"Беда с этой Мэри" - читать интересную книгу автора (Крисуэлл Милли)

Глава 7

Когда женщины семейства Руссо собирались вместе — а это обычно бывало днем в понедельник, — в беседе затрагивалось несколько тем: приступы геморроя у бабушки Флоры, отвращение Софии к проделкам Фрэнка, печаль и огорчение Конни по поводу постоянной занятости мужа и ее бессилие это изменить, а также бесчисленные недостатки Мэри. Последняя тема была самой популярной.

— Твоя беда, Мэри, — говорила София, накручивая на вилку лапшу «феттучини дяди Альфредо» и засовывая в рот очередную порцию, — в том, что ты не желаешь использовать свой шанс. Лу — прекрасная добыча. Из него получился бы замечательный муж. Можешь мне поверить. Я знаю, о чем говорю.

Начинается, подумала Мэри, приготовившись к худшему.

София напоминала скаковую лошадь, нацелившуюся на победу, и не была расположена позволить кому-нибудь отвлечь ее от намеченной цели, а уж своей «неблагодарной» дочери меньше всего.

— Мама, я не собираюсь замуж за Лу. Он славный. Он мне нравится, но только в качестве друга. И я прекрасно сознаю, что ты выбрала его мне в мужья (телячьи котлеты, по-видимому, сделали свое дело), но между нами нет взаимного притяжения. Я не испытываю волнения, когда целую его. — У них уже было три свидания. Три вечера они провели, сидя на ее диване, — и ничего. То же самое Мэри чувствовала бы, если бы целовала брата. Но конечно, Джо она никогда не целовала так. Ее губы всегда оставались сомкнутыми, если она целовала Джо. — Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

Никто, и ее мать в особенности, не заставил бы Мэри выйти замуж против воли.

София внимательно обвела взглядом всех присутствующих, начиная со свекрови, которая в этот момент двумя пальцами проталкивала в горло кусок хлеба.

У бабушки Флоры были сложности с искусственными зубами, которые расшатались и вели себя вольно, то есть грозили вывалиться в самые неподходящие моменты. И какие бы поддерживающие протез клейкие вещества она ни использовала, ей никак не удавалось заставить их сидеть на месте. Когда она пыталась откусить кусочек свежего хлеба, они щелкали, как кастаньеты.

— Видишь, Флора? Видишь, каковы эти молодые люди?

Мэри отвергает такого хорошего и достойного молодого человека! Такого трудолюбивого молодого человека!

У Мэри появилось искушение добавить: «Такого хорошего и трудолюбивого молодого человека, живущего с матерью». Однако она не поддалась ему и промолчала, потому что для ее старомодной семьи не было ничего дурного в том, что взрослый мужчина, которому перевалило за сорок, живет вместе с матерью. Почему это следует считать приемлемым, Мэри не знала. Но ей было известно, что все они считают это нормальным.

— Притяжение? Волнение? А что это такое? — пожелала узнать ее мать. — Единственное, что у тебя должно вызывать интерес и притяжение, — это звон кассового аппарата Сантини, который сообщит тебе, сколько Лу зарабатывает. Знаешь, сколько они теперь берут за жареные свиные ребрышки? Не первосортные, не специально выбранные вами, а просто обычные ребрышки? Да это настоящая обдираловка!

— Деньги еще не все, мама, — возразила Конни, и лицо ее стало несчастным, что заставило Мэри заподозрить, что и в этом проктологическом раю не все благополучно. Она знала, что сестру раздражает то, что ее муж слишком много времени посвящает работе, но ей было также известно, что Конни без ума от доктора Эдди Фальконе. И двенадцать лет брака не изменили ее чувств.

К тому же Конни нравилось тратить заработанные им деньги. Этот серовато-синий брючный костюм, сшитый на заказ, который был сейчас на ней, несомненно, стоил столько, сколько тратила за год на еду какая-нибудь семья из страны третьего мира. На покупку этого костюма ушли деньги, полученные за обследование многих задов.

Мэри взглянула на свой костюм, купленный в магазине готового платья, и прищурилась. Этот фасон не очень шел ей. В то время как пища была жизненной необходимостью, одежда была для Мэри лишь неизбежным злом. Она ненавидела покупать одежду главным образом потому, что платья, выглядевшие потрясающими на вешалке и на манекенах, на ней теряли вид и казались уродливыми. И Мэри была почти уверена, что во всех магазинах одежды зеркала были с фокусами, потому что, когда она покупала платья, понравившиеся ей в магазине, они чертовски не шли ей, когда она примеряла их дома перед своим зеркалом.

