"Нобелевская премия" - читать интересную книгу автора (Эшбах Андреас)

Глава 29

– Забрать? Кристину? – непроизвольно закричал я. – Она что, свободна?

– Да! – всхлипнул Ганс-Улоф. – Она убежала от них! – Он задыхался. На заднем плане хлопали двери, шуршали по гравию шаги. – Что мне теперь делать? Я выезжаю в Сёдертелье, да? Она в телефонной будке на углу Перси-гранд и Хеглофгатан. Мне надо посмотреть по карте… Заехать за тобой в отель?

– Я больше не в отеле, – рассеянно ответил я. Сила моей физической реакции на такой поворот дела ошеломила меня самого. Сердце колотилось так, будто хотело сокрушить мне рёбра. В ушах шумело. Мозг был ареной беспорядочной давки мыслей и чувств.

– Больше не в отеле? – эхом повторил Ганс-Улоф. – Как же так?

– Ганс-Улоф, я не понимаю. Я не понимаю, что всё это может значить.

– Она свободна, Гуннар! – выкрикнул он. Захлопнулась дверца автомобиля, и его голос без перехода зазвучал из тишины салона машины. – Кристина ждёт меня! Она ждёт, что я её заберу и что кошмару придёт конец.

Но как похитители могли отпустить ее, и именно сейчас? Что разыгрывается за кулисами? Или ей действительно удалось сбежать? В случае, если…

– Поезжай как можно скорее, – сказал я. – Хватай её, сажай в машину и езжай куда-нибудь, но только не домой! Слышишь, Ганс-Улоф? Ни в коем случае не домой.

– Что?

– Если она сбежала, они пустятся за ней в погоню, понимаешь? Ждите где-нибудь, пока я доберусь до вас.

– А? Хорошо, я так и сделаю. И где?

– Неважно где. В каком-нибудь отеле. Откуда я знаю. Созвонимся. Езжай же наконец, слышишь? – прикрикнул я, поскольку всё ещё не улавливал шума мотора.

Он завёл мотор, и я услышал шорох шин по гравию.

– А ты? Ты не приедешь туда?

– Приеду, но пойми ты, нас ни в коем случае не должны видеть вместе. Может, это всего лишь трюк. Может, они что-то заподозрили. Возможно, они знают, что кто-то побывал ночью в «Рютлифарм».

И, может быть, они знали о родне Ганса-Улофа больше, чем нам хотелось бы.

«Возможно, они знали об этом от Кристины», – сообразил я.

– А, – с тревогой сказал Ганс-Улоф. – Слушай, тут такое движение. Наверное, я должен оборвать наш разговор.

– Да, только не попади в аварию. Езжай и хватай её. – Я вспомнил ещё кое-что. – Скажи, ты не дал ей свой мобильный номер?

Ганс-Улоф запнулся.

– Эм-м… нет. Об этом я не подумал.

– Вот и хорошо, – сказал я. – Хорошо, что ты не подумал об этом.

Кажется, до него дошло, что я имел в виду. Я отключился.

Я натянул ботинки. Такси, соображал я, завязывая шнурки. Сколько это может стоить? Сёдертелье, это добрых двадцать километров. Крон пятьсот, если не больше. Наверняка цены на такси теперь совсем не те, что до тюрьмы. Я быстро запихал в тайник все документы и нагрёб денег, купюрами в две тысячи, сотнями и пятидесятками.

И молнией вылетел наружу. Там давно уже было темно. Ледяной ветер гнал по ущельям улиц заплутавшие снежинки, и они вспыхивали в свете фонарей и проезжающих машин. У меня мороз прошёл по коже при мысли о Кристине, которая сейчас, наверно, топчется где-нибудь в одежде, рассчитанной на середину октября, и мёрзнет в ожидании отца. Потом до сознания дошло, что я опять представляю её себе восьмилетней девочкой с хвостиком. А ведь ей уже четырнадцать; сообразит укрыться где-нибудь от холода.

Такси нигде не видно. Я бежал вдоль Розенлундсгатан, озираясь и ругаясь на чём свет стоит. Вот стоянка такси, но пустая. Двое мужчин с кейсами ждут, подняв воротники.

Про такси можно забыть. Но тут уже было два шага до станции метро Сёдра.

