустящую утку с овощами, если только ее хорошо прожарят. Какую берем – «Тутти-Фрутти» или «Сатэ» с соусом из земляных орехов?

– Я предпочитаю «Сатэ», – в тон Эдди ответил Веня.

– Прекрасно! И еще возьмем свинину с шампиньонами и бамбуком. Ах, а как же мои любимые пирожки с овощами? Черт с ними, мы их съедим. Значит, берем две «Лумпии» и вдобавок салат с соей – «Вантам»! Все… кажется, сегодня я лопну. Ой, а пиво? Любишь китайское?

– Мне лучше – коньяк.

– Но ведь его подают в конце ужина!

– А… – растерялся Веня. – Ну, тогда китайское.

Эдди увлеклась диктовкой подошедшему официанту, а Веня, обводя зал дымчатыми стеклами очков, разглядывал посетителей. Почти напротив за столиком сидели пятеро важных лоснящихся турок. «Надо же! – отметил Веня. – Турки тоже ходят в китайские рестораны».

Через несколько минут ресторан-корабль отошел от причала. Глаза Эдди снова засверкали угольками с бесовскими золотыми искорками. Веня протянул руку и дотронулся до подаренного им кольца.

– От этого тебе не уйти.

Она ничего не ответила и принялась разглядывать поросший зеленью берег. В отличие от Москвы-реки или Невы Рейн не был закован в гранит, поэтому пейзаж казался романтично-девственным. Официант принялся выставлять на стол блюда. Потом поставил горелку и на нее утку в фарфоровом судке и свинину на металлической тарелке. В тот момент, как он поднял руку, чтобы принести бокалы с пивом, Веня с изумлением увидел за столом напротив, у правого борта бледное лицо Курганова. Сначала подумал, что показалось, но нет! Александр собственной персоной. Зная хорошо привычки друга, Веня по нервному движению подбородка понял, что настроение у того хреновое. Вероятнее всего, экс-порнодива дала ему полный отлуп.

Эдди проследила взглядом, куда так настойчиво посматривает Веня, и прошептала:

– Это же твой друг.

– Да, Саша Курганов. Но мы не будем его окликать. Раз пришел один, значит, ему никто сейчас не нужен.

– Да неудобно же. Сам увидит нас и обидится. Вы же друзья! Вене совершенно не хотелось общаться с Кургановым. Тот своим мрачным настроением может испортить вечер, а так хотелось продолжать рассказывать Эдди о своих чувствах. Веня видел, как его слова все глубже проникают в ее сердце, поэтому не мог допустить паузы. Наступление с его стороны должно было быть максимально интенсивным.

Они принялись за еду. Ненавязчивая китайская мелодия, виноградники на склонах гор, подступавших к Рейну, белозубая улыбка Эдди, ее вечно будоражащиеся черные кудряшки создавали ощущение растягивающегося мгновения возникшего счастья.

Веня долго, тихо и страстно объяснял Эдди, что с ее красотой и характером нельзя прозябать на ферме, в глубокой тени, бросаемой гигантским животом Шлоссера. Она создана для праздника, ибо жизнь по-настоящему украшает только красивая женщина. Эдди слушала, не перебивая, иногда поднимая на него блестящие угольки глаз. Веня был в ударе. Ему казалось, что началась новая, белая, долгая и широкая полоса в жизни. О Шлоссере он забыл, словно не на красную «ауди» упал столб, а на самого адвоката. Ресторан уже пылал среди сгустившихся сумерек и стремился назад к причалу, когда возникло какое-то неясное волнение, охватившее сидящих в зале на втором этаже. Веня ничего не заметил, настолько был увлечен Эдди. Но вдруг ее лицо исказилось испугом, и он повернулся в сторону столиков, стоящих напротив, у правого борта, когда Курганов уже навел пистолет на турка с вмятиной на правой щеке.

Выстрел прозвучал как-то неестественно громко и своим звуком придавил присутствующих к креслам. Сразу последовал второй. Турки, сидящие за столом, почему-то, прикрыв головы руками, пригнулись. Все замерли в ожидании третьего выстрела, но его не последовало.

Курганов отскочил от стола турков, схватил официанта и его спиной выбил окно, после чего вскочил на стол и выпрыгнул из ресторана в воду.

Внезапность, с которой все произошло, парализовала присутствующих. Они провожали официанта, бредущего с окровавленной спиной в сторону кухни. Кажется, даже забыли о турках. Те молча пытались вытащить из-за стола мертвого товарища.

Веня боялся поднять глаза на Эдди, которая наверняка была уверена, что встреча с Кургановым заранее подстроена.

– Ты специально привел меня сюда… – еле сдерживая рыдания, шептала Эдди, совершенно забыв, что это она уговорила его покататься по Рейну.

Хозяин ресторана объявил, что уже связался с полицией и нет никаких причин для паники. Поскольку на первом этаже есть места, то желающие могут спуститься вниз и продолжить ужин. Но ни у кого такого желания не возникло.

У причала уже скопилось достаточно полицейских машин, реанимационных и целая толпа зевак. Полицейские заняли ресторан и предложили всем оставаться на своих местах для соблюдения формальностей. Эксперты работали возле трупа. Санитары послушно ждали, когда его можно будет перенести в машину. Раненого официанта немедленно отправили в клинику. Фоторепортеры пытались с берега получить какую-нибудь информацию свидетелей разыгравшейся драмы.

Эдди застыла в напряженном молчании. Веня ни о чем ее не просил, но отчетливо понимал, что сейчас его судьба в ее руках. Как же он влип! Угораздило ж попасть в ресторан, где Курганов готовил убийство. Хоть бы намекнул, что сюда не нужно приходить. Одно неосторожное слово Эдди – и Веню немедленно арестуют по подозрению в соучастии.

Веня краем уха слышал показания, которые давал инспектору официант, обслуживавший Курганова.

– Он – не немец, потому что я сразу услышал сильный акцент. Но и не турок. Во всяком случае, непохож. Возможно, поляк или югослав. Ничего не пил. К еде почти не притронулся.

Полицейские тем временем снимали отпечатки пальцев с нетронутых, как догадался Веня, ножей и вилок. Смешно было слушать и описание личности убийцы. Каждый из присутствовавших утверждал свое.

Некоторые доказывали, что стрелявший – блондин с широкими плечами. Другие – что он высокий и невероятно сильный. Третьи на его лице заметили шрамы. Четвертые – что у него перекошен подбородок.

Быстро расспросив бюргерскую чету, ужинавшую рядом с Веней и Эдди, полицейский, без всякого любопытства, обратился к ним. Эдди с ужасом взглянула на Вениамина. Тот взял себя в руки и принялся объяснять, что он – иностранец. Полицейский, до того несколько апатично выслушивавший показания, тут же, подобно охотнику, встрепенулся и принялся изучать российский паспорт.

– Вы знакомы с этим господином? – обратился он к Эдди. Та испуганно посмотрела на Веню.

– Я повторяю, вы знаете этого человека?

Эдди кивнула головой. Полицейский, заподозрив неладное, сделал жест рукой, и к столику подошел инспектор в сопровождении еще двух полицейских.

Веня понял, что «загремел под фанфары». Второй раз в жизни влипает ни за что.

– Фрау Шлоссер, – читая фамилию, записанную в аусвайсе, обратился инспектор. – Кем приходится вам этот русский?

– Позвольте, я объясню, – вмешался Веня.

– Мы вас спросим отдельно, – осадил его инспектор и продолжил: – Фрау Шлоссер, я думаю, нет причин напоминать вам, что вы, как немка, должны помогать расследованию. Поэтому прошу отвечать правдиво. Кто этот человек?

– Друг моего мужа… – еле выдавила из себя Эдди.

– А где ваш муж?

– В отъезде.

– Где именно?

– В Баден-Бадене…

– Да что ж вы мучаете женщину, позвольте вам объяснить! – возмутился Веня, страшась, что Эдди вот-вот проговорится.

– Успокойтесь, иначе мы вас изолируем, – посоветовал инспектор и вновь обратился к Эдди: – Вам знакома личность убийцы?

Эдди в панике взглянула на Веню, и у того оборвалось сердце.

– Нет… откуда? – вдруг произнесла она и, словно перевалив через какой-то барьер, расплакалась.

– Почему вы плачете? – наседал на нее инспектор. А один из полицейских положил Вене на плечо руку, чтобы тот не вздумал попытаться удрать.

– Я видела, как он встал, достал пистолет и выстрелил…

– Он русский? – в лоб спросил инспектор.

– Я протестую! – взорвался Веня. – У нас свидание, мы никакого отношения не имеем к этому происшествию. – И понял, что надо говорить долго, чтобы Эдди совсем очухалась.

А у Эдди тряслись поджилки. Ведь если убийцу найдут, то быстро выяснят, что он вместе с Веней жил на ферме Шлоссеров, и тогда получится, что Эдди скрыла от полиции правду и тем самым способствовала преступникам. А это тюрьма! Было от чего так нервничать. Но, с другой стороны, признание накликало на ее голову не меньше бед. И ко всему было ужасно жалко Веню, который сидел и боялся, что она признается инспектору.

– Господин инспектор, – начала она тихим голосом. – Мне ужасно стыдно, но должна признаться вам. Мы с Вениамином встретились в отсутствие мужа, который ничего не подозревает о наших отношениях. Боюсь, теперь ему станет известно все…

– Тьфу ты, – чертыхнулся инспектор и почему-то зло спросил Вениамина: – В России что, женщин не хватает?

– Ну, это уж мое частное дело, – в тон ему ответил тот. Инспектор вернул паспорта и отошел к месту происшествия.

– Мы можем идти? – с видом провинившейся ученицы спросила Эдди у полицейского.

– Идите.

Не чуя под собой ног, Эдди и Веня спустились по трапу на причал и попали в кольцо журналистов, наблюдавших с берега за беседой этой парочки с инспектором.

– Вы дали какие-нибудь важные показания? – спросил один, наиболее ретивый.

Веня молча с силой оттолкнул его. Остановился, закурил сигару и громко объявил:

– Вы что, сами не понимаете – при чем тут мы, если убили турка?

И все же несколько фоторепортеров на всякий случай их сфотографировали, что заставило Эдди бегом прорываться сквозь толпу на набережной.

Когда Веня ее нагнал, Эдди трясло как в лихорадке.

– Они все равно узнают, они все равно узнают! – повторяла она.

– Ничего не узнают, – успокоил ее Веня. – Мы-то здесь ни при чем. Клянусь тебе, что не знал о планах Курганова.

Эдди оттолкнула его. Лицо ее пылало от страха и гнева.

– Вы оба бандиты. Мой муж давно якшается с такими, как ты. Но теперь закончено. Я положу конец его бизнесу. И больше никогда не появляйся на моей ферме. Я не собираюсь садиться из-за тебя в тюрьму. Если твой друг может запросто расстреливать мирно ужинавшего человека, то и ты такой. Не верю ни одному твоему слову!

И в подтверждение сказанного сорвала с руки кольцо и бросила Вене. Он не сделал попытки поймать кольцо, а угнетенный и раздавленный ее ненавистью пошел следом.

Ведь раз она его не выдала, значит, какие-то чувства питает к нему. А это уже говорит о многом. Что бы дальше ни случилось, но теперь они повязаны своей тайной перед законом.

– Тебе не следует ничего рассказывать Шлоссеру. Это только усложнит наши отношения. Я же люблю тебя, и после случившегося еще сильнее.

– Зато я ненавижу! – крикнула Эдди и побежала в сторону моста. Веня следовал за ней, хотя понимал, что сейчас разговоры и уговоры бесполезны. Он помог ей найти припаркованную машину и долго следил за тем, как она отъезжает и пропадает в потоке машин. Выбросив сигару, пошел по направлению к центру. Мысли лихорадочно тасовались в голове. Возвращаться в «Маритим» не стоило. Но там остались его вещи. Хотя номер снят на фамилию Курганова и будет лучше, если он рискнет вернуться в отель, заберет шмотки и официально съедет оттуда. Иначе администрация заподозрит неладное и сообщит в полицию.

В глубине души Веня начал ненавидеть Курганова. Так подставить друга? В голове не укладывалось. Да, Александр предупреждал, что лучше им в Бонне расстаться. Но кто же мог предположить, что он пойдет на «мокруху»?

Стараясь выглядеть как можно респектабельнее, Веня вошел в отель. Но то, что он увидел, заставило его вздрогнуть. В холле, развалясь в кресле, сидел Шлоссер.

Утро Цунами провел дома. Не успел раскрыть глаза, как в белом пеньюаре появилась в его спальне Галина и заявила, что надо серьезно поговорить.

Цунами всегда хотелось смеяться, когда женщины выражались таким образом. Ну о чем можно с ней говорить серьезно? «Самое серьезное – деньги на новое платье», – решил он и не угадал.

– Я расстаюсь с тобой. Неприятно, конечно, такое сообщать, ты по отношению ко мне был достаточно мил и терпелив… – начала она, как на собрании, – но когда-то это должно было произойти. Я раньше была далека от мира, в котором существуешь ты… И не осуждаю, я просто устала…

– От чего? От денег? – Больше всего на свете Цунами раздражала человеческая неблагодарность. Сам привык отрабатывать самую ничтожную услугу и не допускал, чтобы кто-нибудь считал, что Цунами делает добро за «хорошие глаза». Порода людей, считающих, что им кто-то чем-то обязан, была для него ненавистна. Поэтому разговор, начатый Галиной, заставил его насупиться.

– Нет, не от денег. От них не устают. Просто в Монако мне встретился человек, о котором давно мечтала. Спокойный, уважаемый человек, не супермен, не гигант в постели, пугающийся одного вида полицейского. Но с ним не страшно. Очень богат. Проживает наследство многих предков и при этом – милый, скромный и способный посвятить себя женщине…

– В твоем возрасте уже пора о Боге подумать, – желчно заметил Цунами.

– Пусть пока Бог обо мне думает, – парировала Галина. Она пребывала в расстроенных чувствах. Давеча совсем было вычеркнула Доменика из своей жизни, но вчера он как ни в чем не бывало позвонил из Монте-Карло и долго говорил красивые слова, из чего она сделала заключение, что милый Доменик по-прежнему ее любит и хочет приехать в Москву. Бросить Цунами, ничего не объяснив, было бы неприлично и к тому же небезопасно. Поэтому-то и решилась на прямой разговор.

– Значит, уходишь? – смерив ее пустым холодным взглядом стеклянной бездны, заключил Цунами. – Но ведь кроме того, что ты проводила время в моей постели, ты вела некоторые дела. Как быть с ними? Любовницу потерять можно, но сообщника отпускать нельзя. Слишком многое тебе известно, дорогая. С такими знаниями долго не живут. Подумай на досуге. Спать со мной тебя никто не принуждает, смешно при разнице в двадцать лет держаться за такую любовницу.

– Мне никто больше сорока трех не дает! – возмутилась Галина.

– Смотри, как бы тебе не дали десять лет строгого режима, – усмехнулся Цунами. Ему не хотелось расставаться с ней. В Галине был какой-то странный оптимизм, которым она заражала. К тому же она была единственным по-настоящему интеллигентным человеком среди его знакомых. И что бы он ни говорил о ее возрасте, в постели она умела сохранять молодость.

Последняя фраза не на шутку испугала Галину. Цунами мог в два счета пришить какое-нибудь дело, а она и рта не раскроет. Поэтому решила, что для первого раза достаточно. Тем более что Доменик снова не предложил ей замуж. Ну, проверила реакцию Цунами, и пока на этом следовало остановиться. И, опустив голову, покорно произнесла:

– Насчет постели ты не прав. Не хочу из нее уходить…

– Тогда какого черта? – проворчал Цунами. – Иди ко мне и займи чем-нибудь свой рот, чтобы я больше не слышал глупостей.

Часа два после этого до Цунами никто не мог дозвониться. Автоответчик сообщал, что никого нет дома. Уже будучи в ванной, Галина дрожащей от бессилия рукой сняла трубку.

– Это Курганов. Мне нужно срочно переговорить с Цунами… – услышала она уже знакомый голос.

– Он занят!

– К черту занят! Я только что вернулся из Бонна. У меня интересное предложение от Вилли Шлоссера.

– Он занят, – лениво повторила Галина. Ей не нравился Курганов. Такая мелкая сошка не должна беспокоить «крестного отца».

– Галина, не берите на себя слишком много! – В голосе Курганова появились новые металлические нотки, далеко не мальчика, а серьезного партнера.

Галина переключилась на Цунами.

– Тебя настойчиво добивается Курганов. Он только что из Германии.

Цунами потянулся в постели и почувствовал, что деловая энергия сегодня в нем отсутствует, посему можно заняться мелочевкой.

– Пусть приходит через час, – крикнул он.

К Цунами попасть было непросто. Внизу, в холле, возле лифта сидела старенькая консьержка, злая как собака. Над ней работала камера, передающая в комнату охраны картинку происходящего в подъезде. За спиной старушки была дверь, ведущая в каморку, в которой постоянно дежурил вооруженный до зубов охранник. Посетители, идущие к Цунами, сдавали оружие при входе в квартиру, а уже очутившись среди пальм и арок, проходили через контроль на металл, как в аэропорту. Только после этого появлялась Галина и просила подождать.

На этот раз Курганову ждать не пришлось. Она, поздоровавшись кивком головы, сразу провела его через несколько арок в комнату, если так можно было назвать помещение, практически лишенное стен и заставленное пальмами в бронзовых кадках, служившую спальней. На необъятной, почти круглой постели среди множества подушек лежал Цунами и пил кофе.

– Какими судьбами? – почти радушно поинтересовался он.

– Дела привели.

– Это мне нравится. Надеюсь, идея с честным бизнесом больше не мучит тебя?

– Я оказался к нему не способен. Слишком много нужно научиться делать гадостей. Мне чего-нибудь попроще.

– К примеру?

– Один человек дает фотографии и пистолет. Говорит, где найти клиента и как потом уходить. Остальное – совсем несложно. Два раза нажать на курок…

– Не страшно?

– Страшно, когда соглашаешься.

– А в Каннах кто тебе дал пистолет?

– Шлоссер. Он оказался отличным мужиком. Отвез меня в тир, дал возможность потренироваться.

– Понравилось?

– Да. Но чтобы рука не дрожала, необходимо стрелять регулярно.

Цунами усмехнулся. Перед ним стоял не тот аморфный, угрюмый, поломанный жизнью и зоной Курган, а человек, переступивший через труп, почувствовавший силу и злость. С таким можно иметь дело. Цунами не собирался приближать к себе этого парня, но приглядывать за ним все же стоило.

– И что дальше?

– Пока немного приду в себя… но дело есть.

Курганов появился в Москве только вчера. Он, как и было замышлено, после расстрела в упор турка бросился в воду и быстро доплыл до катера. Там две крепких руки мгновенно вытащили его из пропахшей мазутом воды, и, развернувшись, катер молниеносно умчался в другую сторону. У одного из многочисленных причалов Курганов, переодевшийся в подготовленный костюм, с паспортом в кармане, попрощался с двумя немцами и, поднявшись на берег, сел в поджидавшую машину, которая уже через полчаса доставила его в аэропорт Кельна, где шла посадка на рейс в Мадрид. С удивлением обнаружив у себя транзитную испанскую визу для вылета в Москву, он отправился в самолет.

Мадрида Александр так и не увидел, потому что не успел сойти с трапа, как объявили посадку на рейс в Москву. Ни на одном контрольном пункте никто на него не обратил внимания, и он благополучно добрался до Шереметьева.

– Коль дело, давай выкладывай, – согласился Цунами и крикнул Галине, чтобы принесла гостю покрепче чаю, объяснив: – Чифир она варить не умеет.

– Да я уже сегодня пил, – ответил Курганов. Он сел на небольшой, с витыми ножками диванчик и, видя заинтересованность Цунами, принялся рассказывать о плане Шлоссера по поводу банка «Лионский кредит».

Цунами слушал внимательно, слегка прикрыв глаза. Идея ему понравилась, но еще больше то, что в реализации этой идеи ни Шлоссер, ни Курганов не решились обойтись без него. Пожалуй, этот Курган и потянет на серьезного человека. Со временем, разумеется. Так думал он, слушая Александра, убедительно излагающего план ограбления.

– Годится, – сказал Цунами, когда тот закончил. – Правильно развиваешься. Не с твоими мозгами бегать по Европе с пистолетом. После банка можешь сразу войти в элиту. Я первый поручусь за тебя. Поэтому думай сейчас не о количестве миллионов, оседающих в кармане, а о безошибочности в выборе партнеров.

– Хотел предложить Кишлака, но тебе виднее, – без всякого заискивания выложил Курганов.

Цунами посмотрел с любопытством.

– А что? Это мысль. Смотри-ка, быстро ориентируешься в людях. Кишлаку давно пора заняться чем-нибудь серьезным. С его Характером требуется либо война, либо такой вот вариант.

Ни минуты не медля, Цунами набрал номер телефона Кишлака в машине.

– Скрипач, где Кишлак? Как, кто спрашивает? У тебя же должен быть музыкальный слух. Цунами это. Пусть позвонит, когда объявится.

– У тебя как с деньгами? – спросил он, положив трубку. Курганов понял, что Цунами проверяет.

– На первое время хватит. Около десяти тысяч марок на кармане имею. Остальные потратил.

– Шлоссер вывел на заказчика? – как бы невзначай полюбопытствовал Цунами, пока Галина наливала на сервировочном столике чай.

– Нет…

– Нет? – удивился он. – У тебя такие мощные связи? Курганову очень хотелось именно при Галине рассказать о встрече с Домеником Порте, но сдержался. Во-первых, Порте ему таких полномочий не давал, во-вторых, это его бизнес, и Цунами туда нечего соваться, а в-третьих, коль Галина спит с ними обоими, значит, либо они состоят в каких-то засекреченных отношениях, либо не знают о существовании друг друга. В любом из этих случаев Александр должен вести дела с каждым отдельно, не закладывая ни одного из них.

Галина не вникала в их разговоры, потому что запомнила однажды брошенную фразу Цунами: «Меньше знаешь – меньше дадут», – и без всякой любезности поухаживав за Кургановым, поспешно удалилась.

Пока он пил чай с вареньем и галетами, позвонил Кишлак.

– Нужен сегодня, – лаконично сказал Цунами. – Хорошо, будь в восемь в кабаке. Можешь с Тамарой. Ты теперь с ней, как Скрипач со своей скрипкой, везде появляешься? Ладно, поговорим в офисе. Я возьму Галину, и будет еще один мой человек. Раз беру, значит, нужен, – резко закончил он, видимо, рассердившись на Кишлака – убежденного противника новых людей.

– Спасибо за чай, – поблагодарил Александр, заметив, что после разговора с Кишлаком Цунами задумался о чем-то своем, потеряв интерес к продолжению встречи.

– Да, да, иди, встретимся на Кузнецком в восемь. Курганов встал и, никем не сопровождаемый, долго блуждал среди пальм, диванов, скульптур обнаженных женщин, телевизоров и огромных динамиков, пока, пройдя через очередную арку, не оказался возле бассейна. Дальше он уже знал дорогу до входной двери.

В отличие от Цунами, постоянно обмозговывавшего свои дальнейшие действия, Кишлак жил как Бог на душу положит. Был катастрофически бесприютен. Ненавидел квартиры, жил исключительно в гостиницах, снимая люксы и оставляя после себя такой беспорядок, что впору было делать ремонт. Но директора гостиниц в Москве и в подмосковных санаториях не жаловались, а, наоборот, с готовностью предоставляли ему и его банде лучшие номера. Платил Кишлак за проживание широко, так что еще оставалось на косметический ремонт. Тишина во время его пребывания стояла в отеле исключительная. Никакого криминала. Вся охрана уходила в отпуск, а у парадных дверей сидел какой-нибудь мальчуган лет тринадцати, который мирно предупреждал: «Сюда не полагается». И даже случайные прохожие и залетные гастролеры слушались.

Ресторан в такие дни работал с полной нагрузкой, еда постоянно поднималась в номера, а уж о спиртном и говорить не приходилось. Но что было самым интересным, так это тишина, царящая в отеле.

Шумный, наглый и скандальный Кишлак ненавидел шум вокруг. И никто из его пьяной, обкуренной братии не смел громко говорить, а не то чтобы кричать. Музыку слушали через наушники и умудрялись под нее босиком танцевать. Ни одна девица не орала благим матом, и никто ничего не воровал. Короче, в расположении своего штаба Кишлак соблюдал почти военный порядок.

Зная неуравновешенность его психики и то, что Скрипач стреляет, не дожидаясь, когда его он попросит дважды, на глаза ему старался никто не попадаться. Но в последнее время происходило нечто странное. Кишлак никого не трогал и был занят исключительно своей внезапно вспыхнувшей любовью.

Если бы Тамаре кто-нибудь сказал, что белобрысый худой парень с фигурой недоразвитого юноши станет ее любовником, она бы презрительно фыркнула, как делала это уже не раз. Но стоило ему вернуться в ресторан, где артисты терпеливо ждали, чтобы начать свои посиделки, в сногсшибательном бордовом костюме в тонкую серую полоску от Валентино, с широким галстуком и уложенной прической, как ей стало ясно – от такого никуда не деться.

Кишлак с сигаретой в зубах сел напротив и весь вечер не сводил с Тамары глаз. Майя, с присущей ей любовью к подначкам, попробовала поиронизировать над такой пылкой влюбленностью, но ей хватило одного безумного взгляда белесых глаз, чтобы тут же прикусить язык. Этот парень юмора не понимал.

– А что у вас общего с Майей? Она же – душистый сорняк! – задал он вопрос Тамаре.

Та чуть не поперхнулась жюльеном. И бросила испуганный взгляд на подругу. Но Майя рассмеялась первая и манерно протяжно оценила:

– Обожаю непосредственность.

Не дружите с ней. Она будет о вас плохо говорить, – как ни в чем не бывало продолжал Кишлак. – Лично я ее всегда буду уважать за то, что она присутствовала при нашем знакомстве. Вам нужны подруги более сердечные, без выпендрежа. Ведь вы – жена посла, а значит, следует подбирать в окружение более достойных.

Тамара молчала и чувствовала себя как на сковородке. Она много лет вращалась среди мидовских работников, пока не заполучила Сергея Янчуковского. Со многими из них поддерживала интимные отношения. Знала, что такое бесцеремонность людей, привыкших к посольской жизни. Научилась сбивать с них гонор и барственность, но с таким отношением к себе встретилась впервые. Даже где-то льстило, что Кишлак признает ее превосходство над собой. А о Майе он говорил сущую правду. Просто остальные не могли себе этого позволить, а он мог. Но напрасно Тамара думала, что вдова обидится и уйдет. Нет, у Майи Зарубиной оказались железные нервы.

– Кишлак, откуда у вас такой замечательный вкус? Давно не видела такого элегантного костюма!

– Почему взял этот костюм? – обратился Кишлак к сидевшему с ними за столом Скрипачу.

– Висел с краю, – безразлично ответил тот.

– А магазин еще был открыт?

– Нет. Попросили, и они открыли. Кстати, будут работать всю ночь на случай, если придется переодеться.

– По-моему, и этот костюм хорош, – заметила Тамара. Ей все больше нравилось общение с Кишлаком. Не нужно было напрягаться, обдумывать слова, строить из себя важную даму, он это делал за нее. Но последним доводом в пользу Кишлака оказалась зависть, которую не смогла подавить в себе Майя.

– Послушайте, Тамара, а в какой стране послом ваш муж?

– Какая разница…

– Никакой. Просто я бы мог в течение суток завоевать эту страну и объявить вас там королевой! – закричал он, абсолютно веря в свои слова.

– Фу, я боюсь мужчин с наполеоновскими комплексами, – фыркнула Тамара.

Кишлак с удивлением посмотрел на нее и обратился к Скрипачу:

– Кто такой Наполеон?

– Император Франции.

– Тогда ерунда. Из всего французского я уважаю только французскую любовь.

– Вы – тонкий ценитель эротики.

– А что такое эротика? – уставился на нее Кишлак.

– Ну, об этом спросите у вашего друга. Кишлак перевел взгляд на Скрипача.

– Если одним словом – то разврат, – тем же бесстрастным голосом поведал тот.

– А… разврат – раз в рот, раз – в зад! Нет, дорогая Майя. Я собираюсь Тамару любить по-нашему. Носить на руках, осыпать цветами, устраивать в ее честь дипломатические приемы.

Тамара от услышанного зарделась, чего с ней отродясь не было.

– Кстати, вы на какой машине ездите? – не прекращал Кишлак.

– На «семерке»…

– А на какой хотелось бы?

– Лучше, конечно, на «вольво».

Кишлак расцвел от возможности сделать жене посла небольшой подарок и небрежно кивнул Скрипачу:

– Не забудь завтра подогнать к подъезду Тамары «СААБ-900», – он больше подходит женщине.

Тамара отнеслась к предложению как к шутке, но не скрыла, что приятно слышать такие вещи. Тот вечер ей запомнился на всю жизнь. Кишлак казался то сумасшедшим, то кретином, то дерзким мальчишкой, то умным, проницательным человеком, презиравшим людей и ее в том числе. Напоследок она попросила разрешить называть его не Кишлак, а Кеша.

– А то язык как-то не поворачивается.

Кишлак кивнул, встал и, давая понять, что уходит, напомнил:

– Оставьте Скрипачу домашний адрес и телефон, чтобы знать, куда подогнать машину. Ключ будет торчать в зажигании. А на вашей Скрипач поедет ко мне. – И, не собираясь выслушивать ни возражения, ни благодарности, резко вышел из зала.

Тамара долго смотрела на дверь за тяжелыми бархатными портьерами, словно надеялась, что он появится вновь. Но, потеряв терпение, узнала у Скрипача:

– Он всегда такой?

– Нет, всегда хуже…

Когда Курганов вошел в ресторан, там вовсю гремела музыка. На маленькой эстраде извивалась в диких позах полуголая певичка с порочным лицом. Сквозь завесу дыма и притушенных люстр он не сразу нашел кабинку, в которой должны были его ждать. И немудрено. За столом, ломившимся от всяческой красной, белой и мраморной рыбы, сидели – Кишлак во фраке, так, что одна пола свисала на пол, рядом с ним – в бархатном платье с глубоким декольте и ожерельем из драгоценных камней на холеной шее – Тамара, в глубине, у окна, словно посаженая мать – Майя Зарубина, в газовой блузке с кружевной стойкой, и с краю – в таком же черном фраке – Скрипач с футляром на коленях.

Директор был предупрежден, поэтому с широкой улыбкой приветствовал Курганова и подвел его к столу.

– Новости из-за бугра! – вместо традиционного «привет», прокричал Кишлак.

– Какой милый молодой человек! – пропела Майя и взглянула на Александра изучающим взглядом. Ей всегда хотелось определить – ее клиент или нет. Если да, то она начинала методично доставать человека, пока он не совершал какой-нибудь глупый поступок или не начинал говорить глупости. Тогда она с удовлетворением забывала про него. При таком отношении к мужчинам сложно было что-либо предполагать по поводу ее сексуальной жизни.

Тамара вообще не заметила появления нового человека. Она с аппетитом ела нежнейший, истекающий янтарным жиром палтус и запивала белым калифорнийским вином.

– Ну как, земеля, в Европе? – спросил, приглаживая свои белобрысые волосы, Кишлак.

– В Европе – скучно, в России – страшно, говорят, хорошо в Австралии, да и то только кенгуру, – довольно резко ответил Курганов.

– А ты, земеля, с языком… – процедил Кишлак.

– Кеша… – недовольно оторвалась от палтуса Тамара, – что за выражения?

– Молчу, моя королева.

Разговор грозил прекратиться, даже не начавшись. В прошлый раз, впервые увидев Кишлака, Курганов испытывал неприятный, животный страх от его белесых глаз. Сейчас ему было до фени. Под лацканом пиджака, уютно прижавшись под мышкой, висел в кобуре «Макаров», и никаких сомнений в его использовании Александр больше не испытывал. Но к столу подошел Цунами и приветствовал всех объединительным жестом двух рук, из-под которых вынырнула Галина и пробралась поближе к Майе.

– Пока выпивка не вспотела, треснем по одной и поднимемся для разговора ко мне наверх, – предложил Цунами голосом, не терпящим возражений. Посмотрел на Курганова и крикнул официанту: – Принеси сюда заварочный чайник специально для нашего гостя.

Александр понял, что Цунами позаботился о нем и заказал чифир.

Женщины решили пить шампанское. Кишлак пил исключительно водку, Скрипач – пиво, а Цунами – виски. После нескольких ничего не значащих фраз и легкого закусона Цунами встал. Кишлак и Курганов последовали его примеру.

– А Скрипач нужен? – спросил Кишлак.

– Нужен, – ответил Цунами, и все вместе вышли из зала. Галина во все глаза смотрела на фалды фраков и, не сдержавшись, расхохоталась.

– Зупер! Девочки мои, как вас угораздило попасть на этот маскарад?

– Попасть? – покачала головой Майя. – Например, Тамара на этот маскарад въехала на новеньком «СААБ-900».

– Да? – со стоном поразилась Галина. – Зупер!

Тамара продолжала есть и при этом решила поделиться некоторыми тайнами.

– Кеша – парень с больной душой. В постели ему особо орудовать нечем, вот он и пижонит. Но если разобраться, то ничем не хуже наших, мидовских. Во всяком случае, богаче, так уж точно. Я ему сказала, что хочу купить дачу, так он сразу предложил целый пансионат с теплицами. Насилу уговорила не делать такого подарка.

– Повезло, – не без зависти заключила Майя.

– Зупер! – поддержала ее Галина и принялась поучать Тамару: – Ты особенно-то рот не разевай. Бери все, что предлагает, и тотчас переводи на свое имя. Кишлак сегодня есть, а завтра – ищи ветра в поле. Долго не задержится на этом свете. А денег у него действительно до черта. Даже Цунами с ним считается.

– Он бандит? – напрямую спросила Тамара.

– Девочка моя, в этой стране все бандиты, – вздохнула Галина.

– Или мерзавцы, – добавила Майя.

И они принялись перемывать кости своим приятельницам…А в офисе Цунами в это же время Курганов рассказывал о плане Шлоссера. Кишлак слушал вроде бы с неохотой, постоянно на что-нибудь отвлекаясь. Зато Скрипач ловил каждое слово. В своем рассказе Александр излагал голую схему и избегал давать оценки. Он не собирался метать бисер перед Кишлаком. На такое дело в России люди найдутся. Цунами стоял у низкого окна и наблюдал за толпой, крутящейся возле входа в метро. Но как только Курганов закончил, развернулся, сел за стол и первым высказал свое мнение:

– Банк будем брать. Идея принадлежит Шлоссеру. А он служит у меня. Поэтому все, кто займется этой операцией, будут работать тоже на меня.

Кишлак хмыкнул. Скрипач по привычке молчал. Курганов с готовностью заявил:

– Согласен.

И не потому он так быстро согласился, что очень нуждался в покровительстве Цунами, а чтобы дать Кишлаку понять, что на него работать не собирается. Тот правильно оценил выпад и разъярился:

– А тебя никто не спрашивает! Тут разговаривают два человека – я и Цунами! Вечно эти новые лезут! Скрипач, ты должен каждому объяснять, как вести себя в моем присутствии, а то скоро оглохну от их скулежа.

Александр взглянул на Цунами в поисках поддержки, но тот крутил ручку, словно происходящее в офисе его не касается.

– Понял? – еще более завелся Кишлак.

– Понял, – буркнул Курганов.

– Так-то, – мгновенно успокоился тот, и белесые глаза снова приняли осмысленное выражение. Он встал, прошелся в своем прекрасно сшитом фраке и ни с того ни с сего объявил:

– Этот фрак принадлежит лично… кому он принадлежал, Скрипач?

– Говорят, Ростроповичу…

– Во, слышали? Тоже скрипач, не хуже нашего. Курганов подумал, что исправлять Кишлака не стоит, пусть думает, что Ростропович играет на скрипке. А тот вдруг резко сменил тему и заговорил четко, без ерничества и бахвальства:

– Заметано, банк берем! За подземный ход отвечает Шлоссер, за заложников – мы со Скрипачом, за сейфы – Курган, а за транспортировку денег – ты, Цунами.

– Лады. Мои люди переправят их в Таджикистан.

– Сколько заломим? – зыркнув на присутствующих хитрым прищуренным глазом, спросил Кишлак.

– Это ж от количества заложников зависит. Нужно брать не менее тридцати человек. Парочку расстрелять для убедительности и тогда объявлять…

– Сколько? – не унимался Кишлак.

– Шлоссер говорит, миллионов пятьдесят, не больше, – встрял Курганов.

– Дурак твой Шлоссер. Дадут столько, сколько попросим. Сто миллионов! Вот это сумма!

Цунами почесал седую ленту бороды и уважительно кивнул. Он тоже считал, что в данном случае продешевить нельзя.

– В мелких купюрах будут очень долго собирать. Да и нам возни – пересчитывать, – попробовал возразить Александр.

– А банковские служащие зачем? Посадишь их за машинки, приставишь пистолет к женской головке, и начнут считать как миленькие! – Кишлак уже вовсю загорелся операцией и, схватив лист бумаги, принялся лихорадочно подсчитывать, комментируя расчеты:

– Так, Цунами – тридцать процентов от суммы.

– Сорок, – спокойно поправил Цунами.

– Тридцать!

– Сорок…

Кишлак задумался и пошел в обход.

– Сорок, вместе со Шлоссером. Он – твой человек. Решайте ваши дела сами! Заметано?

– Сорок пять, со Шлоссером… – Цунами сидел за столом и продолжал в руке крутить ручку, на которой девушка одевалась и раздевалась в зависимости от наклона. Зато Кишлак вспылил:

– Тогда бери банк сам!

– А за сорок носись с мешками по всем границам. Ты думаешь, проход денег не стоит? Пусть Скрипач несколькими трейлерами перекинет твои миллионы в Таджикистан, а оттуда в Кабул и далее – в Ирак.

Разумность доводов заставила Кишлака сдаться. Он жирно вывел на бумаге – 45 %.

– Ну, с остальными просто – тридцать пять процентов мне, пятнадцать – Скрипачу и пять – Кургану. Все согласны?

Курганов понял – Кишлак, почуяв, что Цунами не влезает в спор, решил поиздеваться:

– Что, значит, мне пять процентов?

– А то! Больше пока не стоишь, земеля. Твои козыри еще не подошли.

– За пять процентов рисковать жизнью не собираюсь… – Курганов встал, чтобы уйти. Но Кишлак схватил его за плечо и развернул к себе.

– А ты, гад, будешь расстреливать по заложнику каждый час?! Будешь? Скажи да, и я поверю…

Курганов впервые реально подумал об этом. Вспомнил растерянное лицо турка, когда направил на него пистолет, и понял, что может сойти с ума. Его молчание не удовлетворило Кишлака. Он подбежал, засунул руку за лацкан кургановского пиджака, выхватил его пистолет и, потрясая им, предложил:

– Давай на спор: если застрелишь сейчас Скрипача – пятнадцать процентов твои. На, стреляй, и клянусь Христом, Аллахом и Буддой – займешь его место! – Он тыкал пистолетом Курганову в живот, заставляя поддаться на провокацию. Курганов молча забрал у него пистолет и спрятал назад, под мышку.

– Так-то… – довольно скалился Кишлак. – А прикажи я Скрипачу пристрелить тебя, он раздумывать не будет. Вообще не любит думать о пустяках. Потому что – музыкант. А ты… ты пока нам не ровня, и твой срок – твоя глупость, а не право на авторитет.

Как ни обидны казались слова Кишлака, но Курганов должен был признать их справедливость. Надо было обладать воистину бешеной злобой и презрением к человеческой жизни, чтобы завоевать право на лидерство.

Цунами спокойно, словно бы мирно обсуждая очередную финансовую сделку, бросил ручку на стол, встал и подвел итог:

– Значит, договорились. Пора проведать женский пол. А то перепьются без нас.

Кишлак подошел к Курганову и впервые нормально улыбнулся.

– А ты, земеля, ничего. Скоро придется тебя опасаться. – И, обернувшись к Скрипачу, следовавшему за ним, посоветовал: – Приглядывай за Курганом. Такому спину лучше не подставлять.

– Уже приглядываю, – лениво ответил тот.

Они вернулись в зал. Народ оттягивался вовсю. Галина с фужером в руке рассказывала о принце, которого встретила в Монако. Но, увидев Цунами, осеклась и закончила трогательную историю словами: «Ну, вы меня поняли…»

Кишлак подсел к Тамаре, и его белесые глаза поголубели. Курганов налил себе в чашку остывший чифир. Цунами жестом подозвал певичку, закончившую петь и спустившуюся к гостям.

– Курган, ты как насчет нее?

Александр мрачно посмотрел на размалеванную диву с вывернутой нижней губой, которую она постоянно смачивала кончиком языка. Вспомнил подтянутую и недоступную Терезу и понял, что остальные «соски» его не интересуют.

– Спасибо, меня простатит замучил, не до трахания. Певичка смерила его презрительным взглядом и спросила Цунами:

– Так я пошла?

– Гуляй до завтра. Смотри, не напейся, придут банкиры, – напомнил он.

Курганов почувствовал, что бесконечно устал. Но возвращаться домой к пьяному отцу сил не было.

– Послушай, как здесь с гостиницами? Я ведь у Вени жил, а он еще не вернулся.

На его вопрос ответил Кишлак, вернее, приказал Скрипачу:

– Позвони в «Пекин», скажи, что для моего земели нужен номер. Люкс за счет фирмы. – И, не ожидая от Курганова благодарности, продолжил воркование с Тамарой.

Так у Александра появилось временное жилье в Москве.

Шлоссер сидел и ждал, когда подойдет Веня. От него шла недобрая энергия. Маленькие глаза не мигали, а голова была несколько откинута, что придавало ему значительно-надменный вид.

«Только этого не хватало», – тоскливо подумал Веня. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что задерживаться в холле не следует. Поравнявшись с адвокатом, он, не глядя на него и не останавливаясь, почти что беззвучно прошептал:

– Осторожно, мы влипли, ждите меня на улице, – и прошел мимо.

В груди у Шлоссера клокотала ненависть и не терпелось врезать этому пухлогубому ублюдку по морде, но профессиональное чутье и опыт сработали. Шлоссер, не обдумывая поведение Вени, сделал вид, будто и не заметил его. Посидев несколько минут, встал, прошелся по холлу и не спеша вышел на улицу. Чтобы не привлекать внимания служащих отеля, отошел к министерству связи и там, в густой тени деревьев, занял выжидательную позицию. Тут же, неподалеку стояла новенькая машина «БМВ», которую ему, как обладателю членской карточки «АДАС», предоставили в Баден-Бадене, пока местные автослесари прикидывали, можно ли восстановить машину, и давали заключение для страховой компании. На этой-то машине Шлоссер на скорости двести километров за два часа с небольшим покрыл расстояние до своего дома и, не обнаружив там Эдди, пришел в бешенство. Покрутился возле дома и, к своему мучительному удовольствию, нашел возле скамейки окурок сигары! Еще немного пометавшись на ферме, вспомнил, что Курганов собирался остановиться в дорогом отеле, чтобы принимать там Терезу Островски. Обзвонив все пятизвездочные отели, выяснил, что господин Курганов остановился в «Меритиме», но в настоящее время его нет в номере. Этой информации для Шлоссера было достаточно. Он понял – номер свободен, значит, там скоро появятся Веня с Эдди и, вскочив в машину, помчался в Бонн. Ничего не подозревая, переехал Рейн, не обратив внимание на скопление народа возле ресторана на плаву.

Полицейские сирены тоже не могли отвлечь его от мстительных мыслей.

И вот наконец появление Вени поставило точку в его сомнениях. Нетерпеливо прохаживаясь в тени раскидистой липы, он не сводил глаз с мягко освещенного входа в «Меритим».

Веня вышел с сумкой и, не оглядываясь и не суетясь, направился в сторону центра. По его напряженной спине, Шлоссер почувствовал, что тот опасается слежки. Поэтому не стал преследовать, а, быстро сев в машину, развернулся и медленно подъехал к нему. Веня без размышлений сел на заднее сиденье и попросил:

– Гони куда-нибудь подальше. Нужно поговорить. Курганов в ресторане застрелил какого-то турка.

Шлоссер послушно набрал скорость и поехал в сторону Мозеля. Молча ехали минут сорок, пока адвокат не припарковал машину возле смотровой площадки при впадении Мозеля в Рейн. В это время народа там почти не было. Несколько парней сидели в небольшом кафе.

Веня вылез из машины, достал сигару, закурил и подошел к перилам, ограждающим обрыв к реке. Шлоссер присел на стоящую рядом деревянную скамейку.

– Где Эдди? – спросил он. Веня пожал плечами.

– Дома…

– Не лги. Ты заехал за ней и куда-то отвез!

– Откуда ты знаешь? – удивился Вениамин.

– Профессия у меня такая. Раскручивал дела и позаковыристее. Куда дел Эдди?

Веня не глядел на Шлоссера – так было спокойнее разговаривать.

– Вилли, давай отбросим в сторону эмоции, сейчас это ни к чему. Произошло нечто куда более серьезное, чем мое невинное свидание с твоей женой.

– Я же тебе запретил, сукин сын! – заорал Шлоссер так, что из кафе выглянула барменша.

– Тише. Не привлекай внимание, оно нам противопоказано. Слушай и воспринимай мой рассказ как чистую правду, не потому что я – такой честный, а потому, что ситуация заставляет быть таким.

– Уж разберусь, – бросил отрывисто Шлоссер.

Веня, вспомнив недавние события, снова разнервничался, снял очки, спрятал их в карман своего бюргерского пиджака. Попыхивая коротко в темноте сигаретой, начал:

– Я должен был лететь в Москву, но у Курганова возникли какие-то срочные дела в Бонне. Предложил ехать вместе. Остановились, как уже знаешь, в «Меритиме». Он напился чифира и отправился на свидание к Терезе Островски. Я от нечего делать набрал номер фермы, думая, что ты приехал, и хотел перед тобой извиниться. Но трубку взяла Эдди. Без всяких задних мыслей я решил навестить ее, но она воспротивилась и сказала, что никогда в твое отсутствие гостей не принимает. Мы договорились поехать погулять. Я же в Бонне никогда не был. С цветами заехал на твою ферму, но пробыл на ней минут десять, так как Эдди была готова, на ее машине и уехали.

– Допустим, это мне известно… – мрачно подтвердил Шлоссер.

– Чего ты злишься? Радуйся, что жена придерживается законов домостроя!

– Радоваться я буду, когда ударю кулаком по крышке твоего гроба, – не то пошутил, не то высказал пожелание адвокат.

– Должен тебя разочаровать, для нас для всех готовится одна крышка. Мы погуляли по набережной и случайно зашли в китайский ресторан. Эдди отказывалась, говорила, что там плохо готовят и что ты в него принципиально не ходишь. Но мне казалось очень романтично прокатиться за бокалом вина по вечернему Рейну. Никаких приставаний с моей стороны, клянусь, не было. И вдруг, когда повернули назад, к причалу, в зале я увидел сидящего за столиком Курганова. Он был очень бледен. Я не захотел его окликать, заранее зная, что Тереза его наверняка обсмеяла и прогнала, а потому выслушивать, какая она сука, мне не хотелось. Ведь у меня же и в мыслях не было, что он пришел на заказное убийство. Сам не видел, но Эдди сидела лицом на зал и потом давала показания полицейскому инспектору…

– Значит, полиция все засекла, – профессиональным тоном отметил Шлоссер.

– Да, но об этом позже. Курганов встал, подошел к столику, за которым ужинали какие-то тучные турки, вытащил пистолет и метров с трех застрелил одного из них двумя выстрелами. Потом схватил официанта, его спиной разбил окно и прыгнул в реку. Судя по всему, там неподалеку находилась лодка, потому что он исчез в вечерней темноте раньше, чем остальные бросились к окнам… Так-то вот, Федя.

Шлоссер задумался. Ситуация возникла на редкость противная. Из-за нелепой случайности в деле об убийстве оказались замешаны они все. Во-первых, приглашение в Германию для них делал он, Шлоссер. Во-вторых, соседи видели, что двое иностранцев жили на ферме, в-третьих, Эдди была в компании, совершившей убийство, в-четвертых, он никогда теперь не докажет, что не сам разбил свою машину для создания алиби. А в-пятых, он довольно долго сидел в холле «Меритима», и служащие отеля наверняка его запомнили. К тому же, там Вилли встретился с Вениамином. Отличная ловушка для ни в чем не повинных людей!

Шлоссер аж крякнул от досады. Так жизнь его еще не припирала к стенке. И на чем? На ровном месте!

– Инспектор что-нибудь заподозрил? – с надеждой спросил он.

– Нет, иначе бы не отпустили. Эдди соврала, что втихаря от мужа, уехавшего в другой город, решила встретиться со мной. Поверили. Но то, что я русский, создало некоторую напряженность. Официант, обслуживавший Курганова, сообщил о его сильном акценте и уверял, что тот был либо поляком, либо югославом. Наверное, русских просто в глаза не видел.

– Ну, от этого не легче, легавым будет не так-то сложно установить личность убийцы.

– Ты думаешь?

– Все зависит от кампании, которую раздуют в прессе. Одно дело, если это – чисто мафиозная разборка. Но тут, думаю, обошлись бы и без твоего приятеля, а совсем другое, если примешана политика. Может, этот турок какой-нибудь активист или, что еще хуже, профсоюзный деятель. Тогда полиция перевернет всю Германию. И поверь, здесь искать умеют. Ах, что ж вы, подлецы, наделали…

Вене сказать было нечего. Он прекрасно понимал, что Курганов подставил Шлоссера. Но, с другой стороны, чего уж так быть в долгу перед адвокатом? Сам вызвался работать на российскую мафию. Должен был понимать, что возможны любые эксцессы. Хотел покоя – открыл бы обычное турбюро.

– В нашем деле без осечек не обходится, – все же решил успокоить он.

– Ничего себе осечка! Это называется из всех орудий по своим!

Шлоссер лихорадочно обдумывал положение. По адвокатской привычке всегда искал плюсы, а не минусы. Ведь они возникали при любой, самой обвальной ситуации.

– Он пистолет бросил или прихватил с собой?

– Не видел, – пожал плечами Веня.

– Эх, ты – Федя. Такие вещи замечать надо. Ладно. Надеюсь, что в Германии твоего дружка уже нет… – как ни смешно, но главным плюсом оказалось то, что Веня уже никогда не станет ухаживать за Эдди, а та побоится даже думать о нем. Но выигрыш был не совсем вчистую. Адвокат понимал, что теперь надобно позаботиться о своем алиби. На ферму в любом случае он возвращаться не собирался. Слишком рискованно. Вдруг легавые задержат Курганова? Тогда им нескольких минут хватит, чтобы вычислить Шлоссера. На такой экстренный случай у Вилли была куплена небольшая вилла в Испании на чужое имя.

Там жил один старик. Русский, из власовцев. После войны сумел пробраться под защиту франкистского режима. Был одинок и страшно домовит. Шлоссер ему доверял, потому что старик был кристальной честности и верил, что адвокат сумеет похоронить его в России, в Вологодской области. Шлоссер на его имя переводил деньги и в любой момент мог воспользоваться его документами. Самому старику они были уже ни к чему. Но «ложиться на дно» – дело крайнее. Следовало со стороны немного понаблюдать за развитием событий.

– Видишь, Веня, как нехорошо ухлестывать за чужой женой, – произнес он наставительно, но уже без раздражения.

– Вижу, – согласился тот.

– В самый раз чего-нибудь перекусить, – от нервного напряжения у Шлоссера возникли в животе голодные судороги.

Они зашли в кафе. Там, кроме гамбургеров, ничего не было. Адвокат взял себе три порции и четыре банки пива. Уселся за пустой столик и с нескрываемым удовольствием принялся за еду. Почему-то ему особенно хорошо думалось, когда он тщательно пережевывал пищу. Вот и сейчас закралась одна интересная мыслишка. А что, если взять и махнуть не куда-нибудь, а в Россию? Виза есть, безопасность там гарантирована, деньги имеются. Эдди будет держать его в курсе дел. Он постарается усилить в ней чувство вины. Соседи знают, что он поехал на кинофестиваль в Канны. В день убийства его на ферме не было. Пожалуй, лучшей страны для пережидания не было. Да и за Веней легче присматривать. Теперь попал к адвокату в должники и, как человек совестливый, будет отрабатывать.

Закончив с третьим гамбургером и выпив три банки пива, Шлоссер перевел дух и вытянул ноги на проход.

– Значит, так, Федя. Слушай внимательно, – начал он, открывая четвертую банку. – Ты хотел, стервец, оставить меня без жены, а оставил без жены и дома. Многовато для первого раза. Придется теперь заботиться обо мне. Сейчас немного засну, минут на двадцать, а потом помчимся в Баден-Баден. Там я даже номер не сдал. Завтра должны вынести приговор моей машине… Кстати, это ты ее изувечил?

Веня посмотрел на Шлоссера через затемненные стекла, улыбнулся самой что ни на есть невинной улыбкой и своими пухлыми губами обиженно заявил:

– Как ты мог на меня подумать? Я же серьезный человек. Адвокат ему не поверил, но счеты сводить было как-то не ко времени.

– Ладно, Федя, купишь новую.

– Куплю, – с готовностью согласился Вениамин.

– Тогда пойду в машину посплю, а завтра из Баден-Бадена поедем во Франкфурт. Оттуда есть рейсы на Москву. У тебя паспорт с собой?

– А как же! – Веня несказанно обрадовался, что Шлоссер не возвращается на ферму. Остается подержать его в Москве достаточно долго, чтобы Эдди привыкла к одиночеству. Потом видно будет. Веня тоже увидел свои плюсы в создавшейся ситуации. О такой редкой возможности избавить Эдди от Шлоссера он и мечтать не мог.

Адвокат пошел спать, а Веня, расплатившись за гамбургеры и пиво, отправился любоваться ночной рекой, по склонам которой тянулись виноградники, казавшиеся при лунном свете бесконечными, растянутыми рыбацкими сетями. Нервозность потихоньку затухала, и Веня уже улыбался сам себе, подумывая о том, что не так уж плохо жить на свете, когда есть голова на плечах. Теперь оставалось молиться только о том, чтобы при пересечении границы не задержали Курганова…

Инесса приехала в салон спозаранку и принялась пытать Лялю обо всех событиях, происшедших за время ее отсутствия. Но Ляля была немногословна. Инесса и не подозревала, что «серую мышь», которая, как она считала, должна была молиться на нее за предоставленную работу, с потрохами продалась Геннадию Владимировичу Столетову. Он умело использовал возникшую в душе женщины зависть ко всем этим начальственным женам и дочкам, перед которыми Ляля, научный работник с ученой степенью, должна была разыгрывать роль приветливой прислуги. Вот из-за этого-то комплекса и согласилась сообщать Столетову обо всех разговорах, ведущихся в салоне.

Первое, о чем от нее узнала Инесса, так это о романе Ирочки Пригородовой с Али. Нужно сказать, что телохранитель рассчитал верно. Она ужасно возмутилась и даже выпила немного коньяку, чтобы успокоиться, заявив:

– Вот пусть теперь Ирочку и охраняет!

– Вполне вероятно, – подтвердила Ляля. – У Ирочки появилась очень богатая покровительница. Что-то вроде дальней родственницы. Очень хочет попасть в наш салон. Я ее видела. Роскошная дама, годочков так это пятидесяти пяти.

– Еще чего не хватало! Ирочка будет тут свою кашу варить! – разозлилась Инесса.

– Ну, а о Тамаре и беспокоиться нечего. Ей теперь на своего посла наплевать. Нашла какого-то студента, так представляешь, он чуть ли не целую собственную армию содержит. Подарил «СААБ». Даже сама Алла Константиновна ее в последнее время очень к себе приблизила… Ну, то, что Майка Зарубина очередное наследство получила, ты наверняка знаешь. Вот что значит, с молодости иметь пожилых любовников. И чего она все на здоровье жалуется? Может, от стариков зараза какая-нибудь переходит…

Инесса почувствовала себя на периферии событий. Пока моталась по Европе, тут народ времени даром не терял.

– А что с бизнесом?

– Крутят что-то. Алла Константиновна стала привечать жену генерала Супруна…

– Этого коммуняки?!

– Так ведь говорят, правительство не сегодня-завтра отправят в отставку, а у той весь парламент схвачен.

Инесса выпила вторую рюмку и закурила. Она знала Стеллу Яковлевну давно, еще когда Супрун был заместителем министра обороны. Стерва редкостная. Продаст раз десять, а то и больше. Плохо, ежели Алла Константиновна задумает потянуть одеяло на себя. Без лидерства Инессы им не обойтись.

– А как поживает Василиса Георгиевна? – спросила она о брошенной жене Столетова.

– Живет в ненависти к журналистке. На нее все махнули рукой. Кто она теперь такая? Бывшая жена. Скоро денег и на взносы в наш клуб не наскребет.

Ляля с особым наслаждением говорила о бывшей жене Столетова, потому что хотела подчеркнуть, что все собирающиеся здесь жены гроша ломаного сами по себе не стоят, и от осознания их ничтожности чувствовала себя превосходно. Но Инесса не обратила внимания на ее интонацию и, отправляясь на массаж, попросила – свари-ка мне кофе.

Лежа под властными руками массажиста, она прикидывала расклад. Самой навязываться к Алле Константиновне не хотелось, хотя именно та была ключевой фигурой в афере с островами. Лучше взять на себя Василису Георгиевну. Тут связей не меньше. А насолить бывшему супругу и просить особо-то не придется.

Когда она, расслабленная после массажа, пила кофе, к ней подошла Ирочка. Выглядела девка заметно похорошевшей. Костюмчик из «Эскады», стоимостью не менее восьмиста долларов да туфельки простенькие, но итальянский дизайн виден сразу. Хотя морда осталась все такой же плебейской. Только с телохранителями и спать.

– У меня к тебе просьба, – сказала она после привычных приветствий и поцелуйчиков.

– А у меня к тебе, – резко начала Инесса. – Или я уволю Али, или ты с ним трахаться прекратишь!

Ирочка выкатила глаза.

– О чем ты? Он мне один раз помог с ремонтом машины и все! Ну, и бабы! Надо же придумать такую сплетню. Поверь, Инесса, как я могу, ты же сама с ним спишь…

«Далеко пойдет девочка», – подумала про себя Инесса и, не отреагировав на последнюю фразу, хозяйским тоном позволила говорить.

– Меня недавно познакомили с очень достойной женщиной. Зовут ее Марфа. Муж какой-то ветеран войны. Слушай, такая богатая и добрая тетка, слов нет. Очень хочет попасть к нам… так вот я…

На лице Инессы появилась гримаса недовольства, капризные губки выразили все, что она думает о подобных дамах.

– Ирочка, ну о чем ты просишь? Разве дело в деньгах? Мало ли всяких путан да директрис магазинов хотели бы к нам попасть. Здесь клуб! Мы беседуем на такие темы, о которых посторонним знать не позволено. Не забудь, мы же – элита, самые приближенные к власти люди и уж, начистоту, так во многом эту власть определяем. Разве можно при чужих людях обсуждать секреты?

– Какие секреты? – надулась Ирочка. – Меня Марфа в первый же день спросила: «Как там с островами, продавать еще не надумали?»

Такого удара Инесса не подозревала. Она вся сжалась, превратившись в разъяренную кошку.

– Какие острова?!

– Ну, те, что японцы у нас требуют. Марфа готова войти в это дело с большим капиталом.

Было от чего потерять не только самообладание, но и тщеславие. Инесса забыла про кофе. Схватила Ирочку за руку и принялась допытываться:

– Кто Марфе рассказал про острова?

– Не знаю. О них все говорят. Скоро Суховей подпишет распоряжение правительства. Я уже разговаривала с отцом. Он против, но Алла Константиновна попросила на него нажать. И поверь, у меня это здорово получилось. Еще немного – и папаша будет у меня в руках. А он не последняя фигура в парламенте. Да у меня самой есть выходы и через его голову, – Ирочка самодовольно улыбнулась, забыв при этом сообщить, что папаша стал сговорчивее после того, как Марфа субсидировала его юбилей.

– Как фамилия Марфы? – резко спросила Инесса, решив срочно дать задание Манукалову проверить, кто она такая и откуда у нее деньги.

Ирочка задумалась и призналась:

– Не знаю ее фамилии. Да и зачем?

– А Алла Константиновна в курсе?

– Да. И не возражает против Марфы.

Инесса покачала головой. Даже в сознании не укладывалось, как Можно человека без знания фамилии тащить сюда. Но более всего шокировали глупые разговоры Ирочки об островах. И уже хотела было поставить девицу на место, как в бар вошла, гордо неся свои телеса, жена вице-премьера.

– О, Инночка! Вы, слава Богу, приехали! А мы уж тут все испереживались. Надо же, пережить самое настоящее покушение и где? В Каннах! Нет, определенно, за границу ездить становится опасно. Лучше за нашими бронированными воротами.

– Ах, да, в вас же стреляли! – подхватила Ирочка.

У Инессы не было сил выслушивать их причитания, поэтому сорвала злость на девчонке.

– Оставь-ка нас, милочка! По твоему возрасту нужно скромнее себя вести, а не то живо вылетишь отсюда!

Ирочка встала, смерила ее презрительным взглядом и заявила:

– Ну, вы тут тоже не очень орите. Что-то пока от вас пользы немного. В сенате могут ведь и заинтересоваться, на какие такие деньги жена чекиста разъезжает по заморским курортам. Уж не на его ли зарплату…

Инесса от возмущения хватала воздух ртом и не могла сообразить, как побольнее приструнить распоясавшуюся девчонку. Но та не стала дожидаться и выскочила в холл.

– Зря ты так, – прокомментировала Алла Константиновна.

– Да что же это делается, – охнула Инесса. – С каких пор тут соплячки начали устанавливать порядки?!

– Времена диктуют поведение. Ты ведь тоже масла в огонь подлила. Пока ездила себе тихо, вроде никто и не замечал. А уж как тебя угораздило в историю влипнуть, прямо все руками развели. Ну, и конечно, в Думе целую неделю только об этом и говорили. Насилу Супрун их образумил, а то хотели комиссию создавать по проверке поездок жен ответственных работников.

– Неужели я виновата в этом дурацком покушении?

– А кто? Тебя же собирались украсть не потому, что ты жена Манукалова… Каждый понимает, что за всем за этим стоят большие деньги. Правда, пока побаиваются говорить вслух.

Инесса перегнулась через стойку бара и налила себе коньяк.

– Ой, Алла, какие вокруг интриги! Ирочка мне сейчас про острова начала рассказывать. Представляешь? Какая-то Марфа хочет деньги выгодно вложить…

Алла Константиновна долго усаживалась в кресло, доставая из-под себя необъятный шифоновый подол набивной юбки. Поправила складки и, закинув голову, вытерла батистовым платочком шею. При таком положении головы щеки окончательно заслонили ее и так небольшие глаза.

– А с островами, Инночка, решать нужно срочно. Я несколько раз объясняла Олегу Даниловичу наш план, но он побаивается. Только не пойму, чего. Постановление уже подготовлено. Слух по Москве гуляет вовсю. А у него рука боится подписывать. Сколько сил приложила – ни в какую. «Подпиши, говорю, – отксерим и сразу порвем». Мало ли какие бумажки возникают и исчезают. А… замучилась я с ним. Ты-то что-нибудь организовала?

– А как же! – Инесса осталась сидеть у стойки, завернутая в тонкую махровую простыню. – Встречалась с человеком, который готов найти банк в Люксембурге. Кроме того, у меня отличная кандидатура на президента фонда «Острова России». Уже сейчас запустим документы на регистрацию и дней через десять откроем счета фонда. Люди, заинтересованные в инвестировании, есть.

– Кто?

– Ах, Алла… кто, кто? Кто имеет деньги, – вздохнула Инесса.

– Так почему же нельзя включить в список Марфу? – небрежно поинтересовалась жена вице-премьера.

Инесса попыталась заглянуть ей в глаза, но не сумела. Два нарумяненных яблока надежно скрывали окна ее души.

– Ты сама-то с ней знакома?

– Пока нет. Но собираюсь. И Ирочку глажу по голове. Что ни говори, а сенат в нашей жизни кое-какое слово имеет. Ее папаша тоже может подписать предложения в правительство по сдаче островов в долгосрочную аренду.

– Думаешь, подпишет?

– Благодаря Марфе… Но об этом молчок. Не при Олеге Даниловиче будет сказано, я в твое отсутствие провела работу. Янчуковский на уровне посольства согласился дать устные гарантии западному банку, который возьмется с нами сотрудничать. И даже Супрун… Представляешь, эта оппозиция совсем обнищала. Сталине, тьфу ты, Стелле Яковлевне нечем платить за внуков в колледже, хоть забирай обратно в Москву из Лондона. Вот и потянулась к нашему пирогу. Ее держу на всякий случай. Не дай Бог, бумага всплывет перед разъяренной общественностью, Супрун костьми ляжет, но не позволит в парламенте обсуждать этот вопрос. Я поняла, чем больше разных людей из всех ветвей власти будут заинтересованы, тем меньше опасность погореть с этим документом.

Инесса слушала Аллу Константиновну и не верила своим ушам. Не она ли еще совсем недавно объясняла толстой корове, на которую та здорово смахивала, смысл и выгоду всей идеи. И как быстро Алла Константиновна вошла в курс дела. Ее послушать, так самой Инессе и места не остается в выстроившейся очереди за миллионами. Только одного не учитывала жена вице-премьера, деньги-то в основном будут на счета фонда скидывать люди мафии. И если узнают, что их обдурили, то никакая ФСБ не спасет вице-премьера Суховея. Но об этом-то Инесса и не собиралась говорить с приятельницей, проявившей такие похвальные организаторские способности.

– Алла, не забывай тем не менее об осторожности. Не дай Господь, пойдут слухи, что запущена фальшивка, и всей идее – конец. Никто ни рубля не положит.

Мясистые губы жены вице-премьера расплылись в кровожадной улыбке.

– Дорогая, мы ведь женщины. Неужели не сможем обвести вокруг пальца болванов, кичащихся своим умом и положением. Я только благодаря тебе поняла, какая мы сила. Это они в своих кабинетах ничего не могут, а мы можем все, – она опустила голову и взглянула на Инессу заговорщицким взглядом, – а какие цены в Сант-Тропе на недвижимость?

– Ты хочешь купить виллу или квартиру?

– А ты?

– Все зависит от успеха нашего предприятия. В Европе для того, чтобы жить, как мы живем здесь, нужны очень большие деньги. А без них – тоска смертная и зависть черная.

– Вот потому-то я и не люблю туда ездить. Не по музеям же в нашем возрасте ходить. Я вон до Третьяковки никак добраться не могу. А насчет Марфы стоит подумать.

– Хорошо, выясню, – лаконично ответила Инесса. Она уже горела желанием вернуть власть обратно в свои руки.

Алла Константиновна встала и важно проследовала в кабинет массажа. А от маникюрши, в открытых тапочках и с прокладками между накрашенными пальцами ног, появилась Стелла Яковлевна.

– О, Инессочка! Девочка, как я рада, что вас не пристрелили! Егор Ильич волновался, будто ваш непосредственный любовник. Я ему даже на вид поставила. Послушайте, когда начнем продавать острова?

Инесса встала с табурета и ухватилась за стойку, потому что ее качнуло от неожиданного вопроса.

– Спросите у президента или в вашем любимом парламенте…

– Ой, деточка, не лечите меня, потому как меня уже не вылечить!

– Парламент, ну, сами понимаете… президент – с ним и так все ясно. А вот на что будем жить, когда все это к мамочке Бени рухнет? На продовольственные карточки, спрашиваю вас?

– Вы на эту тему лучше с Аллой Константиновной, она у нас к правительству ближе, – быстро сообразила Инесса подставить жену вице-премьера. – А я только приехала, дел невпроворот.

Стелла Яковлевна поправила свою седую, крашенную синими чернилами прическу и вслед Инессе заметила:

– В одиночку в казино играют только преступники, – и довольная отправилась к парикмахеру.

Таким образом, поварившись несколько дней среди приятельниц, Инесса окончательно убедилась, что все приготовились вырвать кусок пожирнее и готовы были заставить своих мужей подписать что угодно, лишь бы успеть, пока «не началось», как выражались они, глядя куда-то в потолок.

Среди всего коллектива одна Галина жила другой, возвышенной жизнью. Бредила своим Домеником, мечтала о новой семейной жизни и не совала нос в дела клубных дам. Поэтому именно ей Инесса рассказывала о всех планах, удачах и горестях. Даже по секрету сообщила, что девки совсем озверели. Ирина пыталась ввести в салон какую-то Марфу, а после того, как Манукалов навел справки, выяснилось, что это жена старейшего вора в законе, Унгури. «Вот до чего дело дошло», – сокрушалась Инесса, и Галина с присущим ей оптимизмом успокаивала ее.

Цунами выслушивал информацию, приносимую Галиной из салона, внимательно, но безучастно. И только когда рассказала о Марфе, ударил в ладоши.

– Попалась рыбка!

Он давно следил за затянувшейся игрой с островами. С первого момента, как только Галина была им приставлена к Инессе, информация шла напрямую к нему. Несколько раз даже казалось, что Инесса сама выйдет на Цунами. Но он удачно избегал знакомства. Али, встречаясь с Цунами, никогда не подавал вида, что знает об интересе «авторитета» к делам своей хозяйки. Цунами его не обременял просьбами, потому что было принято, что Али ни с кем в паре не выступает. Да и не такая уж он фигура! Но когда Галина сообщила, что Марфу для Ирины нашел телохранитель Инессы, Цунами понял, что тот блефует. Значит, все-таки работает на Унгури. Но через кого осуществляется выход? Пришла пора во всем этом разобраться обстоятельно. Ведь даже Инесса не подозревала, что столь ею любимая идея с островами была подкинута самим Цунами, который давно замыслил прибрать всю власть в «теневом бизнесе» в свои руки. Для этого нужны были громадные деньги. Но, кроме них, нужен был оригинальный подход к решению этого вопроса. Мало иметь деньги самому, нужно, чтобы их потеряли твои конкуренты. Идея с островами позволяла втянуть капиталы признанных лидеров преступного мира в одну упряжку, а после этого одним махом перерубить поводья. Что после такой операции останется у Унгури, Бати, Груши, Кишлака и нескольких примкнувших к ним? Ноли без палочек. Ну, объявят войну. Но для ведения войны нужны деньги. А деньги заморожены в фонде и лежать будут на счетах западного банка. Острова им никто не отдаст. Начнется огромный скандал. Чтобы хоть как-то обезопасить Инессу, Манукалов начнет отстрел мафиози, вложивших деньги. Правительство отречется от своего вице-премьера, и на нем отыграются ребята Кишлака. Парламент покричит о том, что вновь народ раздевают, и заткнется. А Цунами, спокойно раскидав оставшихся прилипал, создаст собственную империю, которая будет сосуществовать с государством на новых условиях. Он будет наводить порядок внутри страны, а государственные институты оберегать его интересы на международной арене. Кому быть президентом, решаться будет в его кабинете, а не среди потасовок между различными партиями. Он, Цунами, спокойно и жестко возьмет под контроль ситуацию с преступностью. А кому она подчиняется – тот и хозяин.

Коль Унгури через Марфу нащупывает контакты, значит, план начинает воплощаться. За Унгури потянутся и остальные. Цунами рассчитал правильно. Ни одному чиновнику в России не поверят с такой охотой, как жене Унгури. Нескольких слов, случайно оброненных в кругу приятельниц, может оказаться достаточным для начала крупномасштабной войны.

Цунами не случайно взялся укрощать Кишлака. С остальными партнерами было намного проще. А этот способен выстрелить в спину в самой дружеской обстановке. Но ему очень помог Курганов, привезя от Шлоссера предложение по поводу банка. Зная характер Кишлака, можно было быть уверенным: горячие деньги для него намного соблазнительнее работающих. Он не задумываясь сделает свой взнос в фонд «Острова России», а когда узнает, что его надули, первым начнет стрелять.

С Батей – другое дело. Этого не объегоришь. Мужик-кремень. В самом соку и при реальной власти. Ему мало документов и всяких подписей, пока не пощупает руками – не поверит. Цунами должен перевернуться, но устроить ему аудиенцию в кабинете вице-премьера. Тогда Батя простится с основной суммой своего капитала.

За этим стратегическими размышлениями его и застал Афанасий Груша. Покачивая от жары своей усохшей головой, он сполз в кресло и попросил Галину принести воды со льдом.

– А что будет летом? – с трагическими нотками в голосе вопрошал он.

– В каком смысле? – оторвавшись от своих мыслей, не понял Цунами.

– Жара на улице! А у тебя хорошо. Что значит – не иметь стен. Просто сад какой-то.

– Можешь в бассейне окунуться, – предложил Цунами.

– Это уж как разговор пойдет, – с намеком ответил Груша.

Было ясно, что он прибежал вынюхивать, высматривать, выспрашивать. Афанасий умудрялся быть во всех местах почти одновременно. Возможно, одним из первых в совке понял, что информация существует для того, чтобы ее постоянно передавать из уст в уста и лупить с этого деньги. Поэтому в те времена шел даже на контакты с ментами. За это его многие ненавидели, но Груша умел владение информацией оборачивать и против друзей, и против врагов. Умудрялся узнавать о готовящемся покушении за несколько часов до его совершения. Так же спокойно выходил сухим из воды, успевая вернуть долг тому, кто неожиданно терял терпение. А врагов уничтожал благодаря знанию их завтрашних противников. Поэтому, уж коль Груша по такой жаре примчался к Цунами, значит, что-то узнал первым.

– Толя, они подписывают постановление по островам, – прошипел он лишенными влаги губами.

– Кто они?

– Правительство!

– Когда?

– Как только премьер отвалит на расслабуху. Сейчас бумаги у вице. У Суховея. Специально придерживает… понимаешь, Толя? Это же миллиарды! Дух захватывает! Взял на девяносто девять годков – и выжимай из него доходы. Мечта! Толя, нужно объединяться, – хрипел Груша, пока не появилась Галина с высоким, запотевшим от льда стаканом минералки.

Пил он долго, маленькими глоточками, боясь простудить горло, потому что вообще относился к своему организму с трогательной заботой. Очень боялся всяческих болезней. Если кто-нибудь поблизости чихал, то Груша задерживал дыхание и отворачивался в сторону. Никогда не пил с кем-нибудь из одного стакана и на всякий случай не целовал женщин. У Афанасия Груши была заветная мечта – дожить до восьмидесяти трех лет в полном здравии и при ясной памяти. В таком возрасте умер его отец, всю жизнь проработавший на теплостанции монтером. Жил он скромно, чтобы не сказать бедно. Ничего в жизни, кроме поллитровки по банным дням, не видел и вид имел необыкновенно скучный. Когда отца соседи похоронили, Груша, сидя под следствием, дал себе зарок никогда в жизни ни одного дня не жить в бедности и прожить столько же, сколько и папаша, только богатым и веселым. Неизвестно, сыграл ли какую-нибудь роль в уголовном деле, только дело закрыли за недоказанностью, и Груша оказался на свободе. С тех пор и был всегда веселый, богатый и блюдущий здоровье.

– Откуда тебе известно? – механически задал вопрос Цунами, понимая, что тот и под пытками не расскажет. Если, конечно, не больно пытать.

Груша прислонил холодное стекло ко лбу и пропустил вопрос мимо ушей. Зато заладил свое:

– Никого лишнего. Ты, я, Унгури, Батя, Кишлак, ну, разве что Рваный. Он крепко «встал на бабки», и из Питера – Вейко. Человек надежный, всегда нашу сторону держит. Да ты сам знаешь. Потом еще…

– Хватит, – остановил его Цунами. – Ты никак колхоз решил организовать?

– Так ведь сумма-то какая, Толя, дух захватывает!

– Ничего. Возьмем в банках кредиты на подставных лиц. Справимся. Увидишь Вейко, передай, что интересуюсь контактом с ним. А откуда возник Рваный?

Груша снова сделал вид, что не расслышал, и попросил еще воды.

На крик Цунами появилась Галина с целым графином, который поставила на мраморный низкий стол и скрылась за пальмами. Груша пил, пил и одним глазом наблюдал за Цунами. Он знал, что с Рваным недавно произошел конфликт, и хоть тот и был вором в законе, отношение к нему резко изменилось. Он ушел в политику и стал постоянно маячить на телеэкране. Когда же ему намекнули, что нехорошее это дело – светиться как какому-нибудь певцу-петуху, Рваный послал всех и еще по «ящику» выступил как ярый борец с преступностью. Рот ему не решились заткнуть, но перестали приглашать на сходки, а последний раз, когда выяснилось, что он участвовал в короновании не по заслугам, а за бабки, и вовсе едва до стрельбы не дошло. Цунами, чтивший неписаный закон, перестал поддерживать с ним отношения.

– Я тебя про Рваного спрашиваю.

– Ну, Толя, что значит, откуда возник? Включи телевизор – и сам увидишь.

– Что, прямо из «ящика» о своем участии сообщил? Груша мялся. Не потому, что боялся признаться, а потому, что знал – Цунами все равно не поверит.

