"Как он похож на ангела" - читать интересную книгу автора (Миллар Маргарет)

Глава 15

Путь Куинна в мотель лежал мимо здания, где размещалась редакция "Чикото ньюз". В ее окнах горел свет.

Он не горел желанием видеть Ронду, поскольку должен был скрывать от него слишком много. Но Ронда наверняка знал, что он снова в городе, и Куинн решил зайти, чтобы избежать подозрений.

Ронда был один и читал "Сан-Франциско кроникл", потягивая из жестянки пиво.

– Привет, Куинн, Садитесь, чувствуйте себя как дома. Пива хотите?

– Нет, спасибо.

– Мне уже донесли, что вы вернулись в наш славный город. Что поделывали на прошлой неделе? Пробивались к истине?

– Нет, – ответил Куинн. – Нянчил одного псевдоадмирала в Сан-Феличе.

– Новости есть?

– Какие?

– Вы прекрасно знаете какие. Есть что-нибудь новое об О'Гормане?

– Ничего, что можно было бы напечатать. Слухи, мнения, воспоминания и никаких конкретных доказательств. Я начинаю склоняться к вашей теории бродяги.

– Да? – польщенно и недоверчиво спросил Ронда.

– Она больше других соответствует фактам.

– Дело только в этом?

– Да. А что?

– Ничего. Проверяю вас на тот случай, если вы разузнали что-то, но предпочитаете держать в секрете. – Ронда швырнул пустую жестянку в мусорную корзину. – Поскольку все сведения вы получили от меня, с вашей стороны было бы нехорошо скрывать что-нибудь, согласны?

– Конечно, согласен, – сказал Куинн, честно глядя ему в глаза. – Я целиком и полностью за хорошее поведение.

– Я серьезно, Куинн.

– Я тоже.

– Тогда говорите серьезно!

– Ладно.

– Пойдем по второму кругу. Чем вы занимались всю неделю?

– Я уже ответил, подвизался у адмирала в Сан-Феличе. – Куинн понимал, что должен сообщить что-нибудь Ронде, чтобы тот успокоился. – Разговаривал один раз с сестрой Альберты Хейвуд Руфью и узнал кое-что если не об О'Гормане, то об Альберте Хейвуд. Но еще больше я о ней узнал, когда съездил в тюрьму Теколото.

– Вы виделись с Альбертой? С ней самой?

– Да.

– Черт побери, я столько лет пытаюсь к ней прорваться! Как вам это удалось?

– У меня есть лицензия, выданная в штате Невада, она всегда неплохо действует на стражей закона.

– Ну как Альберта? – возбужденно спросил Ронда. – Сказала что-нибудь интересное? О чем вы говорили?

– Об О'Гормане.

– Да вы что? Как раз это мне... – Не ликуйте. Она весьма своеобразно отзывалась о нем.

– То есть?

– У нее идея, что шум вокруг О'Гормана ее и погубил: она-де увлеклась вместе со всеми расследованием, стала невнимательна в работе и допустила в конце концов ту самую ошибку, которая стоила ей свободы. По ее словам, О'Горман исчез, чтобы отомстить ей за высокомерие или за то, что его уволил в свое время Джордж.

– Альберта во всем винит О'Гормана?

– Да.

– Но это безумие, – сказал Ронда. – Помимо прочего это означает, что О'Горман знал о ее проказах за месяц до того, как к ней пришли ревизоры, и рассчитал, какой эффект произведет на нее шум от его исчезновения. Она понимает, что это невозможно?

– Альберта думает не о возможностях, а о собственной судьбе, и, как я сказал, весьма своеобразно. Она отказывается верить, что О'Горман мертв, потому что, по ее словам, если его убили, ей некого винить в своем несчастье. Она должна верить в то, что О'Горман исчез, чтобы отомстить. Без О'Гормана ей придется предъявить счет себе, а к этому она пока не готова, да и не будет готова никогда.

– Значит, она спятила?

– Похоже на то.

– Почему?

– Пять лет в камере меня бы доконали, – сказал Куинн. – Ей, видимо, тоже хватило.

Он вспомнил зал свиданий в Теколото и почувствовал презрение и неприязнь, но не к Альберте Хейвуд, а к обществу, которое отторгает часть себя самого и удивляется потом, что с ним неладно.

