"Темное благословение" - читать интересную книгу автора (Миллер Уолтер)

***

Минут через пять в дверном проеме появился Мендельхаус. Он медленно и торжественно зашагал к Полу, хотя тот сидел в густой тени и считал, что заметить его невозможно. При приближении священника Пол быстро вскочил на ноги. Тревога сжала его горло.

– Ну, как она? Виллия…

– У нее нервный кризис,– печально произнес Мендельхаус.– Она почти… э-э… немного не в себе. Может быть из-за сильного жара. Но…

– Да?

– Она пыталась покончить с собой. Ножом. Говорит, что картечь была бы лучше… Во всяком случае, что-то подобное.

– Вот черт! Ну как же!

Пол сел на траву и закрыл лицо руками.

– Она почти не навредила себе,– тихо сказал священник.– Слегка порезала запястье. Похоже, у нее не было сил на основательную попытку самоубийства. Отец Виль дал ей гипосульфит, ввел сыворотку от столбняка и какой-то сульфамид… К сожалению, у нас нет пенициллина.

Он посмотрел на несчастного Пола.

– Вы любите эту девушку?

Пол напрягся и вскинул голову.

– Да вы что здесь, все с ума посходили? Любить маленькую кожистую бродяжку? Чтобы вас всех черти…

– Блаженно будь…

– Послушайте, отец. С ней будет все нормально? Я лучше уберусь отсюда!

Он, покачиваясь, поднялся на ноги.

– Я не знаю, сын мой. Вполне реальны и инфекция, и шок. Если бы девушка попала к нам раньше, то она была бы в безопасности. И будь у нее последняя стадия невродермы, это тоже бы помогло.

– Почему?

– По разным причинам. Когда-нибудь вы поймете. Но вы устали, друг мой. Может быть вернетесь с нами в госпиталь? Третий этаж абсолютно пустой. Там нет никакой опасности инфицирования. Кроме того, мы держим наготове стерильную комнату – на тот случай, если к нам поступит больной-негипер. Вы даже сможете запереться изнутри, хотя, поверьте, в этом нет никакой необходимости. Этажом ниже живут монахини. Мужская братия обитает в цокольном этаже. В здании нет ни одного мирянина. И я гарантирую, что вас не побеспокоят.

– Нет, мне надо уходить,– угрюмо ответил Пол, затем его голос смягчился.– Хотя я ценю ваше предложение, отче.

– Как хотите. Но лично мне очень жаль. Вы могли бы получить какой-нибудь транспорт. Может, все-таки подождете?

– Нет, и точка! Я не собирался этого говорить, но ваш остров заставляет меня нервничать.

– Почему?

Пол посмотрел на серые руки священника.

– И что… вы по-прежнему не хотите прикоснуться ко мне?

Мендельхаус показал на свой нос.

– Ватные тампоны и немного камфоры. Я не чувствую ваш запах.

Он смущенно помолчал.

– Нет, я не стану лгать вам. Желание прикоснуться есть… в какой-то степени.

– И в минуту слабости вы можете…

Священник выпрямил плечи. Его глаза холодно сверкнули.

– Я дал вам слово, молодой человек. Иногда, когда я смотрю на красивую женщину, во мне пробуждается желание. Когда я вижу, как человек ест жирный кусок в дни поста, я чувствую зависть и голод. Когда я вижу доктора, которому дают большой гонорар, меня раздражает обет воздержания. Но в этой внутренней борьбе мы очищаем душу. Да, я гипер, но превыше всего я слуга Бога!

Он резко кивнул, повернулся на каблуках и зашагал прочь. На полпути к домику священник остановился.

– Она зовет Пола. Вы не знаете, кто это мог бы быть? Возможно, кто-то из ее семьи?

Пол стоял, не говоря ни слова. Священник пожал плечами и направился к двери.

– Отец, подождите…

– Да?

– Я действительно немного устал. Эта комната… Я хотел сказать, вы покажите мне завтра, где взять транспорт?

– Обязательно покажу.

Они вернулись в монастырь перед самой полночью. Впервые за несколько недель Пол лежал на удобном матраце – лежал без сна, рассматривая узоры лунного света на подоконнике. Где-то внизу, в операционной находилась Виллия, и хирург пытался сшить ее разорванное сухожилие. Пол вернулся с ними на машине скорой помощи. Он сидел у самых носилок, уклоняясь порою от блуждавших рук и вслушиваясь в стоны девушки.

Теперь же Пол чувствовал, как все его тело зудело и чесалось. Каким дураком он оказался – касался веревки, лодки, тачки, сидел в их машине. Он мог подхватить несколько случайных микроорганизмов, оставшихся на предметах после прикосновения зараженных людей. А сейчас он лежал здесь – в гнезде чумы.

Но странно, это было самое спокойное место, которое он видел за последние месяцы. Монастырь принял чуму – возможно, с мазохистским самодовольством – но совершенно спокойно. Крест или кара, или что-нибудь еще. Казалось, они приняли ее почти с радостью. Впрочем, в этом не было ничего особенного. Все кожистые ходили с дикими от счастья глазами под наркотической дозой своего «любвеобильного» желания. Хотя у священника глаза были вполне нормальные.

Все равно человек, одержимый таким желанием, не может быть нормальным. А если и правда – очищение?

– Мир и спокойствие,– прошептал он и начал засыпать.