– Заезжал я в «Розентол», а он там на какой-то презентации верховодил…

Цунами ничего не ответил. Понял, откуда до Груши долетели сведения. Их сообщил Рваный. Что ж, стало быть, даже такие киты – и те пасти разинули.

– Коли случайно с ним встретишься, так и передай, что лично я не возражаю. А что скажут остальные – не мое дело.

Груша расплылся в улыбке. Дело, ради которого он притащился через весь город, улажено, можно и в бассейн залезть.

– Воду в бассейне хлорируешь?

– Нет. Я ионизирую, – серьезно ответил Цунами.

– Ну, тогда, пожалуй, нырну.

Груша встал и пошел в другую сторону. Поблуждал между пальм в бронзовых кадках, прошел через несколько арок и вернулся к дивану, на котором сидел Цунами.

– Черт, опять ты! – дернулся он в сторону.

Цунами встал, проводил его к бассейну и ушел одеваться. Предстояло сделать самое трудное – заставить поверить Батю. Хотя то, что клюнул Рваный, значительно облегчало дело.

Когда Александр Сергеевич Манукалов прослушал у себя в кабинете записи разговоров своей жены с приятельницами из дамского салона, он впал в депрессию. Сидел за столом и тупо глядел в потолок, оказавшийся в каких-то желтоватых разводах. За годы их совместной жизни Инесса не давала повода беспокоиться о ее личных делах. Все замыкалось на магазинах, тряпках, машинах и в последнее время – на игре в рулетку. Манукалов предполагал, что она, как и все вокруг, пытается заниматься мелким бизнесом, но не придавал этому значения. Инесса гораздо реже стала жаловаться на отсутствие денег, чем значительно облегчала ему жизнь. И вот надо же, засек собственную жену не на какой-нибудь спекуляции, а на участии в авантюре, затрагивающей интересы государства. Одного этого достаточно, чтобы Александр Сергеевич положил погоны и остался без работы. Там явно пахло уголовщиной, а это уже суд, срок, конфискация имущества. При всей злости на Инессу он все же не желал бы видеть ее за решеткой.

Еще раз включил кассету и, прослушивая ее, мучительно думал, как поступать дальше. Можно, конечно, сыграть роль Павлика Морозова или Любови Яровой и передать пленки по инстанции. Но ведь, кроме Инессы, там в заговоре участвуют Алла Константиновна и другие зубастые бабы. Поднимется такая буча, что вместо благодарности от начальства Манукалов в лучшем случае получит понижение в должности. Но и утаивать такой компромат невозможно…

Первым делом хотел позвонить вице-премьеру Суховею и дать прослушать кассету. Это была бы хорошая месть за тот прием, который он ему оказал. Но Манукалов остудил свой пыл. Суховей от испуга может натворить глупостей, потом во всем обвинить самого Александра Сергеевича… Пожалуй, единственный человек, способный протянуть руку помощи, – это не кто-нибудь, а Столетов, который наверняка через информаторов уже получил кое-какие сведения.

Манукалов тяжело вздохнул и поднял телефонную трубку.

– Ну, наконец-то! – услышав его голос, обрадовался Геннадий Владимирович. – Я уж хотел за тобой посылать. Что? Горячо – аж жжет?!

– Горячо…

– Часикам к семи заезжай, и махнем на дачу… чайку попьем.

Как ни странно, но после разговора со Столетовым по телефону Александр Сергеевич почувствовал некоторое облегчение. И даже, насвистывая старую эстрадную мелодию, почувствовал прилив оптимизма. Раз уж Инесса Геннадиевна влезла по уши в дерьмо, придется вытаскивать ее за волосы, не обращая внимания на крики. Во-первых, нужно вокруг создать полный вакуум. Порушить все связи и незаметно изолировать от дружков и приятельниц. Манукалов не сомневался, что мозгом всей авантюры является Виктор Иратов. По нему-то первому будет нанесен удар. Это сразу смешает все карты дам, задумавших торговать островами. Исполнителем должен быть не комитетный человек, иначе Манукалову самому несдобровать. Как-никак, а Отто Виктор – секретный суперагент. Но не зря же Александр Сергеевич вырезал фотографию Курганова и дал задание его разыскать и не выпускать из поля зрения. Он-то и совершит акт возмездия за те лишние пять лет, которые по милости Иратова отсидел.

Манукалов связался с оперативным отделом. Там для него была подготовлена любопытная информация. Интерпол распространил фоторобот человека, подозреваемого в убийстве турецкого профсоюзного лидера в китайском ресторане в центре Бонна. И к фотороботу поступило шифрованное донесение агента из Германии лично для Манукалова.

– Какого же черта вы мусолите его у себя?

– Расшифровываем…

– Несите немедленно!

Через двадцать минут на стол Александра Сергеевича легла тонкая синяя папка с грифом «Секретно». Он раскрыл ее и удивился. Фоторобот был сделан настолько схематично, что мог подойти к внешности любого человека. Зато в сообщении агента довольно пространно описывалось преступление, которое совершил Курганов. Агент, получив приказ следить за Кургановым, целый день «вел» его до самого ресторана и присутствовал при убийстве…

Манукалов от удовольствия снова принялся насвистывать привязавшуюся мелодию. Несколько раз перечитал сообщение, потом информацию Интерпола. И хотя фоторобот мало чем походил на Курганова, а донесение агента нельзя было использовать в качестве доказательства, Александр Сергеевич понял, что Курганов вторично попал в его руки.

Но если в восьмидесятом году «дело студентов» обеспечило Манукалову быстрое продвижение по службе, то теперь Александр Курганов будет служить лично ему. А Интерпол пусть ищет безликого убийцу.

Александр Сергеевич убрал папку в стол и, вызвав сотрудника, приказал установить местонахождение в Москве Александра Васильевича Курганова.

Всего через несколько минут ему сообщили, что от отца разыскиваемого получены сведения, что Курганов занимает номер в гостинице «Пекин». Администрация отеля подтвердила наличие такого жильца.

Манукалову не терпелось встретиться с ним, но время приближалось к семи, и нужно было ехать за Столетовым.

Всю дорогу до Севидова они молчали. Хотя по нетерпеливым жестам Геннадия Владимировича было ясно, что он сгорает от любопытства. Манукалову тоже не терпелось свалить груз со своих плеч.

На деревянном крыльце дома их встретила полненькая, ладно сбитая женщина с длинными распущенными желтовато-коричневыми волосами, в джинсах и спортивных тапочках. На майке красовалась эмблема телепрограммы «Взгляд». Александр Сергеевич не ожидал застать на даче посторонних и с любопытством принялся разглядывать ту самую, как он понял, журналистку-разлучницу, разрушившую семейное счастье Василисы Георгиевны. На вид ей было не больше тридцати. На лице никакой краски. В уголках голубых доверчивых глаз – мелкие морщинки, и по всему носу и даже щекам – веснушки. Она приятно улыбнулась полными губами и протянула руку.

– Мила.

– Александр Сергеевич. Все говорят, что вы красавица.

– И как? Совпадает?

– Вполне.

Столетов с гордостью обнял молодую жену и довольно отметил:

– Вот видишь, а ты все думаешь, что о тебе говорят гадости. Ну, иди, накрывай на стол, а мы немного побеседуем в кабинете.

Хотя Ляля и информировала Геннадия Владимировича о затеваемой утечке информации по поводу продажи островов, но за достоверность ручаться не могла. При ней дамы старались о делах не разговаривать. А тут целая пленка с разговорами.

Быстро вставив кассету, Столетов превратился весь в слух. Манукалов же, вытащив из его пачки сигарету, вышел на балкон. Ему уже в печенку въелись эти голоса.

Прокрутив дважды запись, Столетов, несмотря на свою грузность, вскочил и принялся мелкими шагами мотаться по кабинету.

– Ну, бабцы, ну, бабцы… – приговаривал он. – А Суховей-то хорош, на такую липу отважиться. Молодцы, ребята. Я всегда говорил, что эти «мэнээсы» еще себя покажут! Хватануть одним махом шесть миллиардов…

– Кто ж ему даст? – вставил Манукалов.

– Ты прав. Никто и никогда. Какие меры собираешься предпринимать?

– Пока не знаю…

– Правильно! В данном вопросе торопиться не следует. Есть тут одна закорючка, дающая простор для размышлений. Пойми меня правильно… – Геннадий Владимирович изобразил на своем обрюзгшем лице мину принципиально честного радетеля за государственные интересы. – Коли речь шла бы о богатстве страны, нам с тобой и встречаться бы не полагалось, однако, как я понимаю, планируемая махинация на достояние народа не покушается. Изымать собираются деньги мафии… Верно?

– Во всяком случае, попытаются… – согласился Манукалов, не ухватывая, куда клонит старый интриган.

Столетов причмокнул и, оглянувшись на дверь, быстро подошел к книжному шкафу, открыл его и вынул два тома Большой Советской Энциклопедии. Манукалов решил, что бывший полковник собирается выяснять историю вопроса об островах, но ошибся. За томами энциклопедии у Геннадия Владимировича находился мини-бар. Он вытащил вороватым жестом бутылку коньяка и шепотом пояснил:

– Мила взяла с меня слово, что я пить не буду. Вот и приходится прибегать к чекистским приемам.

Оттуда же извлек две рюмки и быстро их наполнил.

– Ну, давай махнем!

Манукалов лишь пригубил, но Столетов заставил допить, чтобы спрятать все назад.

И, поставив на место книги, продолжил:

– А почему бы нам не вмешаться? Но не на этой стадии, а на финальной?

– Так ведь деньги утекут за рубеж? – не понял Манукалов.

– И пусть себе текут, только на счета контролируемого нами банка… Какова идея?

Александр Сергеевич был явно не готов к такому повороту разговора.

– То есть вы предлагаете эти деньги, попросту говоря, присвоить?

– Совершенно верно! А главное – никакого риска. Спрашивать-то будут с Суховея и его жены.

– И моей, – добавил Манукалов.

– Ну, вашу как-нибудь прикроем, – отмахнулся Геннадий Владимирович. – Зато какие деньги! Шесть миллиардов! Представляете?

Манукалов не мог себе представить такого количества денег, но хорошо понимал, какой это риск.

– Когда «крестные отцы» мафии поймут, что их надули, то уничтожат всех, кто был причастен к этому делу.

– А вы на что? А вся ФСБ? А МВД? Нанесете упреждающий удар. Неужели кто-нибудь будет вас ругать за начало активной борьбы с преступностью? Они достаточно награбили. Пора изымать. Бояться нам некого. В наших руках государственная машина, которая может таким катком проехать по доморощенным мафиози, что само понятие «мафия» вновь надолго исчезнет из нашего лексикона. Меня другое волнует – как заполучить эти самые миллиарды. Судя по бабским разговорам, все деньги будут аккумулированы на счетах инвестиционного фонда «Острова России» и храниться в каком-то западном банке. Вот с членами правления нам и следует установить контакты.

Манукалов не сомневался, что ключевой фигурой в банковском деле является Виктор, но не стал сообщать об этом Столетову, тем более что на судьбе Виктора лично он поставил крест.

Чем больше думал Геннадий Владимирович об услышанном, тем крепче им овладевала уверенность в необходимости посостязаться с бабами и мафией.

– Ты Суховея не трожь, пусть подписывает фальшивки. Этим вырост себе глубокую яму. Но свалиться в нее пока не должен. Усиль контроль за женой. Выясни, кто будет председателем фонда и как они собираются работать с банком. Вряд ли найдется банк, способный потянуть всю сумму. Наверняка их будет несколько. И главное, не вмешивайся в развитие событий.

Манукалов слушал Столетова, а думал о своем. Какие же гарантии должен представить вице-премьер, чтобы прожженные бандиты рискнули своими капиталами? По-человечески ему было жалко Суховея, подставлявшего себя под неминуемый ответный удар. Беспокоило его и другое. Галина ездила с Инессой, а значит, наверняка в курсе всего, что задумывается в салоне. Являясь секретарем Цунами, она снабжает его сведениями. В таком случае «крестный отец» знает, что готовится большое надувательство, и тем не менее никак не реагирует. Выжидает, что ли? Видя, сколько противоречий вокруг липового постановления по островам, Александр Сергеевич хотел бы держаться от этой затеи подальше. Но Столетов заметил его нерешительность, снова вытащил из книжного шкафа книги, достал коньяк и налил в рюмки.

– Брось, Манукалов, рефлексировать. Я тебе так скажу. Не сегодня-завтра Сам все равно сдаст правительство. Не всех, но многих. К Суховею он относится неплохо. А я постараюсь поднять волну по поводу его отставки. Олег Данилович задергается, засуетится и, понимая, что все равно его дни сочтены, подмахнет постановление. Они хотят сделать ксерокопию, а подлинник уничтожить, а мы этого не допустим. Тогда уж козыри окажутся в наших руках.

– Но как раздобыть это постановление?

– В свое время я и не такие документы доставал. Справишься. Жена поможет. Только ты ей о нашем уговоре ни слова. Я подберу еще парочку солидных людей из окружения президента. Они подтвердят законность постановления. Не за спасибо, разумеется…

В дверь постучала Мила и пригласила к столу. Манукалов, несколько обескураженный предложением Столетова, напоследок спросил:

– А вдруг разразится скандал, что с нами будет?

– Не понял. По поводу чего скандал?

– По поводу липового постановления.

– А какое мы отношение имеем к правительству? Первыми и будем кричать – «Держи вора». Но лучше направь свою энергию на то, чтобы никакого скандала не возникло.

Во время обеда Мила старалась быть обворожительной и заботливой хозяйкой, но Манукалов не замечал ее стараний, прикидывая – стоит идти в упряжке со Столетовым или подать прошение об отставке и от греха подальше уйти в коммерческую структуру, как это сделали многие его коллеги. Для того чтобы окончательно прояснить для себя этот вопрос, нужно прозондировать отношение к сделке с островами самих «крестных отцов».

Уже возвращаясь домой, Александр Сергеевич все-таки нашел самый верный ход во всей этой затее. Решил запустить параллельно слуху о подписании постановления о передаче островов Курильской гряды в аренду частному бизнесу на девяносто девять лет убедительную информацию о намеренно созданной фальшивке на правительственном уровне. Тогда-то и станет ясно, кто какие цели преследует. Перебирая в уме известных ему мафиози, он остановился на одной кандидатуре, пользующейся уважением в уголовном мире. Этот человек имел контакты с «комитетом» еще в старые времена. Несколько раз ему удавалось избежать тюрьмы только благодаря тем ценным сведениям, которые он передавал курировавшему его управлению. Звали мафиози – Афанасий Груша.

В Москве Шлоссер решил несколько дней пожить у Вени. Перед вылетом из Кельна он позвонил Эдди и убедился, что она хоть и взволнована, но больше переживает за него, чем за себя. Поэтому не стал укорять ее за необдуманный поступок, а коротко проинформировал, что ему все известно от Вениамина и лучше, чтобы они некоторое время пожили раздельно, поэтому он летит срочно в Москву. Эдди с облегчением пожелала ему счастливого пути.

После этого звонка Веня и адвокат сознательно избегали любого упоминания о ней и общались между собой без неприязни, помня о делах, связывающих их. Конечно, Шлоссер не сомневался, что загубленная «ауди» – дело рук Вениамина. Но решил не сотрясать обвинениями воздух, а дождаться, когда тот встанет на ноги и компенсирует ему убытки. Адвокат уже давно подумывал о «мерседесе», более подходящем по его нынешнему положению, чем «ауди».

Веня не успел переступить порог квартиры, как бросился звонить Инессе. Она обрадовалась, услышав его голос.

– Завтра же встретимся в «Континентале». Там у меня маленький офис, записывай…

В этом офисе располагалась редакция женского журнала, издаваемого совместно с американцами. Инесса доставала для них деньги с российской стороны, поэтому считала офис своим.

На следующий день Веня появился ровно в двенадцать в сопровождении Вилли Шлоссера. Они долго спорили, стоит ли идти вместе. На все аргументы адвокат резонно отвечал: «Я должен быть в деле с самого начала. Кто приходит позже, тому достаются объедки». Пришлось уступить.

– Давненько здесь не гулял, – вдохновленный нахлынувшими воспоминаниями, вздохнул Шлоссер. – Помню в «Сакуре» какие официантки были, сидишь, бывало, пьешь вонючее «саке» и поглядываешь, с кем бы из них продолжить знакомство с Японией. Эх, и времена же были! А пивная «Бирштубс» – не хуже, чем в Германии, с настоящим «Айсбайном». Помню, в «Русском ресторане» пели цыгане, а потом все отправлялись в бизнес-клуб поглядеть на почти голеньких девушек из Эстонии. Первое такое шоу в Москве… Я тогда имел в кармане пятьсот марочек и считал себя миллионером. За «катю» любая путанка бежала вприпрыжку.

Веня в отличие от Шлоссера ничего припомнить не мог, поскольку сел как раз в год открытия «Хаммеровского центра». Поэтому шел, постоянно оглядываясь и удивляясь безалаберности, царящей вокруг.

Инесса сидела в кресле, листала журнал и пила воду. В белом, полупрозрачном, с множеством рюшечек платьице она выглядела свежо и беззаботно. Ярко-красные капризные губки расплылись в еще большей улыбке, когда вслед за Вениамином в тесную комнатку зашел Шлоссер.

– Вилли! Вот так сюрприз. Как раз о вас думала, собиралась посылать факс с приглашением.

Адвокат элегантно приложился к ее ручке и, позабыв о Вениамине, плюхнувшись в кресло, принялся вспоминать о незабываемых вечерах, проведенных в этом комплексе.

Веня встал возле окна и глядел вниз на гостиницу «Украина», окна которой отражали солнце и казались крохотными огненными кратерами.

Инесса, дав выговориться гостю, предложила перейти к делам. Достала несколько папок и, подозвав Вениамина, объяснила:

– Это уставные документы. Наш юрист согласовал каждый пункт, но я бы хотела, чтобы Вилли своим опытным глазом посмотрел с точки зрения европейских требований.

– С удовольствием, – ответил тот и придвинул к себе папки.

– А мы с Веней пока попьем кофе и поговорим о самом фонде, – она протянула ему руку, и они вышли из душного номера.

Устроившись на внутренней веранде, в маленьком открытом кафе, Инесса озабоченно сообщила:

– У меня большие неприятности. Манукалов узнал о моих встречах с Виктором.

– У нас привычка ворошить прошлое? Глупое занятие. Я вот начисто забыл о зоне. А чтобы по ночам не снилась, коньячком заливаю. Помогает, сплю без сновидений.

Инесса закурила, подождала, пока официантка поставит кофе и, придвинувшись к Вениамину, тихо сказала:

– Ты не понял. Виктор Иратов жив.

Массивные очки в роговой оправе с затемненными стеклами дернулись так, что Вене пришлось пальцами прижать их к носу. Он смотрел на Инессу в полной растерянности. Дрожащими руками достал металлическую коробку с сигарами, долго отрезал кончик и, закурив, снова уставился на Инессу.

– Да, да, я не хотела говорить сразу, боялась, что не так поймете. При Курганове вообще язык не поворачивался. Дай слово, что не сообщишь ему об этом. Он ведь все воспринимает неадекватно…

– Брось молоть чепуху! Витька жив? Фантастика! Я же своими глазами видел, как его застрелил охранник. Тебя обманывают, это какой-нибудь его двойник!

– Веня успокойся. Виктор жив.

– И что, как и мы, тянет новый срок?

– Нет. Он давно обосновался за границей. В Люксембурге. Занимается межбанковскими операциями. В последнее время активно сотрудничает с Россией.

Веня выпускал клубы дыма и никак не мог переварить услышанное. В голове такое не укладывалось. Все пять лет он горевал о погибшем друге. Когда становилось совсем невмоготу, вспоминал, что Витька гниет в земле, а оказывается, Витька давно разгуливал на свободе, да не где-нибудь, а в Люксембурге! Было от чего потерять дар речи.

– Что ж недострелили?

– Он был тяжело ранен, долго находился при смерти, – принялась врать Инесса, чтобы хоть немного примирить Веню с мыслью об оставшемся в живых Викторе.

Но Вениамин и не собирался обижаться на то, что его друг выжил.

– Дальше, дальше рассказывай. Какая штука, жизнь! – через затемненные стекла было заметно, с каким напряжением блестят его глаза.

Инесса не спешила. Выбирала каждое слово. Боялась посеять в душе Вениамина сомнения в благородстве Виктора. Это было тем более трудно делать после признания Манукалова о сотрудничестве Виктора с КГБ.

– Оперировали много раз… и спасли. Хотели отправлять назад в зону и судить, как и вас. Но тут на Западе поймали какого-то ливийского террориста, и его нужно было срочно поменять на кого-нибудь из наших. Решили, что Иратов все равно после таких ранений долго не протянет, и отправили его во Франкфурт-на-Майне… Там немцы положили в лучшую клинику. Выходили. Дали возможность продолжать учебу…

Веня снял очки, потер покрасневшие глаза и попросил:

– Закажи-ка мне коньяку. Голова отказывается соображать. Витька на Западе! Что ж ты не сказала раньше? Мы бы с ним повстречались. Он хоть знает что-нибудь про нас? Или совсем забыл?

– Он друзей не забывает. Даже пытался организовать кампанию в поддержку вашего досрочного освобождения. Но сам знаешь, в стране никому ни до кого дела нет. А что болтают на Западе – уже совершенно никого не пугает.

– Да… жизнь, – Веня отхлебнул коньяку и задумался. Потом как-то виновато улыбнулся и высказал пришедшее на ум предположение:

– Ты вышла замуж за Манукалова из благодарности, что он помог Виктору?

– Помог Виктору не он. Просто нужно было выпустить какого-нибудь диссидента.

– Так ведь среди них было полно знаменитых, почему же выбрали его?

– Знаменитые, оказавшись на Западе, сразу начинали какую-нибудь шумную кампанию, а Виктор, как и мы все, попал по глупости. К советской власти не имел особых претензий. Разве что посадили, а потом чуть не пристрелили…

– Да… жизнь, – снова повторил Веня и показал официантке, чтобы принесла еще коньяку.

Инесса решила перевести разговор на другую тему. Поскольку Веня, свыкнувшись с известием о Викторе, мог начать задавать и более каверзные вопросы.

– Я, может, и не рассказала бы тебе, ведь лучше услышать все непосредственно от Виктора. Но наши дела требуют ясности. Виктор собирается участвовать в проекте. Возглавит банковскую структуру. Это будет совместный банк, на счета которого мы начнем переводить деньги фонда.

– Получается, что мы в одной упряжке? Обалдеть! Ничего подобного представить себе не мог! Когда я его увижу?

– Не торопись, – Инесса не собиралась организовывать их встречу. – Ты должен дать мне слово, что никому не станешь рассказывать о Викторе. Ведь сам же недавно сказал, что удачно забыл прошлое. Вот и он для тебя должен быть человеком новым. А потом уже вдвоем, за бутылкой выясните все вопросы. Договорились?

– О чем речь, я же понимаю. Тут большой бизнес. Я не Курганов. Моя задача быстро вписаться в эту экономику.

– Курганову ни слова, ни намека, – напомнила Инесса.

– Да уж в последнее время он с пистолетом не расстается. Но завидовать тому, что Виктор, в отличие от нас, умудрился на двенадцать лет раньше откинуться, глупо. Каждому на роду свое написано. Про мои проблемы помнишь? Нужно срочно погасить банковскую задолженность. И, между нами говоря, я Шлоссеру должен подарить новый «мерседес».

– Так «ауди» в Баден-Бадене – твоих рук дело? – рассмеялась Инесса, давно желавшая избавиться от напряжения происшедшего разговора.

– Черт попутал…

– С машиной разберемся. Их в Москве полно, а с банком – давай мне все документы, твой кредит перекинем в другой банк, в тот, что дышит на ладан. Все, пошли… И прошу, Шлоссер нам нужен. Будь с ним поласковее.

– Да, он живет у меня…

Они вернулись в офис, где адвокат, скинув пиджак, вовсю трудился над документами.

– Эй, Феди! Какими головами все это придумывалось? Собираетесь переводить деньги в частный банк, да еще иметь корреспондентские счета в иностранном банке, а в постановление правительства не закладываете важнейший пункт!

– Какой? – насторожилась Инесса.

Шлоссер посмотрел на нее своими маленькими, проницательными глазами, потер от удовольствия щеку, мягко переходящую в шею, и, подмигнув Вене, объяснил:

– Указывать не имею права, но по дружбе подскажу. Записывайте: «Поручить Госбанку России утвердить в качестве единственного коммерческого банка, осуществляющего по поручению правительства операции с денежными средствами, аккумулирующимися в фонде „Острова России“, российско-немецкий банк „Сотрудничество“… Эх, вы, Феди… Без Шлоссера ваше постановление разбилось бы о пожелания Госбанка.

– Но Госбанк не подчиняется правительству, – возразила Инесса.

– Правильно. Когда не хочет – не подчиняется, а когда хочет – такой пункт в постановлении развязывает ему руки. Понятно, что я имею в виду?

– А в банке есть свои люди? – вмешался Веня.

– Люди везде люди и хотят кушать, – уклончиво ответила Инесса и, сев рядом со Шлоссером, принялась уточнять мелкие детали.

Веня снова вернулся мыслями к Виктору. Работать вместе со старым другом значило не бояться, что тебя кинут. Плюс Шлоссер. Он мужик порядочный, особенно когда чувствует выгоду. Хорошо бы, чтобы сидел подольше в Москве. Веня не сомневался в неизменности своих чувств к Эдди и намеревался ей втихаря от адвоката позванивать. Только выжидал, когда нарушивший ее внутренний покой инцидент забудется.

Вилли Шлоссер, вполне довольный собой и оказанным ему приемом, осмотрел комнату и заметил:

– Для такого дела нужен подходящий офис…

– Уже заканчиваем ремонт, скоро въедем. Нужно утвердить документы. Веня перво-наперво попросил снабдить вас «мерседесом».

– Хорошо бы. Только чтобы не числился в угоне. А то ведь в Германии с этим строго.

– Не волнуйтесь, наши машины с чистыми документами, – заверила Инесса.

Беседа была прервана внезапным появлением Галины, которая, в коротком платьице и огромных темных очках, казалась совсем юной и соблазнительной. Бросив соломенную шляпу с широкими полями на диван, она выпалила:

– Инесса, Алла Константиновна просит срочно встретиться с ней!

– Когда? – скривила губки Инесса.

– Сейчас. Я специально заехала за тобой.

– А ты-то здесь при чем?

– Ну, так получилось. Собирайся, нам некогда!

Она немного отдышалась и только потом заметила Шлоссера.

– О, какие люди! Словно и не расставались! Вилли, как приятно вас видеть в Москве.

Адвокат понял, что сегодня же Цунами будет знать о его прибытии, стало быть, длительной конспирации не получилось. Раз Галина так близка с Инессой, значит, Цунами держит в руках весь этот бизнес с островами. Опять предстоит двойная игра, ну да Шлоссеру не привыкать к подобным ситуациям! И, поцеловав Галину в щечку, предложил Вене спуститься в ресторан пообедать.

Александр Курганов благодаря прихоти Кишлака поселился в одноместном номере гостиницы «Пекин». Он считался гостем отеля и не платил за проживание. Номер был не из лучших. Узкий, длинный пенал, требующий ремонта. Окно выходило на Садовое кольцо. Виден был вход в Театр сатиры. Мебель стояла старая, тяжелая. Единственной достопримечательностью была бронзовая люстра с матовыми плафонами. Должно быть, висела со дня открытия гостиницы и напоминала вазу с кокосовыми орехами.

Александр, предоставленный сам себе, подолгу валялся на кровати, бил комаров и варил чифир. Ночами его мучила бессонница. А в короткие промежутки сна наваливались миражи тюремного существования. Снилось, что он снова в зоне. Пытается объяснить кому-то ошибку, ведь свое-то отмотал, но его никто не слушает. В холодном поту Александр просыпался, вставал, подходил к раскрытому окну и долго, с тоской смотрел на ночную Москву.

Единственное, о чем он почти не думал, так это о застреленном им турке. Эпизодичность всего происшедшего не оставила в душе никакой зарубки. Иногда специально вспоминал детали убийства, стремясь вызвать в душе какие-то симптомы страдания. Но ничего не получалось. Был турок – и нет турка. Полнейшее безразличие делало убийство не каким-то преступным актом, а скорее неприятной случайностью. «Ну, убил, ну и что?» – спрашивал себя Александр и понимал – ничего. Вокруг образовалась какая-то пустота. Единственными светлыми мгновениями были воспоминания о Терезе Островски. Но и они уходили на задворки сознания, вытесняемые тревожными мыслями о планируемом ограблении банка. Странно, живут себе в маленьком далеком французском городке Мете люди и не представляют, что совсем скоро некоторые из них станут заложниками, а возможно, и мертвецами. Кишлак особенно проявлять милосердие не станет. У него постоянно руки чешутся кого-нибудь взять на мушку. Такие люди с остервенением творят зло до того момента, пока сами не становятся жертвой. Нельзя сказать, что и сам Александр убивался по поводу судьбы будущих заложников. Просто желал, чтобы все побыстрее закончилось и он смог бы эффектно принести и бросить под ноги Терезе сумку с миллионом долларов. Это будет его звездный час. В течение нескольких минут будет наслаждаться собственным поступком. Единственной женщине, достойной миллионов, сделает царский подарок. И пусть даже после этого она позволит ему всего лишь поцеловать руку, разве в этом дело? Его вызов будет соответствовать ее требованиям. А после этого можно и уйти. Хотя, конечно, он все равно когда-нибудь женится на ней. Пусть ненадолго…

В дверь постучали, и Александру пришлось вернуться на грешную землю. Он с неохотой встал, так как был уверен, что пришел какой-нибудь посыльный от Кишлака. Но на пороге возник неизвестный мужчина средних лет, спортивный и подтянутый. Курганов вглядывался в его банальное лицо и понемногу вспоминал эти правильные черты, бесстрастные глаза, упрямые губы…

– Моя фамилия – Манукалов, – помог ему пришедший. Александр, ничего не ответив, вернулся на кровать, улегся и, не глядя на следователя, спросил:

– Чего надо?

– Поговорить, – Манукалов закрыл дверь на ключ, сел в единственное кресло и положил черный кейс на колени.

– Мне уже советский суд все рассказал, – вяло ответил Курганов, не представляя себе цели визита этого подонка. «Очевидно, – подумал, – какая-нибудь прихоть Инки. Еще чего доброго извиняться начнет. Объяснять, что тогда иначе поступить не мог». Но даже через столько лет Александр чувствовал в себе закипающую злобу.

– У меня создается впечатление, что судьба сама толкает нас навстречу друг другу. Должно быть, где-то на небесах мы приговорены постоянно встречаться.

– Я свой приговор отмотал, и больше со всякой падлой разговаривать не собираюсь, – отрезал Александр.

– Полегче, полегче, Курганов, – спокойно предложил Александр Сергеевич. – Инесса говорила, что ты излишне издерганный, но нужно научиться держать себя в руках, без этого не проживешь.

– Положим, мне твои советы – до сраки. А то, что Инку, сука, вынудил выйти за тебя замуж, так твое счастье, козел, что Витька в могиле лежит. А не то он бы так размазал по стенке, как дерьмо в сарае!

Манукалов держался прекрасно. И бровью не повел, услышав оскорбления. С достоинством, воспитанным за долгие годы работы, он ответил:

– Я давно замечал, люди, выходящие на свободу со злостью в душе, долго на ней не задерживаются…

– Что ты хочешь сказать, гад! Пугать пришел?! – Александр резко спустил ноги на пол и полез рукой под подушку.

– Знаю, что ты вооружен, но глупо пугать меня пистолетом. Даже самый оголтелый преступник не будет стрелять в гостинице посреди дня в генерала ФСБ. Это равносильно самоубийству. Тем более, я к тебе пришел безоружным, – Манукалов, чтобы подчеркнуть свои слова, скинул легкий серый пиджак и бросил его на круглый стол с белой скатертью.

– А за дверью небось взвод ментов дежурит? – усмехнулся Курганов. Его раздражала заносчиво задранная голова Манукалова и слишком независимое поведение. – Не о чем нам говорить. Я – не Инка, меня служить на себя не заставишь. Времена другие…

– Ты прав. Времена другие, но законы прежние. И по ним, вы, Александр Васильевич Курганов – преступник!

– А… ясно! – презрительно протянул Александр. – Инка нажаловалась. Перепугал насмерть, чуть не убил, да? А что ж она хотела? Уничтожила мой бизнес – и никаких забот?

Такое признание удивило Манукалова. Он не подал вида, но постарался развить тему.

– А почему именно ты решил в нее стрелять?

– Веня для такого слишком интеллигентен, обделаться может. А потом, какая разница? Тебе-то что? Хочешь снова засадить? Так не выйдет. Твоя любимая жена, а моя бывшая подруга никаких заявлений не подает.

Манукалов готов был пожать Курганову руку после такого признания. Он-то дурак выстраивал целую схему заговора, подозревал в его организации Столетова, боялся санкций против себя, а оказалось все значительно проще. Стреляли в Инессу ее же бывшие дружки. Учитывая новый поворот дела, Александр Сергеевич принялся уговаривать Курганова простить Инессу:

– Она всего-навсего слабая женщина, привыкшая под моим крылом к безнаказанности. Вы должны помириться и вообще забыть старое.

Александр не выдержал такого издевательства. Вскочил и закричал:

– Если сейчас же отсюда не уйдешь, я больше не отвечаю за себя!

– Ты прав, – не шелохнувшись, согласился Манукалов. – С сегодняшнего дня за тебя отвечаю я.

– Что? – не понял тот.

– А то, что ты снова попал ко мне в руки. И никуда от меня не деться!

Нарочито резкий тон, которым эти слова были сказаны, несколько охладил Курганова. Подергивая в ярости своим квадратным подбородком в стороны, принялся допытываться.

– Чего тебе надо? Твоя жена жива. У меня к ней претензий нет. Коль уж ссучилась, то пусть такой и подыхает. Меня она никогда особо не привлекала. А мстить за Виктора – не буду. Он мне такого поручения дать не успел. А иначе, конечно, я бы ей голову оторвал. С тебя-то какой спрос? Ты – гнида. При той власти выслуживался и при этой продолжаешь. Я из-за тебя отсидел четырнадцать лет! За что? За какой такой вред государству? А что ты выиграл от моей отсидки? Лампасы тебе к яйцам пришили? Моя совесть чиста, а ты так и подохнешь гнидой. И если там, на небе, что-то имеется, то не завидую твоей встрече с Витькой. Уж он тебя на сковородке пожарит. А со мной больше встречаться не советую. Не по зубам я тебе, понял?

– Понял… И хочу, чтобы и ты меня понял. Готов признать, что тогда в восьмидесятом с вами поступили жестко. Но глупость всегда наказывается несоразмерно ее последствиям. А сегодня хочу протянуть тебе руку помощи и спасти, как когда-то спас Инессу.

– Меня спасти! От кого? – расхохотался Курганов. Вместо ответа Александр Сергеевич открыл кейс и достал оттуда сделанный Интерполом фоторобот. Протянул Курганову:

– Узнаешь?

Тот нехотя взглянул и пожал плечами.

– Гляди внимательнее.

– Ну?

– Что ну? Не узнаешь?

– А кого я должен узнать? – мрачно спросил Курганов, подозревая недоброе.

– Себя.

– Не похож…

– И тем не менее. Этот фоторобот сделан Интерполом. Так приблизительно выглядит преступник, застреливший в Бонне турецкого профсоюзного лидера, – Манукалов смотрел на Александра в упор и заметил, как у того дрогнули веки. Удар был рассчитан точно. После этого можно было и помолчать.

Александр вдруг почувствовал безумную усталость. Его охватило полное безразличие. Он тупо твердил себе: «Уйти в несознанку, уйти в несознанку, уйти в несознанку». Потом лег на постель и, стараясь придать голосу легкость и безразличие, спросил:

– Я-то здесь при чем?

– Ты же в это самое время был в Германии, – решил с ним поиграть в кошки-мышки Манукалов, отведя на всякий случай руку за спину, к засунутому за ремень пистолету.

– Твоя жена тоже была. Нет, ко мне это фото никакого отношения не имеет. Раз присылают вам такую глупость, значит, никаких улик не имеют…

Он говорил, а сам понимал, что находится на краю пропасти. Манукалов не пришел бы к нему без доказательств. А может, просто берет на понт? Э-э, Александр уже не тот юноша, который порол херню в кабинете следователя Манукалова. Теперь его раскусить будет трудно.

– Я по расстрельным статьям не проходил. Пистолет в руках никогда не держал, а потому, господин чекист, вы не по адресу.

Манукалов поднялся, не спеша надел пиджак, спрятал лист с фотороботом в кейс и, как бы прощаясь, сказал:

– Ладно. Уговаривать не в моих правилах. Пусть арестовывают те, кому это положено по долгу службы. Только учти, существуют свидетельские показания, против них не попрешь. Тебя опознают мгновенно. Слишком грубо сработано. По-дилетантски. Те, кто тебя послал, думали, коль вернешься в Россию, то канешь, как иголка в стогу сена. Хорошие у них представления о нашей стране!

Курганов тоже встал. Растерянным взглядом блуждал по номеру и наконец без всякой аффектации спросил:

– Так ты меня арестовывать пришел? Или по-дружески посоветовать явиться с повинной? У вас ведь такие методы в моде?

Манукалов снова сел, раскрыл кейс, достал показания агента и принялся читать:

– …Курганов дождался, когда ресторан-корабль повернет назад (это произошло возле курорта «Кенингс Винтер») и, встав из-за стола, подошел к мирно ужинавшим туркам. Достал пистолет и дважды выстрелил в профсоюзного босса. Потом схватил застывшего рядом официанта и его спиной выбил стекло в большом окне. Встав на стул, выпрыгнул наружу. Неподалеку от ресторана его ждал белый катер с красной полосой…

– Достаточно?

Александр, не чувствуя под собой ног, опустился на постель и обхватил голову руками.

– Достаточно… это конец. Опять ты выиграл, гражданин Манукалов.

– Я с тобой никогда ни в какие игры не играл. Но переживать за тебя – переживаю…

– Угу, пожалел волк кобылу – оставил хвост да гриву, – мрачно пошутил Курганов. И как-то особенно остро ощутил, что сбылось то роковое предчувствие, которое его не покидало с того момента, как за ним закрылись лагерные ворота – что он еще туда вернется.

– Меня в Германию отправят или здесь будут судить? – спросил без всякого интереса.

– Хватит придуриваться! – прикрикнул Манукалов. Как опытный следователь, он почувствовал, что сломал противника, теперь необходимо было действовать жестко, не давая ему прийти в себя. – Нечего впадать в панику! Тебя пока никто не обвиняет. Но ты совершил вторую глупость в жизни. За одну ведь уже поплатился. Тогда из вас всех я мог спасти Инессу, теперь могу тебя, при условии, если будешь подчиняться мне и только мне.

– Что я должен?

– Это другой разговор. Пока необходимо успокоиться. Курганов не поднимал глаз на Манукалова. В голове тихо и подленько стучала мысль: «Вот так и вербуют. Прикидываются спасителями, протягивают руку помощи и хватают на всю жизнь за горло».

– Я должен подписывать заявление о вербовке? – спросил он и тут же, подскочив к Манукалову, закричал:

– Не буду я с вами сотрудничать! Лучше носом землю рыть! Баланду хлебать!

– Неужто не нахлебался? – с улыбкой спросил Манукалов. – Брось, я же пришел не как генерал Манукалов, а как муж твоей подруги – Александр Сергеевич, можно просто Саша, мы же тезки. И не собираюсь я тебя вербовать. Обойдемся. Ты мне нужен лично. Для конкретных дел. И подписывать тебе ничего не придется. И баланду жрать не будешь.

– Чего ты от меня хочешь?

– Благодарности…

– И все?

– Да.

– А в чем она должна выражаться? – недоуменно спросил Курганов.

– В некоторых услугах, которые будешь оказывать. Запомни, мне лично. А не ФСБ, государству, МВД…

– А не боишься, что нас здесь подслушают?

– Уж мне-то известно, что и где прослушивается. Говори спокойно. Пока мы в безопасности. Но о ней следует заботиться постоянно. Поэтому ты мне и нужен. В Интерпол сообщим, что никого на территории России из подозреваемых в настоящее время не существует. Но, на крайний случай, уж прости, компромат на тебя я оставлю в надежном месте. Поэтому если кто-нибудь из твоих новых дружков и хозяев посоветует меня убрать, сам же от этого и пострадаешь.

Курганов налил себе чифир в кружку, выпил и, словно проснувшись, помотал головой.

– Короче, я теперь – твой, с потрохами. Ну и какие же услуги?

– Разные. Меня очень беспокоит один человек. Рано или поздно придется с ним кончать. Вот это-то дело и поручу тебе.

Но обставлено оно будет не так по-дилетантски, как в ресторане «Речной дракон».

– Кто он? Или она?

– Придет время – узнаешь.

– Значит, решил меня использовать в роли наемного убийцы? – с холодным ожесточением, напрямую задал вопрос Курганов.

– Извини, дорогой мой, но эту роль ты выбрал для себя сам. И, возможно, в ней и заключается смысл твоей жизни.

– Ну, о смысле я как-нибудь сам подумаю на досуге, – почувствовав, что сгустившиеся тучи миновали, Курганов с новой силой ощутил приступ ненависти к Манукалову. Как затравленный зверь, он мог лишь огрызаться.

Александр Сергеевич прекрасно понимал, что творится в душе его нового партнера. И относился к этому философски. Нельзя никого заставить тебя любить, но бояться – можно практически каждого.

– Когда надо стрелять?

На этот вопрос Манукалов лишь улыбнулся.

– Ну, ну, так уж сразу. Может, я пошутил, проверяя твои нервы. А может, и нет. От тебя требуется немногое пока – послушание. Я в любое время суток должен знать, где ты находишься. Для этого оставлю контактный телефон. Пистолет с собой не таскай. Со временем сделаем разрешение. О нашей встрече никому ни слова. И прежде всего своим друзьям – Вениамину Аксельроду и Инессе. Живи спокойно. Но не путайся с Кишлаком. Плохая компания. Поверь, его скоро пристрелят, и ты нежданно-негаданно найдешь себе новые приключения на задницу.

– Об этом нам говорить не следует, – оборвал его Курганов. – По твоей указке жить не собираюсь. Выполнять поручения буду, но только до той поры, пока ты не увязнешь по уши в дерьмо, как и я. А там уж распрощаемся навсегда. И запомни, ни на какую информацию от меня не рассчитывай. Только исполнение!

– Что ж, по-моему, мы удачно поговорили и поняли друг друга.

Манукалову ужасно хотелось рассказать этому дураку о Викторе и поглядеть на его физиономию, а потом поручить поехать в Люксембург и застрелить его. Но после встречи со Столетовым, на которой они договорились не предпринимать шагов, способных спугнуть создателей фонда, с этой местью придется повременить. Поэтому и встреча носила «профилактический характер», как любили выражаться старые участковые.

Курганов смотрел на него, измученный ненавистью. Сил отказаться от предложения он не нашел и теперь презирал себя не меньше, чем Александра Сергеевича. Хоть бы тот побыстрее ушел. Никакого спасения в жизни у него уже не было. Давно подавляемое желание напиться вырастало, как единственная отдушина.

– Не пей много. Рука начнет дрожать, и прицел собьется, – словно прочтя его мысли, предупредил Манукалов и, взяв кейс, вышел из номера.

На веранде ресторана «Прага» царило оживление. Метрдотель «Зимнего сада» лично руководил сервировкой стола. Выставлялись хрустальные фужеры, гарднеровские тарелки, корниловские расписные вазочки с живыми розами. Белоснежные скатерти были туго накрахмалены и выглажены так, что ветерок своим легким дуновением не мог колыхнуть свисающие почти до пола концы. Накрывалось всего на шесть персон, но для удобства гостей был задействован стол намного больше обычного. Так готовились к приходу в ресторан Марфы Унгури, лично опекающей это достославное заведение.

Уже на подходе к «Зимнему саду» вдоль всего широкого коридора стояли официанты, каждый из которых желал непременно поздороваться с любимой клиенткой. Каждый мечтал ей прислуживать, потому что деньги, оставляемые ею, даже нельзя было назвать мелким словом – «чаевые».

Она шла статной, спокойной походкой английской принцессы. Белая, с синей лентой шелковая шляпка прикрывала глаза, но все равно казалось, что Марфа рада всех видеть. Стройная, с загорелыми, несколько худощавыми ногами, в элегантных синих туфельках на небольшом каблучке, она казалась воплощением великосветского лоска и изысканного вкуса лучших европейских модельеров. Особая страсть к бриллиантам не переходила у Марфы черты дозволенного. На каждом пальце сверкало чистотой камня какое-нибудь затейливой работы колечко. На всегда открытой, по-девичьи грациозной шее сверкало изящное колье с тонко ограненным камнем в шесть карат. И все это казалось совершенно естественным.

– Привет, ребята, – махнула она рукой и, не останавливаясь возле почтенно склонившегося холеного метрдотеля, взяв его под руку, проследовала с ним к накрытому столу.

– Сегодня специально для вас – уха из стерляди! – с профессиональной гордостью произнес он. – И ваши любимые рябчики, чуть-чуть обжаренные в оливковом масле. И, конечно, грузинские закуски.

– Ну, это не обязательно…

– Понял…

– А, впрочем, оставьте. У меня сегодня дамское общество. Многие любят.

– Шампанское какое?

– Да уж лучше говорите, какое у вас есть?

– Для вас – только шесть бутылок «Анри Мэсон».

– Я тронута вашим вниманием. Боже, как здесь хорошо дышится. Кажется, будет дождь, а?

– Как скажете, – не понял метрдотель.

– Я люблю дождь летом. Капли будут барабанить по тенту, прохожие внизу прятаться под зонтики, а мы наслаждаться приятным обществом.

– Если нет никаких пожеланий, пойду встречать ваших гостей.

– Идите, милый. Вы сегодня хорошо выглядите.

Марфа села в кресло у балюстрады и закурила сигарету «Давыдофф». Она возлагала на сегодняшний обед некоторые надежды, потому что вообще была сторонницей малых успехов. Ее муж, старейшина среди воров в законе, привил ей такое понимание жизни. Большой успех слагается из мелких. Поэтому Марфа почти всегда была в хорошем настроении. Правда, хоть и редко, но выполняла поручения мужа, а на этот раз согласилась с охотой. Впервые предстояло войти в дамский бизнес, оперирующий астрономическими суммами. Раньше основное время уделялось общению с актрисами, эстрадными певицами, художниками. Но все они настолько откровенно заискивали перед ней, что постепенно возникло раздражение. Теперь же эти вечно чего-нибудь просящие представители богемы надоели. А круг государственных жен казался ей более предпочтительным. При советской власти Унгури почти насильно заставлял ее проводить время с клушами партийных бонз, а нынешние жены по запросам и умению жить понемногу стали приближаться к западным стандартам. Для них сегодня и заказан был этот обед.

Первой появилась ее новая приятельница Ирина Пригородова, одетая из магазина «Франком», распространяющая вокруг себя тонкий аромат «Кензо». Она бросилась к Марфе и едва не измазала ее губной помадой.

– Ох, как я волнуюсь. Они все такие стервы!

– Ничего, милая, женщины редко бывают идеальными, зато мужчины – никогда.

– Кроме нас, на террасе никого не будет?

– Естественно, милая. Мне поначалу предложили накрыть в «Ротонде», но там душновато. Посидим на воздухе. Тем более что собирается чудный летний дождик. Будет почти, как на даче.

В этот момент метрдотель сопроводил на веранду Аллу Константиновну. Внушительная фигура этой дамы не оставляла сомнения, что ее муж – влиятельная особа. Повелительность в рассчитанных жестах, неторопливость, барственность уже не позволяли угадать в ней члена парткома института, с большим трудом пытавшуюся защитить кандидатскую диссертацию.

Направляясь к поднявшейся из кресла Марфе, она вытянула руку для пожатия, и на запястье блеснул толстый золотой браслет.

– Очень, очень похоже на то, что мне о вас рассказывала Ириша.

– Рада нашему знакомству, – улыбнулась из-под шляпки Марфа.

– Сейчас приедет Инесса, главный заводила наших дел. Я за ней специально послала. Она после покушения очень боится новых людей.

– Да, да, слышала, – поддакнула Марфа. – Какой ужас! Алла Константиновна, по-хозяйски окинув взглядом стол, заметила:

– Обед – очень хорошая придумка. А то вечно устраивают приемы после семи. Да, разве ж можно на ночь наедаться. А в обед – другое дело.

Не заставили себя долго ждать и ставшие в последнее время почти неразлучными Тамара и Майя Зарубина.

– А вот и наш бомонд! – приветствовала их Алла Константиновна.

Майя и раньше встречалась с Марфой, но предпочла не афишировать это. Зато та сама спросила:

– Ваш муж, кажется, кинорежиссер?

– Да.

– Тогда мы встречались в Доме кино. Помню, помню…

– Я тоже, – не вдаваясь в воспоминания, подтвердила Майя. И, обняв Тамару, подтолкнула ее к Марфе. – Знакомьтесь. Наш муж, очаровательный молодой посол в Европе. А Томочка бедняжка томится здесь.

– Наверное, боится, чтобы в Европе не возникли из-за его супруги трения между государствами?

– Истинная правда, – вздохнула Тамара так, чтобы всем стало ясно, как муж ею не дорожит. После знакомства с Кишлаком или, как ласково она его нарекла – «Кешей», Тамара стала несколько тяготиться светским обществом и расспросами о муже-после. Ее увлекла вседозволенная жизнь Кишлака, не выносящего всякие там манерничания и терпевшего лишь одну Майю, с которой Тамара не пожелала расставаться.

– Что ж, поскольку нет галантных кавалеров, придется нам самих себя пригласить за стол, – предложила Марфа.

С веселой непринужденностью дамы уселись за стол. Появилось сразу трое официантов, готовых ухаживать за ними. На стол водрузили два ведерка с шампанским.

– Открывайте, – махнула рукой Марфа. – Это французское, очень легкое «Анри Мэсон».

Возражений не последовало. Алла Константиновна сразу же нацелилась на копченого поросенка. В ее толстых руках вилка и нож работали с покоряющей быстротой.

– Как я давно не ела эту заливную ветчину с сыром! – ностальгически вздохнула Майя. – Раньше мы здесь часто бывали.

– А ваш муж где-то за границей снимает? – проявила светское любопытство Марфа.

– Уже не снимает. Умер, как говорили раньше, на трудовом посту… не успев оформить наследство.

– Извините, не знала, – Марфа переключилась на Аллу Константиновну.

– А где же Инесса?

– Раз мы в сборе, значит, придет, – резонно ответила та.

И действительно, не успели они разобраться с закусками, как на веранде появилась Инесса. Ее белое платье явно не было предназначено для званого обеда. От этого настроение мгновенно испортилось. Галина подвезла ее к «Праге», ни словом не обмолвившись, по какому поводу банкет. Еще не знакомясь с дамой во французской шляпке, Инесса поняла, что это и есть хваленая Марфа, которая представлялась ей толстой купчихой с полотен Кустодиева.

Наскоро пожав друг другу руки и демонстративно не придавая внимания знакомству, все включились в общую беседу. Вернее, говорила в основном Алла Константиновна. Она уже научилась на всевозможных приемах есть и разговаривать одновременно. Делала это с известной долей непринужденности, а потому такая манера никого не раздражала. Разговор вертелся вокруг трудностей, с которыми сталкивается правительство, и как один Олег Данилович тянет на себе воз под названием «Россия». Когда икра и всевозможные рыбные деликатесы исчезли, а пепельницы наполнились окурками, дамам надоело сидеть. Первой вылезла из-за стола Алла Константиновна. Обняв Марфу за плечи, она доверительно предложила:

– Пойдем-ка, голубушка, посекретничаем.

И обе отошли к балюстраде. По натянутому тенту ударили первые капли дождя. Инесса зло посмотрела на Ирину. Та принялась шепотом объяснять, что такова была воля Аллы Константиновны.

– Она, как ни ряди, среди нас – главная… – в своей обычной манере подлила масла в огонь Майя. При этом постоянно то снимала необъятную кофту, то снова надевала ее.

– Прекрати-ка трясти на стол пыль! – рявкнула Инесса и, оглянувшись на официанта, капризно заказала:

– Принеси бутылку армянского. Только не из Карабаха.

– Не рано ли для коньяка? – забеспокоилась Тамара.

– В дождь самый раз, – отмахнулась от ее предостережения Инесса и принципиально впилась взглядом в разговаривающих возле широких перил дам.

– Может, поделитесь с нами секретами? – крикнула она. Алла Константиновна не отреагировала, продолжая как ни в чем не бывало что-то объяснять Марфе, лица которой невозможно было разглядеть под наклоненной шляпкой.

Официант принес коньяк. Налил Инессе. Она быстро выпила и показала пальцем, чтобы наполнил рюмку вновь.

– Все продолжаешь трахаться с Али? – спросила Инесса Ирину.

Та беспомощно посмотрела на Майю, ища у нее поддержку, которая не преминула показать свой язычок.

– А что, на его охранных функциях это плохо сказывается?! – насмешливо ужаснулась она.

Тамара одобряюще засмеялась. Инесса промолчала. Выпила и закурила. Немного помолчав, властно заявила:

– Вот что, девочки, хоть Алла Константиновна и жена вице-премьера, здесь у нас никакой иерархии быть не может. Как хотите, но ваша Марфа в наш клуб не попадет! – и сказала это намеренно громко, чтобы та услышала.

Через секунду было ясно, что она добилась своего. Дамы быстро вернулись за стол.

– Мы обо всем договорились, – кивнула Алла Константиновна Инессе, – я потом расскажу. Остальным это просто неинтересно. Давайте выпьем шампанского за очаровательную Марфу!

Инесса молча выпила коньяк, который ей услужливо подливал официант.

– А может, мне, тоже перейти на армянский? – с некоторым вызовом спросила Марфа, обращаясь к Инессе.

– Валяй, – грубо ответила та.

Она, как и прочие дамы, не знала, что Марфе нужно только начать пить и потом остановить ее практически невозможно.

Подняв полную рюмку и окинув присутствующих взглядом из-под шляпки, Марфа с достоинством произнесла:

– Я пью за вашу дружбу и надеюсь со мной вам будет так же хорошо, как раньше без меня!

– Марфа очаровательна! – тоном, не терпящим возражений высказалась Алла Константиновна.

Инесса выпила молча. Разговор постепенно скатился на мужчин, и здесь уж каждая отвела душу. Изрядно осоловевшая Алла Константиновна, не дожидаясь десерта, решила, что ей пора. Ирочка вызвалась ее проводить. Несколько позже засобиралась и Тамара, у которой была назначена встреча с Кишлаком, обещавшим показать дачу, присмотренную им на Николиной горе. Майя, рассчитывая на не менее пышный ужин в Доме кино, лениво согласилась съездить с ней.

За столом остались только Марфа, Инесса и непочатая бутылка коньяка.

Марфа раскраснелась от выпитого и, сняв шляпку, встряхнула головой. Ее ухоженные, платинового цвета волосы сами улеглись в аккуратное каре. Выпуклый, без единой морщинки лоб, с серо-стальными, тонко нарисованными бровями. Длиннющие, наверняка наклеенные ресницы, мешочки под бесцветными глазами, почти безгубый, с дежурной улыбкой рот – все вместе производило странное впечатление. Красота Марфы была какая-то отталкивающая, холодная, надменно-эстетская и совершенно не совпадала с простой манерой держаться в обществе. «Очевидно, у нее было огромное количество поклонников, – подумала Инесса. – Мужчин часто привлекает такая неординарная внешность». К тому же Марфа явно была не дура и не кичилась своими драгоценностями.

В свою очередь, Марфа тоже изучала Инессу, но не находила в ней особых достоинств, кроме капризного и волевого характера. Но, по ее мнению, воля у женщины иногда с успехом восполняет отсутствие ума.

– Что ты против меня имеешь? – спросила Марфа, поднимаю полную рюмку.

– Ничего. Я тебя не знаю…

– Могла бы навести справки. Для твоего мужа – это плевое дело.

– Предпочитаю обходиться без его помощи.

– Хочешь, чтобы я рассказала сама?

– Вряд ли меня заинтересует твоя личность.

– А вдруг? Уверена, мы еще подружимся. Я сразу почувствовала в тебе стержень. Среди всех дам ты, естественно, лидер. Это видно невооруженным глазом.

Такой откровенной лести было недостаточно, чтобы поколебать отношение к ней Инессы, но брешь пробить сумела.

– Я не претендую, – уклонилась от обсуждения их иерархии Инесса, но при этом не отказалась впервые с ней чокнуться.

Марфа протянула ей пачку «Давыдофф», Инесса вытащила сигарету и закурила.

– Буду откровенна, – развязанно-пьяным тоном начала Марфа. – Мне в жизни уже ничего не надо. Все есть. Даже видимость молодости умудряюсь сохранять. Но скучно… Что толку от того, что могу завтра же сесть в самолет и махнуть на Багамы да выписать из Голливуда какого-нибудь средней знаменитости артиста для сопровождения? Уже не девочка. Наигралась, настрадалась, натерпелась. А с вами вроде какая-то жизнь возможна. Ощущается шевеление мозгов. Не выясняй про меня ничего, сама расскажу. Я многолетняя жена самого уважаемого человека в мире, который вы почему-то называете «преступным», можно подумать, ваш мир менее преступен! Фамилия моя Унгури. Тебе об этом известно?

– Впервые слышу, – призналась Инесса, старательно скрывая растущую заинтересованность.

– Ладно, проехали. Мы с тобой по логике вещей должны быть по разные стороны баррикад. А кто от этого выиграет? Те, кто хочет сместить твоего мужа и обойти моего. Так зачем же допускать до такой глупости?

Инесса взялась за бутылку, из-за ее спины возник официант, готовый поухаживать.

– Отвали, мы сами. И никого не должно быть рядом, когда дамы говорят об интимном, – с пьяной строгостью, не глядя на него, отчитала Марфа. Официантов как будто ветром сдуло.

Выпив, Инесса почувствовала уважение к Марфе. Похоже, хватка у нее была настоящая. В борьбе за лидерство между Инессой и Аллой Константиновной победит та, которая привлечет на свою сторону наибольшее число сторонников. Исходя из такого расклада, Марфу уже нельзя было игнорировать. А значит, приблизить к себе.

– Хочешь участвовать в нашем бизнесе? Марфа слегка улыбнулась безгубым ртом.

– Готова войти в него пятистами миллионами мужа.

– В таком случае он нас всех слопает.

– В семьдесят лет трудно кого-нибудь слопать. Я мечтаю приобрести хоть самый маленький остров. Никаким японцам сдавать не буду. Устрою там маленькое женское государство! Это будет рай для женщин со всего мира. У меня такие планы…

– А муж?

– Слушай, твой муж много с этого получит?

– Но он не собирается вкладывать.

– Не ври! Ты его не любишь. А на моем острове можно будет жить без мужей. Унгури захочет сдать его японцам, но хотеть не вредно. Остров будет мой. И я создам на нем свое маленькое королевство. Как задумка?

Инесса с удивлением посмотрела на нее. Много странных желаний возникает у людей, а тем более у женщин, достигших определенного возраста. Но чтобы желать приобрести в собственность королевство, о таком она и не слыхивала. Определенно, Марфа – дама с размахом. С такой можно домечтаться черт знает до чего.

Они выпили за маленькое королевство. Метрдотель, зная привычки любимой посетительницы, подошел и ненавязчиво предложил проводить до машины.

– Пошел ты… – замахнулась на него Марфа и, видя, что тот никуда не собирается, кинула в него шляпкой, которая, совершив небольшой круг, вылетела на Арбат. Один из официантов сломя голову бросился вниз по лестнице подбирать.

– Они тут плохо воспитаны, – объяснила Марфа. – На моем острове таких не будет. – Она уже не стеснялась, и отборный мат слетал с тонких губ намного чаще, чем остальные слова. Но Инесса ее отлично понимала и одобряла. После второй бутылки коньяка ожерелье с бриллиантом в шесть каратов перекочевало на шею Инессы. Та долго противилась, пока не подошел метрдотель и тихо не предупредил:

– Обычные выходки. Завтра всю Москву поднимет на уши из-за ожерелья. Когда будете уходить, передайте его мне, а я уж доставлю ей домой. И не беспокойтесь. С такими цацками не шутят.

После его слов Инесса по настоянию Марфы надела ожерелье, и они выпили за царский подарок. Дальше беседа пошла под откос. Усугубив самочувствие шампанским, Марфа принялась невнятно рассказывать о своей жизни. Инесса слушала ее одним ухом, потому что голова была занята мыслями о том, как бы оттереть Аллу Константиновну на вторые роли, используя загульный характер новой приятельницы.

Финал встречи обеими дамами в дальнейшем вспоминался с трудом. Официанты под руки почти вынесли Марфу, прикрыв ей лицо найденной на Арбате шляпкой. А Инессу, долго не желавшую уходить, насилу уговорил неизвестно откуда взявшийся Али.

После сытного обеда в Русском зале «Континенталя» Вилли Шлоссер не спеша отправился к телефону и позвонил Цунами в его офис на Кузнецком.

– Приходи, – коротко ответил тот.

Адвоката с «крестным отцом» связывали давние деловые отношения. Еще когда Толян участвовал в битвах за раздел сфер влияния во Владивостоке, Вилли, познакомившись с ним в Москве, без вопросов согласился перевезти в Германию крупную сумму денег.

– Храни на своем счету. Проценты твои, но за каждую марку будешь в ответе, – предупредил Цунами и веско добавил: – Меня обмануть можно только раз. Из-за такой суммы не советую. Жизнь дороже.

Шлоссер и не собирался исчезать. Напротив, сам активно искал последующих встреч, точно вычислив, что с падением «железного занавеса» поток капиталов на Запад будет возрастать в геометрической прогрессии. Со временем Цунами, оценив честность и деловые качества адвоката, сделал его своим доверенным лицом в Европе. Это не означало, что «господин десять процентов» не оказывал определенных услуг другим «крестным отцам» и мафиози. Но старался делать это втихаря от Цунами. Ибо считал, что главное в деньгах не их количество, а гарантия тайны вклада.

Цунами сидел в кабинете за пустым письменным столом и крутил в руках ручку с обнажающейся девицей. Больше всего на свете он не любил что-либо писать собственной рукой. Отчасти, чтобы не оставлять улик, отчасти – от полной безграмотности. Зато говорил красиво и почти без сленговых выражений. Увидев Шлоссера, встал из-за стола и обнял за могучие плечи.

– Вилли, тебе не кажется, что твой пивной живот может лопнуть, как банк «Лионский кредит»? – в шутку спросил он. Но обоим стало ясно, о чем должна идти речь.

– Если бы они заботились о своем банке, как я о животе, ничего бы с ними не сделалось, – парировал тот и, усевшись, потребовал холодного пива.

Цунами позвонил в ресторан, и через несколько минут поднос с бутылочным датским пивом и легкой закуской стоял перед адвокатом.

– Я вроде бы и поел, – для приличия сказал тот, поддевая вилкой кусочек малосольной семги.

– Каким ветром, без предупреждения? – поинтересовался Цунами.

– Ребятки твои подвели… – И Шлоссер в деталях рассказал о происшедшем в Бонне.

– И как они тебе? – Цунами оставил рассказ без комментариев.

– Курганов – боец, но без опыта. Приглядись к нему. Он – парень решительный, скорый на приговор и с абсолютной пустотой в груди. А Вениамина нет смысла использовать в подобных делах. Его надо легализовать. С такими мозгами быстро встанет на ноги. И договориться с ним проще, чем с Кургановым. У того какие-то принципы, взгляды. А Веня – мобилен. Далеко пойдет, если умело направлять, – высказал свое мнение адвокат и, вздохнув, добавил: – Боюсь только, сгорит Вениамин на бабах.

– В нем-то я как раз уверен. Вместе мотали срок, а там знаешь, как человек проявляется. А вот Курган для меня пока темная лошадка. Поначалу вообще за дешевого фраера держал. А гляжу – характер проявляет.

– Правда, в отличие от Вениамина сам не знает, чего хочет. Как, впрочем, всякий человек действия. Живет по принципу – «Движение все, цель – ничто». А то, что Вениамин во главе фонда будет, думаю, верное решение.

– Какого фонда? – удивился Цунами.

– Толя… я пожилой, в общем-то, человек. Неужели не догадался бы, кто за всеми этими дамочками стоит?

– Так вот, догадался ты неверно, – жестко возразил Цунами.

– Вполне возможно, – согласился Шлоссер, понимая, что пока его не должны касаться заходы Цунами в этом направлении. Однако счел своим долгом проинформировать: – Инесса предложила мне стать в фонде «Острова России» юрисконсультом. Согласился, куда деваться.

– Правильно сделал. Никаких документов у себя не держи. Даже копий. Я не хочу подозревать тебя. Понял?

– Для чего хранить документы, дублируя кого-то еще.

– Отлично! А теперь займемся «Лионским кредитом». Вся выручка, за исключением твоей доли и того знатока подземного хода, будет контролироваться мной. Я срочно свяжу тебя с Кишлаком, которому поручена разработка плана. Свяжешься с ним, поможешь.

– А Курганов будет участвовать?

– В качестве переводчика. Кишлак ведь требования может излагать только матом. Боюсь, не все поймут.

– Приглядись, приглядись к Курганову, – подняв указательный палец, порекомендовал Шлоссер и, сменив тон, совсем буднично продолжил: – Я из-за твоих гавриков оказался без денег…

Цунами выдвинул ящик стола.

– Тебе какими?

– Да я уж к маркам привык.

Цунами отсчитал десять пачек и пододвинул к адвокату.

– За ребят получишь еще сто при отъезде.

Укладывая в карманы десять тысяч марок, Шлоссер улыбался, вспомнив безалаберное путешествие на Лазурное побережье. В кабинет с озабоченным видом вошел директор ресторана.

– Цунами, там прикатил Груша с целым отрядом телохранителей. Требует немедленной встречи с тобой. Настроен очень агрессивно. Может, тебе выйти другим ходом?

– Еще чего? Проводи моего друга, а я спущусь к Афанасию. Вид у Груши был весьма озабоченный. Сухонькая головка на дородном теле вертелась из стороны в сторону, словно выискивая притаившихся предателей. Его охранники, чувствуя настроение хозяина, нагло шастали по всему ресторану, пугая поваров и официантов короткими автоматами.

– Афанасий, ты плохо переносишь жару! – появившись, крикнул ему Цунами.

Тот дернулся, точно его ужалила пчела, и подбежал с трясущимися руками, которыми тут же схватил Цунами за плечи.

– Толя, братан, нас уделали! Я подозревал, чувствовал и потому тянул… Толя, нас уделали!

– Может, тебе чего-нибудь холодненького? – спокойно предложил Цунами.

– Какого холодненького! Нас надули, как пацанов! Совсем нюх потеряли! – Груша не мог оставаться на месте и принялся суетливо ходить по залу. – Я сегодня утром узнал из совершенно достоверных источников, что… – Он запнулся и закричал на охранников: – А ну, валите к черту отсюда!

Те беспрекословно исчезли. Груша, схватив Цунами за руку, потащил его в одну из кабинок, усадил напротив и, навалившись на стол животом, с жаром продолжил:

– Лажа! Вся эта затея с островами – лажа! Они решили нас надуть!

– Кто? – Цунами сделал вид, будто не понял.

– Комитет и правительство. Никакого постановления по островам не будет. Вернее, то, которое предъявят нам за подписью Суховея, – фальшивка. Нас считают за дураков. Мы им поверим, скинемся и перебросим деньги в фонд, а потом нас всех перестреляют. Пиф-паф, и будь здоров… Ой… – застонал он, – дай мне холодного вина, только белого.

Цунами крикнул попрятавшихся официантов – и перед Грушей поставили ледяную бутылку с широким горлышком калифорнийского вина.

Выпив подряд два стакана, Груша икнул и принялся говорить с тем же жаром.

– Видишь, какое умное у нас правительство! Им мало грабить народ, и в наш карман решили запустить руку. Толя, мне сказали верные люди. Нужно срочно предпринимать ответные меры. Звоню в Кельн и отменяю приказ переводить двести пятьдесят миллионов. Ты должен сделать то же самое…

– Для начала объясни, откуда такая информация? – без всякой нервозности предложил Цунами.

– Какая разница откуда? Мои дела! – Не мог же Афанасий разглашать свои контакты с ФСБ.

Но Цунами решил от него не отставать.

– Груша, мы с тобой давно знакомы. Много дел за спиной. Темнить не надо. Говори, иначе тебе никто не поверит.

– Как же не поверит! Я же свои деньги отзываю!

– А может, решил сыграть на подставных?

– Толя, обижаешь.

– Это ты обижаешь недоверием. Называй источник – и начнем действовать.

Груша дрожащей рукой налил себе полный стакан. Не отрываясь, выпил вино и, покраснев, кивнул.

– Только без вопросов. По поводу «Островов России» мне передали слова Манукалова. Кто он – тебе объяснять не надо.

– Так ведь его жена – во главе всей организации.

– Правильно. Они-то наши денежки и сцапают! Толя, с «комитетом» нельзя играть по-честному. Они все равно сдадут!

– Ты, Груша, что-то путаешь. Правительство не может пойти на откровенную авантюру. – Цунами решил вытянуть из Афанасия как можно больше информации. Пока ему самому было непонятно, кто и как через Грушу запустил такую предательскую «утку».

Груша, не подозревая об истинном положении вещей в фонде, заботился лишь о том, чтобы вместе со всеми выскочить из подозрительной затеи.

– Говорят, Унгури готов перевести двести пятьдесят миллионов! Какие деньги, Толя! Сейчас помчусь к нему. Он – человек осторожный.

Вот этого-то допустить Цунами не мог. Груша стал слишком опасен. С его энергией он мог в течение часа угробить так хорошо продуманный бизнес.

– Ладно. Меня ты убедил. Но представь себе, что тебя решили использовать наши конкуренты? Мы от этого дела отходим, а они берут все в свои руки. И что тогда тебе скажет тот же Унгури? Я бы не решился так подставляться.

Груша на несколько минут задумался. Цунами не мешал. Выпив еще вина, Афанасий покачал своей маленькой головой.

– Отвечаю за свои слова… – Но эти слова прозвучали не так уверенно, как вначале.

Цунами понял, что с Грушей нужно срочно кончать. Улыбнувшись своей холодной, бесстрастной улыбкой, он, приняв озабоченный вид, посоветовал:

– Не хочу обижать тебя недоверием. Поэтому посиди, отдохни, покушай, а я тем временем свяжусь со своими информаторами, и сверим их показания. Согласен?

– Торопиться надо, Толя!

– Надо. Но медленно. Сейчас тебя обслужат. В течение двух часов все прояснится. Если правда твоя, мы все обязаны скинуть тебе процент со спасенного капитала.

Об этом Груша как-то в пылу возмущения не подумал. А ведь и впрямь – ему причитается. То, что информация подтвердится, он не сомневался, а значит, придется корефанам раскошеливаться! Пока накрывали на стол, Афанасий достал калькулятор и стал прикидывать, сколько процентов ему следует заявить.

Цунами же поднялся в свой кабинет. Набрал номер телефона Галины.

– Где болтаешься? – спросил на всякий случай.

– Отвозила Инессу по просьбе Аллы Константиновны в ресторан «Прага».

– Потом расскажешь. Найди срочно Курганова и пусть мчится ко мне на Кузнецкий. Только входит не через ресторан, а в главный вход.

– Где же его искать? – растерялась Галина.

– А это меня не касается, – грубо буркнул Цунами и бросил трубку. Машинально переворачивая ручку с раздевающейся девицей, углубился в обдумывание плана по уничтожению Груши. Никому, кроме Курганова, поручить такое дело нельзя. Проще всего было бы скинуть Кишлаку. Но тот может заподозрить неладное. Он ведь сам переводит капиталы на счет фонда и считает Грушу партнером. К тому же следовало подстраховаться и на случай провала покушения. Кто такой Курганов? Убийца-одиночка. В любой момент его можно вывести из игры. И концы в воду.

Как только Манукалов получил известие, что информатор встречался с Грушей, его охватило беспокойство за Инессу. Срыв так тщательно готовящейся аферы не мог пройти бесследно для ее организаторов. На Суховея вряд ли у мафии поднимется рука, а вот пристрелить для острастки Инессу тот же Цунами вполне может. Впервые Александр Сергеевич рисковал жизнью собственной жены. В какой-то момент он поймал себя на том, что неунимающееся чувство ревности подсказывало не предпринимать никаких шагов и пустить все на самотек.

Такое поведение равносильно подписанию Инессе смертного приговора. К нему Манукалов не был готов. Он все-таки любил жену и не мыслил жизни без нее.

Взглянув на часы, Александр Сергеевич заторопился. Груша уже час разъезжает по Москве с жгущей, как угли, информацией. Скоро муравейник придет в движение, и многим не поздоровится.

Манукалов привычно набрал домашний номер телефона. Там никто не ответил. Позвонил в салон. Ляля сообщила, что Инесса сегодня еще не появлялась. Перезвонил в «Континенталь», в офис редакции. Какая-то девушка долго не могла сказать ничего определенного. Потом наконец выяснилось, что она вроде бы поехала с приятельницей в ресторан.

Александра Сергеевича охватило беспокойство. Он с явной неохотой набрал номер мобильного телефона в машине. Али соврал, что понятия не имеет, где Инесса. На самом же деле она лежала пьяная в ванной, в его квартире, и он терпеливо ждал, когда можно будет приступить к ласкам.

Совершенно удрученный возникшей ситуацией, Манукалов проклинал себя и ту минуту, когда решил спутать карты мафии. Как же он мог не подумать о последствиях? Ему уже виделось, как Груша объясняет своим сообщникам, что их хотят надуть, и те первым делом хватают Инессу. Возможно, уже и пытают. Пот прошиб генерала. Он то хватался за трубку телефона, то понимал бесполезность задуманного звонка. Организуй тут хоть повальный розыск, никто не смог бы гарантировать ему успех. Приходилось действовать иными методами. Времени не оставалось.

Манукалов достал пачку «Мальборо», специально купленную для стрессовых ситуаций, и закурил. Но вдруг понял, насколько ему не безразлична Инесса. Как же он глупо поступил! Нельзя было соглашаться со Столетовым. Погоня за такими деньгами приводит только к могиле.

Зная по опыту, что приговоры не выносятся в спешке и мафия, прежде чем пристрелить Инессу, постарается выжать из ситуации максимум возможного, он принялся искать альтернативное предложение, способное их заинтересовать.

Как ни предательски по отношению к делу казался возникший вариант, но Александр Сергеевич принял решение остановиться на нем.

Через Галину Вагнер он свяжется с Цунами и в ответ на освобождение Инессы сообщит ему о связях Афанасия Груши с КГБ, а теперь с ФСБ.

Галина крайне удивилась, услышав в трубке незнакомый голос, представившийся мужем Инессы. И настолько перепугалась, что тут же продиктовала номер телефона Цунами на Кузнецком мосту.

– А вы, случайно, не знаете, где Инесса? – уже более мягко спросил тот.

– Я ее оставила возле ресторана «Прага». Там она должна была встретиться с Аллой Константиновной на веранде.

Бросив трубку, Манукалов вызвал машину и помчался на Арбат. С хорошо натренированным дыханием одним махом взлетел по лестницам наверх и, предъявив метрдотелю удостоверение, принялся описывать Инессу.

– Что-то такое припоминаю, – начал уклоняться от ответа метрдотель.

Тогда пришлось на него нажать.

– Я тебя сейчас арестую и продержу по указу президента тридцать суток в камере с педерастами, тогда вспомнишь все. А заодно соберу против тебя компромат и передам в суд. Давно из зоны?

– Уж десять лет.

– Вот и проверишь, что там за десять лет изменилось. Больше расспрашивать не пришлось, метрдотель принялся сам описывать дам, обедавших на веранде. И закончил чистосердечным признанием:

– Две последние дамы были сильно выпивши. Две бутылки армянского коньяка одолели вдвоем в такую жару. Помимо шампанского.

– Вам знакомы они?

– Нет, – покачал головой метрдотель. Он и под пытками не назвал бы имя Марфы. Слишком накладно для здоровья.

– Куда пошли потом?

– Одну проводили официанты, а ту, которой интересуетесь вы, вывел какой-то мужчина восточной наружности.

«Чеченцы!» – пронеслось в голове Манукалова. Не попрощавшись, он бросился к телефону и еще раз позвонил по мобильному. Долго никто не отвечал…

Наконец трубку взял Али. Он лежал на постанывающей Инессе и сдавленным голосом спросил:

– Кто это?

– Манукалов! Ты был сегодня в «Праге»?! Забирал оттуда Инессу?!

– Нет, – выдохнул Али и, бросив трубку, с удвоенной силой обрушился на Инессу, пребывавшую в пьяной полудреме.

Манукалов хотел было отчитать телохранителя за грубость, но передумал. Нужно было действовать дальше. Он вернулся к себе в кабинет и позвонил Цунами. Того уже предупредила Галина, что муж Инессы разыскивает его.

