"Заклинатель дождя" - читать интересную книгу автора (Строганов Михаил)

Глава 7 ПО ТУ СТОРОНУ ВРЕМЕНИ

Иван не любил уроки истории. Сам-то предмет интересен своей парадоксальностью с нарочито выпяченным принципом: за что боролись, на то и напоролись. Но школьные уроки просто невыносимы своей прямолинейностью и ограниченностью суждений. Он вспоминал отца, который на его вопрос о том, что такое история, как-то сказал: «История – театр, в котором идеология – декорации, события – программки, а люди – отрывные билеты». Прошло много лет, но, размышляя о временах и народах, Иван так и не нашел для себя лучшего определения…

Самым ненавистным учителем в школе, несомненно, являлась историчка – Эльза Петровна Мельникова, которую за глаза ученики звали «Гестапо». Она была существом неопределенного возраста, резкая в движениях, с истерикой в голосе. Френч, бесцветные глаза, глубоко посаженные на непропорционально вытянутом лице. Школьное прозвище может сказать о человеке больше, чем любая беспристрастная характеристика…

В этот апрельский день Иван пожалел, что явился на урок. Проходили «борьбу с церковью» в годы гражданской войны. «Гестапо» ненавидит все, связанное с религией, и даже его фамилию (Хр-рамов) произносит с нескрываемым отвращением. Значит, над ним снова «сильнее грянет буря». Представив себя в образе школьного буревестника, Иван саркастически улыбнулся: «Надо окончить чертов десятый класс. Буду молчать, как партизан. И точка».

– Хр-рамов, почему лыбитесь? Из престижной областной гимназии прибыли? Все на свете знаете? – Эльза Петровна подошла к парте и наклонилась к самому лицу. – Поверьте моему богатому педагогическому опыту, мы сумеем по достоинству оценить вашу эрудицию!

Как на допросе! Иван почувствовал, что задыхается от рвущегося в его легкие нестерпимого запаха женского пота и тяжелого сигаретного перегара. По телу пробежали мурашки, но растаяли, скатясь с кончиков пальцев, скользнули в закрытое от глаз исторички свободное пространство под партой.

– Итак, Хр-рамов, поделитесь с классом своими соображениями, почему новая власть предприняла попытку полного искоренения религии?

– Думаю, что вместо прежней хотела утвердить свою, новую, – рассудительно ответил. – Очевидно, что вера во многом определяет настроение и поступки человека, его отношение к происходящим событиям. Добрая вера ведет к созиданию и уважению чужих жизней, вера злая – к разрушению и насилию над другими людьми.

Эльза Петровна обвела взглядом учеников:

– Еще мысли? Или все так считают?

В классе повисла тишина, над которой одиноко возвышалась поднятая рука Лены Затеевой.

Эльза Петровна снисходительно кивнула отличнице.

– Я думаю, что новая власть стремилась уничтожить фундамент царизма, предать забвению идею «святой Руси» как исторического предрассудка черни и орудия управления эксплуататорских классов. Религия нужна лишь слабым индивидам, тогда как новая власть утверждала идеалы сильных и свободных от всяческих пут людей.

Оттараторив без запинки, Лена механически села на свое место.

Эльза Петровна небрежно кивнула:

– Хорошо, но не будем забывать, что одним из главных и позитивных моментов безбожия являлось стремление заменить ложное, мифологическое понимание мира правильным, научным. Потому что своими призраками религия подрывает волю к жизни, тормозит наступление прогресса. И совсем не случайно Маркс называл ее опиумом для народа.

– Робот роботом, – шепнул Иван Андрею Трунову, соседу по парте, которого за добродушный характер и массивную фигуру одноклассники прозвали «Мамонтом». – Тебе не кажется, что Ленка всего-навсего заводная кукла, а Эльза ее кукловод?

– Так! А что у нас опять бормочет Хр-рамов? – Мельникова снова подошла к его парте, нервно покручивая указкой в руках. – Неужели мысли из мозгов выпирают? Так встань и удиви нас!