На рассвете его разбудил стук в дверь. Пол с отвращением отозвался и сел в постели. Дверь, которую он забыл закрыть на ночь, медленно отворилась. Круглолицая монахиня вошла в комнату и опустила на стол поднос с завтраком. Увидев его лицо, она остановилась, потом закрыла глаза, сморщила нос и беззвучно зашептала молитву. Через несколько секунд женщина медленно попятилась назад.

– Я извиняюсь, сэр!– произнесла она из-за двери дрожащим голосом.– Я думала… что здесь больной. Простите меня. Я не знала, что вы негипер.

Пол услышал ее быстрый бег по коридору. И тогда он действительно почувствовал себя в безопасности. А вдруг они этого и добиваются? Что если это ловушка? Он оставил дробовик в прихожей. И теперь кто он такой – гость или пленник? Месяцы бегства от серого ужаса сделали его подозрительным человеком.

Пол начал одеваться. Едва он закончил натягивать брюки, как появился Мендельхаус. Священник открыл дверь и остановился на пороге. Он улыбнулся и со слабым укором произнес:

– Так это вы, Пол?

– Она пришла в себя?

Голос Пола был хриплым и слабым. Священник кивнул.

– Хотите с ней увидеться?

– Нет. Я собираюсь уходить.

– Это пошло бы ей на пользу.

– Да, но это не пойдет на пользу мне!– раздраженно крикнул Пол.– Я уже и так слишком долго нахожусь в окружении серокожих!

Мендельхаус пожал плечами, но в его глазах промелькнуло презрение.

– Как угодно. Вы можете уйти прямо сейчас. По внешней лестнице, чтобы не беспокоить сестер.

– Лучше скажите, чтобы избежать их прикосновений!

– Поверьте, ни одна из них не прикоснется к вам.

Пол молча оделся. Перемена отношений расстроила его. Но эта показная «терпимость», с которой они якобы относились к нему, обижала Пола. Она скорее походила на «терпимость» врачей в психиатрической больнице.

– Я готов!– проворчал он.

Пройдя по коридору, Мендельхаус вывел его на залитый солнцем балкон. Они спустились по каменной лестнице, и священник, по-прежнему стоя спиной к Полу, заговорил:

– Она еще не совсем в себе, и у нее небольшая температура. Два года назад никто не стал бы беспокоиться по такому поводу, но сейчас у нас нет многих лекарств. Если сульфа не остановит инфекции, нам придется ампутировать ей ногу. Мы будем знать об этом через два-три дня.

Он замолчал и, повернувшись, посмотрел на Пола, который замер на лестничной площадке.

– Так вы идете или нет?

– А где она?– тихо спросил Пол.– Я хочу посмотреть на нее.

Священник нахмурил брови.

– Вам действительно не следует встречаться с ней, сын мой. И я извиняюсь, если каким-то образом принуждал вас к этому. Вы и так сделал достаточно. Как я понимаю, вы спасли ей жизнь. Очень мало негиперов отважились бы на такой поступок. Я думаю…

– Где она?– сердито оборвал его Пол.

Священник кивнул.

– Этажом ниже. Ступайте за мной.

Когда они вошли в здание, Мендельхаус сложил руки рупором и прокричал:

– Вошел негипер! Затыкайте носы или уходите с нашего пути. Не искушайте себя соблазном!

Пока они шли по коридору, Пол чувствовал себя прокаженным. Священник провел его в третью комнату.

Увидев Пола, Виллия вздрогнула и спрятала серые руки под одеялом. Она слабо улыбнулась, попыталась сесть, но ей это не удалось. Отец Вильямсон и сестра-монахиня, которые стояли у изголовья кровати, тихо развернулись и покинули комнату. Мендельхаус поспешил за ними следом и прикрыл за собою дверь.

Последовала долгая болезненная пауза. Девушка смущенно улыбалась. Пол переминался с ноги на ногу.

– Они наложили мне гипс,– доверчиво сообщила Виллия.

– С тобой все в порядке,– поспешно заверил ее Пол.– Еще чуть-чуть, и ты встанешь на ноги. Здесь, в Галвестоне, тебе будет хорошо. Представляешь, тут одни кожистые.

Она сжалась в комочек и резко закрыла глаза.

– О, Господи! Господи! Я надеялась, что больше никогда не услышу этого слово. После прошлой ночи… когда эта старая женщина в качалке… Я осталась там одна, и ветер начал раскачивать кресло. О-о-о!

Она взглянула на него блестящими от слез глазами.

– Я скорее умру, чем прикоснусь к кому-нибудь,– после того, как увидела такое. К ней кто-то дотронулся, правда, Пол? Вот почему она это сделала…

Он смутился и отступил к двери.

– Виллия, прости меня за то, что я тогда сказал. Мне хотелось бы…

– Не беспокойся, Пол! Я не буду касаться тебя.

Она вытянула руки, поднесла их к лицу и с неистовой ненавистью осмотрела свои ладони.

– Я чувствую отвращение к себе!– захлебываясь от слез, закричала она.

Вот о чем говорил Мендельхаус. Неужели кожистые сходят с ума из-за того, что становятся отверженными, и чума здесь не при чем? Но ее же не гонят отсюда. Только негиперы, такие, как он…

– Выздоравливай быстрее, Виллия,– пробормотал Пол и торопливо выскочил в коридор.

Девушка дважды окликнула его, но потом замолчала.

– Так быстро?– разочарованно спросил Мендельхаус, рассматривая его бледное лицо.

– Где я могу взять машину?

Священник потер подбородок.

– Я только что говорил об этом с братом Мэтью. Э-э… как вы отнесетесь к тому, чтобы взять небольшую яхту вместо автомашины?