– Я готов вас выслушать, – произнес он с выражением крайней любезности.

– Слушай, Цунами, меня внимательно. Раз Манукалов звонит тебе, значит, не шутит. Меня не интересует, знаешь ты или нет, но сегодня два часа назад пропала моя жена Инесса. Так вот, разыщите ее немедленно. За это я назову тебе имя нашего информатора. Кажется, мы оба понимаем, в чем дело. Действуй! – и повесил трубку.

Цунами поморщился. Он никак не мог сообразить, кому понадобилось похищать Инессу. Зато очень хотел узнать имя предателя. И от неожиданности случившегося разговора не нашел ничего лучше, как позвонить Али по мобильному телефону.

– Какого черта! – прорычал тот в трубку.

– Это Цунами. Где Инесса?

Али взглянул на лежащую под ним жену Манукалова. Она так и не пришла в себя или специально делала вид, чтобы на утро отрицать факт их близости. И, желая пробудить ее к активным действиям, злорадно ответил Цунами:

– Подо мной лежит. Трахаемся.

Цунами рассмеялся своим колючим, недобрым смехом. Он хотел бы продолжить разговор, но обстоятельства не позволяли это сделать обоим.

– Продолжай в том же духе и не бери больше трубку, – посоветовал он и принялся дозваниваться до Унгури и Бати. Первый, очень кстати, оказался дома.

– Это Цунами. Садись в машину и срочно ко мне. Жду через двадцать минут.

Старейший «вор в законе» никогда не задавал ненужных вопросов. Жил он у Никитских ворот, так что до Кузнецкого моста добрался на пять минут раньше, минуя все светофоры без остановки. Прошел в кабинет за несколько секунд до звонка Манукалова. Сел напротив Цунами и вопросительно посмотрел на него. Раздался звонок. Цунами спросил в трубку:

– Это генерал Манукалов? Ваша жена найдена! – и переключил телефон на громкую связь.

– Цунами, предупреждаю, не блефуй! – раздался голос Александра Сергеевича.

– Нет, все в норме, но хочу быть уверенным, что действительно разговариваю с генералом Манукаловым.

– Запиши номер и перезвони мне в кабинет. Цунами положил трубку и обратился к Унгури:

– Понял, почему вызвал?

Тот молча моргнул ресницами. Цунами набрал продиктованный Манукаловым номер и в ответ на его «алло!» потребовал:

– Назовите имя?

– Афанасий Груша. Завербован в восемьдесят первом году. Кличка Козырь. Сегодня получил от меня для вас информацию.

– Достаточно, – прервал Цунами, боясь, как бы Манукалов не подтвердил ее подлинность. – А теперь садитесь в машину и езжайте за своей женой. Она сейчас находится в квартире телохранителя Али.

– И что там делает? – не понял Александр Сергеевич.

– Уверен, что это вы выясните на месте. Рад был помочь. Цунами положил трубку и не стал ничего говорить, ожидая реакции Унгури.

– Все ясно, – произнес тот. – Видимо, Афанасий сделал непоправимую ошибку.

– Хочешь с ним поговорить? Он в ресторане.

– Зачем человеку портить аппетит? Может, в последний раз обедает. Я тебе больше не нужен?

– Твое свидетельство никто оспаривать не посмеет… Унгури встал, молча пожал руку Цунами и вышел из кабинета.

В потрепанной милицейской форме, с нашивками ГАИ Курганов стоял посреди улицы и ждал появления шестисотого «мерседеса» с номерами, указанными Цунами. Галина сумела найти Александра в «Пекине» и передала просьбу «крестного отца» побыстрее приехать к нему в офис.

Цунами встретил его по-деловому, стремительно.

– Хочу попросить об одном одолжении. Собираешься со мной сотрудничать?

– Да, готов, – подтвердил Александр и, в свою очередь, хотел посоветоваться с Цунами по поводу визита Манукалова. Но тот не дал ему и рта раскрыть.

– Работа несложная, но выполнить ее нужно грамотно. Сегодня приговорен к смерти предатель, долгие годы считавшийся уважаемым «авторитетом». Ты должен привести приговор в исполнение немедленно. Берешься?

Курганов пожал плечами. Просьба не вызвала ни удивления, ни беспокойства. После визита Манукалова он добровольно поставил на себе крест, осознавая, что обратного хода нет. Но и в тюрьму больше никогда не вернется. Лучше погибнуть с пистолетом в руке, чем дохнуть с кайлом.

Цунами не стал вдаваться в психологические тонкости душевных переживаний Александра. Достал чистый лист бумаги и принялся объяснять, рисуя линии, где и как должно совершиться возмездие.

Александр запоминал легко. Его память хорошо развивалась благодаря штудированию языков. Слушал внимательно наставления Цунами и поражался тому, что не испытывал никакого страха или хотя бы волнения.

– Уверен, что понял? – засомневался Цунами, глядя на его флегматичную физиономию.

– Нормально. Давай пистолет.

Цунами достал из стола ТТ, проверил и протянул Курганову.

– Хоть всю обойму разряди, только чтобы до конца.

– Попробую, – буркнул Александр…

И вот стоял он посреди Садового кольца с жезлом в руке, пистолетом в кобуре и жестяной коробкой с магнитом в заднем кармане. С минуты на минуту должен был появиться «мерседес» Афанасия Груши, о котором Курганов и не слыхивал. Его больше волновала возможная встреча с настоящими гаишниками. Тогда придется бежать наискосок к улице Машкова, где будет ждать подстраховывающий мотоциклист, весь в черной коже и красном шлеме.

Александр вспотел от бесцельного стояния, приподнял белый пластиковый шлем и вытер пот со лба. Он почти не отреагировал, когда рядом остановился «мерседес» ГАИ. Из окна высунулась красная морда лейтенанта, которая хрипло прокричала:

– А где Феклистов?!

– Сменился, – ответил наугад Александр.

– А ты что, из тульской?

– А чего? – вопросом на вопрос спросил Курганов.

– Да вас по морде всегда за версту видно! Э… – махнул рукой, подчеркивая свое презрение, лейтенант, и «мерседес», набрав скорость, помчался в сторону Курского вокзала.

Курганов только теперь понял, что судьба к нему благосклонна. Вытащил пистолет из кобуры, засунул его за пояс и с облегчением увидел приближающийся, похожий на кита «мерседес» цвета «мокрый асфальт» с нужными номерами. Встав на пути следования машины, он стал показывать жестом, чтобы шофер подрулил к обочине. Тот и не подумал. Лишь притормозил и в открытое окно поинтересовался наглым голосом:

– Ты что, командир, вконец охренел?!

– Вы видели машину ГАИ, обогнавшую вас?

– Ну, видел…

– Они давали отмашку, чтобы вы остановились.

– Не заметил.

– А зря. У вас возле выхлопной трубы какое-то устройство болтается. Может, и взрывное. – Произнес это Курганов тусклым, безразличным голосом, и именно от этого лицо шофера стало мертвенно-бледным.

– Пойди глянь, командир, – попросил он уже без всякой спеси.

Александр не спеша обошел машину, присел на корточки, быстро достал из заднего кармана жестяную коробку с проводками и прилепил ее рядом с выхлопной трубой. Встал и снова вернулся к водителю.

– Похоже. Иди погляди сам. Остальные пусть сидят и не двигаются. Может, оно замкнуто на задние двери.

С величайшей осторожностью водитель открыл дверь, вылез и облегченно вздохнул. Обошел «мерседес» и закричал:

– Точно, что-то болтается!

Поскольку машина стояла посреди улицы, то все ее объезжали, и люди с любопытством смотрели на них.

– Видите, какое движение? – нагнувшись к окну, предупредил Курганов. – Выходить будете по одному. Сначала – гражданин с переднего сиденья.

Тот поспешно вылез и побежал к водителю. Александр открыл дверь водителя, просунулся в салон и, стараясь не глядеть на жертву, кивнул правому телохранителю:

– Теперь вы.

Груша, бледный от страха, прикрикнул:

– Да вылезай ты, черт. – И развернулся, чтобы юркнуть в дверь следом. Но этого ему не суждено было сделать.

Выхватив пистолет, Курганов стал стрелять почти в упор. Он ясно видел, как пуля прошила щеку, взял чуть выше и всадил точно в глаз. Второй телохранитель пытался схватить вытянутыми руками стреляющий пистолет Курганова, но было поздно. Бросив оружие, Александр попятился назад и оказался в руках водителя.

– Держу его! Вытаскивайте хозяина! – закричал тот.

Телохранители бросились в машину. Больно прижав Александра лицом к крыше «мерседеса», водитель матерился и исходил угрозами. Вырваться из его профессионального захвата было невозможно. Он все сильнее заламывал Александру руку.

Спас Курганова подстраховывавший его мотоциклист. Он выехал из-за угла и на малой скорости поравнялся с «мерседесом». Одним коротким ударом железной дубинки вырубил водителя и притормозил, давая возможность Александру усесться на заднее сиденье. Телохранители не успели выскочить из машины. Мотоцикл с ревом рванулся вперед, набирая скорость.

Али добился своего. После того, как он признался Цунами, что трахает Инессу, она мгновенно широко раскрыла глаза и завизжала от ярости. Попыталась сбросить его, но ничего не получилось. Али наглухо вошел в нее и задал такой темп, что вскоре ненависть, возникшая в пьяном теле, перешла в такую же испепеляющую страсть. Впервые Инесса отдавалась ему так, как умела. Али блаженствовал. И старался растянуть восторг мгновения до вечного восторга.

Инесса скинула с себя личину безразличия, потому что больше не желала притворяться. Еще не хватало, чтобы ею пренебрегали ради какой-то засранки Ирочки. Сейчас пришло время показать Али, как умеет отдаваться настоящая женщина. Она давно не заводила романы, а после короткого свидания с Виктором вообще забыла о сексе. Ни разу не уступила интеллигентному нажиму Манукалова и, попав в объятия Али, с неожиданным восторгом отпустила тормоза.

Они долго не могли оторваться друг от друга. Между стонами, всхлипами и смехом Инесса кричала пересохшим ртом:

– Скажи, со мной лучше, чем с прошмандовкой Ирочкой!

– Откуда же я знал, что ты такая, – оправдывался Али, не в силах выпустить из рук белое мягкое тело. Оба потеряли счет времени. Лишь изредка Али вставал и бегал на кухню доставать из холодильника очередную бутылку шампанского, поливая ледяной струей пышущие жаром небольшие твердые груди Инессы. Она подставляла широко раскрытый рот, и пенистая влага лопалась пузырьками на ее капризных губах, являвшихся главным источником наслаждения Али.

Телохранитель долго не мог сообразить, что в дверь кто-то звонит.

– Али, к тебе дама? – оттолкнула его Инесса. – А может, Ирочка?

– Ко мне без звонка не приходят, – растерялся Али. Звонки в дверь продолжались с тупой настойчивостью. Они не позволяли ничем более заниматься. Али раздраженно вскочил с постели и, накинув махровый халат, подошел к двери. Посмотрел в глазок и отпрянул. Перед дверью с пистолетом в руке стоял Манукалов.

– Али, – крикнул он, услыхав шаги за дверью. – Открой, я знаю, что Инесса у тебя.

Али развернулся и на цыпочках вернулся в комнату.

– Там твой муж, – прошептал он.

У Инессы потемнело в глазах. Она накрылась простыней и беспомощно закинула голову в ожидании кары.

Подстегиваемый приступом ревности, Манукалов, бросившись к двери телохранителя, забыл, что Али, кроме того, является одним из вполне солидных «авторитетов» в уголовном мире. И поэтому любое свое жилище оборудовал так, чтобы была возможность незаметно смыться.

Али закурил и тихо попросил Инессу одеться.

– Сейчас ты исчезнешь. Быстрее!

Она вскочила и стала натягивать трусы, никак не попадая в них обеими ногами. Али помог застегнуть бюстгальтер, поправил воротник на белом платье, подал сумочку и под аккомпанемент звонков повел Инессу на балкон.

– Боже! Прыгать с шестого этажа? Совсем сдурел? Пусть лучше Манукалов убивает.

– Зачем прыгать?

Али указал на соседний балкон, находящийся от его балкона метрах в трех.

– Осторожно перейдешь туда. Там живут пенсионеры, милые такие старики. Они знают, что я могу воспользоваться их гостеприимством. Скажи, Али заплатит. Их дверь выходит в другой подъезд.

– Ни за что! – Инесса смотрела на узкий выступ и понимала, что пройти по нему невозможно.

Али рассмеялся.

– Обижаешь. Пойдешь по трапу, как королева!

Оказалось, что деревянный настил на балконе легко выдвигался в сторону, и Инесса не успела удивиться, как между балконами образовался мостик, шириной в сантиметров шестьдесят. Под поручнем перил был прикреплен шест. Али ловко вытащил его до кольца, припаянного к перилам соседнего балкона. И как только шест удалось закрепить, с довольным видом предложил Инессе перелезть на мостик:

– Не волнуйся, выдерживает больше двухсот килограммов.

С замиранием сердца Инесса ступила на мостик. Мостик чуть прогнулся под ней, и она судорожно схватилась за шест.

– Иди, иди, – весело напутствовал ее улыбающийся Али. Не чувствуя под собой ног от страха и напряжения, Инесса, почти на ощупь, добралась до соседского балкона и перевалилась через перила. Дверь в комнату была открыта. В кресле у телевизора сидел старичок и читал газету. Его нисколько не напугало появление незнакомой женщины.

– Вы от соседа? – спросил он с понимающей улыбкой.

– Да. От Али. Он обещал с вами расплатиться.

– Конечно, конечно, – закивал старик, подхватился и устремился на балкон, заботливо объясняя. – Ему нужно помочь убрать трап.

Инесса бессильно опустилась на старый плюшевый диван.

Помощь старика не понадобилась. Али умело втащил назад входящие друг в друга части помоста, резко дернул шест и закрепил его под поручнями. Затем вернулся в комнату, прихватил недопитую бутылку шампанского и пошел открывать дверь.

Манукалов стоял на пороге, в опущенной руке держа пистолет.

– Пусть выходит, – сказал он мрачно, не поднимая глаз на телохранителя.

– Александр Сергеевич, что с вами, дорогой?

В ответ Манукалов замахнулся пистолетом и замер, натолкнувшись на приветливую улыбку Али.

– Почему вы с пистолетом? Разве так ходят в гости?

– Пошел ты… – выдавил из себя тот.

– Никакой жены у меня нет. Ни вашей, ни своей, ни чужой. Да, вы зайдите, проверьте.

К Манукалову вернулась дееспособность. Он оттолкнул телохранителя и вбежал в квартиру. Мельком заглянув во все комнаты, в ванную и на балкон, он убедился, что его надули. Сел на мокрую от шампанского кровать, втянул носом знакомый невыветрившийся запах Инессиного тела и тихо заныл, как от боли. Потом встал и без стеснения принялся обыскивать квартиру, заглядывая в шкафы, под диваны, за портьеры. Цунами его не обманул, Инесса только что была здесь! Он готов был дать голову на отсечение.

– Где она? – повторял он с нескрываемой угрозой в голосе. Али широко раскрывал свои черные, наглые глаза и усердно делал вид, что не понимает, о чем его спрашивают. Ходил следом за Манукаловым. Не мешал ему и не возмущался.

Александр Сергеевич вышел на балкон и глянул вниз. С такой высоты спуститься невозможно. На соседнем балконе старушка вешала на веревку мокрые подштанники.

«Значит, успела выскользнуть за дверь прямо перед моим приходом», – решил Манукалов. Но почему так долго не открывал Али? Убирал следы разврата? Но опытным глазом бывшего оперативника отметил, что никакого порядка Али навести не успел. На простынях мокрели следы незасохшей спермы. Но Инесса исчезла. Неужели их предупредил Цунами? Такой подлости Александр Сергеевич от него не ожидал.

Не проронив ни единого слова, он собирался уже покинуть квартиру телохранителя, как вдруг раздался звонок мобильного телефона.

Али взял трубку, в ней раздался голос Инессы, которая истерично кричала, что не может по два часа ждать машину, и приказала ему немедленно ехать в салон.

– Не могу. У меня в гостях твой муж, – с нескрываемой издевкой сказал Али и предложил Манукалову.

– Хотите поговорить?

Манукалов еще не донес трубку до уха, как услышал знакомый голос, кричащий:

– Ты что там делаешь?! Небось привез к Али бабу?! Такого надругательства над своими чувствами Александр Сергеевич простить не мог. «Ладно, – подумал про себя, – список начинает расти. После Виктора, под номером вторым, в нем будет ждать своей очереди Али. Похоже, Курганов без работы не останется». И, бросив трубку на мокрую постель, быстро вышел на лестничную площадку.

После пышных похорон на Кунцевском кладбище кавалькада роскошных иномарок направилась на Кузнецкий мост, где в ресторане Дома работников искусств должны были состояться поминки. В каминном зале, подальше от шума и лихости традиционного застолья, в кожаных креслах сидели, изнывая от духоты, несколько друзей покойного.

– Не будем больше вспоминать его ни злым, ни хорошим словом, – предложил Батя, взяв на себя функции председательствующего. Никто не возразил, хотя дальнейший разговор неминуемо должен был коснуться наследства покойного и передела сфер его влияния.

Впервые на совет был приглашен представитель от «отмороженных» – Кишлак. Кроме него, интерес вызвал вновь возникший вор в законе Рваный. Он был близок к Груше и считал своим долгом почтить его память. А также заявить о своем праве на долю наследства.

Самым тихим и неприметным среди собравшихся казался гость из Петербурга карел Вейко. При своем маленьком росте и неказистом виде он считался самым жестоким и кровожадным человеком из всей славной компании, включая Кишлака. Голубые, почти васильковые глаза Вейко смотрели на людей с детской непосредственностью. Казалось, он верит каждому сказанному слову. Но это было обманчивым впечатлением. Вейко не верил никому. Поэтому единственный произнес:

– Надо полагать, угробили Грушу. Чьи люди взяли на себя его труп?

Все промолчали. В том числе и Цунами. Кишлак посмотрел на него и зачем-то признался:

– Меня никто не просил, а отношения с покойным раздражения во мне не вызывали. Поэтому не вешайте на меня труп.

– Мои в этом тоже не участвовали, – подтвердил Цунами.

– Предлагаю не оскорблять подозрениями никого из присутствующих, – властно заявил Унгури.

– Ладно. Но убийца должен быть наказан, – продолжал настаивать Вейко.

Цунами, не желая казаться излишне заинтересованным в сокрытии правды, предложил:

– Поручим Кишлаку. Такие приговоры он вершит по справедливости.

Все молча закивали головами. Кишлак зловеще улыбнулся. Батя, любивший, когда наступало согласие, перешел к наиболее щекотливым вопросам.

– Мне подтвердил Цунами, что Груша дал указание своим банкирам перевести двести сорок миллионов на счета фонда «Острова России». Кто может что-нибудь добавить?

Унгури, опустив свою седую голову, тихо спросил:

– А каково вообще мнение собравшихся? Мы готовы ввязаться в игру с правительством?

Цунами, не дожидаясь, пока начнутся всяческие предположения, напомнил, что в беседе с генералом Манукаловым тот подтвердил, что дал информацию Груше.

– Груша приехал ко мне и сообщил о сроках подписания постановления. Его подпишет вице-премьер Суховей, как только премьер уедет с визитом или в отпуск, точно не помню.

– Информацию дал ему я, – раскатистым басом заявил Рваный, чем перетянул внимание на себя.

Рваный вообще любил покрасоваться. Он был не лишен артистичности и импозантности. Отлично владел мимикой. И любое чувство довольно тонко изображал на лице. Умел говорить с пафосом и с «болью в сердце». С самого начала принадлежал к воровской аристократии, начав карманником и пройдя весь курс тюремной науки. Так же, как и Груша, любил жить широко и со вкусом. Очень гордился знакомствами и связями со многими членами парламента и министрами. С большой помпой занимался благотворительностью. Знал, что своим поведением раздражает многих соплеменников. Но каждый раз доказывал – «кто-то один должен пользоваться всеобщим уважением в обществе, чтобы оказывать поддержку тем, кто остается в тени». И оказывал. Многим старался скостить сроки или выбить помилование. Но при достойных поступках не забывал о своем кармане. Сюда пришел, будучи уверенным в своем праве на опеку над финансами покойного друга.

– Лично я сам слышал от генерала, – подтвердил Унгури, не желая принимать в расчет слова Рваного.

– Насколько понимаю, Груша, Цунами и Унгури уже приготовились к вложению капитала? – осторожно продолжил прощупывание почвы Батя. Для себя он решил однозначно – пока не получит стопроцентные гарантии на самом высоком уровне, не рискнет и долларом.

– Почему они? А я?! – вмешался Кишлак. – Триста миллионов уже набрали! А если кто-нибудь уступит место, соберу еще столько же. Все равно, какой вы тут установите взнос. Я на острова нацелился круто. И пойду один!

Унгури посмотрел укоризненно, но ничего не сказал. Батя пропустил мимо ушей. Зато оживился Вейко.

– Кончайте базар! Чего базлать мимо кассы. Я готов контролировать капиталы Груши. От дохода беру сорок процентов, остальные – в общак.

Рваный заранее настроился на борьбу, поэтому, почувствовав угрозу своим интересам, встал и, сложив руки на животе, громко принялся излагать подготовленные доводы.

– Мы с Грушей много лет дружили и часто вели совместный бизнес. В отличие от остальных я постоянно на виду и могу открыто перебрасывать крупные суммы из одного фонда в другой. При моих связях легче узнавать постоянно меняющуюся политическую конъюнктуру. Мое уважение к Вейко известно всем. Но Вейко сидит в Питере и не может уделять достаточно времени планируемой сделке с правительством…

– Он – надежнее, – вставил Унгури.

– Чем? – развернулся к нему Рваный.

– Контролируемостью, – спокойно ответил старейшина.

– Я тоже – за Вейко! – крикнул Кишлак.

– Ну, вы бы, молодой человек, могли пока и помолчать, – грозно рявкнул Рваный.

Кишлак вскочил, оглядел всех бесцветными глазами и нервно спросил:

– Он имел в виду меня? Нет, вы все слышали? Ты, педрило телевизионное, я же тебя всего засуну в портативный телевизор. Ну-ка, повтори… На кого ты, сука, наехал?! Ты же не доживешь до вечера. Я херил твои связи и твою популярность. Ты для меня – дерьмо. Вон отсюда! Слышишь? Пошел вон! Артистишка сраный!

Такие оскорбления, да еще при свидетелях, не могли остаться безнаказанными. Каждый понимал это, но никто из присутствующих не вмешался и не осадил Кишлака. Уж очень всех устраивал конфликт между зарвавшимся вором в законе Рваным и «отмороженным» Кишлаком.

Рваный понял, что от него ждут ответного шага.

– Много лет назад, когда мне позволили впервые участвовать в совете, я понимал, что каждое мое слово должно подтверждаться делом. Поэтому говорил мало и отвечал за сказанное. Кишлак с сегодняшнего дня – мой враг, и никто не вправе меня осудить за ту кровь, которая прольется. А капиталы Груши вам придется предоставить под мою опеку, иначе война может продолжиться.

– Это ультиматум? – спросил Унгури.

– Нет. Ответ на ваше согласие путаться с такой дешевкой, как этот щенок.

В ответ Кишлак расхохотался и, похлопывая Вейко по колену, заверил:

– Тебе придется опекать еще и деньги Рваного, если он все не раздал сиротам!

Батя оценил сложившуюся ситуацию и заключил:

– Опеку над капиталами Груши лучше уступить Рваному. Согласимся с его доводами.

Никто не возразил. Даже Вейко, понимая, что в войне с Кишлаком тому будет не до контроля.

Рваный с достоинством сел в кресло, отвернувшись от Кишлака. В душе он был рад разразившемуся скандалу. Уж очень многие стали списывать его со счетов. Пора дать понять, какая за ним накопилась силища. И лучше всего продемонстрировать ее на таком отрепье, как Кишлак. После безусловной победы Рваный займет ступеньку первого ранга в их иерархии.

Кишлак тоже остался доволен. Он знал отношение к Рваному, и то, что Батя вывернул таким образом решение об опеке, означало, что на долгую жизнь Рваного уже никто не рассчитывает.

Из всех присутствующих больше всего забеспокоился Цунами, хотя и не подал вида, теребя узкую серебристую ленту бородки. Начавшаяся война отвлечет Кишлака от захвата банка, а дальше с этим тянуть нельзя, ведь именно деньги, полученные в результате операции, Цунами собирается объявить своим взносом в фонд «Острова России». Рваного Цунами недолюбливал, но и не считал его таким уж недостойным соперником. А гибель Кишлака во многом могла ослабить позиции, занимаемые Цунами. Поэтому-то он решил тайно принять сторону Кишлака или вообще обойтись без него. Труп в любом случае будет повешен на «отмороженного».

После вспыхнувшей стычки отпало настроение обсуждать остальные дела. Первым каминный зал покинул Рваный. Прошел мимо Кишлака с высоко поднятой головой. Тот ему вслед сделал похабный жест.

Батя подождал, пока отправился домой Унгури, а возбужденный скандалом Кишлак потащил Вейко поминать Грушу, и, оставшись вдвоем с Цунами, попросил:

– Толя, не будем кичиться связями. Я – человек осторожный, придерживаюсь заповедей Господа нашего, поэтому долго раздумываю над сущностью каждого поступка. Идея с островами – блестящая. Хвала тому члену правительства, которому она пришла в голову. Но чем меньше хозяев будет у этих островов, тем спокойнее. А то ведь на смех всему миру могут начаться настоящие войны в Японском море. Остров Кишлака объявит войну острову Унгури! Японцы ж с ума сойдут. Мы с тобой, или я сам, должны встретиться с премьером и выбить себе полноту власти на всех островах. Иначе вкладывать такие капиталы не имеет смысла.

Цунами ждал чего-нибудь подобного. Батя любил перед тем, как принять решение, долго вилять по сторонам. При его серой внешности партийного чиновника редко кто мог распознать звериное чутье на опасности. Вот уж кто умел вычислять ситуацию до самого последнего хода! Без участия Бати нечего было и думать о каких-то деньгах. Стоит ему заподозрить неладное, и он мгновенно пасанет, а за ним – и все остальные.

– Хорошо, – кивнул Цунами. – Попробую сделать так, чтобы постановление было подписано прямо при тебе. Устроит?

– Ты меня правильно понял, – согласился Батя, точно речь шла о расписывании очередной «пульки».

Довольные полным взаимопониманием, они расстались… А в вестибюле Дома работников искусств в это же самое время происходила примечательная сцена отъезда Рваного. Не успели участники совета разойтись, как на улице вспыхнула его «БМВ». Он, в окружении четырех телохранителей, ощетинившихся пистолетами, нырнул за стойку гардероба и по радиотелефону дозвонился до Петровки. Оттуда немедленно прибыл ОМОН, уложивший на пол всех, кого застал в вестибюле. Начальник хотел заняться гостями ресторана, но Рваный заявил, что там проходят поминки по знаменитому оперному певцу и не стоит тревожить людей.

ОМОН в ресторан не вломился, а друзья Рваного пустили по столам слух, что только благодаря его огромным связям удалось избежать повального ареста.

Кишлака принялись упрекать, что из-за глупой затеи с поджогом машины средь бела дня, в центре Москвы, все участники поминок чуть не загремели на Петровку. Атмосфера вокруг него накалялась, и Кишлак благоразумно предпочел тихо исчезнуть. Зато слух о войне между Рваным и Кишлаком мгновенно оказался у всех на устах. Забыв о мертвом Афанасии Груше, представители криминалитета со знанием дела принялись спорить о том, кто победит. Мнения разделились. Многие отдавали предпочтение Рваному. Он слыл хитрой лисой и головастым мужиком. Наиболее осторожные и дальновидные «авторитеты» засобирались на Канарские острова, разумно предполагая, что в Москве будет слишком много крови, после чего менты начнут хватать всех подряд.

Александр переоделся в лифте и выбросил милицейскую форму на двенадцатом этаже. Вышел во двор, поздоровался с сидящими на лавочке у подъезда старухами и легкой походкой направился в сторону метро. Ему поскорее хотелось слиться с толкающейся, потной и раздраженной массой народа. В «Пекин» возвращаться не рискнул, а решил поехать к Вениамину. Тот уже несколько дней сидел дома, приводя в порядок документы по регистрации фонда «Острова России». А Шлоссер в ожидании обещанного «мерседеса» мотался по Москве на его старенькой «БМВ».

– Саня, друг, ты куда исчез?! – обрадовался, увидев его, Вениамин.

– Текучка заела, – вздохнул Курганов и, не заходя в комнату, попросил, – позволь, приму душ, а то одежда к телу прилипла.

Погрузившись в ванную с прохладной водой, он закрыл глаза и чуть не вскрикнул, так как совсем реально вдруг увидел белое от страха лицо жертвы и брызнувший кровью глаз, продырявленный пулей. Быстро открыл глаза. «Нервы становятся ни к черту», – подумал про себя. Ведь если разобраться, то сегодня он убил какого-то подонка, предателя. Из-за которого, возможно, пострадало много людей. По факту этого убийства менты и дело-то открывать не будут. Сразу сдадут в архив. Поэтому нечего расслабляться и позволять воспоминаниям накатываться на него.

Чтобы хоть как-то себя взбодрить, Александр принялся рассуждать о своих отношениях с Цунами. После оказанной услуги можно рассчитывать на какое-нибудь спокойное хлебное местечко. Зашибать понемногу деньгу и ждать, когда придет черед грабить банк. Однако удивился собственному безразличию к устройству дальнейшей жизни. Ради чего суетиться? Рано или поздно на него снова насядет Манукалов и заставит работать на себя. От этой гниды, похоже, не избавиться до самой своей смерти. То, что он предложил кого-нибудь убить, сомнений не было…

Александр с раздражением подумал о своей беспомощности перед «комитетчиком». Один выход – просить защиты у Цунами. В ванную вошел сияющий от радости Вениамин.

– Не поверишь! Что она мне сейчас сказала! А! Саня! Жизнь прекрасна и удивительна! Она меня простила!

– Кто? – не понял Курганов, с трудом оторвавшись от тяжелых размышлений.

– Кто, кто? Эдди! Я ведь названиваю уже вторую неделю. Только Шлоссер за порог, я – на телефон. Сначала и говорить не желала. Повторяла – «май ман, май либер ман…», я уж надежду потерял. А потом оттаяла. Ты хоть знаешь, кого грохнул? Профсоюзного лидера! Выступал против втягивания турок в наркобизнес и добился отправки на родину нескольких рабочих, замеченных в сотрудничестве с мафией. Так что становишься потихоньку мафиози.

– Забудь об этом, – вяло отреагировал Курганов.

– Да. Извини. Черт с ним, с турком. Но Эдди, Эдди… не поверишь, но я ее все-таки уведу от Шлоссера!

– Зачем?

– На такие вопросы отвечать бессмысленно. Ты ведь тоже собираешься жениться на Терезе Островски?

– Но она – единственная достойная женщина в мире.

– Кого достойна?

– Ну, хотя бы меня… – Александр, глядя на Веню, снова захотел ощутить то волнение, какое его охватило, когда он вошел в ванную комнату, где в бассейне лежала она. Но ничего подобного не произошло. Стало даже обидно.

А Веня продолжал с упоением рассказывать о Эдди.

– Мой фонд будет ворочать миллиардами. Уже сейчас даю бесплатно Шлоссеру «мерседес», чтобы не переживал из-за своей паршивой «ауди». А себе возьму «линкольн». Зря ты тогда с Инкой не поладил. Девка хорошая, с хваткой. Крепко держит Манукалова за хобот. Сейчас я уже на несколько ступенек выше Шлоссера, а через полгода, когда начнем торговать островами, и вообще приобрету статус бизнесмена международного уровня. Знаешь, что тогда сделаю?

– Женишься на Эдди.

– Это само собой. Куплю эту ферму. Уж больно она мне понравилась. Сколько бы Шлоссер не заломил, все равно куплю!

– Так ферма вроде принадлежит Эдди? – удивился Курганов.

– Э, дорогой. Шлоссер – мужик предприимчивый. В брачном контракте указано, что вся недвижимость, которой они обладали до женитьбы, после свадьбы переходит в совместное пользование супругов, а в случае развода остается у потерпевшей стороны.

– Так, может, Вилли только и ждет, чтобы оказаться потерпевшей стороной?

Веня расхохотался. Его пухлые детские губы то складывались в бутон, то слегка приоткрывались. Из-под затемненных стекол потекли слезы радости. И вообще он весь – располневший, обабившийся, с перстнем на руке, был совершенно не похож на того «откинувшегося» зека, которого Александр встретил после зоны. Сейчас по нему невозможно было догадаться, что за покрывшимися жиром плечами четырнадцать лет неволи. Вот что значит уметь адаптироваться!

– Слушай, Саня, я тут придумал отличную штучку. Шлоссер каждый день вызывает по телефону баб. Девки не ахти, сплошная лимита. Так чего я надумал: познакомить его с какой-нибудь «щукой московской», чтобы враз заморочила ему мозги и он добровольно отказался от Эдди…

Курганов помотал головой.

– Не выйдет. Погулять – погуляет, а до женитьбы не доведет. Сам же говоришь, что считать он умеет. Да и в бабах толк понимает. Как ни крути, но самый простой способ избавиться от него – пристрелить в тихом переулке.

Сказав это, Александр заметил промелькнувший в глазах Вениамина ужас.

– Ты серьезно? – спросил он, зачем-то оглядываясь на открытую дверь ванной комнаты.

– Кто ж об этом говорит серьезно? Так, вроде в шутку. Со смехом. Мол, окажи услугу…

– И что, замочишь?

Александр рассмеялся каким-то скрипучим безрадостным смехом, от которого у Вени побежали мурашки по телу. Только в эту минуту он понял, что друг стал профессиональным убийцей.

Александра забавляла реакция Вени. Он продолжал куражиться, чтобы спастись от собственных мыслей.

– А чего удивляться? Тут ведь вся суть в подходе к факту. Например, раздается звонок и тебе сообщают, что Вилли Шлоссер разбился на твоей «БМВ» и лежит в морге института Склифосовского. Что бы ты делал?

– Ну, не знаю…

– Радовался бы. Шлоссер – капут! Эдди поплачет и бросится к тебе в объятия. А теперь посуди сам – положим, я его убиваю по твоей просьбе. Результат тот же? Тот же… Да и Шлоссеру все равно: то ли в катастрофе погибнуть, то ли от пули. Второе, думаю, предпочтительнее. Страданий меньше. И те же слезы Эдди, и те же объятия… Я на досуге размышлял, на самом деле убийство или, скажем, помягче – прямое устранение противника или конкурента – отнимает намного меньше сил и здоровья, нежели попытки от него избавиться любыми другими методами.

– А с чего ты взял, что Шлоссер погибнет в катастрофе?

– Веня, коль человеку на роду написано погибнуть, то заказывай убийство, не заказывай – все равно ему каюк.

– По твоей логике, я открою окно, подстрелю первого попавшегося прохожего и буду утверждать, что ему на роду было написано погибнуть?

– Совершенно верно. Вон, выгляни на улицу, сколько там народу, а ты не стреляешь. Значит, им не судьба. Умрут от чего-нибудь иного.

Веня задумался. Он не желал зла Шлоссеру и тем более не собирался убивать. Но то, что рядом находится его друг, способный размышлять такой странной аргументацией, делало жизнь намного мрачнее.

Неизвестно, чем бы закончился рискованный разговор, но в дверном проеме возник Шлоссер. Его могучая фигура дышала здоровьем и оптимизмом. Такому на роду вообще умирать не написано.

– Курганов! – радостно развел он руками. – Какая приятная неожиданность! А я уж боялся, что ты залег надолго! Слушай, немцы такую шумиху подняли вокруг убийства турка! Небось полиция с ног сбилась. Звонил домой, к Эдди никто не приходил. В газетах называют убийцу югославским террористом. Как это тебя угораздило?

– Видишь, отсиживаюсь, домой возвращаться после такого – страшновато.

– Вилли! Наверное, хочешь пожрать, – с облегчением спросил Веня.

– Да. Я там целую сумку продуктов притащил, разбирай и готовь.

Веня протиснулся между его животом и кафельной стеной.

– Когда займемся «Лионским кредитом»? – спросил Курганов.

– Скоро, Федя, скоро. Не гони картину. Как у тебя с Кишлаком?

– Никак.

– Осторожно с ним. Он тебя не любит.

– Он никого не любит…

– Гляди. Мое дело предупредить. Я к тебе с большой симпатией отношусь. И Цунами считает, что со временем займешь видное место в делах. Только со стрельбой заканчивай. Не твой профиль. Чтобы убивать, ума не надо, а ты – человек образованный…

– Ошибаешься, Вилли. Убить в пьяной драке, для этого действительно достаточно быть скотиной, а сделать убийство философией жизни, тут еще какие мозги нужны!

– Э, Федя, плохи твои дела, коль такие мысли бродят. Вылезай, покушаем. Расскажешь про Терезу Островски.

Шлоссер вышел, а Александр почувствовал себя гораздо лучше. Вода в ванне совсем остыла, он смыл с себя остатки мыла и понял, что после сегодняшнего происшествия стал другим человеком.

Но не успел одеться и сесть за стол, на котором Шлоссер уже резал колбасу, как раздался телефонный звонок. Веня взял трубку и передал адвокату.

– Тебя.

Шлоссер слушал долго, не перебивая и не задавая никаких вопросов. А когда положил трубку, подмигнул Курганову и тихо, чтобы не слышал суетящийся на кухне Веня, сообщил:

– Завтра улетаем в Париж.

– Кто? – удивился Курганов.

– Я, ты, Кишлак и Скрипач. Только все – разными рейсами.

– А почему в Париж?

– Потому что Метц – это Франция.

– Значит, «Лионский кредит»?

– А ты, Федя, все о грустном толковал. Скоро миллионером станешь.

– Или трупом…

– Ну, это кому как на роду написано, – философски заметил адвокат.

После того как Кишлак ретировался из ресторана, он поехал прямиком в гостиницу и приказал Скрипачу собирать отряд. В глазах его полыхало бешенство. Из рук то и дело выскакивала папироска с «планом». Горьковатый запах «дури» наполнял комнату люкса, в который никто, кроме Скрипача, не отваживался входить. Директор гостиницы получил приказ выселить всех посторонних. А для неукоснительности выполнения на его рабочий стол из кармана Скрипача вывалился пухлый конверт.

– Я его с дерьмом смешаю! – орал Кишлак, сидя по-турецки на широком диване. – Артистик! Скрипач, включи телевизор!

Тот, занятый сбором отряда, спокойно выполнил просьбу и принялся звонить дальше.

– А сейчас в нашей студии встреча с уже известным вам человеком, меценатом, спонсором многих творческих начинаний на телевидении, председателем фонда «Дети войны» Валерием Петровичем Рвановым! – бодрым голосом сообщила ведущая.

Кишлак издал вопль, похожий на боевой клич индейцев, и, схватив стоявшую на полу бутылку из-под виски, запустил ею прямо в экран!

Раздайся несильный, но впечатляющий взрыв. Искры разлетелись по всему номеру. Деревянная обшивка телевизора запылала. Удушливый черный дым повалил из его нутра.

Но Кишлак не замечал происходящего. Размахивая руками, он посылал проклятия Рваному и обещал взять телевидение штурмом, но не так, как козлы-коммуняки, а за двадцать минут, и повыбрасывать оттуда всех, кто приглашал Рваного.

– Никакого Останкина больше не будет! Раз они якшаются со сволочами, то такое телевидение народу не подходит. Скрипач! Сегодня же ночью – все на штурм! Завтра я лично скажу стране «доброе утро»!

Скрипачу было не до выполнения столь грандиозного плана. Он метался из ванной в комнату и обратно, стараясь потушить возникший пожар. И, залив огонь и задыхаясь от удушливого дыма, с трудом вытащил упирающегося Кишлака в коридор. Навстречу уже бежали пожарные.

– Спалю Останкино, как эту сраную гостиницу! Телебашня загорится спичкой!

Запыхавшийся директор остановился возле них.

– Как же так? Как же так? – растерянно повторял он. Дым распространялся по коридорам, и возникало ощущение большого пожара.

– Да потушил я, – успокоил его Скрипач. – Где тут другой люкс, видите, человеку плохо.

Кишлак замолк – ему стало дурно от дыма. Началась рвота. Опустившись на четвереньки, он дергался всем телом. Директор отступил и со словами: «Сейчас, сейчас…», – исчез. Скрипач дождался, пока Кишлак успокоится, подхватил его за талию и потащил в ближайший номер. Там раздел и уложил в ванну. Бойцы, занимавшие этот номер, скромно удалились.

В таком состоянии нашел Кишлака приехавший для серьезного разговора Цунами. Озабоченно выслушал рассказ Скрипача о пожаре и решил остаться. Мало ли что Кишлак мог еще натворить! Вместе со Скрипачом они перенесли его в люкс и положили на постель.

Кишлак бредил афганскими переживаниями.

– Через час оклемается, – предположил Скрипач. – Побудешь с ним? А то мне нужно ребят проверить.

– Объявил сбор?

– Ну да. Полный. Переходим на военное положение.

– Погоди. Поговорю с ним, может, отменит.

– Хорошо бы. Чего в такую жару заводиться? Видишь, Рваный против нас ОМОН вызвал.

– Он? – не поверил Цунами.

– А то кто ж?

– Нет. Не посмел бы. Сами приехали после того, как вы подожгли его машину. Кто ж такие вещи среди дня, да в самом людном месте?

– Гадом буду, он! Чего ж ОМОН заместо пожарных стал приезжать?

– Решили, диверсия какая-нибудь. Он же их сам и успокоил. А то бы всех повязали, – убеждал Цунами, но все больше склонялся к мысли, что Рваный на самом деле мог такое устроить. Но такое уже значило «западло».

Скрипач ушел. Кишлак метался по постели и выкрикивал боевые команды. Цунами прикрыл дверь, включил телевизор и развалился на диване. После удачного покушения на Грушу он все чаще задумывался о Курганове. Довольно редкий экземпляр. Ничем не похож на блатную шелупонь. Чувствовались в нем зрелая сила и полное безразличие к жизни. Когда он явился с Вениамином впервые, Цунами решил, что парень еще во власти зоны. Уж больно неуверенный у него был взгляд.

А сейчас приятно посмотреть ему в глаза. Такой не дрогнет. В отличие от Кишлака Курганов умел мыслить перспективно. Кишлак, наоборот, быстро реагировал на сиюминутное, точно ориентировался в обстановке, но дальше вечерней дозы «дури» не загадывал. На сегодняшний день сравнивать их было бессмысленно. Кишлак – сила, готовая растерзать любого попавшегося на его пути человека. Сила эта опирается на бешеный темперамент Кишлака и на гигантские деньги, полученные им от рэкета. Хотя и рэкетом это нельзя назвать. Просто наезжал на фирму или банк и уничтожал дотла. Но настоящего будущего за Кишлаком не проглядывалось, а Курганов весь устремлен в завтрашнее утро. Он, как молодой лев, кидался от избытка сил, не раздумывая, лишь бы подразнили добычей. Коли выживет, Цунами протянет ему руку. Так он решил, глядя на экран телевизора и не видя, что там происходит.

– Скрипач! Скрипач! Мать твою! Скрипач! – раздался ор Кишлака часа через полтора.

Цунами вошел в спальню. Тот вылупил на него свои бесцветные глаза.

– Чего кричишь?

– Ты откуда? – растерялся Кишлак.

– Пришел проведать.

– С какого бодуна? Я не ранен и не болен. Нечего меня проведывать. Или боишься, что Рваный меня пристрелит? Так зря… Завтра устрою такую охоту на волков, что и в кабинетах МУРа не спасется.

– Отряд собираешь?

– Да. Человек пятьсот для начала. А там, глядишь, и пополнение наберу.

– Потому-то я и пришел.

– На мою сторону, значит?

– Не имею права. Совет решил между вами не встревать.

– И не надо. Знаешь, когда теперь успокоюсь? Когда увижу вас всех по ящику идущими за обалденным гробом из красного дерева. А кто будет в гробу – догадайся!

– Нетрудно. Только мыслю в данной ситуации несколько по-другому…

– Насрать! – Кишлак слез с постели и, пошатываясь, принялся одеваться. Но, не попав ногой в штанину, отбросил джинсы и поплелся в ванную, где, постояв под холодным душем, обмотался полотенцем и пошел в комнату. Увидев работающий телевизор, заорал:

– Выключи эту гадость!

Цунами спокойно выдернул штепсель.

– Пить будешь? – немного успокоившись, спросил Кишлак.

– Поговорить надо.

– Мне это необходимо, чтобы не курить «дурь». Мозги лучше всего прочищать джином или виски.

– Тогда виски.

Кишлак снял трубку телефона и набрал наугад несколько цифр.

– Эй, это Кишлак. Виски, лед и орешки – мигом в номер. – И, бросив трубку, испытующе посмотрел на Цунами. – Груша – твоя работа?

– Нет. Его убил посторонний. Случайное совпадение.

– Бывает, – согласился Кишлак и вспомнил детскую загадку: – Висит Груша – нельзя скушать… Вот ведь как – он думал, что нельзя, а оказалось, можно.

В номер вошел Скрипач с подносом в руках. Поставил на стол, налил в три стакана, бросил лед, высыпал на тарелку из разных пакетиков орешки.

Кишлак сделал ему знак рукой, чтобы поднес. Жадно схватил стакан и не отрываясь выпил все содержимое.

– Еще налей. Так чего хочет уважаемый нами Цунами?

– Хочу предложить очень простой вариант. Ты, обладая острым умом, поймешь его преимущества… – начал тот.

– А Скрипач, значит, не поймет? – перебил Кишлак.

– Скрипачу легче, ему думать не обязательно, – резко осек Цунами и продолжил: – Начинать завтра войну не совсем экономически выгодно. Эта бодяга не на один день. Большинство уверены в твоей победе. Но если увязнешь, примут его сторону. Рваный на это и рассчитывает…

– Дальше. Какие-то общие фразы, должно быть, действительно для Скрипача.

– Черт с тобой! Предложение такое: завтра же устраиваешь акцию устрашения и вместе со Скрипачом вылетаешь в Париж!.. Все в Москве будут уверены, что ты готовишься к военным действиям, сидя здесь, а в это время вы, встретившись со Шлоссером и Кургановым, берете банк. Алиби у тебя стопроцентное. Возвращаешься сюда абсолютным «авторитетом». За тобой – международная акция. И спокойно разбираешься с Рваным. А после смерти Рваного сразу занимаешь его место.

Кишлак подозрительно покосился на Цунами. Усмехнулся, пригладил белобрысые, торчащие в разные стороны волосы руками и, обращаясь к Скрипачу, сделал вывод.

– Очень умный Цунами! Знает, что на сегодняшний день никто лучше Кишлака банк не возьмет, и испугался – а вдруг Рваный разделается со мной. Кто ж тогда пойдет на банк? Видишь, Скрипач, как обо мне заботятся?

Цунами понял, что лучше признать правоту Кишлака, чем начинать выкручиваться.

– Верно понял. Приблизительно так я и прикидывал. Кишлак задумался. Потряс пустым стаканом, подождал, пока Скрипач наполнит его и бросит лед, а потом, смакуя виски, медленно, без всякой истерии заключил:

– А может, ты и прав. Устроить шум и под шумок – слинять. Идея богатая. Мы вот со Скрипачом до такой фуги не додумались… Шлоссер готов?

– Давно.

– В таком случае выпьем! За упокой души Рваного. Выпили и некоторое время молчали, думая каждый о своем.

Цунами не ожидал, что Кишлак так быстро проанализирует ситуацию и согласится, особенно при его упрямстве. Приходилось еще раз признать, что ориентируется он мгновенно.

– Скрипач, дуй завтра с утра в посольство и получи визы. Самолетами я не летаю. Бери два купе Москва—Париж. Слушай, Цунами, может, прокатишься с нами?

– А кто будет обеспечивать переброску мешков с деньгами?

– Да, ты же участвуешь в этом деле с нами, – словно вспомнил Кишлак и совершенно трезвым голосом посоветовал: – Нечего тебе тут светиться. Скрипач проводит черным ходом. Не напорись на ребятишек Рваного.

Цунами пожал влажную руку Кишлака и вышел в сопровождении Скрипача.

Манукалов открыл дверь в квартиру и понял, что Инесса уже дома. На языке вертелось так много обидных, резких слов, что он боялся раскрыть рот. Прошел на кухню, достал из холодильника вчерашнюю жареную картошку в сковородке и поставил разогревать. Увидев на столе пачку сигарет, достал одну и закурил. Инесса не подавала признаков жизни. Должно быть ждала расправы.

Сел на полукруглый диванчик и принялся читать «Вечерку». Неожиданно вошла Инесса. Лицо ее было перекошено от злобы. Капризные губки, искусанные в кровь, хранили запах перегара.

– Что? На свеженькое потянуло?! – грубо спросила она. Манукалов с удивлением посмотрел на жену.

– Ну, ну, послушаем твое вранье. Только ведь мне уже все известно!

– Ты пьяная… – хотел возмутиться Александр Сергеевич, но у него не получилось.

– Ну, что, натрахался? Отличная парочка. Ну, винить тебя не в чем. Я ж не даю. Но взять в друзья Али, грязного мужика, спящего с кем ни попадя, это уж слишком! Так и заразу в дом занесешь!

Манукалов в недоумении продолжал курить. В какой-то момент искренность переживаний Инессы чуть не обманула его, поэтому принялся объяснять:

– Я искал там тебя.

– У Али? Совсем с ума сошел!

– Мне сообщили, что тебя похитили. Пришлось всю Москву поднять на ноги. Заехал в «Прагу», там метрдотель рассказал о вашем обеде…

– Отлично! Уже и в Москве следишь за мной?

– Нет. Но тебя могли украсть!

– И, не найдя меня, решил поехать к Али порезвиться с его девчонками?

В этом был легкий перебор, вполне достаточный, чтобы Александр Сергеевич понял, что Инесса издевается.

– Прекрати ломать комедию! Мне доподлинно сообщили, что Али – твой любовник. Не знаю, как тебе удалось выбраться из его квартиры, но ты была с ним.

– Слушай, Манукалов, твоя профессия вредит психике. Обратись к врачу. Если уж так интересуешься, с кем спит Али, спроси у Ирочки Пригородовой. Она его любовница. Об этом знают все. Ее отец – возглавляющий в сенате бюджетную комиссию, господин Пригородов, за счет Али устроил юбилей. Считает Али своим зятем!

Связь с Пригородовой не интересовала Александра Сергеевича, но несколько укрепляла позиции Инессы.

– Когда я вошел, там пахло тобой!

– Откуда ты знаешь, как я пахну, когда мы спим в разных комнатах? И запомни, женщины моего круга пахнут почти одинаково. Косметика и парфюм одних фирм.

У Инессы было достаточно времени, чтобы подготовиться к разговору, и теперь взять на испуг не представлялось возможным. Манукалов не верил ни единому слову, но возражать считал бесполезным. Ждал, чего угодно – истерики, клятв, разговора по душам, презрения, но не такого наглого вранья.

– Кто соврал про меня? Не надо, не говори. Подумай лучше, для чего это сделано! Ты ведь всю жизнь ищешь причинно-следственные связи. Ну, так кому выгодно? Скажешь?

– Нет… – Манукалов не хотел сомневаться в Цунами. Иначе пришлось бы признать, что он сдал за здорово живешь ценнейшего информатора. Но ведь могло быть и по-другому. Цунами наверняка поддерживает контакты с Али. После звонка Манукалова перезвонились и договорились устроить инсценировку. Инессин телохранитель мог вызвать любую проститутку и отправить ее перед самым приходом Александра Сергеевича, а потом специально долго не открывать дверь, чтобы подостовернее получилось.

Размышления, выстроившиеся в логическую цепь событий, вдруг заставили его признать свою ошибку. Конечно, никакой Инессы там и в помине не было. Был розыгрыш. Воспользовались внезапным помрачением рассудка. Да как же он позволяет чувству ревности так властвовать над собой?

Александру Сергеевичу стало нестерпимо стыдно за все, что случилось.

Он встал и, забыв про подогретую картошку, молча отправился в кабинет. События последних дней совершенно выбили его из колеи. Но Цунами совершил опасную ошибку, надеясь, что Манукалов не найдет сил ответить. А об Али и говорить нечего. Теперь Александр Сергеевич отбросит все сомнения по поводу участия в авантюре с островами. И оставит доморощенных мафиози без штанов. Вот тогда и станет ясно, кому с кем можно шутить, а кому и нельзя. Вытащил еще одну припрятанную сигарету и с наслаждением закурил, довольный принятым решением.

В кабинет без стука проскользнула Инесса. Подошла к нему и, погладив по голове, спросила на ухо:

– Али никаких баб не приводил?

– Нет…

– Тогда приходи в спальню. Я ведь тоже женщина, – и, оставив после себя щемящий запах духов, плавно вышла.

У Александра Сергеевича бешено заколотилось сердце. Он так долго ждал этого момента.

Курганов покинул скромный отель «Монмартр» и по мокнущему под зарядившим с утра дождем бульвару дошел до станции метро «Площадь Клиши». В руке он держал довольно объемистый кейс, в котором, кроме смены белья, рубашки, джинсов и новых кроссовок фирмы «Рибок», купленных еще в Москве на площади Восстания, ничего не было.

Александр прилетел вчера вечером и сразу из аэропорта Арли направился в указанную Шлоссером гостиницу. Незнание французского языка раздражало его. Немецкий вызывал у французов некоторое презрение, а английский – безразличие во взоре.

Получив номер, решил никуда не выходить. Что толку? Париж – город, о котором он в молодости мечтал. Но сейчас не чувствовал никакой потребности бежать знакомиться с ним. Из-за невозможности приготовить чифир он спустился в бар и купил две бутылки белого вина «Шабли», несколько круассанов и брикетик сыра «Король треф». Вернулся в номер, врубил телевизор и приступил к холостяцкому ужину. Иногда подходил к окну, наблюдал за веселой толпой, гуляющей по бульвару, завидовал беспечности парижан и с каждым следующим стаканом вина начинал их тихо ненавидеть. Эти люди и сотой доли не испытали того, что пришлось вынести ему. Когда-то в восьмидесятом он также беззаботно разгуливал по Москве, пока не нашлись гниды, решившие по-своему его судьбу. Так за что же ему любить парижан? За их сытую, довольную жизнь? За комфорт и уют? За это можно только ненавидеть. Поэтому и не отправился гулять на Елисейские поля. А знаменитая пляс Пигаль после знакомства с Терезой Островски вызывала отвращение. Из всего раззолоченного разврата он выбрал самую прекрасную женщину, так ради чего глазеть на дешевку? Больше в Париже все равно ничего не знал. Разве что Лувр, так и то по ночам закрыт.

От того, что Александр много лет не прикасался к спиртному, его быстро развезло от холодного, сладковато-терпкого сухого вина, и он повалился спать, не раздеваясь.

Утром, поглядев в зеркало на помятый костюм и отекшую физиономию, Курганов, чувствуя во рту неприятную горечь, еще больше разозлился на Париж.

Доехав в метро до находившегося в центре города вокзала «Гар дю Нор», долго разбирался с высвеченной на табло информацией. Наконец определил, на какой путь прибывает поезд из Москвы, и лениво побрел на перрон.

Первым из вагона вылез Скрипач. Посмотрел по сторонам, увидел Курганова и показал рукой, что, мол, все в порядке. Снова нырнул внутрь и уже после всех пассажиров вытащил Кишлака. Тот еле держался на ногах.

– У вас тут дождь, а мы без зонтика.

Александр, видя его нетвердую походку, поддержал за руку.

– Ты тоже пьяный? – спросил Кишлак.

– Почему?

– Шатаешься. Ну, ничего, доберемся. Куда идти?

– Прямо, – сказал Курганов, но не двинулся с места, ожидая Скрипача. Это в его функции входило сопровождать Кишлака.

Скрипач появился с чемоданом и футляром для скрипки. «Неужели через границу проехал с автоматом?» – удивился про себя Александр, но вопроса не стал задавать.

Втроем они вышли на площадь.

– Куда едем? – Кишлак глазел по сторонам, стараясь протрезветь.

– В гостиницу «Монмартр».

– А что там? Девочки?

– Нет. Там ты отдохнешь и дождемся машину, которую пришлет Шлоссер, чтобы ехать в Германию.

– А девочки? Чтоб я приехал в Париж и никого не трахнул? – не унимался Кишлак. – Скажи, Скрипач, скольких мы тут перетрахали?

– Вместе или отдельно?

– Мне твои ни к чему, – отмахнулся Кишлак. – О, Курган, ты же не знаешь, как Скрипач тут триппак подхватил. Все из-за жадности. Решил сэкономить на телке, потерял на здоровье. Скрипач, расскажи, расскажи!

Скрипач, поддерживая его, чтобы тот не упал, говорить на эту тему не собирался. Возле них остановилось такси.

– Куда, ребята, ехать? – спросил таксист на чистом русском языке.

– Скрипач, мы где? – не понял Кишлак.

– В Париже, кореш, в Париже, – ответил за Скрипача любезный шофер.

– Тогда к телкам! – последовал приказ, и Скрипач втолкнул Кишлака в машину.

Курганов сел рядом с водителем. Тот оказался разговорчивым парнем и всю дорогу до гостиницы «Монмартр» жаловался на одолевающую его бедность.

– Вишь, как получилось, я ведь сам из Кишинева. Артистом там работал. Сам понимаешь, мужик видный, на сцену выходил – бабы млели. Талант у меня настоящий. А голос – только послушай… – И он запел «Из-за острова на Стрежень…». Кишлак принялся подпевать каким-то восточным козлетоном.

Таксист бросил петь и продолжил:

– Не поверишь, вся Молдавия на руках носила. Ни один правительственный концерт без меня не обходился. На приемы в ЦК приглашали. А как Молдавия отделилась, так и пошла свистопляска. Денег нет. Кино, «Молдова-фильм», накрылось. В театр никто не ходит. Молдаване телевидение оккупировали, не протиснуться. Вот и остался я с большим носом и с однокомнатной квартирой. А тут, глядишь, война в Приднестровье, иностранных корреспондентов навалило видимо-невидимо. Среди них попалась одна мадам лет под шестьдесят. Как здесь говорят – на лице музеум, а между ног – лицеум. Трахнул ее под «Негру де Пуркар». Ей понравилось. Зачастила ко мне. Тут меня черт и попутал. Француженка, парижанка. Взял сдуру и женился. Приехал сюда, а мою мадам из «Антенн-2» поперли, оказалось, там и в штате не числилась. Короче, влип. Моник – без работы, я вообще ни бум-бум по-французски. И при этом выяснил, что она – патологически жадная. Ну и свинтил, конечно. Сейчас вот ишачу на хозяина. Получаю крохи. Вишь, и в Париже может быть хреновато…

Когда подъехали к гостинице, притихший было Кишлак возбудился.

– Дай артисту денег, и пусть везет телку!

– Некогда, – возразил Курганов. – Скоро приедет машина.

– Так зачем нам две? – удивился Кишлак. – Хорошее… что у тебя, «рено»?

– Ну, отличный «пежо». Не хочу зависеть ни от какого адвоката. Слушай, как тебя? – обратился он к таксисту.

– Мирча. По-молдавски, я ж из Кишинева.

– Молдаванин?

– Да нет, русский. Мама немного молдаванка. Или скорее цыганка.

– О! – заорал Кишлак. – Цыгане мне по душе! Тогда слушай сюда! Разбогатеть хочешь? Вижу – хочешь.

Мирча растерянно глядел на Кишлака, не понимая, издевается тот или шутит.

– Кишлак, не надо, – попробовал урезонить его Курганов.

– Заткнись, мне по-русски переводчик не нужен. Мирча, предлагаю заработать. Как говорилось в единственной прочитанной мною в окопе книжке: «Сколько тебе надо для полного счастья?»

– В день?

– Нет, – махнул рукой Кишлак. – На всю жизнь. Так, чтобы умереть спокойно.

– По мне, лучше пожить спокойно. Эх, пару б миллионов франков! Вот разгулялся бы! – Мирча зажмурился от восторга.

– Сколько по-нашему? – Кишлак перевел взгляд на Александра.

– Немного больше, чем пятьсот тысяч долларов или шестьсот пятьдесят тысяч марок.

Кишлак потрепал Мирчу по кудрявой голове, похлопал по крепкой шее, подергал за подбородок.

– Нравишься ты мне, цыган певучий. Пойдешь со мной – лично от Кишлака получишь пять миллионов ваших паршивых франков. Ох, тогда загуляешь! Загуляешь?

– Загуляю, – испуганно согласился Мирча.

Кишлак улыбался и озорно глядел то на Скрипача, набравшего в рот воды, то на переставшего вмешиваться Курганова. Потом придвинулся вплотную к таксисту:

– Ежели ты – артист, то ведь ничего не умеешь? Точно?

– Машину вожу.

– Уже хорошо. В хозяйстве пригодишься. Поедешь брать банк?

– Какой? – не понял Мирча.

– Кто ж тебе скажет, какой? – рассмеялся Кишлак, пригладил белобрысые волосы и продолжил: – Неважно. Рискни вместе с нами – и станешь миллионером!

Мирча оторопел, решив, что над ним издеваются. Но когда взглянул на мрачного Курганова и философски безразличного Скрипача, понял, что здесь что-то не так.

– Платить будете? – спросил строго.

– Скрипач, дай ему тысячу. Пусть знает, что мы – не фраера залетные. Эх, цыган, я-то думал, ты с фантазией. Никто в жизни тебе больше таких денег не предложит.

– А я чего? Вишь, ничего. Если по серьезу, так согласен… Кишлак обрадовался, словно без случайно встреченного таксиста и не мыслил себе проведение операции. Погрозил всем кулаком.

– Цыган – он своего не упустит! – И снова, погладив Мирчу по кудрям, приказал: – Вези девку, негритянку, из дорогих. На дешевых тут тоже любитель имеется. Но он сегодня перебьется. А мне на похмелье в самый раз. И готовься ехать с нами.

Мирча как-то не очень определенно кивнул в знак согласия. Кишлак вылез из машины и бросил на ходу Скрипачу:

– Займись им! – И вошел вместе с Александром в гостиницу. Первое, с чего он начал, так это с требования апартаментов.

Александр объяснил, что гостиница двухзвездочная и особо в ней не разгуляешься.

– Ладно. Только чтобы дали видушник, хочу показать тебе одну телепередачку. Скажи, заплатим, как за новый.

Портье без возражений улыбнулся, давая понять, что нет проблем, и при помощи Александра Кишлак оказался в ванной в своем номере.

Минут сорок не подавал оттуда никаких признаков жизни. Скрипач тем временем подключил принесенный видеоплейер и поглядывал в окно, ожидая приезда таксиста.

– Он действительно поедет с нами? – возмущенно спросил Курганов.

– Да. Парню нужны деньги, – вяло сказал тот. Александр решил вернуться в свой номер, но из ванной в белом махровом халате появился Кишлак. Вид у него был трезвый и задумчивый.

– Налей-ка и покажи Кургану кино со спецэффектами. Скрипач достал из холодильника бутылку виски, налил Кишлаку, предложил Александру:

– Хлебнешь за встречу?

Страшась «уйти в штопор» и борясь с желанием выпить, Александр выдавил из себя:

– Не пью.

Поухаживав за собой, Скрипач включил видеоплейер. На экране вспыхнула знакомая заставка вечерней московской передачи, и популярная телеведущая доверчивым голосом сообщила, что через несколько минут по традиции состоится встреча с президентом фонда «Дети войны», известным российским предпринимателем, прекрасным человеком со щедрой творческой душой Валерием Петровичем Рвановым.

– Смотри, Курган, что произойдет! Видишь, кресло для него приготовлено… Она сейчас скажет после рекламы!

И действительно, указывая на высокое кожаное кресло с подлокотниками, валиком для головы и рычажком, регулирующим высоту его от пола, ведущая умиленно принялась рассказывать, что ученики подмосковного ПТУ специально в подарок Валерию Петровичу изготовили это Кресло.

– Он пока о подарке не знает, поэтому секрет, известный нам, я открою в конце встречи, – с улыбкой продолжала она. И вдруг приготовленное для Рваного кресло взрывается и начинает гореть, охваченное пламенем. Камера фиксирует то перепуганное лицо ведущей, то языки пламени, то мечущихся по студии людей…

Кишлак заходится от хохота. Скрипач бьет кулаком по столу и сокрушается:

– Всего пары минут не хватило, чтобы Рваному оторвало яйца! Вот невезуха! Черт бы побрал эту технику! А еще убеждали, что сработает секунда в секунду.

– Там была бомба? – показывая на выключившийся экран, спросил Курганов.

– Конечно! – взревел Кишлак. – Суки! Такую передачу испортили! Миллионы телезрителей лишили удовольствия! Нет, Скрипач, я на эту лажу без слез смотреть не могу! Покажи еще!

Скрипач перемотал кассету и врубил по новой. Александр смотрел уже с большим любопытством, зная, что должно было произойти убийство. А Кишлак принялся взахлеб рассказывать.

– Так-то, земеля. Ты же еще лох, не знаешь, что я объявил войну Рваному. Какая задумка провалилась! Но все равно эффектно получилось. Лучше бы, конечно, чтобы он в него сел. Ха-ха-ха, – прервал сам себя скрипучим смехом. – Я приказал виновных в лаже придавить как следует. Но отметь, какая задумка шикарная! А?

– Здорово, – согласился Курганов. Он не знал, кто такой Рваный, но узнавать, тем самым показывая свою неосведомленность, не хотелось.

Отсмеявшись и отматерясь, Кишлак хлебнул виски и развалился на постели.

– Интересно, по какой программе теперь будет выступать Рваный?

– По радио, – предположил Скрипач.

– Ничего, вернемся – устроим ему красивые похороны. Спустись-ка вниз, куда запропастился наш Мирча?

– Умотал от испуга, – высказал желаемое Александр.

– Эх, земеля, плохо в людях разбираешься. Никуда Мирча не исчезнет. Раз за старой телкой в Париж рванул, то и с нами поедет. Артист, одним словом.

И, словно в подтверждение сказанному, раздался телефонный звонок. Мирча спрашивал, можно ли проводить даму.

– Пусть ведет мою папуасочку. А вы – гуляйте отсюда. Обласкайте цыгана певучего.

У лифта они столкнулись с высокой негритянкой. Ее кудрявая золотистая голова была фантастической красоты. Длинный тонкий нос, вывернутые губы, намазанные алой помадой, огромные, чуть навыкате глаза с голубоватыми белками и синими зрачками. Прямо Тина Тернер. Скрипач присвистнул от восхищения. Курганов тоже оживился.

– Подойдет? – спросил услужливо Мирча, выглядывая из-за плеча проститутки.

– Вопрос неуместен. Веди. Ждем тебя здесь. – Скрипач не сводил взгляда с дамы.

Она же не замечала его, крайне недовольная уровнем отеля, в который ее привезли.

– Сколько стоит? – наглядевшись, спросил он.

– Тысяча франков в час, – скромно ответил таксист.

– Ну, такая стоит, – согласился Скрипач, достал из кармана шелковой куртки толстую пачку, протянул девице две купюры по пятьсот.

Элегантным жестом спрятав их в сумочку, жрица любви даже не улыбнулась.

Мирча бочком выскочил вперед и повел ее к Кишлаку. Скрипач спустился вниз в бар, Курганов отправился в свой номер. Но пробыл там недолго. Снизу портье сообщил, что заказанная машина прибыла.

В баре Александр спросил у Скрипача, ждать их или ехать.

– Давай пили. Мы на Мирче доберемся, он уже уехал заправляться. Где встретимся?

– Запиши адрес гостиницы… – И продиктовал его по записке, написанной Шлоссером.

– Не понимаю – где тут Заарбрюккен, а где Дудваллер?

– Ехать надо в Заарбрюккен, а второй город рядом. Будем ждать в отеле «Заар». Так тут написано.

– Ладно, ехай!

С большим удовольствием Александр хоть на время избавился от разухабистой компании. Кишлак его постоянно раздражал идиотскими выходками. Вседозволенность, возведенная в принцип, делает человека похожим на сумасшедшего. Общаться с ним становится невыносимо, ибо в любой момент он способен учудить нечто непредсказуемое.

Водитель-немец был немногословен. Рассказал лишь, что очень обязан господину Шлоссеру за помощь в бракоразводном процессе с одной русской девкой, желавшей отсудить у него полдома, полученного в наследство от родителей.

– Русских надо знать. Просят много, а соглашаются на малое, – заметил он в заключение.

Автобан вился по романтической земле Франции с потрясающими пейзажами. Александр наслаждался ездой. Он мог бы катить так до бесконечности, нигде не останавливаясь и не имея конечной цели.

В холле отеля его встретил Шлоссер.

– Почему один?

– Они приедут своим транспортом.

– Я же предупреждал, нельзя брать напрокат. Засветитесь.

– Нет. Они подцепили какого-то таксиста. Он и привезет.

– С ума посходили, – расстроился Шлоссер. – Пошли в номер.

Гостиница была старинная, чисто французская. В номере стоял огромный зеркальный шкаф и кровать под зеленым бархатным балдахином с золотыми шнурами, тяжелый круглый стол с резными стульями, обитыми тем же материалом. Низкое кресло с пузатым сиденьем. На всем лежала печать времени, что создавало иллюзию покоя.

Шлоссер убрал со стола вазу с цветами, достал из папки детальный план подземных коммуникаций и подземного хода и принялся объяснять Курганову возможные пути отхода из банка.

Александр слушал внимательно. Вникал во все детали, так как понимал, что надежды на Кишлака или Скрипача нет. Эти способны только заставить зверствами выполнить условия.

– Вникай, Федя, вникай, – подбадривал его адвокат. – В знании плана – гарантия твоей жизни. Удача слепо никому не улавливается. Она долго высматривает претендентов. Похоже, ты ей понравился.

– Меня волнует только синхронность, – задумчиво произнес Александр. – Ровно в два часа твой человек начнет крушить перемычку между подземным ходом и подвалом банка. Ты уверен, что хватит часа на это?

– Ты, Федя, за него не бойся. Он уже все простукал. Там цемент на стенах не более пальца толщиной. Вы же будете уходить через коммуникации. Видишь, в этом подвале – вентиляционная решетка. В отверстие, загораживаемое ею, спокойно может пролезть человек. Если успеете поставить ее назад, когда смотаетесь, то полицейские ноги отобьют, ища вас по подвалам. В подземный ход он уже затащил тележку на резиновых колесах, чтобы не таскать мешки на себе. Вчера на Мозеле бросила якорь небольшая частная одномачтовая яхта. Ее хозяин – Хасан абу Бакар. В шестнадцать часов маленькая резиновая лодка с мотором начнет перевозку мешков от выхода из подземного хода.

– Так ведь увидят!

– Нет. Человек Хасана потащит их под водой в сетке. Единственное, придется тебе упаковывать мешки в целлофановые пакеты. Потом на яхте Хасан выйдет в море и перекинет мешки на рыболовецкий траулер… но это уже заботы Цунами.

– А когда мы получим наличные?

– Хоть сразу. Тебе сколько надо?

– Три миллиона.

– О, Федя… Неужели потащишь с собой? Обязательно.

Шлоссер посмотрел на него с сожалением. Ему было жаль парня, рискующего головой ради старой, измусоленной порнозвезды семидесятых годов. Но убеждать Курганова было бессмысленно. Поэтому адвокат попробовал объяснить всю сложность использования полученных денег.

– Федя, пойми простую вещь. Они не сумеют переписать все серии, но кое-что обязательно пометят и возьмут на контроль. Затребовать миллионы и смыться – всего лишь полдела, если не треть. А вот как с ними поступать дальше – целая проблема. Думаешь, почему Цунами берет такой огромный процент? Потому что только при его связях можно эти миллионы перебросить в Афганистан. Там тоже не дураки, быстро их прокрутят и уже другими «авизо» предъявят в европейские банки. Но и тут не конец. Основная часть ляжет на счета подставных фирм, существующих для отмывки денег, полученных от контрабанды иракской нефти. И заметь, Федя, только после этого можно будет частями переводить их на ваши личные счета… А ты попрешься по Европе с тремя миллионами в сумке!

– Попрусь, – упрямо подтвердил Александр.

– Что-то я проголодался, пошли спустимся в ресторан. Там прекрасная французская кухня. Возьмем лангустины в тесте, рыбу «Булабэз» в соусе с шафраном, морские гребешки «Сан-Жак» по-бретонски и авокадо, фаршированные крабами! Как тебе меню, Федя? Под такое можно выпить ящик пива. Пожалуй, так и сделаю. Здесь пьют «Карлзберг пильц». Мы же в Заарланде. Это – самая нищая земля Германии. Раньше, до 1956 года, принадлежала Франции.

Курганов еще раз досконально прошелся по плану, стараясь представить себе все вживую. Свернул его и последовал за бубнящим в предчувствии хорошего обеда адвокатом.

Кишлак появился в отеле на следующее утро. Был он тих и спокоен. Курил «Кэмел», не прикасался к спиртному и косился на Скрипача, продолжавшего покуривать «травку». Позвал к себе Курганова и, развалясь в кресле, принялся жаловаться:

– Весь член себе стер. Ужас, кто их этому всему учит. Четыре часа шоколадка ни минуты не отдыхала. Никаких денег не жалко. Может, мне в Африку податься? Заведу гарем, приму мусульманство, куплю земли размером с Монако…

– Купи лучше остров в Японском море, – посоветовал Александр.

– А ты откуда знаешь, что я там покупаю?

– Не знаю, а предлагаю…

Кишлак вскочил и вновь сделался прежним.

– Гляди, Курган, не прытко ли прешь в «авторитеты»? Учти, меня не перепрыгнешь. Очень скоро я буду решать в Москве – кто достоин быть рядом, а кого и пинком на тот свет.

Ругаться перед самым нападением на банк было ни к чему. Курганов примирительно буркнул:

– Ладно, разберемся, когда напьемся. Таксист идет с нами?

– Зови его Цыган. Дельный парень. Люблю таких. Сказал ему слово – и он уже готов. Ты-то не такой. Тебя копать саперной лопаткой придется.

– Зачем?

– Затем, что со своими пятью процентами и авторитетом после налета на банк можешь крупно взлететь.

– Я не стремлюсь…

Кишлак пригладил свои торчащие в разные стороны белобрысые волосы и, слегка прищурившись, неожиданно спросил:

– А тогда на кой хрен согласился убить Грушу?

– Какую Грушу? – искренне удивился Александр.

Кишлак продолжал на него пытливо глядеть сквозь прищур глаз. Курганов решил не прерывать его молчания. Он уже заметил, что Кишлака молчание начинает быстро беспокоить. Ему комфортно, когда вокруг шум, ругань, мольбы, просьбы. А спокойного достоинства уверенного в себе человека не переносит. Теряется. Вот и на этот раз не выдержал.

– Кто-то повесил боксерскую грушу, но не ты. Бог с ним. Человек, пристреливший в «мерседесе» уважаемого вора в законе, однозначно обречен.

– Зови на инструктаж Скрипача и Цыгана.

Те не замедлили явиться. Мирча уже вошел в роль бандита. Он был в голубом джинсовом костюме и коричневых сапогах с раструбами, поднимавшимися к коленям. Шею опоясывал синий, с золотыми звездами платок. На фоне белой майки выделялся массивный золотой крест на толстой золотой цепочке. На лице застыла актерская улыбка, а в глазах – напряженное ожидание кошмара.

Скрипач, как обычно, своим видом наводил тоску. Легкий черный плащ до пят, с которым он не расставался даже в жару, висел на его худой длинной фигуре, как на вешалке. Длинные волосы, откинутые назад, открывали тяжелое бледное лицо с большим носом, впалыми щеками и немигающими глазами с остановившимися зрачками.

– Цыган, ты врубился в ситуацию? – тоном доброго учителя поинтересовался Кишлак.

– Ви, мон шер.

– Будешь на подхвате у Кургана. И учти, начнешь дрейфить – пристрелит. Ведь пристрелишь, Курган?

– Другого выхода нет, – пожал плечами Александр. Он к Мирче серьезно не относился. Слишком уж будет нереально, если случайный таксист-эмигрант вдруг ухватит пять миллионов франков. В каждой работе существует своя закономерность. Правда, и в каждом деле возникают счастливчики. Счастливчиков Курганов терпеть не мог, потому что не принадлежал к их числу.

– Повторяю последний раз. Мы со Скрипачом берем заложников. Вы блокируете вход в банк. Чем больше стрельбы, тем лучше. Шлоссер сегодня привезет даже пулемет… Переговоры начнете вы. Будьте выдержанны и спокойны. Но никаких компромиссов. Потом Курган пойдет открывать сейфы и обнаруживать подвал с вентиляционной сеткой. Скрипач займет его место, а Цыган перейдет ко мне. Первого заложника убью я. Для острастки. Иначе эти лягушатники-французы долго будут гадать, сдадимся мы или нет. Дальше будет видно. Вечером мы должны покинуть банк. Подгонять их будем каждым новым трупом. Какие вопросы?