Иван поднялся:

– Мне кажется, что были названы только лежащие на поверхности следствия антирелигиозной компании. Причины сокрыты намного глубже. Вспомните Французскую революцию, террор и Робеспьера с его культом «Верховного существа». Разве у нас было не то же самое? Как иначе понимать все эти «красные рождества и пасхи», водружение памятника Искариоту и Каину, бессмысленную жестокость и вандализм, уничтожение уникальных произведений искусства, те же показательные расстрелы икон? Разве предрассудки изживают такими методами? Но события обретут иной смысл, если в происходящем видеть скрытые культовые действа…

– Вздор! Зачем большевикам скрывать свою веру, если власть принадлежала им? – Эльза Петровна зло рассмеялась и ткнула пальцем Ивану в голову. – Вы бредите, Хр-рамов!

– Мы говорим о религии, а не о вере, о внешнем, а не о внутреннем, – парировал он выпад. – Слово «религия» означает «связь». Значит, связывает воедино не только рассеянные события и факты, не только поколения людей, но и пространство, время, вечность… Взять, к примеру, нашу школу…

– Так! Уже интереснее. – Эльза Петровна подошла к Лене Затеевой и положила ладонь на ее плечо, подав знак записать каждое Ванино слово.

– Вроде бы у нас светская школа, в которой нет никакой религии. Но повсеместно развешанные культовые маски и амулеты, дощечки с непонятными символами создают ощущение того, что ты находишься в неведомом храме, где за тобой неотступно следят неизвестные божества! – безуспешно ища поддержки, Иван оглядел безразличные лица одноклассников. – Поэтому здесь все чувствуют и ведут себя иначе, чем в нормальной жизни, словно находятся под незримой властью. Веришь ты или нет, но с твоей душой все равно творится необъяснимое…

– Довольно! – Эльза Петровна подняла руку. – Мы долго слушали твою ахинею. Теперь будет интересно узнать, что о религии думает класс. Посмотрим, много ли еще у нас есть таких же сумасбродов, как Хр-рамов! Возьмите ручки и до конца урока подробно изложите свои мысли в тетрадях. Приступили!

Андрей с сочувствием посмотрел на Ивана и шепнул:

– Ваня, ну зачем так! Сам же суешь голову в петлю!

– Это еще почему? Я только свое мнение высказал. Обычное дело для дискуссионного урока. Только в спорах истина и рождается.

– Ты что, так ничего и не понял? По ту сторону парты не увидишь правды… – Андрей вздохнул и, сжав огромные кулаки, уставился на пустые тетрадные клеточки. – Лучше помалкивай и говори то, что им надо. Целее будешь…

А за окном по школьному двору вышагивали в солнечных лужах голуби. Иван вспомнил, как лет десять тому назад, таким же ясным апрельским утром, они ходили вместе с отцом в зоопарк. Тогда он никак не мог понять, почему все большие и красивые птицы сидят запертыми в клетках, как злобные волки. Они должны быть в небе, свободные, рожденные для полета в небе без границ… Отец тогда отшутился, ответив, что теперь позволено летать одним воронам, поэтому скоро и голуби превратятся в куриц. «А вот ты у меня орел! У тебя никто не сможет отнять небо!» – сказал он тогда Ивану, высоко-высоко подкидывая в лазурную высь… – «Но для этого орлята должны научиться летать!»

Строчки складывались сами собой, и, боясь упустить волну, Иван поспешил открыть тетрадку и посреди страницы размашисто написал: «МЫ СВЯЗАНЫ НЕБОМ».

* * *

– Да расслабься, Храм! – Балабанов раздраженно махнул рукой и нарочито выругался. – Нет, ну скажи, чего так паришься из-за учебы? Неужто старые привычки так вставляют?

– Да нет, Леха, привычки тут ни при чем. Просто кажется, что мне с ними по-хорошему не расстаться.

– Чудной ты, Храмыч, чел! Школа – не тюрьма, все равно отпустят. Посмотри на меня! Балабан им, как геморр в горле, а хильнуть его из казенки кишка тонка!

Иван посмотрел на Алешку и не смог удержаться от смеха.

– Не ловлю тему стеба, Храм! – возмутился Балабанов. – Я ради тебя пупкую, а ты меня за лоха держишь?

– Леха, сколько раз просил, говори по-русски! – Иван взял приятеля за плечи. – Я половины из сказанного тобой не понял!

– Чего тогда зубы скалишь?

– Не дуйся, Леш, да не дуйся ты! – Иван потрепал Балабанова за волосы. – Просто горлу досаждает обычно кость, а геморрой – совсем другому месту. Так что ты немного с адресами напутал!

Лешка, выждав для солидности пару секунд, присвистнул:

– Ну, Храмыч, я реально попал! В смысле лоханулся, а попа тут совсем не при чем!