Пол затаил дыхание. Яхта означала возможность выхода в море – к его маленькому необитаемому острову. Яхта была наилучшим решением. Он радостно закивал головой.

– Хорошо,– сказал Мендельхаус.– Это небольшое судно находится в сухом доке маленькой бухты. Его, видимо, оставили, потому что не нашлось команды, чтобы снять со стапелей. Я позволил себе вольность и попросил брата Мэтью найти несколько мужчин, чтобы спустить яхту на воду.

– А они кожистые?

– Конечно. Но мы потом окурим судно, хотя, по правде сказать, это и необязательно. Через несколько часов опасность инфицирования исчезнет. Однако на подготовку яхты уйдет какое-то время. Завтра… Возможно, послезавтра… У судна потрескалось дно, и требуется небольшой ремонт.

Улыбка Пола увяла. Еще одна задержка. Два долгих дня в этом сером мраке. Но можно ли доверять священнику? Почему он согласился отдать ему яхту? Что если это челюсти невидимого капкана, которые начинают медленно сжиматься?

Заметив его сомнения, Мендельхаус сказал:

– Если вам хочется уйти быстрее, вы свободны. И не ломайте себе голову: для нас эта яхта – небольшая потеря. В доке их несколько. Брат Мэтью уже подготовил пару штук для нужд монастыря, поэтому мы можем отдать вам одну – они теперь ничейные. И еще… Вы помогли девушке, когда никто бы не пришел к ней на выручку. Пусть это судно будет наградой за вашу смелость.

Яхта. Открытое море. Тропический остров, совершенно необитаемый, на самом краю Карибского моря. И, конечно, женщина, выбранная среди множества тех, кто мечтает о подобном бегстве.

Пол ненароком взглянул на дверь палаты, в которой лежала Виллия. Да, жаль, что у нее все так плохо сложилось. Она могла бы стать той, кого бы он выбрал.

Священник кивнул.

– Ну как?

– Я не хотел бы доставлять вам какие-то хлопоты…

– Чепуха! Вы просто по-прежнему боитесь наших прикосновений! Идите за мной. Я хочу познакомить вас с одним человеком.

Мендельхаус повернулся и зашагал по коридору. Пол замешкался.

– А с кем? Зачем… Куда?

– Ступайте за мной,– нетерпеливо оборвал его священник.

Пол неохотно побрел за ним к лестнице. Они спустились в мрачное подвальное помещение и через двойную дверь вошли в огромную лабораторию. Электрическое освещение ослепило Пола. Затем он услышал звук двигателя и понял, что энергия подается сюда от местного генератора.

Проследив за его взглядом, прикованным к потолку, священник объяснил:

– Эти лампы убивают бактерий. Вернее, некоторых из них. Не волнуйтесь, здесь вы можете прикасаться к любым предметам. Они стерильны.

– Но не на столько, как вы бы хотелось,– прорычал незнакомый голос.– И они вообще не будут стерильными, если вы здесь останетесь! Так что шагайте отсюда, проповедник.

Пол обернулся и увидел небольшого мужчину, склонившего над микроскопом седую косматую голову. Он и взглядом не удостоил своих посетителей.

– Это доктор Сиверс из Принстона,– сказал священник, не обращая внимания на слова ученого.– Утверждают, что он атеист, но лично я считаю его пуританином. Доктор, это тот молодой человек, о котором я вам говорил. Не могли бы вы просветить его по поводу невродермы?

Удерживая взгляд на окуляре инструмента, Сиверс записал что-то в блокноте.

– Почему бы нам просто не наделить его этой штукой, и пусть он изучает ее самостоятельно,– по-садистски пошутил ученый.

– Не пугайте его, еретик! Я привел юношу сюда для разъяснений!

– Так и разъясняйте сами! Я занят. И прекратите выдумывать мне клички. Я не атеист, а биохимик!

– Вчера вы были биофизиком. Но не будем спорить. Я прошу вас принять этого молодого человека.

Пол повернулся, чтобы уйти, но Мендельхаус закрыл дверной проем своим телом.

– Вот только это я еще и могу, проповедник,– проворчал доктор Сиверс.– Принимать молодых людей и говорить им о том, что я ничего не знаю. Абсолютно ничего! Ну, накопил я кое-какие данные. Ну, проследил соотношения и общие знаменатели. А дальше что? Я все равно ничего не знаю. Почему бы и вам, священникам, не признать это в своем жульническом заведении?

Мендельхаус улыбнулся Полу.

– Наш ученый очень горд своим смирением – и это ли не парадокс!

Он повернулся к Сиверсу и строго напомнил:

– Доктор, этот молодой человек…

Ученый покорно вздохнул.

– Хорошо, присаживайтесь, юноша. Я займусь вами, как только закончу подсчет нервных окончаний в этом кусочке кожи.

Подмигнув Полу, Мендельхаус ехидно зашептал:

– Сиверс считает мазохизмом то, что мы соблюдаем пост и принимаем обеты. А сам сидит здесь, выдирает клочья собственной кожи и рассматривает их через увеличительное стекло.

– Уйдите, проповедник!– взревел ученый.

Мендельхаус насмешливо хохотнул, кивнул Полу на кресло и покинул лабораторию. Пол неохотно сел, наблюдая за спиной Сиверса.

– На самом деле эти черноризники довольно милые и славные люди,– добродушно произнес ученый.– Если бы они еще перестали обращать меня в свою веру…

– Доктор, может быть мне лучше тоже…

– Спокойно! Ты мне надоел, поэтому сиди и молчи. Я не могу позволять людям вбегать и выбегать отсюда. Если пришел, то, будь добр, оставайся.