Ронда ходил взад и вперед по комнате, будто в камере находился он.

– Этого я напечатать не могу. Слишком многим не понравится.

– Вот именно.

– Джордж Хейвуд в курсе?

– Наверняка. Он у нее бывает каждый месяц.

– Кто вам сказал?

– Разные люди, включая саму Альберту. Ей посещения Джорджа в тягость, да и ему нелегко, но он продолжает ездить.

– Значит, он притворялся, что порвал с ней, чтобы сбить с толку мать?

– Не исключено, что кого-нибудь еще.

– Джордж странный человек, – сказал Ронда, хмурясь и глядя в потолок. – Я его не понимаю. То он такой скрытный, что не скажет, какое сегодня число, а то вдруг хватает меня за пуговицу и рассказывает полчаса, как поедет на Гавайи. Зачем?

– Чтобы вы напечатали это в газете. Так я думаю.

– Но он никогда не давал нам материала для светской хроники, поднимал крик, если его имя упоминалось в списке гостей на званом обеде. Откуда этот поворот на сто восемьдесят градусов?

– Ему очень хочется, чтобы все знали о его поездке на Гавайи.

– "Наш плейбой" и все такое? Нет. Это не похоже на Джорджа.

– Многое из того, что Джордж сейчас делает, на него не похоже, – сказал Куинн. – Зачем-то ему это надо. Ну, мне пора. Я и так вас задержал.

Ронда открыл очередную жестянку пива.

– Куда спешить? Я повздорил с женой и отсиживаюсь, пока она не остынет. Составьте мне компанию. Как насчет пива?

– Так же, спасибо.

– Между прочим, вы после приезда видели Марту О'Горман?

– А в чем дело?

– Да так. Жена звонила ей в больницу днем, чтобы пригласить на ужин в воскресенье, и ей сказали, что Марта больна, а когда жена поехала к ней домой, чтобы помочь, ни Марты, ни детей, ни машины не было. Я думал, вы знаете, где она.

– Вы чересчур высокого мнения о моей проницательности. Пока, Ронда.

– Стойте! – Ронда вдумчиво глядел на пиво. – У меня предчувствие. Насчет вас, Куинн. И оно говорит мне, что вы кое о чем узнали. И скорее всего, о чем-то важном. Нехорошо скрывать это от меня после всего, что я для вас сделал. Я ведь ваш лучший друг. Я дал вам полное досье О'Гормана.

– Да, мы с вами друзья не разлить водой, – сказал Куинн. – И вот вам мой дружеский совет: ложитесь спать. А что касается предчувствия, то выпейте аспирин, может, пройдет.

– Вы так думаете?

– Иногда я ошибаюсь.

– Сейчас вы точно ошибаетесь. Думаете провести старого газетного волка? У меня интуиция!

Поднявшись, чтобы проводить Куинна, Ронда наткнулся на угол стола, и Куинн подумал, что сила его интуиции находится в прямой зависимости от количества выпитого.

Он был рад снова выйти на воздух. Дул свежий ветер, и пустынный днем город наполнился после захода солнца. Все магазины были открыты, перед кинотеатрами выстроились очереди. Машины, набитые подростками, колесили по улицам, оглушая прохожих гудками, визгом шин и криками радио.

В мотеле Куинн поставил машину в гараж и закрывал дверь, когда кто-то позвал его из-за куста жасмина:

– Мистер Куинн! Джо!

Он обернулся и увидел Вилли Кинг, прислонившуюся к стенке гаража, словно ей было нехорошо. Она смотрела на Куинна остекленевшими глазами, и лицо у нее было таким же белым, как цветы на кустах.

– Я вас жду. Давно, – сказала она, – целую вечность. Я не знаю, что делать.

– Устраиваете очередное представление, Вилли?

– Нет! Нет! Это правда.

– Настоящая правда?

– Бросьте! Всегда заметно, когда человек врет, а когда нет.

– В вашем случае – не всегда.

– Ну что ж, – сказала она, стараясь говорить с достоинством, – тогда не смею вас больше беспокоить.

– Как хотите.

– Она пошла прочь, и тут Куинн заметил, что на ногах у нее старые матерчатые тапочки. Вряд ли бы она надела их, если собиралась устроить представление. Он окликнул ее, и она после секундного колебания вернулась.

– В чем дело, Вилли?