Пробивая билет, я уже слышал внизу шум подъезжающего поезда. Я ринулся вниз по лестнице и в последнюю секунду вскочил в последний вагон, который был даже пуст. Причина, правда, крылась в одиноко храпящем бродяге, который обмочился так обильно, что под ним плескалась лужа; от адской вони некуда было деться, как только двери закрылись и хорошо протопленный поезд снова пришёл в движение. Я счел за лучшее тоже перебраться в другой вагон, забитый скандалящими парочками, агрессивными подростками и ворчливыми стариками.

Как только поезд метро вынырнул из подземелья на волю, он начал понемногу освобождаться на остановках, изматывающих нервы своей многочисленностью и длительностью стоянок. Со временем я даже смог сесть у окна и смотреть, как свет, падающий из окон поезда в темноту, скользит по заснеженным холмам и худосочным соснам. Каждые несколько минут я проверял, включён ли мой телефон, есть ли здесь приём, нет ли сообщения, которое Ганс-Улоф мог наговорить на голосовую почту, когда я ехал по туннелю. Я пока не стал ему звонить. Вдруг он стоит в пробке. Вдруг он занят, а я помешаю. Нет, не сейчас. Хотя мобильники и удобны как раз для таких случаев, как этот.

Незадолго до Рённинге в моём кармане зазвонило.

– Да?

Это был, естественно, Ганс-Улоф.

– Алло, – сказал он замогильным тоном.

– Ну что?

– Я не знаю, что мне делать.

– Почему? Что такое?

В его голосе слышалась дрожь.

– Я больше не могу. Я не вынесу. Гуннар, прошу тебя…

Пока он это говорил, перед моим внутренним взором возникла жуткая картина, снимок из газеты: маленькая девочка в луже крови, зверски убитая. Она уже не маленькая девочка! – напомнил я себе, но мне с трудом удалось усидеть на месте, а не долбануть, например, кулаком в стекло. Я сделал глубокий вдох и постарался, чтобы мой голос звучал, как у психиатра.

– Ганс-Улоф? Пожалуйста, скажи мне, в чём дело. Ты её нашёл?

Пауза.

– Нет, – сказал он.

До сих пор я ещё на что-то надеялся, вопреки здравому смыслу, и теперь всё было разрушено в прах.

– Ты где? – бесцветно спросил я.

– Но она здесь была, – сказал он.

– Что?

– В телефонной будке. Она здесь была.

Это звучало ужасно. Казалось, он на грани потери рассудка.

– Ганс-Улоф, ты где? В Сёдертелье?

Стояла тишина, и я решил было, что связь прервалась, но потом он сказал:

– Да.

Тон не предвещал ничего хорошего. Возможно, мне придётся беспокоиться не только о Кристине, но и о её отце.

– Я подъезжаю на метро, – сказал я. Это был риск и нарушение моих собственных правил безопасности, но деваться некуда. – Ты можешь подъехать к станции?

Его ответ донёсся откуда-то издалека, и я не мог с уверенностью сказать, был ли это лишь технический феномен.

– Да. Станция метро. Всё понял.

Поезд ехал тем медленнее, чем ближе подходил к Сёдертелье, по крайней мере, мне так казалось. Я давно стоял у двери и смотрел в холодное окно, пытаясь что-то разглядеть в темноте, пресекаемой уличными фонарями. Кое-что казалось мне знакомым, но многое уже нет. Все было так давно. Я часто ездил этой дорогой, когда мы с Ингой здесь жили. В кармане моей зимней куртки иногда бывало по-настоящему много денег, и тогда я тоже не мог усидеть последние километры на месте. Целые дни я проводил в Стокгольме, взламывая квартиры, – дело, которое днем осуществить было гораздо легче, чем ночью, – и сбывая добычу одному скупщику краденого. Примитивный способ получения денег, но тогда я ещё не знал лучшего. Я таскал столовое серебро, громоздкие картины и переносную радиоаппаратуру, не догадываясь, что если бы я вместо побрякушек жены прихватил календарь с расписанием встреч её мужа и продал кому надо, то гораздо легче мог бы заработать в десятки и сотни раз больше.

Я был молод и полон решимости пробиться к своему счастью. К нашему счастью. Теперь я знаю, что тогда было лучшее время моей жизни. Знать бы мне это тогда.