Асфальтовое покрытие закончилось, под ногами захрустел щебень и гравий – Немиров остался позади. Впереди, между набухшими весной стволами деревьев, показались черные искореженные кресты и блеклые звезды старого кладбища. Вверху, словно смеясь над невозмутимым царством мертвых, граяли вороны.

– Зачем, Легла, мы пришли сюда? – лицо Ивана нервно дернулось. – Не выношу кладбищ с их односторонним движением…

– Решил показать вид в окрестностях Бове…

– Какого еще Бове?

– А я почем знаю? – Балабанов пожал плечами и закурил. – Картина такая у бабули висит – «Вид в окрестностях Бове». Вот к слову пришлось. Ладно, Храмыч, мне кое-что взять надо. Серьезные люди поручили. Понимаешь?

– Нет.

– Из тайника. Схема простая: здесь беру – там отдаю, за доставку – бабло на карман.

– Леш, а ты знаешь, что в тайнике?

– Думаешь, мне запростяк башли платят? Ангельская пыль, вот что!

– Что такое «ангельская пыль»?

Балабанов всплеснул руками:

– Ваня, ты «Арию» не слушал?

– Нет, а что?

– Ну ты дрёма! О чем с тобой говорить? Ладно, щас спою!

Леха встал, широко расставив ноги, откинул назад волосы и затянул протяжным, с долгими завываниями, голосом: «Ты паришь над миром, но торговец раем вынет душу из тебя за героин. Ангельская пыль – это сон и быль…»

Кирпичная часовня с колоннами, построенная в излюбленном античном стиле начала XIX века, показалась Храмову неестественно маленькой. Вросшая на треть в землю, без крыши и куполов, она скорее выглядела как склеп или небольшой склад, построенный посреди кладбища по чьему-то нелепому распоряжению.

– Сейчас, здесь, я скоро, – Балабанов засуетился и, нагнувшись, проскользнул через полуоткрытую дверь. – Подожди меня!

Иван подошел к дверному проему, но Алешка жестом его остановил:

– Нет, постой на стреме. Тебе же лучше: меньше знаешь, свободнее дышишь. Тут дело серьезным палевом обернуться может.

Иван спорить не стал. Прошел вдоль часовни, прислонив к теплой кирпичной стене ладонь: «Двести лет назад руки крепостных графов Строгановых держали кирпичи, которых сейчас касаюсь я. И это уже религия, Эльза Гестаповна!»

На обратной стороне часовни, рядом с сохранившейся частью литой решетки, Иван заметил разбросанные обгоревшие кости. Подобрал обломанную березовую ветку, подошел к кострищу, пытаясь определить, кому принадлежали останки.

– Прошлое ворошишь? – за спиной раздался насмешливый голос Алешки.

Иван вздрогнул и неожиданно резко выкрикнул:

– Ты никак анатом, Балабан!

– Да не заморачивайся, Храмыч. Не пипловские косточки…

– Откуда тебе знать?!

– От верблюда! Я пацан, который нос по ветру держит!

– Тогда рассказывай.

– Да чего рассказывать. Школьные шаманы зажигают. Пляшут, кровью мажутся, свиными костями машут. Натарят на мясокомбинате всякого фуфла и прутся с него до упора, а после такого дэнса все групповухой перетрахаются. Полнейшая чума, да и только!

– Что за шаманы? – Храмов силился понять, на самом ли деле Балабанову известны бывающие здесь люди, или тот просто хвастает. – Ты знаешь кого из них?

– А то! – оскалился Алешка. – Да и ты знаешь. Только до сих пор врубиться не можешь. Тут же половина школы по колдовству Вуду улетела! Вот папуасами и рядятся, кишками вяжутся, а потом так фачатся, что у мертвяков кости – и те дыбом встают!

– Постой, и учителя?! Ну, а директор, Пыль? Он вон, какой дотошный, настоящий буквоед!

– Ну, Храмыч, ну ты наивняк! Да он первый среди них! – Алешка сплюнул и зло выругался. – Да здесь, в Немирове, уже много лет как все схвачено-зафигачено, все одной веревочкой повязаны. Непонятливым родакам объясняют, что это, мол, такая учебная тусня. В смысле дружба народов и освоение традиций порабощенных народов Карибского моря. И всем хорошо, полный оттяг! А особо любопытным можно и по фейсу. Так что непонятливых родаков у нас в Немирове нету!