– Во всем. Вся моя жизнь пошла прахом.

– Пойдемте ко мне в номер и поговорим спокойно.

– Нет.

– Вы не хотите говорить со мной?

– Я не хочу идти к вам в номер. Это неприлично.

– Может быть, – сказал Куинн, улыбаясь. – Тут есть еще внутренний двор, пойдемте туда.

Двор состоял из нескольких квадратных ярдов травы, окружавшей плавательный бассейн величиной с большую лохань. В нем никто не купался, но на бетонной дорожке видны были мокрые детские следы и на воде покачивался крохотный синий матрасик. От мотеля и улицы двор загораживали олеандры, усеянные розовыми и белыми цветами.

Шезлонги были убраны на ночь, и Куинн с Вилли уселись прямо на траву, еще теплую от солнца. Вилли подавленно и смущенно молчала.

– Хорошая трава, – услышал наконец Куинн. – Очень трудно добиться, чтобы она была такой в нашем климате. Распылитель приходится держать включенным чуть ли не круглые сутки, но и тогда из земли не вымывается достаточно щелочи...

– Значит, вам трава покоя не дает?

– Нет, – сказала она.

– А что?

– Джордж. Джордж уехал.

– Вы это и раньше знали.

– Да нет же! Он действительно уехал. И никто не знает куда.

– Вы уверены?

– Я уверена только в одном: ни на каких Гавайях его нет. – Она осеклась и прижала к горлу ладонь, словно стараясь унять боль. – Он соврал мне. Он мог сказать мне о себе любую правду, что угодно, и я бы все равно его любила, но он соврал, он сделал из меня дуру!

– Что случилось, Вилли?

– Когда вы ушли сегодня, мне стало не по себе. Подозрительность – как заразная болезнь. Я позвонила во все авиакомпании Лос-Анджелеса – сплела им историю про срочное семейное дело, по которому мне с Джорджем нужно связаться, а я не уверена, улетел он на Гавайи или нет. Они проверили все списки пассажиров за вторник и среду, и Джорджа Хейвуда ни в одном нет.

– Они могли ошибиться. Или Джордж улетел под другим именем.

– Нет, – с горечью сказала Вилли. – Он сбежал. Я уверена. От меня, от своей матери и от борьбы, которую мы с ней ведем из-за него. О, мы, разумеется, порядочные женщины, до драк у нас не доходит, но все равно это ужасно. Наверное, у него наступил предел, а поскольку принять решения он не мог ни в ее, ни в мою пользу, то сбежал от нас обеих.

– Это был бы поступок труса, а Джордж – по тому что я о нем слышал, – храбрый человек.

– Может, это я превратила его в труса, сама того не замечая. Но, по крайней мере, ей он тоже не сказал! Если бы вы знали, как я рада! Надо было не звонить ей, а поехать прямо домой, чтобы посмотреть, какое у старой ведьмы будет выражение лица, когда она узнает, что ее дорогой Джордж уехал вовсе не на Гавайи.

– Вы ей звонили?

– Да.

– Зачем?

– Мне хотелось, мне ужасно хотелось, чтобы ей было так же плохо, как и мне, чтобы она тоже сидела и мучилась: вернется Джордж или нет, – хрипло сказала Вилли.

– По-моему, вы драматизируете события. С чего бы ему не вернуться?

Она беспомощно развела руками.

– Вы знаете больше, чем говорите, Вилли?

– Не слишком много. В последнее время его грызло что-то, о чем он предпочитал молчать.

– То есть с тех пор, как я приехал в Чикото?

– Нет, еще раньше, но когда появились вы со своими вопросами, он стал просто невыносим.

– Возможно, он боялся моих вопросов, – сказал Куинн, – и из города убежал от меня, а не от вас с матерью?

Она с минуту молчала.

– Почему он должен вас бояться? Ему нечего скрывать, кроме... кроме того случая, когда я подошла к вам в кафе.

– Так это была его затея?

– Да.

– Чем он ее объяснял?

– Он сказал, – последнее слово она выговорила с невольной горечью, – он сказал, что вы, скорее всего, вымогатель, и просил задержать вас, пока он будет обыскивать номер.

– Откуда он узнал, где мой номер и что я вообще существую?