Мысль о том, что Кристину, мою племянницу и последнюю из родных, могли держать в плену не где-нибудь, а именно в этом шведском местечке, прямо-таки оскверняла мои воспоминания. Уже за одно это, поклялся я, кто-то жестоко поплатится.

Наконец-то поезд подкатил к станции, конечной на этой линии. Я вышел из вагона первым и растерялся, оглядевшись. Я давно здесь не был, это ясно, но не ожидал, что всё изменится настолько, что я буду чувствовать себя здесь совсем чужим. Меня окружала обширная площадь, посыпанная гравием, молодые деревья боролись с лютой стужей, а от старого вокзала электрички осталось только маленькое белое строение, в котором, возможно, по-прежнему продают билеты и стоит несколько скамеек для ожидающих. Я посмотрел в ту сторону, где был когда-то наш дом. Так мы его называли, хотя у нас там была лишь мансарда: три комнаты, кухня и ванная. Я постарался не думать о том, что Инга после своего замужества появилась там всего один раз.

Серый «вольво» тихо и пришибленно стоял у обочины неподалёку от станционного здания. Ганс-Улоф едва взглянул на меня, когда я сел рядом. Он держал в руках какую-то тряпочку.

Повязка на лоб, понял я, когда мои глаза привыкли к сумраку. На ней были вышиты два оленя.

– Это Кристинина? – спросил я. Ганс-Улоф кивнул.

– Валялась в телефонной будке, – он боролся с рыданиями и ни за что на свете не хотел проиграть в этой борьбе. – Я опоздал.

Я потёр ладонями лицо. Не хватало только, чтобы он сейчас свихнулся.

– Почём тебе знать. Может, все это было только трюком похитителей, а больше ничем.

Ганс-Улоф резко повернулся ко мне.

– Ты думаешь?

– Нет смысла отпускать Кристину сейчас. И чтоб она смогла сбежать как раз теперь, после двух месяцев плена, я тоже представить себе не могу.

Ганс-Улоф поднял повязку.

– А это?

– Этого я тоже не понимаю, – признался я. Я смотрел в окно, разглядывая прохожих, которые расходились от станции, втянув головы в плечи. – Честно говоря, я совершенно сбит с толку.

Он оглядел меня с таким выражением, значение которого я не мог истолковать.

– Я обежал там все улицы, – сказал он, – я спрашивал у людей, я звонил в двери… – Он помедлил. – И обнаружил такое, что ты должен увидеть своими глазами.

– Что именно?

Он завёл мотор.

– Это недалеко.

Больше из него ничего нельзя было вытянуть. И я не стал допытываться. Он вёл машину очень скованно, заставляя меня нервничать, но свернул в другую сторону от «моего» Сёдертелье и поехал в направлении Вэстергард, где дома отделены от улицы высокими живыми изгородями и практически не видно ни души.

– Ни в коем случае нельзя, чтобы нас видели вместе, – напомнил я ему.

– Знаю, – ответил он.

Мы подъехали к маленькому скверу, который походил на пустую лужайку. Там, у автобусной остановки, одиноко маячила телефонная будка.

– Это здесь, – угрюмо сказал Ганс-Улоф.

Он проехал мимо и поднялся немного в гору до узкой улицы под названием Эппельгрэнд. Там он остановился у обочины, выключил фары, заглушил мотор и указал мне на противоположную сторону. Там стоял таунхаус на три семьи. Фасадом он был обращен к долине, и из его окон наверняка открывался живописнейший вид на озеро Маснарен к югу от Сёдертелье. Дом был окружён высокой каменной стеной не ниже двух метров. По шведским масштабам – настоящая крепость.

– Вот. Видишь ворота?

– Да.

– Поди туда и взгляни на табличку звонков, – сказал Ганс-Улоф. – Но будь осторожен.

Я был осторожен. Вышел из машины, направился назад, пересёк улицу в самом тёмном месте, одинаково удалённом от редко стоящих фонарей, и по другой стороне улицы снова побрёл вверх, так медленно, как только мог, пока не дошёл до дома с высокой каменной оградой. У ворот я нагнулся, делая вид, что поправляю брюки. Табличка звонков освещалась изнутри, и надписи на ней были чёткими. Их было три. Три фамилии.

Одна из них: Рето Хунгербюль.