Пол промолчал. Он так пока и не понял – был ли Сиверс кожистым или не был. Лабораторный халат коротышки задрался вверх, заслонив затылок и шею. Рукава закрывали запястья, кисти рук были в перчатках, а узелок белого шнурка на затылке подсказывал Полу, что на докторе есть еще и марлевая повязка. Уши выглядели ярко-розовыми, но их цвет ничего не говорил, так как серость чумы пропитывала всю кожу лишь через несколько месяцев после заражения. Однако Пол догадывался, что доктор болен. Перчатки и повязку он носил для того, чтобы сохранить стерильность оборудования.

Пол бесцельно осматривал комнату. Около стен стояло несколько стеклянных клеток с крысами. Клетки казались герметичными – от них тянулись патрубки принудительной вентиляции. Больше половины крыс были отмечены следами чумы на различной стадии невродермы. Некоторые из них имели бритые пятна кожи – особенно, в тех местах, где болезнь появилась недавно и проявила себя наиболее мощно. У Пола возникло странное чувство, что крысы следят за ним. Он вздрогнул и отвернулся.

Осмотрев лабиринт стеллажей и груды лабораторной посуды, Пол перевел свой взгляд на пару полусфер, которые висели на стене, словно охотничьи трофеи. По углублениям в центре он узнал в них две половинки одного из метеоритов. Чуть дальше виднелся плакат с десятком наклеенных печатаных страниц. Следующий плакат содержал четыре фотографии бородатых ученых из другого века. Скорее всего, Сиверс вырезал их из какого-то журнала или книги. Ничего особенного в лаборатории не было. Она пропахла пылью и какими-то кислотами.

Внезапно кресло Сиверса заскрипело.

– Вот и проверил,– сказал он сам себе.– Еще одна загадка. Сорок процентов роста!

Он отбросил огрызок карандаша и быстро повернулся. Пол увидел круглое толстое лицо с блестящими глазами. Темное и рваное пятно невродермы поднималось от подбородка ко лбу. Оно разделялось ртом, закрывало правую щеку и придавало ученому сходство с бульдогом какой-то смешанной черно-белой масти.

– Проверил!– гаркнул он и самодовольно улыбнулся.

– Что проверили?

Ученый закатал рукав, показывая полоску лейкопластыря на левом локте, который был покрыт пятном болезни.

– Вот, смотри,– произнес он.– Две недели назад это место было нормальным. Я взял отсюда квадратный сантиметр кожи и подсчитал количество нервных окончаний. Прошло немного времени, и дерма захватила этот участок. Сегодня я срезал еще один квадратный сантиметр и сделал пересчет. Представь себе, сорок процентов роста!

Пол недоверчиво поднял брови. То, что невродерма повышала чувствительность, было известно давно. Но чтобы она создавала новые нервные окончания… Нет, в такое он поверить не мог.

– Я потом пересчитаю в третий раз,– радостно пообещал ему Сиверс.– Одно место показало шестьдесят пять процентов. Что скажешь, а? Расторопные маленькие твари! Они создают нам новые рецепторы!

Пол с трудом проглотил слюну.

– И что?

Сиверс спокойно осмотрел его с головы до пят.

– Э-э, да ты не гипер! И наверное, никак не можешь понять, почему чувствительные люди хотят полапать твою кожу? Но меня бояться не надо. Я застраховал себя от подобных глупостей.

Он сказал это так небрежно, что смысл фразы дошел до Пола с небольшим опозданием.

– Простите, не расслышал. Что вы сделали?

– То, что сказал! Подцепив болезнь, я взял тонкую иглу и определил те места на руках, которые вызывали у меня приятные эротические ощущения. Затем я прижег их электродом. И знаешь, подобных мест оказалось не так уж много – одна-две точки на квадратный сантиметр.

Он снял перчатки и показал запятнанные оспинами ладони.

– Мне не хотелось суетиться с этими глупыми и детскими желаниями. Охота на таких, как ты – пустая трата времени. Во всяком случае, для меня. Короче, мануальная страсть мне не грозит, и я никогда уже не узнаю, на что похоже это чувство.

Он повернул ладони к лицу и, прищурясь, осмотрел их.

– Упрямые маленькие твари продолжали выращивать новые нервные окончания, а я все сжигал и сжигал их. Сжигал и сжигал!

Пол вскочил на ноги.

– Вы хотите сказать, что чума вызывает рост новых нервных клеток?

Сиверс спокойно посмотрел на него.

– Ну да. Ты же пришел ко мне набираться ума? Тогда перестань вести себя, как идиот, и прекрати кричать. Иначе я попрошу тебя удалиться.

Пол, которому минуту назад только этого и хотелось, вдруг покорно умолк. Сиверс глубоко вздохнул и ухмыльнулся.

– Садись, садись, мой мальчик. Если ты действительно рвешься к знаниям, я расскажу тебе все, что мне известно. Хочешь правды?

– Конечно!

– Хотя все это, конечно, не то! Ты хочешь знать, как события могут затронуть тебя… Прости, забыл твое имя. Ты не заинтересован в понимании ради понимания. И так со всеми людьми. Вот почему мы в таком дерьме – включая и нашего падре. Его волнуют частные моменты, а не чистое знание. Он озабочен событиями, но ради своей паствы и ради своего Христа. Хотя, я вынужден признать, это более продвинутое отношение, чем жизненное кредо остальных людей, чьи интересы сузились до личной безопасности. Эх, если бы они действительно захотели понять происшедшие события, то мы не оказались бы в таком плачевном состоянии.