– А вдруг они решат штурмовать?

– Вот ты и сядешь за пулемет. От него в такой перестрелке толку немного, зато шум создает. И помните, у нас есть возможность покинуть банк в любой момент, но сделаем это только со ста миллионами. Иначе я пристрелю любого из вас. Мне все равно.

Никто ничего Кишлаку не ответил. Каждый думал о своем. С этого момента закончились все распри, неприятие друг друга. Они сплотились в единую группу, готовую рискнуть жизнью и задумывающуюся о последствиях.

– Тогда разойдись! Спиртное – под запретом, «дурь» – тоже. Из отеля не отлучаться. Все ждем Шлоссера. На ночь не забудьте поссать и помолиться.

Курганов хотел отправиться к себе в номер, но, заметив, что Мирча едва передвигает ногами, точно водолаз по дну пруда, окликнул его:

– Эй, Цыган, пошли в бар попьем кофе.

Таксист обрадовался предложению и немного повеселел. Курганов казался ему наиболее приличным из всей компании. Они спустились по добротной, темной от древности лестнице в тесный холл, заставленный антиквариатом. Тяжелые бронзовые светильники на стенах, массивная деревянная люстра, старинные толстые зеркала и искусственные цветы создавали атмосферу добротного, размеренного быта. Позолоченный рыцарь в доспехах, держа перед собой меч, охранял эту обитель благополучия. Французский лоск в интерьерах отеля удачно сочетался с немецкой основательностью. Бара как такового не было. В зале ресторана, пустого в предобеденный час, сидели всего несколько завсегдатаев, играющих в карты. Улыбчивый бармен за небольшой стойкой возле огромного, похожего на средневековый замок буфета принялся расхваливать только что полученные из Франции белые вина.

Курганов и Мирча обошлись кока-колой и кофе «капуччино».

– Уезжай-ка ты отсюда обратно в Париж, – тихо посоветовал Курганов.

– Почему?

– Потому что не проглотить тебе пяти миллионов. Подавишься.

– В каком смысле?

– В прямом. Тебе когда-нибудь предлагали украсть хотя бы бутылку водки?

– Нет.

– А хочешь начать сразу с пяти миллионов. Психика не выдержит. Пока мы здесь пьем кофе, затея кажется легкой прогулкой. А когда начнется игра нервов, когда будут рыдать женщины, орать дети и унижаться мужчины, проклянешь себя за участие во всем этом. Для такого поступка нужно долгое созревание.

– А ты созрел? – с гонором спросил Мирча.

– За мной четырнадцать лет тюрьмы и два трупа, – спокойно признался Курганов.

Такое откровение произвело на Цыгана сильное впечатление. Он посмотрел на Александра с тем же испуганным почтением, с каким недавно слушал Кишлака. Пожалуй, только сейчас бывший артист начинал понимать, какой психологический стресс ему предстоит пережить.

– Если дрогну – действительно выстрелишь?

– Пугать не умею, успокаивать не люблю… Понадобится – пристрелю без сожаления. Кто ты мне?

Мирча с тоской посмотрел в сторону бара, но не решился взять что-нибудь выпить.

– Пей, Кишлак сам не выдержит. Любит поиграть в командира.

Поглядывая на дверь, таксист рванул к стойке и попросил налить ему двойную дозу коньяка в стакан. Залпом выпил и заказал еще. Бармен опасливо посмотрел на него, однако обслужил с ободряющей улыбкой. Вернувшись с коньяком за столик, Мирча принялся размышлять вслух.

– Проще пареной репы сесть в свой паршивый автомобиль и дернуть обратно. Вишь, какая штука, я ведь оставшуюся жизнь буду локти кусать и презирать себя за то, что струсил. Мне тридцать шесть лет. Снимаю мансарду на окраине, питаюсь всухомятку, на подружек денег нет, и в будущем – никакой перспективы…

– Возвращайся в Россию.

– Торговать в кооперативном киоске? Или подметать улицы? Кому сейчас там нужен безработный артист?

– Устроишься официантом, – резонно заметил Александр.

– Официантом-то и здесь могу. Но это пошло. Я же артист!

– Но не дурак же? – безнадежно возразил Александр, уже не уверенный в своих словах.

Мирча пил маленькими глоточками коньяк и мысленно прокручивал прошлую жизнь. Разбираясь в ней, невозможно было отыскать сколько-нибудь значащего момента, когда судьба указывала пальцем на единственный шанс. Раньше ему казалось, что женитьба на Моник – удачный поворот в жизни. Но этот поворот оказался еще более тупиковым, чем остальные. Может, вся его безалаберная жизнь являлась лишь прелюдией к этой встрече? Ничего полезного ни обществу, ни людям он никогда не делал и уже не сделает. Таланта, которым можно было бы осчастливить современников, у него нет. Нет идей, которые хотелось бы воплотить в жизнь. Нет детей, ради которых стоило бы горбатиться. Нет любви, позволяющей преодолеть невзгоды. Получается, что в свои тридцать шесть он свободен от всего – и от плохого, и от хорошего. Честная жизнь дохода не принесла и уже не принесет. Значит, нужен резкий поворот. Артист Мирча умер, да здравствует миллионер господин Барабаш!

Мирча отважно взглянул в потухшие глаза Александра и с актерским пафосом произнес:

– Тебе не придется в меня стрелять.

– Дай Бог, – согласился Курганов.

В дверях ресторана появился Шлоссер. По-деловому сосредоточенный, в линялой майке и коротких шортах, он поманил Александра пальцем:

– Помоги цветы поднять в номер.

Мирча пошел вслед за Кургановым. Он решил держаться возле Александра. Ведь никто из троицы не собирается оказаться за решеткой, так почему же должен туда попасть примкнувший к ним четвертый участник ограбления? – С таким аргументом на душе ему стало поспокойнее.

Оказалось, что Шлоссер и впрямь привез оружие в корзине с цветами. Занесли корзину в номер к Курганову. Особое любопытство проявлял Мирча, никогда до этого не бравший настоящий автомат в руки. Понаблюдав за ним, Вилли покачал головой:

– Да, Федя, для парней из французского спецназа ты – большой подарок.

– Надеюсь, никто из присутствующих не надеется вступать с ними в драку? – парировал тот.

– Что ж, мешки таскать на твоей спине – тоже полезная работа, – согласился адвокат, и они все пошли к Кишлаку.

Утро следующего дня встретило их пасмурной погодой. Мало разговаривая друг с другом, участники нападения на банк «Лионский кредит» выпили кофе с «Камамбером» и круассанами и разошлись по номерам за упакованным оружием. Минут через пятнадцать все сели в «пежо» Мирчи, и машина выехала на автобан, в сторону французской границы.

Цыган-таксист вел автомобиль довольно нервно. Но никто никаких замечаний ему не делал. Кишлак курил сигарету за сигаретой, Скрипач прижимал к груди футляр от скрипки со своим любимым «Калашниковым», Курганов смотрел на проплывающие за окном благостные пейзажи и вспоминал о топких берегах Белого моря, заваленных топляком, белевшим среди камней, словно гигантские обглоданные кости.

Через час с небольшим они въехали в Метц и, немного покрутившись по городу, нашли бесплатный паркинг почти напротив банка, на фасаде которого крупными буквами было написано – «Лионский кредит».

Осмотрев со стороны скучное пятиэтажное здание казарменного типа, они, не сговариваясь, свернули в улочку, ведущую в сторону видневшегося над домами шпиля Нотр-Дама, и, пройдя старинную рыночную площадь со сводчатыми торговыми рядами, вышли на пешеходную улицу с множеством магазинов. По улице не спеша прогуливался провинциальный люд, в основном состоящий из дам преклонного возраста и молодежи. Заканчивалась улица средневековым фонтаном без воды. Постояв возле фонтана, покурив и поглазев на прохожих, вся четверка двинулась назад, по направлению к банку.

«Через каких-нибудь двадцать минут сонная жизнь заштатного французского городка всколыхнется неслыханной новостью. А еще через час-полтора телевидение начнет транслировать на всю Европу дерзкое нападение на банк. Как хорошо заработают местные журналисты! И сколько лет в городе будут пересказывать события, о начале которых еще никто и не подозревает», – думал Курганов, всматриваясь в спокойные лица француженок, появляющихся из дверей магазина.

Первым в банк вошел Мирча. Постоял у небольшой очереди возле одного из окошек и подсчитал количество народа. Было человек тринадцать посетителей. Точнее посчитать не получалось. При входе в банк за низкой перегородкой сидел не то охранник, не то просто сотрудник, качавший головой и бодро здоровавшийся с входящими клиентами.

Некоторым он пожимал протянутую руку. Мирча вышел на улицу и, закурив, легким кивком дал команду Кишлаку. Тот, не раздумывая, устремился внутрь. За ним, на некотором расстоянии, последовал Скрипач. После него Курганов. Мирча, как знаток французского языка и бывший артист, должен был войти последним и, наставив пистолет на сидящего за перегородкой служащего, объявить об ограблении.

Ноги у него дрожали, и приходилось повторять слова, чтобы в нужный момент случайно их не забыть.

Пара минут, которые ему предстояло выждать, показались самыми длинными в жизни. Наконец, ничего не видя перед собой и обливаясь потом, он двинулся вперед. Прохлада операционного зала несколько освежила его, и, выхватив пистолет, Мирча, забыв направить его на служащего, громко, по-театральному эффектно крикнул:

– Внимание! Всем оставаться на местах. Это ограбление!

В следующий момент раздалась автоматная очередь. Люди как подкошенные попадали на пол. На них посыпались осколки разлетевшихся вдребезги хрустальных люстр, по которым стрелял Скрипач.

Служащий, оставшийся при входе, решил воспользоваться паникой и выскочить на улицу. Но Мирча, должно быть, от испуга, нажал курок своего «магнума», и пуля, попав в загородку, разнесла ее в щепки. Служащий рухнул прямо под ноги Мирче. Мимо них пробежал Курганов и закрыл входные двери железной скобой.

Не теряя времени, Кишлак, вооруженный израильским «узи», пинал лежавших людей и матом орал по-русски:

– Всем встать!

Мирча громовым голосом переводил его команды.

– Встать и к стенке лицом! – продолжал орать Кишлак.

Скрипач подскочил к Мирче, вырвал из его руки кейс и достал лежащий в нем разобранный пулемет. Нескольких отработанных движений ему хватило, чтобы собрать этот пулемет китайского производства и нацелить на входную дверь, за которой уже слышались голоса. Не раздумывая, Скрипач дал короткую очередь. Пули продырявили толстые дубовые доски. Голоса смолкли.

Кишлак тем временем собрал всех заложников у стены. В основном среди них преобладали пожилые женщины, но было и несколько мужчин среднего возраста, не пытавшихся оказывать сопротивление.

– Курган! Займись служащими! – крикнул он.

Александр перепрыгнул через мраморный бордюр, отделявший операторов от клиентов. Всего их было восемь человек. Из них пять девушек, молодой парень и два пожилых господина. Один из них что-то кричал по-французски, но Александр не понимал ни слова. В ответ он выстрелил из ТТ, и старик заткнулся. Молодой парень продолжал курить трубку и смотреть на Курганова с веселым вызовом. Ему, должно быть, нравилось присутствовать при подобной передряге.

– Объясняй им по делу! – крикнул Кишлак и, подбежав к Мирче, приказал: – Звони в полицию, будем выдвигать требования.

Александр заставил служащих банка присоединиться к посетителям и, заметив у одной огромной пальмы молодую женщину, посадившую девочку на край мраморной кадки, крикнул Кишлаку:

– Тут мать с маленьким ребенком! Что делать?

– Ничего! С них-то и начнем! Для усиления аргументации.

– Нет, – заупрямился Александр, – их нужно выпустить до начала переговоров. Нельзя, чтобы общественное мнение сразу возвело нас в ранг людоедов. Эта акция подтвердит, что мы нормальные люди, а не маньяки.

– Некогда диспуты устраивать! Черт с ними! Пиши требования, укажи число заложников… – Кишлак прервал разговор, так как Мирча начал разговор с полицейским по телефону. Хотя никто из сообщников не понимал, о чем он говорит, но было ясно по путаности и рваности фраз, что полицейский вряд ли уразумеет их требования. Курганов взял трубку и стал говорить по-немецки.

Полицейский вежливо ответил и попросил не класть трубку до прихода комиссара.

Тем временем Кишлак при помощи Мирчи приказал всем заложникам пройти в комнату отдыха операторов. Но комната оказалась слишком тесной для такого количества народа. Многие стали возмущаться. Кишлак вытащил из толпы наиболее активную старуху и приставил ей ко лбу дуло пистолета. В мгновенно наступившей тишине к каждому пришло осознание, что смерть витает совсем рядом. Старуха грохнулась в обморок. Остальные, прижимаясь друг к другу, втискивались в комнату. Оставив заложников на попечение Мирчи, Кишлак подскочил к разговаривавшему по телефону Курганову.

– Ну?

– Пока в шоке, просит отпустить заложников и сдаться властям.

– Скажи этому козлу, мы не те ребята. Или они начинают выполнять наши требования, или будем расстреливать заложников. Полчаса на подготовку – и ни минутой больше. Пусть звонит президенту, правительству, папе римскому, но сто миллионов долларов должны передать не позже наступления темноты!

Александр продолжил разговор с комиссаром. Тот ужасно нервничал, плохо понимал по-немецки, переходил на французский и в конце концов передал трубку подоспевшему мэру города.

Городской голова принялся говорить о каких-то многовековых традициях Метца. О позоре и обещании принять все меры к корректной передаче в руки властей тех членов банды, в ком заговорит совесть или хотя бы рассудок. Александр оборвал его монолог грубо и жестко.

– Заткни фонтан, идиот! Звони в Париж и умоляй выполнить наши требования. Через полчаса начнем расстреливать заложников!

– Ради Бога, не делайте этого. Мы свяжемся с министром, с кабинетом министров. Только никого не убивайте, слышите, вы же – люди! – кричал мэр.

Пришлось бросить трубку, чтобы он наконец от воплей перешел к делу.

Кишлак, перестав суетиться, подошел к Скрипачу, закурил.

– Сейчас возьмешь Мирчу и пройдешь по служебным помещениям. Нужно полностью осмотреть здание и прикинуть, откуда может быть предпринята попытка штурма.

– Судя по плану, остальные этажи с первым, занимаемым банком, не соприкасаются. Но на самом деле, а вдруг и существуют какие-нибудь лестницы.

– Вряд ли. Это же банк. Но проверить не мешает. Учти, там, в кабинетах, у кого-нибудь из клерков может быть оружие.

Скрипач пренебрежительно скривил губы и, похлопав по плечу дежурившего у дверей в комнату отдыха Мирчу, повел его с собой.

Курганов в одном из отсеков для операторов обнаружил маленький телевизор. Включил его, и на экране возникло здание банка, окруженное полицейскими.

Диктор быстро говорил по-французски. Камера скользила по закрытым белыми жалюзи окнам банка. Потом стали показывать собравшуюся толпу за установленными заграждениями. Пожарные машины, реанимационные и «скорые». Отдельно стояла группа официозно одетых мужчин, должно быть, представителей мэрии. Полицейских было достаточно много. Но все они предпочитали успокаивать толпу.

Кишлак одним глазом взглянул на экран.

– Ну?

– Пока нормально. Ждут приказаний из Парижа.

– Они врубились в ситуацию?

Александру трудно было сказать что-либо определенное. «Судя по тому, что телевидение передает на всю страну, власти понимают серьезность положения», – подумал про себя, а Кишлака успокоил:

– Не дергайся. Время еще есть. Может, девчонку отпустим?

– Исключено! Только после того, как примут наши требования.

В дверь, за которой томились заложники, стали стучать сразу несколько рук. Александр открыл ее. Оттуда шибануло тяжелым духом скопления человеческих тел. Кто-то в самой гуще потерял сознание. Остальные, судя по измученным лицам, задыхались.

– Кишлак, их надо выпустить оттуда, иначе сдохнут без нашей помощи!

– Не сдохнут, – ответил тот, копаясь возле пулемета.

Не обратив внимания на его возражения, Курганов разрешил женщинам выйти. К нему подошел молодой парень с трубкой и на хорошем английском сказал:

– Я могу быть вам полезен.

– Чем? – перешел на английский и Александр.

– Коды сейфов, отключение сигнализации…

– Что взамен?

– Кое-что вы мне позволите унести с собой.

– Что?

– Ерунда. Некоторые бумажки.

Александр плохо разбирался в банковском деле, но понял, что этот жучила под шумок хочет завладеть конфиденциальной информацией.

– Хорошо. Только возьми на себя функции старшего над заложниками. Объясни, что никому не причиним вреда, если все наши приказания будут исполняться беспрекословно. Женщины могут сесть у стены, а мужчины останутся в комнате отдыха.

– Курить можно? – удовлетворенный договоренностью, улыбнулся парень.

– Спроси у женщин, мне все равно.

В зале появилась группа мужчин очень солидного вида. Судя по замкнуто-высокомерным выражениям лиц, господа принадлежали к руководству филиалом. Мирча, тыча пистолетом в спину одному из них, крикнул Курганову:

– Это главный. Требовал от полиции, чтобы они начали штурмовать здание.

Седовласый импозантный француз не повел и глазом в сторону Александра. Гордо прошествовал по залу и сказал сидящим у стены женщинам несколько ободряющих слов, смысл которых поняли все, даже Кишлак.

– Что? Надеется, что нас скоро выкурят отсюда? – заорал он.

Курганов обратился к управляющему по-английски.

– На вашем бы месте я…

– На моем месте вы никогда не будете. Но двадцать лет тюрьмы вам гарантировано.

– Подумайте, – продолжил Курганов. – Заложники ждут от вас решения. Убедите власти выдать нам сто миллионов долларов и откройте сейфы вашего банка.

– В моем банке нет никаких ценностей. И тем более денег. Мы – всего лишь провинциальный филиал. Нужно сперва думать, а потом уже грабить, – резонно ответил управляющий и отвернулся от Александра.

Кишлак молча подошел к французу и схватил его за волосы. Тот дернулся, пытаясь оттолкнуть обнаглевшего бандита. И прозвучал выстрел.

Управляющий несколько секунд стоял не шелохнувшись, словно не понимая, что с ним произошло. А потом рухнул лицом на мраморный пол.

– Скрипач, посади его в кресло на колесиках, и пусть баба с ребенком везут к комиссару, – распорядился Кишлак. Немного подумал и изменил решение: – Нет! Ребенка оставим здесь!

– Тогда забирай от матери сам, – заупрямился Скрипач. Кишлак зыркнул на него презрительным взглядом, но заводиться не стал. И, повернувшись к Александру, спросил:

– Кого выпускать?

– Вон того парня с трубкой. Он объяснит им доходчиво и вернется с ответом.

– Держи карман шире – вернется!

– Вернется. У него здесь своей интерес, – настаивал Александр и, обратившись к парню, спросил его об этом.

– Я – служащий банка. И мой долг находиться рядом с коллегами.

– Чего он лопочет?

– Обещает вернуться.

– Гляди, обманет – спрос с тебя, – с ухмылочкой предупредил Кишлак.

Скрипач выкатил кресло, усадил в него истекший кровью труп банкира и жестом предложил парню катить кресло к двери, а сам отправился к пулемету. Мирча снял железную скобу и приоткрыл одну дверь. Снаружи донесся пронзительный вздох ужаснувшейся толпы, увидевшей бездыханное тело управляющего. Парень, с трудом толкая перед собой кресло, кричал:

– Не стреляйте! Не стреляйте!

Мирча захлопнул дверь и вернул скобу на место. Наступили томительным минуты ожидания. Курганов и Кишлак прильнули к экрану телевизора. Было видно, как к парню подбежали агенты спецслужб в штатском. За ними ринулись репортеры. Но их оттеснила полиция. Парня быстро увели, а тело, положив на носилки, понесли к машине «скорой помощи».

– Теперь они зачешутся, – заметил Кишлак.

И действительно раздался звонок. Курганов взял трубку.

– С вами говорит полицейский комиссар Франции. Даем вам ровно час, чтобы освободить заложников и сдаться французской полиции. В противном случае ровно через час мы начнем штурм здания банка.

– Можете начинать хоть сейчас. Через полчаса получите еще одного покойника. Кресел здесь достаточно, чтобы их вывозить. Советую: собирайте сто миллионов в мелких купюрах, и побыстрее. Нам здесь еще пересчитывать придется. А среди заложников – пожилые люди и матери с детьми. – Не дожидаясь реакции полицейского комиссара, он положил трубку.

– Кого следующего? – разглядывая сидящих на полу женщин, спросил Кишлак.

– Решай сам. Мать с ребенком не трогай. Убийство управляющего ненависти к нам не вызовет. Сейчас вся Франция смотрит увлекательнейший фильм. А гибель матери и ребенка восстановит всех против нас.

– Плевать!

– Не скажи. Без учета общественного мнения они штурм не начнут. Пугать будут. Но не более. А когда толпа и пресса потребуют нас разорвать на куски, вот тут уж наплюют и на заложников, чтобы другим неповадно было.

– Курган, ты прав. Котелок варит по делу. Слушай, может, пока кого-нибудь трахнуть? Смотри, вон неплохая телка сидит у пальмы.

– И все газеты объявят тебя сексуальным маньяком, – предостерег Александр.

– Опять прав! – согласился Кишлак и отошел к Скрипачу, курящему возле пулемета.

Молодая француженка с ребенком не сводила молящего взгляда с Курганова. Он ей обнадеживающе улыбнулся. И снова потянулись томительные минуты ожидания. Все участники ограбления успокоились, подавив в себе нервозность первых минут. Заложники тоже свыклись со своим временным положением, надеясь, что после убийства управляющего стрельбы больше не будет. И все вместе верили в благоразумие правительства.

Мирча разгуливал по залу, поигрывая «магнумом». Он вживался в роль гангстера и представлял себя на съемочной площадке. Поэтому поглядывал на заложниц как на партнерш по фильму… Иногда заглядывал в комнату отдыха, где находились притихшие мужчины. Тишину взорвал возглас Курганова:

– Возвращается!

Кишлак подскочил к телевизору и увидел на экране бодро шагающего к входу парня с трубкой. Толпа поддерживала его криками, и он чувствовал себя национальным героем. Такое поведение служащего не понравилось Кишлаку.

– Если они не согласятся, пристрелю его сразу.

– Ни в коем случае. Он знает коды и шифры сейфов. – Александр больше не боялся высказывать свое мнение, полагая, что начинает разбираться в ситуации лучше, чем сам Кишлак. Тот ничего не ответил, а крикнул Мирче:

– Приоткрой дверь.

Скрипач замер у пулемета, готовый в любой момент открыть ураганный огонь. Попыхивая трубкой, в зал вошел служащий. Не обращая внимания на Скрипача и Кишлака, подошел к сидящему у телевизора Александру и передал ему конверт, сообщив по-английски:

– Вряд ли из вашей акции что-нибудь получится.

На листе короткий текст извещал членов банды, что все спецслужбы приведены в полную готовность и единственное, на что согласно пойти французское правительство, так это на предоставление вертолета, который доставит налетчиков в любое указанное ими место.

Пробежав текст глазами еще несколько раз, Курганов перевел его Кишлаку.

– Отлично, – неожиданно обрадовался тот и на ухо прошептал: – Они уверены, что у нас нет никакого другого способа покинуть банк! В этом – их ошибка, а наше – преимущество. А пока придется им поддать жару. – И отрывисто приказал: – Подготовь кресло.

Сам же подошел к заложницам. Женщины глядели на него с нескрываемым испугом. Одна из них не выдержала и истерично закричала. Кишлак ей улыбнулся и, вытянув руку с пистолетом, выстрелил прямо в голову. Сидевшие рядом дамы в ужасе повалились на пол и завизжали на все лады.

Убитая заложница осталась на месте. Пуля попала ей в рот, и из него лилась кровь, похожая на красное вино. Кружевная кофточка старухи вздрагивала от каких-то идущих изнутри организма конвульсий.

– Мирча! Сажай ее в кресло! – И отошел в сторону.

Зал наполнился стонами, воплями, причитаниями. Никто из заложниц уже не обращал внимания на убитую, дрожа за собственную жизнь. Прижимая дочку к груди, молодая мать единственная не поддалась общей истерике и продолжала умоляющими глазами смотреть на Курганова.

– Скажи, чтобы вон та девица встала, – указал Кишлак Мирче на девушку, которую хотел трахнуть. – Пусть повезет кресло.

Когда Мирча передал ей приказ, та от неожиданности заплакала еще сильнее и принялась помогать привязывать тело, чтобы оно по дороге не сползло. Скрипач снова приник к пулемету и, когда Мирча приоткрыл одну половину тяжелой деревянной двери, дал короткую очередь в воздух. Стоявшие неподалеку полицейские в касках и со щитами попадали на землю. Девушка, с трудом толкая перед собой кресло с мертвой, вышла из помещения. Телекамеры взяли ее лицо крупным планом, а потом показали жертву с развороченным кровавым ртом.

Кишлак захохотал от удовольствия. Толпа на экране неистовствовала. Лица полицейских чинов и правительственных чиновников выражали крайнее смятение.

– Теперь, надеюсь, поймут, как следует с нами разговаривать!

Раздался телефонный звонок. Александр взял трубку. Срывающимся голосом полицейский комиссар заклинал не предпринимать никакого насилия.

– Сам президент вмешался! Он же только что избран! Нужно немного подождать!

– У нас время есть. Но каждые полчаса вы будете получать по трупу. Так что можете сами подсчитать, во сколько жертв обойдется ваша медлительность, – стараясь сохранять спокойствие, заявил Курганов, понимая, что после этого остается два варианта – или они соглашаются, или идут на штурм.

– Я доложу, сию минуту доложу, не стреляйте, только не стреляйте…

– А вы не вздумайте начать штурм. Сорок трупов мы вам гарантируем, – сухо посоветовал Александр и, не желая выдавать волнения, бросил трубку.

Кишлак вопросительно посмотрел на него.

– Просят еще подождать.

– Пойдут на штурм?

– Связываются с президентом. Вряд ли он станет рисковать. Что такое для Франции сто миллионов долларов? Мелочь! А полсотни убитых по вине чиновников – это отставка правительства.

– Ну-ну, – проворчал Кишлак и снова отправился к Скрипачу.

А Мирча, боясь находиться возле заложниц, присел рядом с Кургановым.

– Послушай, все эти бабы запомнят наши морды на всю жизнь. Нужно было надеть маски. Ведь будут искать по фотороботам.

– Рано задумался об этом, – усмехнулся Курганов. – А потом представь себе, какие из их показаний выйдут портреты? Они же переругаются из-за одной формы твоего носа. Так что иди и не своди с них глаз. Скоро начнется горячая работенка.

Но стрелка часов двигалась неумолимо к концу получаса, а никаких известий не поступало. Кишлак уже крикнул Мирче:

– Цыган, готовь кресло!

Шла игра нервов. Кто-то должен был уступить. И тут Александра осенила блестящая идея.

– Погоди, Кишлак. Попробуем перехватить инициативу. Ну что толку, что ты пристрелишь еще одну несчастную женщину? Или мужика какого-нибудь? Вся страна уже наблюдает за увлекательным спектаклем…

– Что предлагаешь? – оборвал его Кишлак.

– Мы выпустим мамашу с дочкой. И дадим ей письмо, которое напишут заложники. Они будут умолять президента о спасении. Это произведет гораздо более сильное впечатление, чем еще один труп.

Кишлак задумался. Потом спросил Скрипача:

– Как считаешь?

– По мне – стрелять надежнее, – меланхолично ответил тот.

– Видишь, Скрипач против, – покачал головой Кишлак и закончил: – Выходит – ты прав. Пусть пишут, но недолго и послезливей.

Курганов поручил этим заниматься боящемуся подходить к заложницам Мирче.

Долго дам упрашивать не пришлось. Каждая рвалась написать личное послание. Пришлось на подмогу вызвать из комнаты отдыха мужчину, одного из руководителей филиала. Он-то и составил коллективное письмо президенту. Пока письмо писали и подписывали, Александр подошел к не верящей еще в свое спасение француженке, прижимавшей к груди дочку лет двух-трех.

– Мадам говорит по-английски?

– Да. Я учительница. Преподаю в коллеже, – зачем-то рассказала она.

– Письмо должна держать в руках ваша дочь. И постарайтесь убедить чиновников пойти на наши условия. Мы – не звери и не хотим насилия. Но другого выхода теперь для нас не существует. Мне приятно, что скоро вы будете наблюдать по телевизору за дальнейшим развитием событий. Прямо родились под счастливой звездой. Помогите этим несчастным. Через следующие полчаса будет убит вот этот месье, пишущий письмо. О нем тоже расскажите. Пусть правительство знает, что человек, обратившийся к властям за помощью, погибнет ровно через полчаса.

Мирча передал письмо Курганову, а тот с улыбкой всунул в ручку девочке, которая потащила его в рот. Молодая мама подняла дочку на руки и, не оглядываясь, направилась к двери. Мирча чуть-чуть ее приоткрыл, опасаясь не столько снайперов, сколько фотографов.

И опять Курганов и Кишлак уставились в телевизор. Ребенка, как только мать отошла на безопасное расстояние от здания банка, поспешили забрать врачи, но мать, выполняя просьбу Курганова, подняла дочку с письмом в ручке над головой и крикнула о надежде на президента. Ее окружили плотным кольцом репортеры. Потом их оттеснили полицейские и повели женщину к группе чиновников. Во весь экран показывали ее плачущее лицо и улыбающуюся девочку. Комментатор лез из кожи, говоря о послании к президенту. Но текст не зачитывал. Очевидно, власти запретили давать письмо в эфир.

Парень с дымящейся трубкой подошел к Курганову.

– Вы не могли бы позволить желающим воспользоваться туалетом?

– Может, вам еще и буфет организовать! – закричал Кишлак.

– Да пусть пользуются, – возразил Курганов. – Мирча будет водить по одному.

Кишлак ничего не ответил. Но помахал перед носом служащего пистолетом, от чего тот побледнел и перестал курить.

О согласии правительства пойти на условия налетчиков Курганов понял из реакции заложника, писавшего письмо. Он прислушивался к голосу комментатора и вдруг радостно закричал:

– Согласились!

Кишлак от неожиданности чуть не выстрелил. Курганов повернулся к служащему, тот перевел на английский.

– Правительство дало согласие. Сейчас начнут переговоры, – объяснил Кишлаку Александр. Тот улыбнулся своей зловещей улыбкой и одобрительно заметил:

– А ты боялся… Президенту Франции с Кишлаком тягаться слабо. Приготовься тянуть время. Пока будут доставлять мешки с деньгами, пусть Цыган по телефону требует два вертолета, потом отказывается и снова соглашается. Артист же. Им нужно задурить голову. Пусть верят, что мы ищем способ выбраться из банка. А ты с этим фраером, – Кишлак кивнул в сторону служащего, – быстро очистишь сейфы.

Телефонный звонок возвестил о переговорах. Какой-то новый голос спокойно и обстоятельно объяснил, что условия приняты. Но более пятидесяти миллионов долларов мелкими купюрами набрать не представляется возможным. Взамен предложил новые стодолларовые банкноты, еще не запускавшиеся в обращение.

Курганов посоветовался с Кишлаком.

– Новые не берем, – категорически заявил тот. – На них обязательно попадемся. Их хитрость и ежу понятна. Пусть ищут.

Но говорящий по телефону стоял на своем, и Александр вынужден был пойти на маленькую хитрость. Не советуясь с Кишлаком, согласился для начала получить пятьдесят миллионов. И перешел к обсуждению их доставки в банк.

– Не понимаю, для чего? – спокойно вопрошал голос неизвестного представителя власти. – Все равно будете эвакуироваться из помещения банка. Мы лучше упакуем вам в вертолет или, по желанию, – в самолет…

Курганов не стал слушать его рассуждения и задал простенький вопрос:

– А кто даст гарантию, что в мешках будет именно эта сумма и что доллары – не фальшивые? Нет уж, для начала проверим их в банке, благо что служащих здесь достаточно. Поэтому грузите на платформу и оставляйте возле дверей. Но чтобы рядом никого не было. Носить внутрь будут заложники. Так что передайте снайперам – пусть не беспокоятся. Одно неверное движение, и мы начнем убивать не по одному, а очередями из автоматов.

– Ждите и не делайте глупостей. Мы стараемся изо всех сил, – заверил голос в трубке, после чего пошли короткие гудки.

Только Александр закончил разговор, как Кишлак приказал ему идти вскрывать сейфы. Служащий, снова закуривший трубку, заставил себя уговаривать, всем видом показывая, что с неохотой уступает принуждению. Но когда Курганов поднял пистолет, вытащил трубку изо рта и по-деловому кивнул:

– Следуйте за мной.

Они спустились в цокольные помещения, оборудованные всеми средствами защиты, которые служащий небрежно, со знанием дела отключил. И, пройдя через несколько толстых железных дверей, оказались в святая святых – комнате, где в специальных ящичках-сейфах хранились драгоценности клиентов.

– Послушай меня, здесь немного наберется стоящих вещиц. Сам потеряешь много времени. Все подряд не бери, – предложил служащий.

– Тогда выгребай наиболее ценное и побыстрее.

Парень спрятал трубку в кожаный мешочек, положил его в карман и через комбинацию цифр на пульте открыл сразу все дверцы. Вытаскивая ящички, принялся ссыпать бриллиантовые украшения в мешок, подставленный Кургановым, приговаривая:

– По мне, чем больше вы возьмете, тем лучше. Но с золотом возни много. А вот столовое серебро вам вообще ни к чему.

Александр не перебивал. Он плохо разбирался в камнях, поэтому старался не мешать и не показывать своей необразованности. Отбирал служащий быстро, одним быстрым взглядом оценивая стоимость каждого камня.

«Интересно, что же он хочет украсть для себя?» – думал Курганов, держа тяжелеющий мешок.

– Зря вы решили брать наш банк. Я мог бы подсказать намного богаче…

– Мне лично нужно миллиона три-четыре долларов с неучтенными номерами.

– Наоборот. Я дам тебе дискету с их сериями, а из памяти компьютера постараемся изъять. И хоть завтра иди и отоваривай.

– Вот-вот, это-то мне и надо, – подтвердил Курганов. Закончив с драгоценностями, перешли к огромным сейфам с денежными купюрами. Тут уж выбирать было нечего. Служащий принес мешки, и они вдвоем принялись укладывать пачки в них.

– Как же вы отсюда собираетесь выбираться? Полиция перекроет всю Европу. Даже мышь не прошмыгнет.

– У нас база в Альпах. Там оставим деньги, а сами тропами заметем следы, – разоткровенничался Курганов.

– Не боитесь мне это говорить? – удивился служащий.

– Так ведь тебе невыгодно, чтобы нас поймали. Я первый в полиции о тебе вспомню. – Александр был чрезвычайно доволен, что подсунул идиотскую версию. Теперь нужно было как-то отправить этого прохвоста из банка, чтобы он, распираемый гордостью, выложил полицейским дальнейшие планы группы.

А в операционном зале переговоры вел по телефону Мирча. Он совсем освоился. Стрельбы больше не предполагалось. Мужчины безропотно сидели в комнате отдыха, а женщины ободряли друг друга и прислушивались к голосу комментатора. На экране стали появляться родственники заложников, которые с рыданиями обращались к бандитам с просьбой не лишать жизни их родных. Ни Кишлак, ни Скрипач не обращали на репортажи внимания. Они подготавливались к приему мешков с деньгами.

– Сейчас будут подвозить! – весело сообщил Мирча.

Кишлак занервничал. Повесил на плечо «узи», заставил заложниц повернуться лицом к стене. Скрипач переместился с пулеметом за мраморный бордюр.

За дверями раздался голос, многократно усиленный через мегафон.

– Мешки подвезены к дверям. Можете брать.

– Что он сказал? – крикнул Кишлак Мирче.

– Для нас оставили мешки у дверей.

Кишлак кинулся к телевизору. Но на экране была заставка с Эйфелевой башней.

– Суки! – выругался он. – Цыган! Бери того месье, будет таскать мешки. Передай – задумает бежать, стреляем прямо в спину.

Мирча схватил за шиворот банковского деятеля и потащил к двери. Передал по-французски предупреждение Кишлака и приоткрыл дверь.

Мешки лежали в несколько рядов и заслоняли собой почти весь обзор прилегающей к банку стоянки автомашин. Француз неуверенной походкой пошел к ним и вдруг, кого-то заметив, с воплем: «Спасите!» – бросился в сторону. Скрипач нажал на гашетку и обрушил на мешки яростную пулеметную очередь. Кишлак, не отставая от него, принялся палить из «узи». Француз, не успев забежать за спасительные мешки, упал, подкошенный сразу несколькими пулями.

Из-за мешков в раскрытую половину двери полетели гранаты с нервно-паралитическим газом. Кишлак, не обращая внимания на стрельбу Скрипача, выскочил вперед и свистящую от струи вырывающегося газа гранату выбросил назад. Мирча последовал за ним. То же самое проделал и со второй гранатой, после чего захлопнул дверь, по которой немедленно был открыт огонь из крупнокалиберного пулемета.

На шум стрельбы в зал вбежал закончивший укладывать деньги в мешки Александр. В воздухе чувствовался раздражающий носоглотку газ.

– Ты понял?! – крикнул Кишлак и разразился матом. – Они хотели нас штурмовать! Кого? Меня, прошедшего Афган. Срань вонючая! Тащи пару заложников. Нет, возьми-ка вон ту толстую бабу.

Александр подошел к указанной женщине. Она ни слова не поняла по-немецки, лишь кивала в знак согласия и без того трясущейся головой. Пришлось обратиться за помощью к Мирче. Тот подвел француженку к Кишлаку.

– Бери прямо за волосы. Крепко держи, чтобы не вывернулась, и суй «магнум» ей в рот… Ну же! – заорал он, видя колебания Мирчи.

И Мирча, и женщина подчинились его звериному крику.

– Курган, открой пошире обе створки дверей, и пусть Цыган спокойно выходит.

– Зачем? – задыхаясь от страха, выдавил из себя Мирча.

– Обойдешь мешки и поглядишь, не прячется ли там ихний спецназ.

– Меня же убьют…

– Вполне возможно. Но другого выхода нет, – говорил Кишлак спокойным голосом, отметавшим любые пререкания. – Главное, не спасуй. Продемонстрируй, что мы их не боимся.

Мирча, еле переступая ватными ногами, шагнул на улицу, подталкивая замирающую на ходу француженку с дулом пистолета в раскрытом рту.

В глаза ему ударило яркое солнце. Не глядя по сторонам, Мирча принялся кричать, что пристрелит мадам, если кто-нибудь попробует стрелять. Поравнялся с мешками, обошел их.

– Курган, быстро начинай таскать! – скомандовал Кишлак. Александр, не раздумывая, бросился на улицу. Внутренний голос подсказывал, что в данной ситуации стрелять не будут. А если и начнут, то в Мирчу. Мешки оказались тяжелыми. Больше одного брать не удавалось. Минут пятнадцать длилась эта всеобщая пытка. Наконец, когда с последним мешком Александр влетел в зал, Кишлак крикнул Мирче:

– Цыган! Отступай медленно, спиной назад. Смотри не упади. Ты – под прицелом снайпера.

Все – и снаружи, и из помещения банка – затаив дыхание наблюдали за смертельно опасным передвижением. Как только Мирча скрылся за дверью, затащив француженку, толстым телом которой он прикрывался, Кишлак удовлетворенно сказал:

– Выталкивай ее на улицу, а то сейчас в обморок брякнется. Должно быть, женщина поняла и без перевода, потому что, ощутив свободу, с воплями бросилась к полицейским, стоявшим с карабинами на изготовке. Дверь за ней с шумом захлопнулась.

Кишлак издал гортанный боевой клич победителя. Мирча бессильно опустился в кресло и уставился на мешки с деньгами невидящим взглядом.

– Нечего рассиживаться! – закричал на него Кишлак. – Звони и требуй прислать вертолет. До этого не выпустим ни одного заложника!

Александр, не дожидаясь грубого приказа, подошел к Кишлаку и тихо рассказал о выдуманной версии побега в Альпы. Тот слушал внимательно, даже с нескрываемым уважением, и согласился отпустить заложников-мужчин, среди которых будет и помогавший Курганову служащий.

– А что он сам-то хотел под шумок поиметь?

– Ключ к банку данных.

– И не отдал нам его?

– Ты не понял. Это комбинация цифр и символов, дающая возможность войти в компьютерную систему. Зная, как туда попасть, он сможет самостоятельно проворачивать межбанковские аферы.

– Ого! – удивился Кишлак. – Как-нибудь потом займемся им отдельно. А сейчас выгоняй заложников и дуй в подвалы. Вход уже должен быть пробит.

На глазах изумленных женщин мужчины понуро потянулись к выходу. Молодой служащий, попыхивая трубкой, выделялся своим горделивым видом. После их ухода раздались женские рыдания, которые не способен был перекрыть даже телефонный звонок.

Полицейский комиссар требовал отпустить женщин, предлагая в заложники нескольких безоружных полицейских. В ответ Кишлак, выслушав перевод Мирчи, рассмеялся в трубку и потребовал два вертолета.

Курганов спустился в подвал и без труда нашел комнату с вентиляционными трубами и вентиляторами. Встал на единственный стул, дотянулся до решетки и одним рывком снял ее. Подтянулся на руках и увидел в провале стены запыленное лицо приятеля Шлоссера.

– Порядок? – спросил тот.

– Порядок. Сейчас начнем перебрасывать мешки. – И спрыгнув на пол, поспешил наверх.

Но в зале обстановка снова накалялась. Скрипач пересчитал мешки, заставил девушку-оператора проверить выборочно подлинность купюр и выяснил, что передали всего пятьдесят миллионов. Не успел Курганов понять, в чем проблема, как Кишлак подлетел к нему:

– Ты как договорился с этими козлами?

– Чтобы сперва передали пятьдесят миллионов, приготовленных для нас…

– А остальные?

– Остальные, думаю, не дадут.

– Плевать на твои рассуждения. Я без остальных не уйду.

– А я уйду! – неожиданно резко возразил Курганов. – Нельзя второй раз заводить торговлю. Они не выдержат и предпримут штурм.

– Иди. Я и Скрипач остаемся.

Спор разрешил сам Скрипач, который занял сторону Александра.

– Наверняка нас подловят. Скажут, что погрузили мешки в вертолеты. Сюда затребовать не получится, иначе вызовем подозрения. Самое время смываться. Но поторговаться для отвода глаз стоит.

Кишлак не стал возражать. Приказал Мирче сообщить по телефону, чтобы остальные пятьдесят миллионов загрузили в вертолеты. И передать, чтобы дали трансляцию по телевизору.

Через несколько минут на экране снова возникла площадка перед входом в банк. Кишлак подсел к телевизору и с интересом наблюдал за перемещениями полицейских. Они оттесняли толпу зевак, подготавливая площадку для посадки вертолета.

А Курганов и Мирча принялись таскать мешки в подвал, откуда через провал в стене посланный Шлоссером немец укладывал их на тачку и отвозил почти за два километра, к берегу реки.

Там мешки без всяких помех принимали два афганца и, упаковывая в целлофановые мешки, перевозили, используя резиновую лодку, на мирно дремлющую яхту.

Берега Мозеля были пусты. Даже немногочисленные отдыхающие с собственными фургонами, и те подались в город, как только узнали по телевизору сенсационную новость об ограблении банка.

Когда все мешки были переправлены, Кишлак приказал закрыть оставшихся заложниц в комнате отдыха, провонявшей сигаретным дымом.

Мирча, чувствующий скорую развязку, вел себя с дамами нагло и пренебрежительно. Александр взглянул на экран. Первый вертолет уже сел на площадку.

– Небось потирают руки, рассчитывая взять нас при посадке в вертолеты. И блокируют все дороги в Альпах! – рассмеялся Кишлак своим неприятным смехом.

– Пора, – сообщил Александр.

– А что у тебя в руках? – поинтересовался Кишлак, заметив большую спортивную сумку.

– Взял для себя немного наличными из местного сейфа.

– Сколько?

– Миллиона три…

– Мы же договорились – доставкой занимается Цунами. Засветишься с ними.

– Мне надо, – твердо сказал Курганов и отошел к Мирче.

– Ну-ну, – вслед многозначительно протянул Кишлак.

Мирча связался с полицией и передал напоследок, что сейчас они заняты пересчетом денег. И через сорок минут выпустят первую партию заложниц, а остальных возьмут с собой в вертолет, чтобы спокойно загружать мешки с деньгами.

…Но через сорок минут все четверо уже усаживались в моторную лодку для быстрого исчезновения в Германии. Французская полиция безуспешно пыталась связаться с бандитами по телефону. По истечении условленного срока, подождав еще минут пятнадцать, боец спецкоманды вызвался добровольно добраться до двери, которая оказалась закрытой на засов. Опасаясь расправы над заложницами, решено было не предпринимать штурм. Недовольство действиями властей усиливалось. Нервозность передалась всем участникам разыгравшейся драмы. Поэтому внезапно распахнувшиеся двери банка произвели эффект разорвавшейся бомбы. Вся страна облегченно вздохнула, потому что на площадку перед банком выходили живые, возбужденно кричащие женщины. Бойцы спецназа мгновенно взяли их в кольцо, опасаясь провокации со стороны бандитов.

Небольшой отряд в мгновение ока занял здание банка. Но никого там не нашли. Из показаний женщин стало известно, что они, томясь в задымленной комнате, молили, чтобы их выпустили. Но в ответ не последовало никакой реакции. Задыхающиеся женщины предприняли отчаянную попытку и общими усилиями выбили дверь. Каково же было их удивление, когда оказалось, что бандиты исчезли.

Полиции не составило труда выяснить путь, которым воспользовались налетчики, но, как только пустили в провал стены собаку, раздался мощнейший взрыв, от которого рухнули стенки подземного хода. Уходя, Кишлак воспользовался афганским опытом, не оставляя французам никаких шансов поймать его маленькую банду.

В отличие от остальных Курганов не поехал в аэропорт Франкфурта-на-Майне, а, воспользовавшись машиной немца, поехал с ним в Бонн. На заднем сиденье лежала прихваченная спортивная сумка с тремя миллионами. К вилле Терезы Островски подъехал в начале первого ночи. Долго звонил и, уже потеряв надежду, услышал недовольный голос возлюбленной.

– Тереза, это я – Александр, – произнес он, задыхаясь от волнения.

– Какой Александр? – грубо спросила она.

– Из России. Я привез деньги, которые обещал.

После некоторой паузы, потребовавшейся ей для обдумывания, Тереза предложила встретиться завтра.

– Нет. Рано утром я улетаю. – Александр столько времени мечтал об этом моменте, что не мог себе позволить согласиться на перенос встречи. Видно, она почувствовала по голосу решительный настрой и, вздохнув, ответила:

– Открываю. Но уделить тебе смогу только три минуты.

Замок калитки щелкнул, и Александр вошел. Фасад дома оставался мрачновато-неприветливым. Ни одно окно не светилось. Только возле самой входной двери вспыхнул одинокий свет. Тереза открыла ему дверь, придерживая рукой желтый атласный пеньюар с выбитыми на нем золотыми розами.

Оставаясь в коридоре, жестом пригласила Александра сесть в кресло, стоящее при входе. Он остался стоять, положив на бархатное сиденье спортивную сумку.

– Ко мне без звонка не приходят, – властно напомнила Тереза.

– Но мы предварительно договаривались. А потом, сама понимаешь, разгуливать с тремя миллионами по ночному Бонну не очень разумно.

– Ты принес три миллиона? – шепотом спросила она, и глаза тигрицы сверкнули в темноте хищными зрачками.

– Как обещал…

– Неужели такое бывает? – Она произнесла тихо, все еще не веря в происходящее.

– Как видишь. – И для пущей убедительности раскрыл сумку. В ней беспорядочно торчали пачки долларов.

– О… – не в силах произнести ни слова, выдохнула Тереза.

– Я всегда держу свое слово, – наслаждаясь ее реакцией, подчеркнул Курганов и, помолчав, добавил: – Особенно перед теми, кого люблю…

Тереза посмотрела на него странно-отчужденным взглядом. Погладила по покрытой щетиной щеке и прошептала:

– Оказывается, ты умеешь красиво любить. Но сегодня не могу уделить время для нашей встречи. Прости, но я не одна. Мой любовник – человек солидный, уважаемый, и было бы неловко выпроваживать его в такой поздний час. Позвони мне как-нибудь на неделе, и конкретно договоримся. Ведь я уважаю теперь твое чувство.

Еще немного, и Александр вытащил бы пистолет, чтобы его любимая женщина заткнулась навсегда. Но не сделал этого, а, развернувшись, бросился вниз по мраморной лестнице и, в несколько шагов достигнув калитки, оказался за ней. Замок щелкнул неестественно громко, оставив в погашенных окнах особняка последнюю надежду Курганова.

Он брел по дороге, ничего не соображая и ни о чем не думая. Если бы его остановил случайный прохожий, Курганов спокойно пристрелил бы его вместо Терезы. Но, к счастью, никого в округе не было.

Удар, нанесенный экс-порнозвездой, любого мог свалить с ног, а у Александра рухнула последняя точка опоры. Больше не следовало ни воровать, ни грабить, ни убивать, потому что деньги оказались ни к чему.

– И все-таки я бросил ей деньги под ноги, – громко сам себе сказал Курганов и понял, что жизнь закончилась. Вытащил пистолет, подошел к ближайшему дереву и засунул дуло в рот. Горьковато-металлический привкус пороха казался последним предостережением. Но было поздно. На раздумья у Александра не хватило сил. Воля к жизни его оставила, и он нажал на курок. Сухой щелчок возвестил об осечке. Холодный пот пробил Курганова. Тело задергалось в судорогах. Пистолет из ослабевшей руки выпал в траву. Привалившись к дереву, Александр не мог поверить, что остался жив. И не понимал – для чего?

В Москву приехал Саша Либерман. Официально – по приглашению Москомимущества, для консультаций по операции с недвижимостью. Неофициально – по поручению Доменика Порте. Остановился в «Палац-отеле» на Тверской. Оттуда первым делом позвонил Инессе.

– Саша! – воскликнула она, несколько перебарщивая в проявлении радости. – Каким ветром? Ужасно рада слышать твой голос!

– По делам, по делам суечусь. В моем возрасте пора бы остепениться, а все никак не угомонюсь.

– В любую минуту готова встретиться, если у тебя есть какие-нибудь приятные вести! – не снижала оборотов Инесса, зная от Шлоссера, что Либерман – человек Порте. Сама же терялась в догадках. Виллу ей было покупать вроде бы не ко времени, и Саша об этом, конечно, знал. Но не такой же он доброхот, чтобы любезничать с ненадежными клиентами.

– Мне будет приятно повидать тебя и Галину Вагнер. Уважьте старика, пожертвуйте вечер для тихого дружеского ужина.

– Сегодня вечером тебя устроит?

– Именно это я и хотел предложить. Жду вас внизу в холле «Палац-отеля» в восемь часов.

После разговора с Либерманом Инесса набрала номер телефона Галины.

– Зупер! – закричала та, не в силах скрыть восторга, не сомневаясь, что Саша приехал ради нее.

В назначенный час дамы подъехали к ярко освещенному подъезду отеля. Высокий, худой молодой швейцар в буром сюртуке и фуражке с желтым околышем помог им выйти из серого шестисотого «мерседеса» и подобострастно проводил в холл. Саша был уже там. И вертел по сторонам головой с выдающимся носом, снова напомнившим Инессе орудие корабля. Неизменный вязаный джемпер и берет, лихо сдвинутый на ухо, казались неотъемлемыми от его облика добряка француза.

– Саша! Тебя опередить невозможно! – она поцеловала его в гладко выбритую, пахнущую лосьоном «Давыдофф» щеку.

– Секрет настоящего мужчины в том, чтобы в любой ситуации опережать женщину на несколько секунд. Единственное место, где он должен отставать – постель, – рассмеялся довольный собственной шуткой Либерман. Взял под руки дам и с медлительной старомодной почтительностью повел их в ресторан, расположенный на первом этаже.

Полумрак ресторана оживляли горящие в фужерах свечи. Со стен, отсвечивая свежим лаком, смотрели на посетителей персонажи российской истории. Метрдотель предложил столик у тонированного окна прямо под портретом Петра Первого. Саша заявил, что будет пить водку и закусывать черной икрой. Инесса поддержала его, а Галина предпочла шампанское «Дом Периньон».

– Неужели ты так соскучился по нашему обществу? – кокетливо поинтересовалась Инесса, после того как Саша заказал официанту все самые дорогие деликатесы, имевшиеся в меню.

– Я ведь имею дело с самыми роскошными дамами России, – ответил Либерман и задрал свой «рубильник» в ожидании одобрительных возгласов. Но реакция оказалась совсем иной.

Галина настороженно взглянула на подругу. Та, пожав плечами, заметила:

– Это далеко не так. И чтобы не морочить тебе голову, сразу признаюсь – в настоящий момент я не готова покупать недвижимость на Лазурном побережье.

– Неужели? – Саша решил поиграть с притворщицами в их игру. – Очень жаль. Признаюсь, рассчитывал на вас, как на самых золотых клиенток.

Инесса подождала, пока официант поставил закуски и налил в хрустальные фужеры напитки, подняла рюмку с водкой и вместо тоста серьезно произнесла:

– Не те сейчас времена. Мы для тебя – не крутые клиентки, а старые подруги.

Все выпили и принялись за мраморную белорыбицу. Галине не терпелось узнать какие-нибудь новости про Доменика, но впрямую спрашивать не решалась. Либерман, не обращая внимания на некоторое замешательство, как ни в чем не бывало стал рассуждать о серьезных намерениях некоторых французских инвесторов вложить деньги в российскую недвижимость.

– Самые дальновидные начинают интересоваться. Но боятся ваших чиновников. Нужны выходы на надежных партнеров, – продолжал Саша, не переставая поглощать черную икру.

– Боже! Пригласил нас развлекаться, а сам завел нуднейший разговор! – перебила его Инесса. – Давай лучше о женщинах. Тебя еще не атаковали наши проститутки? У них такие бодрые старички пользуются большим успехом.

– Ваших девушек мне и в Ницце хватает, а говорю с вами о деле не случайно. С кем же еще, как не с вами… Признаться, для меня самого было неожиданностью, когда я узнал о размахе вашего бизнеса, – без всякого нажима перешел в наступление Либерман.

Теперь уже Инесса нервно взглянула на Галину, словно в чем-то бы подозревая.

– Глупости, – промямлила та. Инесса ее не посвятила в тайны биографии Порте, а лишь намекнула на то, что между Либерманом и Домеником существуют деловые контакты.

– Ну, милая моя, – ласково начал Саша, – я всю свою длинную жизнь всегда был на стороне женщин, даже если они слегка привирали, но в данном случае разрешите мне не поверить.

– Саша, не ходи вокруг да около, что ты хочешь от нас узнать? – остановила его Инесса. Ее губки недовольно оттопырились.

– А может, лучше выпьем? – предложил он.

– Потом…

– Как вам будет угодно. Можно и о главном, – Либерман вытер салфеткой рот и отодвинулся от стола. – Меня интересует недавно созданный фонд «Острова России»…

Инесса и Галина переглянулись. Потому что уж никак не ожидали такого поворота. Хитрющий француз точно рассчитал фактор неожиданности. Никакими наводящими вопросами он не добился бы и малой толики признания, которое откровенно обозначилось в возникшем молчании. Несколько овладев собой, Инесса раздраженно спросила Галину:

– Ты что-нибудь знаешь об этом?

– Я? – сдавленным голосом переспросила та.

– Сам видишь, дорогой, мы далеки от твоих интересов, – натянуто улыбнувшись, заявила Инесса.

– От моих, возможно, – мягко согласился Саша, – но речь-то идет не обо мне.

– А о ком? – вспыхнула Галина.

Саша загадочно улыбнулся. Похлопал пухлой рукой по столу и тихо произнес:

– За каждым из нас стоит определенный человек. Поэтому либо будем играть в открытую, либо в подкидного дурака.

Обе дамы почувствовали себя неуютно. Либерман явно что-то знал и стремился вынудить их к признанию. Но Инесса, прошедшая бесчисленные допросы в стенах Лубянки, не собиралась сдаваться. Она жестом попросила налить ей водку, подняла рюмку и, глядя в глаза Либерману, с напором произнесла:

– Надеюсь, господин Порте не поручил тебе пытать нас?

– Порте? Доменик что-нибудь передал для меня? – насторожилась Галина.

– Привет и любовь, – смутился Саша. Он не ожидал такого ответного хода.

– Значит, вы виделись? Когда он приедет?

– Не знаю. Мы ведь с ним едва знакомы, – пошел на попятную Либерман. – Так, повстречались накоротке…

Инесса решила перехватить инициативу, понимая, что Саша сам не признается, и жестко безапелляционно заявила:

– То, что за тобой стоит Доменик Порте, мне достоверно известно! И давай без вранья. Что ему нужно от нас?

Галина от удивления раскрыла рот, а Либерман вздохнул с явным облегчением.

– Он предлагает сотрудничество…

– И все? – воскликнула Галина.

– Да. Месье Порте давно присматривается к русскому бизнесу и после детального ознакомления с вашей деятельностью поручил мне установить с вами деловые контакты.

– Зупер! – Галина была не способна и дальше подавлять свое возмущение. Она-то мечтала услышать совсем другое. Каждый день ждала весточки с любовным признанием. Надеялась вырваться из заколдованного круга Цунами. Не видеть страшных рож его друзей. Доменик стал для нее символом аристократического благополучия, ничего общего не имеющего с грязными деньгами, аферами, преступлениями. Поэтому в сердцах воскликнула: – Что в России может интересовать Доменика, кроме моих чувств к нему?

– О, мадам… – печально вздохнул Саша, который вообще предпочитал не говорить женщинам правду, а в данном случае иного выхода не было. Но ему опять помогла Инесса.

– Галина не посвящена в дела месье Порте. А я наслышана. Поэтому можешь говорить напрямую, – при этом она сделала жест рукой, запрещающий Галине продолжать душеизлияния.

Саша не спешил. Истерическое возбуждение, в которое впала Галина, сбивало его с официального тона. А несомненная осведомленность Инессы несколько настораживала. Чтобы не погрязать в дамских эмоциях, следовало начать с раставления всех точек над «i».

– Нам известно, что созданный фонд «Острова России» аккумулирует мощные финансовые средства для участия в правительственной программе сдачи в аренду спорных островов Курильской гряды. А вы обе принимаете в создании фонда самое непосредственное участие.

– Допустим, – кивнула Инесса. – Но мы-то здесь при чем? Мало ли в России возникает различных фондов?

– Нас интересует именно этот. И вы, как представители ключевых фигур. Для господина Порте не секрет, что за Галиной стоит не муж-миллионер, а уголовный авторитет по кличке Цунами, контролирующий деньги русской мафии, а за нашей очаровательной Инессой – бывшее КГБ, во главе с генералом Манукаловым…

После такого откровения дамы на некоторое время потеряли дар речи. Каждая переживала услышанное по-своему. У Галины возникло ощущение катастрофы. Ведь Доменик никогда не простит ей связь с уголовным миром. А Инесса больше всего испугалась того, что имя мужа привязывается к «сделке века». Эта информация была пострашнее любых разоблачений.

– Господин Манукалов никакого отношения к фонду не имеет… – заверила она.

– А его ведомство? – уточнил Саша.

– Тем более! Наш фонд избегает государственной опеки. Он открыт исключительно для свободных предпринимателей.

– Отлично! Склонен вам поверить, потому что никак не мог понять сочетание двух несовместимых фигур – Манукалова и Цунами, – торопливо согласился Либерман и, наклонившись к Галине, подмигнул: – Ваш покровитель – достойный партнер. Нам известно о том, что новый фонд напичкан его деньгами. Месье Порте просит вас подготовить встречу с господином Цунами.

Галина восприняла это как приговор. Не в силах совладать с нахлынувшими слезами, по-девичьи метнулась из-за стола и выскочила в холл отеля.

– Что ее так расстроило? – изумился Саша Либерман.

– Она-то верила, что это любовь, – ехидно заметила Инесса.

– Ерунда! Доменик мне и словом по поводу чувств не обмолвился. Галина, очевидно, чего-то недопоняла… – удивился старик. Ему и в голову не могло прийти, что Порте мог серьезно увлечься такой экстравагантной случайной женщиной. Обычно тот вращался в кругах высшего парижского света и дам примечал редко, хотя несколько графинь и одна голливудская кинодива удостоились его внимания. Но Саша приехал в Россию не по этому поводу. Поэтому продолжил: – Так как дела с фондом?

Инесса замешкалась. Для нее полной неожиданностью стало сообщение Либермана о том, что Цунами является покровителем Галины. До сих пор она считала приятельницу женой немецкого миллионера. А оказалось, Цунами благодаря ей, был в курсе всех планов относительно островов. В то время как Инесса стремилась вытянуть деньги из мафии, ее «крестный отец» делал все, чтобы миллиардные средства поступили на счета фонда. Инессе не нужно было обладать недюжинным умом, чтобы понять, какую шутку с ней сыграли. Оставалось непонятным – какую роль во всем этом лично ей отвел Цунами. И, с трудом поборов в себе возникшее беспокойство, тихо спросила:

– Что конкретно интересует месье Порте?

– Ваше желание с ним сотрудничать… – задрав гигантский нос, твердо произнес Саша и, не давая времени на вопросы, продолжил: – Мы должны знать, как складываются дела в фонде. Только в таком случае Доменик решится вложить свои деньги в это предприятие.

Инесса чуть не выболтала вслух зародившуюся надежду: «Порте не догадывается об истинном назначении фонда и верит в возможность аренды островов!» Такая удача выпадает не часто. Член американской мафии попался на крючок, словно щука, решившая полакомиться живцом. Нахмурив тонкие брови и придав своему капризному лицу озабоченное выражение, она с тяжелым вздохом заметила:

– Если бы все решала я…

– Поэтому нам и необходима Галина. Ее связь с Цунами во многом облегчает задачу.

– Ну да, – усмехнулась Инесса. – Она влюбилась в Доменика и вбила себе в голову, что он чуть ли не наследный принц. Стоит лишь рассказать об истинном происхождении капиталов Порте, и мы можем заиметь в ее лице опасного врага. Женщина жестоко мстит за разбитые мечты.

Саша не на шутку расстроился. Он от женщин, особенно в делах, всегда ожидал какого-нибудь подвоха. А уж охваченных ревностью – боялся, как огня у пороховой бочки.

– Неужели она предпочтет Доменику какого-то русского бандита?

– А чем бандит хуже? – резонно поинтересовалась Инесса. – Что Доменик может ей предложить? По Москве она ездит в шестисотом «мерседесе», деньги не считает. А хочет всего лишь благородной и возвышенной любви.

– При чем тут Порте? – промямлил Саша.

– Только этим он сможет заставить ее работать на себя. В противном случае нечего и мечтать о проникновении в фонд, контролируемый нашими ворами в законе и «авторитетами».

Либерман налил полную рюмку водки, выпил и, поглядывая на вход, прошептал:

– Не могу же я его заставить влюбиться.

– Пусть хотя бы сделает вид. И обязательно пообещает жениться.

– Этого от Доменика требовать нельзя. Он хозяин своего слова.

– Тем лучше. Галина заслуживает хорошего мужа, – заключила Инесса, давая понять, дальнейшее обсуждение бессмысленно. К тому же в дверях появилась нацепившая на нос огромные очки Галина.

Саша расцвел самой обходительной улыбкой. Он с трудом выбрался из-за стола и, расталкивая расплывшимся задом стулья, поспешил помочь даме сесть.

– Милая моя, как вы близко к сердцу воспринимаете любой пустяк! – бодро начал он. – Простите старого дурака, что не с того начал! Отвык крутиться в женском обществе, а ведь для вас главное – дела сердечные. Но клянусь, только от Инессы узнал о вашем бурном романе. Доменик крайне скрытен в своих любовных привязанностях. Никогда никого не посвящает. И правильно делает. К чему вам слушать его нежные слова из моего шамкающего рта? Но то, что месье Порте – человек серьезный, однолюб и не ловелас, могу гарантировать. Ведь только будучи уверенным в прочности ваших взаимоотношений, он поручил мне говорить о фонде и о вашем… ну, скажем, друге и покровителе Цунами…

– Это не смутило его? – дрожа от напряжения, громко спросила Галина.

– Помилуйте, он же француз… – с достоинством вывернулся Либерман.

– Мог бы передать с вами хотя бы письмо.

Инесса решила прийти на выручку Саше. Ее саму начинала раздражать эдакая девичья влюбленность приятельницы, мешающая сосредоточиться на серьезном разговоре.

– Глупо ждать от зрелого мужчины мальчишеских поступков, – заявила она.

Галина потупила взор, обиженно замолкла, демонстрируя короткими тяжелыми вздохами вынужденное согласие со столь скудным вниманием к ней со стороны Доменика Порте. Инесса внутренне порадовалась тому, что сумела придержать язык за зубами и не призналась Галине о принадлежности француза к американской мафии. Сейчас оказалось выгоднее поддерживать аристократический имидж месье Порте. Саша тоже приободрился и, почувствовав поддержку Инессы, принялся излагать пожелания Доменика.

– Западные бизнесмены боятся вкладывать деньги в российские проекты. Именно поэтому месье Порте поручил мне откровенно выяснить у вас, какие имеются гарантии. Так что все мы только выиграем от искренности в наших отношениях.

– Я согласна! – заявила Галина и вопросительно посмотрела на Инессу. Та кивнула головой и уверенно взяла на себя инициативу в разговоре.

– Я действительно обладаю некоторой информацией о фонде «Острова России», хотя и не участвую в его создании. Пока в правительстве не подпишут постановление о передаче островов в аренду российскому бизнесу, это будет похоже на воздушные замки…

– Но вы верите в них? – уточнил Саша.

– Помимо меня, существует много достаточно серьезных людей… Тот же Цунами…

– Он уже дал указание своим банкам подготовить четверть миллиарда, – поспешила добавить Галина. Сделав для себя выбор, она была готова выложить Либерману любую интересующую его информацию. – Да и другие «авторитеты» заинтересовались. Боюсь, Доменику не удастся вклиниться между ними. Они не терпят конкурентов. Лучше не вмешиваться…

– Почему это? – возразила Инесса. – Чем больше денег, тем круче возможности. Тем более что иностранный капитал не будет иметь право напрямую участвовать в сделках. Придется искать компромисс.

– Мы готовы. Доменик сделал кое-какие шаги в этом направлении. Но хотелось бы знать, кто, кроме криминального бизнеса, участвует в проекте.

– Никто…

– И правительство согласно?

– Оно у нас со всем согласно. Главное, супруга вице-премьера, который подпишет постановление, кровно заинтересована.

В глазах Либермана проскользнула искорка живого интереса. Он по достоинству оценил скромно оброненную информацию. Большего для первой встречи и не требовалось, поэтому Саша подозвал официанта.

– Посчитай-ка нам, голубчик, – после чего обратился к дамам: – Надеюсь, мы еще не раз встретимся. Мне хотелось бы иметь исчерпывающую информацию.

– Почему бы нет? Главное, найти общий язык, – согласилась Инесса и заторопилась. Схватила Галину под руку. – Отвези меня в «Континенталь».

Галантно распрощавшись с дамами, Саша поднялся в свой номер, в котором, развалившись на диване, посапывал Вилли Шлоссер. На полу валялись пустые банки из-под пива.

– Месье адвокат, пора просыпаться, – снисходительно улыбнувшись, предложил Либерман.

– А… это ты, – спросонок пробормотал Шлоссер и громко икнул. – Ну, и как пообедал? Расколол бизнесвимен?

– Представь себе. И узнал больше, чем от тебя.

– Это невозможно… Я знаю все.

– А про жену вице-премьера?

– Про это слышал краем уха, – признался адвокат и встал с дивана. Отправился в ванную комнату приводить себя в порядок. Оттуда крикнул:

– Ну, теперь ты удостоверился в серьезности намерений?

– Не совсем. Меня смущает контингент участников. Одни бандиты. Это дело дурно пахнет. Порте вряд ли стоит вкладывать в него средства.

Шлоссер возмущенно присвистнул и вернулся в комнату. Он очень рассчитывал на привлечение француза, ибо в таком случае получал дополнительные возможности для маневра между интересами Цунами и дамами из салона. Вилли рассчитывал на то, что Порте сделает его своим поверенным. Сами острова адвоката не интересовали. Он всегда придерживался правила, что не следует откусывать больше, чем сможешь проглотить. А ведь как только придет время брать острова в аренду, начнутся кровавые междоусобицы. Поэтому он решил придерживаться своего главного принципа – брать десять процентов от вложенных миллиардных сумм. По расчетам Шлоссера, этого оказалось бы вполне достаточно, чтобы с гордостью встретить старость. Но хитрый лис Либерман обладал поистине профессиональным чутьем, и провести его представлялось сложной задачей. Недаром Порте столько лет пользуется его услугами. Но уж если Саша поверит, то можно считать, что дело в шляпе.

– Тебе трудно будет разобраться в российских раскладах, – наставительно принялся объяснять Шлоссер. – Сами высшие чиновники не смеют откровенно заниматься бизнесом. Особенно в таких масштабах. Поэтому остаются в тени своих жен. Но допустить участвовать в аренде островов легальный бизнес – значит, создать себе конкурентов, способных обойтись без поддержки государственных чиновников. А, давая дорогу криминальному бизнесу, они могут не опасаться остаться ни с чем. Поэтому и предпочитают солидных теневых бизнесменов. А ежели разобраться, так больше в этой стране ставить не на кого.

Саша уселся в кресло и взглянул на часы. Время приближалось к двенадцати, пора было избавляться от дышащего пивом адвоката. Саша ему не доверял. Никогда нельзя советоваться с заинтересованным человеком. Завтра же следует позвонить Порте и отговорить его соваться в Россию.

– У тебя слишком задумчивый вид. Неужели испугался?

– Нет. Просто в этом деле сошлись две категории партнеров, которым доверять нельзя, – дамы и преступники. Найдем что-нибудь постабильнее. Я обязан стоять на страже доброго имени своего босса. Думаю, нам с вами больше не придется встречаться. Желаю удачи и спокойной ночи, – Либерман встал, давая понять, что разговор закончен.

Шлоссер нехотя последовал за ним и, кивнув на прощание головой, скрылся за дверью. Саша постоял возле телефона, размышляя, стоит ли в столь поздний час звонить в Монако или отложить разговор с Порте на завтра. Вспомнив старую русскую пословицу: «Утро вечера мудренее», он полез под душ с полной уверенностью, что принятое им решение останется неизменным.

За шумом горячих струй Саша не услышал, как распахнулась дверь в его номер и кто-то прошел в спальню. Он даже не заметил появления в ванной комнате странного человека в длинном черном плаще. А когда увидел его отражение в зеркале, было поздно.

Незнакомец, ни слова не говоря, подскочил к стоящему в белоснежной ванне Либерману, нагнулся и, схватив за тонкие старческие лодыжки, рванул на себя. Старик взмахнул руками, издал панический крик и рухнул в ванную. Его лысая голова со всего маху ударилась о сверкающий белизной бортик и раскололась, подобно арбузу. Кровь начала вытекать сразу со всех сторон, словно из переполненной кастрюли. Струя душа била в потолок, заливая кафельный пол.

Через несколько секунд в номере, кроме бездыханного Саши Либермана, никого не было. Паника в отеле началась только к утру. Когда проснувшийся от рези в мочевом пузыре постоялец, занимавший номер под Либерманом, отправился в туалет. Заметив капли воды, падающие с потолка, он недовольным голосом позвонил портье. Через час этаж был блокирован многочисленными сотрудниками уголовного розыска.

Вице-премьер Олег Данилович Суховей обычно возвращался домой поздно. Около десяти часов вечера. Алла Константиновна к этому времени уже отпускала домработницу и для вечерней трапезы сама накрывала на стол в гостиной. В хрустальном с высоким горлом графинчике прошлого века мутной запотелостью томилась водка, настоянная на чесноке. Салат из моркови со сметаной и грецкими орехами, маринованные опята и тушеные баклажаны входили в число непременных закусок, а на горячее – вареная рыба под польским соусом.

Так они привыкли питаться еще до высоких постов Олега Даниловича. Холодильник был забит разнообразными деликатесами, но Алла Константиновна не могла справиться с привычкой придерживать их для праздничных приемов гостей.

Приняв душ и надев джинсы и линялую голубую майку, вице-премьер сел за стол. Взял «Московский комсомолец» и с интересом принялся просматривать сообщения под рубрикой «Срочно в номер». Ни о каких кровавых убийствах и криминальных разборках на этот раз не сообщалось, и лишь в одном окошечке говорилось о загадочной смерти французского бизнесмена Саши Либермана. Бедняга скорее всего поскользнулся в ванной и, ударившись головой, мгновенно испустил дух. Единственное, что смущало муровских сыщиков, так это сила удара, от которого голова раскололась почти пополам. Однако персонал отеля клятвенно заверял, что никаких посторонних личностей, вызывавших подозрения, в тот вечер в гостинице не появлялось.

Олег Данилович нахмурился. Французский бизнес и так слишком недоверчив к России, а тут еще одна ложка дегтя в дырявую бочку ожидаемых инвестиций. Он налил себе рюмочку и, не дожидаясь жены, выпил. Теплая волна прокатилась по телу, медленно снимая усталость, накопившуюся за день. Алла Константиновна замечала, что количество выпиваемой им за ужином водки неуклонно увеличивается день ото дня, но не протестовала, давая возможность избавиться от стрессов. Супруги спали в разных комнатах, и водочный дух, исходящий от мужа, ее не особенно беспокоил. Со времени вознесения Суховея к вершинам власти они совсем перестали заниматься сексом, ограничиваясь вечерней дружеской беседой о его делах и проблемах. Алла Константиновна все больше превращалась в заботливую мать и, поскольку дочь жила на попечении бабушки, старалась окружить мужа домашним уютом и пониманием. А тот со своей стороны незаметно попадал под ее влияние, подобно подростку, не способному в одиночку разобраться в хитростях взрослых людей.

– Не пей в одиночку! – заметив его нетерпение, укоризненно прикрикнула Алла Константиновна. Поставила на стол широкое белое блюдо из кузнецовского сервиза с кусками рыбы, залитой соусом и посыпанной зеленью, села напротив и командирским тоном разрешила: – Теперь ешь.

Олег Данилович молча принялся накладывать на тарелку тонко нарезанную морковь и тушеные баклажаны. Алла Константиновна сама налила в рюмки водку и подняла свою, держа ее двумя толстыми короткими пальцами, оттопырив мизинец.

– За наше благополучие! – произнесла на полном серьезе и выпила.

Олег Данилович торопливо последовал примеру. После чего сосредоточился на закуске.

Алла Константиновна наблюдала за тем, как он ест, и без всякого нажима, вроде бы из чистого любопытства поинтересовалась:

– Сам сегодня ночью улетает в Брюссель?

– Угу, – нехотя подтвердил Суховей. Он с напряжением ожидал, когда жена поднимет щекотливую тему, давно уже не дающую ему спать спокойно.

– Значит, завтра подпишешь? – как о решенном спросила она.

– Почему завтра? – невольно вздрогнул Олег Данилович.

– Потому, что дальше затягивать нельзя. Люди нервничают. Фонд зарегистрирован. Его возглавляет очень милый энергичный парень – Вениамин Аксельрод. Счета открыты для приема денег…

Олег Данилович налил себе водки и, не обращая внимания на жену, выпил. Его по-мальчишески открытое лицо с непокорным вихром выражало растерянность. Противостоять напору Аллы Константиновны он не смел, но и подписывать себе смертный приговор не собирался. Временами ему казалось, что проблема рассосется сама собой. Поэтому не спешил с отказом. И вот завтра наступает злополучнейший в его судьбе день. Он должен будет потерять или жену, или должность.

– Обойдемся без скандала, – предупредил он перед тем, как набрать в легкие побольше воздуха и решительно произнести: – Я не подпишу это липовое постановление.

– Никто и не сомневался… – глухо отозвалась Алла Константиновна. Даже пухлые щеки, заслонявшие ее глаза, не смогли сдержать жесткий взгляд, полный презрения и ненависти.

Суховей встал и инстинктивно отошел подальше от стола. И, не глядя в сторону жены, заговорил сухим, официальным тоном:

– Я вице-премьер правительства. Каждый подписанный мною документ держится на контроле. О нем сразу же становится известно большому количеству людей – от начальника канцелярии до рядового делопроизводителя. Любое важное решение не остается без внимания соответствующих органов. Тебе все еще кажется, что мы в деканате института, где одной левой можно подписать липовую экзаменационную ведомость. Одумайся! Те дни блаженные прошли. Ну, чего тебе еще не хватает? Ты – чуть ли не первая дама в стране!

