"Нобелевская премия" - читать интересную книгу автора (Эшбах Андреас)

Глава 18

По дороге в город мне стало ясно, что, пока я сидел в тюрьме, мимо меня прошёл не только технический прогресс.

На первый взгляд, мало что изменилось. Поезда метро выглядели современнее тех, что я помнил. Станции же, напротив, по-прежнему походили на пещеры, высеченные в цельных скалах, где после установки скамеек, указательных табло и тусклых ламп кто-то порядком побуйствовал, имея в своём распоряжении обилие дешёвой краски, большую кисть и ещё большую самонадеянность. Результатом явилось так называемое искусство. М-да. В последние шесть лет я, может быть, и не был избалован в эстетическом смысле, однако это знаменитое искусство стокгольмского метро по-прежнему кажется мне стенной пачкотнёй, субсидированной государством.

Затем моё внимание привлекло нечто другое. Поезд долго ехал полупустым, в моём отсеке, кроме меня, была только одна молодая женщина, которая сидела ко мне спиной – и говорила в пустоту!

Я удивлённо наблюдал за ней. Она жестикулировала обеими руками, мотала головой, смеялась, совсем как в настоящем разговоре. Только без собеседника.

Сумасшедшая? Иногда встречаются такие персонажи, но им не двадцать с небольшим и одеты они не в дорогое пальто с меховым воротником. Потом женщина встала и пошла к двери, так и продолжая говорить: «Я выхожу. Ты где? На Турегатан?» – и тут я увидел, что у неё в ухе что-то вроде наушника с крохотным микрофоном на изящной дужке, а тонкий проводок теряется в недрах пальто.

Надо же, какие приспособления есть у людей от депрессии, подумал я, когда она вышла.

То, что это стиль времени, я понял лишь на следующей станции, когда в вагон ввалилась целая толпа, и вокруг меня оказалось сразу три женщины, говорившие по телефону.

В то время, когда я сел в тюрьму, мобильные телефоны были только у важничающих задавак. Если кто-то прилюдно выхватывал из кейса звонящий телефон, это вызывало удивление, зависть, по крайней мере, взгляды признания. Соответственно, и разговоры были на публику: «Продавайте ABB. Покупайте „Шведские авиалинии“ за триста тысяч». Или: «Передайте Самюэльсону, чтоб информация лежала сегодня вечером у меня на столе, в противном случае пусть ищет себе другую работу».

Теперь телефоны были у всех. У скромных служащих, домохозяек, школьников. Даже у седой бабульки в сумке вдруг зазвонило. Весь мир телефонировал, и поневоле возникал вопрос, как же раньше люди обходились без этого, пребывая в тишине и одиночестве.

Конечно, я об этом слышал. Иногда, когда не удавалось избежать какой-нибудь телепередачи, я очень даже замечал, что актёры в телевизионных сериалах при любой возможности хватались за мобильный телефон. Только я не принимал это за чистую монету; в конце концов, для того и кино, чтобы создавать мир иллюзий. Герои фильмов всегда живут в квартирах, которые они при своих якобы профессиях (всё равно не видишь, как они ими занимаются) никак не могли бы себе позволить, равно как и машины, на которых они ездят, или одежду, которую они носят. Ясно, что у них непременно должны быть и мобильные телефоны. И вот оказалось, что в этом случае телевидение скорее даже преуменьшало степень обеспеченности населения этими штучками.

Я был рад наконец выйти из вагона, потому что у меня в голове гудело от этих полуразговоров. Неужели в наши дни стало так необходимо знать, что кто-то сейчас едет по линии 10, но на площади Фридхельм пересядет на 17-ю? Неужели матери именно сию минуту должны объяснить своим детям, как открыть микроволновку и сунуть туда блюдо глубокой заморозки? Неужели у супружеских пар нет времени договориться о покупках, перед тем, как выйти из дома, и им приходится вести эти разговоры по дороге? Что это за мир, куда я угодил?

И когда я шёл по Вазагатан, во мне впервые снова пробуждалось чувство свободы. Закусочная на углу Кунгсгатан всё ещё существовала, и я первым делом инвестировал изрядную часть моих тюремных денег в два гамбургера с картошкой фри и колой. Естественно, и здесь невозможно было спокойно посидеть за одним из грязных столиков и поесть, не став свидетелем драмы, разыгравшейся за соседним столом.

– Почему же ты тогда спал со мной, если не любишь? – всхлипывала толстая малолетка в свой телефон.

Меня перекосило. Во-первых, какой дурой надо быть, чтоб задавать такие вопросы? И во-вторых: неужто совсем пропала потребность во время разговора по телефону, тем более при таких интимных темах, искать уединения в каком-нибудь защищенном месте? Неужто при смене веков сфера личного была отменена, а мне про это ничего не сказали? Я демонстративно повернулся к девице и уставился на неё, широко жуя и хмуря брови, пока она не предпочла удалиться на улицу. Я видел, как она продолжала там реветь, но мне, по крайней мере, не приходилось это слушать.