Пол молча слушал наставления ученого.

– Прежде чем просвещать тебя, я хочу попросить о невыполнимом.

– Да, сэр.

– Я попрошу тебя быть абсолютно объективным,– продолжал Сиверс, прикрыв глаза рукой.– Я хочу, чтобы ты забыл обо всем, что знал о невродерме – во всяком случае, на то время, пока не выслушаешь меня. Избавься от своих предубеждений – особенно от тех, которые связаны со страхом. Представь, что я обсуждаю чисто теоретический вопрос.

Он опустил руку и застенчиво улыбнулся.

– Меня всегда смущает просьба о содействии, когда я знаю на все сто, что никогда его не получу. Черт бы вас побрал!

– Я постараюсь быть объективным, сэр.

– Итак!

Сиверс сел и откинулся всем телом, поместив основание черепа на верхний край кресла. Он глубокомысленно поморгал в потолок, затем скрестил руки на животе и закрыл глаза. Когда ученый вновь заговорил, он обращался к самому себе.

– Представим планету, чем-то похожую на Землю – похожую, но во многом иную. Планету, на которой существовали каменноугольные формы жизни: теплокровные, полуразвитые и совершенно далекие от человеческого вида. Эта планета отличалась и кое-чем другим – сверхизобилием паразитических форм. Фактически, они и доминировали в том мире, а теплокровные существа были для них вместо блюд. Да, можно и так сказать. В течение двух миллиардов лет развивались только эти паразиты, причем некоторые из них создали довольно любопытные методы обеспечения пищевых запасов – то есть тех животных, которых они завоевывали для дальнейшего поедания.

Сиверс задумчиво посмотрел на Пола.

– Скажите мне, юноша, какую деятельность человек изобрел для обеспечения запасов растительной пищи?

– Агрокультуру.

– Правильно. Человек – это тоже паразит, хотя, в основном, он заботится о растениях. Люди развили агрокультуру, чтобы есть свой кекс. Они научились размножать те виды, которые употребляли до этого в пищу. Очень замечательная идея, если как следует подумать над ней. Ну, очень замечательная!

– Доктор, я не понимаю…

– Тсс-с! Теперь предположим, что некие микроорганизмы нашей фантастической планеты в течение долгой эволюции научились выращивать ткани животных, которыми они питались. То есть паразиты стимулировали рост этих тканей, выделяя нормированное количество гормонов. Несомненный прогресс, не так ли?

Пол начал напряженно склоняться вперед.

– Но это был лишь первый шаг. Он позволил животным, питавшим паразитов, жить дольше, хотя, как я полагаю, и не очень весело. Нормирование роста мышечных тканей шло неровно и с переменными успехом. Однако вскоре все паразитические виды либо научились этому, либо вымерли. И тогда начался спор за эффективный способ нормирования. У паразитов, содержавших своих «хозяев» в лучшей физической форме, оказалось больше шансов на победу, поскольку чрезмерная узурпация власти снижала количество пищевых запасов. Ты вспомни, как человечество самодовольно губило свои природные ресурсы. А тут еще одна беда! Животные стали бороться между собой за место под солнцем, и маленьким букашкам пришлось помогать своим подопечным – посредством контроля за их физическим развитием.

Сиверс торжество покачал головой.

– Это привело маленьких гениев к упадку и бесславному краху. Они сконцентрировали усилия на… как бы это сказать… культивации разума своих «хозяев». Паразиты начали создавать у подопечных животных всевозможные виды оборонительного и наступательного оружия – рога, клыки, ядовитые зубы, жала, отравленные метательные иглы. Мы можем только догадываться об этом. Но в конечном счете одна группа микроорганизмов наткнулась… На что?

Пол неловко шевельнулся и что-то забормотал. Откуда Сиверс все это взял?

– Ну говори же!– настаивал ученый.

– На нервную… систему?

– Именно на нее. И нечего тут шептать. Да, на нервную систему! Сначала возникли затруднения, потому что нервная ткань росла очень медленно. Но после долгого периода эволюции микроорганизмы научились стимулировать развитие нервов, и они воспользовались этим для выгоды своих «хозяев» – то есть для собственной выгоды. Да, после тяжких трудов наши маленькие друзья оказались на высоте. У их доноров обострялись чувства, из совокупности прежних рецепторов формировалась сложная нервная система. И это привело к развитию разума!

Сиверс потер переносицу и печально усмехнулся.

– Произошла планетарная перетряска ценностей. Паразиты наделили «хозяев» высочайшим разумом, и благодаря такой поддержке разумные существа без труда одолели врагов, а следовательно, и конкурентов своих маленьких благодетелей. Довольно скоро они заняли на планете такое же положение, что и люди на Земле. Они стали царями природы, получив божественную власть на другими тварями. Они стали подобием своего Создателя, и так далее, и так далее, и так далее. Но пойми, разум обрели животные, а не паразиты. Последние оказались лишь изумительными инженерами-неврологами, вроде наших пчел-строителей. Это был слепой инстинкт, развитый и оформленный в процессе эволюции.

Он замолчал на секунду, прикуривая сигарету.

– Что-то ты, юноша, плохо выглядишь. Если хочешь промочить горло, вон в тех бутылках питьевая вода.

– Нет, спасибо. Со мной все в порядке.