— Хватит, София! — Бабушка Флора наконец проглотила кусок хлеба и теперь высказала свое мнение: — Девочка говорит о любви… Сердце знает о таких вещах. И в чем дело? У тебя нет сердца? Мэри должна сама решить, за кого ей выходить замуж. Это ее право.

Удовлетворенная тем, что высказалась, Флора фыркнула, обмакнула другой кусочек хлеба в чесночное оливковое масло и запихнула его в рот. У Мэри возникло подозрение, что бабушка с радостью запихнула бы этот хлеб в глотку Софии, чтобы заставить ее замолчать. Впрочем, возможно, она принимала желаемое за действительное.

София сверкнула глазами на свекровь, будто старуха совершила тяжкий грех предательства. По мнению Софии, так оно и было. По-видимому, существовало некое малоизвестное неписаное правило, заключавшееся в том, что старые люди обязаны ополчаться на своих детей, не важно, правы те или нет. Это касается почти всех семей, и вы или включаетесь в игру и никогда не выступаете против своей семьи, или оказываетесь в полной изоляции и никто не хочет с вами разговаривать.

В данное время в числе отступников оказалась сестра Софии Энджи, потому что она сказала нечто нелестное о перекормленной и излишне тучной дочери тети Джозефины. И хотя это была чистая правда (Салли весила чуть меньше молодого слоненка), считалось, что критиковать ее не имеет права никто, кроме матери.

— Почему, Флора? — спросила София, изрядно раздосадованная. — Ты вышла замуж за Сэла, когда тебе было всего четырнадцать. Твои родители все устроили, позаботились о твоем браке. А Мэри уже тридцать три. Ей надо найти мужа и обзавестись детьми до того, как ее яичники ссохнутся.

— Ба! Ну и речи! Да что с тобой? У Мэри сердце и кровь Руссо, а не Грациано. Она глубоко чувствует эти вещи. Мне повезло. Мой Сальваторе был добрым и честным человеком. Но старые обычаи не всегда хороши. И ты должна это знать лучше других, София. Фрэнк пошел против меня и против моей воли женился на тебе. Ты счастлива? Нет? Ты рада, что он не послушался меня и не обратил внимания на желания своей мамы?

И, подняв глаза и сжатый кулак к потолку, бабушка Флора принялась проклинать судьбу, столь неблагосклонную к ней и вступившую в сговор с Софией, чтобы отобрать у нее сына.

Лицо Софии побагровело, и она принялась крутить указательным пальцем возле виска, давая понять, что старуха выжила из ума.

— Ты помешанная!

Мэри и Конни обменялись изумленными взглядами. Они давно подозревали, с чем именно связана вражда между их матерью и бабушкой, но до сих пор их подозрения не находили должного подтверждения.

Теперь всем стало ясно, почему София питала такую неприязнь к свекрови.

Но почему же бабушка так сильно не желала брака их родителей? Похоже, они прекрасно поладили. Фрэнк любил поесть, а София — готовить. У Фрэнка было терпение Иова, у Софии — темперамент торговки рыбой. Этот брак удостоился благословения небес. Во всяком случае, так считала Мэри. Исчерпав все аргументы, мать Мэри и Конни сменила курс и легла на другой галс.

— Энни Голдман вбивает безумные идеи в голову Мэри.

Эта девочка всегда была дикой и неуправляемой. Какое горькое испытание для бедной миссис Голдман! Эту женщину можно причислить к Лику святых за все то, что она вытерпела от дочери, а она все еще мирится с ее причудами. — София сложила пять пальцев щепотью и тряхнула рукой. — Попомните мои слова: ее ожидает печальный конец.

София пророчила Энни горькую судьбу бесчисленное количество раз, начиная с первого класса, и особенно после одной их шальной ночи, когда девочки еще учились в средней школе. Но пока что ее прогнозы не оправдались.

— Оставь Энни в покое, мама. — Мэри метнула на мать суровый взгляд. — Она не имеет никакого отношения к моему решению перестать встречаться с Лу. Если Энни может жить своим умом, то и я могу. Оставь ее в покое, хорошо?

Попивая мелкими глотками кофе, София задумчиво изучала дочь в течение нескольких минут. Потом поставила чашку на стол, сделав это очень осторожно, чтобы чашка встала точно на середину блюдца. Все это время она искала нужные слова, чтобы выразить то, что ее беспокоило в последнее время.