– В какой стране? Покажи мне ее?! – перебила Алла Константиновна, заранее зная все возможные доводы. Она готова была дать последний, решительный бой. – Ты дурак! Не при тебе будет сказано… Не сегодня-завтра ваше правительство отправят в отставку. И это не слухи. Известно от самого Столетова. Кроме того, я перепроверила у Стеллы Яковлевны, жены Супруна. Парламент уже полностью попал под контроль его фракции. Перед выборами они вас обязательно взашей изгонят из Белого дома. Никто не будет дожидаться, пока ваше движение победит. И кому ты тогда будешь нужен? А? Пойдешь в коммерческие структуры, как некоторые? Так ведь они имели деньги, а ты? Честное имя? Знаешь, сколько сейчас в стране честных и нищих? Кому они нужны? Только коммунистам! Но уж они-то тебя не примут. А придут к власти, вообще посадят. И Жириновский посадит. И любой генерал посадит…

– За что? – не выдержал Олег Данилович.

– За честную работу в «преступном правительстве». И что тогда? Подумай, подумай… назад в мэнээсы? Так ты же у нас специалист по несуществующей экономике социализма. А в капитализме вы никто ни черта не понимаете. Вот тогда-то, дорогой, ты и начнешь кусать локти, вспоминать об упущенных возможностях, да будет поздно…

Вице-премьер Суховей считался в правительстве самым бескорыстным, преданным идеям демократии и рыночной экономики человеком. Принимая решения, он всегда старался дистанцироваться от любых возможностей неэтичных деловых отношений. Не терпел подношений, приемов на местах, намеков на отдых в Каннах или на Бермудах. Ему казалось, что уж коль однажды луч фортуны выхватил его из массы талантливых ученых, то теперь всем ясно, с каким специалистом они имеют дело. Что бы ни произошло в стране, кто бы ни пришел к власти, без него уже не обойдутся. Поэтому обидные слова жены задели за живое.

– Аллуся, о чем ты говоришь? Одумайся. Мы вошли в элиту. Любой американский университет предложит мне профессорскую ставку. Но я все равно не брошу страну. И она без меня не обойдется. Согласен, возможно перед выборами президент нас и сдаст парламенту. Но неужели ты не веришь, что я войду в новое правительство?

– Коммунистов?

– При чем тут коммунисты? Идет большая игра. Весь мир следит за нами, а ты предлагаешь мне поставить крест на собственной карьере!

– Да, предлагаю! – Алла Константиновна шумно вылезла из-за стола и подошла к мужу. Глаза ее горели. Она нервно облизывала толстые красные губы и, перейдя на шепот, напомнила: – Этот крест потянет на полмиллиарда долларов. Мы станем богатейшими людьми. Уедем в Канаду. Там начнешь свое дело, станешь крупнейшим бизнесменом, независимым человеком, уважаемым во всем мире. А кто ты сейчас? Властью тебя считают лишь прохожие, видя, как твой «мерседес» с мигалкой мчится по Москве. Для остальных ты – помощник капитана тонущего корабля. Пожалеть и посочувствовать тебе могут, но помочь, ни за что. Потому что никому ты конкретно не нужен, а корабль вам все равно не спасти.

– Да у нас уже наметилась стабилизация! – возмущенно воскликнул Олег Данилович.

– Предлагаешь подождать лет двадцать? Не согласна. И учти – указ о твоей отставке уже подготовлен. Так что насчет страны не строй иллюзий!

Суховей пристально посмотрел на жену. Он не хотел верить в то, что услышал. Но решил воспользоваться этим для временной передышки.

– Вот когда я его увижу, тогда и соглашусь с тобой.

– Но будет слишком поздно…

– Ничего. Люди, которые снабжают тебя такими провокационными сведениями, должны понимать, что я им на слово не поверю. Так и передай.

С этими словами Олег Данилович отправился в свою спальню. На часах было уже четверть первого, а значит, ни о каких звонках сегодня не могло быть и речи. Следовательно, завтрашний день он сможет спокойно провести в своем кабинете. А утро вечера, как известно, мудренее.

Но Алла Константиновна была другого мнения. Она не привыкла откладывать дела на завтра. Поэтому, схватив радиотелефон, отправилась в ванную комнату.

– Инесса! – тихо сказала она, прикрыв трубку ладонью.

– Кто это? – не расслышала та.

– Алла Константиновна…

– А… слушаю, – без особой радости ответила Инесса. В последнее время после сближения Аллы Константиновны с Марфой между ними возник холодок. Каждая заняла выжидательную позицию. До подписания постановления Инесса не могла ничего предпринимать, а Алла Константиновна стремилась упрочить свое положение и запастись гарантиями, понимая, что после постатейной Суховеем подписи может оказаться никому не нужной. Поэтому, сохраняя видимость дружеских отношений, обе с хищным прищуром наблюдали друг за другом.

– Он отказывается подписывать, – сообщила Алла Константиновна.

Вместо ответа в трубке возникла напряженная тишина. Очевидно, Инесса размышляла – верить полученной информации или относиться к ней как к провокации. Могло ведь статься, что Алла Константиновна, объединившись с Марфой, решила сыграть в свою игру и на всякий случай проверяет реакцию Инессы и тех, кто стоит за ее спиной.

– Ты уверена, что использовала все свое влияние? – строго спросила Инесса.

– Абсолютно. Он требует показать проект указа об отставке.

– Идиот! – резко отреагировала Инесса, а про себя подумала, что Алла Константиновна просто решила проверить, насколько у Инессиных друзей длинные руки.

– Иначе уломать его невозможно. Никогда не думала, что Олег Данилович совсем потеряет голову от власти.

– А он знает об отставке правительства? Супрун готов провести этот вопрос в любой момент. Его еле-еле сдерживает Стелла Яковлевна.

– Знает и уверен, что позовут в новый состав!

– Точно, крыша поехала…

Алла Константиновна действительно сомневалась в реальных возможностях Инессы и позвонила, скорее поддавшись панике, нежели трезвому расчету. Но больше советоваться было не с кем. Марфа не входила в правительственные круги, остальные знакомые дамы находились на нижних уровнях. За Инессой все-таки стоял муж – генерал ФСБ, поддерживающий тесные контакты с аппаратом президента.

– Насколько я поняла, Олег Данилович вообразил себя незаменимым. Чувство юмора ему отказало?

– Оно никогда у него и не присутствовало… – зло подтвердила Алла Константиновна.

– Что ж, – тяжело вздохнула в трубку Инесса, – попробуем ему помочь. Сам-то уехал?

– Сегодня ночью вылетает в Брюссель на целую неделю.

– Отлично. За это время нужно все провернуть. Жди завтра к вечеру моего звонка, а лучше всего встретимся в салоне. Хоть Манукалов и утверждает, что наши телефоны не прослушиваются, верить ему не следует.

Алла Константиновна устало взглянула на себя в зеркало и, бросив трубку на корзину с бельем, полезла принимать ванну.

Рано утром, когда Цунами еще нежился в постели, Галина сообщила ему о скором прибытии Инессы.

– Чего это в такое время? – удивился тот, но нехотя встал и, потрепав Галину по щеке, не стесняясь собственной наготы, отправился через анфиладу разгороженных комнат к бассейну. Нырнув в холодную воду, долго фыркал и плескался, потом принялся преодолевать брассом ежедневные три километра.

Галина после ужина с Сашей Либерманом старалась поменьше разговаривать с Цунами. Внутренне она уже согласилась продать его с потрохами ради любви Доменика и, как всякий порядочный человек, чувствовала себя подавленно. И напрасно оправдывала свое решение тем, что Цунами бандит и никакого честного отношения к себе не заслуживает. Совесть ныла, подобно больному зубу.

Понаблюдала за мощными гребками любовника и, не дожидаясь окончания его заплыва, принялась накрывать завтрак на белом пластиковом столе, стоявшем возле кромки бассейна.

Инесса, как и обещала, приехала быстро. Поцеловавшись с Галиной, шепотом спросила:

– Ты о нашей встрече с Либерманом не проговорилась?

– Что ж я, дура, что ли? – изумилась Галина, придав лицу детскую непосредственность. Отчего снова стала похожа на девчонку.

Инесса невольно позавидовала такому перевоплощению. Цунами встретил ее в махровом халате и обдал брызгами воды с рук.

– Не хочешь освежиться?

– Ага! Будет наядой плавать перед тобой, – заметила Галина и отправилась на кухню.

– Позавтракаем? – предложил Цунами. И, взяв Инессу под руку, повел к столу у бассейна. По дороге таинственно обронил: – Знаю, что тебя принесло в такую рань.

– Неужели? – искренне удивилась Инесса и тут же предположила, что Алла Константиновна уже звонила сюда. Но ошиблась.

– Поверь, я сам в недоумении. Скорее всего – это действительно несчастный случай. Бедный старик. Хорошо хоть Галина не знает, а то бы закатила истерику с воплями и причитаниями. Она любит поплакать над мертвыми. Особенно на кладбище.

От неожиданности Инесса споткнулась и, поддерживаемая Цунами, испуганно спросила:

– Ты о чем?

– Как о чем? О вашем знакомом, Саше Либермане.

– Что с ним… – голос Инессы дрогнул.

– Да вы что, газеты не читаете? Умер ваш друг. Несчастный случай. Напоили вы дедушку, вот он в ванной и окочурился.

Цунами подвел ее к пластиковому креслу и заботливо усадил. Инесса была потрясена. В голове мгновенно возникла мысль об убийстве. Неужели Галина проболталась? Но ведь не могли же так быстро сработать?

– Как умер? – с трудом произнесла она.

– Откуда я знаю? В газете написано. Мылся в ванной, поскользнулся, упал, ударился головой – и с приветом Дуся.

Несчастный случай! В его возрасте лучше было сидеть дома и поливать фикус.

– А ты знаешь, зачем он приезжал? – выдавила из себя Инесса.

– Откуда же? Галина молчит. А я не напрягаю.

Это известие выбило гостью из колеи. Цунами наслаждался охватившим ее смятением. Он с удовольствием принялся за принесенную Галиной яичницу с беконом, обильно поливая ее кетчупом «Чили». Инесса, боясь вызвать у подруги подозрения, натянуто улыбнулась и дрожащей рукой подняла чашечку с кофе.

– У тебя неприятности? – забеспокоилась Галина.

– Ерунда. Дай нам поговорить.

– Пожалуйста, – обиженно пожала плечами Галина и ушла. Некоторое время двое оставшихся молча пили кофе. Инесса, не поднимая на Цунами глаз, тихо спросила:

– Ты убил его?

– За что?

– За то, что он человек Доменика Порте.

– Не угадала. Я сам хочу познакомиться с этим французом.

– Ты знаешь, что Порте является человеком американской мафии на Лазурном побережье? – продолжала Инесса.

– Тем-то он мне и интересен.

– Зачем же тогда было убивать старика Либермана?

Цунами кусочком хлеба подобрал остатки яичницы с тарелки. Долго его жевал, заедая помидорами. Потом пил кофе и, наевшись, философски вздохнул.

– Несчастный случай… Теперь налаживанием контактов с Порте придется заняться тебе. У тебя есть кто-нибудь на примете?

Искренность, с которой спросил Цунами, подкупила Инессу, и, пересиливая тяжелые подозрения, она утвердительно кивнула головой.

– Кто же?

– Галина…

Цунами расхохотался и едва не перевернул стол. Чашки зазвенели от его неловкого жеста.

– Нет уж. Достаточно того, что она мне призналась в любви к этому благородному месье с голубой кровью! Теперь только и гляди, чтобы с потрохами не заложила своему новому любовнику.

– Галина не такая… – решила заступиться Инесса, но Цунами ее прервал: – Все вы такие! И не будем об этом. Кто еще может выйти на Порте?

Инесса задумалась. Вениамину поручать такое дело опасно. Он президент фонда и должен избегать сомнительных контактов. Курганов куда-то пропал, и о нем не имелось никаких сведений. Оставался Вилли Шлоссер.

– Есть у меня один немецкий адвокат. Из бывших наших. Он знаком с Порте.

– Отлично. Он и займется вашим благородным другом. А теперь по рюмке коньяку и рассказывай, что тебе не дает спокойно спать, – он наполнил большие пузатые рюмки.

– Суховей отказывается подписывать постановление. И как раз в тот момент, когда Сам улетел в Брюссель.

– Чего так?

– Считает, что лучше оставаться вице-премьером, чем становиться богатым человеком.

– Правильно считает, – согласился Цунами.

Инесса с удивлением взглянула на него. Она ожидала совершенно другой реакции. Ведь именно этот момент был ключевым во всей игре. И никакого другого варианта не существовало. Цунами поверил в возможности жен высокопоставленных чиновников, высвободил огромные средства для вложения в дело, уговорил богатейших лидеров преступного мира включиться в сделку, и после всего этого Инесса, краснея, вынуждена была объяснять, что ничего не получится из-за упрямства Суховея. Цунами должен был вскочить как ошпаренный, закричать, что его это не касается, и продиктовать срок, за который постановление должно быть подписано. Но ничего подобного не сделал. А налил еще немного коньяку и спокойно заявил:

– Я такой поворот предвидел. Так что впадать в панику не следует. Выпьем за успех нашего безнадежного предприятия.

Инесса машинально подняла рюмку и выпила одним глотком. И, немного успокоившись, стала наблюдать, как Цунами старательно принялся зачесывать назад волосы. Капельки воды еще блестели в ленте серебристой бороды, а на губах блуждала улыбка, не способная оживить его напряженные губы.

– Ладно. Пора тебя посвятить кое в какие подробности. Ты достаточно глубоко встряла в это дело, и тебя уже не вытащить, даже если господин Манукалов бросит все силы московской «конторы».

– Не поняла? – Инесса капризно надула свои маленькие губки, напоминавшие края кратера вулкана. Потому что не привыкла, чтобы с ней так разговаривали. И считала, что ни один бандит не посмеет ей угрожать. В тоне Цунами было что-то новенькое. Высокомерие возобладало над страхом, и Инесса снова превратилась в уверенную в себе, жесткую, деловую женщину.

Цунами заметил это преображение и обдал ее свинцовым взглядом с мертвенным люминесцентным свечением. Он давно ждал этого момента. Пришла пора указать девушке ее место. Долгое время Цунами поддерживал в ней иллюзию лидерства. Оставаясь в тени, умело разгребал дорогу в московском бизнесе. Вседозволенность Инесса воспринимала как дань высокому положению мужа в ФСБ. И даже не могла себе представить, что на самом деле находилась под покровительством Цунами.

– Не слишком ли ты откровенен со мной? – спросила она с затаенной угрозой, хотя по спине пробежали мурашки от его взгляда.

– Собираюсь еще откровеннее…

– Не боишься? Я ведь не Галина. И мой муж души во мне не чает.

– Твой муж не застукал тебя с Али только благодаря мне, – спокойно заметил Цунами.

– Это тебя не касается! – крикнула она, потеряв самообладание.

Цунами не ответил. Налил себе коньяк, принялся пить мелкими глоточками и как бы невзначай заметил:

– Не нарывайся на скандал. На сегодняшний день твой муж сам играет против тебя.

– Как это?

– Да так. Благодаря твоей близкой подруге Ляле – «серой мышке».

Собираясь на встречу с Цунами, Инесса ожидала чего угодно, но только не такого признания. Если Манукалова она всегда считала подонком и сволочью, то Ляля в ее жизни была олицетворением честности, преданности и бескорыстности. Они дружили еще со студенческих лет. Ляля училась в МГУ и поэтому запросто поддерживала отношения с осужденной условно студенткой иняза. Инесса дорожила этой дружбой. Ляля была далека от развесело-загульной жизни, которой предавались почти все ее сверстники. Зубрила «гранит науки» и вполне подходила под определение «синий чулок». Вместо мужа возникла аспирантура, вместо возлюбленного – пожилой руководитель диссертации. Попав под влияние дряхлеющего ученого, так и не успела развиться в молодую женщину, а превратилась в засушенную научную даму неопределенных лет. Гулкие коридоры университета, старая канцелярская мебель, пыльные полки с реактивами стали единственным интерьером, на фоне которого она ничем не отличалась от окружающих ее предметов. Вот оттуда-то Инесса и извлекла свою подругу, жестом волшебницы открыв перед ней двери кичащегося роскошью дамского салона. Поначалу Ляля от растерянности казалась замкнутой и недовольной. Но постепенно с присущей ей педантичностью и аккуратностью принялась тихо и незаметно входить в новую роль несколько чопорной, ровно относящейся ко всему хозяйки заведения. Глядя на нее, Инесса гордилась собственным поступком. Никогда не выпытывала у Ляли, о чем между собой говорят посетительницы. Не требовала слежки и доносительства. Не заставляла участвовать в бесконечных мелких интригах, сопутствующих любому женскому обществу. У Инессы просто не повернулся бы язык предложить Ляле что-нибудь подобное. Поэтому намек Цунами расценила как провокацию.

– Не смей впутывать в свои махинации мою подругу! Она сделана из другого теста!

В ответ Цунами наигранно рассмеялся. Ему не доставляло никакого удовольствия сдирать маску самоуверенности с лица капризной, самовлюбленной бабы, которой, в сущности, и была эта холеная и надменная женщина. Он мог бы еще позлить Инессу, ставя ее в тупик новыми признаниями, но решил больше не тратить время на запоздалое прозрение.

– Я не собираюсь говорить тебе больше, чем вынуждает ситуация. А ты должна верить мне и прекратить всякую самодеятельность. Кончились золотые денечки твоего представительства. Если до сегодняшней нашей встречи ты и считала себя «крутой» бизнесменшей, то наплюй на это и забудь. В дальнейшем придется четко выполнять мои указания. Понятно?

Инесса презрительно хмыкнула, допила коньяк и с вызовом вымолвила:

– Кто тебе дал право со мной так разговаривать?

– Обстоятельства… Ты немного зазналась, решив, что за генеральской спиной можно чувствовать себя в полной безопасности…

– Ах, так ты меня пугаешь?! – воскликнула Инесса. – Тогда нам не о чем говорить!

– Спокойно. Мне твоя истерика ни к чему, – грубо ответил Цунами.

Возмущенная Инесса вскочила и, не зная, как посильнее оскорбить зарвавшегося бандита, высокомерно заявила:

– Да как ты, мурло, смеешь принимать меня в банном халате? Реакция Цунами оказалась неожиданной. Он неторопливо встал, обошел стол, приблизился к Инессе и раскрытой ладонью влепил такую пощечину, что она, не удержавшись на ногах, потеряла равновесие и упала в бассейн, подняв целый фонтан брызг. Вынырнув, Инесса шумно хватала ртом воздух и, несмотря на то, что отлично плавала, снова скрылась под водой. Тело отказывалось подчиняться. Шок от удара, возмущение и безумная злоба лишали возможности овладеть собой. Достигая дна, Инесса с силой отталкивалась от него и возникала над водой, чтобы снова погрузиться.

Цунами равнодушно наблюдал за затянувшимся нырянием. И не собирался оказывать помощь. Но через некоторое время Инесса, нахлебавшись воды, как безумная, начала тянуть вверх руки не в силах достигнуть бортика. Пришлось сбросить халат и нырнуть в воду. Схватив Инессу за волосы, Цунами подтянул ее к мелкому месту. В расширенных зрачках, обращенных на него, застыл ужас. Должно быть, Инесса решила, что он начнет ее топить.

– Придется тебе тоже переодеться в халат, – без всякой агрессии заметил Цунами.

Инесса ничего не ответила, вернее, просто не смогла из-за громких рыданий, сотрясавших все ее тело. На роль утешителя Цунами не годился, поэтому вылез по никелированной лестнице из бассейна, накинул халат и позвал Галину. Та наверняка слышала, что происходит, но появилась с демонстративно не выражавшим никакого удивления лицом.

– Что-нибудь нужно?

– Помоги ей переодеться, – Цунами кивнул в сторону рыдавшей Инессы и скрылся за пальмами.

Галина подошла к бортику и протянула руку.

– Давай помогу.

– Он… он хотел меня утопить… – с трудом произнесла Инесса. – Я так не оставлю. Ублюдок! Манукалов сегодня же арестует его! – И, перепугавшись собственной угрозы, вдруг съежилась и стала умолять: – Выведи меня отсюда… Там внизу ждет Али…

Но Галина не торопилась. Наоборот, продолжала стоять с протянутой рукой и ждать, когда Инесса соизволит выбраться из воды. Еще немного поплакав, та, путаясь в мокрой, прилипающей к ногам юбке, с трудом поднялась по лесенке и без сил опустилась в кресло. Вода ручьями стекала с нее на кафельный пол. Озираясь по сторонам, Инесса искала обидчика, уверенная, что тот притаился за одной из раскидистых пальм.

– Да нет его здесь. Раздевайся, – успокоила Галина.

– Нет, я поеду. Он меня убьет.

– Не убьет. Ты ему нужна.

– Подонок! Как ты с ним живешь?

– А как ты с Манукаловым?

– Меня в жизни никто не бил. Так просто ему это не пройдет! Заплатит. Решил, что недосягаемый? Ты будешь свидетелем!

– Не буду, – отказалась Галина и ушла за халатом.

Оставшись в одиночестве, Инесса перепугалась еще сильнее. Цунами понимал, что последует за таким обращением с женой генерала ФСБ. Значит, либо совсем не боится Манукалова, либо решил ее убить и поэтому не церемонится. В раскалывающейся от боли голове мысли то и дело наскакивали одна на другую, и Инесса никак не могла сообразить, что делать дальше.

Она позволила вернувшейся с махровым халатом Галине раздеть себя. Оставшись совершенно голой, вдруг испугалась того, что Цунами будет ее насиловать, и оттолкнула Галину.

– Вы с ним заодно! Он не посмеет ко мне прикоснуться… Галина ничего не ответила и почти насильно надела на нее халат.

– Ты с ним заодно, да? Ну, скажи? Скажи? Он специально приставил тебя за мной следить, да?

– Да… – спокойно подтвердила приятельница.

– Да?! – взвилась Инесса. – Значит, вся наша дружба, наши поездки по его указанию? Ты шпионила за мной?

– Нет. Только оберегала от глупостей. Ведь вся затея со сдачей островов в аренду принадлежит Цунами. Мы все в этом деле пешки.

– Какой Цунами? Это моя идея! – забыв про испуг, кричала Инесса.

Галина села напротив нее и налила в рюмку коньяку.

– Выпей и успокойся. О желании некоторых коммерческих структур взять острова в аренду ты впервые услышала от меня. А потом уже посвятила Аллу Константиновну, и та решила, что идея твоя. Мне поручил с тобой познакомиться Цунами. И он же оплачивал все наши поездки и твои безумные траты.

– А твой муж?

– Он обычный чиновник, мечтающий о пенсии. Милый парень, младше меня. Мучается, что не может дать мне того, чего я заслуживаю.

Инесса слушала Галину, раскрыв рот. Она так уверовала в собственную придумку про острова, что сейчас уже не могла вспомнить, как все было на самом деле. И не хотела признавать, что ее просто использовали как самую последнюю идиотку.

– А почему вы мне сразу ничего не сказали? – спросила вдруг, забыв выразить свое презрение к роли, которую играла Галина в этом деле.

– Ты находишься под колпаком у Манукалова. За тобой следят.

– Для чего же сейчас признаваться?

– Спроси у него, – Галина кивнула в сторону появившегося в арке Цунами, одетого в серый шелковый костюм.

– Оставь нас, – сухо бросил он и занял освободившееся кресло.

Инесса запахнула халат, обнаживший голые ноги, и отвернулась, давая понять, что не намерена общаться с подонком. Но Цунами не пытался извиняться. И спокойным, деловым тоном принялся излагать ситуацию, возникшую вокруг фонда «Острова России».

– Тебе казалось, что твои коммерческие проекты совершались по мановению волшебной палочки. Ты и впрямь верила в магическую силу имени твоего мужа. А на самом деле, я субсидировал твои сделки. И помещение под салон арендовал я, и оплатил оборудование. Али советовал тебе только то, что приказывал ему я. Из-за бабьей дури ты даже не удосужилась поразмыслить, с чего это все само падает в руки. А уж бесконечные траты Галины, кошельком которой в последнее время ты пользовалась как своим, мне приходилось исправно пополнять. И после всего этого предлагаешь мне бояться твоего мужа? Просто хамство какое-то. Иди, жалуйся ему, пусть на меня «контора» наедет. Я предоставлю массу финансовых документов, из которых яснее ясного, что жена генерала ФСБ активно пользовалась поддержкой теневых структур. Подумай, какой скандал будет. И муж тебя по головке не погладит. Дадут ему пинком под зад, а уж потом мои люди возьмут его тепленького и беззащитного. Дура, засунь свой гонор под юбку и слушай меня, как собака хозяина.

Инесса порылась в сумке, достала сигареты, закурила. Она слушала внимательно, сдерживаясь от грубых комментариев. Решив про себя, что лучше изображать раскаяние и покорность. Ее мозг пока не мог справиться с осознанием услышанного. Но, похоже, Цунами и не надеялся на это. Правда, сидел напряженно, но никаких агрессивных жестов не позволял.

– Теперь о главном. Твою Лялю Галине сдала Василиса Георгиевна. Когда Столетов завел молодую бабу, та плакалась всем подряд и рассказала, что ее бывший муж заставил Лялю стать осведомительницей. Его, оказывается, очень интересовало, о чем промеж себя болтают дамы. А потом приказал Манукалову поставить подслушивающие устройства.

На это известие Инесса не могла не отреагировать. Резко повернулась к Цунами и, беспомощно мигая глазами, прошептала:

– Он все знает?

– Все. Как только мне стало известно об интересе Столетова к вашему салону, я всерьез занялся Лялей. Она оказалась очень сообразительной. Столетов ни копейки за сведения не давал, а я купил ей квартиру. Не успели сотрудники Манукалова понаставить «крабов», тут же сообщила мне об этом.

– И ты молчал?

– Разумеется. Более того, даже обрадовался. Не такие уж они дураки, чтобы не заинтересоваться кушем в несколько миллиардов. Клюнули на удочку. Поверь мне, сейчас Манукалов и Столетов не меньше нашего заинтересованы в подписи вице-премьера Суховея. Ждут не дождутся.

Инессу настолько захватил рассказ Цунами, что она позабыла про оплеуху и ненависть. Ведь, если тот не врал, оказывалось, что вокруг созданного фонда крутятся типы, не менее опасные, чем Цунами.

– И зачем ты мне это все рассказываешь? – перейдя на шепот, спросила она.

– Во-первых, у тебя появился шанс отомстить мужу за испорченную жизнь…

– Ты и про это знаешь?

– А как же… – усмехнулся Цунами и продолжил уже более мягко: – Конечно, воспользовавшись моей информацией, можешь броситься в его объятия. Но в таком случае никто из наших не скинет в фонд ни гроша. А останешься со мной – получишь сполна. Я ценю преданных людей. Благодаря тебе мы сумеем с толком использовать Манукалова. Они надеются урвать у нас, а мы их обыграем. Интересный расклад. Рисковый, но выигрышный…

Освободившееся от страха сердце Инессы бешено колотилось. Впервые представлялась возможность посчитаться с Манукаловым. Даже голова закружилась от возбуждения. Ему, всесильному и могущественному, считающему себя властелином людских судеб, бросить вызов, объявить войну – вот это настоящая расплата. Не женская истерика с плевками в лицо и оскорблениями, а уничтожение. Инесса вдруг отчетливо поняла, что все эти годы лелеяла не просто надежду избавиться от Манукалова, а безотчетно мечтала об убийстве, на которое сама не была способна. Но рядом с Цунами это убийство уже не представлялось чем-то несбыточным.

– Ты не боишься Манукалова? – спросила она, желая еще раз услышать утвердительный ответ.

– Нет. Он начинает играть по нашим правилам и на нашей территории.

– А Столетова? За ним аппарат президента. Вот кто совершенно недосягаем.

– Если нельзя убить, значит, можно купить. Когда мужик берет в дом молодую бабу, то хочет бросить к ее ногам несметные богатства. Нам нужно заполучить новую жену Столетова и поладить с ней.

– Она не в светской тусовке.

– Был бы мед, а мухи слетятся. Сейчас займешься Виктором. Нужен солидный банк. И пусть твой друг помнит – двойной игры не допущу.

Цунами встал, подошел к Инессе, пальцем приподнял ее подбородок и, глядя в задранное лицо, с вежливой улыбкой напомнил:

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты понимала меня с полуслова.

– Прости, – тихо ответила Инесса и поцеловала его руку.

Цунами, не прощаясь, ушел, а к Инессе подбежала Галина.

– Зупер! – кричала она. – Цунами – хороший человек. Ну, что ж поделать, раз с нами иначе нельзя. Сейчас высушу твою одежду, наложу макияж и станешь обалденной красавицей.

Инесса слушала приятельницу и не испытывала к ней презрения. В конце концов, за каждым хорошим отношением скрывается элементарный расчет. И глупо об этом забывать.

Дима Субботин при всем своем невероятном нахальстве заметно нервничал. Предстояла встреча со Стеллой Яковлевной – женой председателя движения «Назад к Победе» Егора Ильича Супруна. Еще не зная, как она выглядит, Дима в разговорах называл ее «старой грымзой» и питал неизвестно откуда взявшуюся неприязнь. А дело ему было поручено тонкое. Все началось с просьбы Рваного. После того как Кишлак взорвал в прямом эфире кресло, в котором должен был сидеть «символ благотворительности», начались нешуточные приготовления к войне. Пользуясь исчезновением «отмороженного» из столицы, Рваный принялся поднимать все связи и старался оживить контакты с самыми крупными тузами. Одним из таких был Батя. Блюдя воровской кодекс, он резко порвал с Рваным, когда до него дошли слухи о финансовых махинациях с «коронованием» новых воров в законе. Однако Рваный понимал, что, занимая нейтральную позицию в войне между ним и Кишлаком, Батя в силу тех же традиций не может желать победы «отмороженному», видя в этом посягательство и на высшие авторитеты. Поэтому решил вернуть себе расположение главного «крестного отца».

Дима Субботин, как шакал возле львов, крутился постоянно возле самых влиятельных людей. Не обделял своим назойливым вниманием и Рваного, потому что рядом с ним всегда были представители правительства, банковская элита, крупнейшие издатели и редакторы газет. Не говоря уж об артистах и прочей столичной богеме.

Через Субботина Рваный и решил действовать. Он знал, что Батя очень настороженно относится к идее аренды островов Курильской гряды и хочет получить стопроцентные гарантии. Такие мог дать только один человек, имеющий вес в парламенте – Егор Ильич Супрун. Его супруга симпатизировала Рваному и с удовольствием принимала недорогие знаки внимания, активно предлагая материально поддерживать движение «Назад к Победе». Рваный понял, что если удастся закорешить Супруна и Батю, то в войне с Кишлаком он получит надежных союзников. Но, зная крутой нрав «крестного отца», следовало действовать предельно осторожно. Поэтому и возник Дима Субботин.

Рваному нужно было, чтобы за него похлопотал перед мафиози сам Супрун, Тогда тот не откажет.

Стелла Яковлевна приняла Диму в генеральской квартире на Соколе. Ее об этом попросила Инесса, представив молодого человека талантливым журналистом. Поскольку в доме предпочитали газеты «Завтра», «Советская Россия» и «Красная звезда», то и вести следовало себя подобающим образом. Дима сразу оценил обстановку. Огромная квартира с окнами на церковь дышала громоздким, устоявшимся бытом. Ветвистая хрустальная люстра на двадцать четыре рожка царила в этом мире массивной немецкой мебели, картин из немецких замков, майсенского фарфора и богемского стекла. Толстые ковры делали шаги бесшумными. А настольные лампы с плотными абажурами создавали торжественный полумрак. Тихий летний ветерок играл кружевным тюлем, и казалось, что за окнами неспешно совершают вечерний моцион пятидесятые годы.

Стелла Яковлевна – не только генеральская жена, но и дочь прославленного боевого генерала, выглядела довольно внушительно, как и положено генеральше в квадрате. Седые букли, крашенные фиолетовыми чернилами, были старательно уложены в высокую прическу. Широкая шелковая черная блузка с розовыми цветами и подложными плечами скрывала старческую деформированность фигуры. А узкая юбка, обтягивая бедра, спускалась почти до пола. Стелла Яковлевна с достоинством несла свой возраст, хотя была старше Супруна на тринадцать лет. Зато брак с ней за несколько лет превратил его в заместителя министра обороны, правда, ненадолго.

Генеральша, сраженная адриатической красотой Димы, долго рассматривала его взглядом императрицы Екатерины и грубоватым голосом спросила:

– Чаю хотите?

Дима быстро кивнул головой, боясь, как бы хозяйка вместо чая не потащила его в спальню.

– Маруся! Подай нам чай, – громыхнула Стелла Яковлевна и снова, властно «положив взгляд» на Диму, кокетливо поинтересовалась: – Так вы близкий друг нашей милой Инессы?

– Не такой близкий, – скромно поправил ее Субботин. Меньше всего ему хотелось испытать на себе ревность Манукалова.

Стелла Яковлевна сладко улыбнулась ярко накрашенным морщинистым ртом и многозначительно вздохнула:

– Ой, молодой человек, не лечите меня, потому как меня уже не вылечить. А впрочем, настоящий джентльмен так и должен себя вести. Ну, и вы, значит, тоже покупаете острова? – без всякого перехода спросила она. Чем поставила Диму в тупик и, увидев на его лице наигранное изумление, откровенно призналась: – Я ведь с малолетства среди военных вращаюсь, вот и привыкла к простоте. Выкладывай-ка начистоту, зачем пришел, а потом уж перейдем к лирике. Ты каких поэтов любишь? Небось Высоцкого или еще хуже – Вознесенского?

– Пушкина, – соврал Дима.

– А я Тютчева. Но это почти одно и то же, – успокоилась Стелла Яковлевна. После чего царственно присела на краешек высокого плюшевого кресла, с бахромой на валиках подлокотников, и жестом указала Диме на круглый пуфик, стоявший рядом, на который он и опустился. И после некоторого молчания вдруг спросила: – А где я тебя могла видеть. Внешность уж больно запечатляющаяся.

Дима был уверен, что никогда в жизни не встречался с этой старой грымзой, но услужливо напомнил:

– Скорее всего на праздновании Дня победы. Я находился рядом с известным вам… – и осекся, чуть было не сказав – Рваным, но быстро исправился: – Господином Рвановым.

– А, с Василием Филипповичем? Милейший человек! Говорят, он связан с мафией. Но я в это не верю. С такими манерами… Да, да… – несколько замялась она и снова радостно встрепенулась: – Значит, вы к тому же и друг Василия Филипповича? Надо же! В таком молодом возрасте и такие знакомства. Ах, я же совсем упустила из виду, что вы журналист.

– Да, и мне бы было интересно заявить в прессе свою тему, – решил бить в лоб Дима, чувствуя, что генеральша проста, как пряник. – И вы почти угадали. Вопрос об островах настолько затасканный, что браться за него можно только на новом этапе. Вот если правительство действительно подпишет постановление о передачи их в аренду частному бизнесу, вот на такой теме запросто можно сделать шумное имя.

– Помилуйте, молодой человек! – хлопнула в ладоши генеральша. – Да кто же позволит им распродавать народное достояние. А Егор Ильич на что? Парламент никогда не пропустит этот документ!

Дима приготовился возразить и подыскивал слова помягче, но Стелла Яковлевна не дала ему и рта раскрыть.

– А сколько сегодня стоит доллар? – ни с того ни с сего спросила она.

– Понятия не имею, – пожал плечами Дима.

– А я каждый день интересуюсь. У нас же внуки в Англии учатся. Частный колледж. Хотим дать надежное образование. Но сколько это стоит! Не представляю, как живут простые люди, когда даже генералу не по карману учить своих внуков!

– Да, жизнь тяжелая, – в тон ей согласился Субботин.

– А ведь Егор Ильич все делает бескорыстно. Он мог бы получать зарплату и в своем движении, и в Думе, а крутимся на одну его пенсию. Вот вы мне, молодой человек, объясните, как жить дальше?

Чувствовалось, что Стелла Яковлевна подготовилась к встрече с Димой не менее ответственно, чем он сам. Ей некогда было выслушивать басни, припасенные гостем. Она ждала предложения.

И Субботин это понял. Загадочно улыбнулся рыцарской улыбкой, сводящей женщин с ума, и весело подтвердил:

– С удовольствием объясню! И жить будете так, как положено в генеральских домах Европы! И Америки!

Стелла Яковлевна закатила глаза, словно от радости, но при этом сухо возразила:

– Особо-то не заливай. Я таких лейтенантов, вроде тебя, за свою-то жизнь наслышалась. Говори по делу – что требуется от Егора Ильича и сколько его поддержка будет стоить.

– Суммы астрономические, – признался Дима и, отбросив всякие окольные подходы, энергично принялся излагать. – Сейчас весь вопрос упирается в гарантии. Есть один очень богатый человек, готовый в фонд «Острова России» вложить минимум полмиллиарда долларов. Но пока сомневается в реальности предприятия. Он стоит особняком и не контактирует с Инессой и Аллой Константиновной. Потому что не очень верит в вице-премьера Суховея. Но позиция вашего супруга его вполне устраивает. Если бы удалось объединить капитал моего клиента и политическое могущество Егора Ильича, то постановление, подписанное Суховеем, оказалось бы в наших руках…

– Ты хочешь сказать – в руках парламентского большинства? – сакцентировала генеральша.

– Так точно, – по-военному ответил Дима и подсластил коммерческое предложение. – Кто же, кроме генерала Супруна, призванного стоять на страже интересов России, лучше распорядится арендой исконно российских островов.

– Ну, сам генерал никогда не станет принимать в этом участие… – осадила молодого человека Стелла Яковлевна.

– И не надо! Мой клиент берется представлять его интересы или, по желанию, готов сразу заплатить генералу за услуги, – поспешил заверить Дима, проколовшись в выборе выражений.

Стелла Яковлевна подскочила с кресла и отпрянула от гостя, словно он на ее глазах превратился в монстра. Выражение лица изменилось. Ласковая улыбка пропала. Надменно сомкнулись густые крашеные брови, и дряблая кожа под подбородком начала нервно поддергиваться.

– Что вы предлагаете? – спросила она ледяным тоном. – Хотите купить генерала Супруна? В своем ли вы, молодой человек, уме? Егор Ильич – кристально чистый человек, надежда русского народа, без пяти минут будущий правитель России. А вы хотите оплатить генеральские услуги? И такие люди у нас называются журналистами? Стыдитесь своих слов, господин Понедельник!

– Субботин, – промямлил Дима, не ожидавший такого выпада генеральши.

– Мне все равно… Егор Ильич ни под чью дудку танцевать не будет… – так же внезапно успокоившись, предупредила Стелла Яковлевна и вернулась в кресло.

Дима готов был согласиться и принести извинения. Но этого не потребовалось. Генеральша взяла разговор в свои руки. Она привыкла руководить мужчинами. Считала их тугодумами, не способными устроить так, чтобы и интересы семьи соблюсти, и руки не замарать. Новое поколение, судя по пришедшему журналисту, тоже не учится обставлять дела как следует.

– Вашему протеже придется перевести значительные суммы на счета движения «Назад к Победе», открытые в нескольких английских банках. В Лондоне существует Фонд ветеранов Второй мировой войны, который разрешил нашему движению получать пожертвования со всего мира на открытые через них корреспондентские счета. Учитесь, молодой человек, уважать ветеранов и помогать им. А лично мне и Егору Ильичу никаких подачек от ваших толстосумов не надо.

Дима постарался отразить на физиономии возвышенные чувства, вызванные пафосом генеральши, при этом нисколько не сомневаясь, что доступ к означенным счетам имеет непосредственно генерал Супрун. А значит, визит можно было считать удавшимся и оставалось только элегантно выскочить из игры.

– Стелла Яковлевна, – начал он низким доверительным голосом, – вы удивительная женщина. Вам бы армией командовать… из генералов, конечно. Я потрясен вашим бескорыстием. К такому сегодня относишься, как к космическому полету. Готов просить у вас прощения на коленях, – и легко соскользнул с низкого пуфика на пол.

Генеральше явно понравилась эта мизансцена, потому она и не поторопилась поднимать его с колен. А Дима продолжал:

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы в разговоре с моим клиентом предложили в качестве лица, заслуживающего вашего доверия, Василия Филипповича Рванова. Он имеет огромный опыт общения и будет вам намного полезнее меня.

– Ну, пожалуйста, – охотно согласилась Стелла Яковлевна, – но не буду же я сама разыскивать по Москве этого вашего протеже…

Диме важно было настоять на своем. Батя ни за что не захочет первым начинать контакты с Рваным. А если узнает о примиренческой деятельности самого Димы, то оторвет ему голову. Оставалось надеяться на чуткое женское сердце.

– Я ведь к вам пришел от Инессы. Поэтому имею очень уязвимую позицию. Лучше бы мне не засвечиваться. Вы же сами согласились, что с компанией Суховея лучше не связываться.

– Да, да… понимаю, – прониклась Стелла Яковлевна.

– Так уж лучше вам выйти на него самой.

– Как?

– Через Ирину Пригородову.

Генеральша насторожилась. До сих пор она считала Ирочку девчонкой, далекой от коммерции и политики.

– Вы имеете в виду дочку председателя бюджетной комиссии Пригородова?

– Да. Она.

– У нее такие связи? – искренне удивилась Стелла Яковлевна.

– Так. Дружит кое с кем. Попросите ее познакомить вас с кем-нибудь из серьезных людей, желающих вложить средства в фонд «Острова России».

– А потом она начнет всем рассказывать? Дойдет до Аллы Константиновны, а может, и еще дальше?

– Нет, она с нами, – Дима не собирался посвящать подозрительную генеральшу в детали. Тем более что в салоне все дамы считали Али преданнейшим человеком Инессы. А на самом деле Али потихоньку прибился к Бате, чувствуя, что очень скоро Цунами схлестнется с Манукаловым и тогда в первую очередь пострадают приближенные.

К счастью, Стелла Яковлевна, взглянув на напольные часы, встала и протянула руку Субботину.

– Рада была познакомиться. Мне еще следует обдумать ваши предложения. Если вы мне понадобитесь, разыщу вас через милейшего Василия Филипповича. Верно?

– Так точно! – выпалил Дима и, довольный удачным окончанием своей миссии, поцеловал сморщенную, пахнущую лекарствами генеральшину руку и прошел в коридор мимо Маруси, так и не подавшей генеральского чая.

Кишлак перенес свой штаб подальше от предполагаемого места боевых действий. То есть из московской гостиницы в подмосковный Дом творчества писателей. Редких писателей, занимавших номера в новом респектабельном корпусе, потеснили и, невзирая на литературные услуги, предложили переселиться в коттеджи. По коридору, устланному красной ковровой дорожкой, прогуливались крепкие парни с телефонами в руках. Сам Кишлак занимал весь последний отсек, устроив в одном из номеров кухню для себя и приближенных. В другом номере, считавшемся спальней, лежала, утопая в мехах нового манто, Тамара. На улице моросил летний дождь, а она мечтала о зимнем Париже.

Скрипач, всегда неотступно сопровождавший Кишлака, в последнее время все чаще пропадал в компании Александра Курганова. А тот, вернувшись из Германии, запил по-черному. По нескольку дней не выходил из номера, постоянно требовал водки, которая подавалась без промедления, несмотря на сухой закон, установленный Кишлаком на занимаемой территории. После удачного ограбления банка предстояло отлежаться на тихом лежбище. Деньги, спокойно миновав кордоны, легли на счета афганских компаний и готовились к отмывке. Но отсутствия денег при дворе Кишлака не ощущалось. Во всю наслаждался жизнью Мирча. Таскал с утра до вечера девок, представлялся им румынским бароном и ни за что не променял бы Подмосковье на безрадостный Париж.

Все участники ограбления банка «Лионский кредит» даже между собой не делились воспоминаниями. После того как весь мир захлестнули сообщения о дерзком налете, сопровождавшемся убийством заложников, по Москве поползли слухи, что это дело рук «русской мафии», окопавшейся в Германии. Но Цунами через информационные агентства сумел подбросить версию об арабских террористах. Сначала не верили, но после теракта во французском метро и на автобусной остановке в Париже уже никто не сомневался, что и ограбление банка – дело рук все той же организации. Про «русский след» больше не упоминалось. «Интерпол», к радости российских спецслужб, перестал заваливать их факсами по этому делу.

Цунами убедил Кишлака, что легче всего засыпаться на получении денег, поэтому необходимо запастись терпением и ждать, пока они не прокрутятся несколько раз в банках и коммерческих фирмах. Тот легко согласился, так как с головой ушел в подготовку к войне с Рваным. Цунами высказался против разборок. Кишлак вспылил. И в ответ наотрез отказался «убирать» какого-то французского бизнесмена. Пришлось обращаться с просьбой к Курганову. Но когда Цунами зашел в его номер и увидел трясущегося, почерневшего человека с впалыми глазами и дергающимся подбородком, то понял бессмысленность своего предложения. Пришлось принимать условия Кишлака.

Скрипач сделал дело профессионально. Старик и крикнуть не успел. После этого спокойно вышел из «Палац-отеля», сел в поджидавший его «ниссан-потрол» и вернулся в Дом творчества. Кишлак забывался в объятиях Тамары, поэтому ноги сами занесли в номер к Курганову.

– Ты откуда? – спросил тот.

– За тебя работу делал, – беззлобно оповестил Скрипач. После ограбления он стал относиться к Александру с уважением. Хотя по команде Кишлака все равно пристрелил бы в один момент.

– Значит, замочили дедушку… – прокомментировал Курганов. – Выпьем за его успокоившуюся душу. Глупый старик, сидел бы себе на берегу ласкового Средиземного моря и любовался бы загорелыми бедрами европейских красавиц… а полез в Россию…

– А что Россия? Нормальная страна. Вести себя надо грамотно – и все, – не согласился Скрипач. Он считал себя патриотом и не любил, когда кто-нибудь говорил – «жить в этой стране невозможно…». Такому готов был сразу пустить пулю в лоб.

Курганов не стал спорить. Налил в стаканы водку, открыл банку консервированных мидий. Поднял стакан.

– Будь здоров, Скрипач!

– Буду. Мы – живы, а остальным не обязательно, – ответил тот.

Курганов никому не рассказывал о своем визите к Терезе Островски. И старался о ней не вспоминать. Чем больше проходило времени, тем чаще ему казалось, что все случившееся он видел в каком-то кино. Мысли о самоубийстве не посещали. Но остановить запой не мог и не хотел. От предложений Мирчи попробовать какую-нибудь девчонку отказывался наотрез. После оскорбления, нанесенного экспорнозвездой, с отвращением думал о женщинах. К самой Терезе никаких претензий не имел. В самом начале запоя иногда срывался с места и хотел лететь в Германию, чтобы пристрелить эту суку. Но после второго стакана затихал. А по утру, стараясь не поворачивать раскалывающуюся с похмелья голову, резонно размышлял, что она-то ни в чем не виновата. Сам решил так вот запросто связаться с одной из самых знаменитых женщин в Европе. И попал впросак, как всякий дикий человек, слезший недавно с пальмы. Легче от этих мыслей не становилось, и, тяжело вздохнув, принимался за пиво. Все чаще к нему присоединялся Скрипач. В основном от безделья, потому что Тамара уже постоянно жила с Кишлаком и многие заботы о нем взяла на себя. Иногда звонила мужу прямо из постели и жаловалась на здоровье. Тот всячески уговаривал ее лечиться в Москве, боясь, что за больницу в Европе придется выложить круглую сумму. И довольная Тамара оставалась в номере Кишлака.

Этим обстоятельством решили воспользоваться ставшие «не разлей вода» подругами Алла Константиновна и Марфа. По их наущению Тамара постоянно подзуживала Кишлака против Цунами. Поначалу тот огрызался, но после того, как Цунами отказался от поддержки в войне с Рваным, перестал затыкать ей рот.

– Почему Скрипач должен выполнять чужую работу? – не унималась Тамара. – Выводил бы Кургана из запоя и поручал бы ему!

– Курган в порядке. Я сам после Афгана полгода куролесил. Не трожь его…

Кишлаку и самому надоела опека Цунами. После ограбления банка особенно. Получилось, что всю черную работу сделали они, а Цунами получил полный контроль над похищенными деньгами. Встряхивая белобрысым чубом, Кишлак болтался по номеру и своей худосочной фигурой с мертвенно-белой кожей напоминал ожившее привидение.

– И с островами почему-то тебя обходят, – продолжала Тамара. – Деньги вкладываете все, а хозяин опять Цунами. Вон, Марфа – баба умная. Сама разобралась что к чему, и теперь уже оттащила Аллу Константиновну от Инессы. А что значит Цунами без подписи вице-премьера? Да без поддержки моего мужа в Европе? Ноль, а владеть хочет всем.

Кишлак соглашался, все больше веря в ее ум и интуицию. До Тамары таких образованных, европейских женщин у него не было. И к бабским мозгам он всегда относился с презрением. А тут обалдел. Что ни слово – подарок. Она умудрялась давать советы, не унижая, а как бы между прочим. Обычно в постели. В перерывах между ласками. А ласкать Тамара умела. Резкий, злобный и жестокий Кишлак замирал под ее руками и позволял делать с собой что угодно. Становился послушным мальчиком и ни разу не сделал ей больно. В такие минуты Тамара царствовала над ним, испытывая от этого такой же нервный подъем, какой, возможно, испытывают дрессировщики, лаская хищника в клетке. А ведь бояться было чего. Несколько раз Кишлак в разговоре со Скрипачом вспоминал какую-то Нюру, которую выбросил из окна девятого этажа за то, что в момент любви она назвала его чужим именем. При этом Кишлак с сожалением вздыхал – мол, зря погорячился. Нюре и двадцати не было. Следствие установило причину падения – несчастный случай. А Кишлак с ребятами переехал в другую гостиницу.

О Марфе Кишлак знал только то, что она жена Унгури. Его врага. Ни Тамара, ни Алла Константиновна понятия не имели, какой мощный клан стоит за спиной этой элегантной женщины. Им она казалась случайно разбогатевшей бизнесвумен. Он же чувствовал в ней серьезного противника.

Однако сама ситуация подталкивала Кишлака на встречу с Марфой. Было решено устроить чей-нибудь день рождения. Несколько дней в столовую Дома творчества завозились продукты. Повара были выписаны из ресторана «Метрополь». На каждого блуждавшего по территории престарелого писателя приходилось по нескольку охранников. Литературные дамы угрюмо наблюдали за падением нравов и сообща в беседках хоронили свою последнюю общую влюбленность в российскую демократию.

Тамара предложила виновником торжества выбрать Кургана. Кишлак отправил к нему Мирчу.

Александр выслушал предложение и задумался. Он никак не мог сообразить, в каком месяце родился.

– То, что человек не ведает даты смерти – полбеды, но то, что не знает дня рождения – катастрофа, – витийствовал Мирча, убеждая приятеля. – Сам посуди, жизнь наша – штука непредсказуемая. К примеру – убьют тебя завтра, а что писать на памятнике? Вместо даты рождения – прочерк?

Александр растерянно посмотрел на него.

– А какого числа будут справлять?

– Послезавтра.

– В пятницу?

– А разве послезавтра пятница?

– Я не знаю… – тоскливо ответил Курганов.

Мирче стало стыдно, потому что за гулянками потерял счет времени. Что за окнами август – знал точно, а об остальном только догадывался. Но нельзя же предлагать человеку праздновать день рождения неизвестно какого числа?

– Короче, неважно, – продолжил он. – Рождаешься послезавтра – и точка!

– Можно и послезавтра, – согласился Александр, удрученный неспособностью вспомнить день своего рождения. – А что от меня требуется?

– Быть трезвым.

– Но это же не получится…

– Получится. Я поручу тебя двум девицам.

Курганов с ненавистью взглянул на Мирчу. Встал, подошел к зеркалу, висящему на стене в коридоре, долго всматривался в свое отражение.

– И их не стошнит от моего вида?

– За пять сотен будут считать тебя красавцем! Александру стало противно. Он схватил пустую бутылку и бросил ее в зеркало. Но зеркало, по странной случайности, не раскололось, а бутылка разбилась вдребезги. Мирча подбежал к нему и с облегчением вздохнул.

– Фу ты, слава Богу! Разбитое зеркало к несчастью. А тебе, вишь, не судьба. Хороший знак.

– Сам знаю, – заторможенно произнес Курганов и почувствовал, что впервые за много дней в душе екнула надежда. Ни на что… просто обозначилась сама по себе. Ему не хотелось размышлять о том – действительно ли она есть. Он только ощутил в себе момент ее рождения.

Словно не доверяя глазам, потрогал поверхность зеркала рукой и довольный вернулся в комнату. Налил полный стакан водки, залпом выпил и попросил Мирчу:

– Вынеси из номера все спиртное. Я трезветь буду… Мирча засуетился в сборе пустых и недопитых бутылок.

Через десять минут ни капли спиртного не осталось. Александр сел в кресло и включил телевизор. Ему почему-то очень захотелось тихо уставиться в экран и смотреть все подряд, пока окончательно не сморит сон.

На следующий день Кишлак встретил Курганова, гуляющего по асфальтированным дорожкам среди буйно и неухоженно растущих кустов.

– У тебя завтра день рождения, – напомнил он.

– Знаю, – кивнул Александр.

– Как самочувствие?

– Завязал.

– Давно?

– С утра.

– Главное – перетерпеть утром, – согласился Кишлак со знанием дела.

– Теперь надолго. Я ведь алкоголик. Мне пить нельзя. Дурным становлюсь, – Александр признался не столько Кишлаку, сколько себе.

– Я тоже… – услышал в ответ честное признание.

Съезд гостей был назначен на семь вечера. Их было немного. К старинному особняку подъехало два лимузина, из которых появились Марфа и Алла Константиновна в окружении охранников. На такси приехала Майя Зарубина. Без охраны. Всех их встречали Кишлак и Скрипач, одетые во фраки, одолженные в Большом театре. За ними возвышался Мирча, с артистическим шиком нацепивший розовый пиджак прямо на бронзово-загорелое тело и вместо галстука повязавший белый шелковый шарф. Курганов, как и положено виновнику торжества, держался поодаль, одетый, как всегда, в мешковатый костюм гангстерской моды тридцатых годов. Лицо его поражало бледностью и нервным беспокойством.

Тамара на правах хозяйки руководила встречей. Небольшая толпа из бесприютных писателей, которым был обещан роскошный ужин в дальней беседке, оттеснялась крепкими парнями из охраны Кишлака. Несведущий человек мог бы предположить, что в старинной усадьбе снимается фильм из времен крепостничества. Но случайных людей на этом празднике не было. Конспирация строго соблюдалась. Ни Инесса, ни Цунами с Галиной, ни Ирина с Али, ни Стелла Яковлевна ничего не знали о загородной встрече.

Тамара махнула рукой в сторону Курганова и громко объявила:

– Сегодня мы отмечаем день рождения этого милого человека!

– О! – в один голос воскликнули дамы и оглянулись на охранников, держащих пакеты с подарками.

Но всех опередила Майя Зарубина. Со смущенной улыбкой подошла к Курганову и протянула ему коробочку.

– Поздравляю вас. Вы действительно милый. Что может подарить скромная, одинокая вдова? Всего лишь пустячок. Пусть это сделает вашу жизнь хоть чуть-чуть счастливее, – проникновенно сказала она и, достав из коробочки перстень, сама надела его на мизинец Александра.

Курганов взглянул на подарок и внутренне напрягся. Старинный перстень с сапфиром был ему знаком. Александр хорошо запомнил его, когда навещал вместе с Веней по заданию Цунами Качуевского. Разговаривая, коллекционер без конца жестикулировал руками с тонкими аристократическими пальцами, и перед носом Александра маячил этот самый сапфир. Узнавать, как камень попал к очаровательной, полногрудой женщине с пышными формами, подчеркнутыми белым шерстяным костюмом, было не ко времени. Но, принимая поздравления и подарки от остальных дам, Курганов чувствовал, как холодеет мизинец, перехваченный таинственным перстнем, несущим в себе какой-то неясный знак судьбы.

Марфа, наскоро познакомившись с Александром, устремила из-под кокетливо надвинутой на глаза шляпке вопросительный взгляд на Мирчу. Тот просиял.

– Мадам, позвольте представиться – барон Мирча Соцки.

– Кличка? – насмешливо поинтересовалась Марфа.

– Ну что вы, как можно? – барственно развел руками бывший артист.

– Кличка у него – Цыган, – объяснил Кишлак.

Марфа продолжала с интересом рассматривать этот мужской экземпляр. И, скользнув рукой по лацкану розового пиджака, обронила:

– Вы не педераст?

– Напротив, мадам, – женолюб.

– Слава Богу, а то нынче красивые мужчины годятся только в подружки, – сказала она и последовала за величественной, ничего не замечающей Аллой Константиновной.

Стараниями дизайнеров зал был убран в духе дворянских усадеб времен крепостничества. Тяжелые, бархатные, зеленые с золотом шторы занавешивали окна. Из огромных китайских ваз выглядывали невероятных размеров шелковые цветы. Оркестр цыган приветствовал их «Венгерской рапсодией». В центре залы с голубым потолком, украшенным белой лепниной, стояло несколько составленных вместе столиков, а остальные, предназначенные для людей Кишлака и охранников приехавших дам, располагались кольцом вокруг них. На всех столах пылали свечи в трехрожковых подсвечниках.

Курганов не удивился, обнаружив, что полногрудая женщина, назвавшаяся Майей, оказалась за одним с ним столом. Мирча назвал сам себя тамадой и принялся веселить гостей, кося глазом в сторону Марфы.

– Друзья мои, всех нас, собравшихся здесь, связывает одно – любовь к хорошим людям, – начал он поставленным голосом. – Так вот, поверьте мне, когда я впервые в одном заштатном городке встретил Александра, то сразу понял, что он – нормальный мужик. За это предлагаю и выпить.

– А где вы познакомились? – шепотом спросила Майя Зарубина.

– В Париже, – так же тихо ответил ей Курганов и поднял бокал с минеральной водой.

– Вы не пьете даже шампанское? – удивилась она.

– Да. Я алкоголик. Мне нельзя.

– Ох, как интересно! – рассмеялась Майя, приняв правдивое признание за милую шутку.

Алла Константиновна посмотрела на часы, вздохнула и принялась за копченого поросенка. Ей было несколько не по себе от гульбы «воровской малины», как она про себя оценила собравшееся общество. Но Марфа уговорила приехать. А без новой подруги жена вице-премьера уже не могла обходиться, боясь, что ее перехватит Инесса.

Пригубив бокал с шампанским, Марфа обратилась к Тамаре, сидящей рядом с Кишлаком.

– С каждым днем страсти накаляются. Для твоего друга не секрет, что Цунами желает перетащить одеяло на себя. Мы с Аллой Константиновной покумекали и поняли, что нас собираются обойти.

– Твой муж тоже так считает? – бесцеремонно вмешался Кишлак.

– Он доверил мне вести это дело, – с достоинством ответила Марфа.

– Тогда поговорим…

– Кеша, не перебивай. Марфа сама знает, с чего начать, – мягко поправила его Тамара.

– Ни хрена твоя Марфа не знает! – крикнул Кишлак и стукнул кулаком по столу. Не успели дамы выразить свое неудовольствие, как он продолжил: – Значит, так! Я в ваших салонах не бываю, поэтому договариваться будем по-простому. Стремление вывернуться из-под Цунами понятно. Инессу вашу я и знать не хочу. А ставку на меня можете делать. Алла у нас замужем за вице-премьером?

Алла Константиновна замерла, точно изваяние. Она даже представить себе не могла, что при ней возможны такие разговоры. Но Кишлаку было наплевать.

– Почему он до сих пор не подписывает? Ему помочь, что ли? Пожалуйста. Но на банкира, предлагаемого Цунами, я не соглашусь. Мы поставим своего. Вот хотя бы Тамаркиного мужа. Согласны? Чего вы молчите? Ладно, кушайте, потом поговорим.

После его речи наступило неловкое молчание, и дамы, не зная, как реагировать, принялись закусывать. А Курганов, воспользовавшись тишиной, наклонился к Майе и спросил:

– Откуда у вас такой старинный перстень?

– Вам не нравится? – обиделась она.

– Наоборот. Но в нем заключена какая-то тайна.

– Вы боитесь тайн?

– Я боюсь за вас.

– О… уже? – драматически вздохнула Майя и пояснила: – Мужчины боятся только за тех женщин, которыми интересуются. На прочих им наплевать.

– Я не интересуюсь женщинами, – сухо отрезал Александр.

– Уже? – снова повторила Майя, и кончик ее тонкого точеного носика презрительно дернулся. – Впрочем, современные мужчины быстро стареют. А вы мне понравились. Я скрывать не умею. Что-то в вас есть трагическое. Какой-то душевный надлом. Скорее всего вас оскорбила женщина. Но вы, как истинный джентльмен, не ответили ей тем же, а проглотили обиду. Вот теперь она вас и гложет изнутри.

По угрюмому взгляду Александра Майя поняла, что попала в точку, и, не желая будоражить тлеющие угли, легко перевела разговор, давая ему возможность убедиться в ее тактичности.

– По-моему, вы слишком умны, чтобы долго презирать женщин. Это удел дураков, состязающихся с ними в глупости.

– Пожалуй… – произнес Курганов после некоторой паузы и поднял бокал с минералкой. – За наше знакомство?

– О… это так романтично… Вы похожи на Джека Николсона. С такой же скрытой силой. На свете мало мужчин, отваживающихся на две самые великие вещи – любовь и убийство.

– Разве? – насторожился Александр.

– Большинство считают себя героями, избивая жен и платя проституткам.

– Все женщины – проститутки! – почувствовав, что размягчается, Александр решил сделаться грубым.

Майя улыбнулась понимающей улыбкой и тихо, искренне добавила:

– Ничего, это пройдет… Я рада, что подарила вам перстень, может, он вам когда-нибудь напомнит о женщине не проститутке.

Александр ничего не ответил, потому что Мирча, взяв микрофон, запел лихой цыганский романс, всем своим видом показывая, что посвящает его Марфе, благосклонно наблюдавшей за ним из-под шляпки. Со всех сторон хлопками в такт стали поддерживать румынского барона. Голос у него оказался неплохой. Одна Алла Константиновна продолжала есть.

После долгих аплодисментов в честь певца, не дававших возможности говорить, Марфа обратилась к ней:

– Поверь, дорогая, этот парень то, что нам нужно.

– Певец?

– Нет. Кеша.

– Явный уголовник.

– Этим и хорош. Если встанет на нашу сторону, Цунами и Инесса локти себе пооткусывают. Конечно, он невоспитан. Зато герой афганской войны. Один из богатейших людей в России.

– Этот?! – не сдержавшись, Алла Константиновна ткнула в него пальцем.

– Какие проблемы? – тут же среагировал Кишлак. Встал из-за стола и подошел к Алле Константиновне. – Короче, выпендриваться передо мной ни к чему. Если за спиной твоего мужа буду я – гарантирую полный ажур.

Алла Константиновна ничего не ответила, потому что не знала, как разговаривать с бандитом. За нее это сделала Марфа.

– Олег Данилович не хочет подписывать. Боится.

– Чего?

– Эта подпись чревата отставкой.

– Ну и что? – удивился Кишлак. – А скольких уже взашей выгнали. Вон, Гайдар с протянутой рукой ходит. Брал бы как все, мы бы его снова премьером сделали. Нам, думаешь, трудно? Да мои ребята завтра могут организовать миллионный митинг в любую поддержку. А не захотят по-нашему, так такой террор устроим, что любое правительство на колени встанет…

– Что вы, в самом деле, говорите… – испугалась Алла Константиновна.

– Правду говорю, а ты слушай, коль хочешь в барынях ходить. Мне-то все одно – какого вице-премьера покупать. Вот у нас Курган – чем не вице-премьер?

Алла Константиновна надула щеки так, что глаза исчезли, и, не поворачивая головы, надменно приказала:

– Марфа, поехали отсюда.

– Ехай, на доброе здоровье. Но помни, тут твои друзья и в обиду не дадут, – напутствовал Кишлак и вернулся на свое место.

Как только Алла Константиновна вышла из залы, Марфа подошла к Кишлаку и похлопала его по плечу.

– Молодец! С тобой можно работать, – потом кивнула Мирче. – Проводи меня, барон, до машины.

– А я, пожалуй, задержусь, – жеманно сообщила Майя Зарубина, хотя ее никто и не приглашал с собой.

Тамара, пришедшая в ужас от поведения Кишлака, хотела бежать за Аллой Константиновной с извинениями, но Марфа усадила ее.

– Тут, милая, не твоего ума дело.

– Но ведь она же обидится!

– На что? Прием был оказан хороший. Разговор конкретный. Наконец-то услышала, как говорят нормальные, деловые люди, – заключила Марфа и, взявши под руку Мирчу, удалилась.

Кишлак молча проводил ее взглядом и задумчиво произнес:

– Ничего не скажешь, умел Унгури воспитывать баб.

– Кто? – не поняла Тамара.

– Муж ее.

– А он что, умер?

– Пока нет. Жив, как и твой.

Сказано это было с такой жестокой иронией, что Тамара вздрогнула. За месяцы, проведенные с Кишлаком, она научилась воспринимать все, сказанное им, буквально. Никакого подтекста, юмора, иносказания Кишлак не допускал. Всегда говорил только то, что хотел сказать. И это пугало сильнее любых угроз. Поэтому обняла его за плечи и, стараясь заглянуть в глаза, спросила:

– Ты действительно хочешь сделать Сережу банкиром?

– Ага. Чего ему в посольстве штаны на приемах протирать? Все равно толка никакого. Должен же я его отблагодарить за то, что сплю с женой посла.

– Не хами, – обиделась Тамара.

– Ладно, не переживай. Пойдем потанцуем, – он схватил ее за руку и увлек к цыганскому оркестру.

Музыканты, поняв, что хозяин танцует, принялись наяривать во всю мощь своих гитар. Майя покатывалась со смеху, глядя, как Кишлак топчет лаковые туфельки Тамары.

Курганов наблюдал за ней, желая найти что-нибудь отталкивающее. Но ни поддавшееся первому увяданию лицо, ни слишком задранная голова, в попытке натянуть обветшалую кожу шеи, ни глубокие складки в уголках губ, ни желеобразная полнота низко декольтированных грудей не претендовали на соблазнительность и тем самым снимали настороженность Александра. «Пожалуй, с этой женщиной можно дружить», – подумал он. Заметив на себе изучающий взгляд, Майя улыбнулась, обнажив некрасивые, требующие замены зубы.

– Хорошо, что вы не потащили меня танцевать вслед за своим приятелем.

– Он мне не приятель… – резко возразил Александр.

– А кто? – удивилась Майя.

– Партнер по бизнесу.

– О, как интересно! А в чем заключается ваш бизнес?

– Я убиваю людей, – отрезал он, давая понять новой знакомой, чтобы она не совала нос куда не следует.

– И меня можете убить? – кокетливо возник вопрос.

– Вас убьет хозяин коллекции, из которой перстень с сапфиром.

Благодушная ирония мгновенно слетела с напудренного лица вдовы знаменитого кинорежиссера. Она вспомнила, что находится не на артистической гулянке в Доме кино, а среди самых настоящих бандитов, не стесняющихся своего промысла и презирающих обычных людей. Будучи женщиной с натренированным в интригах умом, Майя не могла не понимать, что, крутясь в компании, решившей порвать с Цунами, рискует навлечь на себя его гнев, ибо именно ей он доверил коллекцию, из которой в антикварные магазины уже перекочевало несколько вещей. Так что предостережение Александра казалось не беспочвенным.

– Вам что-нибудь известно об этой коллекции? – нервно спросила она.

– Приходилось встречаться с господином Качуевским. Он ваш родственник?

– Просто приятель. Когда вскрыли завещание и я стала наследницей, то поначалу даже не могла припомнить этого чудака. Ну, был в меня влюблен в пору моей артистической юности. Я ведь раньше снималась в кино…

– Странно… – заключил задумчиво Курганов.

– Что снималась в кино?

– Нет. Что коллекция попала к вам. Должно быть, вы всего лишь удачная крыша для хранения драгоценностей.

Майя опустила голову, вдруг впервые поняв всю опасность своего положения. У нее разболелась голова и кровь прилила к щекам.

– Налейте мне шампанского…

Александр исполнил просьбу и вдруг почувствовал необходимость утешить растерявшуюся женщину. Вызывающая ирония слетела, подобно скорлупе, и под ней оказалась совершенно беззащитная одинокая душа, неспособная противостоять жестким правилам игры. Курганову стало жалко бывшую артистку. Он взял ее руку в свою и легонько пожал:

– Ничего. Все будет хорошо.

– Вы уверены?

– Не знаю, насколько вам нужна моя помощь…

– Неужели не видите? Как страшно, когда нет плеча, на которое можно склонить голову. Одиночество либо развращает женщину, либо убивает.

– Я провожу вас до машины.

Майя безропотно подчинилась, и они, не привлекая к себе внимания, вышли на улицу. Тихий уютный вечер шептался в листьях и теплыми волнами нес тяжелые ароматы ночных цветов. Среди сгущавшихся теней бледными призраками бродили писатели в ожидании ужина. Все вокруг дышало меланхолией, осенью и желанным покоем. Майя прижалась к Александру:

– Я боюсь простудиться… у меня ведь слабое здоровье.

– У меня тоже, – тихо ответил он и повел ее к стоящим в боксах машинам, обслуживающим компанию Кишлака.

Цунами приехал в новый офис фонда «Острова России». С сигарой в зубах и толстой золотой цепью, свисающей из карманчика жилетки. Его встречал окончательно растолстевший от хорошей жизни Веня. Провел в просторный кабинет, оформленный итальянскими дизайнерами, предложил кофе и коньяк.

– Дай-ка лучше минералки и позови Шлоссера, – по-деловому начал «крестный отец».

Веня нацепил затемненные очки, поставил на стол бутылку «Боржоми» и вышел, понимая, что Цунами приехал на встречу с адвокатом.

– Ну, как у нас? Все по Европе? – с порога похвастался тот.

– Нормально, – не разделил его радости Цунами, переходя к серьезным вопросам. – Думаешь, Порте поверил в несчастный случай?

– Думаю, не льет горючих слез по поводу дедушки. Хотя понимает, что мы убрали Либермана. В мире Доминика Порте просто так никто не умирает.

– А в нашем случается, – заметил Цунами.

Шлоссер открыл декорированный под черную мебель холодильник, достал две банки пива и уселся в кресло напротив Цунами. Он знал, о чем пойдет разговор, и заранее чувствовал себя комфортно. Никто, кроме него, не сможет уговорить Порте вложить деньги в предполагаемую аренду островов. Но Цунами решился на большее.

– Российско-германский банк «Содружество» возглавишь ты.

Адвокат чуть не захлебнулся глотком холодного пива. В глубине души Шлоссер считал себя лучшей кандидатурой, но близость Виктора к Инессе делала надежды довольно призрачными.

– А как же ваш люксембургский друг? – откашлявшись, напомнил он.

Цунами скривился в презрительной улыбке.

– Поверь, Вилли, человек, однажды связавшийся с «конторой», навсегда конченый.

– Он кэгэбешник? Судя по тому, что о нем рассказывали ребята, не похоже.

– У меня верная информация. Манукалов сам признался Инессе, а та спьяну разболтала Галине.

Шлоссер устремил свои маленькие глазки в потолок и принялся вспоминать, о чем говорил с Инессой, но, не припомнив, печально вздохнул.

– Веня и Курган об этом не знают. И ты не болтай. Собирай документы и мотай в Кёльн. Там есть у меня один контролируемый банк. Через него зарегистрируешь наш российско-германский…

Шлоссер отхлебнул еще пива и, потирая руки, принялся наставлять Цунами.

– Я несколько раз говорил Инессе, чтобы в постановлении правительства было записано поручение госбанку…

– Уже записали, – оборвал Цунами. – Мои люди работают четко. Просто за каждым нужен глаз да глаз. А то ведь продадут. Инессе тоже незачем знать о наших планах. С Вениамином о Викторе поговорю отдельно.

– Значит, Инесса выбывает из игры?

– Пока нет. Как ни крути, а она жена генерала ФСБ. Вот когда его отправят в отставку…

– Думаешь, скоро?

– Всему свое время.

В кабинет просунул голову Веня.

– Нужен?

– Да, да… входи, – махнул рукой Цунами. – Секретов больше не осталось. А о тех, что были – расскажем. Где Инесса?

– Звонила из «Континенталя». Будет через час, – четко проинформировал Веня. С Цунами он забывал про свою вальяжность и солидность.

– Тогда поздравь Шлоссера. Он станет нашим банкиром.

– А Виктор? – опешил Веня, давно свыкшийся с мыслью, что будет сотрудничать со старинным другом.

– О нем мы с тобой поговорим отдельно.

Шлоссер, не дожидаясь, пока Веня переварит услышанную новость, раскрыл объятия.

– Эх, «мерседесом» теперь не отделаешься. Хотя и за него – спасибо. Вот теперь мы сработаемся. Это тебе не с пистолетом бегать по Лазурному побережью.

– Да, кстати, – как бы невзначай вспомнил Цунами. – А с Порте поедет договариваться Вениамин. Я надеюсь, старый козел не успел дозвониться до Монако?

Пришло время опешить адвокату. Такого поворота он не предполагал. Приходилось признать – Цунами умел путать карты соратников. Но спорить никто не решался. Цунами относился к тем людям, которые, раз приняв решение, идут до конца, хотя бы и напролом.

– Тем лучше, – сказал он, рассуждая вслух. – Из-за Либермана придется выкручиваться ему.

– Какого Либермана? – не понял Веня.

– А, это к делу не относится, – отмахнулся Цунами. Допил воду и встал. – Останься, Вилли, на хозяйстве, а Веня отвезет меня на Кузнецкий.

Уже в машине Цунами, осматривая салон новенькой «БМВ», пожаловался.

– Нашу идею растаскивают по чужим карманам. Знаешь, кто выиграет? – и, не дожидаясь вопроса, ответил: – Тот, кто убедит Суховея подписать постановление и при этом сумеет нейтрализовать парламент.

Веня спокойно, как о самом собой разумеющемся, сообщил:

– Этим должны заниматься Алла Константиновна и Стелла Яковлевна.

Цунами рассмеялся своим сухим безрадостным смехом. Так как другого ответа и не ждал. Но ведь не один Веня так считает. Значит, другие версии не выдвигаются. А решить эту, на вид элементарную задачку предстояло ему одному, не опираясь ни на каких баб. Цунами отлично понимал, что, обладая достаточной информацией, Манукалов и Столетов затаились в надежде выследить всех возможных участников сделки. Приходилось признать – в игру вступили явно не просчитанные силы. Притом не дилетанты. Пока у Цунами, кроме догадок, ничего в руках не было. Он, единственный из всех, прогнозировал действия людей, облеченных огромной властью. Этих врагов нужно было или побеждать, или обнимать. Долгое противостояние просто бессмысленно. Вот почему пришлось отказаться от поддержки Кишлака в войне с Рваным. Хотя ясно, что «отмороженный» затаил обиду. Не резон сейчас давать повод для «наездов» на него властей. Цунами очень рассчитывал договориться с Манукаловым. А для этого нужны были компромат на Инессу и стопроцентный договор с Домеником Порте. Имея на руках эти козыри, можно было попробовать сыграть в «подкидного».

– Приехали, – громко сказал Веня, видя, что босс крепко задумался.

Расследование причин смерти гражданина Франции, Саши Либермана, Манукалов взял на контроль. Он не сомневался, что произошло убийство, но не хотел навязывать свое мнение следствию. В особой папке уже лежало донесение о встрече Инессы с Либерманом в Сан-Тропе. Что нужно было пожилому французу в Москве? Версия о консультациях для Москомимущества была явным прикрытием. Неужели к мыльному пузырю под названием «Острова России» уже потянулись щупальцы международного преступного синдиката? Дальше откладывать было нельзя, и Александр Сергеевич связался по телефону с Инессой, целыми днями пропадавшей в новом офисе фонда.

– Нужно срочно поговорить, – строго сказал он.

– Дома и поговорим, – Инесса была явно не расположена к общению с мужем.

– Ты приходишь слишком поздно. У меня срочное дело. Жду тебя возле памятника Грибоедову через полчаса, – и положил трубку, зная, что любопытство возобладает и Инесса придет на встречу. Достав припрятанную пачку сигарет, Александр Сергеевич закурил и решил до Чистых прудов пройтись пешком.

Над Москвой висел полуденный смог. Было солнечно, безветренно и пыльно. Толпы народа спешили по каким-то неотложным делам. Никто ни на кого не обращал внимания. Казалось, что город и люди стараются не соприкасаться друг с другом. Помпезные громады домов жили воспоминаниями, москвичи и гости столицы мучительно умножали и делили в ненатренированных головах гигантские суммы, глядя себе под ноги и бормоча бесконечный поток цифр, а мимо них надменно и нагло проезжали иномарки, водители и пассажиры которых откровенно презирали и сам город, и его жителей.