– Тогда я продолжу рассказ. Итак, разумные существа превратились во владык своей планеты. Угроза их существованию миновала – хотя, возможно, они, подобно нам, принялись уничтожать самих себя. Паразиты обрели безопасное жилище. Никаких угроз не намечалось, и новые приспособления были ни к чему. Их развитие остановилось. Они бездельничали и постепенно превращались в неизменный вид – такой, как подковчатые крабы, амебы и другие раритеты Земли. Они неукоснительно придерживались устоев своего неврологического улья, но теперь их разводили существа, познавшие дар своих благодетелей. Маленькие твари, сами не зная того, навсегда перестали быть главенствующим видом. Они обеспечили себе выживание, отдавшись на милость «хозяев», которые заботились о них с богоподобным милосердием и… жутким эгоизмом. Можно сказать, что паразиты достигли биологического рая. Они продолжали функционировать, но им незачем было сражаться за собственное выживание. Их хозяева стали землей обетованной – неким неизменным и конечным результатом.

Он глубоко затянулся сигаретой и наклонился вперед, рассматривая гостя с неприкрытым весельем. Пол неожиданно понял, что сидит на кончике стула, широко открыв рот. Он заставил себя расслабиться и неуверенно сказал:

– Какая дикая история. К тому же, это только догадки.

– Кое в чем, конечно, догадки,– согласился Сиверс.– Но не дикие. У нас есть доказательства. Их нам прислали вместе с сообщением.

– Сообщением?

Сиверс встал и подошел к стене. Он остановился перед двумя полусферами.

– Ты лучше сам посмотри. Пусть будет свежий взгляд. Если хочешь, сними одну половинку. Да не бойся! Они стерильные.

Пол пересек комнату, неловко взобрался на верстак и снял одну из полусфер. Он впервые держал в руках такую штуку. Это была почти идеальная половина шара – около восьми дюймов в диаметре, с четырехдюймовым углублением в центре. В целом, шар состоял из нескольких концентрических оболочек, плотно втиснутых друг в друга,– причем каждый слой был из другого материала. По весу они казались не тяжелее алюминия, хотя внешняя оболочка превышала по прочности сталь.

– Поставь ее выпуклой частью вниз,– велел ему Сиверс.– Теперь немного покрути. Видишь, оболочки расходятся в стороны. Вытаскивай центральную – она самая жесткая и тонкая среди остальных защитных слоев.

– Так вы даже выяснили их предназначение?– с изумлением спросил Пол, следуя его инструкциям и раздвигая оболочки.

– Да, эти слои лишь защищают сообщение,– ответил Сиверс.

Пол разобрал полусферу и нашел зеркально отполированную пластину из тонкого плотного металла. Надписей на ней не было, ни внутри, ни снаружи. Он недоуменно поднял брови и взглянул на ученого.

– Аккуратно вынимай ее, пока она не выйдет из предохранительных гнезд. И не лапай поверхность. Она и так уже немного запачкана…

– Я не вижу никакого сообщения…

– В ящике стола рядом с твоим коленом есть пузырек с железными опилками. Осторожно посыпь их на внешнюю сторону пластины. Этот порошок не очень мелкий, но другого мне достать не удалось. У Фельгера в Принстоне был лучший материал, но нам пришлось убраться оттуда. Кстати, пластины – это не мое открытие.

Ничего не понимая, Пол нашел железные опилки и посыпал порошком зеркальную пластину. Появились тонкие узоры – в мелкой металлической пыли возникли широкие круги, украшенные то здесь, то там диагональными линиями. Он задержал дыхание. Этот рисунок походил на карту планеты.

– Я знаю, о чем ты подумали,– сказал Сиверс.– Мы поначалу тоже так считали. Но потом Фельгер раздобыл очень мелкий порошок. И вот тогда эти линии превратились в ряды пиктографических символов. Если взять увеличительное стекло, то даже при таком порошке можно получить о них какое-то смутное представление. Мы назвали эти символы магнитным письмом – особым видом двумерной электромагнитной записи. Очевидно, существа, пославшие нам сообщение, обладали зорким зрением или каким-то электромагнитным чутьем.

– А кто-нибудь расшифровал послание?

– Пока мир сходил с ума, весь принстонский университет работал только над этим. Мои коллеги разгадали многое, и я уже рассказал тебе о тех выводах, которые они сделали. Среди дюжин сфер они нашли пять различных пластин-сообщений. Одна оказалась ключом. Первым шел символ, который соответствовал диаграмме атома углерода. Второй изображался как число «пи» в двоичной системе исчисления. Всего мы расшифровали около пятисот символов, но некоторые так и остались загадкой. Наши ребята пытались определить их через другие значения – составляли опросные листы и пускались на разные хитрости. Представь такую фразу: «Звезда – это…» и потом стоит неизвестный знак. Какой его смысл – «горячий», «белый», «огромный» или что-то другое?

– Так вам удалось докопаться до сути?

– Частично. Безжалостный способ, которым вскрывались снаряды, не позволил нам составить точную картину. Отправители послания попали в ловушку собственного антропоморфизма. Они проецировали на нас свою психологию и ожидали, что мы будет осторожно разбирать эти штуки слой за слоем. Они думали, что мы сначала прочитаем текст и только потом двинемся дальше, вглубь. О-хо-хо! А что получилось? Какой-то слесарь схватил ядро, потряс его, взвесил на ладони, разрезал на станке… И вот тебе на, приплыли! Своим любопытством мы напоминаем обезьян – суем руки в нору, чтобы убедиться, а там ли еще гремучая змея!