– От меня. Я слышала, как вы говорили в редакции с Рондой. Когда вы упомянули об Альберте, я подумала, что надо немедленно сообщить Джорджу, и позвонила ему. Он велел ехать за вами и узнать, кто вы и где остановились.

– Значит, ваше внимание привлек не О'Горман, а Альберта?

– Ронда не называл ее по имени, но он говорил о растратчице из банка, а кто это, если не она?

– Вы всякий раз бежите к телефону, когда кто-нибудь вспоминает Альберту?

– Нет. Но в вас было что-то подозрительное. Что-то чересчур цепкое. К тому же, если честно, это был повод поднять себе цену в глазах Джорджа. У меня нечасто бывает такая возможность, – серьезно добавила она. – Я обыкновенная женщина. Куда мне тягаться с подвигами миссис Хейвуд, по сравнению с которой все вокруг кажутся заурядными!

– Вилли, у вас из-за нее самый настоящий комплекс!

– Ничего удивительного. Она – причина всех моих бед. Иногда мне кажется, что я и в Джорджа-то влюбилась потому, что она меня ненавидела. Страшно говорить такое, Джо, но она не человек, она монстр!

Я с каждым годом все лучше понимаю, почему Альберта пошла на преступление. Это был ее бунт против матери! Она знала, что в один прекрасный день попадется. Возможно, она специально все затеяла, чтобы уничтожить старуху, и для миссис Хейвуд это не секрет, она не так глупа – большего комплимента ей от меня не дождаться. Вот почему она отказалась от Альберты и потребовала от Джорджа того же.

Куинн с сомнением смотрел на Вилли.

– Но Альберта могла найти множество других способов наказать мать. К чему ей было садиться в тюрьму? К чему позорить Джорджа?

Вилли методично выдергивала из земли травинки, будто молоденькая девушка, гадающая на ромашке: любит – не любит.

– Как вы думаете, Джо, куда он уехал?

– Не знаю. И почему – тоже не знаю.

– Он уехал от матери и от меня.

– Но он это и раньше мог сделать.

Совпадение во времени – вот что интересовало Куинна. Марта О'Горман показывает Джорджу письмо и, хотя тот убеждает ее, что оно – всего лишь грубая шутка, Марта видит, что он чем-то взволнован. Вскоре он сообщает знакомым и малознакомым, что едет лечиться на Гавайи. Он даже делает так, чтобы об этом было упомянуто в местной газете.

– Скажите, Джордж обычно делится с окружающими своими планами?

– Нет. Он удивил меня в последний раз.

– Почему он изменил своему правилу, как вы думаете?

– Понятия не имею.

– А мне кажется, я знаю, в чем дело, но вам, Вилли, это не понравится.

– Вы считаете, что может быть хуже, чем сейчас?

– Гораздо хуже, – сказал Куинн. – Боюсь, что Гавайи это алиби на случай, если здесь, в Чикото, произойдет из ряда вон выходящее событие.

Она упрямо продолжала дергать травинки.

– Пока ничего не случилось.

Куинн видел, что ей страшно.

– Да, но я хочу, чтобы вы были осторожны, Вилли.

– Почему я?

– Он вам доверял. Возможно, он считает, что вы знаете лишнее.

– Джордж никому ничего не доверял, – с болью сказала Вилли. – Он всегда был сам по себе, как Альберта. Это две устрицы. Захлопнут створки – и все.

– Но иногда их створки приоткрываются. Друг для друга. Или вы все еще не верите, что Джордж видится с сестрой?

– Верю.

– Вспомните, Вилли, вы когда-нибудь заставали Джорджа врасплох? Скажем, когда он был очень взволнован, или выпивал лишнее, или принимал транквилизаторы?

– Джордж не обсуждал со мной своих проблем, и он редко пьет. Иногда, во время приступов астмы, ему приходится пить много лекарств, но...

– Вы когда-нибудь видели его в таком состоянии?

– Иногда. Но он мало чем отличался от себя обычного. – Вилли задумалась и оставила в покое траву, как бы сосредоточив все усилия на том, чтобы вспомнить. – Три года назад ему удалили аппендикс, и отвозила его в больницу я, потому что миссис Хейвуд отказалась. Она сидела дома и вопила, что если бы Джордж ел овес и коренья, аппендикс был бы в полном порядке. Так вот, я была с ним в палате, когда он приходил в себя после наркоза, и слышала, как он орал. И что. Позднее он отказывался верить, что мог такое сказать. Сестры были в шоке, потому что он требовал, чтобы они немедленно оделись, неприлично, мол, работать голыми.