И всё же я сам себе казался динозавром, когда снова вышел на Вазагатан. Идея насчёт «уединения в каком-нибудь защищенном месте» была совсем неплоха. Я выудил из кармана проспект, который мне дал Ганс-Улоф, и по нему сориентировался на местности.

Отель, который, как мне казалось, я помнил, оказался вовсе не тот «Нордланден», а совсем другой, принадлежавший одной из международных сетей. Снаружи он выглядел скромно, почти как офисное здание, если бы не эта горделиво позолоченная вращающаяся дверь.

Первое впечатление было такое, будто я попал на выставку современной шведской интерьерной архитектуры. В холле повсюду стояла в высшей степени своеобразная мебель для сидения, здесь вряд ли нашлось бы два одинаковых предмета. Темно-коричневая лестница, ступени которой, казалось, свободно парили в воздухе, взлетала вверх. Всё было выдержано в белых, голубых и тёмно-коричневых тонах, в том числе и униформа персонала.

Молодой администратор с острым носом и зачёсанными назад будто влажными волосами активно любезничал с девушкой-коллегой. Я некоторое время постоял у стойки, глядя на него, и когда ему стало ясно, что я уже не рассосусь в воздухе, он оторвался от своего занятия и осведомился, как меня зовут.

– Доктор Форсберг из Гётеборга, правильно? – спросил он, поискав в своём компьютере.

Я кисловато кивнул.

– Если так записано…

Он оглядел мой потасканный заплечный мешок, вообще весь мой, без сомнения, неуместный здесь облик.

– Это, эм-м, весь ваш багаж? – осторожно спросил он, втайне учуяв обман и возможность неуплаты по счёту.

– Я работаю в программе экономической помощи развивающимся странам, – ответил я, не задумываясь. – Это приучает путешествовать налегке.

Кажется, мой талант придумывать абсурдные отговорки всё ещё отлично действовал.

Он горячо закивал. Мне удалось произвести на него впечатление, но озабоченность его не прошла.

– А, понимаю… – сказал он, быстро кликая мышкой и вперившись в монитор, наполовину утопленный в стойку. Только дело в том, что… – Тут на его бледном лице вспыхнуло облегчение, озарив его словно молнией. – А, вот я вижу, ваша комната уже оплачена на три дня вперёд. Хорошо, тогда всё в порядке. – Он продолжал орудовать со своим компьютером. – Какую комнату вы хотите, для курящих или некурящих?

– Для некурящих, – с готовностью ответил я. Шесть лет я провёл среди никотинозависимых и больше не мог переносить эту вонь.

– Чудесно. Ваша комната номер 306 на третьем этаже. Когда выйдете из лифта, направо. – Он подвинул ко мне белоснежную пластиковую карточку с магнитной полосой: – Это ваш ключ.

Коллега, которой он посвящал себя до моего неуместного появления, подошла к нему сзади. С лукавой улыбкой она ткнула пальчиком в экран, после чего молодой человек испуганно встрепенулся.

– О, чуть не забыл, – воскликнул он, краснея. – Для вас сообщение, – кликнул мышкой. – Господин, э-э-э, Зоргенфатер просит включить ваш мобильный телефон. – Он улыбнулся, взыскуя прощения.

Зоргенфатер! «Встревоженный отец». Никогда бы не подумал, что мой ненавистный зять – человек с фантазией.

– Что-нибудь еще? – недовольно спросил я.

– Это всё, господин доктор Форсберг. Желаю вам приятного пребывания.

Я взял свою карточку-ключ.

– Посмотрим, – сказал я и направился к лифтам. По пути мой взгляд упал на стеклянную перегородку, за которой громоздилась стена вроде как из ледяных блоков. Боже мой, что это могло быть? Я задержал шаг и присмотрелся. Произведение искусства? Обычного вида табличка называла эту инсталляцию «Бар Северный полюс». Я заглянул через одну из трёх бойниц внутрь этой ледяной крепости, увидел высокие столики из массивного льда, такую же стойку бара из грубо отесанных ледяных глыб, на которой были выставлены в ряд грубые сосуды для питья, сделанные, видимо, из того же материала.

Произведение искусства, значит. Я с омерзением отвернулся и пошёл к лифтам.

Комната была меньше, чем моя тюремная камера, но зато обставлена почти до неприличия комфортабельно. Кровать, письменный стол, шкафы, ковёр – всё массивное и дорогое.

Окно выходило на просторный внутренний двор, с трёх сторон окружённый отелем. Виднелись крыши других домов. Напротив моего окна располагалось окно такой же комнаты, как моя, она была ярко освещена, и там как раз в это время женщина снимала пуловер. Я стал наблюдать из-за шторы, но женщина только свернула пуловер и положила его в шкаф, а потом принялась разбирать свой чемодан и раскладывать вещи по полкам.