В мозгу у Манукалова застрял вопрос: «Кого же все-таки и от кого он защищает?» Находясь в своем служебном кабинете, он, не задумываясь, ответил бы, а сейчас, шагая по Маросейке и вглядываясь в лица прохожих, ответ ускользал из сознания. Манукалов точно помнил, что еще несколько лет назад на улицах раздавался женский смех, радостные крики детей, соленые остроты подгулявших парней. Сейчас же бесконечный мат переплетался в воздухе с надоедливым кавказским акцентом: «Гарик, что ты, понимаешь, помидор на солнце держишь?!» Должно быть, великий город отторгнул от себя жителей, окончательно убедившись, что они его недостойны. В отместку люди превратили «третий Рим» в помойку. Ни один завоеватель не смог бы совершить такого разгрома. Так кого же от кого следовало защищать?

Случайная прогулка по Москве окончательно испортила настроение. Манукалов уже не знал, за что корить и ругать Инессу. За то, что ей не нравится жить здесь? А кому ж понравится… За то, что вляпалась в авантюру? Так на сегодняшний день вся наша бестолковая жизнь – сплошная авантюра. Неужели прав Столетов, решивший прикарманить деньги мафии и таким образом победить ее?

– Что за спешность! – зло окликнула его Инесса у памятника Грибоедову.

– Давай пройдемся, – уныло ответил Александр Сергеевич, уже больше ненавидя посетившие его мысли, чем проделки жены.

Инесса пошла рядом, всем своим видом показывая, что делает невероятное одолжение.

– Тебе известно о смерти Саши Либермана?

– А при чем тут я? – спокойно ответила Инесса, внутренне ожидавшая разговора на эту тему.

– Ну, как же… Ты – последняя, с кем он беседовал. Инесса остановилась и крикнула, забыв о народе, снующем по бульвару.

– Послушай, Манукалов, неужели в этой стране больше не за кем следить?!

Александр Сергеевич взял ее за руку и увлек в тень деревьев, к пустой облупленной скамейке. Усадил и тихо объяснил:

– Мы ведь занимаемся исключительно государственными преступлениями. А ты как раз в таком и участвуешь.

Инесса не испугалась, не возмутилась, а лишь насмешливо отреагировала:

– Ну, ну…

Манукалов растерял весь душевный запал по дороге, поэтому без всякого энтузиазма принялся перечислять статьи закона, которые собираются нарушить соучастники авантюры, и в конце добавил:

– Напрасно думаешь, что кто-то даст тебе хоть доллар. Тебя убьют. Ведь ты – жена генерала ФСБ. Поэтому я сам пойду к Суховею и буду умолять не подписывать никакое постановление. Пусть твой Цунами и прочие преступники не надеются облапошить друг друга при помощи государства. Мы им такой возможности не дадим.

– Олег Данилович подпишет. Можешь жаловаться, куда угодно. Слава Богу, вице-премьер тебе не подчиняется. Лучше не лезь в это дело. Ты в нем лишний.

– Тогда мне придется наложить арест на ваш фонд и возбудить уголовное дело по статье «Мошенничество».

– Да кто ж тебе позволит? – возмутилась Инесса и вдруг, сменив тон, предложила: – Послушай, Манукалов, раз ты в курсе наших дел – помоги. Деньги, поступающие на счета фонда, аккумулируются в банке, возглавляемом твоим соратником Виктором Иратовым, так что о своей доле можешь не волноваться. Никто тебя не «нагреет». Будет на что жить, когда выгонят к черту. Или ты надеешься на повышение?

Манукалову оставалось лишь удивляться, как тесно переплелись интересы представителей власти и преступного бизнеса. Действительно, его пора гнать в отставку, потому что он из тех, кто допустил подобное слияние. Но махнуть на все рукой и примкнуть к ним, значит, перечеркнуть прошлую жизнь. В таком случае Инесса была права, называя его подонком, карьеристом, палачом? Он, исповедовавший идеалы, служивший родине, должен согласиться с ее характеристиками и встать на одну социальную ступеньку с Цунами, Суховеем и Столетовым? А что потом? Деньги? А зачем они нужны, если не будет ни жены, ни родины, ни друзей… Вместо них – постоянный комфорт где-нибудь на Багамах и постоянное ожидание выстрела в спину. Одного желания получить большие деньги мало, нужно еще быть к этому внутренне готовым. Манукалов понял, что его заботит совсем другое – необходимость спасти Инессу. Пусть вопреки ее желанию.

– Я никогда не протяну руку Цунами и ему подобным. Между нами – пропасть, – твердо сказал он.

– Между тобой и мной тоже пропасть, – не осталась в долгу Инесса, – а потому лучше не мешай. Возьми отпуск и катись куда-нибудь в санаторий. Ты же не «железный Феликс».

– Передай Цунами, что у вас ничего не получится. Манукалов встал и, не прощаясь, пошел в сторону пруда.

Инесса сначала дернулась, желая его задержать, но передумала. Нервно закурила и попыталась привести мысли в порядок. Предстояло что-то сделать экстраординарное, чтобы заставить мужа не заниматься этим делом. Странно, что он вообще не приказал втащить ее в какую-нибудь черную «волгу» и не заключить под арест на одной из конспиративных квартир. Значит, еще не принял окончательного решения. Решил воспользоваться женой для передачи ультиматума Цунами.

Инесса впервые подумала о собственной безопасности. До сегодняшнего дня ей казалось, что на жену генерала ФСБ никто не посмеет напасть. Но раз генералу будет объявлена война, то к чему считаться с ней? От догадки, испугавшей ее, Инесса обернулась и увидела сидящего неподалеку Али, который сделал знак рукой, означающий, что нет никаких причин для беспокойства. Но Али уже давно лишился доверия. Инесса встала и пошла к оставленной на стоянке машине.

Сомнения по поводу преданности Али были не беспочвенны. Во-первых, он стал тяготиться ролью телохранителя, во-вторых, затаил на Цунами обиду за то, что тот выдал его Манукалову во время свидания с Инессой, а в-третьих, Ирина желала видеть его солидным, угодным власти бизнесменом. Поэтому когда выяснилось, что Стелла Яковлевна ищет возможность повидаться с Батей, Али недолго думал о своей приверженности к Цунами и взялся за организацию этой встречи.

Батя цену Али хорошо знал. Но ему было приятно, что крысы начинают бежать с корабля Цунами, вознамерившегося стать флагманом. Ко всему же Бате льстило, что такой видный политик, как Супрун, хочет заручиться его поддержкой. Поэтому не воспротивился Пожеланию жены Супруна явиться на встречу с большим другом ее семьи – Рваным.

Встреча была назначена возле пруда Новоспасского монастыря, где мафиози любил прогуливаться с огромным черным ньюфаундлендом и думать о божественной благодати.

Рваный с заискивающей улыбкой окликнул его, не решаясь подойти, хотя охраны вокруг «крестного отца» не было. Батя остановился и кивком дал понять, что готов к разговору. Из депутатской «волги» вылезла мадам. Стелла Яковлевна привыкла повелевать, поэтому в новом знакомом видела всего лишь генерала чужой армии.

– Вот уж давненько не выбиралась на свидания, – прокомментировала свое появление и протянула Бате руку.

– И зря. Место здесь богоугодное. Можно сказать, историческое. – Батя посмотрел на генеральшу ласковым, приветливым взглядом.

– Меня зовут Стелла Яковлевна, я жена Егора Ильича Супруна.

– Очень приятно. А меня зовите дядя Коля, – предложил Батя.

Генеральша вопросительно посмотрела на Рваного. Тот суетливо закивал головой.

– Так вот, дядя Коля, будем разговаривать прямо здесь? – с обычным напором начала Стелла Яковлевна.

– А что? Погодку Бог послал замечательную. Воздух прозрачный. Посторонних… – при этом Батя взглянул на Рваного, – нет. Слушаю вас.

– Пожалуй, Василий Филиппович удачнее изложит мои мысли.

– Да, если позволите, – поддакнул Рваный.

– Ну, давай… – согласился Батя и предложил всем сесть на лавочку. Ньюфаундленд улегся у его ног и не сводил глаз с незнакомцев.

Рваный привык выступать перед телекамерами, перед гостями на презентациях и поэтому выработал публичную манеру изъясняться. По-эстрадному вскидывал голову и, глядя с прищуром на собеседников, начинал пересыпать свою речь шутками да прибаутками. Но на этот раз перед Батей чувствовал себя несколько скованным.

– Так вот, как рядовой необученный, я постараюсь объяснить намерения генерала, болеющего сердцем за Россию и страдающего за весь русский народ…

– Мне известны взгляды генерала, и я им сочувствую, – без раздражения перебил Батя и изобразил на своем неприметном, с мелкими чертами лице улыбку, предназначенную Стелле Яковлевне.

Рваный тоже заулыбался и в приподнятом настроении принялся объяснять возможности Егора Ильича и его заинтересованность в сделке века – сдаче в аренду российскому бизнесу бесспорных российских территорий на Дальнем Востоке. Он повторил по сути то, о чем Дима Субботин договорился со Стеллой Яковлевной. Генеральша слушала Рваного с не меньшим вниманием, чем Батя, следя, чтобы правильно были донесены все интересующие ее условия.

Батя поглядывал на пруд и никак не реагировал на хорошо отрепетированную речь Рваного. Его больше занимал вопрос – почему главный оппозиционер рискнул обратиться к нему, а не к Цунами? Конечно, без участия Рваного не обошлось. Но ведь генеральша вышла через Али, а он – человек Цунами. Чтобы не заводить самого себя в дебри вопроса, Батя, перебив Рваного, спросил у Стеллы Яковлевны:

– А каковы у вас отношения с Суховеем?

– Мы с ворами и предателями России отношений не поддерживаем, – гордо заявила та.

– Понятно, – кивнул Батя, – но ведь он должен подписать постановление. Без этого никто деньгами рисковать не будет.

Стелла Яковлевна посмотрела на него, как на простака, ничего не понимающего в политике, и надменно заявила:

– А кто его вообще уполномочивал распоряжаться судьбой России. Как Дума захочет, так он и сделает. А большинство в Думе придерживается линии Егора Ильича. О Думе не беспокойтесь. Она в наших руках.

Такая убежденность Бате понравилась. Он посматривал на генеральшу и одобрительно кивал головой.

– А Пригородов… кто такой? Вы ведь через его дочку вышли на меня?

Стелла Яковлевна задумалась. Фундаментальная прическа из фиолетовых буклей неподвижно отпечатывалась на фоне зеленой листвы. Женщина, в пожилом возрасте носящая такое сооружение на голове, наверняка обладала сильным, непреклонным характером. Поэтому в ее характеристиках можно было не искать подвоха.

– Юрий – наш человек. Хоть проходил он по спискам демократов, но не растерял своих убеждений. В Совете Федерации сумеет провести нужное нам решение.

Батя остался доволен объяснением. Похоже, идея действительно обрела реальную перспективу. Наконец-то новые слуги народа пришли к вечной истине – деньги решают все. Надо было отдать им должное – учились они недолго. Но уж теперь не просто готовы выстроиться в очередь, а сами начинают ее организовывать, разбивать на десятки, сотни, назначать ответственных. И ведь как хорошо придумали – сами выступают перед народом, а жены общаются с теневой экономикой.

– Мне следует подумать над вашими предложениями. Такие деньги достать непросто. Но игра стоит свеч. Ваши интересы мне ясны. Я – человек богобоязненный, поэтому не обману. Дальнейшие наши контакты следует осуществлять через Василия Филипповича, коль он пользуется вашим расположением. И спасибо за знакомство, – скромно и с достоинством подвел черту Батя.

– Вы – очень милый мужчина. Судя по моим наблюдениям, неженатый, потому что чрезвычайно порядочный, – напоследок сделала комплимент Стелла Яковлевна и с чувством исполненного долга отправилась к машине в сопровождении Рваного.

Тот усадил ее и вернулся, не решаясь сесть рядом с Батей.

– В ногах правды нет. Садись, – разрешил «крестный отец». – Рассчитываешь на мою поддержку? Боишься «отмороженного»?

– Нет. Просто не хочу войны. Есть дела и поважнее. Батя загадочно улыбнулся. Он считал иначе. Раз уж судьба прибила к нему Рваного, то уж не для душеспасительных бесед. После встречи с генеральшей «крестный отец» поверил в серьезные деловые контакты с верховной властью. А значит, потребность в связях Цунами отпадает. Они становятся конкурентами. И тут уж придется приложить немало сил, чтобы его обескровить. Кишлак – один из главных силовых аргументов Цунами. Поэтому именно сейчас война с «отмороженным» до полного уничтожения просто необходима.

Рваный наблюдал за Батей и не понимал смысла этой улыбки. Более ловко склонить на свою сторону такого авторитетного человека никто бы не смог. Крути не крути, но Батя должен оценить его полезность и нужность. Прошли те времена, когда воры в законе кичились тем, что не лезут в политику и в легальный бизнес. Теперь должны править бал такие, как Рваный – наработавший огромные связи, получивший авторитет в народе. Хоть завтра может стать депутатом. И Бате с его любовью к патриархальным привычкам и устоям, не меняясь самому, придется менять свое окружение.

– Коль уж ты решил узнать мое мнение, то оно таково – от войны отвиливать нельзя. Война объявлена и должна быть выиграна. В настоящий момент в этом заинтересованы все. Ты и Кишлак должны решить спор. Думаю, после всяких слухов о твоих неблаговидных делишках расправа над Кишлаком вернет тебе уважение многих авторитетных людей. А без этого в нашем мире нельзя…

– Но его поддерживает Цунами. А после ограбления банка на сторону Кишлака готов перейти Вейко и некоторые другие.

– А тебя поддержу я… и хватит об этом. Езжай и постарайся закончить все быстро. Обращайся ко мне только в крайнем случае. Не нужно, чтобы Цунами узнал, кто стоит за твоей спиной. Я сам дам команду моим людям, и тебе окажут необходимую помощь. В деньгах, оружии и специалистах отказа не будет. Но от Кишлака не должно остаться даже мокрого места. И чтобы я больше никогда о нем не слышал. Все понял, сын мой?

– Все… – Рваный склонился и поцеловал руку Бате.

– Ну вот еще… не американцы. Только пса нервируешь, – проворчат тот.

Рваный направился по набережной к Таганке. Он был один. Без телохранителей. Но спиной чувствовал, что за ним следуют люди Бати, которые не допустят никаких эксцессов. Давно Василий Филиппович не участвовал в разборках, не ездил на «стрелки», не выступал на «сходках». Старался вжиться в обычную жизнь. Но теперь вновь приходилось перестраиваться. Ему дан шанс раз и навсегда упрочить свой авторитет. Чем кровавей и безжалостней он расправится с Кишлаком, тем глубже заткнутся его враги. Да и сопливая молодежь подожмет хвосты.

Цунами выслушал рассказ Инессы о встрече с Манукаловым. Пощипал пальцами короткие серебристые волоски бороды, лентой окаймляющей его сухое жесткое лицо, и коротко заключил:

– А ведь твой муж – дурак. Хочет одновременно спасать и тебя, и родину. При том, что об этом никто не просит. Пусть суетится. Суховею отступать некуда. А уговоры Манукалова лишь подстегнут его к активным действиям. Убийц француза найти не удастся, потому что – ничего, кроме несчастного случая, там нет. Тебе опасаться нечего. Мы сумеем обыграть гражданина генерала…

Разговаривая с Инессой ленивым, вялым голосом, Цунами тем не менее лихорадочно соображал, как придержать Манукалова. Бояться его не боялся, потому что ни в каких противозаконных действиях участия не принимал. Но сбить на некоторое время генерала с толку было необходимо. Поэтому родился занятный ход.

– Собирайся в Люксембург. Встретишься там со своим другом Виктором. Манукалов все равно в курсе ваших отношений. Чего уж теперь скрывать? Объяснишь Виктору ситуацию. Я подготовлю бумаги для открытия совместного банка. Лучше всего, в самом Люксембурге. Твой муж не посмеет ничего предпринять ни против Виктора, ни против банка. Побоится потерять тебя.

– Предлагаешь стать добровольной заложницей? – насторожилась Инесса.

– В объятиях любимого мужчины? Считай, что да. Инесса вдруг рассмеялась. Даже вдруг показалось забавным, что так долго она не хотела остаться с Виктором добровольно, а теперь должна подчиниться приказу.

– Но Манукалов мне не простит…

– Виктора он простил уже давно. Но в такой ситуации ему свяжем руки накрепко. Постарайся улететь так, чтобы тебя не перехватил. Пусть немедленно займутся визой и билетом. А сама притупи его бдительность… по-женски, что ли.

– Это уж не твоя забота, – Инесса оценила изобретательность Цунами. План действительно был дьявольски хорош. И совершенно неожидан для Манукалова. Она хотела еще раз уточнить у Цунами, по каким каналам и откуда пойдут деньги, но в кабинет, попыхивая сигарой, вошел Веня.

– Инесса уезжает в Люксембург по поводу открытия банка. Подготовь материалы.

Сигара чуть не вывалилась изо рта председателя фонда «Острова России». Он с удивлением проводил взглядом исчезнувшую за дверью Инессу и изобразил на лице немой вопрос.

Цунами рассмеялся. Поведение Вени его забавляло. Уж очень удачно тот сумел забыть обо всех жизненных невзгодах и выглядел так, как будто за спиной не осталось многолетней отсидки.

– Чего уставился? Пусть будет еще один. Для Манукалова. Шлоссеру об этом ни слова. Он все еще не уехал?

– Нет. Завтра улетает в Кёльн.

– А ты?

– Когда скажешь…

– Вот что – возьмешь с собой Галину. Она знает Порте. И сумеет убедить его в несчастном случае со стариком. Но ты об этом с ним ни слова. Учти, наши интересы и интересы клана, представляемого Порте, совпадают, но мы без них обойдемся, а они без нас уже нет. Объясни, что лучше создавать совместный капитал, чем друг у друга выхватывать кусок изо рта. Мы готовы к сотрудничеству. И то, что я поручил банк Шлоссеру, связанному с Порте, пусть расценивают как дружеское рукопожатие.

– А что мне делать с Галиной?

– Не беспокоить дурацкими вопросами.

– Логично, – Веня поправил тяжелые затемненные очки в роговой оправе и, словно стесняясь, спросил: – А деньги на поездку из кассы фонда?

– Нет. Тебя повезет Галина. Ведите себя там широко, чтобы сразу было видно – не шантрапа приехала. Все должно быть дорого, шикарно, но разумно. Понял?

– Это мы сумеем. А вдруг Порте откажется?

– Вряд ли. Либерман был его единственной ниточкой. Мы ее отрезали…

– А Порте отрежет меня…

– А Шлоссер на что?

– В таком случае с ним будет покончено.

Веня аж вспотел. Его пухлые детские губы жевали слова, не в силах их выговорить. Такой размен его никак не устраивал. Цунами обрисовал ситуацию слишком примитивно, хотя и доступно. Веня готовился к приятной деловой поездке, а оказалось, должен добровольно лезть в пасть международной мафии. И в качестве гарантии – неприкосновенность Шлоссера. Хороша гарантия!

– Я же не могу к тебе приставить полк под командованием Кишлака? – вместо извинений резонно заметил Цунами. – Старайся не хамить. Они люди европейские, не мы – азиаты.

С таким напутствием Веня пошел разыскивать Шлоссера, чтобы постараться как-то договориться о своей безопасности. Когда они вдвоем вернулись в кабинет, Цунами уже уехал. Веня наконец занял свое руководящее кресло, а Шлоссер достал из холодильника пиво.

– Как же мне надоела бывшая родина, – вздохнул он. – Хотя какая она мне родина? Вот Рига – это мое. Но мелковата для меня. Там хорошо после деревни жить. Пока еще веришь в друзей, в любимых женщин и в то, что деньги – вещь второстепенная.

Веня налил себе коньяк и пил его мелкими глоточками. За месяцы совместной работы они с Вилли окончательно забыли распри из-за Эдди. Адвокат во все тяжкие познавал загадочную славянскую душу русских девушек, с удовольствием открывавших ее за двести долларов. А Веня втихаря звонил на ферму Эдди и произносил в трубку целые любовные монологи. У него постепенно создалось впечатление, что немка привыкла к ним, как к наркотикам или снотворному. И уже обижалась, если он пропадал больше, чем на два дня.

– Цунами поставил меня в невыгодную ситуацию, – еще выпив коньяку, признался Веня. – Порте может рассчитаться со мной за Либермана.

– Может, – кивнул головой Шлоссер. – Знаешь, как у нас в деревне было? Приходишь, к примеру, с братьями на свадьбу. Сидишь тихо, никого не трогаешь, пьешь-закусываешь. Вдруг – хрясть тебя колом по спине… ты, конечно, возмущаешься – за что, мол? А оказывается, старшой твой брательник троюродную сестру невесты на сеновал таскал, да потом не женился. Как считаешь – что в такой ситуации делать надо?

– К брательнику посылать! – разозлился Веня.

– А вот и нет. Нужно встать, набить морду всем, кто на тебя замахивался, а уж потом спросить у старшого – водил он девку на сеновал или врут. Ежели врут – драться дальше, а ежели нет – то ты-то здесь при чем?

– Я же серьезно!

– У нас в деревне было все самым серьезным образом. И в Монако также. Сначала поставь себя жестко, а потом объясни, что ни при чем. С Либерманом ты не встречался. Упал он неудачно… бывает.

– А ты с ним встречался? – в лоб спросил Веня.

– С Порте? – отхлебнув пиво, уточнил Шлоссер.

– С Либерманом!

– Не я же еду в Монако, а ты. И вообще, бойся не Монако, а одной очень уютной фермы под Бонном. Там тебя ни про какого француза спрашивать не будут.

Веня понял, что Шлоссер общался с Либерманом в Москве.

– Ты хоть и выглядишь респектабельным бизнесменом, но в сущности стоишь по горло в дерьме, поэтому постарайся не приседать, – напутствовал адвокат.

Единственной надеждой для Вениамина оставалась Галина.

Возбужденный Скрипач вломился в номер Кишлака в самый неподходящий момент. Тамара делала ему эротический массаж. Вскрикнув, она соскочила с постели и прикрылась полотенцем.

Кишлак даже не повернул голову. Скрипач просто так бы не потревожил.

– Менты блокируют все дороги к Дому творчества. Бойцы еле проскочили сюда. А отсюда всех останавливают.

– Что ж, они собираются нас штурмовать?

– Несколько автобусов с ОМОНом движутся в нашем направлении.

– Это Рваный! – крикнул Кишлак и вскочил на ноги.

Тамара продолжала стоять в позе греческой статуи, прижимая к груди полотенце, хотя внимания на нее никто не обращал.

Кишлак влез в джинсы и выскочил на балкон. Десятка два его бойцов окружили джип, возле которого шло обсуждение происходящего.

– А ну, готовьсь! – заорал Кишлак и вернулся в комнату. Тамара успела проскользнуть в ванную.

– Это Рваный… значит, решил задавить меня ОМОНом… – не унимался Кишлак.

Скрипач стоял в дверях и ждал приказаний.

– Это Рваный? – подскочив к нему, взвизгнул Кишлак.

– Хрен его знает…

– А кто должен знать? Кто у меня отвечает за безопасность? Совсем оборзели? Почему я об этом не знал еще вчера? Может быть, у меня выросли уши, да?! И сейчас поскачу, как заяц, по лесам? А?!

Скрипач мялся у дверей. Понимая, что лучше всего не выступать и не оправдываться. На них давно никто не «наезжал» и от ментов такая подлянка не ожидалась.

– А может, просто рейд? – засомневался слегка пришедший в себя Кишлак.

– О рейде бы сообщили.

– Кеша, нужно собираться? – спросила Тамара, приведя себя в порядок.

– Да, сейчас пойдем за грибами… Идиоты! Менты под носом, а я не знаю, на кой хер они здесь?

– Кеша…

– Да пошла ты… – Кишлак накручивал сам себя и, зыркая по сторонам белесыми глазами, судорожно соображал, как поступить.

После взрыва на телевидении и ограбления банка сложилось впечатление, будто Рваный полностью деморализован и отсиживается в глубокой норе. Потому народ и расслабился. После несостоявшихся жестоких разборок наступило благодушное безделье. Благо, сам Кишлак большую часть времени проводил в объятиях Тамары. Расплата за расслабуху не заставила ждать. Кишлак в любой критической ситуации стремился использовать сразу все имеющиеся у него силы. Тактика тотального натиска, как правило, себя оправдывала. К тому же придерживался закона – «лучше перебдеть, чем недобдеть».

– Связывайся с Кубинкой. Пусть срочно присылают за мной вертолет. А бойцам выдвинуться к дорогам. Территорию санатория окружить и не подпускать ОМОН. Открывать огонь при малейшем продвижении, – потом обратился к Тамаре: – Садись в свой «СААБ» и спокойно отправляйся в Москву. Остановят, устрой скандал и постарайся выведать, чего они тут пасутся. Сразу сообщи по мобильному телефону. В Москве свяжись с Цунами. Он должен выяснить в МВД, чья это акция. Все. Отправляйся.

Тамара, услышав о возможном штурме и стрельбе, как ошпаренная выскочила из номера и со всех ног побежала собирать вещи. Кишлак крикнул вслед:

– Идиотка! Быстро в машину! Времени нет! – и буквально упал в кресло.

Скрипач достал папиросу с «планом» и протянул ему. Кишлак жадно закурил и прикрыл глаза.

– Ты еще здесь?

– Подождем информацию от Тамары.

– К черту Тамару. Давай вертолет. Мои афганцы меня не подведут! Ишь, ОМОН подняли? Ну, Рваный, за ментов тебе отдельное спасибо будет. Так воры в законе не поступают. Всех возьму в свидетели – не я нарушил правила игры. Разбомблю суку! Где вертолет?! – он вскочил и с кулаками бросился на Скрипача. Тот благоразумно ретировался.

Вместо него в дверях появился Курганов. Трезвый, но вялый от антидепрессантов, которые принимал, чтобы хоть ненадолго заснуть.

– Что-нибудь случилось?

– Ха, и он еще спрашивает? Устроили тут курорт! Собирайся, улетаем!

– Куда? – не понял Александр.

Кишлак возмущенно посмотрел на него и вдруг задумался.

– Куда… куда… в одну гвардейскую дивизию. Там отсидимся. Вернее, я со Скрипачом, а ты отправишься выслеживать Рваного.

– Я его не знаю.

– Тем лучше. И вот что, пожалуй, давненько ты не пил коньяк с Манукаловым. Попроси его об одолжении – пусть наведет на Рваного. Мы в долгу не останемся. Потребует что-нибудь взамен – соглашайся.

– На что? – не поверил собственным ушам Александр.

– Все равно. Лишь бы меня не касалось. Мы ведь с тобой, как в песне, – и Кишлак неожиданно пропел: «Скованные одной цепью, связанные одной целью». – Тебе без меня – смерть.

– А без Цунами? – прозвучал провокационный вопрос. Кишлак оценил подоплеку и с интересом взглянул Кургану в глаза, словно хотел перепроверить свою догадку. Но лицо Александра окаменело, и взгляд ничего не выражал. Квадратный подбородок съехал немного влево, губы упрямо сжались. Что только подтверждало верность посыла. Поэтому Кишлак передернул брезгливо плечами.

– Цунами меня оставил. Сам ушел. Значит, больше для меня не существует. А о том, чего не существует, говорить можно все, что угодно.

Александр ничего не ответил и пошел собирать вещи. Кишлак докурил папиросу и полез под горячий душ. Сквозь потоки струй услышал сообщение Скрипача о вертолете, вылетающем через десять минут, а когда, завернувшись в простыню, вошел в комнату, Скрипач протянул ему телефонную трубку. Звонила Тамара. От возбуждения она никак не могла доходчиво объяснить, что произошло.

– Они меня арестовали. Заставили выйти из машины. Обыскали. Я им такой скандал устроила! У меня же дипломатический паспорт… Теперь вот отпустили… Сволочи! Я предупредила, что буду жаловаться… Да, да. Поеду к Алле. Пусть Суховей разберется. Я их предупредила, что позвоню Манукалову. Они смеются. Спрашивали, кто живет в Доме творчества… Говорю, кто там может жить – писатели живут и поэты всякие, – Тамара перевела дыхание и сообщила главное: – Про тебя спрашивали. А я сказала, что молодыми людьми не интересуюсь.

– ОМОН видела?

– Да, там полно ментов. Все с автоматами.

– Езжай домой – и обо мне ни звука. Не вздумай никуда выходить и никому не открывай дверь, – предупредил Кишлак и отдал трубку Скрипачу. Тот постарался успокоить Тамару.

– Как только выберемся отсюда, пошлю в твой подъезд охрану.

Кишлак вышел на балкон и с него, подобно главнокомандующему, наблюдал за развертыванием обороны.

– Берите с собой писателей. Тогда ОМОН стрелять не будет. Побольше теток. И пусть орут. А одного пошлете с ультиматумом, если объявят штурм. Уходить будете вместе с заложниками.

Одна старушка, не утратившая хороший слух, после этих слов повалилась на землю в обмороке. Другие побежали к директору. Тот забаррикадировался в своем кабинете и с ужасом ждал развязки. Телефонная трубка лежала на столе, и из нее доносились указания ответственного за операцию полковника, которые выполнять было бы полным безумием. Не сумев добраться до директора, пожилые дамы собрались в актовом зале и начали стихийное собрание.

Кишлак сидел на балконе, вперившись глазами в голубое безоблачное осеннее небо. Тишину нарушал лишь сухой шелест падающих листьев. Природа замерла в желании продлить свою красу. «Чего это раньше я не замечал, как тут здорово?», – подумал Кишлак и еще больше разгневался на Рваного.

А между тем ситуация все ухудшалась. Скрипач перестал докладывать о происходящем вокруг Дома творчества, приняв на себя устройство обороны. Кольцо постепенно сужалось. По докладам выставленных постов, омоновцы принялись прочесывать лес, продвигаясь цепочкой. Проскочить можно было только с боем. Через полчаса менты подойдут к забору санатория.

– Все наркотики – в костер, – приказал Скрипач и, видя, что никто не торопится выворачивать карманы, закричал совсем, как Кишлак:

– Суки драные! Заметут – никого вытаскивать не будем! Угроза подействовала. Нехотя принялись разводить костер.

Некоторые поспешили в номера высыпать порошки и таблетки в унитаз.

Как раз в этот момент раздался металлический голос из мегафона:

– Внимание! Всем, кто находится на территории Дома творчества, надлежит выйти через главные ворота. Внимание. Повторяю. Никаких противоправных действий быть не должно. Территория окружена и блокирована ОМОНом. Группа Кишлака должна саморазоружиться. Выходить после отдыхающих, по одному, без оружия, с поднятыми вверх руками. Внимание! Повторяю…

Скрипач поднялся к Кишлаку.

– Где вертолет? – спокойно спросил тот, не сводя глаз с неба.

– Летит… – философски ответил Скрипач.

– Тогда чего пришел?

– Что будем делать?

– Отправь одного писателя из самых башковитых, чтобы попросил ментов заткнуться и передал, что остальные оставлены в качестве заложников и, не дай Бог, милиция начнет штурм. И для понта дай несколько очередей поверх деревьев. Сразу присмиреют.

Скрипачу не понравился такой приказ. Он был противником столь бессмысленной бойни. Глупо держать оборону под Москвой. Это значило угробить ребят, а оставшихся в живых благословить на длительные сроки.

– Может, вступим в переговоры?

Кишлак вскочил и заорал:

– Делай, что тебе говорят! Советник нашелся тут! Скрипач отправился вниз, где столкнулся с Александром.

– Ну?

– Что ну? Стрелять начнем, – буркнул тот в ответ на вопрос.

– А смысл?

– Дотянуть до вертолета.

– А если он вообще не прилетит? Погоди, я схожу к Кишлаку. Скрипач, не питая никаких надежд, прислонился к стене.

Он-то уж давно смирился с фантастическим упрямством Кишлака. Но отговаривать Кургана не решился и стал прислушиваться, ожидая услышать истерический крик из-за двери.

Кишлак заорать не успел, потому что Александр злорадно заявил:

– Как нам менты помогают!

– Ты о чем?

– Погляди на этих стариков. Они будут тащиться к воротам минут сорок. За это время целая эскадрилья может прилететь!

Кишлак уже привык прислушиваться к Кургану. Тем более что тот никогда не настаивал на своем. А так, бросал на обсуждение.

– Думаешь, долго?

– Уверен.

– Догони Скрипача, ему-то ведь только прикажи стрелять, канонаду устроит. Сам проследи, чтобы писатели не бежали вприпрыжку. Особенно шустрых возвращайте.

Александр пошел вразвалочку, будто никакой опасности и не существовало. Положил руку на плечо Скрипачу и повторил разговор с Кишлаком. Потом подтолкнул:

– Иди, а то они от страха поумирают.

Процессия получилась довольно живописная. Первым ковылял на костылях всевластный когда-то редактор журнала. За ним – литературная дама необъятных размеров. Шла она с остановками, постоянно оглядывалась, прощаясь с милым ее сердцу домом. Дальше потянулись поэты, старавшиеся держаться бодро и независимо. Бойцы Кишлака, играя стволами, комментировали вслух:

– Глянь, вон тот вроде бы по «ящику» треплется.

– Не, похожий.

– Да хоре, он самый, ну в этой – с совой.

– Не с совой, а с попугаем.

– Ну вы, братва, даете! То ж артисты, а эти-то – бывшие партийные.

Голос из мегафона торопил стариков. Но никто особенно не торопился, боясь вызвать раздражение у наглых, вооруженных парней с тупо-презрительными физиономиями. Очень скоро странный гул заглушил просьбы милиции. Над территорией Дома творчества завис вертолет без опознавательных знаков. Заметив удобное для посадки место – небольшое опытное поле, летчик начал снижение. Скрипач приказал задержать оставшихся на случай, если ОМОН предпримет атаку.

Кишлак, выскочив из жилого корпуса, крикнул Курганову, чтобы тот следовал за ним.

– Слушай! – изо всех сил надрывал горло Александр. – Пусть ребята забросят в вертолет все оружие.

– Зачем?

– Как зачем? Тогда их всех отпустят! Криминала-то нет! Кишлак на минуту задумался и согласился.

– Беги к Скрипачу, передай приказ.

Через несколько минут все огнестрельное оружие перекочевало с крутых плеч на дно машины. Вслед за Кишлаком в нее влезли Курганов, Скрипач и несколько бригадиров. Остальные, мгновенно присмирев, растянулись в очередь за писателями. Вертолет набрал высоту и ушел в сторону Москвы, оставив внизу недоуменно задранные головы руководителей операции по захвату группировки Кишлака.

Когда Манукалову доложили, что его супруга прошла паспортный контроль и улетела в Люксембург, он не удивился. После их встречи на Чистых прудах у Инессы был выбор, и она его сделала. Теперь супруги стали врагами. Не в результате семейных ссор, а по определению уголовного кодекса. И Александр Сергеевич решил быть безжалостным. Он защитит жену, но не охраняя ее, а уничтожая всех, кто замешан в этой истории. То, что Инесса передала их разговор Цунами, Манукалов не сомневался. И поездка в Люксембург загадок в себе не таила. Там состоится встреча с Виктором Иратовым, который займется организацией банка для предполагаемой переброски капиталов. Очевидно, Цунами настолько уверен в своих силах и влиянии на Инессу, что не заботится о самой элементарной конспирации. Отъезд Инессы был чем-то похож на циничный вызов, означающий – «хоть ты и генерал ФСБ, но мы плевали на тебя».

Манукалов закурил. Он уже несколько дней по утрам не занимался на тренажерах и чувствовал себя мешком с трухой. Начали болеть шея и голова. Походка потеряла упругость. Вместе с наступающей за окнами осенью пришло внезапное ощущение старения. Он никогда не испытывал подобного. А оказалось, что возраст меняется так же, как времена года. Еще вчера светило солнце и золотило последние листы, а сегодня внезапный снегопад объявил о приходе зимы.

Такая зима поселилась в душе Манукалова, припорошив сомнения и рождая ясность и мудрость. Он снял руку с телефонной трубки, отказавшись от немедленного разговора с Суховеем. Сначала нужно было вывести из игры Инессу и определить ее в безопасное место.

Не успел Александр Сергеевич вспомнить о подцепленном им на крючок Курганове, как раздался звонок по прямому и в трубке послышался сдержанный голос:

– Это Александр Курганов. Мне нужна встреча с вами.

– Ты обязан был звонить регулярно, – строго напомнил Манукалов.

– Я свое от звонка до звонка отзвонил, – прозвучало в ответ.

– Хорошо, запоминай, – и продиктовал ему адрес конспиративной квартиры в Сокольниках. – Будь там через час.

Положив трубку, Александр Сергеевич окончательно уверовал в указующий перст судьбы. Именно Курганов был более всех необходим в настоящее время.

Александру открыл дверь молчаливый старик с испитым лицом. Он, не здороваясь, кивнул головой в сторону комнаты и побрел на кухню, где, судя по запаху, жарилось мясо. Манукалов поджидал, сидя в кресле и листая российское издание «Пентхауза».

– Ну, здравствуй, – небрежно бросил он, не отрывая глаз от обнаженных девиц. – Во что влип? От чего отмазывать?

Всем своим видом генерал давал понять, что обратит внимание на пришедшего только после того, как тот начнет ползать на животе и молить о помощи. Но Курганов сел в кресло напротив и, взяв журнал, тоже углубился в его изучение.

Так и сидели молча, испытывая нервы друг друга. Пока Манукалов не крикнул:

– Анатолий Петрович! Что-то у нас беседа не ладится.

В комнате появилась огромная туша со злобной мордой, медленно пережевывавшей кусок мяса. Детина подошел к сидящему Александру, одной рукой приподнял его с кресла, а второй залепил звонкую оплеуху по шее. Курганова отбросило в сторону, и он упал на пол, застеленный истоптанным ковром. Анатолий Петрович, продолжая жевать, отправился на кухню.

– Так какое ко мне дело? – как ни в чем не бывало повторил вопрос Манукалов.

Александр встал, приблизился к Манукалову и врезал ему в лоб прямым, коротким ударом. Тот опрокинулся вместе с креслом. На шум в комнату снова вошел Анатолий Петрович. Но остановился, ожидая приказа.

Манукалов кое-как поднялся, поправил костюм и, ни слова не говоря, проковылял в ванную, где долго держал голову под колодной водой. А детина, ухмыляясь, ждал, когда ему позволят переломать кости беспокойному гостю.

Александр Сергеевич вернулся, сел в кресло, закурил и, жестом отпустив коллегу, произнес:

– Ну, допустим…

– Я пришел не просить, а предлагать. Моему знакомому нужно знать местонахождение одного приятеля по кличке Рваный. За это он готов поделиться некоторой информацией об интересующих вашу «контору» людях.

– Занятно, – Манукалов поднес ладонь ко лбу, словно проверяя, не выступила ли кровь. – И на каком основании ты решил обратиться ко мне?

– Я же тебе нужен, – в тон ответил Александр.

– Да… иначе из тебя сделали бы бифштекс с кровью.

– Знаю.

– Кто интересуется Василием Филипповичем Рвановым – вором в законе?

– Неважно. Уполномочен я.

– Понятно. Все-таки спутался с Кишлаком? Смотри, я предупреждал. У него там, судя по некоторым сведениям, какие-то недоразумения с Рваным? Чуть ли не войну объявили?

– Объявили…

– И ты хочешь привлечь меня на сторону Кишлака. Вы совсем с ума посходили! – Александр Сергеевич не на шутку возмутился. Мало того, что Инесса спуталась с преступниками, так они уже сами решили запросто захаживать к нему. Так сказать – «преступность с доставкой на дом». Визит Курганова был рассчитан точно. В любой другой день, услышав подобное предложение, Манукалов приказал бы Анатолию Петровичу набить этому гонцу морду и выкинуть из машины где-нибудь на обочине шоссе Москва – Тула. А сегодня вынужден был продолжать разговор, так как именно Курганов должен стать исполнителем его замысла.

Александр готов был к любому развитию событий. По поводу методов Манукалова иллюзий не строил. Но и не шибко боялся, поэтому держался независимо и на равных.

– Положим, получу я сведения, где скрывается Рваный, а дальше? – вынужден был пойти на торг Александр Сергеевич.

– Есть же какие-то моменты, интересующие тебя…

– Есть! На кого работает Али? Телохранитель моей жены. На Цунами?

– Не только.

– На кого еще?

– А как насчет Рваного?

– Не доверяешь?

– Нет.

– Хорошо… Анатолий Петрович! – крикнул Манукалов, и детина мигом предстал перед ним, косясь на развалившегося в кресле Курганова.

– Свяжись с оперативным отделом, пусть дадут сведения о Василии Филипповиче Рванове. Кличка – Рваный, вор в законе. Известный благотворитель.

Оказалось, туша содержалась в квартире не только для мордобоя.

– Так, что там про Али?

– Одновременно работает на Батю.

– Понятно. Я так и думал. Каждый авторитет решил идти своим путем, а Али, как шакал, бегает от одного к другому. С ним ясно. Какие отношения у Кишлака с Цунами?

– Сложные…

– А конкретнее?

– Кишлак сам по себе.

– Давай, давай расклад расшифровывай. На кого опирается Цунами?

– На Инессу.

– Ну, об этом ладно… – замялся Манукалов. – А Кишлак?

– А вот это дорого стоит, – отрезал Александр и попросил: – Пусть твой костолом хоть кофе даст.

– С коньяком?

– Без. В завязке я.

– Похвально.

Манукалов вызвал второго мужика, и тот быстро соорудил замечательный ароматный кофе с пирожными. Оба собеседника с жадностью набросились на напиток. Разговор заморозился до сообщения о Рваном. Наконец детина подошел к Манукалову и протянул ему факс с коротким текстом.

– Ах, вот оно что… – протянул Александр Сергеевич и, как только помощник вышел, спросил у Александра:

– Ты тоже на вертолете сбежал?

– Куда ж я сбежал, когда сижу перед тобой?

– М-да… задает нам вопросики наша славная, доблестная армия… – задумчиво признался Манукалов. – Теперь Кишлак хочет отомстить Рваному его же методами. Только уже через нас?

– Приблизительно… – согласился Александр.

– Сложно вам будет достать Рваного. Он на одной из правительственных дач. Охраняют его наши люди. Это тебе не ОМОН.

– Дай пароль!

– Не дам. Вы там, кроме Рваного, еще кое-кого встретить можете. Так с кем нынче Кишлак? Он ведь тоже на аренду островов поставил?

– Да. Они с Унгури поставили на Суховея. То есть на его жену, с которой дружит Марфа.

– Жена Унгури… – кивнул Манукалов. Так понемногу вырисовывалась схема давления на правительство. – А Батя-то на кого опирается?

– Не знаю.

– Тогда почему же Али переметнулся к нему?

– Он спит с дочкой Пригородова…

Манукалов сразу выстроил мостик от Сената к Думе и конкретно – к отставному генералу Супруну. Сведения, сообщенные Кургановым, расставляли все по своим местам. Видать, уж очень Кишлаку нужен был Рваный, раз Курганов так разболтался.

– Все, что я могу сделать, это дать распоряжение, чтобы гражданина Рванова попросили освободить территорию правительственных дач. Нечего ему там скрываться. И сделаю это не для Кишлака, а из соображений безопасности лиц, проживающих рядом.

– Когда?

– Об этом после. Сначала придется выслушать мою просьбу.

– Значит, все-таки нужен? – не без ехидства спросил Александр.

Манукалов снова приложил ладонь ко лбу, удостоверился, что шишки и опухоли нет, печально посмотрел на собеседника и принялся рассказывать историю Виктора Иратова. Александр не был готов к подобным признаниям. Слушал, с трудом переводя дыхание. Нервный тик овладел его квадратным подбородком, в глазах подозрительность сменялась бешенством. Ведь он столько лет провел в скорбных воспоминаниях о Викторе. Считал самым достойным из них. Временами завидовал его гордой смерти. Презирал Инессу за вынужденное замужество.

Александр Сергеевич старался говорить просто и убедительно. Главное доказательство – заявление Иратова с просьбой принять его на службу в КГБ лежало в кейсе. Ведь наивно было думать, что Курганов поверит на слово. Судя по тому, как он напряженно слушал хронологически точный рассказ бывшего следователя, можно было ожидать очень бурной реакции. Манукалов на всякий случай наблюдал за ним, чтобы не допустить повторного нападения на себя. И продолжал:

– Сам посуди, Иратов уже много лет живет в Люксембурге в собственном доме, Инесса мотается к нему на свидания, а сейчас они собираются прикарманить капиталы фонда «Острова России»…

– Выходит, и генералам КГБ наставляют рога?

– Что мои рога по сравнению с твоим вторым сроком?

– Ты прав, – глухо согласился Александр. Он помрачнел и ушел в себя. Услышанное давило на его психику.

– Странно, что Инесса тебе не рассказала, – решил подлить масла в разгорающийся огонь Александр Сергеевич.

– А Венька знает?

– Разумеется. И согласен с ним сотрудничать.

– Значит, не верит! – воскликнул Курганов и метнулся к Манукалову. – А я с какого перепуга должен тебе верить?!

Пришлось доставать ксерокопию заявления. Александр буквально вырвал его из рук. И медленно, точно по слогам, стал читать, бурча слова. Долго изучал подпись, вспоминал почерк и растерянно вернул назад.

– Подделка?

– Смеешься?

– Вы на Лубянке и не такое умеете…

– Умеем, но в данном случае не было необходимости. Написал добровольно и с благодарностью. Смотри, – Манукалов вытащил из кейса старые черно-белые фотографии, запечатлевшие прибытие Виктора в аэропорт Франкфурта-на-Майне. – Здесь он уже в новом обличье диссидента.

Курганов не просто разглядывал карточки, а ощупывал их, как будто слепой. Старался убедить себя, что перед ним монтаж, но не находил ни одной зацепки.

– Я убью его… – наконец произнес он. – Ты ведь этого хочешь?

– Да.

– Но сначала все выясню сам. И убей меня, если это провокация…

– Положим, твоих угроз мне бояться смешно, – поняв намек, отмахнулся Александр Сергеевич. – И вмешиваться между вами, поверь, не интересно. Я бы никогда не засветил такого крупного агента, принесшего стране, в отличие от тебя, немало пользы. Не стоишь ты того. Но наши интересы случайно совпали. Анатолий Петрович снабдит тебя документами, деньгами и первым же рейсом отправит в Люксембург.

– Витьку сделал агентом и меня хочешь? – с вызовом спросил Курганов.

Манукалов впервые за время их разговора почувствовал некоторое облегчение и позволил себе рассмеяться.

– Да в том-то и дело, что не могу убрать твоего бывшего дружка по нашей линии. Кто ж мне на это даст разрешение? Частный случай. И Анатолий Петрович не служит в органах. Просто оказывает мне кое-какие услуги личного характера. Так что за незапятнанность могу поручиться. Не нужен ты нам ни в каком качестве. Виктора убьешь по справедливости. А мне после этого лучше бы о тебе никогда больше не слышать. А то ведь и под вышку подведу, не дрогнув.

– Ну, я бы в тебя тоже разрядил обойму с удовольствием, – не остался в долгу Курганов.

– На том и порешим. Ты летишь в Люксембург?

– Меня же ищут по всей Европе.

– Будут искать, если через неделю я не услышу о гибели Иратова. Одного звонка в «Интерпол» достаточно, чтобы упечь тебя пожизненно за убийство турецкого профсоюзного лидера.

Курганову не хотелось вспоминать этот эпизод, и он примирительно выразился пословицей:

– Кто старое помянет – тому глаз вон. Говори – когда можно делать засаду на Рваного?

– Послезавтра утром он вынужден будет освободить занимаемую дачу, – коротко сообщил Манукалов.

– Хоть по какой дороге-то?

– Туда ведет одна дорога, – уклонился Александр Сергеевич.

– Ладно, найдем…

– Надеюсь, без тебя обойдутся. Анатолий Петрович ни на шаг не отпустит. С Кишлаком свяжешься по телефону.

Курганов усмехнулся. Интересно, как бы он жил на свете, если бы боялся всяких Анатолиев Петровичей?

– А вы подслушаете и «наедете» на Кишлака?

– Неужели ты думаешь, трудно догадаться, в какой воинской части он сейчас парится в бане? – удивился Манукалов. – Или, может, вертолет приземлился на Луне? Что ж вы нас так недооцениваете? Мы с таким усердием вас «пасем», знаем о каждом вашем передвижении, и никакого с вашей стороны уважения. Нет мне резона брать твоего Кишлака. К чему рисковать жизнью отличных парней, когда очень скоро его убьет такая же мразь, как и он сам. Можешь передать ему.

На том разговор и закончился. Манукалов ушел первым. Александр остался.

– Ты, старик, на меня зла не держи, – вроде бы извинился Анатолий Петрович. – По тебе ясно – тоже не подарок. А служба, она ко всяким методам обязывает.

– Так ты у него служишь?

– Нет. Я из ментов. Поднапортил себе малость, чуть было не загремел. Спасибо, Александр Сергеевич помог. Я за него хоть в огонь. Ты учти и не дергайся.

Дергаться Александру совсем не хотелось. Слишком страшную правду взвалил на его плечи бывший следователь. Курганов снова погрузился в мысли о Викторе и, не контролируя себя, попросил у мужиков, сидящих на кухне, дать чего-нибудь выпить.

– Вот это по-нашему, – уважительно заметил Анатолий Петрович.

Кишлак лежал на верхней полке и постанывал, отхлестанный здоровенным сержантом, виртуозно орудовавшим березовыми вениками. Сухой, насыщенный мятой пар вызывал озноб и мелкие судороги. Горячий воздух обжигал ноздри и кружил голову. Кишлак сполз вниз и, повиснув на сержанте, был вынесен им в прохладу «помывочной» и брошен в маленький бассейн с холодной водой. От резкой смены температур Кишлак истошно закричал, почувствовав живительное очищение всего организма от накопившейся усталости и апатии. Он выбрался из воды и, фыркая, побежал в раздевалку, где его ждал накрытый стол с запотевшей водкой и Скрипач, старающийся не раздеваться даже в бане.

Хватанув полстакана и закусив соленым огурцом, Кишлак крякнул и весело поиздевался над Скрипачом:

– Тебя придется сдавать в химчистку вместе с одеждой. Эх, не был ты у меня в отделении! Я б тебе объяснил, что такое – «чистота – залог здоровья».

– У меня для парилки сердце слабое… – безразлично огрызнулся тот и, не желая долго задерживаться во влажной духоте, сообщил:

– Нашли Рваного.

– По наводке Манукалова?

– Да. Только что звонил Курган. Все в ажуре. Завтра Рваного выгоняют с правительственных дач. Часов в десять он проследует по Рубцовскому шоссе.

– А если не проследует? – засомневался Кишлак.

– Как это? А куда же он денется?

– Рваный – хитрющая тварь. Может заподозрить неладное…

Скрипач не лез в обсуждение, чтобы не затягивать разговор. Он ждал указаний. Кишлак, в который раз, оценил способность Кургана добиваться нужного результата. Оставалось не фраернуться и не дать птичке упорхнуть, минуя расставленные силки.

– Он в Петрово-Дальнем?

– Курган не сказал.

– Ах, Манукалов, сука! – взорвался Кишлак. – Хочет проверить на вшивость? Узнаем или нет? Узнаем. Соедини-ка меня с Тамарой.

Скрипач, послушно набрав номер телефона, протянул трубку.

– Добралась? – заботливо узнал Кишлак.

– Ясное дело. Ты где?

– У друзей… Мне нужно, чтобы вы с Марфой выяснили, на каких дачах проживает Рваный, ну, Рванов, который на меня сегодня «наехал».

– А как мы найдем? – недовольно отреагировала Тамара. Кишлак хотел было рявкнуть на нее, но, метнув взгляд в сторону флегматично ковыряющего спичкой в зубах Скрипача, сдержался.

– Через управление делами Совмина. Подсказать, к кому обратиться? Надеюсь, догадаешься…

– Неудобно! – Тамара боялась надоедать по мелочам Алле Константиновне.

– И вот еще что, – не обращая внимания на ее тон, продолжил Кишлак, – завтра с утра вам вместе придется покататься в машине вице-премьера.

– С ума сошел? – охнула Тамара.

И Кишлак не выдержал. Сорвался на мат и доступным простым языком объяснил, что имел всех трех баб сразу, и коль они рассчитывают на его поддержку, то должны выполнять указания беспрекословно, а в конце припугнул, что если завтра не будет оказана эта поддержка, то верх возьмут его враги, ставящие совсем на другие силы. Не дослушав возражения Тамары, он отключил телефон.

– Ну? – нарушил тишину Скрипач.

– Нормально. Готовься к операции. Где бойцы?

– В ментовке. Отпускают понемногу, после допроса.

– Нельзя договориться?

– Они же для Рваного стараются. Из шкуры лезут.

– Ничего, завтра поймут свою ошибку.

Кишлак налил в стакан водку. Выпил, скривился и, громко хрустя огурцом, принялся давать наставления Скрипачу.

Возникла как раз одна из тех экстремальных ситуаций, в которых он себя ощущал, как рыба в воде. Решения словно возникали сами по себе. От сообщников требовалось лишь неукоснительное исполнение. Плохо зная Подмосковье, Кишлак тем не менее стратегически развил превосходный план по уничтожению Рваного на трассе. Еще не имея согласия супруги вице-премьера, выстраивал грандиозный сценарий покушения, получая удовольствие от собственной придумки.

– Мы не можем допустить, чтобы он прорвался в Москву, – энергично доказывал Кишлак, – иначе окружит себя депутатами и тогда ни взорвать, ни пристрелить не удастся. Только добивать на трассе. Рваный в любой момент может снова натравить на нас ОМОН. Придется действовать неожиданно и стремительно… – и, не слыша поддакиваний со стороны Скрипача, заорал: – Ты хоть что-нибудь понял?

– Понял. Остается получить согласие баб.

– Не твоя забота. Иди готовь машины и подбирай людей! Скрипач с удовольствием покинул душную баню, а Кишлак отправился снова в парилку, где сержант от безделья парился, сам себя хлестая вениками.

Через часа три совершенно расслабленный и тихий Кишлак ужинал с тремя офицерами полка, вызволившими его из окружения омоновцев. Разговор крутился вокруг машин, которые он по дешевке обещал им продать.

Рано утром комендант дач наведался к Рваному и в вежливой, но жесткой форме предложил освободить коттедж и покинуть территорию до десяти утра. Василий Филиппович от возмущения слегка потерял дар речи, а когда пришел в себя, коменданта уже и след простыл. Пришлось хвататься за телефон. Время не позволяло беспокоить влиятельных особ. А снявшая трубку Стелла Яковлевна сухо объяснила, что Егор Ильич такими вопросами не занимается.

«Решили обойтись без меня?» – задал себе вопрос Рваный, положив трубку.

Проведя больше часа в бесполезных телефонных разговорах, он наслушался отговорок и туманных намеков на какое-то решение, принятое в верхах. Пришлось собирать вещи и готовиться к отъезду.

Злость уступила место нервозности. Рваный не сомневался, что за решением о его высылке стоят какие-то силы. Важно было выяснить – то ли это связано с его ставкой на думскую оппозицию, то ли с войной, объявленной Кишлаком. После того как «отмороженный» сумел унести ноги от ОМОНа, задействованного по наводке Рваного, от него приходилось ожидать любого коварного шага. Поэтому Василий Филиппович решил усилить охрану и вызвал из Москвы две машины с отборными людьми. На трех шестисотых «мерседесах» они промчатся по Рублевке и на некоторое время забаррикадируются в офисе возглавляемого Рваным фонда «Дети войны» на Плющихе, пока не представится случай нанести окончательный удар по Кишлаку и его банде.

Ровно в десять комендант с каменным лицом возник перед коттеджем, освобождаемым господином Рвановым. Тот не удостоил вниманием холуя и важно проследовал к поджидавшему «мерседесу». За воротами территории правительственных дач к ним пристроились еще две приехавшие из Москвы машины. С таким эскортом Рваный чувствовал себя в относительной безопасности. Но все равно непрестанно вытирал пот со лба. Повысилось давление, ныл затылок. Посматривая по сторонам, Василий Филиппович проклинал день и час, когда позволил себя втянуть в распри с «отмороженным». С непривычки страх за собственную жизнь не поддавался обузданию. Должно быть, охранникам передалось возбуждение шефа, потому что они тоже приникли к окнам и вглядывались в каждый кустик, попадавшийся на пути. Рваный с каждым километром отчетливее осознавал, что выступает в роли зайца, по следу которого с минуты на минуту спустят собак.

– Быстрее, – не столько приказывал, сколько молил он.

Машины выехали на Успенское шоссе и, не обращая внимания на знаки ограничения скорости, помчались, заняв всю и без того узкую полосу правительственной трассы. Не доезжая до совхоза «Горки-2», водитель первого «мерседеса» заметил подозрительное копошение у обочины дороги. Какие-то люди бегали вокруг бульдозера, двигающегося к самосвалу, стоящему на другой стороне. Резко уходя влево и давя на тормоза, «мерседес» скорректировал движение следовавших за ним машин.

– Что там?! – раздался вопль Рваного, перекрывший визг тормозов.

Первый «мерседес» принялся разворачиваться, и в этот момент люди, топтавшиеся возле бульдозера, сообразив, что замысел перегородить перед Рваным дорогу не удался, подняв с земли автоматы, открыли беспорядочную стрельбу.

Рваный мгновенно оказался под телами прикрывавших его телохранителей. Он не мог видеть, как виртуозно все три «мерседеса» развернулись и на предельной скорости двинулись назад.

Проехали несколько километров, прежде чем Рваный разогнулся и откинулся на велюровую спинку. И, переведя дыхание, приказал:

– Назад на дачу! Подонки! Устроить засаду на правительственной трассе! Ну, это им так просто не пройдет! Сейчас же оцепят весь район. Дай Бог, чтобы Кишлак оказался где-нибудь поблизости! – Рваный воспрял духом. Он ощущал прилив энергии, представлял, как сообщит о теракте на Успенском шоссе и как группа «Альфа» в мгновение ока накроет банду Кишлака. Охранники тоже пришли в себя и начали перебрасываться солеными шуточками, стараясь выглядеть перед шефом бравыми орлами. А шеф нетерпеливо всматривался в набегающую ленту асфальта, мечтая увидеть спасительные ворота правительственных дач. И клялся, что, невзирая ни на какое давление, и носа не высунет за охраняемую территорию.

Возле двухэтажного здания КПП стояли две машины сопровождения, ожидая выезда кого-то из вице-премьеров. Подъехать поближе к воротам не получилось, и Рваный, выскочив из «мерседеса», чуть не вприпрыжку побежал к дежурному офицеру. Тяжело дыша, он закричал:

– На меня только что было совершено покушение! Какие-то мерзавцы обстреляли нас возле поворота на «Горки-2». Срочно сообщите коменданту. ЧП на правительственной трассе! Необходимо блокировать все выезды. Приметы бандитов вам сообщат мои охранники.

Офицер не сорвался с места, не бросился к трубке телефона и даже не удивился. А лениво осмотрел вспотевшего Василия Филипповича, перевел взгляд на «мерседесы» и строго предложил:

– Уберите ваши машины, сейчас будет выезжать вице-премьер.

– Ты что, глухой?! – взревел Рваный, сжав кулаки. – Произошло невиданное событие – на правительственной трассе обстреляны машины!

– Такое невозможно, – заявил дежурный. – Вы сами не соображаете, что говорите.

Подобной наглости Василий Филиппович никак не ожидал. Он рванулся к столу с телефонами. Офицер преградил ему путь.

– Гражданин, выйдите из помещения. Сюда нельзя посторонним.

– Кретин! Я – Рванов. Погоны с тебя, мудака, сорву. В Чечню отправлю! Вызывай немедленно коменданта!

Дежурный никак не отреагировал на прозвучавшие угрозы. Не оскорбился, а, вздохнув, наставительно объяснил:

– Комендант отвечает за вверенную ему территорию. Вам следует успокоиться и обратиться в ГАИ. Там разберутся.

– Какое ГАИ?!

– Областное. Сейчас разворачивайтесь и езжайте назад. За Барвихой находится пост…

Слушать эту ахинею дальше было невозможно. Рваный схватил офицера за грудки и постарался оттащить от стола. Но тот оказался не робкого десятка. Ответил резким ударом колена в пах. Завыв от боли, Василий Филиппович разжал пальцы и опустился на корточки. Телохранители наблюдали за происходящим через окно, но предпочитали не вмешиваться. Офицер по селектору вызвал дежурное подразделение, и через несколько минут сержанты, подхватив Рваного за руки и за ноги, выбросили с крыльца прямо на асфальт. Тот вскочил и побежал к воротам. Но ворота были наглухо закрыты.

– Коменданта мне! – орал Рваный и бил кулаками по железному створу.

Дежурный офицер одернул китель, подошел к «мерседесу» и посоветовал водителю:

– Забирайте-ка отсюда вашего придурка, иначе мои хлопцы намнут ему бока. Чтобы через пять минут вас здесь не было.

Видя бессмысленность «качания прав», охранники вылезли из автомобилей и, окружив шефа, принялись уговаривать не лезть на рожон. За ними со смехом наблюдали парни из машин сопровождения, ожидавшие «вольво» вице-премьера. Один из них, должно быть главный, высунулся в открытое окошко и посоветовал:

– Бросьте напряги! Неужто и впрямь попали в засаду? Рваный развернулся к говорившему. Оскалился в злорадной улыбке. Наконец нашелся человек, способный понять, насколько серьезно было происшедшее с ними. И, подбежав, торопливо повторил:

– Не знаю, какое у вас звание, но только кретин может пропускать мимо ушей мою информацию. Нас обстреляли возле совхоза «Горки-2». Там целая банда. У них бульдозер и грузовик – по обеим сторонам дороги. Хорошо, мой водитель среагировал, а иначе они бы перегородили шоссе, и лобового удара избежать бы не удалось. А так лишь постреляли вслед. Но они еще там! Их надо задержать! Свяжитесь с командованием, доложите ситуацию.

Пот ручьями заливал глаза Рваного. Он размахивал руками, боясь, что и на этот раз его не поймут. Но молодой парень из машины сопровождения, недолго думая, предложил:

– Я не могу такое сообщать. Эдак каждый напридумывает, а мне потом отвечай. Давай иначе. Мы учтем предупреждение и свернем на другую дорогу. Поедем через Красновидово на Нахабино, а там, не доезжая, выскочим на Новорижскую трассу и по ней – в Москву. Пусть твои ребята пристроятся за нами…

«Спасен!» – пронеслось в мозгу Рваного. Он готов был расцеловать понятливого, толкового парня. Редкое везение проскочить на хвосте машин сопровождения. Тут уж никакой Кишлак не страшен.

– Как тебя зовут?

– Володя… Но больше вопросов не задавай. Лучше садитесь в свои машины и разворачивайтесь. Только учти – нас не обгонять, не отставать и по первому же сигналу останавливаться, предупредил парень и отвернулся от Рваного.

Но тот не обиделся, а направился к «мерседесу», повторяя про себя: «Вот и отличненько, вот и порядочек…»

Только все три машины развернулись и съехали на обочину, обеспечивая беспрепятственный проезд, как ворота бесшумно отворились, и «вольво» вице-премьера Суховея медленно и солидно выехала за территорию. Через тонированные окна невозможно было рассмотреть, кто сидит внутри. Но, как бы специально, одно из стекол поползло вниз, и возникла гордо поднятая голова Аллы Константиновны. За ней – на заднем сиденье сидели Марфа и Мирча. Но их Рваному разглядеть не удалось. Зато лицезрение супруги вице-премьера окончательно успокоило и на вопрос водителя: «Чего вдруг две машины участвуют в сопровождении?», – он уверенно ответил:

– Значит, так надо, нам же лучше. Давай держи дистанцию и смотри в оба, чтобы никто не вклинился.

Правительственная «вольво» набрала скорость и свернула не на Успенское шоссе, а на узкое ответвление к Подушкинскому. «Мерседесы» послушно последовали за ней. Рваный кивнул охраннику: «Налей».

Тот открыл бар, вмонтированный в кресло, достал коньяк, налил его в хрустальный стакан.

– Кажется, проскочили… – выдохнул Рваный и залпом выпил. Закусил лимоном в сахаре. Зажмурил глаза, глубоко вздохнул и почувствовал, что нервоз отпускает. Мысли о Кишлаке перестали душить истеричными спазмами. Их укротило ощущение собственной значимости. Не «отмороженному» мальчишке тягаться с Рваным в хитрости и изворотливости. Обвести ОМОН вокруг пальца – еще не значит взять верх в их единоборстве. Василий Филиппович позволил себе улыбнуться, вспоминая, как по-деревенски готовилось на него покушение. Стало как-то неловко за истерику. Может, и хорошо, что дежурный не вызвал коменданта. Ведь к прибытию «Альфы» у совхоза «Горки-2» никого, кроме крестьян, не нашли бы. Братва Кишлака ударилась бы в бега, только бы и видели. Но сегодняшний урок Василий Филиппович решил запомнить надолго. Сомнений в согласованности покушения и нелепого требования коменданта ни с того ни с сего очистить коттедж уже не возникало. Значит, подлец сумел выйти на довольно мощные государственные структуры. За его спиной явственнее всех проглядывался Цунами. По приезде в Москву первым делом предстояло посвятить во все перипетии Батю, чтобы тот принял кое-какие меры по нейтрализации содействия одного из явных конкурентов.

За окнами мелькали деревенские избы и каменные особняки «новых русских». Тягуче-безмятежная жизнь, расстилающаяся на многие километры, призывала к покою и несуетности. Выпив еще немного, Рваный стал клевать носом. Он полностью доверял телохранителям и незаметно для себя «отключился». Никаких сновидений или галлюцинаций не наваливалось на его перевозбужденный мозг. Тихо покачивало и убаюкивало мягкое движение «мерседеса». Василий Филиппович представлял, как откроет глаза и увидит отделанный розовым мрамором подъезд офиса, юркнет в открытую дубовую дверь, быстро доберется до комнаты отдыха, где забудется долгим, оздоравливающим сном, в полной безопасности.

Тем временем машины беспрепятственно миновали Красновидово и через проселочные дороги вырулили к Новорижскому шоссе. На последнем участке, проложенном через лес, «волги» сопровождения совершили странный маневр. Пропустили вперед «вольво» с женой вице-премьера вперед, а сами стали сбавлять ход.

– Куда они? – прокомментировал водитель. Ответил охранник:

– Наверное, водилу супруги раздражает наше преследование. Он же не в курсе, с какого хрена мы тащимся за ними.

Ответ на вопрос не заставил себя ждать. Отпустив вперед правительственную «вольво», машины сопровождения замигали «габаритами», давая понять, что останавливаются.

– Ох, не нравится мне это, – пробурчал шофер Рваного. Но решил подчиниться требованию. – Пойди узнай, чего им нужно.

Два других «мерседеса», прикрывая автомобиль шефа, застыли впереди. Из них сразу выскочили вооруженные охранники. Навстречу уже спешил тот самый Володя, отвечающий за группу сопровождения. В руках не было оружия. Если бы не озабоченное выражение лица, можно было бы предположить, что он идет попросить закурить.

– Слушайте, братва, – у нас лажа. Нам приказали вас отсечь. Пассажиры в «вольво» ужасно недовольны. Я не могу рисковать своей службой. Придется вам добираться самостоятельно.

Последнюю фразу услышал очнувшийся от дремоты Василий Филиппович. Он выбрался из машины и подбежал к Володе.

– Ни в коем случае! На меня в любую минуту может быть совершено покушение. Я готов заплатить сколько угодно. Гарантирую в Москве продвижение по службе, только не отсекай нас.

Откровенность Рваного смягчила Володю. Он задумался, решительно мотнул головой и принял решение.

– А, была не была! Один «мерседес» пусть следует за нами. Скажу, что человеку плохо с сердцем.

Рваный воспротивился. Он не собирался оставаться без охраны.

– Как же мне в одной машине ехать? Со всех сторон простреливается!

– Примкнешь к «вольво». Наша защита надежнее. Могу поспорить. Остальные «мерседесы» поедут с обычной скоростью. Не понравится – остановишься дожидаться их.

– Но… – хотел возразить Рваный.

– Никаких «но»! Иначе сами выбирайтесь! – пригрозил Володя и, не вступая в спор, отправился к поджидавшей его «волге».

Делать было нечего – приходилось подчиниться. В салон к Рваному подсел еще один телохранитель, и в тесноте они двинулись дальше, стараясь не отставать от рванувших нагонять «вольво» машин сопровождения. Охранники двух оставшихся «мерседесов» вылезли перекурить и немного размяться.

Миновав Ильинское, Рваный вновь увидел мощный зад правительственной «вольво» и успокоился. Но ненадолго. Перед съездом на широкую магистраль Москва – Рига, «волга» Володи опять остановилась. На этот раз из нее выскочили сразу четверо парней в цивильных костюмах и с автоматами в руках. Рваный на всякий случай пригнулся, и один из телохранителей накрыл его своим телом. Позади «мерседеса» притормозил неизвестно откуда взявшийся «икарус», на переднем сиденье которого сидел человек со станковым пулеметом.

Сопротивление было совершенно бесполезно.

– Хозяин… это конец… нас обложили, – прохрипел водитель, страшась первым схлопотать пулю.

Недавний спаситель Володя показывал руками, что всем нужно покинуть «мерседес». Не поднимая головы, Рваный заорал:

– Вперед!

Водитель вздрогнул и нажал на газ. Машина рванулась – и тут же раздалась пулеметная очередь, превратившая скаты в ошметки резины. По инерции проехав с десяток метров, «мерседес» замер. Рваный понял, что приехал. Затевать стрельбу в подобной ситуации было бессмысленно. Приходилось сдаваться на милость победителя.

– Пустите, я выйду, – гордо приказал он и оттолкнул сжимавших его телохранителей.

Видимо, рассчитывая на здравомыслие Рваного, из «волги» и «икаруса» к «мерседесу» не спеша приближались Скрипач и Кишлак. За их спинами, ощетинившись автоматами, следовали бойцы. Василий Филиппович, увидев бесстрашно шагающего противника, хотел было крикнуть – «огонь!», но инстинкт самосохранения взял верх. Раз Кишлак безоружен, значит, есть шанс договориться. Рваный всегда уповал на компромисс. Он вылез навстречу. Телохранители, почуяв неуверенность хозяина, сами не решались предпринимать какие-либо действия, наблюдая за приближением Кишлака.

– Ловко мы тебя? – спросил тот, радуясь, как пацан, удавшейся уловке. – Что ж ты, Рваный, забыл, что сопровождение жене вице-премьера не полагается? Столько времени крутишься среди министров и ни хрена не знаешь?

Василий Филиппович не ответил.

– Прикажи своим охранникам сдать оружие, иначе мы расстреляем всех! – без всякой угрозы посоветовал Скрипач и достал из футляра автомат Калашникова.

Рваный сделал неопределенный жест в сторону своих, и они, как по команде, выбросили пистолеты из окошек машины на асфальт.

Кишлак вплотную подошел к Рваному, схватил его за подбородок и притянул к себе.

– Ну, ты все понял? – спросил он.

– Все… – согласился Василий Филиппович.

– Артистишка сраный… – продолжил Кишлак и смачно плюнул в лицо противнику.

Рваный стоял не шелохнувшись. Кишлак самодовольно выругался, подошел к Скрипачу и без всякой ненависти произнес:

– Исполни-ка ему Глюка…

Скрипач, не раздумывая, вскинул автомат и длинной очередью изрешетил тело Рваного, которое долго не могло упасть из-за бесчисленного количества пуль, ударивших в него. В то же мгновение снова заработал пулемет из «икаруса», разнеся в одну минуту весь салон «мерседеса» с пытавшимися спрятаться охранниками.

Убедившись, что никто из окружения Рваного в живых не остался, Кишлак крикнул бойцам, сидящим в автобусе:

– Пересядете в «мерседесы» Рваного. Они сейчас подъедут. Его идиотов-телохранителей отправьте на все четыре стороны без стрельбы. «Икарус» сжечь. Остальное не трогать, – и последовал за Скрипачом в поджидавшую их «волгу».

Александр Курганов бесцельно бродил по Люксембургу. В пять часов вечера была назначена встреча у фонтана с клоунами, в двух шагах от площади Армий. Город поражал фантастическим ландшафтом, придававшим ему сказочную неповторимость. Александру казалось, что он бродит по кинопавильону, специально построенному для съемок. Огромный овраг, больше похожий на ущелье, перерезал город и заявлял о себе не менее властно, чем старинные серые дома с угловато-монументальной архитектурой. Ощущение придуманности этого города рождали и громадные, ярко раскрашенные скульптуры немыслимых баб, целые скульптурные группы бронзовых танцующих шутов возле немецкого театра, фигурки ангелов и мадонн на фронтонах домов шестнадцатого века. Мощеные улицы и улочки расходились вкривь и вкось, нигде не стараясь быть ровными. Горы как бы посмеивались над творением человеческих рук и забавлялись, наблюдая за копошением людей на своей груди. От нечего делать Александр забрел в мексиканский ресторанчик на площади Армий и, пристроившись за высоким круглым столиком, заказал мясной салат с соусом «Чили» и двойную порцию «Текилы», о которой только слышал.

На город обрушился внезапный дождь, пригнавший с собой слишком ранние сумерки. Некрасивые официантки с волосатыми ногами зажгли на столиках свечи. Старинное помещение с деревянными балками, аляповато украшенное вышитыми сомбреро и цветастыми шалями, преобразилось. Таинственные тени принялись бродить по чисто выбеленному потолку. Случайное пристанище для случайных людей дарило мимолетный уют. Александру показалось, что в Люксембурге нет жителей. Все люди напоминали путешественников, ненадолго забравшихся сюда поглазеть на одно из чудес света. Даже поданный счет подтверждал это. Цена была указана отдельно в франках, марках, долларах и в местной валюте. Плати, чем хочешь, все принимается. Выпив залпом «Текилу» и закусив куском слоеного теста, на котором был подан салат, Александр предался невеселым размышлениям. Люксембург, как ни странно, очень годился для убийства. При том что на его улицах повсюду улыбались безмятежными улыбками туристы и местные обыватели, атмосфера средневековой таинственности, мрачности принесенных обетов, запретных страстей витала в темных арках домов, в узких переулках и наглухо закрытых окнах. Этот город подходил Курганову под настроение. После неудавшегося самоубийства Александр махнул на себя рукой. Он понял, что смерть тоже не всякому дается, а коль не судьба умереть, то и теряется смысл беречь себя. Возможно, Господь смертью не карает, а награждает. Поэтому недостойные, как правило, живут дольше…

О Викторе Иратове Курганов продолжал думать в прошедшем времени. Признание Манукалова являлось обычным доносом, и было отвратительно вспоминать все это. Поэтому решил для себя – если Виктор и впрямь продался «комитету», то участь его решена, а если Манукалов наврал, то должны быть предъявлены неопровержимые доказательства. Никакого волнения от предстоящей встречи с бывшим другом Александр не испытывал, потому что привык скорбеть о нем как о безвинно убиенном. Ему предстояло увидеть совершенно другого человека, с которым не связывало в нынешней жизни ничего. Обиды не возникало. Каждый получает по заслугам. Разве мог себе представить студент иняза Александр Курганов, что большую часть жизни проведет в зоне, а потом станет профессиональным убийцей? Разве, сидя на бетонном полу карцера, зек Курган способен был мечтать о богатстве, независимости, возможности колесить по миру? Не мог. А ведь если разобраться, он, Курганов, сделал быструю, фантастическую карьеру. Через некоторое время отмытые деньги, взятые в «Лионском кредите», лягут на его личный счет в швейцарском банке, и всю оставшуюся жизнь не придется брать в руки даже нож, чтобы отрезать ломоть хлеба. А что Виктор? В отличие от Александра он уже свое прожил. Завтрашнего дня для него не существует. Так кто выиграл? Оба проиграли. Только Курганов прошлое, а Иратов будущее. Тогда какой же смысл в удачно организованном побеге? Выторговать десять лет сразу вместо сорока потом?

Александр подозвал официантку и заказал еще одну порцию мерзкой водки. Со стороны стойки ненавязчиво доносилась грустная мексиканская мелодия. Ресторанчик заполнялся возбужденно-мокрыми людьми, стряхивавшими на пол дождинки с зонтов. Официантка принесла «Текилу» и предложила Александру подняться на второй этаж в ресторан. Но тот, взглянув на часы, отказался. Оставалось совсем немного времени до встречи с человеком Манукалова. Тот ведь наверняка уверен, что Александр прибыл в Люксембург выполнять задание родины.

Дождь прекратился. Салат был съеден. «Текила» напоминала о себе неприятной отрыжкой, как будто он нажевался кактуса в натуральном виде. Окинув взглядом уютный ресторанчик, Александр вышел на мокрую, нахохлившуюся зонтиками площадь Армий и зашагал по улице Капуцинов к фонтану, в котором бронзовые музыканты продолжали извергать струи воды из труб, барабанов, ушей и прочих органов.

Сбивающиеся в стайки любопытные японцы разглядывали его со всех сторон и бесконечно фотографировали друг друга. К Александру подошел молодой блондин в джинсовом костюме, с рюкзачком за спиной. Протянул руку:

– Здравствуйте, Саша. Вас узнать нетрудно. Не обижайтесь, но печать совка четко обозначена на вашей физиономии.