– Он понимал, что вы рядом?

– Не совсем.

– То есть?

– Он считал, что рядом Альберта, – сказала Вилли. – Джордж называл меня ее именем и говорил, что я – впавшая в идиотизм старая дева, которой надо бы понимать...

– Что именно понимать?

– Не сказал. Но злился страшно.

– Почему?

– Она отдала какую-то его старую одежду нищему, который проходил мимо их дома. Он называл ее доверчивой, слезливой кретинкой, и правды в этом было не больше, чем в голых медсестрах. Если Альберта действительно отдала вещи Джорджа какому-то нищему, у нее были на то причины. Хейвуды – не добрые самаритяне. Они могут жертвовать в благотворительные фонды, но не подают тем, кто к ним стучится. Я думаю, что добрая Альберта и устроившие стриптиз сестры – из одной компании.

– Вы потом спрашивали Джорджа об этом?

– Я процитировала кое-какие его высказывания.

– И что он?

– Смеялся, хотя и смущенно. Он ужасно мнительный и больше всего на свете боится выставить себя дураком. Но чувство юмора у него есть, так что голые медсестры пришлись ему по вкусу.

– А как он реагировал на упоминания об Альберте? Тоже смеялся?

– Что вы! Ему было стыдно, что он так о ней говорил, даже и в бреду.

Окончательно потеряв интерес к игре в "любит не любит", Вилли перенесла внимание на дырку, проверченную в тапке большим пальцем, и принялась выдергивать из нее нитки, словно птица, собирающая подстилку для гнезда. Олеандры заглушали городской шум.

– Как у Джорджа с деньгами, Вилли?

Она недоуменно посмотрела на Куинна.

– Конечно, он не миллионер, и ему приходится много работать, но дела идут неплохо. Хуже, чем лет пять назад, но неплохо. На себя он почти не тратит, а вот на мать... Когда ей в прошлый раз делали подтяжку, Джордж выложил тысячу долларов. Ну и, ясное дело, ей пришлось полностью обновить гардероб, чтобы он соответствовал юному личику.

– Джордж тоже игрок, как Альберта?

– Нет.

– Вы уверены?

– Как я теперь могу быть в чем-то уверена? – беспомощно спросила Вилли. – Могу только сказать, что он никогда об этом не говорил и по натуре человек не азартный. Джордж планирует, а не доверяет случаю. Как он разозлился, когда я поставила на одну лошадь в прошлом году во время дерби! Но, с другой стороны, я проиграла, так что он, наверное, был прав.

"Джордж и Альберта, – думал Куинн. – Две улитки, планирующие каждый шаг, никогда полностью не закрывавшие створки друг для друга. Нет ли у них какого-нибудь общего плана? Странно, что Джордж исчез незадолго до того, как дело Альберты будет слушаться вновь. Если, конечно, это не часть плана".

Замысловатая прическа Вилли осела и сползла на сторону, отчего казалось, что она слегка подшофе. Ей это шло. Суждения Вилли тоже не отличались трезвостью.

– Джо.

– Да.

– Как вы думаете, где Джордж?

– Не исключено, что где-то поблизости, в Чикото.

– Вы хотите сказать, что он живет здесь, под чужим именем, в каком-нибудь пансионе или в гостинице? Это невозможно. Его все знают. И зачем ему прятаться?

– А если он чего-то ждет?

– Чего?

– Не знаю.

– Если бы он только посоветовался со мной! Если бы спросил у меня... – Ее голос снова прервался, но она быстро спохватилась: – Хотя, что я говорю? Джордж не спрашивает, он приказывает.

– И вы надеетесь изменить его, когда он на вас женится?

– А я не буду его менять. Я люблю слушаться. – Ее губы сжались в упрямую, тонкую полоску. – Очень люблю.

– Тогда вот вам мой приказ: отправляйтесь домой спать.

– Мне не это нужно.

– Вилли, посмотрим правде в глаза: не очень-то вы любите слушаться.

– Нет, люблю, когда мне приказывает тот, кто надо.

– Но его здесь нет. Так что довольствуйтесь заменителем.

– Тоже мне заменитель, – пробурчала она. – Вами самим помыкать можно. Вы и щенка не уговорите.