Ну да. Я сел на кровать, раскрыл рюкзак и вынул инструкции к мобильному телефону, которые дал мне Ганс-Улоф. Коротко перелистал их и понял, что перелистыванием не обойтись; крошечный аппарат обладал таким обилием функций, что трудно было понять, как по нему просто позвонить.

Я начал листать медленнее. По крайней мере, в самом начале было написано, как его включить. Я сделал это, и он затребовал пин-код. Ганс-Улоф написал мне его на обложке инструкции. Я набрал четыре цифры, и прибор этим пока что удовлетворился. Что дальше? Я ради попытки нажал на широкую кнопку со стрелками, полагая, что такая большая кнопка должна иметь особое значение. Внезапно на дисплее появилось слово Зоргенфатер. Тогда я нажал на какую-то другую кнопку, понятия не имея, на какую, и телефон начал набирать номер. Ганс-Улоф, судя по всему, предусмотрительно запрограммировал в моём аппарате свой номер телефона. Я поднёс аппарат к уху и действительно услышал, как он воскликнул:

– Алло? Это ты, Гуннар?

– Да, вроде бы, – ответил я и вскочил. – Но я совсем не так себе это представлял! – Мой взгляд упал на окно напротив. Женщина уже была без брюк, стояла перед зеркалом, собираясь расстегнуть блузку.

– Ты где? – спросил Ганс-Улоф. – В отеле, как я понимаю? Там что-то не в порядке?

– Ах, что ты, – ответил я, следя за тем, как дама напротив стягивает блузку. Она не носила бюстгальтер, несмотря на изрядный объём груди. – Отель в порядке, обычная казарма для богатых и красивых. Если не считать того, что я здесь ни к селу, ни к городу, всё просто отлично.

– Хорошо, – сказал он. – Я рад.

Мне было ясно, что от окна лучше отойти подальше и сосредоточиться на разговоре, но не мог отвести глаз. Я заворожённо смотрел, как женщина берёт из шкафа плечики, аккуратно вешает на них блузку и как у неё при этом покачиваются груди. Я сказал Гансу-Улофу, что не могу перезваниваться с ним каждый час.

– Так я не смогу сосредоточиться, – сказал я, не отрываясь от жёлто-освещенного окна по другую сторону внутреннего двора, где женщина, темноволосая, лет сорока с небольшим, невозмутимо стаскивала с себя трусики.

– Да, я понимаю, понимаю, – канючил Ганс-Улоф у меня в ухе. – Я только хотел… Ты должен обещать мне, что будешь меня информировать, перед тем как соберёшься что-то предпринять. Слышишь? Обещаешь?

Округлость её задницы могла свести с ума. Груди покачивались и дрожали, когда она расхаживала по комнате, убирая трусики и доставая принадлежности для душа или что там ещё.

– Да ради бога, – сказал я. – Обещаю.

– Спасибо. Тогда я не хочу тебя больше вожделеть…

– Что? – поперхнулся я. – Что ты сейчас сказал?

Ганс-Улоф смешался.

– Я сказал, не хочу тебя больше задерживать. Что, плохая связь? Я слышу тебя хорошо.

Она скрылась за дверью ванной. Мне казалось, что сетчатка у меня горит.

– Нет, связь хорошая. Мне только… – Да, что мне только? Понятия не имею и даже придумывать ничего не хочу. – Послушай, мне сейчас срочно нужно сделать несколько неотложных дел. Я позвоню, прежде чем нанести визит нашим друзьям, о которых мы говорили. – Я не мог говорить по телефону открытым текстом, будь он хоть трижды цифровой и закодированный. Эта привычка недоверчивого человека прочно вошла в мою плоть и кровь.

– Хорошо. Дать тебе знать, если позвонит Кристина?

Я соображал с трудом. Вся моя концентрация разлетелась к чертям, и в этом не было вины Ганса-Улофа.

– На данный момент не обязательно, – несобранно сказал я. – Мы всё равно, наверное, поступим по-другому. Я что-нибудь придумаю, как незаметно зайти к тебе и подключить магнитофон.

– Магнитофон?

– Было бы хорошо записывать разговоры. Но об этом мы поговорим в другой раз.

– Что это даст?

– Не сейчас, Ганс-Улоф. У меня пока есть более срочные дела.

Он говорил в нос, как при насморке.

– О'кей. Но ты позвонишь, прежде чем предпринять что-то важное?

– Да, я позвоню, прежде чем предпринять что-то важное. Пока.

Хорошо. Пора было предпринять что-то важное. Я рассовал всё необходимое по карманам, сунул рюкзак под кровать – ещё одна привычка недоверчивого человека – и вышел.