– Естественно, – согласился Курганов. И, повнимательнее разглядев блондина, в свою очередь, заметил:

– А вы в Европе недавно?

– Почему?

– Потому, что обращаетесь по-русски. Блондин виновато улыбнулся.

– Ваша правда. Я тоже Александр. Короче – Алекс.

– Тогда отойдем подальше, чтобы не попадать в их объективы, – Курганов кивнул в сторону японцев.

Они сели под зонтик ресторана «Кафе де Пари» и заказали пиво. Блондин положил на стол элегантное портмоне.

– Здесь адрес и деньги. А куда вы спрячете сувенир?

– В карман положу, – буркнул Александр. Его начинало раздражать, что этот сопляк разыгрывает перед ним бывалого диверсанта.

– В Люксембурге не принято носить оружие, – на полном серьезе предупредил тот.

– Слушай, Алекс, я с тобой встретился не для инструктажа.

Давай пистолет и проваливай отсюда. Нечего нам вдвоем светиться.

Алекс встал, достал из рюкзачка круглую жестяную коробку для печенья, поставил ее перед Кургановым.

– Так сказать, к кофе, – и, не прощаясь ушел, лавируя между столиками.

Александр сорвал клейкую ленту и открыл коробку. В коробке действительно первым слоем лежало печенье. Ничего не оставалось, как выпить с ним принесенный официантом кофе. Потом, украдкой оглядевшись, Курганов пошарил пальцами в коробке и, определив ручку пистолета, быстрым движением переложил его во внутренний карман пиджака. Народа за столиками почти не было, да и накрапывавший дождь не способствовал глазению по сторонам. Допив кофе, Курганов вынул из портмоне листок с адресом и внимательно изучил пояснение, как добраться до дома Отто Виктора, расположенного в пригороде Ремиха, небольшого городка на Мозеле.

Некоторое время пришлось потратить, чтобы найти такси. Не указывая конкретного адрес, Александр попросил отвезти его в Ремих. Вся дорога заняла минут сорок. Они проехали американское мемориальное кладбище и по довольно узкому шоссе направились к границе с Германией.

В Ремихе вовсю светило омытое дождем солнце и толпы нарядно одетых людей прогуливались по набережной под звуки духового оркестра. Здесь Курганов решил задержаться до позднего вечера.

Инесса целый день провалялась в постели. Она наслаждалась ласками ненасытного, соскучившегося по ней Виктора, который, как ребенок, радовался ее приезду. Долго водил по дому, с гордостью показывая убранство. Если верить Виктору, то все здесь создавалось для нее.

– Неужели ты был уверен, что мы будем вместе? – спросила она, любуясь будуаром, выполненным в венском стиле, с низкой, обитой голубым шелком мебелью на гнутых ножках.

– Ты здесь хозяйка. Нравится?

– О, да, – улыбнулась Инесса его отражению в старинном, на полстены зеркале. – Ты сумел создать рай. Ужасно заманчиво жить среди дразнящей глаз роскоши. Я предчувствовала, что попаду в дом, созданный тобой для любви. Поэтому столько лет не решалась переступать этот порог.

– Значит, теперь ты со мной? – воскликнул Виктор и подхватил ее на руки.

Инесса гладила его седую шевелюру, ощущала надежность держащих ее рук и была почти счастлива. Оставалось только завладеть деньгами фонда «Острова России» и уж после этого навсегда забыть о Манукалове, московских подругах, бандитах и пошлых любовниках типа Али. Было настолько хорошо с Виктором, что она не решилась выяснять правду о его сотрудничестве с КГБ. Старалась выбросить из головы, так же как приучила себя не вспоминать о гнусностях, совершенных Манукаловым.

– Ты слишком сосредоточена на делах, – укорил Виктор.

– Нет, нет… о них потом! Неси меня в ванную! Там давно не плескалась женщина? – со смехом принялась выпытывать она.

– Давно.

– Тогда прощаю.

Ванная комната по роскоши не уступала всей квартире. Там можно было находиться постоянно. Кроме огромной, низкой, стерильно белой ванны с пальмами по краям, там находился туалетный столик, кожаный белый диванчик, замысловатые тренажеры, всевозможные шкафчики, белый телевизор и музыкальный центр. А так же прозрачный мини-бар с холодными напитками.

До спальни Инесса добралась не скоро. Слишком здорово оказалось предаваться любви среди зеркал, ароматов и журчания воды. Виктор оставался все тем же нежным и заботливым любовником, с немного пресноватым, размеренным сексом. Чувственным, но недостаточно страстным, как и все в Европе.

Завтракали они, лежа на необъятной французской кровати, среди скомканных шелковых простыней. Виктор проснулся рано и соорудил божественный завтрак из авокадо, французского сыра, креветок и спелых розовато-салатовых плодов манго.

– Ты выполнил мою просьбу? – прихлебывая кофе, спросила Инесса, решив, что настало время переходить к делам.

– Какую? – не понял Виктор, витая в облаках ночных ощущений.

– Нам нужен банк! – поставив чашку на поднос, холодно напомнила Инесса.

– Вам? Тебе и Манукалову?

– Не паясничай… Александр умолял меня выйти из бизнеса. Запугивал. Но я сумела вырваться из-под слежки. Назад дороги нет. За мной – огромные деньги. Миллиарды долларов. Это я настояла на твоей кандидатуре, так что и тебе уже поздно отказываться.

Виктор откинулся на подушку и поглядел на профиль возлюбленной. Губы, еще недавно с жадностью целовавшие его тело, снова стали похожи на кратер вулкана с запекшейся лавой. Приходилось подчиниться напору. В противном случае неизбежна истерика с претензиями и сожалениями. Виктор слишком долго ждал эту женщину и не находил в себе силы вступать в спор.

– Я давно подготовил банк. Здесь, в Люксембурге. В любой момент могу принять на себя руководство и приступить к банковским операциям. Но принять смогу только чистые деньги.

– А то! – воскликнула Инесса. – Они же будут поступать со счетов общественного фонда «Острова России», зарегистрированного в правительстве Москвы и возглавляемого Веней Аксельродом.

Виктор не мог скрыть удивления. Он не предполагал, что Инесса сумеет развернуть такую бурную деятельность и выйти на мощные капиталы.

– А кто будет снимать эти деньги?

– Мы… – без доли сомнений и кокетства ответила Инесса и, подумав, добавила: – И еще один человек.

– А остальные начнут за нами охотиться. Выследят и пристрелят, как куропаток.

Инесса презрительно фыркнула. Закурила и, посмотрев покровительственно на Виктора, успокоила:

– Тот, кто получит эти миллиарды, одним махом сметет ненужных партнеров. Война будет недолгой. Мы от нее укроемся в каком-нибудь бунгало на берегу океана. А дальше мой московский друг станет полным хозяином в России, и никто нам угрожать не посмеет. Вернее, таких не останется.

Было от чего присвистнуть. Никак не укладывалось в голове Виктора, что он, благодаря любви к Инессе, втягивается в настоящую криминальную войну, способную по своим масштабам перекинуться в Европу. Ни один российский мафиози, узнав, что его обманули, не остановится перед самыми жестокими методами. Ясно, как Божий день!

– Ты хоть отдаешь себе отчет, что связалась с преступниками? – начал он, мучительно обдумывая фразы, чтобы не походило на нравоучение. – Весь цивилизованный мир боится, как огня, мафиозных структур. Их деньги редко кому приносят счастье. Вы там, в России, посходили с ума от первичного накопления капитала. Зачем? Для того, чтобы хорошо жить в Европе, миллиарды не нужны. И миллионы тоже. Ради чего подвергать себя смертельной опасности? Поверь, все, что тебе в жизни нужно, я принесу тебе на тарелочке без мафии и русских бандитов.

Поддерживать душеспасительную беседу Инесса не собиралась. Виктор сейчас напомнил Манукалова, и она связала их обоих одним определением – «кэгэбешники». Но сдержалась и не произнесла вслух. Виктор был ей нужен прежде всего как партнер, а уж потом как любовник и, возможно, муж. Приходилось лавировать и бить на чувства.

– Тебе многое непонятно. Столько лет живешь в райском уголке, а я, между прочим, все эти годы вынашивала мечту о мести Манукалову. Мне мало бросить его и остаться с тобой. Понимаешь – мало! Я должна втоптать его в грязь. Стать безумно богатой и независимой, использовать его поганое имя в собственных корыстных целях. Чтобы после моего отъезда из России его выгнали в отставку, разжаловали, предали забвению. Меня не деньги прельщают. Хотя несколько миллионов не помешают. А триумф. И никто мне этого триумфа не даст, кроме меня самой. Ты все вспоминаешь о той Инке-тростинке, отдавшей тебе свою первую любовь, а во мне ничего того не осталось… кроме нашей любви. Ведь жизнь с Манукаловым лишила всех чувств разом.

Вступать в спор не имело смысла. Виктор знал, что уж коль в женщине заговорили гордыня и ущемленное самолюбие, то она будет настаивать на своем даже на краю пропасти. Там, где мужчина согласится пойти на компромисс, женщина, решившая мстить, не успокоится, пока не удовлетворит сжигающую ее страсть.

– Что бы ни случилось, я буду рядом. Мне тоже следует свести счеты с Манукаловым, хотя бы за ребят, отсидевших столько лет по его милости…

«И по твоей», – чуть не сорвалось с языка Инессы.

Не желая возвращаться к оконченному разговору, они замолкли в пылких объятиях и за целый день никаких слов, кроме любовных, старались не произносить.

После того как обессиленная Инесса уснула, Виктор отправился в кабинет и углубился в изучение банковских документов и структуры банка, который ему предстояло возглавить. Действовать приходилось на свой страх и риск. Он понимал, что информация неизбежно просочится в ГРУ и там не простят подобную самодеятельность. Но и существовать под постоянным колпаком разведки Виктор тоже не собирался. Пришло время выходить из игры. Хватит, достаточно потрудился на КГБ, отмывая и пристраивая партийные деньги. А перед новой властью у него никаких обязательств нет. Манукалов, зная об их отношениях с Инессой, в любом случае постарается его опорочить и подставить.

Двухэтажный дом французской архитектуры конца прошлого века, купленный Виктором шесть лет назад, ничем не отличался от расположенных рядом особняков люксембуржцев. Стремясь полностью адаптироваться в чужой стране, Виктор сразу же отказался от советских привычек и перестроил жизнь в соответствии с обычаями местных обывателей. Каждый вечер опускал жалюзи на всех окнах, а утром со щеткой в руках подметал брусчатый тротуар возле дома. Гордился цветами, растущими в маленьком палисаднике под окнами, и всегда загонял машину в гараж. Входную дверь, сделанную из стекла, с матовыми цветами на нем, держал приоткрытой, зная, что никто не посмеет переступить порог дома. Но тем самым демонстрируя окружающим свою открытость перед обществом. Бандиты, грабители и насильники в Люксембурге существуют исключительно на экранах телевизоров и то в американском исполнении. Любой уважающий себя люксембуржец скорее будет жить на улице в знак протеста против преступности, нежели научится закрывать наглухо входную дверь.

Курганов подъехал на угнанном велосипеде к дому, указанному в записке. Увидел приоткрытую дверь, растерялся и, нажав на педали, покатил дальше. Еще сидя на скамейке в Ремихе, он долго прикидывал, как будет проникать внутрь жилища бывшего друга, как застанет врасплох. Поездку на велосипеде придумал для того, чтобы не привлекать внимания, ибо машина наверняка попадет под наблюдение местных жителей. Но угнать велосипед оказалось намного сложнее, чем любой роскошный автомобиль. Даже самые облезлые ржавые велики времен второй мировой войны были прикованы к фонарным столбам и турникетам огромными цепями с навесными замками. Попадались и современные, элегантные пластиковые трубки с кодами. Но ни одного свободно стоявшего велосипеда обнаружить не удалось. Пришлось угонять, что называется, прямо из-под рук. Один пожилой джентльмен настолько увлекся созерцанием рыбной ловли, что, положив велосипед на траву, шаг за шагом приближался к азартному рыбаку, с завидным постоянством закидывавшему спиннинг в Мозель.

Александр тоже понаблюдал за этим процессом, остановившись рядом с пожилым джентльменом, а потом, как ни в чем не бывало, поднял велосипед, сел на него и уехал.

Теперь предстояло решить, как забраться в дом к Виктору. Самое элементарное, через приоткрытую дверь. Но кто мог дать гарантию, что за дверью нет следящего электронного устройства, сообщающего сиреной о визите незваных гостей. Нельзя же забывать, что Виктор не какой-нибудь рядовой люксембуржец, а агент разведки и, возможно, вооружен.

Пока он в раздумьях ехал по единственной улице, неожиданно желтовато-оранжевым светом зажглись фонари. Окна домов казались черными проемами, и только освещенные входные двери говорили о присутствии хозяев.

Курганов повернул назад и, не доезжая до особняка Виктора, слез с велосипеда, прислонив его к столбу. Дальше пошел пешком. Миновав соседский дом, заметил небольшой проход между стенами и свернул туда. Пройдя в полной темноте метров шесть, очутился на тыльной стороне домов. Слева за оградой из кустарника располагался дворик, принадлежащий Виктору. На стриженом травяном газоне в полумраке белели овальный стол, кресла и шезлонги. Александр с трудом пробрался сквозь цепкие ветки, расцарапав в кровь руки. Присел в пластиковое кресло перевести дыхание и осмотреться. Над двориком ажурно парил небольшой балкончик, двери на который были распахнуты. Забраться на этот балкончик не составляло труда, поскольку он опирался на тонкие, увитые плющом стойки.

Решительно вздохнув и сбросив пиджак, Александр переложил пистолет в карман брюк и полез по чугунной стойке вверх, обрывая мешающий плющ.

Комната, связанная с балконом, оказалась пустой. Наткнувшись на торшер, Курганов дернул за шнурок – и зажегся свет. Мягкие диваны и горки с фарфоровыми статуэтками, картины на стенах и большой, обложенный мрамором камин говорили о солидном богатстве хозяина. Эта обстановка возбудила Александра больше, чем мысли о предательстве Виктора.

– Хорошо пожил, сука… – прошептал он. Подошел к бару и, не рассматривая бутылки, выпил из горла немного виски. Курганов помнил, что ему ни в коем случае нельзя пить, но это получилось непроизвольно. Настроение резко улучшилось. Захотелось еще. После недолгой борьбы с собой сделал несколько небольших глотков и отпрянул от бара. Достал пистолет и отправился на поиски хозяина. Выйдя в освещенный мягким светом коридор со сводчатым потолком, не задумываясь, толкнул первую попавшуюся дверь и оказался в кабинете, где за письменным столом сидел Виктор. Тот повернул голову в надежде увидеть Инессу, но вдруг заметил направленный на него пистолет.

– Подними-ка руки, падла.

Виктор подчинился, совершенно не понимая, что происходит.

– Встань из-за стола и шаг вперед.

Стало ясно. Манукалов снова выследил Инессу и решился на месть. Виктор, забыв о направленном на него пистолете, ужасно разозлился на себя. Как же он мог потерять голову и не предпринять никаких мер по безопасности? Словно мальчишка, бросился в объятия Инессы, рассуждал о Манукалове и беспечно недооценивал его. Так бездарно проколоться мог лишь потерявший голову влюбленный идиот. Стараясь оставаться спокойным, он насмешливо спросил:

– Привет от Манукалова?

– Угадал.

– Прежде чем начнешь стрелять, предлагаю поговорить.

– О чем?

– Было бы не о чем, ты стрелял бы без предупреждения…

Глаза Виктора понемногу привыкали после света настольной лампы к полумраку, царящему в кабинете. Он вглядывался в нежданного гостя. Тот, занервничав, крикнул:

– Лицом к стене – живо! К стене, говорю, а потом разговоры. Виктор подчинился и, повернувшись боком, оперся руками о дверцу книжного шкафа.

– А теперь валяй, поговори напоследок, – позволил незнакомец.

– Трудно в таком положении…

– Ничего. На другое не рассчитывай.

– Тогда давай сразу, – по-деловому начал Виктор. – Я прошляпил ситуацию. Но и тебе особого резона выполнять приказ Манукалова нет. Он сводит со мной счеты из-за жены. Тебе это известно?

– Мне известно, что ты – офицер КГБ и наш агент в Европе, – прозвучал ответ.

– Ну при чем тут моя должность? Меня же убирают не потому, что я провалился, а потому, что люблю жену твоего шефа. Сейчас ты выполняешь не приказ генерала, а каприз обманутого мужа.

– Какая разница?

– А вот какая! Одно дело, если руководством ГРУ или ведомством внешней разведки принято решение, тогда в случае его невыполнения ты сам становишься мишенью, но частный приказ начальника можно и похерить…

– И лишиться работы?

Курганову очень нравилось, что Виктор его не узнает. Он долго обдумывал, как выбить из него признание в сотрудничестве с КГБ, а оказалось, никакой тайны и не существует. Поэтому хотелось, прежде чем открыть себя, побольше узнать о совершенных подлостях бывшего кореша.

– Я готов предложить тебе большие деньги. Очень большие. Их хватит, чтобы навсегда развязаться с «конторой». Помогу устроиться в любой стране Европы или в Америке. Один выстрел ничего в твоей жизни не изменит…

– Зато изменит в твоей… – со злорадным смехом перебил его Курганов.

Этот смех заставил Виктора напрячься. Так смеется человек, не желающий идти на компромиссы. В нем отчетливо слышались отголоски личной ненависти. Простой исполнитель действовал бы не так. И уж, во всяком случае, при разговоре о деньгах проявлял бы больше сдержанности.

– Хорошо, давай выясним, – продолжил Виктор, – у тебя есть приказ убить меня или личное желание?

В ответ снова раздался истерично-желчный смешок.

– Значит, личное, – заключил Виктор.

– А сколько ты дашь за свою ничтожную жизнь? – решил посмаковать Курганов.

– Не такая уж она ничтожная… Двести тысяч тебя устроят?

– Долларов?

– Ну, можно и в долларах.

– Что ж, они у тебя лежат в столе?

– Я выпишу чек.

– И меня арестуют в момент получения денег?

– Какой смысл. Ты ведь на первом же допросе «засветишь» меня. Думаю, власти Люксембурга очень удивятся, узнав кое-какие подробности моей жизни.

– Разве ты все еще действующий агент? – спровоцировал Александр. Он уже не сомневался, что спустит курок. Хотелось только, чтобы напоследок Иратов сам признался.

– Недействующих агентов не бывает… Выписывать чек?

– Нет.

– Тогда чего же ты хочешь?

– Наказать тебя…

– За что? – искренне удивился Виктор и развернулся к собеседнику.

– Мордой к стене! – рявкнул тот.

– Не понял? – затягивая время, Виктор хотел встретиться с ним взглядом, чтобы понять, к чему готовиться. И вдруг он узнал это лицо. Со стоном вскрикнул: – Курганов!

– Узнал, сволочь! Да… Александр Васильевич Курганов, оттянувший по твоей милости семь лишних годков, оплакивавший тебя, дерьмо, считавший лучшим другом… Так-то, гражданин Иратов. А ты в это самое времечко жировал тут, гнул хребет на Манукалова, лизал ему руки, благодарил. Мы с Венькой – кретины, считали себя подлецами, потому что остались живы… Нам и во сне на нарах не могло присниться, что, пройдя по трупам, корешек Иратов тепленько устроился в Европе… Ты и сейчас почему-то боишься Манукалова. А нужно было все эти годы бояться меня. Или надеялся, что сдохну? Не дотяну? Не узнаю?

Виктор опустил руки. Бояться было уже нечего. Курганов в любою минуту мог нажать на курок. Оставалось попробовать объяснить, как получилось на самом деле.

– Стреляй, чего уж там, – вяло произнес он. – Тебе не так все рассказали. Оправдываться не собираюсь. Потом узнаешь правду.

Курганов опустил пистолет. Сомнения в душе не возникали. Факты упрямо подтверждали вину Иратова. Но и спешить, собственно, было некуда. Слишком уж долго страдал, чтобы лишить себя удовольствия насладиться хотя бы предсмертным раскаянием человека, столь подло предавшего его.

– Говори.

– Я закурю?

– Кури. Но одно лишнее движение, и получишь пулю в лоб. Учти, я не привык промахиваться.

Виктор на ощупь взял со стола сигареты, закурил, закашлялся. Помолчал и задал вопрос:

– Тебя послал Манукалов?

– Это тебе он начальник. Меня никто никуда не посылает. Но о тебе рассказал и адресочек подкинул. Видишь, как получается – не люб ты стал ни бывшим друзьям, ни бывшим хозяевам.

Виктор действительно не часто, особенно в последнее время, возвращался к воспоминаниям молодости. Стал фаталистом. Помочь друзьям, оставшимся в зоне, ничем не мог, а потому старался не думать о них. Кто виноват в случившемся?

– Ты помнишь, кто взял на себя сожжение флага?

– Ты, ты… самый достойный из нас, – насмешливо согласился Курганов.

– Поэтому Инесса спасла именно меня, а не вас.

– Знаю. Сперва сама продалась Манукалову, а потом и тебя заставила продаться.

– Она не знает о моих связях с КГБ. Постарайся, чтобы и после моей смерти не узнала.

– Слушай, ты здесь совсем разучился логически мыслить? – вспылил Александр. – Да все она про тебя знает! А молчит, потому что такая же мразь, как и ты! Я с ней сразу порвал. Венька по бесхарактерности продолжает якшаться. Он бы и тебя простил. Но не я. Хватит заливать про любовь и дружбу. Это мое последнее и самое приятное убийство.

Виктор затянулся сигаретой, выпустил дым и бросил окурок на ковер.

– Черт с тобой, стреляй. Может, ты и прав.

Курганов замешкался. Ему показалось, что нужно сказать еще какие-то важные слова. Если бы Виктор молил о пощаде, клялся в невиновности или, наоборот, раскаивался, то было бы намного легче стрелять. А так вроде и сказано достаточно, и точка над «i» поставлена, но ведь здесь не банальное убийство. Не просто месть, а расплата за предательство. Вот встретились через тринадцать лет. Виктор готов выложить любые деньги, пожертвовать всем, а Александру ничего не нужно… Он впервые за многие годы почувствовал себя нормальным человеком. Да – сидевшим, да – убивавшим, но ему в отличие от Виктора бояться на этой земле некого. Никто не придет и не предъявит никаких счетов. Странно устроен мир. В нем убийца способен быть честнее и достойнее, чем ничем себя не запятнавший человек.

– У тебя, наверное, и награды родины имеются?

– Имеются, – подтвердил Виктор.

– Герой, значит…

– Ты же меня не от имени родины пришел убивать?

– От собственного.

– Ну, ну, бери грех на душу и дело с концом… Курганов напрягся. Прозвучало именно то, чего не хватало для финальной точки. Так кто же из них грешен? Оба… Тогда суд бессмыслен. Но не застрелить, значит, простить. А прощать нельзя… иначе возненавидеть себя на всю оставшуюся жизнь…

Рука с пистолетом медленно поднялась на уровень головы Виктора. Он, не мигая, смотрел на дуло, из которого должна была вылететь предназначенная ему смерть. Лицо Курганова не выражало никаких эмоций. Даже вечно подергивающийся вправо подбородок не двигался.

Все слова были сказаны. Оба ждали момента выстрела. И вдруг Александр вздрогнул, дернулся, дуло пистолета задралось вверх, сухо прозвучал выстрел, с потолка посыпалась штукатурка, и на глазах изумленного Виктора он с хрипом повалился на пол. В дверном проеме, зажав окрававленный нож в руке, замерла белая, как стена, Инесса в наспех накинутом красном пеньюаре.

Веня быстро нашел общий язык с Галиной Вагнер. Она так естественно и по-девичьи наивно рассказывала о своей любви к Доменику Порте, что встреча с американским мафиози казалась совсем не опасной. Они приехали в Канны и остановились в отеле «Карлтон» с видом на море и набережную Круазетт.

Галина хотела сразу же дозвониться до Доменика, но Веня убедил подождать до утра. Надо было перевести дыхание. Поэтому, сидя на балконе, попыхивая сигарой и попивая коньяк, он старался не думать о плохом и возвращался мыслями к Эдди, до которой отсюда было рукой подать. Нарушила мечтания Галина, не находившая себе места в роскошном номере. Она зашла к Вене и заявила, что уезжает в Монако, а чтобы тот не возникал, согласилась взять на себя сообщение о несчастье, случившемся с Сашей Либерманом. Веня, невзирая на вес, подскочил от радости и согласился.

– И главное, поподробнее расскажи обо мне. Известном бизнесмене. Ничем не запятнанном. С отличным прошлым – двенадцать лет отсидки. Мы обязательно поладим. За такими, как я, – будущее России!

Галина согласно кивала головой. Она была обворожительна и не сомневалась, что Порте потеряет голову, увидев ее, а поэтому благосклонно внимала бахвальству молодого бизнесмена. Веня вызвался проводить ее и сам заказал у портье такси.

– Утром жду звонка! – напоследок крикнул он и помахал рукой.

Не успел желтый «мерседес» с Галиной скрыться за толстыми стволами пальм, увитых маленькими лампочками, к Вене подошли двое мужчин в легких летних костюмах. Один из них обратился на плохом русском языке:

– Месье Аксельрод? Мы должен говорить конфиденциально. Мы от ваш друг здесь…

По толстой спине Вени побежали капли холодного пота. Он отступил назад и хотел броситься бежать в отель, но постеснялся. Второй, спортивного вида мужчина, перекрыл ему путь к отступлению.

– Прошу машина, – продолжил первый и крепко схватил Веню за локоть.

Несколько секунд отчаянной борьбы закончились тем, что Веня вырвался и побежал по набережной. Его легко нагнали.

– Вы есть не понять. Мы от ваш друг здесь…

– У меня во Франции нет друзей, – задыхаясь от бега и испуга, по-французски заявил Веня.

– Друг есть ждать тебя, – для пущей убедительности продолжавший говорить на ломаном русском языке ткнул в Веню пальцем.

– Месье Порте? – не выдержал он.

– Да, да… Порте, Порте.

– Но мы не договаривались… – принялся было объяснять Веня. Но не успел, так как рядом притормозил черный лимузин, задняя дверца распахнулась, и одним мощным ударом Веня, несмотря на свою массу, был вбит внутрь салона. Отдыхающие, прогуливавшиеся по набережной, еще не успели сообразить, что на их глазах украли человека, а машина уже скрылась в направлении Антиб.

Для того чтобы Веня не пытался больше оказывать сопротивление, его с двух сторон ударили по лицу, после чего он поник головой. И сквозь боль и шум в ушах слышал русскую речь, обильно приправленную матом.

– Нет, с таким пузом он хотел от нас убежать! – смеялся тот, что сидел справа.

– Грязная работа, – неодобрительно отозвался неизвестный с переднего сиденья. – Так нельзя. Следовало уговорить сесть в машину, а вы при всем честном народе устроили догонялки, а потом и мордобитие!

– Никто и не заметил, как он влетел в машину, – оправдывался кто-то слева.

Веня не мог понять, почему люди Порте говорят по-русски. Неужели их опередили конкуренты и теперь собираются свести счеты? Никакие другие объяснения в голову не лезли. Он старался не ерзать, боясь опять схлопотать по голове. Ехали долго. Наконец машина остановилась.

– Приехали. Тащите его вниз и без глупостей, – приказал главный с переднего сиденья.

Веню выволокли, словно мешок, и потащили, подхватив под руки.

Он не сопротивлялся, пытаясь рассмотреть подбитым глазом дорогу. Судя по всему, это была заброшенная вилла в горах, а бросили его в бывший винный погреб с устоявшимся кисловатым запахом вина. Каменный прохладный пол не располагал к долгому лежанию. Тяжко постанывая, Веня сначала приподнялся на колени, отдышался, а потом уже встал на ноги. Прошелся в полной темноте и наткнулся на пустую бочку. «Интересно, сколько времени придется мучиться здесь?» – подумал он и мрачно заключил, что, быть может, это и есть последние часы его жизни. Ох, неспроста сердце не лежало к этой поездке. Надо же, всего час назад он сидел на балкончике роскошного отеля «Карлтон», курил сигару, пил «Курвуазье» и мечтал об Эдди. И вот – вонючий подвал и неизвестность. Хоть Веня всегда отличался философским взглядом на жизнь, но в данном случае потерял самообладание. На ощупь отыскав низкую дверь, принялся колотить в нее ногой.

Через некоторое время недовольный голос спросил:

– Чего тебе?

– Я хочу знать, на каком основании меня здесь держат.

– Надо будет – узнаешь…

– Вы русский?

– Нет, татарин. Тебе-то какое дело.

В этом неизвестный страж был прав. Выругавшись и в ответ услышав приблизительно то же, Веня отошел от двери. Глаза привыкли к темноте и удалось различить лежанку, застеленную чем-то светлым. Оказалось – соломой. На нее он и опустил свое бренное нагулянное тело.

Оставалось лежать и гадать, кто эти люди. Вполне возможно эмигранты, используемые Порте для самой грязной работы. Ведь Саша Либерман тоже был из России. Но для чего нужно было придуриваться и разговаривать с ним на идиотском языке? Что-то не совпадало. Оставались конкуренты. Но кто? Кишлак? А смысл? Тем более при нем постоянно Курганов, не допустивший бы расправы над другом… и вдруг возникла мысль, вызвавшая настоящую панику. От нее разболелись печень, почки и даже мочевой пузырь. Манукалов! Вот чьи это люди! И методы топорные, советские… Тогда конец! Деловой беседы с чашечкой кофе ожидать не следовало.

От безнадежности Веня застонал и приготовился к худшему.

Что и случилось очень скоро. Дверь в подвал со скрипом открылась, и мощный луч фонаря осветил пространство. Потом щелкнул выключатель. Зажглось несколько лампочек у скользких стен. Вошедший человек приказал:

– Вставай, падла. Не отдыхать сюда привезли. Веня повиновался.

– Иди за мной и не вздумай удирать. Тут некуда. Пришлось идти следом, подниматься по крутой каменной лестнице и снова оказаться в руках уже знакомых мужиков.

Его провели в большую пустую комнату с облупившимся потолком и голыми стенами, с темными пятнами от висевших когда-то картин. На старом пыльном диване сидел седой человек, судя по прямой спине и командирской осанке, несомненно военный.

Веня полез в карман и отыскал очки с толстыми затемненными стеклами, протер их грязным рукавом пиджака и нацепил на распухший нос.

– Вениамин Аксельрод? – металлическим голосом спросил «военный».

– Он самый… – вяло ответил Веня.

– Меня зовут Петр Фомич. И по поводу вас мне поставлена простая задача. Выяснить – от кого, к кому и по каким делам вы приехали! Кто такой месье Порте и какие предложения у вас к нему имеются? Короче, придется выложить нам все, как на духу. На это мне отведено двое суток, так что придется работать в темпе.

Похоже, Веня действительно оказался в руках ведомства Манукалова. Но почему они задают вопросы здесь и ему, когда могли бы сделать то же самое в Москве и спрашивать самого Цунами? Видно, чего-то боятся. А потому «колоться» ни в коем случае нельзя. Но и молчать невыгодно. Веня решил прибегнуть к старому зековскому приему – говорить охотно, много и ни о чем.

– Я президент общественного фонда «Острова России». А кто вы, уважаемый Петр Фомич?

– Сейчас объясним, – кивнул тот седой головой.

И Веню снова принялись избивать. Жестоко и расчетливо. Он едва устоял на ногах.

– Хватит, – приказал Петр Фомич.

– Я президент фонда… общественного фонда «Острова России»… – снова начал Веня разбитыми в кровь губами. Замолчал, собрался с духом и четко произнес: – А вы – подчиненные генерала Манукалова…

– О! – обрадовался «военный». – Вы знакомы с Александром Сергеевичем? Ну, и как он к вам относится?

Нужно было отвечать. Но что? Если это комитетные люди, то за плохой отзыв о шефе продолжат избивать, а вдруг они не манукаловские? И Веня решился на пробный шар.

– Манукалов – сволочь и подонок. Он засудил меня на двенадцать лет. И сейчас втерся к демократам.

Петр Фомич встал, услышав такой отзыв. Хлопнул себя по плечам, очевидно, забыв, что нет погонов, и энергично повторил:

– Получается, что Манукалов – бесчестный человек? Вот уж не в бровь, а в глаз. И не боитесь говорить такое?

– Какая разница? Меня все равно избивают, – разумно ответил Веня.

– Ну, как раз за это-то вас никто не тронет. Я люблю искренних людей. Он – действительно сволочь. Значит, на него вы не работаете, а на его жену?

– У нас с ней дружеские отношения. Мы учились вместе.

– И поэтому она вас сделала президентом фонда?

– Меня избрали на совете учредителей, – дипломатично ушел от ответа Веня и тут же получил еще несколько чувствительных ударов, от которых со стоном опустился на колени.

– Тебя поставила жена Манукалова. И не ври. А теперь по ее заданию приехал встречаться с Порте?

– Послушайте, чего вы хотите… – простонал Веня и, не обращая внимания на избивавших его, проковылял к дивану и плюхнулся рядом с Петром Фомичом. – Зачем вы меня бьете? Давайте ваши предложения.

– Не рано ли? – участливо поинтересовался «военный».

– Я понял, что вам нужна информация, но зачем же ее выбивать таким варварским способом.

– Надежным, я бы сказал, проверенным способом, – уточнил Петр Фомич.

Веня поправил очки с треснувшими стеклами и без всякого смущения задал прямой вопрос:

– На кого работаете?

Ответа не последовало, но и бить не стали. Петр Фомич задумался и, ударив ладонями по коленям, видимо, решил, что Веня созрел для разговора.

– Какие предложения вы передадите Порте?

– Сотрудничать.

– С кем?

– С фондом «Острова России».

– Конкретно?

– Со мной.

– А вы с кем?

– Я? С ним!

– Попробуем прояснить, – резко оборвал Петр Фомич, и Веню, стащив с дивана, стали бить ногами.

Он стонал, всхлипывал, но терпел, ибо не собирался «засвечивать» Цунами. Ведь это было бы – «западло». Били его долго. Пока губы не окрасились кровью.

– А вам известно, что месье Порте – один из самых влиятельных мафиози на Лазурном побережье? – как бы невзначай проговорился Петр Фомич.

– Впервые слышу, – почти шепотом соврал Веня.

– Опять?

– Не надо…

Видно, Петру Фомичу надоело пытать и запугивать, а может, и исчерпал лимит устрашающих средств, потому что жестом приказал уложить Веню на диван и, прохаживаясь перед ним взад и вперед, командирским голосом, отчеканивая слова, точно перед строем, принялся вдалбливать:

– С сегодняшнего дня вы прекращаете работать на криминалитет и на вступившего с ним в сговор через жену Инессу генерала Манукалова. Надеюсь, понятно?

Веня не мог выговорить ни слова. Так его еще никогда не избивали. Он находился в состоянии, когда смерть предпочтительней страданий. Но продолжал слушать.

– Не скрою, нам бы хотелось с вами дружить. Вы производите впечатление человека серьезного. В Москве есть некто, интересующийся аферой с островами. Это один из самых влиятельных политиков страны. Будет очень прискорбно, если он в вас ошибется. Пока в фонде «Острова России» вы на своем месте. Так вот. Нам нужно, чтобы Доменик Порте начал с нами деловое сотрудничество.

– С этого бы и начинали, – простонал теряющий сознание Веня.

– Нельзя. Вопрос слишком серьезный, – не согласился Петр Фомич и обратился к одному из подручных: – Федор, по-моему, он умирает.

– Да нет. Чего там? Пару раз стукнули. Подлечиться, конечно, придется. А так в норме.

Петр Фомич остановился и присел на корточки возле Вени.

– Когда и где вы встречаетесь с Порте?

Как бы скверно ни чувствовал себя Вениамин, но такую информацию он бы не выдал. Сейчас это – гарантия его жизни. Потому откинул голову и закатил глаза.

– Идиоты! – закричал «военный». – Срочно врача! Он умирает!

Господин Шейн появился в белом накрахмаленном халате. Осмотрев избитое тело, долго качал головой, наклонялся, печально вздыхал и в конце концов поставил диагноз:

– У нас в Одессе на Мариупольской и не такое бывало. Одного биндюжника забили почти что насмерть, так потом он сделал еще десяток детей. Дайте этому молодому человеку немного водки и пару компрессов.

После медицинского обследования Веню оставили в покое. Водка подействовала успокаивающе, и он провалился в тяжелое, болезненное беспамятство.

Галина встретила Порте возле казино в Монте-Карло. Она вышла из такси и едва не вскрикнула, увидев припаркованный прямо у входа спортивный черный «порше». Рядом стоял Доменик, о чем-то беседуя с высоким молодым человеком. Заметив безумный взгляд, посланный ему женщиной, месье Порте слегка склонился в элегантном поклоне, еще не соображая, что перед ним – вечно юная Галина Вагнер.

Она скромно осталась стоять на ступеньках, ожидая, когда он подойдет. Закончив разговор, Порте, широко улыбаясь, поспешил к Галине.

– Какая приятная неожиданность? Ты – в Монако?! И сразу к рулетке!

– Я к тебе, – искренне ответила она.

– В таком случае прошу в машину, – предложил Доменик и, подав ей руку, подвел к «порше».

Он быстро отъехал от казино и, свернув вниз на набережную, озабоченно сообщил:

– Только что мне сообщили, что твой приятель попал в неприятную историю…

– Вениамин?

– Тот, с которым ты приехала.

– Он президент фонда «Острова России». Меня попросили вас познакомить. После ужасной смерти Саши Либермана в Москве обеспокоены твоей реакцией. Так где Вениамин?

Порте ответил не сразу. Он мчался по узкой набережной, словно за ним гнались гангстеры. Но на красном свете светофора вернулся к разговору:

– После твоего отъезда его запихнули в машину и увезли.

– Откуда ты знаешь? Это полиция?

– Нет. Скорее всего ваши соотечественники. Учитывая неприятность, происшедшую с Либерманом, я для уверенности, что ничего подобного не произойдет с твоим другом, приказал негласно сопровождать вас прямо от аэропорта. Сейчас мне сообщили местонахождение Вениамина. Остается решить – стоит ли его оттуда освобождать.

– Как?! – испуганно воскликнула Галина.

– Так. Пока мне не ясна цель его визита.

– А откуда ты вообще узнал о нашем приезде?

Порте лукаво улыбнулся и повернул машину к уютному ресторанчику, нависающему над морем.

– Здесь, в Ментоне, очень мило принимают. И в меню – исключительно мои любимые блюда.

– Мы будем есть в то время, как Веню, возможно, убивают?

– Но нельзя же отказываться от ужина, – пошутил Доменик. Он был настроен благодушно. Улыбка не сходила с круглого, полного, доброго лица, и Галине передалось это спокойствие. Вообще Порте действовал на окружающих гипнотически. При нем невозможно было кричать, ссориться, выяснять отношения. Аура, существующая вокруг него, действовала примиряюще. Возникало ощущение, что все будет в порядке, как будто попадаешь под крышу отчего дома, где о тебе позаботятся, выслушают и успокоят. Как некоторые экстрасенсы снимают боль, так Порте умел снимать агрессивность, нервозность и раздражительность.

Он подождал, пока официант предложит фирменные блюда, и согласился с желанием Галины отведать лягушек в соусе.

– И принеси-ка нам бутылочку «Шабли», – а когда официант отправился выполнять заказ, заботливо спросил: – Создается впечатление, что в Москве хотят убедить меня в несчастном случае, происшедшем с Либерманом?

– Так и есть, – подтвердила Галина.

– Чисто сработано, – оценил Порте. – Я уважаю профессиональную работу, даже если приходится нести некоторые издержки. Так в чем суть демонстрации силы?

Галина сидела, как на сковородке. В ужасе от необходимости говорить с Домеником о различных мафиозных делах. Ведь он возник в ее жизни, подобно сказочному наследному принцу. Богатому, беззаботному, возвышенному. А тут приходится снова бултыхаться в болоте, затянувшем ее с легкой руки Цунами.

– Ты сомневаешься в моей порядочности? Или тебе запретили? – вкрадчиво выяснял Порте. – Так кто, как не я, хочу быть твоим самым доверенным другом…

И Галина решилась! Черт с ним, с Цунами! Если уж любить бандита, так такого элегантного и аристократичного, как Порте. Хватит прислуживать неотесанному жлобу, получившему образование на лесоповале. Как всякая разлюбившая женщина, она с легкостью переступила через недавнего любовника и не сочла предательством собственное откровение. Пригубив вино и расправившись с лягушками, Галина сбивчиво и торопливо поведала Порте о своих отношениях с Цунами, о его силе в Москве, о влиянии в криминальном мире России. Чем дольше рассказывала, тем больше и подробнее ей хотелось раскрыть тайны бывшего любовника.

Порте слушал замечательно. Ничего не уточнял, не перебивал и, получая ценнейшую информацию, отмечал про себя, что никогда женщину нельзя приближать настолько, чтобы она оказывалась в курсе мужских дел. Потенциальное предательство обеспечено. Причем делаться это будет во имя новой любви. Под влиянием чувств, а не обстоятельств. Но благодаря влюбленной в него Галине он получил исчерпывающую информацию о раскладе сил в Москве. О деятельности фонда «Острова России» и о реальных людях, готовых вложить миллиарды долларов.

– Значит, Цунами предлагает мне сотрудничество?

– Да, – довольная собой, подтвердила Галина.

– Мило с его стороны. Думаю, он не дурак и предполагает, что ты многое мне расскажешь, но, как я понимаю, другого выхода у него нет. Ведь только заинтересовав меня, можно надеяться на прорыв в западный бизнес. Однако я не люблю рисковать. Саша Либерман должен был все разузнать и сделать заключение – стоит ли мне соваться в Россию или нет. Его смерть доказывает, что не стоит. Было бы у него другое мнение – ел бы лягушек вместе с нами. Но теперь меня действительно интересуют люди, похитившие Вениамина. На кого они работают? На КГБ?

– Нет. Не знаю. Если так, то ужасно.

– А какие отношения у Вениамина с Вилли Шлоссером?

– Влюблен в его жену… А ты поддерживаешь отношения с этим адвокатом?

– Шлоссер – мой человек, – задумчиво улыбнулся Порте.

– Ах, так вот откуда ты узнал о нашем приезде…

– Видишь, я с тобой тоже откровенен.

– Но я же тоже – твой человек, – кокетливо напомнила Галина.

– В таком случае будем спасать русского друга от русских врагов, – заключил Порте и покачал головой. – Ну и народ. Ох, наплачется Европа с вами… – он пальцем показал официанту, что необходим телефон. Тот мгновенно исполнил просьбу. Доменик набрал номер телефона:

– Жан, берите всех и ждите моего приезда.

И, отложив телефон, как ни в чем не бывало предложил продолжить ужин.

Веня продолжал стонать, потому что весь организм превратился в одну мучительную рану. От очередной порции водки отказался и потребовал коньяк, который был незамедлительно принесен, после чего пришла уверенность, что с истязаниями закончено. Утешало Веню только собственное мужество. Он не подставил Цунами и Инессу, а остальным – Бог судья. Петр Фомич более не донимал вопросами и где-то за стенкой громко рассказывал о бабах в Нижнем Тагиле. После коньяка Веня начал подумывать о побеге. Если его мучители перепьют, а судя по гоготу, в соседней комнате шла нормальная пьянка, а доктор Шталь, дремлющий в кресле напротив, впадет в глубокий сон, то можно будет попробовать выбраться из этого логова. В крайнем случае завтра утром Галина обнаружит его исчезновение и поднимет тревогу. Хотя кто будет искать? Вене стало не по себе, так как вдруг понял, что никому не нужен. Богатство, приличная жизнь, к которой стремился, заканчивается за первым же неизвестным поворотом. Сегодня ты гордо садишься в свой «БМВ», а завтра из него же вытаскивают твой обгорелый труп. И жизнь мчится дальше уже без тебя. Конечно, раз он нужен этим мужикам, его не убьют, но ведь и Цунами не простит, узнав, что он работает на кого-то другого. Веня с грустью подумал об Эдди. Только она одна могла бы исцелить раны и поселить в душе покой. Но теперь с этой мечтой можно было распрощаться окончательно и бесповоротно.

Веня снова забылся в горячечном бреду и не услышал внезапный шум и возню, наполнившие заброшенную виллу.

А возник он оттого, что во двор на большой скорости въехало несколько джипов с включенными фарами. Из них высыпали парни с автоматами и быстро окружили дом. После чего из одной машины по мегафону на чистом французском языке предложили всем обитателям виллы выйти во двор с поднятыми руками.

– Что происходит? – ударив кулаком по столу, заорал Петр Фомич.

– Нас выследили… – ответил один из Вениных мучителей.

– Полиция?!

– Черт их знает.

– Значит, так, действуем сообразно обстановке. Сдаваться не имеем права. Выйди один и попробуй выяснить, кто они такие. Скажи, что их приказам мы не подчинимся. – Петр Фомич встал во фрунт и по-отечески напутствовал: – Иди, Коля, и ничего не бойся.

Коля неуверенным шагом двинулся к выходу, открыл дверь, поднял руки и спустился по разбитым ступенькам во двор.

– Кто вы такие? – крикнул по-французски.

– Не твое собачье дело, – услышал в ответ.

– Тогда вам лучше отсюда проваливать.

– У вас находится наш друг…

– В доме, кроме русских, никого нет. Вы ошиблись.

– Нет. Это ты ошибаешься, не принимая нашего ультиматума. Если через пятнадцать минут не сдадитесь, мы возьмем виллу штурмом, – предупредили его.

Коля, опустив руки, медленно вернулся в дом и в коридоре наткнулся на Петра Фомича с автоматом в руках.

– Кто такие?

– Черт их знает. Требуют выдать их друга. Я заверил, что, кроме русских, никого здесь нет.

– Фу ты… – облегченно вздохнул Петр Фомич. – Ну и дурак ты, Коля, хоть и французский знаешь… это же люди Порте! Ах, какие молодцы, выследили-таки. Вот что значит хватать человека на виду у всех. Но так даже лучше. Пойди передай – будем говорить только с месье Порте.

Коля нехотя отправился выполнять просьбу. Он, несмотря на оптимизм начальника, не очень-то надеялся на переговоры, а силы были явно не равны. В доме всего скрывалось пять человек. Французов, судя по машинам, приехало не менее двадцати. Но тем не менее прокричал им условие, на которое ответа не последовало. Свет фар не давал возможности разобрать, кто стоит у машин, и Коля на всякий случай ретировался назад в дом.

Тем временем по приказу Петра Фомича Веня был поднят с дивана и превращен в заложника, прикрываясь которым группа надеялась вырваться из окружения.

– Они ничего не ответили, – сообщил Коля.

– Молодец, – неожиданно похвалил начальник. – Все верно. Это люди Порте. Иначе продолжали бы запугивать. Сейчас ему доложат.

Веня, не соображая, что происходит, чувствовал лишь дуло автомата, которым его подталкивали к выходу.

– Скажи им по-французски, что с тобой все в порядке, – шептал Петр Фомич.

– Не скажу, – уперся Веня.

– Все-таки хочешь стать инвалидом? Добро. Коля, займись им.

И тут в Вене проснулся зверь. Он вдруг разом забыл обо всех болях, собрал последние силы в кулак, оттолкнул в сторону «военного» и бросился к двери. Путь преградил какой-то подручный с пистолетом. Но испугать Веню не удалось. Он выбил пистолет, подмял мужика под себя и вместе с ним вывалился на крыльцо. Коля бросился вслед, но был остановлен короткой автоматной очередью поверх головы. Пригнувшись, он с матом убрался назад в дом. А Веня лежал, вцепившись в мужика, который после выстрелов предпочитал не двигаться.

– Вы живы? – спросил кто-то из темноты по-французски.

– Почти, – ответил Веня. – Не подходите, они вооружены. Будут стрелять.

– Сейчас вас прикроем, – пообещали французы, и два джипа со слепящим светом фар, установленных на крышах, подъехали почти вплотную к дому.

Тут же по ним полоснула автоматная очередь, и свет погас. Но Веня успел воспользоваться внезапно наступившей темнотой и откатиться за ближайший кустарник. И дальше пополз по-пластунски, раздирая в кровь и без того больной живот.

Джипы отъехали назад. И наступила тишина, которая длилась вплоть до приезда Доменика Порте. Он первым делом склонился над перенесенным в машину Веней.

– Мне о вас рассказывала Галина Вагнер.

– Спасибо… – перехваченным от волнения голосом прошептал тот.

– Кто эти люди в доме?

– Русские…

– КГБ?

– Нет. Представляют какого-то известного российского политика, который ищет контакт с вами.

– Таким способом? – несказанно удивился Порте.

– Другие им неизвестны. Поговорите с Петром Фомичом. Он у них главный. А я… я ничего не сказал… ни про кого… знайте это. Меня били, но без толку, ни про кого – ничего.

– Отлично, парень. Ты мне нравишься, – успокоил его Порте и взял в руки мегафон. – Порте слушает. Кто хотел со мной говорить?

Из дома вышел Коля и крикнул по-русски:

– Веня! Это сам Порте? Если подтверждаешь, веди его сюда!

Веня перевел требования русских. Порте протянул мегафон.

– Передай – или они выходят без оружия, или мы увозим тебя и вызываем полицию. Здесь не Россия.

Спустя несколько минут на вилле зажгли свет, и дверь распахнулась. Первыми зашли парни с автоматами, за ними – Доменик Порте. Веня остался лежать в джипе.

В той самой комнате, где недавно совершался допрос, французов ждал по-военному подтянутый Петр Фомич. Рядом стоял Коля, выполняющий роль переводчика.

– Вы Доменик Порте? – строго спросил Петр Фомич.

– Да. А кого представляете вы?

– Разговор у нас должен состояться конфиденциальный. Попросите лишних удалиться.

Коля кое-как перевел. Порте кивнул в знак согласия, и его парни вышли из комнаты. Француз непринужденно сел на диван, закинул ногу на ногу и приготовился слушать.

Петр Фомич прохаживался взад и вперед, ожидая, пока стихнут шаги в коридоре. Потом взглянул на Колю и приказал:

– Переводи.

– Перевожу, – подтвердил тот.

– В России сейчас слишком много проходимцев, нагло пользующихся временными трудностями и обманывающих простых граждан… Вы, наверное, слышали о всяких фондах и банках типа «Чары». Но афера, в которой главари российской преступности предлагают участвовать вам, беспрецедентна по своим масштабам. Суть ее в том, что криминалитет собирается взять в аренду спорные острова Курильской гряды. Уже создан фонд «Острова России». С его президентом мы недавно беседовали. От него нам стало известно, что вы не прочь поучаствовать в этом бизнесе…

Порте вспомнил искреннее признание Вениамина о том, что он ничего не сказал, и, выслушав переводчика, возразил:

– Месье Петр Фомич блефует. Нет сведений о моей заинтересованности.

– Но Вениамин Аксельрод… – начал было Петр Фомич, – и осекся. Доказательств действительно не было. Поэтому приходилось приоткрывать карты первому. – Допустим. Не это главное. Деньги, в количестве четырех миллиардов, аккумулированные фондом «Острова России», будут переведены на счета российско-германского банка. Однако постановление правительства о сдаче островов в аренду не пройдет через парламент и президентские структуры…

– Это же самая натуральная афера! – воскликнул Порте, после того, как Коля втолковал ему суть слов Петра Фомича.

– Да, – согласился он и похлопал себя по плечам. – Но участвуют в ней российские уголовные авторитеты, поэтому созрел план, в котором вам предлагается видное место…

– Прежде всего я должен знать, от чьего имени вы со мной говорите? – перебил его Порте. – Иначе встреча теряет смысл.

– От имени государства, – выпалил Петр Фомич.

– Тогда почему со мной?

Несчастный Коля вспотел, подбирая нужные слова. Он с ужасом поглядывал на Фомича, понимая, что присутствует на сверхсекретных переговорах, от удачи которых, возможно, будет зависеть его жизнь. Ведь в таких делах свидетелей не любят.

Петр Фомич тоже нервничал, хотя блестяще не подавал виду. Он ничем не рисковал, но боялся проиграть. Ибо за этим последует забвение и жалкая военная пенсия. И, будучи человеком решительных действий и фронтального натиска, немного помявшись, четко произнес:

– В решении этого вопроса лично заинтересован господин Столетов Геннадий Владимирович!

Доменик Порте понятия не имел, кто этот чиновный господин, но апломб, с которым Петр Фомич произнес фамилию, позволял думать о самых верхних эшелонах власти. Порте и раньше слышал о коррупции в России, но не ожидал, что и ему предложат нагреть на ней руки.

– Месье Столетов… – задумчиво повторил француз. – Занятно…

Петр Фомич спохватился:

– Переведи, что Геннадий Владимирович хочет, чтобы криминальные деньги, собранные в фонде, вернулись в российский бюджет.

Услышав об этом, Порте улыбнулся своей мягкой, располагающей улыбкой. Сразу понял уловку и решил не выкручивать изнанку коммерческого предложения. Когда имеешь дело с государственными чиновниками, не стоит разрушать иллюзию, что все совершается на благо государства.

– Мне понятны благородные устремления месье Столетова, но я бизнесмен, и там, где нет выгоды, – там нет меня.

Петр Фомич в ответ тоже улыбнулся уставной командирской улыбкой.

– Насколько я понимаю, в банковском деле существуют проценты с капитала. А он – около четырех миллиардов.

В таком повороте Порте и не сомневался. Следовало отдать должное русским чиновникам, умеют глотать – по крупному. Оставалось получить гарантии безопасности, хотя с этим у Порте дело обстояло неплохо.

– А как на эту приватизацию капитала посмотрят вкладчики?

– Их судьбой займется соответствующее ведомство, – с достоинством ответил Петр Фомич.

– В таком случае передайте месье Столетову, что я польщен вашим предложением и в течение недели проработаю схему его реализации. Моим официальным представителем будет Вениамин Аксельрод. В дальнейшем будьте с ним повежливее, господа.

Петр Фомич пожал плечами, словно дело не стоило и выеденного яйца. Подошел к Порте и протянул ему руку.

– Где мы назначим встречу?

– В Москве.

– Вы приедете? – обрадовался Петр Фомич.

– Приедет месье Аксельрод со всеми документами. Прощайте.

Коля проводил Доменика Порте до дверей и остался на крыльце наблюдать, как французы рассаживаются по машинам.

– Тебя везти в госпиталь? – поинтересовался Порте, заглянув в джип, в котором лежал Веня.

– Нет. Отвезите меня в Бонн, на ферму Вилли Шлоссера в Брюнгсберг.

– Адрес знаешь?

– Да.

Порте похлопал Веню по животу.

– Выздоравливай и до моего распоряжения не показывай носа за ворота фермы.

Веня хотел его поблагодарить, но не смог приподнять голову.

Александр Сергеевич Манукалов стоял у открытого окна. Пот градом лил с его ладного, натренированного тела. Утренний ветерок приятно охлаждал. Безоблачное небо предвещало теплый день наступившей золотой осени. И только на душе у генерала было мрачно и неуютно. Он специально увеличил физические нагрузки, чтобы хоть немного заглушить боль и обиду. От Курганова никаких известий не поступало. Посланный в Ремих человек покрутился возле дома Отто Виктора и сообщил, что там никто не проживает. Соседи подтвердили, будто видели, как русский банкир вместе с незнакомой им женщиной-иностранкой куда-то уехали на машине, скорее всего отдыхать, так как взяли с собой много вещей.

Сомнений не оставалось – Курганов задание не выполнил. В Москве не появлялся. Неужели снюхался с ними? От таких шизоидов, как он, можно ожидать чего угодно. Но чаша терпения лопнула, и Александр Сергеевич решил выполнить угрозу и уговорить Суховея не подписывать постановление по островам.

Он решительно направился в душ. Тщательно оделся, позавтракал, мимоходом взглянул на фотографию Инессы и, обращаясь к ней, произнес: «Сама напросилась. Я чист перед Богом, тобой и людьми».

Сев в машину, приказал ехать в Белый дом. Он помнил, с каким нежеланием в прошлый раз принимал его Олег Данилович. Теперь ситуация была другая. Суховей по шею увяз в дерьме, и только Манукалов мог его спасти.

В приемной вице-премьера витала какая-то похоронная атмосфера. Помощника не было вообще, а секретарша занималась маникюром.

– Примет? – коротко спросил Манукалов.

– Примет… – эхом ответила та, посмотрев на генерала с недоумением. Неужели ему неизвестно, что указ о снятии Суховея лежит на столе у президента.

Александр Сергеевич знал об этом, как и о том, с чьей подачи этот указ был подготовлен. Поэтому спокойно опустился в кресло и взял с журнального стола первую попавшуюся газету, но долго читать не пришлось. Олег Данилович сам открыл дверь кабинета и, заметив Манукалова, предложил войти.

– Здравствуй, Александр Сергеевич, – грустно вздохнул он. Впервые его плакатное лицо выражало простое человеческое страдание. – Видишь, как получается: «Сегодня парни в бороде, а завтра где? В НКВДе! Свобода, понимаешь ли, свобода!».

– Да уж, времена, – протянул Манукалов. Он дождался, пока Суховей пододвинул ему кресло, и сел. – У тебя сигареты есть?

Олег Данилович достал пачку «Кента». Оба закурили, стараясь не глядеть друг на друга. Первым нарушил молчание Манукалов. Решил не тянуть кота за хвост.

– Не внял ты моим предупреждениям, теперь остается последовать одному совету. Не подписывай постановление по островам.

Суховей вздрогнул. Он ждал чего-то в этом роде. Но не так откровенно.

– Это чистый криминал, – продолжил Манукалов. – Там такие волки сбежались на добычу, что не выпутаешься.

– Какая разница? Указ обо мне на столе президента…

– Дурак! Пока ты его не подпишешь, тебя никто не тронет! – сорвался Александр Сергеевич.

– Генерал, ведите себя прилично. То, что наши жены поддерживают дружеские отношения, еще не означает наличия их между нами. Вы, собственно, по какому вопросу?

– По личному! – не сдавался Манукалов. – Поверьте, Олег Данилович, я много лет в органах. Вам не удастся воспользоваться ни долларом из тех сумм, которые своей подписью собираетесь легализовать. Алла Константиновна запуталась в связях с уголовными авторитетами. Попала под влияние некой Марфы, жены известного вора в законе Унгури…

Вице-премьер смотрел на него чистыми голубыми глазами, с видом человека, не причастного ни к чему подобному. Очевидно, долго репетировал перед зеркалом выражение лица, с которым придется выслушивать обвинения в свой адрес. Говорить дальше было бессмысленно, и Манукалов, схватив вторую сигарету, с досады закурил.

– Что касается постановления, – тихо и буднично заговорил вице-премьер, – то это государственная политика. Мы должны его обкатать на практике. Поглядим, насколько идея окажется плодотворной. Проанализируем реакцию Запада, понаблюдаем за японскими настроениями. Вы, генерал, простите, плохо разбираетесь в политике…

– Здесь не политика, а уголовщина! – закричал Манукалов и тут же замолк.

Олег Данилович не собирался возражать. Не мог же он на самом деле распахнуть душу перед генералом ФСБ и рассказать, что посол в Европе Сергей Янчуковский договорился со швейцарскими банками о приеме на их счета финансовых средств фонда «Острова России», а заодно заручился согласием правительства одной небольшой страны в случае надобности предоставить Суховею и его семье политическое убежище. Генерал пришел потому, что его жена оказалась выбитой из обоймы. Он в одностороннем порядке собирается нарушить правила игры. Вчера в этом же кабинете другой генерал, Супрун, – один из лидеров оппозиции, уговаривал подписать постановление, обещая поддержку в парламенте и в патриотической прессе. Получается, что сами патриоты согласны с идеей отдать острова в аренду российскому бизнесу, а какой-то Манукалов возомнил себя единоличным борцом с преступностью и пришел сюда читать проповеди.

– Указ подпишут в тот самый момент, когда вы подпишите постановление, – без надежды быть услышанным закончил Манукалов.

– Послушайте, генерал, по-моему, вас должна больше волновать собственная судьба. А о своей я как-нибудь позабочусь. В определенных кругах очень недовольны вашей работой. Бороться с мельницами нужно было при коммунистах. А теперь все мельницы приватизированы, так что махать копьями не следует. Пока не поздно, проконтролируйте действия супруги. Она, как мне докладывали, действительно связалась с преступными элементами. Об этом уже поговаривают в Кремле.

Александр Сергеевич встал, и не попрощавшись, вышел из кабинета. Катастрофа должна была произойти со дня на день, и остановить ее он уже был не в силах. Слишком долго наблюдал, прикидывал, не задушил идею в зародыше. Позволил Инессе запутаться в связях, и сам в конечном счете безвольно отпустил все ниточки…

Терзаемый надоевшими мыслями, Александр Сергеевич зашел в столовую и, взяв сосиски с зеленым горошком, одиноко сел за дальний столик. Он никак не мог понять, на что рассчитывает Суховей, так глупо и целеустремленно идущий к финалу собственной карьеры, а возможно, и жизни.

Но Олег Данилович в отличие от Манукалова времени на размышления не тратил. Сразу же уселся за рабочий стол и по вертушке набрал номер Столетова.

– Геннадий Владимирович, это Суховей.

– Слушаю тебя.

– Только что ко мне приходил генерал Манукалов. С очень странной просьбой…

– Говори, говори прямиком, не виляй, – успокоил его Столетов, давая понять, что телефон не прослушивается.

– Манукалов уговаривал меня не подписывать постановление по островам.

– На каком основании?

– Считает, что в этом заинтересованы теневые структуры.

– Что за глупость! – взорвался Геннадий Владимирович. – В этом заинтересован весь советский народ… то есть, естественно, российский. Ну и что ты решил?

– Как и договаривались. Сегодня подпишу.

– Гляди, чтобы хозяин тебя не опередил, а то останется одна забава – подписывать школьный дневник сына.

– Он у меня уже закончил школу.

– Значит, умный мальчик. Весь в отца. Что еще?

– Боюсь, генерал погонит волну.

– А ты не бойся. У нас генералов много. Работай спокойно и не распространяйся о постановлении. Подпиши и держи при себе. Скажу, когда придет время обнародовать.

Столетов положил трубку. У Суховея отлегло от сердца… А Манукалов закончил ранний обед и, больше не задерживаясь, спустился вниз.

Сев в машину, он скривился от музыкальной какофонии, рвавшейся из приемника.

– Найди что-нибудь поспокойнее, – попросил шофера.

Тот покрутил приемник и поймал позывные «Маяка». Передавали последние известия. Александр Сергеевич рассеянно смотрел в окно и не прислушивался к бодрому голосу диктора, но вдруг мельком услышал свою фамилию. Машина резко затормозила, и водитель присвистнул:

– Ого! Слышали, Александр Сергеевич?

– Что-то не понял? – пробормотал он.

– Вас сняли…

– Как это?

– Неужто не услыхали? Подписан указ только что, а может, я что-то путаю, или они там, на радио, ошиблись, – стушевался водитель, не желая брать на себя ответственность.

Манукалов растерялся настолько, что принялся крутить ручку приемника, в надежде услышать сообщение еще раз.

– Нет, теперь только через полчаса повторять будут.

– Ну-ка, останови, – он выскочил из машины и побежал к ближайшему киоску. Купил сигареты, закурил и, не зная, что предпринять, крутил головой по сторонам. Словно надеялся увидеть кого-то. Так и простоял почти полчаса, потом сел в машину.

– Сейчас послушаем по «Эху Москвы». Они всегда первыми такое сообщают. Я про Листьева по нему услышал, – старался угодить водитель и быстро поймал радиостанцию.

«Как нам сообщили из достоверных источников, сегодня подписан указ об отставке генерала ФСБ Манукалова Александра Сергеевича. Причины не уточняются…» – скороговоркой сообщил диктор и перешел к другим новостям дня.

Манукалов сидел, понурив голову. Водитель участливо спросил:

– Куда теперь, Александр Сергеевич?

– Что? – не понял он.

– Ехать куда?

– А… не знаю… приехали.

В голове крутилась только одна мысль – Суховей не преминул настучать. Вот что значит идти против Столетова. Получаса хватило, чтобы решить судьбу. Нет… наверное, проект указа был заготовлен давно. Еще после первой их встречи. На него и на Суховея… Как быть? Дать интервью? Кому? Выступить с разоблачениями по телевизору? Так ведь не дадут эфир. Уж Суховей, выслуживаясь перед Столетовым, обложит его со всех сторон, как медведя. Значит, действовать в одиночку… но против кого? Мафии. Но, лишившись должности, он был беззащитен перед всякими Цунами и Кишлаками… Впервые в жизни Александру Сергеевичу захотелось напиться.

Чувство мести начинало распирать сердце. С генералом, прослужившим всю жизнь в органах, поступили, как с провинившимся прапорщиком. Какую страну он защищал? Какую власть? Ту, что час назад отказалась от него? Теперь он должен идти пополнять ряды оппозиционеров, над которыми еще вчера посмеивался… Нет! Он сумеет поставить жирную точку в своей карьере сам! Без указов и закулисных интриг!

– Вези домой… – приказал он водителю.

Эдди сначала не поняла, чего хочет от нее француз, машущий руками и глупо улыбающийся шоферской улыбкой. Но вдруг из джипа раздался знакомый голос:

– Эдди! Это я – Веня!

Она охнула и подбежала к машине. Веня полулежал на заднем сиденье и пытался улыбаться разбитой физиономией.

– Мой Бог! Где тебя так?

– А… переговоры сложные были. Помоги выйти.

Он открыл дверцу и со стоном сполз на землю. Осмотрелся. Ничего не увидел через разбитые очки, поэтому шепотом спросил:

– Шлоссер дома?

– Он в Кёльне…

– Я так и думал. Извини, что без звонка, но меня лечить нужно…

– Хорошо, хорошо… тут уже один лечится, – согласилась Эдди.

– Кто? – насторожился Веня.

– Приятель твой… ну, тот, который стрелял в китайском ресторане, – косясь на француза, сообщила она.

– Сашка! – не поверил своим ушам Веня и на некоторое время забыл о болячках. – Где он?!

Эдди кивнула в сторону фермы.

– У вас все в порядке? – спросил француз.

– Да, да. Спасибо, привет Доменику! – наскоро попрощался Веня. Без помощи Эдди заковылял к дому. Там его ждала удивительная картина. На кухне, сидя за длинным деревянным столом, пила кофе Инесса.

Чашка выпала из ее рук.

– Веня?! Что с тобой? – Вениамину стало понятно, что выглядит он страшновато. – Меня избили. Почему вы здесь?

Эдди незаметно прошла мимо, предпочитая не присутствовать при встрече русских друзей. Когда Инесса впервые позвонила и истеричным голосом принялась умолять о помощи, немка растерялась. Принять раненого русского парня без разрешения Шлоссера сама ни за что бы не решилась. Поэтому продиктовала номер телефона мужа в Кёльне. Каково же было ее удивление, когда оттуда позвонил Вилли и тоном, не терпящим возражений, распорядился немедленно предоставить лучшую комнату человеку, которого, как считала Эдди, искала вся полиция Германии.

Раненого привезли Инесса и Виктор. Они были крайне взволнованны и раздражены. Курганов отказывался с ними разговаривать, поэтому все заботы по уходу легли на плечи Эдди. А теперь ко всему еще, словно гром с небес, свалился избитый Веня. О его появлении Шлоссеру лучше было не сообщать.

– Я чуть не убила Кургана, – сразу призналась Инесса. Ударила сзади ножом. Хорошо, что попала в лопаточную кость. Чуть ниже – и пронзила бы сердце. А так ничего, вроде глубокой царапины. Он потерял много крови. Мы же не могли вызвать «скорую помощь». Пришлось кое-как самим справляться. Под утро приехал хирург, знакомый Виктора. Его должник. Обработал рану, наложил повязку и сам положил под капельницу прямо в спальне Виктора. Ужас! Мы совершенно не спали. Боялись, что начнется заражение крови или воспаление легких. Доктор оказался фантастический. На своей машине в течение часа привез всю необходимую аппаратуру. Стоило, конечно, огромных денег. Но никто не считал. Три дня состояние было тяжелое, потом кризис миновал. Сейчас нужен только покой и хорошее питание. В Люксембурге оставаться не могли. После ночных выстрелов соседи недоуменно посматривали на дом Виктора. Пришлось ночью, по-тихому, перебраться сюда. Виктор четыреста километров проехал за два с половиной часа. Я думала, к черту, разобьемся…

– А Шлоссер знает?

– Виктор с ним разговаривал. Все в порядке. Через недельку уедем.

Так ничего из этого рассказа и не поняв, Веня попросил коньяку. Инесса пододвинула бутылку. Сделав несколько глотков из горлышка, он посмотрел мутным взглядом:

– Виктор тоже здесь?

– Да. Он в ванной.

– С ума сойти… значит, помирились.

– Кто с кем? – удивилась Инесса.

– Ну, как же – Курган с Витькой. Остается и мне протянуть ему руку.

Инесса промолчала. Нельзя же выворачивать все сразу на больную голову Вениамина. Пусть лучше выпьет и ложится спать. Расспрашивать о его злоключениях было неловко. Слишком многое сошлось в одной точке. Поэтому Инесса оживилась, когда на кухне возникла Эдди и сообщила, что постелила в спальне Шлоссера. Вдвоем женщины подняли сникшего Веню и потащили на второй этаж. Он пытался что-то рассказать, но лишь пузыри лопались на пухлых, разбитых детских губах.

Проспал Веня больше суток. Проснулся от болей во всем теле. Не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Когда открыл глаза, то увидел склоненное над ним лицо Эдди. И тихо попросил:

– Поцелуй меня в лоб.

Вместо этого она провела прохладной ладонью по его щеке.

– Тебе меня совсем не жалко?

– Жалко… очень жалко. Смешно, ты здесь, а я жду твоих звонков из Москвы. Привыкла…

– Конечно, в таком виде я мало привлекателен. Но они же не убили меня! Остальное заживет, и я сам затащу тебя в кровать!

– Но, но, – погрозила пальчиком Эдди. – Это спальня Шлоссера. Неприлично в семейном доме произносить такое.

Кроме обычной недоступности в поведении, Веня впервые отметил нотки кокетства в ее голосе. Это вселяло надежду. Сама судьба захотела их встречи. Ведь ни при каких иных обстоятельствах Эдди не позволила бы ему оставаться на ферме в отсутствие Шлоссера. Случай, на который столько времени уповал Веня, подвернулся. Даже показалось, что боль притупилась.

– Я хочу обработать твои синяки. Может быть, нужен доктор.

– Для меня ты единственный доктор и спаситель. Эдди, я стал очень богатым человеком. Ты выйдешь за меня замуж и можешь завести еще две конюшни.

Должно быть, Веня в результате длинных разговоров по телефону понял, что немки очень любят сочетание нежных романтических чувств с конкретными хозяйственными интересами. Во всяком случае, после этой фразы в черных глазах Эдди загорелись лукавые огоньки. Она тряхнула черными кудряшками и скромно возразила:

– Ну к чему мне еще две конюшни…

– Чтобы любила меня.

– Я принесу тебе кофе и бутерброды, – подхватилась Эдди, боясь продолжать разговор дальше.

Веня считал бы себя почти счастливым, если бы не побои. Все тело казалось одной большой раной. Нескольких зубов во рту не доставало. Он старательно зализывал языком вздутые десны. Лица своего не видел, но догадывался, что оно буро-черного цвета. И в таком виде он еще умудряется говорить о любви!

Скрипнула дверь, и в спальню вошел Виктор. Сначала Веня и не узнал его.

– Привет, – сдержанно поздоровался тот. – Не узнаешь?

– Витька! – воскликнул Веня неожиданно громко. – Какая встреча! Черт побери, думал ли я когда-нибудь дожить до такого? А ведь вчера чуть не убили! Слушай, мне Инка рассказывала о тебе… ну, ты и молодец… Было бы ужасно несправедливо, если бы ты тогда погиб.

– Считаешь?

– Конечно.

– Но ведь вам из-за меня накинули сроки, – хмуро напомнил Виктор, опустившись на пуфик.

Веня заметил, что приятель стал совершенно седым, а ведь они, считай, с ним одного года. Никакой неприязни от встречи не возникало. Так чего же зря ворошить прошлое.

– А… я когда «откинулся», – признался Веня, шепелявя и посвистывая одновременно, – дал себе зарок ни о чем не вспоминать. Новая жизнь – и кранты! Что там между нами было, кто виноват! Живы – а значит, все правы. Вот вчера меня чуть не убили. Видишь, могли бы и не свидеться. Так будем радоваться. Эх, я бы с тобой выпил! Тащи коньяк. Он мне прописан как дезинфицирующее средство.

В этот момент вошла Эдди с подносом, на котором дымился кофейник и салфеткой была накрыта горка бутербродов. Виктор уступил ей место.

– Неси коньяк, выпьем за наше счастье с Эдди, – крикнул по-немецки Веня и рассмеялся, видя изумленные лица обоих. Но боль заставила стиснуть губы.

Виктор отправился за бутылкой, а Эдди, постелив салфетку, укоризненно заметила:

– Неприлично так относиться к замужней женщине.

– Тебе было бы лучше, если бы меня вчера убили? Да? Ну погоди, еще убьют… – сказал он трагическим сиплым голосом, вызвав у Эдди нежданные слезы.

– Глупости. Мне страшно признаться Вилли, что ты здесь.

– А я вообще отсюда никуда не уеду. Куплю у него ферму…

– Она моя, – искренне возмутилась Эдди. – Здесь все мое. Вилли – добрый, порядочный человек. Никогда для меня ничего не жалел, но я ему досталась не нищенкой…

– Тем более. Дам отступного, и точка! – не унимался Веня.

– Дом ремонта требует, – вздохнув, пожаловалась Эдди, позабыв об осторожности. – Вилли некогда, а как такое хозяйство содержать без мужской руки? Я думала – и хорошо, что муж пожилой, будет мне подмогой. А Вилли разве день может усидеть на месте? Мотается по белому свету, приключений ищет.

– А я усижу! Полдня по хозяйству, полдня в спальне. Эту мы всю переоборудуем. Спальня создается для любви, а просто спать можно и под кустом.

Такого откровения Эдди позволить не могла. И, молча, выпорхнула, чуть не выбив из рук Виктора бутылку и рюмки.

– Кажется, она обиделась?

– Нет…

– Да как же? Чуть не плачет. Ты помягче, а то всех нас отсюда попросят. Немки – дамы жесткие.

Веня и рад был бы подшутить над Виктором по поводу Эдди, да слишком хреново себя чувствовал, поэтому без обиняков признался:

– Женюсь я на ней.

Виктор укоризненно посмотрел на приятеля. Снял со стены зеркальце в рамке из янтаря и поднес к Вене. Тот взглянул на себя и сморщился. Толстое, еще недавно цветущее лицо приобрело сиреневатый цвет. Нос расплющился и опух. Огромные черные круги под глазами казались нарисованными. Рассеченная бровь запеклась бурой кровью. Губы покрылись белыми гнойниками.

– Слушай, Витька… – обомлел Веня. – Она ведь меня любит! Понимаешь – любит!

– Кто?

– Эдди! Это с такой-то мордой я ей про любовь рассказывал. И она слушала… поверь, она уже моя.

Виктор за последние дни привык ко всякому. Встреча с бывшими друзьями вызывала сочувствие. Все-таки отсидка в двенадцать лет сказывается на психике. Один чуть не пристрелил, второй – едва открыл глаза, сразу собрался жениться.

– Давай выпьем за встречу, – дипломатично предложил он.

– Давай! Какой счастливый день! Я рад тебя видеть. Будешь на свадьбе моим шафером. Приму католичество, все равно еврей из меня – никакой, и устроим венчание со всеми обрядами в Кёльнском соборе.

– Так ведь она замужем, – напомнил Виктор.

Веня смог поднять на него лишь один красный глаз, но и им сумел выразить сожаление по поводу отсутствия воображения у Виктора.

Они выпили. В спальню вошла Инесса.

– Расскажи своему любовнику о романтической истории моих отношений с Эдди, – попросил Веня.

Инесса погладила его по взъерошенным волосам.

– Я давно знала, что Шлоссер тебе не конкурент, но не исключено, что и ты делаешь ему своеобразную услугу. Ведь если бы он надумал сам подавать на развод, то лишился бы половины своих капиталов.

– Они давно знакомы? – наконец понял Виктор.

– Ох, Витенька, мы все давно знакомы, – вздохнула Инесса.

– Братцы, расскажите мне, что же там у вас произошло? – тихо попросил Веня.

Виктор и Инесса переглянулись. Инесса закурила, выпила рюмку коньяку и решительно заявила:

– Ты должен знать все. Виктор много лет сотрудничает с КГБ. Его завербовал мой муж Манукалов после того, как по моему настоянию устроил побег. Вы думали, что ваш друг убит, а оказалось, совсем наоборот. Вот уже десять лет он – резидент нашей разведки. Имеет огромные связи в банковских кругах Европы. А вы с Курганом все эти годы баланду жрали. Вот Сашка и решил с ним посчитаться. Приехал в Люксембург убивать…

– За что? – с вызовом спросил Веня.