Последовало долгое молчание. Пол внимательно разглядывал узоры на пластине.

– Почему люди так и не услышали правду?– тихо спросил он у Сиверса.

– Правду?– вскричал ученый.– А каким образом мы могли бы сообщить ее?

Пол печально кивнул. Как легко он забыл, что человечество убежало от своих газет, телестанций, радиовышек и железных дорог – от всех этих механических детищ, которые валялись и ржавели повсюду, пока люди неслись куда-то, как изжаленный пчелами медведь, охваченный ужасом неизвестного.

– И о чем говорят эти символы, доктор?

– Я уже рассказал тебе немного о результатах нашей расшифровки. В основном, они касались эволюции невродермических паразитов. Похоже, мы даже разгадали причину отправки этих снарядов, осуществленной несколько тысячелетий назад. Их солнце должно было превратиться в сверхновую. Теоретически, они разработали звездолет, но не смогли создать для него необходимого топлива. Отсутствовал какой-то важный элемент. Они достигли внешних планет своей системы, но это им не помогло. И тогда они вырастили колонию паразитов-благодетелей, поместили их в эти шары и выстрелили ими в небо, как дробью. Звезды должны были притянуть снаряды к себе. Они рассчитали курс таким образом, чтобы шары выходили на вытянутые эллиптические орбиты вокруг солнц – достаточно близко, чтобы попасть в «жизненный» пояс. И посмотри, эти снаряды угодили в цель при первом же прохождении.

– Вы хотите сказать, они не были нацелены точно на нас?

– Конечно, нет. Откуда им было знать о нашей планете? Представь, какая дальность – сотни световых лет. Просто они решили пальнуть наугад по нескольким звездам. Отправка их любимчиков – это последний отпор небытию! Это символическое сопротивление смерти и красивый жест, который они еще могли себе позволить. Они отдавали частичку своих душ, как если бы человек написал завещание и оставил свое богатство каким-то неизвестным созданиям, живущим в далеких просторах галактики. Вообрази, что они сейчас здесь, что они осматривают снаряды перед запуском в космос. Это их подарок незнакомым наследникам, и возможно, не нам одним. Они подарили нам чудо, которое однажды вывело их из животного состояния и возвысило до уровня разумных мыслящих существ.

Сиверс замолчал, рассматривая солнечный свет за высокими подвальными окнами. Он снова говорил сам с собой:

– Я вижу, как они поворачиваются и молча уходят… ожидая, когда их гибнущее солнце достигнет точки детонации. Они оставили нам последний знак – свое темное благословение космосу.

– Да вы с ума сошли, Сиверс!– сердито крикнул Пол.

Ученый развернулся и, о Боже, каким бледным стало его лицо. Забыв обо всем, он хотел схватить Пола за плечо, но тот увернулся, и старик смущенно отдернул руку.

– Неужели вы действительно считаете эту гадость желаемой?– не унимался Пол.– Вы даже не замечаете, что находитесь под ее влиянием. И не смотрите на меня так! Вы сами просили меня быть объективным!

Доктор Сиверс холодно усмехнулся.

– Я не говорил, что она желаема. Я просто доказал тебе, что существа, пославшие сообщение, рассматривали маленьких букашек, как благодетелей. Да, я согласен, они сделали несколько неправильных допущений…

– Или, возможно, они просто не брали в расчет нас, получателей их космических бандеролей?

– Нет, они обо всем позаботились. Их ошибка состояла только в том предположении, что мы будем открывать эти снаряды осторожно. Вероятно, они не думали, что мы можем оказаться нахально беспечными и одновременно разумными существами. Они полагали, что мы сначала прочитаем их предостережение и только потом уже вскроем внутренний контейнер.

– Предостережение?

Сиверс горько усмехнулся.

– Да. На каждой пластине мы обнаружили одну и ту же фразу из более крупных символов. Вот, видишь этот узор на верхнем кольце? Они просили нас не вскрывать контейнер до полной расшифровки сообщения и предупреждали, что его содержимое лишь ускорит нашу самоликвидацию, если мы убиваем друг друга.

– Но кто-то все равно должен быть открыть его, ничего не читая,– возразил Пол.

Сиверс отвернулся к окну.

– Ты не совсем прав. Отправители не могли предвидеть наши обезьяньи мозги. Если бы эти существа стали свидетелями того, как Человек выкапывает их снаряды, кряхтит над ними, хихикает, раскалывает, будто орехи, а затем поворачивается к ним хвостом и, завывая, бежит в лес, они бы дважды подумали, прежде чем выпускать второй заряд своей небесной дроби.

– Доктор, и что теперь будет с нами? Я хотел сказать, с миром?

Сиверс пожал плечами.

– Я видел ребенка, рожденного вчера на окраине острова. Он от рождения целиком покрыт невродермой. Есть некоторые сенсорные дополнения – небольшие поры на кончиках пальцев, вкусовые отростки и обонятельные клетки в них. Выше каждого глаза расположены нервные узлы, чувствительные к инфракрасному свету.

Пол застонал.

– Это не первый случай. Такие вещи случались и со взрослыми людьми, но для этого необходимы определенные условия. У брата Томаса тоже есть поры на пальцах. Конечно, он пока не знает, как пользоваться ими. Он получает через них какие-то ощущения, но рецепторы не связаны с обонятельными и вкусовыми центрами мозга. Они замыкаются на какие-то новые локальные системы. Брат Томас может касаться предметов и получать различные комбинации восприятий тепла, боли, холода, давления и тому подобное. Он говорит, что уксус – холодный, как лед, хинин – горячий до боли, а кологен – колючий и теплый, как вельвет. И еще он краснеет от смущения, когда касается мускусных благовоний.