– Правда? А некоторые животные, особенно женского пола, воспринимают меня вполне серьезно.

Она покраснела.

– Хорошо, я поеду домой, но не потому, что вы мне велели. И не волнуйтесь за нас с Джорджем, я сумею его обломать – когда мы поженимся.

– Представляете, Вилли, какое количество женщин произносило эти слова под занавес?

– Представляю. Но мне нужно во что-то верить.

Он проводил ее до машины. Они шли молча, не касаясь друг друга, как двое посторонних, случайно оказавшихся рядом и поглощенных собственными проблемами. Когда она включила зажигание, он тронул ее за плечо, и она ответила быстрой, смущенной улыбкой.

– Езжайте осторожно, Вилли.

– Да.

– Все будет хорошо.

– Вы готовы дать мне письменную гарантию?

– Никто в этом мире не получает письменных гарантий, – сказал Куинн. – Хватит, вы ее достаточно долго ждали.

– Больше не буду.

– Спокойной ночи, Вилли.

В вестибюле мотеля Куинн застал не только клан Фрисби в полном составе, но и других людей, которых он тут прежде не видел. Они все говорили одновременно, и радио было включено на полную мощность. Шум стоял, как на встрече выпускников. Джазовая музыка, лившаяся из радио, дополняла картину.

Заметив Куинна, Фрисби поспешил к нему, запахивая купальный халат. Его лицо сияло от пота и возбуждения.

– Мистер Куинн! Подождите минуту!

Куинн остановился и почувствовал, что сейчас что-то произойдет. Пол под его ногами качнулся, как от подземного толчка.

– Спасибо, мистер Фрисби, ключи у меня есть.

– Знаю, но я подумал, что радио у вас в комнате выключено и вы до утра не узнаете, что случилось. – Слова хлюпали во рту Фрисби, словно одежда в стиральной машине. – Это невероятно!

– Что?

– Такая тихая, незаметная женщина, никогда бы не подумал, что она на это способна!

"Марта, – подумал Куинн, – что-то случилось с Мартой". У него возникло желание протянуть руку и зажать Фрисби рот, чтобы тот ничего больше не сказал, но он сдержался.

– Я чуть не упал, когда услышал. Жена прибежала, потому что думала – мне плохо, так я вскрикнул. "Бесси, – говорю, – Бесси, ты себе представить не можешь, что произошло!" Она говорит: "Марсиане высадились?" – "Нет, – говорю, – Альберта Хейвуд сбежала из тюрьмы".

– Господи! – вырвалось у Куинна, но не от удивления, а от радости. Он испытал такое облегчение, что несколько мгновений ничего не понимал и мог думать только о Марте. С ней было все в порядке. Она по-прежнему сидела у костра, глядя на огонь. Она была в безопасности.

– Да, сэр, спряталась в грузовике, который привозит конфеты для автоматов в столовой, и была такова!

– Когда это случилось?

– Сегодня днем. Деталей тюремные власти не сообщили, но ее нет! Вернее, она есть, но не там, где надо! – Смех Фрисби больше напоминал нервную икоту. – Ее все еще не нашли, потому что грузовик по дороге несколько раз останавливался и она могла вылезти где угодно. Я думаю, она это заранее спланировала и ее в условленном месте ждал дружок с машиной.

"На сей раз он, кажется, прав, – подумал Куинн. – Только вместо дружка ее поджидал в зеленом "понтиаке" братец".

Устрицы вылезли из раковин и привели свой план в действие.

– Она и сюда может заявиться, – сказал Фрисби.

– Почему?

– В кино преступники всегда возвращаются на место преступления, чтобы восстановить справедливость. Что, если она невиновна и собирается это доказать?

– Не знаю, что она собирается доказать, но в ее вине я не сомневаюсь. Спокойной ночи, мистер Фрисби.

Долгое время Куинн лежал без сна, слушая урчание кондиционера и злые голоса супружеской пары из соседнего номера, ссорившейся из-за денег.

"Деньги", – ударило вдруг его. Сестре Благодать деньги прислал ее сын, живущий в Чикаго, а письмо Марте О'Горман было опущено в Эванстоуне, штат Иллинойс[10]. Сын в Чикаго и письмо из Эванстоуна. Если между ними существует связь, то Сестра Благодать об этом знает.