Виктор, ободренный таким отношением, хотел что-то сказать, но Инесса прикрыла ему рот рукой.

– Погоди. За что? За то, что не погиб тогда во время побега. За то, что я его спасла из тюряги. За то, что столько лет мучилась с Манукаловым, любя Витю. И он все эти годы ждал меня…

Веня приподнял руку, давая понять, что с него достаточно эмоций. Инесса замолкла и обняла сидящего на низком пуфике Виктора. Прижала его голову к своему животу.

– Я не соображала, что делаю. Ткнула ножом в спину Сашке. Иначе он застрелил бы Виктора. Представь, поднимаюсь по лестнице и вдруг – слышу их разговор. Сначала думала, что Курган успокоится. Но он же стал бешеным. Для него человеческая жизнь – ничто, так, сухой лист под ногами… Какое счастье, что не убила… – Инесса вдруг разрыдалась.

Наступило молчание, которое прервал Веня.

– А где Курган?

– Лежит, телевизор смотрит. Ему вставать нельзя.

– Ну, и слава Богу. Все выживем. Нас так немного. Смешно сводить счеты, – примирительно прохрипел Веня, помолчал и добавил: – Вот ежели б Витька вертухаем был, тогда другое дело. А так, просто шпионил. Благородное дело. Кто в детстве не играл в шпионов? Даже кино такое было – «Мертвый сезон». Я раз пять смотрел. Да и про Штирлица тоже… Глядишь, может, и про Витьку когда-нибудь снимут.

– Не снимут, – отозвался тот. – Я закончил эти игры.

– Он теперь с нами. Возглавит банк, в который из фонда «Острова России» перекачаете деньги. Как и договаривались, будем сотрудничать.

Веня почувствовал необходимость сказать правду. Раз уж все под чистую признаются в своих грехах, то нельзя дальше морочить им голову. Ведь Цунами держит банк Виктора для отвода глаз, а настоящий возглавил Вилли Шлоссер. Единственное, о чем не хотел говорить Веня, так это о договоренностях с Домеником Порте…

Но ничего из этого сказать не успел. В спальню вошла Эдди и, не глядя на Инессу, обратилась к нему.

– Твой друг услышал по телевизору, что в России сняли с работы генерала Ман…нул…, – и, чертыхнувшись, показала на Инессу. – Ее мужа.

Пальцы Инессы впились в плечи Виктора. Эдди, оценив обстановку, тактично удалилась. Каждый из присутствующих понимал неоднозначность полученного сообщения.

– Может, ошибка… – неуверенно предположил Виктор. Но его никто не поддержал. Инесса вытерла слезы. Выпила еще коньяку, снова закурила и, словно отбросив сожаления, спросила у Вени:

– Что теперь будет?

Тот прикрыл глаза. Приходилось говорить правду.

– Если сообщение подтвердится, тебе не следует возвращаться в Москву. Цунами давно переиграл ориентиры. Деньги пойдут через банк Шлоссера. Виктор в Москве никому не нужен. А тебя терпели только из-за Манукалова…

– Но ведь аренду островов придумала я! – взорвалась Инесса.

Веня хотел рассмеяться, но не получилось.

– Обычное явление – один придумал, а другой использовал. Ничего не обломится. Поверь мне. Знаю, что говорю. Но может случиться и худшее. Озлобленный Манукалов начнет вставлять палки в колеса, и тут уж ни его, ни тебя не пожалеют.

Виктор слушал молча. Он и мечтать не мог о такой замечательной развязке. Инесса рядом, Манукалова больше нет. Никакого отношения к фонду «Острова России» они больше не имеют, а значит, нужно хватать любимую женщину на руки и мчаться вприпрыжку на край света.

– Ну, ты-то чего молчишь? – рванулась она.

– Вениамин прав. Тебе в России делать нечего. А мне и подавно. Конфликт с Курганом только первый эпизод. Их может быть много…

– Боишься? – презрительно усмехнулась Инесса.

– Нет. Но я не хочу стрелять в Александра и уж никогда не позволю ему стрелять в себя.

Веня с трудом сел в высокой кровати Шлоссера.

– Наливай. Что касается Кургана – гарантий быть не может. В самом деле, лучше вам не встречаться. Уезжайте прямо сейчас. Эдди сумеет поставить нас на ноги, а потом я попробую с ним поговорить.

– Как сейчас?! Куда?! – Инесса превратилась в комок нервов.

– Ваше дело.

Виктор не вмешивался. Налил всем коньяк. Чокнулся с Веней и поцеловал в щеку Инессу.

– Мы снова вместе, как пятнадцать лет назад.

– Мы – те же, жизнь – другая, – философски заметил Веня.

Инесса мучительно соображала, как поступить. Рука невольно потянулась к трубке. Не обращая внимания на Виктора, набрала домашний номер телефона. Манукалов долго не поднимал трубку. Она уже решила, что никого нет дома, как раздалось сонно-пьяное «алло».

– Сейчас передали сообщение, что тебя освободили от должности! – крикнула она.

После долгого сопения Александр Сергеевич подтвердил:

– Радуйтесь все. Сегодня я – говно… Но не думайте, что надолго. Манукалов вас всех достанет. И твоего хахаля, и дружков твоих, и тебя кровью умою…

Инесса бросила трубку, чтобы не слушать мужскую истерику. Решение было принято.

– Все. Уезжаем. Спасибо, Веня. Дай Бог, встретимся!

– Обязательно! – обрадовался тот. – Где-нибудь на Гавайях или Бермудах. Адрес фермы знаете. На старости лет ищите меня тут.

Виктор просиял и хотел было броситься обнимать Веню, но сжалился над ним. Инесса невольно оглянулась на дверь.

– А с Александром как?

– Уходите из его жизни по-английски. Не убили – и за то спасибо.

Все втроем рассмеялись. Веня опустился на подушку, закрыв глаза. Прощание не должно затягиваться, иначе приходится говорить много глупостей. И тихо, незаметно для себя уснул и не слышал, как они уехали.

Цунами бесцельно бродил между пальмами, теряясь в анфиладе комнат. Али перестал следить за ним. Остатки ужина лежали на пластиковом столе возле бассейна. Пришла пора переходить к делу, ради которого он был вызван к «крестному отцу». Но тот почему-то тянул. Сам Али ни за что бы не сидел в позе просителя, если бы не события последних дней. После жестокой расправы с Рваным Батя предупредил, что «отнимает от Али свою руку». Остаться без такой поддержки всегда чревато осложнениями, а тут еще пришло известие о снятии Манукалова. Хоть беги из города! Желающих свести счеты предостаточно. Кишлак, закусив удила, носится по Москве в поисках друзей Рваного. Марфа предупредила Ирину, что не хотела бы рядом с ней видеть телохранителя Инессы. Значит, и старик Унгури ему ничем не поможет. Куда же при таком раскладе деваться? Только к Цунами.

Тот не долго размышлял и позвал поужинать вдвоем. Наверняка что-то задумал. Али сидел, теряясь в догадках. Наконец Цунами вынырнул из-за ближней пальмы и сел рядом.

– Тебе надо совершить акцию, чтобы все заткнулись.

– Согласен. Способности мои знаешь.

– Знаю. И не я один. Уж слишком часто служишь и нашим, и вашим. Жалуются на тебя… обижаются. Опять же, связь с Манукаловым.

Али благоразумно промолчал. Крыть было нечем.

– Придется пятнышко выбросить вместе с костюмчиком. Понятно?

Предложение застало Али врасплох. Он давно оставил «мокрые дела». Заметив его нерешительность, Цунами тут же добавил:

– Пожалуйста, оставайся человеком Манукалова. У каждого свои «замазки».

Это был ультиматум.

– Когда? – не вступая в расспросы, спросил Али.

– Вчера.

Случаются моменты, когда думать – напрасная трата времени. Чем быстрее произведешь действие, тем меньше оно останется в памяти. Али отбросил сомнения.

– Дай телефон.

Цунами указал пальцем на трубку, торчащую рядом со столом. Али набрал номер квартиры Манукалова.

– Да… – глухо прозвучало в трубке.

– Это Али.

– Ну…

– Инесса просила передать вам письмо.

– Бросишь завтра в почтовый ящик.

– Просила лично в руки.

– Бросишь в почтовый ящик.

Спорить было бессмысленно. Манукалов обладал отличной реакцией и в такое позднее время на контакт не шел. Но Али хорошо знал его характер.

– Завтра меня в Москве не будет. Я заброшу сегодня по пути. Остальное – ваше дело… – и повесил трубку.

– Чувствует, падла, – прокомментировал Цунами.

– Закажи мне билет на два ночи куда-нибудь в Азию, – попросил Али.

– Ашхабад устроит?

– Отлично.

– Подойдешь к диспетчеру по посадке в Домодедове. Пистолет дать?

– Привык к своему.

– Если завтра утром в программе «2x2» я не услышу результат, можешь не возвращаться.

– Я хочу вернуться на «чистое поле».

– Обещаю. Аллах тебе в помощь.

Али прижал дважды Цунами к груди и ушел. Никаких особых ухищрений, чтобы попасть в дом Манукалова, не требовалось. В подъезде дежурили отставные кэгэбешники.

– Я к Александру Сергеевичу, – сказал он отставному майору, читавшему газету «Совершенно секретно».

Тот кивнул головой. Манукалов больше не представлял государственного значения. Но по привычке позвонил и доложил о визите. Али остановил лифт этажом ниже и спустился по лестнице на второй этаж. Он понимал, что Манукалов наверняка не будет ждать до утра и спустится за письмом. Время приближалось к часу ночи. Жители подъезда уже легли спать. Али вызвал лифт и, войдя в него, выдавил верхний люк. Потом подтянулся на руках и влез на крышу лифта. Неплотно прикрыл за собой пластиковую крышку. Минут через двадцать лифт пошел вверх. Отсчитав этажи, Али удостоверился, что вызвал его Манукалов. Тот вошел в кабину с пистолетом в руке. Немного подождал и нажал на кнопку вниз. Между этажами Али откинул крышку и, опустив пистолет с глушителем почти до самой макушки генерала, выстрелил. Тот, без лишних движений, сполз на пол. Кабина, дойдя до первого этажа, остановилась, и двери автоматически открылись.

Отставной майор, услышав скрип, долго ждал, когда кто-нибудь выйдет. Потом отложил газету и, матерясь, пошел проверить, что опять случилось с лифтом. Тело Манукалова, скрючившись, оставалось внутри.

Перепуганный майор по инерции поднял голову вверх и увидел, как пуля вылетела из ствола. Рухнул он без единого звука.

Али осторожно спустился и, стараясь не запачкаться растекающейся кровью, повис на руках, держась за крышу. Качнулся и выпрыгнул из лифта. В холле подъезда никого не было. Он спокойно вышел, сел в свою машину и поехал в направлении Кутузовского проспекта. Не доезжая, остановился под мостом, достал из багажника «мерседеса», принадлежавшего Инессе, канистру с бензином. Облил им салон и бросил зажженную спичку. Машина вспыхнула мгновенно. Али успел отбежать на безопасное расстояние. На взрыв не обернулся, а, выйдя на трассу, остановил частника и попросил отвезти его в Домодедово.

Утренняя сводка «Новостей 2x2» началась с сообщения об еще одном заказном убийстве. На этот раз отставного генерала Манукалова. Выступая в вечернем эфире, представитель администрации президента господин Столетов клятвенно пообещал, что убийца будет найден, и торжественно перечислил заслуги погибшего генерала перед российским народом.

Кишлак хохотал, как ненормальный. Он любил красивые убийства. Тамара сидела перед трюмо и приводила себя в порядок. Ей было жалко Манукалова. Никаких версий по поводу убийства не высказывалось. Но многие грешили на Инессу и ее любовника.

Цунами оперативно распорядился подкинуть в прессу фотографии, на которых она обнималась с Виктором. Во многих репортажах описывалась эта трагическая любовь к бывшему зеку, освобожденному стараниями Манукалова. Душещипательная история так захватила москвичей, что другие версии даже не обсуждались.

– Молодец Цунами! Выбил последний табурет из-под собственных ног. Как ты думаешь – кто убьет «крестного отца»?

– Разве его можно убить? – ужаснулась Тамара, чем привела «отмороженного» в еще больший восторг.

– В Москве нельзя убить только меня и президента! – сквозь смех кричал он.

– А почему президента? – удивилась Тамара.

– Потому что он – гарант нашей стабильности! – задыхаясь, ответил Кишлак. – Ты еще спроси, почему невозможно продырявить меня! Ну, спроси! Спроси!

– Почему? – подчинилась она.

– Потому что некому! – и снова впал в истерический хохот, повторяющийся каждый раз после трех-четырех папирос с «дурью».

Тамара боялась оставаться с ним наедине, поэтому умоляла Скрипача не уходить. Тот спокойно сидел в сторонке и занимался любимым делом – чистил личное оружие.

– Вот он смеется, а завтра, между прочим, Олег Данилович подписывает постановление. От Марфы приезжал Мирча и требовал вашего участия.

– Будет участие, – подтвердил Скрипач. Упоминание о Мирче его раздражало. Паршивый таксист, прибившийся к ним в Париже, вошел в силу. Дряхлый Унгури не возражал против любовника жены и даже всем назло собирался назначить его своим преемником. Марфа закатывала гулянки, увешивала Цыгана золотом, как рождественскую елку, а тот с утра до ночи пел песни. Дошло до того, что уже по телевизору стали без конца прокручивать несколько клипов с его участием. Вот уж везение! На такое даже Кишлак не замахивался. Пел себе исключительно по-пьяни и в узких компаниях. А этот – поди ж ты, раскрутился.

– Гляди, обошлись без Цунами и без других тоже смогут, – не унималась Тамара. Она собиралась расстаться с Кишлаком и надеялась выжать максимум дивидендов. Ее муж, Сергей Янчуковский, прознав про роман жены, не возмутился и не поднял шум, а прямодушно заявил, что желает возглавить банк, в который должны перекочевать миллиарды. Марфа и Алла Константиновна с этим в принципе согласились. Кишлак их тоже раздражал. Но пока без его силы остаться было страшновато.

– Ты не первая блядь на нашем пути, – чистя автомат, возразил Скрипач. – Не лезь не в свое дело и вообще держи язык за зубами.

Тамара привыкла к подобному хамству со стороны Скрипача. Жаловаться на него было некому. Приходилось терпеть…

Нахохотавшись, Кишлак заснул беспокойным сном. Тамара, не стесняясь Скрипача, переоделась и, пользуясь моментом, отбыла в дамский салон.

Там вовсю кипели страсти. Элегантная Марфа ругалась отборным матом. Майя Зарубина и Ирина пытались ее успокоить. Алла Константиновна молчала, как египетская мумия. Пожалуй, одна Стелла Яковлевна сохраняла спокойствие духа, похожая на генерала во время тактических учений. Сегодня Олег Данилович обещал подписать постановление по островам. Всех дам раздражала идиотскими вопросами Василиса Георгиевна. Она недавно встречалась со Столетовым и поняла, что при правильном поведении может рассчитывать на приличное финансовое обеспечение. Поэтому перестала поносить бывшего мужа и даже предложила принять в клуб приятную журналистку Милу, ухаживающую, как она выразилась, за Геннадием Владимировичем. Сама же Василиса Георгиевна решила оставить за собой титул старшей жены.

– Тамарочка, что твой наркоман, еще в Москве? – небрежно спросила Марфа, имея в виду Кишлака.

– Отдыхает…

– От трудов праведных? Молодец. Надеюсь, его ребята наготове? Возможны некоторые осложнения. Все затаились.

– Кишлак не подведет… – подтвердила Тамара.

– Страшный человек, – вымолвила Алла Константиновна. – Не удивлюсь, если окажется, что убийство Манукалова – его рук дело.

Марфа вопросительно взглянула на Тамару. Та испуганно принялась оправдываться:

– Он последние дни никуда не выходил. Это дело рук Цунами.

– Может, и Василия Филипповича расстрелял кто-нибудь другой? – вмешалась Стелла Яковлевна, глядя на Тамару с явной ненавистью. На Рваного в генеральской семье возлагались большие надежды. А теперь ей самой приходилось дозваниваться до Бати и обещать всяческую поддержку. В ответ ничего не гарантировалось.

Тамара презирала эту старую калошу и не собиралась выяснять отношения. Только ехидно заметила:

– Вы бы поменьше пускали в дом всяких бандитов. Послушайте, что о вашем Василии Филипповиче говорят по телевизору.

– А вы, милочка, все еще телевизор смотрите? – надменно осадила ее Стелла Яковлевна.

Чтобы прекратить ссору, Ляля, все более ощущающая себя хозяйкой салона, решила преподнести невероятную новость, которую она держала на закуску.

– Милые дамы, не будем разрушать эмоциональный комфорт, созданный в нашем заведении. Иначе здесь никого не останется. Начало положено. Дорогая Инесса больше никогда не вернется сюда.

– Как? И ее убили?! – вскрикнула Майя Зарубина.

– Какие глупости… – нервно оживилась Алла Константиновна.

Все дамы замолкли, ожидая сенсации, и Ляля не разочаровала их.

– Наша Инночка вместе с любовником отчалила в Америку…

– Значит, вышла из игры, – заключила Марфа, весьма довольная сообщением.

– А откуда это вам, милочка, известно? – засомневалась Стелла Яковлевна.

Ляля скромно потупила взор. Но Василиса Георгиевна решила, что ей одной надлежит снабжать сведениями о дамских кознях Геннадия Владимировича, поэтому откровенно выдала:

– Не беспокойтесь! Ей все известно из компетентных источников. Но и она туда поставляет сведения о наших разговорах здесь.

Не успев переварить первую сногсшибательную новость, дамы обалдели от другой. Глазки Аллы Константиновны, до того закрытые щеками, вдруг округлились от возмущения и страха. Марфа зажала рот рукой, будто боялась проронить хоть слово. Тамара поняла, откуда Янчуковскому стало известно о ее романе с Кишлаком. Стелла Яковлевна презрительно спросила:

– Вы, милочка, шпионка? Доносчица? Сексот?

– И кому ж ты, стерва, доносишь? – подлетела к ней Ирочка.

– Ее бывшему мужу! – огрызнулась Ляля. Ненависть ко всем этим светским дамочкам давно уже искала выхода, и справиться с ней не было сил. – А что ж думали? Кто вы такие? Мерзкие твари! Мужнины подстилки, возомнившие себя хозяйками жизни? Я, кандидат наук, должна ухаживать за вами? Глупые, жадные выскочки. Вы такие же мерзкие, как и ваши мужья. Хватаете все что ни попадя, морды разглаживаете, шмотки от Версаччи цепляете, а сами как были кухарками, так и помрете ими. Вас в какой дворец не пусти, все равно будете жить с привычками коммунальной кухни. Светские дамы! Да от вас бабским потом сшибает с ног. Поглядите на себя в зеркало! Сплошное вырождение. Бездельницы, плебейки, вам не по салонам шастать, а полы в канцелярии мыть…

От такого напора растерялись все, но первой очухалась Марфа. Подскочила к Ляле, схватила ее за волосы и принялась таскать по зале. Тут уж озверели все. Ирочка со всего маху ударила Лялю ногой в пах. Алла Константиновна навалилась на нее своей массой и придавила к полу. Тамара, вне себя от злости, сняла туфлю и принялась бить по голове. Стелла Яковлевна ходила вокруг и командирским голосом приказывала:

– По морде, по морде, чтобы на улицу выйти не могла! Ляля сопротивлялась, как могла. Ей удалось укусить за ногу Аллу Константиновну. У той порвались колготки и выступила кровь. Марфу сумела тоже схватить за волосы и вырвать клок. Но тут же получила каблуком в бровь, и кровь хлынула на лицо.

– Вы ж ее убили! – простонала Майя Зарубина и при виде крови грохнулась в обморок.

Долго наблюдавшая за избиением Василиса Георгиевна схватила подсвечник и принялась колотить им всех подряд.

– Сволочь! Прошмандовка! – кричала она.

Ляле все же удалось вырваться из цепких рук дам. Она вскочила на ноги и так толкнула воющую от боли Аллу Константиновну, что та отлетела к стеклянному шкафу с кремами и, продавив стекло, упала туда. Вся изрезанная стеклами, она заорала благим матом. Это мгновенно всех отрезвило. Женщины прекратили потасовку и бросились вытаскивать Аллу Константиновну из разбитого шкафа.

Перепачканные кровью дамы раздели жену вице-премьера, положили на диван и стали прижигать йодом порезы на теле.

– Вызывайте врача! – скулила пришедшая в себя Майя Зарубина.

– Ни в коем случае! – гудела пострадавшая Алла Константиновна. Хотя и без того было ясно, что чужому глазу здесь делать нечего.

Понемногу страсти улеглись. Каждая из участниц потасовки изучала собственный урон. Одежда на Ляле, Марфе и Ирине была порвана. Майя Зарубина умудрилась упасть на кадку с цветком, и ее вечно белый костюм превратился в серо-коричневый. Одна Стелла Яковлевна, как и подобает стратегу, расхаживала по залу в идеально отглаженном шерстяном платье.

– Может быть, кофе выпьем, – дрожащим голосом предложила Василиса Георгиевна.

– Пусть сначала отсюда уберется эта гадина, – грозно распорядилась Алла Константиновна.

– Что! – воскликнула Ляля. – Мне убираться?! А вам известно, что салон оформлен на мое имя? Это моя частная собственность!

– Врешь! – подскочила Ирина. – Тебя сюда притащила Инесса.

– Да, Инесса. Сама на меня все и оформила, так что проваливайте отсюда, а иначе позову милицию.

Уж такого поворота событий никто не ожидал. Это был вызов всем.

Марфа презрительно хмыкнула. Ей достаточно было набрать номер телефона, и больше об Ляле никто не узнает. Но та верно оценила свое положение и, гордо подняв голову, заявила:

– Да, я работала и работаю на очень серьезную организацию. И меня в обиду не дадут. А кроме того, на каждую из вас у меня имеется отличное досье, так что расстанемся по-хорошему, бабоньки…

Майя Зарубина меньше всех волновалась за свое досье, поэтому решила поставить на место зарвавшуюся прислугу.

– Мы, честные и порядочные женщины, тебя не боимся. Поэтому уходи и забудь про нас.

– Да? – ядовито улыбнулась Ляля. – И забыть о том, как убили известного коллекционера Качуевского, а его коллекцию тебе передал сам Цунами на хранение? Это ведь квалифицируется по статье за укрывание краденого.

– Вот сука… – прошипела Тамара. Майя не нашлась, что ответить.

Неизвестно, чем бы закончился дамский спор, когда раздался телефонный звонок. Ляля направилась к телефону, но ее опередила Алла Константиновна.

– Слушаю, – властно произнесла она.

– Это Суховей… Мне нужна…

– Я у телефона!

– Алла?

– Да, да, Алла.

– Ну, все… Я подписал. Уже переговорил с Супруном и с аппаратом президента. Все поддерживают. Фонд «Острова России» получает эксклюзивное право на аренду.

Лицо Аллы Константиновны растянулось в такой улыбке, что бугры щек, поднявшись вверх, полностью заслонили глаза.

– Зайчик, ты у меня выдающийся мужчина… – пропела она.

– Через час еду на дачу. Когда тебя ждать?

– Скоро… – замялась Алла Константиновна, не зная, как в таком виде добираться до дома. Но властно продолжила: – Постановление держи при себе. Не оставляй в сейфе!

– Хочешь убедиться глазами? – вздохнул Суховей. – Ладно, возьму. Езжай домой.

Положив трубку, Алла Константиновна повернулась к товаркам и торжественно произнесла:

– Ну, все слышали? Наша взяла!

Дамы в едином порыве вдруг зааплодировали, а потом бросились целовать сановную приятельницу. Воспользовавшись суматохой, Ляля незаметно выскользнула из залы. Первой ее отсутствие заметила Стелла Яковлевна.

– А где бывшая хозяйка? – спросила она.

Все переглянулись. Произошло слишком важное событие, о котором не должны были знать посторонние. Ирина кинулась на поиски исчезнувшей Ляли, а Марфа прошептала Тамаре:

– Звони Кишлаку, пусть будет наготове. Передай, что подписано. Теперь начнется дележка…

Тамара вышла в другую комнату и набрала номер телефона гостиницы, где обитала команда Кишлака. Трубку взял Скрипач.

– Буди командира. Документ подписан.

– И что?

– Всякое возможно. Он не хочет даже оставлять в сейфе. Возьмет с собой. Будьте наготове, вдруг понадобитесь. Без указаний Аллы Константиновны и Марфы ничего не предпринимайте. Они боятся Цунами, он же понимает, что остался в пролете…

– Ладно, передам, – лениво процедил сквозь зубы Скрипач и прекратил разговор.

Кишлак проснулся и полез под холодный душ. Громко охал и ухал, скрючиваясь под пронзающими все его хилое тело струями. Скрипач стоял с полотенцем наготове.

– Постановление подписано, – сказал он небрежно. Этого оказалось достаточно, чтобы Кишлак пулей вы летел из ванны и, бегая по номеру, принялся кричать:

– Мы должны его перехватить! Понимаешь – перехватить! Ах, черт, как неожиданно. Я-то думал, они там в правительстве еще долго будут «му-му» крутить. Ах, промашка, ах ты…

Кишлак давно подумывал о том, что Унгури, Батя, Цунами, Вейко и другие вряд ли позволят ему оторвать наиболее смачный кусок, поэтому нужно было предпринять нечто кардинальное, пока постановление не заработало. Лучшим вариантом из многих оставалось похищение самого постановления вместе с вице-премьером. Аналитики отговаривали Кишлака, уверяли, что это почти невозможно, он же, напротив, утверждался в своем мнении.

– Ну, Скрипач, берем вице-премьера? – заговорщицки спросил он.

– Попробуем, – пожал плечами «заплечных дел мастер».

– Соединяй меня по прямому с Суховеем.

– А какой номер?

– Как какой? Тебе Тамарка раз десять повторяла, чтобы запомнил!

– А… тот. Ну?

– Ну и набирай. Говорить с вице-премьером буду. Скрипач наморщил лоб, поднял указательный палец и стал им водить, словно рисовал мелом на доске цифры. Потом взялся за телефон.

– Да, – раздался озабоченный голос.

– Как его? – шепотом спросил Кишлак Скрипача.

– Олег Данилович, – услышал в ответ.

– Олег Данилович, я беспокою вас по большой надобности.

– Кто вы?

– Это неважно. Я обладаю досье, собранным на вас покойным генералом Манукаловым.

– Не понимаю, – раздраженно отреагировал Суховей.

– А чего тут понимать? Его вам лучше иметь у себя.

– Допустим. Кто вы такой?

– Я друг Аллы Константиновны и Инессы, сбежавшей вдовы известного вам генерала.

На том конце трубки повисла пауза. Олег Данилович, конечно, не сомневался, что Манукалов мог иметь на него кое-какой компромат. Но незначительный.

– Так чего же вы хотите? – спросил он, заинтригованный звонком.

– Да ничего. Передать вам эти папки.

– Это шантаж?

– Боже упаси. Ничего мне не надо. Я хотел через Аллу Константиновну. Но тут есть кое-какие сведения… ну, вы сами догадываетесь – аморального характера.

Ничего такого Суховей за собой не помнил, но уж тем более глупо будет объясняться с разгневанной женой. А в голове между тем мелькнуло – неужели засекли во время поездки в Женеву? Там у него была короткая связь с переводчицей…

– Ладно. Занесите завтра в девять утра. Сейчас переключу на секретаря. Она запишет ваши данные для пропуска.

– Э, нет! Я к вам не ходок. Мне нельзя так рисковать.

– Что ж вы предлагаете? Не буду же я бегать за вами по Москве?

– Ой, что вы! Вы же вице-премьер! Давайте так, чтобы удобно. Я живу возле Триумфальной арки, а вы каждый день ездите мимо. Притормозите, я вам передам, а там уж разбирайтесь сами. Пригодится, не пригодится – ваше дело.

Вице-премьер задумался. Нет ли здесь подвоха? В машине у него двое телохранителей да плюс сопровождение. Сам он брать ничего не будет. Риска в общем никакого. Может, действительно, приличный человек хочет избавиться от ненужных ему материалов?

– Откуда у вас папки?

– Инесса оставила среди прочих бумаг.

– Ладно. Как вы выглядите?

Кишлак подмигнул Скрипачу и описал его внешность и несменяемый черный длинный плащ.

– А в руках черный «дипломат».

– Зачем мне ваш «дипломат»? – насторожился Суховей.

– Он не мой. В нем бумаги и были.

– Ладно, договорились… – вице-премьер повесил трубку.

Кишлак снова принялся хохотать. Скрипач полез под кровать за «дипломатом». Действовать приходилось в экстремальной ситуации. Как раз в такой у Кишлака мозги работали, точно вычислительная машина.

Весь находящийся в наличии народ был задействован, и к назначенному сроку, то есть к концу рабочего дня, когда уставшие «слуги народа» разъезжаются по дачам, Скрипач стоял на бордюре тротуара чуть дальше Триумфальной арки в сторону Можайского шоссе.

«Вольво» с вице-премьером мягко остановилась, не доезжая до парня в черном длинном плаще с кейсом в руках. Машина сопровождения остановилась прямо на средней полосе, блокировав движение. Почти вплотную к ней притормозил белый невзрачный «жигуленок», в котором сидел Кишлак с бойцами.

Телохранитель выскочил из «вольво» на тротуар и подбежал к парню. Из машины сопровождения с интересом наблюдали за этой загадочной сценкой, напоминавшей шпионские фильмы.

– У вас документы для Олега Даниловича?

– Само собой, – парень поднял «дипломат».

– Что там внутри? Откройте!

– Нет уж, вы сами открывайте…

– Откройте! – настаивал охранник, наверняка офицер спецслужб.

Скрипач нехотя раскрыл кейс. В нем ничего, кроме бумаг в папках, не оказалось. Удостоверившись в этом, телохранитель взял кейс и, не поблагодарив, поспешил к «вольво». Машина сопровождения тронулась первая, но, не успев набрать скорость, вдруг вильнула на трассе и вынуждена была остановиться из-за проколотых двух задних колес сразу.

«Вольво» с вице-премьером благоразумно притормозила.

– Будем ждать? – спросил шофер Олега Даниловича. Тому не терпелось просмотреть полученные документы, которые он не решался доставать при охране.

– Нет. Ну их к черту! Гони, быстрее будем. И «вольво» легко снова набрала скорость.

Белый «жигуленок», при всей допотопности, почти не отставал. И не мудрено. В нем стоял двигатель «пежо». Кишлак не спускал глаз с задницы вице-премьеровской машины. Как только они выскочили на Рублевку, он набрал номер мобильного телефона Суховея.

– Олег Данилович!

– Кто это? – раздался уже знакомый голос.

– Да все я. Спасибо, что взяли «дипломатик». Не дергайте его. Я держу руку на дистанционном пульте. Стенки кейса начинены тротилом. А внизу устройство. Оно мигает. Можете посмотреть, но не вздумайте выбрасывать в окно. Я еду следом и нажму на пуск. Скорость сбавлять не надо. Я вишу на хвосте. Видите белый «жигуль»? Да не поворачивайтесь, спросите у водителя…

Окаменевшими руками Суховей передал трубку телохранителю.

– Чего надо? – заорал тот.

– Шоколада. Засунь ее себе в жопу. И не трогай кейс. Я – человек нервный, взлетите сейчас к ебеням!

Судя по всему, угроза подействовала. Шофер даже снизил скорость. И задними огнями дал понять, что видит Кишлака.

– Не открывать окна! – раздался в трубке новый приказ. Суховей, не в силах разжать челюсти, пальцем ткнул в кейс.

Один из телохранителей вытащил бумаги и на дне увидел нечто напоминавшее пенал с мигающими огоньками. От него шли проводки под обшивку.

– Это бомба… – прошептал он.

– Бомба, бомба! – повторили в трубке. Потом последовал приказ: – Ну-ка раздвиньте задние шторки! И не дергайтесь. Относитесь к жизни как к единственной ценности.

– Чего ты хочешь? – прорезался голос Олега Даниловича.

– Да ничего. С тобой поговорить. Сворачивайте влево. Я кому сказал? Влево!

«Вольво» послушно съехала на грунтовую дорогу. И, поднимая пыль, медленно, словно боясь окрика, затерялась в высоком кустарнике. «Жигуленок» неотступно следовал за ней.

– Все! Стоп! – скомандовал в телефонную трубку Кишлак. – Закрыть все окна!

Единственное приоткрытое стекло возле водителя поползло вверх. Кишлак расхохотался и нажал на клавишу пульта с командой «Пуск». В ту же секунду в салоне «вольво» из стенок «дипломата» под высоким давлением вырвались струи шипящего газа. Нескольких вздохов находившихся там пассажиров хватило, чтобы все они отключились. Из «жигуленка» выскочили бойцы Кишлака и, открыв двери вице-премьерского автомобиля, принялись вытаскивать безвольные тела мертвецки заснувших людей.

Сам Кишлак не торопился покидать машину. Он подождал, пока, прикрывая носоглотку респираторами, бойцы выбросили кейс подальше в поле и ветер продул салон «Вольво» от дурманящего газа. И только после этого вышел, размял ноги, взглянул на спящих и, пнув тело Суховея, скомандовал:

– Этого в «жигуль», остальные пусть отдыхают, – после чего вытащил с заднего сиденья «вольво» папку вице-премьера. Раскрыл ее и сразу наткнулся на бланк постановления российского правительства по островам.

– Едем? – спросил один из бойцов.

– Нет. Будем ждать, когда проснутся, – пошутил Кишлак и сел в машину.

Выехав на трассу, они помчались назад в Москву. Возле Триумфальной арки подобрали заскучавшего Скрипача и вернулись в гостиницу. За время езды Олег Данилович несколько раз приподнимал голову. Но кулак Кишлака успокаивал его. В холле отеля, схватив под руки, бойцы потащили вице-премьера в номер.

– Пить не умеют, – с огорчением заметил Кишлак директору, расплывшемуся при их появлении в лакейской улыбочке.

Вечерние новости были полны комментариев факта исчезновения вице-премьера. Эксперты терялись в догадках. Поползли слухи, что виноваты коммунисты, фашисты и национал-патриоты, выступающие за советизацию островов Курильской гряды. О постановлении начали говорить как о самом демократическом способе решения исторического конфликта с Японией. Как всегда, подозревались российские мафиозные структуры. Исполняющий обязанности прокурора и на этот раз пообещал найти преступников.

Кишлак с увлечением смотрел телевизор, перескакивая с программы на программу в поисках новых сообщений. В спальне мирно посапывал вице-премьер, а в кресле напротив Скрипач привычными движениями начищал до блеска свой инструмент.

– Кто теперь самый крутой в Москве? – спрашивал Кишлак.

– Ты, – честно отвечал Скрипач.

– Пусть побегают, поищут. Хотели меня обставить? А теперь ни постановления, ни вице-премьера… Вот я их наказал. Слушай, а может, к черту эти острова? Возьмем с Бати, Унгури, Цунами миллионов по триста, да и отвалим в жаркие страны, а?

– Не дадут…

– Пожалуй… а жалко. Мне, сам знаешь, денег так уж много не надо. Кураж – вот стихия жизни. Без него можно жить в любой стране. Даже в Америке. А с куражом – только в России!

Скрипач молча согласился…

В Москве шел проливной дождь, смывающий последние воспоминания о лете. Александр Курганов, бледный и слегка заторможенный после перелета, стоял в конце длинной очереди на таможенный контроль. Все его вещи находились в небольшой кожаной сумке, свисающей с плеча. Рана не совсем затянулась и изматывала постоянной, ноющей болью. Приходилось быть в напряжении, следя, чтобы в прилетной сутолоке никто не толкнул в спину. Неожиданно к нему подошел мужик с тележкой, предложивший воспользоваться ею за десять долларов.

– Ты без вещей? – спросил он Александра.

– Как видишь.

– Ну и чего стоять? Пошли выведу. Те же десять баксов. Курганов послушно последовал за ним, беспрепятственно миновав пустой таможенный пункт, мимо болтавших о чем-то своем отдыхающих таможенников.

– Тебе такси? – полюбопытствовал мужик.

– Давай, – Александр не пожалел двадцатку за оперативность.

Таксист без препирательств часа два возил его по столице от отеля к отелю, в которых обычно останавливался Кишлак со своим войском. Но нигде обнаружить его не удалось.

– Куда еще? – спросил таксист, поглядывая на Садовое кольцо, утопающее в лужах.

Вопрос был, что называется, на засыпку. Александр вдруг вспомнил о Майе Зарубиной. Может, она знает, куда подевался Кишлак?

– Подожди. Я позвоню. Есть жетончик?

– Держи, – протянул тот.

Чтобы не промокнуть до нитки, Александр хотел было броситься к телефонной будке, но резкая боль не позволила этого сделать. Стирая с лица капли, он набрал номер телефона.

– Сашенька! Какая радость, что вы звоните! – искренно обрадовалась Майя. – Куда вы пропали? Разве можно так обращаться с женщиной? Я теряюсь в догадках. Наверное, влюбились… да?

– Я только что из Германии. Хочу найти Кешу, но его нигде нет. Вам известно куда он делся?

Майя замолкла и, ничего не объясняя, торопливо принялась приглашать:

– Приезжайте ко мне немедленно! Слышите? Немедленно! На улице такая погода. Вы сейчас где?

– В телефонной будке.

– Боже! В такой дождь! Записывайте адрес. Меня найти очень просто. Знаете, где Дом кино на Васильевской?

– Найду.

– Вот прямо за ним. Там все киношники живут.

Запомнив номер квартиры, он поспешил в машину. Оказалось, таксист знал, как проехать к Дому кино. Через десять минут Александр нажал на кнопку звонка. Дверь долго не открывалась. Но когда наконец Майя появилась на пороге, стало ясно, что она принарядилась к его приходу. Белая шелковая блузка без рукавов и с огромным декольте почти не скрывала белое пышное тело. Широкая, красная юбка в пол слегка морщинилась на бедрах.

– Извини, я по-домашнему, – улыбнулась она.

– Я не вовремя? – Александру было неловко входить в цветущий оазис в мокром, прилипшем к телу костюме.

– Вот еще! Давай, давай! – она шутливо схватила его за плечо и потянула в квартиру.

Александр вскрикнул от боли и прислонился к раскрытой двери.

– Что с тобой? Ты ранен?

– Да…

– Нужен врач?!

– Нет. Мне все сделали там, в Европе. Просто болит. Майя осторожно повела его в комнату и тут же предложила:

– Нельзя оставаться в мокром. Иди в душ и переоденься. Я дам тебе халат. У моего мужа была страсть к халатам. Многие он так ни разу и не надел. Есть потрясающий, атласный. В таких отдыхают тореадоры после корриды. Его подарил сам Родриго Мочас.

Сопротивляться Александр не стал. Однако от предложения Майи сделать перевязку отказался. Закрывшись в ванной комнате с черными кафельными стенами и полумраком матовых светильников, он долго пытался вернуть на место съехавшую повязку. Но ничего не получилось. Тогда с грехом пополам, приняв душ, завернулся в полотенце и позвал Майю.

Она ужаснулась, увидев на спине едва затянувшуюся рану.

– Боже! Кто тебя? – всплеснула по-актерски руками. Курганов подумал, что было бы неплохо признаться. Вот уж рассмешил бы Инессиных подруг рассказом, как она чуть не продырявила его насквозь кухонным ножом! Но воздержался.

– Понимаю и не спрашиваю, – многозначительно произнесла Майя и принялась довольно ловко перевязывать оказавшимся в аптечке бинтом.

Морщась от боли, Курганов радовался прикосновениям ее теплых, мягких пальцев. Когда Майя закончила, Александр повернулся к ней и, не отдавая себе отчета, зарылся лицом между почти полностью открытых полных грудей. Она не оттолкнула, не вскрикнула, а положила руку на его голову.

– Устал, бедненький… ну, пошли, я тебя уложу.

Проведя Александра в спальню, Майя откинула синее покрывало, затем наглухо задернула такого же цвета шторы и, удостоверившись, что он лег, быстро выскользнула за дверь.

Отправившись на кухню, позвонила Тамаре.

– Представляешь, у меня в гостях Саша Курганов.

– Откуда?

– Не знаю, он ранен.

– Он не от Кеши?

– Нет. Из Германии. Что мне делать?

– Не суетись. Тут такое творится… Алла Константиновна держится на таблетках. Марфа уверяет, что похищение – дело рук Кишлака. Пока правительство держит в тайне исчезновение Суховея. Но в любой момент пресса может раздуть скандал. Спроси у Саши… И ни в коем случае не отпускай его.

Майя тяжело вздохнула:

– Я сама неважно себя чувствую. Дышать трудно. Боюсь, как бы не инфаркт легкого…

Тамара, зная любимую тему подруги, предложила созвониться попозже. После телефонного разговора Майя отправилась в ванную.

Курганов лежал, не зная, что предпринять. Идти ему было некуда, да в такую погоду и не хотелось. Оставаться у Майи – значит, совершить важный поворот в жизни. Он ведь знал свою привязчивость и боялся этого. Вениным нахальством Александр в отношениях с женщинами не обладал и в отличие от друга чувствовал себя неуютно в чужой постели.

Однако с появлением в спальне Майи все сомнения развеялись, как дым. Она вошла в прозрачном пеньюаре, наброшенном на обнаженное тело. И совсем по-девичьи, без кокетства юркнула под одеяло. У Александра закружилась голова. Запах духов, влажная кожа, мягкие податливые формы заставили забыть о ноющей ране.

– Нет, нет, лежи. Тебе же больно. Просто побудем вместе, – шептала она, а сама дрожащей рукой шарила по его животу.

Без всяких усилий Майя возбудила Александра настолько, что он рванулся к ней и с бешеным темпераментом погрузился в ее податливое, мягкое, расплывчатое тело.

Они оба соскучились по почти забытым ощущениям. Майя оказалась в постели откровенно развратной. Он уже не понимал, от чего теряет сознание – от боли или наслаждения. Многие годы, проведенные в зоне, случайные связи с наглыми, бесчувственными проститутками не дали ему возможности познать настоящую женщину, какой, несомненно, была Майя. Он – хладнокровный убийца, бандит – в постели оказался неопытным юношей, замирающим от неожиданного стыда, когда ласки Майи становились сладостно-извращенными. За один час он попробовал и испытал такое, о чем слышал только в самых грязных анекдотах. И на вершине блаженства без устали демонстрировал свою застоявшуюся мужскую силу, сводившую с ума привыкшую к пожилым любовникам вдову известного кинорежиссера…

– Я тебя никуда не отпущу, – шептала она в короткие минуты передышки. – Какое счастье, что ты пришел ко мне. Сашенька, даже если ты самый опасный преступник, мне замечательно с тобой.

Кончился праздник любви тем, что у Майи разболелось сердце, а рана Курганова начала кровоточить. Окончательно идиллию нарушил телефонный звонок.

Майя, дрожа от изнеможения, поплелась в комнату, боясь поднимать трубку в спальне. Звонила Марфа.

– Курган еще у тебя?

– Да…

– Слушай внимательно. Кажется, мы нащупали след. Его похитил действительно Кишлак. Но обращаться в ФСБ ни в коем случае нельзя. Возникнет грандиозный скандал. Нужно вернуть собственными силами. Александр дружит с Кишлаком. На него вся наша надежда… Ты меня слышишь?

– Слышу, но чем я могу помочь?

– Не отпускай никуда. К вечеру мы подъедем.

– Он никуда и не собирается…

– Молодец, – одобрила Марфа.

Когда Майя вернулась в спальню, Курганов лежал с закрытыми глазами, казался спящим, но вдруг резко спросил:

– Какие проблемы?

– Да нет, потом…

– Говори…

Майя легла рядом. Лениво потянулась, подперла голову рукой и ласково поглядела на Александра:

– Пока ты был в Германии, Кишлак похитил мужа Аллы Константиновны.

– Вице-премьера? Круто… И что теперь?

– Ничего. Пока молчание. Алла Константиновна держит в тайне. Телохранители молчат… Марфа пробует связаться с Кишлаком.

– Получилось?

– Надеется.

– И не получится. Кишлак – хитрый мужик.

– А ты смог бы уговорить его вернуть Суховея?

– Уговаривать бессмысленно. Только убивать.

– А убить?

– Разве просто так убивают?

– Но он же вице-премьера похитил!

– Вот пусть министр МВД этим и занимается. Давай лучше поспим. Мне так хорошо с тобой.

Майя прижалась к нему. Ей очень хотелось, чтобы Александр спас Олега Даниловича, но только не сейчас.

Геннадий Владимирович Столетов не спеша прогуливался по выложенным белыми кирпичами дорожкам сада, окружавшего дачу со всех сторон. Золотисто-красные налитые яблоки своей тяжестью пригибали ветки и грозили свалиться на голову. За Столетовым четким, размеренным шагом следовал Петр Фомич в обветшалом полковничьем мундире отставника и по третьему разу докладывал о результатах поездки во Францию.

Он не распространялся о методах воздействия на Вениамина Аксельрода, но очень хвалил того за выдержку и крепость характера.

– На такого можно положиться. Своих не сдаст.

– А Порте к нему относится с уважением?

– Еще бы! Сам видел. Должен отметить, француз – профессионал нашей закваски. Ни черта не боится.

– Таких не бывает, – поправил полковника Столетов.

– Так я фигурально выражаюсь… Глаза у него проницательные, а сам неприметный, на начбаза похож.

Столетов остановился, любуясь яблоками. При кажущемся добродушном настроении на душе у него скребли кошки. Вторые сутки он предпринимал неимоверные усилия, чтобы скандал с вице-премьером Суховеем не получил огласки. Пострадавшие от инертного газа телохранители и водитель по его приказу были помещены в лечебный изолятор, куда не допускался ни один посторонний. Но время шло, а о вице-премьере никаких известий не поступало. Поэтому Геннадий Владимирович решился на беспрецедентный шаг – встретиться с главарями криминалитета, вложившими капиталы в фонд «Острова России».

– Где твой Аксельрод?

– Ждет у телефона дальнейших приказаний.

– Позвони, передай, что отправляюсь за грибами. Пусть прогуляется по лесу со мной. Встретишь его через полтора часа в Бузаеве.

– Есть! – по-военному четко отреагировал Петр Фомич и почти бегом бросился выполнять приказание.

Столетов продолжил прогулку. Убийство Манукалова и похищение Суховея вместе с подписанным им постановлением подталкивали Геннадия Владимировича переходить в наступление. Он мог бы дать указание провести быстрый отстрел всех учредителей фонда. Но это походило бы на отсекание головы у курицы, несущей золотые яйца. Настало время за столом переговоров наладить серьезное сотрудничество. Те, кто согласится делиться с государством, в лице Столетова получат надежную «крышу», а кто не захочет – пусть идет своим путем до ближайшей стенки. Хватит увиливать от наглого вызова мафии. Геннадий Владимирович ответит своим, ведь недаром существует житейская мудрость – «организованной преступности можно противопоставить только организованную преступность». Контроль над четырьмя миллиардами – только начало. Власть, опирающаяся на силу, всегда предпочтительнее, чем власть, зависимая от законов. Что бы там ни придумывали в Думе, решение будет принимать маленькая группа людей, умеющая удачно совмещать интересы государства и свои собственные…

Телефонный звонок, последовавший от Петра Фомича, заставил Веню забыть все недавние обиды. Он поглядел на себя в зеркало и остался доволен. Следы побоев совершенно исчезли. Чувствовал он себя прилично, хотя почки продолжали побаливать. Но в остальном можно сказать – «отделался легким испугом». Зато теперь его приглашает на встречу не кто-нибудь, а сам господин Столетов – один из влиятельнейших людей в России. И Веня идет к нему не в качестве бывшего зека. Доменик Порте сделал его своим комиссаром по России. Вилли Шлоссер, когда узнал об этом, то, примчавшись из Кёльна на новеньком «мерседесе», чуть было сгоряча не благословил Эдди на брак с новым боссом. Выпив пива, одумался и весь вечер, нацепив очки, подсчитывал свои экономические претензии к объявившемуся жениху. Эдди от стыда укрылась в своих комнатах и не показывалась вплоть до самого отъезда Вилли обратно в Кёльн. Вене пришлось самому ухаживать за лошадьми и жарить бесчисленное количество охотничьих сосисок, которые Шлоссер поедал, не обращая на него никакого внимания.

На прощание адвокат окинул бесстрастным взглядом хозяйство и признался:

– Как мне осточертела эта ферма! Пора перебираться на Лазурное побережье. Роскошная вилла с видом на море, добротная яхта и хороший аппетит – вот что нужно для человека моего возраста. А против старости существует один рецепт – почаще менять девчонок!

Такой поворот в жизни Вилли Шлоссера вполне устраивал Веню. И на прощание они обнялись, как надежные партнеры. В тот же вечер Эдди открыла ему свои объятия. Медовая неделя пролетела в любви и клятвах, в прогулках на лодке по Рейну и ужинах в респектабельных ресторанах курортного городка Кенигсвинтер.

По приезде в Москву Веня не торопился встречаться с Цунами, будучи уверенным, что тот уже растерял имевшиеся на руках козыри. И приглашение на встречу с Геннадием Владимировичем расценил как переход от теневой деятельности к государственному официальному признанию. Перед ним выросла в полный рост новая цель – стать ни больше ни меньше, как вице-премьером страны.

Натянув на себя синий спортивный костюм «Адидас» и надев белые кроссовки «Рибок», Веня вытащил из кладовки старую плетеную корзину, оставшуюся еще от бабушки. Сам он грибы собирал в раннем детстве прямо на даче и не пылал страстью к этому занятию. Но тут случай был особый. Веня будет счастлив собрать все грибы, растущие в Подмосковье, если в его корзину Столетов положит поддержку госаппарата. Довольный собой, он уселся в «БМВ» и поехал по направлению к Успенскому шоссе.

Возле магазина в Бузаеве его дожидался с улыбкой милейшего человека Петр Фомич.

– Пересаживайтесь в мою «волгу», а то эти иномарки местный народ раздражают.

– Не подожгут?

– Здесь нет. Милиция предупреждена.

Вдвоем они выехали на трассу и, миновав деревню, остановились возле настоящего грибного леса.

– Иди по той вон просеке. На опушке увидишь самого, – напутствовал Веню Петр Фомич.

Геннадий Владимирович расположился на сделанной из стесанного бревна скамейке. Рядом расстелил белую салфетку, поставил на нее бутылку коньяку, стопки и бутерброды с икрой и ветчиной. Одет он был точно в такой же спортивный костюм, что и Веня.

– Ну, садись, грибник. Выпивай, закусывай чем Бог послал.

Веня пожалел, что не додумался прихватить с собой шкалик. И без излишней скромности сел прямо на землю.

– Вениамин Аксельрод… Твой отец – химик? Ученый с мировым именем?

– Да…

– А ты, значит, пострадал по политической статье? Реабилитирован?

– Нет. Уже и Манукалова, который сшил это дело, пристрелили, а я все еще с уголовным прошлым, – признался Веня.

– Нехорошо! Двенадцать лет лагерей за невинную выходку… или вы осознанно выступали против войны в Афганистане?

– Сейчас понимаю, что осознанно, – слукавил Веня.

– Вот о таких, как ты, нужно рассказывать нашему народу! – Геннадий Владимирович не стал уточнять, что именно в те годы был непосредственным начальником старшего лейтенанта Манукалова. Вместо этого предложил: – Наливай. Выпьем за процветание России.

За это было грех не выпить. Аппетитно причмокнув, Столетов взялся за бутерброд с ветчиной. Веня решил от него не отставать. Очень быстро прикончили бутылку, и раскрасневшийся грузный Геннадий Владимирович со знанием дела произнес:

– Вот теперь можно и по грибы.

И зашагал в лес. Веня последовал за ним.

– Каково твое мнение о господине Порте? – не оборачиваясь, спросил Столетов.

– Очень значимая фигура. Противник русской мафии. Считает, что наш криминалитет нельзя пускать в Европу.

– Правильно считает…

– Поэтому готов сотрудничать лично с вами и теми, кого вы представляете.

– Понятно. Что с банком?

– Он уже вовсю функционирует в Кёльне. Вилли Шлоссер оказался отличным организатором.

– Надеюсь, ты понимаешь, что должен в одном лице представлять и Порте и меня? Трудно находиться между двумя магнитами, но совсем небезопасно между молотом и наковальней. Я не хочу начинать наши контакты с запугивания. Но один неверный шаг – и тебя не существует. В такой ситуации права на ошибку не предполагается.

– Так можно и без ошибок. Если все заранее просчитать и обсудить, – спокойно заметил Веня.

– Вот то-то и оно. Не старайся урвать, не стремись к интригам, оставайся честным, а значит, живым и богатым. Самое простое – точно выполнять указания. А уж коль в голове возникнут мысли – не таи, делись со мной… ну, и с Порте. Учти на будущее – за господином Порте большая сила международной мафии, а за мной – мощь государства, способная прокатиться катком по любым неугодным структурам.

– Я понимаю… – Веня осознавал, что в его положении главное – не суетиться.

– О, пошли грибы. Глянь, настоящий валуй. Многие думают, что несъедобен. Ан нет. Вымачивать надо три дня. А вот там – волнушки. Под кустом, розовые. Идут исключительно на засолку, – он срезал одну и показал Вене: – Видишь, капельки молочка. Так вот его остаться не должно. Я в грибах отлично разбираюсь. Как ты думаешь, что это там за ребята стоят? Круглые, белые…

– Поганки!

– Ишь ты, поганки! Это же дымовики. Если старые, наступи на них ногой – дым пойдет, а молодые на жарку в самый раз.

Геннадий Владимирович присел и принялся срезать увиденные грибы. Веня с энтузиазмом помогал.

– Ну, разобрался, что к чему? – спросил тот.

– По поводу грибов?

– По поводу работы. Иногда ведь очень трудно отличить съедобный гриб от поганки. Съешь кусочек и все – со святыми упокой. Гляди, Вениамин, не набери поганок.

К делам Столетов больше не возвращался. Вене понравилось общаться с ним. Все просто и ясно. Никаких недоговоренностей. Сплошной подтекст. То, что решил наложить руку на теневой капитал, говорило не только о личном мужестве, но и о всесилии. «С такими деньгами да при поддержке международной мафии в России можно натворить чего угодно», – думал про себя Веня.

– Пожалуй, хватит, – остановился Геннадий Владимирович. – Ты вот что – возвращайся в Москву и часам к одиннадцати вечера собери всех учредителей фонда «Острова России». Хочу на них посмотреть. А перед моим приездом объясни, что шутки закончились. Либо они меня признают хозяином, либо мы очистим Россию от этой нечисти. В выражениях особенно не сдерживайся. Гни правду-матку. О своей безопасности как-нибудь позабочусь. И последнее. Чтобы завтра утром вице-премьер Суховей, здоровый и невредимый, сидел в своем кабинете с постановлением по островам.

Вернулись к опушке. Столетов уселся отдыхать, а Вене указал рукой на просеку, ведущую к машине.

В офисе на Кузнецком, в Доме работников искусств, Цунами встретил Веню без привычной благожелательности.

– Все сторонкой норовишь меня обойти, – укоризненно заметил он.

– Наоборот. С новостями, прямо к тебе.

Веня смотрелся абсолютно независимо. Затемненные очки, сигара, на золотой цепи старинные часы «Павел Буре» в кармашке жилетки – все подчеркивало его значимость.

– Не слишком ли зарываешься? – разозлился, глядя на него, Цунами. – Где Шлоссер? Что с банком? Какие сведения от Порте?

– Хорошие, – успокоил Веня. Выпустил клуб дыма изо рта, понаблюдал за ним, потом изрек: – Но ситуация резко поменялась. Придется всем вместе работать на хозяина.

– На кого?! – взвился Цунами.

– На хозяина, – спокойно повторил Веня.

– И кто же мне теперь хозяин? Порте? Или ты сам? А может, слинявшая с любовником Инесса? Кто?

– Столетов…

– Кто?

– Столетов!

Цунами уселся за рабочий стол, на котором, кроме пепельницы и телефона, ничего не было. Посмотрел недоверчиво на Веню.

– На нас «наезжают»?

– Нет. Покупают.

– Зачем?

– А зачем более крупная рыба заглатывает мелкую?

– Это я мелкая? Унгури? Батя? Вейко? Да мы завтра устроим в стране такую заваруху, что все администрации полетят к чертовой матери!

Веня не растерялся. Давно прошли те времена, когда гнев Цунами внушал ему ужас. Он больше не чувствовал себя зависимым от желаний «крестного отца». Впервые благодаря Порте и Столетову Веня понял, что безраздельное царство «авторитетов» подходит к концу. Новая сила, еще более жестокая и безжалостная, готова была раздавить их мощью бронированных танков. И грозить в ответ кулаком, даже с зажатым в нем пистолетом, казалось смешным и беспомощным.

– Ничего не получится, – не вступая в спор с Цунами, сказал он.

Тот схватил телефон и стал обзванивать всех перечисленных мафиози.

– Немедленно! Сейчас! Завтра – поздно! – кричал он в трубку, не объясняя, чем вызван нежданный истеричный звонок.

В течение часа приехали все. Унгури появился с Мирчей, сочтя экстренную сходку удобным случаем для представления своего преемника. Батя, как всегда, с непроницаемым лицом, затаивший обиду на Цунами за смерть Рваного. Вейко подозрительно поглядывал на собравшихся и особенно недоверчиво на Вениамина.

– Рассказывай, – буркнул Цунами, демонстративно разглядывая в окно усевшихся на карниз голубей.

Веня напомнил, что ездил в Германию как президент фонда, на счета которого легли деньги присутствующих «авторитетов».

– Ты не отчет давай, а про «наезд»! – потеряв терпение, крикнул Цунами.

Помня наставления Геннадия Владимировича, пришлось говорить жестко, довольно грубо. Все слушали молча и угрюмо. Первым подал голос Унгури.

– Это ультиматум или приглашение к сотрудничеству?

– Да, западло выслушивать такое, – процедил Вейко, обдав Веню смертоносным взглядом бесцветных глаз.

Батя молчал. Он понял суть предложения и прикидывал, кто из пришедших способен соответствовать такому размаху. После короткого анализа понял – кроме него и Вени, никто.

– Я согласен встретиться со Столетовым, – задумчиво оповестил он. – Что такое полмиллиарда в сравнении с бюджетом страны? Случилось то, что должно было случиться. Они поняли, что власть в стране нужно не делить, а умножать. Мне Столетов давно казался человеком здравого смысла.

– Он же наложит лапу на аренду островов! – возмутился Цунами.

– Но без него никакой аренды просто не будет. Мы начинали с того, что хотели «кинуть» друг друга и завладеть всем собранным капиталом. Цунами надеялся выиграть. Я не вмешивался. А после того как Али пристрелил Манукалова, вообще претензий к тебе, Цунами, не имею. Но давайте думать здраво. Нам предлагают взять под контроль всю страну, с экономикой и армией, а вы тут трясетесь над своими несчастными миллионами.

Долго никто не решался взять слово. Хитрый Унгури подтолкнул Мирчу.

– Мне уже поздно лезть в объятия государства, а вот Цыган пусть решает.

Возможно, у Мирчи и были какие-то свои мысли на этот счет, но им руководила Марфа, которая всеми силами рвалась к полной легализации деятельности. Поэтому он однозначно поддержал Батю.

– Ишь, мамалыжник! – чертыхнулся Вейко. – Тоже голос подает! Не рано ли!

– За ним стоит мой клан, – напомнил Унгури, и скандал не разгорелся.

Цунами мечтал лишь об одном – встать над всеми. И жить в подчинении у Столетова не желал никаким боком.

– В таком случае, я – против. Даже если останусь в одиночестве. За мной пойдет Кишлак. Уже подрос Курган. Соберемся с силами. Свое отстоять сумеем, а вы идите в Европу к месье Порте. Там только вас и ждали.

Веня хотел было заикнуться о выдаче вице-премьера к завтрашнему утру, но, чувствуя напряженность обстановки, не решился. Пусть сам Столетов ставит такие условия. После долгого спора решено было все-таки встретиться со Столетовым в полном составе. Для этого пришлось подумать о безопасности. К офису «Острова России» в срочном порядке стягивались боевики. На нескольких станциях метро запланировали теракты, на случай, если Столетов захочет арестовать участников встречи. Решено было ехать в офис из разных концов города, поддерживая между машинами постоянную телефонную и радиосвязь.

Веню вместе с Мирчей отрядили первыми встретить Столетова и убедить его отказаться от охраны, гарантируя свою. Цунами недобрым глазом косил в сторону Бати, чувствуя, что теряет инициативу. И на всякий случай подумывал о надежном укрытии. Но где? Кишлак пропал. Да и глупо лезть туда, где содержится вице-премьер, которого начнут интенсивно искать со дня на день. Из преданных в Москве людей у Цунами были только Али и Курган. Сведения о последнем ему передала Майя Зарубина. Приходилось затаиться и не лезть на рожон.

Столетов приехал один. Без телохранителей, без оружия. Трезвый, спокойный, молчаливый, С внимательным остановившимся взглядом. Его встретил Веня у входа в офис.

– Видишь – я один. Мне опасаться нечего.

– Жизнь не пожалею, если что! – искренне ответил Веня. Геннадий Владимирович похлопал его по плечу и вошел в помещение. Один за другим стали прибывать участники встречи. Столетов сидел, развалясь на диване, в комнате переговоров и пил минералку.

Первым оказался Вейко. Поздоровался и, окинув пристальным взглядом незнакомца, признался: – Где-то я вас видел.

– Вряд ли. В мои обязанности не входит развлекать народ, – сухо ответил Столетов.

Унгури вошел, опираясь на руку Мирчи. Надменно кивнул всем и с достоинством опустился в кресло. Мирча сел рядом на стул. Цунами подождал появления Бати и проследовал за ним.

– Все? – громко поинтересовался Столетов.

– Достаточно, – не выдержал Цунами.

– Вам виднее… – Геннадий Владимирович без всяких заискиваний и приветствий приступил к главному: – Вам не стоит говорить, кто я такой. И какой аппарат стоит за мной. Я здесь без охраны, потому что в этой стране она мне не нужна. Предлагаю и вам превратиться в хозяев, а не в постояльцев. Сумма в четыре миллиарда, собранная фондом «Острова России», может стать гарантом нашего сотрудничества. Германо-российский банк в Кёльне готов принять деньги. Я занимаюсь реализацией подписанного постановления, вы отдаете мне право решающего слова во всех серьезных коммерческих сделках. Мы с крупнейшим представителем бизнеса в Европе, господином Порте, создаем для общих проектов режим наибольшего благоприятствования в странах, подписавших Шенингенское соглашение. Никакой конкуренции с нашим альянсом я не допущу, употребив все возможности силовых структур. Надеюсь, вы меня поняли?

Только Вейко собрался задать вопрос, как Столетов продолжил:

– И первое, что требуется от вас как от людей, готовых принять мои предложения, – употребить все свое влияние, чтобы завтра в девять часов утра вице-премьер Олег Данилович Суховей появился в своем кабинете целым и невредимым. Надеюсь, меня правильно поняли… – и, повернувшись к Вене, коротко приказал: – Проводи.

После внезапного ухода Столетова атмосфера накалилась. Цунами метался по комнате переговоров с воплями и матом.

– Чтобы я? Да никогда! – единственное, что можно было разобрать.

– Пора сваливать в Питер, – поддерживал его Вейко. Батя переглянулся с Унгури. Старик остался доволен вниманием, оказанным одним из первых людей государства.

– Он немногословен…

Батя понимающе улыбнулся и рассказал притчу:

– Когда-то Чингисхан послал к внуку Батыю в советники своего человека. И с ним передал записку. Батый прочитал ее. Там была всего одна фраза: «Этому человеку верь». Друзья удивились краткости рекомендации. Но Батый ответил: «Ясно – и достаточно!»

– Ты, хранитель воровских традиций, предлагаешь сотрудничать с государством? – обрушился на него Цунами.

– А кто тебе сказал, что Столетов – это государство? Он на этом и не настаивает. Просто в отличие от нас у него под рукой тысячи бойцов. Тот же рэкет, та же идеология, но на грандиозном уровне. Выигрывает не тот, кто занимает чужое место, а тот, кто сохраняет свое. Такая возможность нам предоставляется. Не следует от нее отказываться…

– А где мы найдем вице-премьера? – не успокаивался Вейко.

Батя удивленно посмотрел на Цунами.

– По-моему, Кишлака вырастил наш друг Толя. Пусть он и воздействует на него.

– Это без меня!

Цунами, ни с кем не попрощавшись, выскочил из комнаты переговоров. Его уход облегчил разговор. Мирча был полностью согласен с позицией Бати. Ему Марфа наказала вынудить сообщество заняться освобождением Суховея.

– Так кто же найдет вице-премьера? – повторил Батя, в первую очередь адресуя вопрос Мирче. Тот не замедлил выпалить:

– Из всех известных людей лучшие отношения с Кишлаком имеет Курган. Он должен быть в Москве.

– Но где его искать? – развел руками Унгури.

– У Майи Зарубиной…

– Откуда известно? – насторожился Веня, уверенный, что друг до сих пор болтается по Европе.

– В дамском клубе секретов не бывает. Они первые узнали, что похищение организовал Кишлак.

Батя встал и жестко заявил:

– С этим «отмороженным» нужно покончить раз и навсегда. Найди Кургана, передай нашу просьбу. Если завтра Суховей войдет в свой кабинет, а Кишлак ляжет в гроб, мы все гарантируем Кургану коронацию в воры в законе. Думаю, со мной согласятся Унгури и Вейко.

Возражений не последовало. Мирча отправился звонить Майе Зарубиной.

Кишлак предавался любимому занятию. Курил «план» и смотрел по телевизору программы новостей. Дело происходило на подмосковной даче. Трехэтажный особняк, построенный недавно убитым банкиром, отличался немыслимой роскошью. Дом состоял из четырех башен и центральным холлом между ними. В одной из башен находилась спальня хозяина, приглянувшаяся Кишлаку. Братва разбрелась по всему зданию, неся охрану внутри и снаружи. Двор, с подстриженным газоном и с альпийскими фиалками лилового цвета в каменных вазах, был обнесен высоким, неприступным забором. Судя по всему, банкир собирался жить долго и счастливо. Но не удалось…

– Ни слова о вице-премьере страны? Вот народ! Держат в тайне. Слышь, Олег, на хрен ты никому не нужен, – обращался Кишлак к лежащему под кроватью связанному Суховею.

– Рыщут, должно быть, – флегматично отозвался Скрипач, занятый чисткой пистолета.

– Пускай. Я заставлю подчиняться мне! Иначе у них не будет ни вице-премьера, ни постановлений. Завтра отправишь мои требования Унгури. Пусть выучит наизусть. Без Кишлака в этой стране никто и шагу не сделает!

Скрипач кивал головой. Он редко вслушивался в болтовню командира. Приучил себя быстро реагировать только на команды. А Кишлаку хотелось поговорить.

– Слушай, вице, чего притих? Может, выпить хочешь? Ну, молчи, начальничек хренов. Кто ж тебе вбил в голову, что ты, дерьмо собачье, способен страной управлять? Тебе одно назначение – горшки за мной выносить. Учти, хозяином японских островов буду я! И вообще отделюсь, к чертовой матери, от России. О, братва погуляет!

– Японцы агрессию устроят, – не согласился Скрипач. Его совершенно не прельщала гульба на Дальнем Востоке.

– Э, Скрипач, с тебя и композитора Глюка по ночам достаточно. А я дождусь того момента, когда Батя, Унгури и остальная помойка приползут ко мне на коленях. Руку будут целовать. Коронуют, наплевав на всякие традиции и правила. Сегодня с Кишлаком не справится даже министр ментовки.

Переключив телевизор на информационную программу НТВ, налил в стакан водку и предложил Скрипачу поужинать.

– А козлу под кроватью дадим тогда, когда начнет блеять!

Они выпили. Скрипач ел мало и неохотно. История с вице-президентом затягивалась и превращалась в опасную бессмыслицу. Никто его спасать не собирался. А в правительстве, похоже, только обрадовались такому странному исчезновению.

Скрипач выпил и тускло констатировал:

– Скучно.

– А ты подвесь вице-премьера за ноги к люстре и развлекись немного. Легкие пытки очень хорошо поднимают Настроение, – предложил Кишлак, явно стараясь попугать лежащего под кроватью Суховея.

И вдруг замер, превратившись в слух. Ведущая информационной программы передала только что полученное сообщение: «В десятое отделение милиции, расположенное на Крутицком валу, доставлен особо опасный преступник, уголовный авторитет по кличке Курган, который подозревается в многочисленных противозаконных деяниях. Всех, кто имеет какую-либо информацию о совершенных им преступлениях, просьба обращаться по телефону…»

Кишлак не дослушал, грохнул кулаком по столу с воплем:

– Наших бьют!

Скрипач покачал головой. Кишлак вскочил и забегал по круглой спальне.

– Стоит только лечь на дно, как они начинают хамить! Нет, чтобы моего кореша в ментовку? Я ему как брат! Вспомни, Скрипач, как он с нами работал? Да не отдам его, пока моя рука способна дотянуться до пистолета. Слушай команду! Подбери бойцов, переоденьтесь в камуфляжную форму ОМОНа, на морды маски и прямиком – в ментовку. Нашли, куда такого человека помещать! Разгроми все к чертовой матери, а Кургана немедленно ко мне. Очень хочется с ним выпить.

Выслушав приказ, Скрипач не мог скрыть радость. Наконец-то появилась возможность размяться. Да и Курганова уважал без всякой балды.

Александр Курганов действительно находился в узкой камере-одиночке. Туда его привез сам Вейко. А до этого целых два часа приехавшие в гости к Майе Зарубиной дамы умоляли отбить у Кишлака вице-премьера Суховея.

Алла Константиновна закидывала голову и дергалась всем необъятным своим телом. Ирина давала ей валерьянку и заставляла нюхать нашатырь. Марфа обещала Александру долю в бизнесе и работу на пару с Мирчей. Тамара проклинала тот день, когда связалась с безнравственным и жестоким Кешей. А сама Майя не сводила с него ласкового, восторженного взгляда, давая понять, что гордится им, попавшим в центр внимания таких особ.

Александр не знал, как поступить. Совершенно не хотелось лезть в это дело. Но поскольку никто не знал, где находится Кишлак с похищенным Олегом Даниловичем, то и бабские стенания шли, как говорится, «не в кассу». Александру даже нравилось напускать на себя значительный вид и по поводу Кишлака драматично разводить руками, мол, ищите ветра в поле. Откуда же ему было знать, что на сходке приняли решение отправить его к Кишлаку.

Остроумная идея использовать Кургана в виде живца принадлежала Мирче. Он помнил, как во время ограбления Кишлак прислушивался к Александру, после чего сделал своим ближайшим другом.

– Поверьте, как только Кишлак услышит об аресте Кургана, то бросится его спасать. А, попав к нему в логово, Сане не составит труда освободить вице-премьера.

Батя согласился с предложением и взял на себя заботу о незамедлительном распространении сообщения по всем средствам массовой информации. А Вейко связался с давними приятелями из отделения милиции. Все расходы взял на себя старик Унгури.

Когда Мирча появился у Майи Зарубиной, Курганов понял, что женские мольбы – всего лишь прелюдия. И не ошибся. Оставшись с ним наедине, Цыган подробно рассказал о встрече со Столетовым и его условии в отношении вице-премьера.

– А если я откажусь? – разозлился Александр. Ему претило участие в провокации.

Мирча не стал вилять, а высказался вполне определенно:

– Решение сходки для тебя закон. Выполнишь – коронуют на вора в законе. Откажешься – отнимут руку. А чем закончится, сам понимаешь.

– Меня запугать сложно. Я ведь стреляю без предупреждения. Цунами тоже участвовал?

– Нет. Ушел, и приговор ему уже подписан.

– Кем?

Мирча замялся. Потом встряхнул курчавой головой и признался:

– Он поставил не на ту лошадь. Учти – ты считаешься его другом.

– Я сам себе друг, – заявил Александр. Вариантов не оставалось. То есть они существовали, но Курганов понял, что слишком устал и не в силах плыть против течения. – Передай, что я согласен.

Теперь, третий час валяясь на голых досках, гадал – услышит Кишлак сообщение об аресте или нет. Лучше бы не услышал…

А в дежурную часть уже ворвались парни в черных масках. Предупрежденные о нападении милиционеры не сопротивлялись, поэтому обошлось без выстрелов и мордобоя. Скрипач со связкой ключей открывал камеры и кричал:

– Выходить всем! Амнистия!

Увидев его, Александр не испытал большой радости, но привычно обнялся и пробормотал фальшивые слова благодарности.

Через час Кишлак, наливая водку, хохотал над рассказом Скрипача, как освобождали Кургана.

– Ты сам-то чего не рад? Неужто перемандражировал?

Шалишь, земеля, пока Кишлак – хозяин на этой земле, никто не посмеет обижать его друзей. Скажи, Скрипач.

– Чего говорить? За Кургана глотку перегрызем! – подтвердил тот.

Александр пил и не пьянел, потому что нервы были на взводе.

– А ты знаешь, чего у меня под кроватью? – хитро спросил Кишлак.

– Баба? – не понял Курганов.

– Ха! Хило мыслишь! Вице-премьер господин Суховей!

– Зачем он тебе?

– А вот это не твоего ума дело, – отрезал «отмороженный». – Пей за свое спасение и не задавай лишних вопросов.

– Зря ты с ним связался…

Скрипач, видя, что лицо у Кишлака побелело, предвещая вспышку ярости, хотел вмешаться, но не успел. Тот вскочил и, размахивая руками, заорал на Кургана.

– Кто ты такой?! Нет, кто ты такой, чтобы давать советы? Сиди и пей, раз вытащили из ментовки!

– Но каждый имеет… – примирительно возразил Скрипач.

– Пошел вон! – заорал на него Кишлак.

Пожав плечами, Скрипач вышел из спальни. Александр не сомневался в тщетности попыток уговорить Кишлака отпустить вице-премьера, но, стараясь не заводиться, стал рассказывать о сходке.

– Все авторитеты пришли к одному мнению – ты сыграл не по правилам, – закончил он.

От этой фразы Кишлак взвыл, как раненый зверь, и вне себя от бешенства перевернул стол с остатками ужина.

– Да я вас всех растопчу! И тебя – понял?

– Понял…

– Нет, ты не понял, – продолжал орать он. И вместо доказательства набросился на сидящего Александра.

Пришлось отшвырнуть его ногой. Кишлак упал и перекатился по ковру к кровати, на которой лежал футляр для скрипки, оставленный Скрипачом. В нем наверняка находился автомат. Александр, забыв о боли в спине, бросился на Кишлака. Некоторое время они не могли оторваться друг от друга. Освободив правую руку, Курганов схватил валявшуюся рядом разбитую бутылку. В глазах Кишлака промелькнул ужас, когда он увидел занесенный над ним осколок стекла. Всем своим хилым телом рванулся в сторону, но было поздно. Одним махом Александр перерезал ему горло. Кишлак захрипел и забился в конвульсиях. Кровь хлестала из перерезанной сонной артерии. Покачиваясь от напряжения, Курганов встал. Не глядя на содеянное, отошел к двери. Открыл ее и крикнул:

– Скрипач! Скрипач!

– Чего еще? – послышалось откуда-то снизу.

– Ты забыл свою скрипку.

– Сейчас заберу.

Александр мельком взглянул на Кишлака. Он уже был недвижим. Его подростковое тело, казалось, стало еще меньше. Белесые глаза закатились, а тонкие губы застыли в полуулыбке-полугримасе. И впервые выглядел совсем не страшным. Александр не ощущал ничего, кроме острой боли в спине.

– Как же это? – охнул Скрипач, застыв в дверях. Курганов не ответил. До него только сейчас дошло, что за этим он и был отправлен к Кишлаку.

– Что же делать… что же делать… – бормотал Скрипач, все еще не веря своим глазам.

– А что ты должен делать? – без всякого интереса спросил Александр.

– Убить тебя…

– Приступай, я не сопротивляюсь.

Скрипач взглянул на него и убедился, что Курган не шутит.

– Как же я могу? – неуверенно прошептал он. – Победила сила.

– Нет. Победила подлость, – возразил Александр.

– А что теперь делать с этим вице-премьером?

– Отпустите с Богом. Он – не ваш уровень.

– Ты прав… – согласился Скрипач и, немного помолчав, предложил: – Уходи вместе с ним. Иначе ребята тебя растерзают.

– Мне идти некуда. Возьми свой инструмент и исполни Глюка.

Скрипач, привыкший повиноваться, подошел к валявшемуся у постели Кишлаку, переступил через него, открыл футляр, достал автомат и, развернувшись, принялся стрелять с закрытыми от горя глазами. Когда он их раскрыл, Курган уже затих в огромной луже крови.

Бросив автомат, Скрипач выволок из-под кровати насмерть перепуганного Олега Даниловича. Негнущимися пальцами развязал на нем веревки и, подталкивая, повел вниз, где приказал бойцам посадить вице-премьера в машину и отпустить на все четыре стороны.