Пол засмеялся, и зазвеневшее ухо напугало его.

– Возможно, сменится несколько поколений, прежде чем мы узнаем обо всем, что произошло,– продолжал Сиверс.– Я исследовал срезы крысиного мозга и нашел там микроорганизмы. Они трудились над подключением новых рецепторов к определенным нервным центрам. Наши потомки, если человек все-таки выживет на Земле, вероятно, будут анализировать вещества одним прикосновением, качественно определяя состав тестовой колбой, упрятанной в пальце. Используя инфракрасный диапозон, они будут видеть теплый радиатор в темной комнате. Возможно, появятся ультрафиолетовые ощущения. Мои крысы уже чувствуют их.

Пол подошел к крысиным клеткам и посмотрел на трех серокожих животных, которые казались крупнее остальных. Отбежав к задней стенке, те внимательно следили за ним. Крысы пищали и обменивались друг с другом взглядами.

– Это третье поколение гиперов,– сказал Сиверс.– Они уже создали простейший язык. Не очень разумный по человеческим стандартам, но довольно хитрый. Они научились использовать свое сенсорное оснащение. Им известно, когда я хочу покормить всю стаю или когда хочу убить одну из них для последующего анатомирования. Думаю, причиной здесь является незначительное изменение моего эмоционального запаха. Обучение – это высокий барьер, юноша. Гипер с пальцевыми порами получает какие-то ощущения, но ему требуется долгое время для овладения их смыслом. Малыш получает визуальные образы от необученных глаз, но эти ощущения лишены смысла до тех пор, пока он не начнет ассоциировать молоко с белым цветом, мать – с формой ее лица и так далее.

– А что происходит с мозгом?– спросил его Пол.

– Почти ничего нового. Я не наблюдал больших изменений. Крысы демонстрируют развитие разума, но размеры мозга не изменяются. Интеллект, по-видимому, основан на способности воспринимать мир в терминах большего числа чувств. Идеи, концепции и аксиомы сотканы из набора воспоминаний о предыдущем сенсорном опыте. Яблоко красное, оно пахнет, оно сладко-кислое и приятное на вкус – вот ваша сенсорная идея яблока. Слепой человек без языка и вкусовых пупырышков уже не создаст такую полную идею. С другой стороны, гипер вводит в нее новые дополнения, непонятные вам. А полностью развившийся гипер – я не говорю о себе – будет наделен огромным сенсорным набором, который изменит все наши представления о людях и мире. Благодаря новым чувствам человеческий разум станет более эффективным. Хотя этому есть очевидная помеха.

Сиверс задумчиво потер подбородок.

– Инстинктивной целью паразитов является обеспечение наилучшего выживания их «хозяина» – индивидуального «хозяина». Вот, в чем смысл предостережения. Если люди объединятся в совместном труде, паразиты помогут им оформить мир и подчинить окружение. Если же человек будет сражаться с себе подобными, паразиты помогут ему выполнить эту работу. Они помогут ему уничтожить себя с потрясающей эффективностью.

– Но люди всегда работали вместе…

– В небольших племенах,– добавил ученый.– Мы обладаем групповым сознанием – но обезьянно-племенным, а не расовым.

Пожав плечами, Пол двинулся к двери. Сиверс развернулся и взглянул на него с равнодушной улыбкой.

– Теперь ты просвещен, молодой человек. Что будешь делать дальше?

Пол тряхнул головой, сбрасывая смущение.

– А что тут можно делать? Только бежать. Возможно, на дикий необитаемый остров.

Сиверс цинично поднял брови.

– Значит ты не хочешь принять свою судьбу? Ты решил остаться негипером?

– Принять болезнь? Да вы с ума сошли! Я хочу остаться здоровым!

– Вот то, о чем я говорил! Если бы ты был объективным, то подчинился бы условиям и покончил с этим раз и навсегда. Как это сделал я. Ты напоминаешь мне мартышку, которая удирает от шприца. Инъекция даст ей сыворотку и обеспечит здоровье, но игла такая острая на вид. Мартышка верещит и визжит от страха.

Пол сердито подошел к двери и остановился.

– Там наверху есть девушка… кожистая. Не могли бы вы…

– Рассказать ей об этом? Я всегда инструктирую новых гиперов. Такова одна из моих обязанностей в этом экклезиастском лепрозории. Я полагаю, она на грани безумия. Все они такие, пока не выбросят из головы идею о проклятых душах. Кто она тебе?

Ничего не ответив, Пол шагнул в коридор. Он чувствовал себя физически больным. Он ненавидел это самодовольное бульдожье лицо Сиверса – ненавидел с силой, доселе неизвестной ему. Человек, отдавший себя чуме! Так он сказал. Но правда ли это? И хотя бы что-нибудь из этого правда? Сиверс не первый, кто высказывал такие идеи. Каждый кожистый заявляет то же самое – это обычный симптом. Сиверс просто выдумал новые объяснения, подкрепляя свои заблуждения, и Пол почти поверил им. Ах, хитрец! «Ты не хочешь принять свою судьбу?» Мог бы сказать и проще: «Дай мне коснуться тебя! Скорее! Скорее!» Возвращаясь в комнату на третьем этаже, Пол вновь ощутил приступ дрожи. Ему захотелось окатить себя едким маслом. И еще ему хотелось уйти.