— Ты изменилась, Мэри, с тех пор как открыла ресторан. Ты уверена, что не принимаешь наркотики?

Конни, слушавшая вполуха эту поучительную беседу, в то же время предаваясь своим размышлениям, бросила взгляд на сестру через разделявшее их узкое пространство гостиной и разразилась смехом.

— Мэри и наркотики? Ха-ха-ха! Да она и от аспирина заболевает. Но я тоже заметила в Мэри перемены. Она сияет — то ли оттого, что пользуется другой косметикой, то ли оттого, что у нее с кем-то знойный роман, но только не с сыном мясника.

Задохнувшись от мысли, что ее дитя может заниматься сексом вне брака — а это было для нее хуже смерти, — София с осуждением посмотрела на младшую дочь:

— Тебе никогда не нравился Лу!

— Мама, он живет с матерью, — заметила Конни, бессильно воздев руки к потолку. — Даже если бы он привел домой женщину, то что бы он стал с ней делать? Учить ее фаршировать свиную вырезку?

Мэри не смогла удержаться от смеха, хотя мать смотрела на нее так, будто хотела вонзить в нее дюжину кинжалов.

Слава Богу, что у нее есть Конни и бабушка Флора! Не будь их, София доконала бы ее и Мэри стала бы миссис Сын Мясника раньше, чем научилась фаршировать свиную вырезку или готовить вафли.

— Мама, я не принимаю наркотиков. — «Пока еще». — И я вовсе не так уж сильно жажду выйти замуж. Знаю, что тебе этого не понять, но я довольна тем, что есть. Во всяком случае, пока довольна. Я радуюсь свободе и наслаждаюсь своей жизнью одинокой, незамужней, независимой женщины.

— Женщине нужен мужчина, чтобы она ощущала полноту жизни. Женское одиночество — неестественное состояние.

Разве не так, Флора?

София снова обратилась за поддержкой к свекрови, но та не удостоила ее ответом, без конца поправляя плотный эластичный медицинский чулок, поддерживаемый синей эластичной подвязкой. Мэри уже не впервые удивлялась, почему это бабушка Флора не перестанет носить круглые эластичные подвязки, нарушающие циркуляцию крови. К тому же она находила в этих подвязках нечто комичное, потому что они покоились где-то возле колен и всякий раз, когда старушка садилась, выглядывали из-под подола. По-видимому, мода для бабушки имела не большее значение, чем для нее самой.

Заметив, что ее мать все еще ждет ответа, Мэри тяжело вздохнула и наконец сказала:

— Я ощущаю полноту жизни и без мужчины. Мужчина мне не нужен. — «Разве что только для секса». — И давай прекратим этот разговор, мама.

Возможно, наступит день, когда Мэри захочется выйти замуж, но пока что у нее не было ни малейшего желания вступать в брак. Когда же она будет готова к такому ответственному шагу, когда сможет полагаться на свое суждение и будет уверена в том, что не делает ошибки, когда будет доверять мужчине настолько, что согласится вручить ему себя, разделив с ним свои мысли и желания, — тогда и только тогда она выйдет замуж. И то если будет совершенно уверена, что не делает ошибки и что брак ее не обернется поражением. Прежний опыт делал Мэри осмотрительной.

София, достаточно умная, чтобы понять, что на этом этапе она едва ли добьется успеха, тотчас ухватилась за другую тему.

— Ваш отец недавно чуть не сжег меня заживо. У меня до сих пор волдыри на мягком месте.

Она приподнялась со стула, чтобы продемонстрировать свои увечья.

— Да ты теперь стала выглядеть просто чудесно! — Конни подмигнула сестре, подавившей улыбку.

Однако их мать не находила ничего смешного в этом происшествии.

— О Мадонна! Он изобрел какой-то унитаз с подогревом. Я села и чуть не поджарилась до смерти. — Она фыркнула. -

Тоже мне электрик! У него старческий маразм!

— Мой Фрэнк — умный человек, — сказала Флора, но предпочла не развивать этой темы, и все же Мэри показалось, что глаза ее лукаво блеснули.

— Да? Если он так умен, то как случилось, что у меня вся задница в волдырях? Ответь мне, старуха!

— Ладно, хватит. Кто хочет заварного крема? — Мэри решила вмешаться, прежде чем атмосфера накалилась добела.

Еще одно слово — и почтенным леди грозило бы разлитие желчи или несварение желудка. — Этот заварной крем очень легкий и приятный на вкус. Как раз подходящий десерт после такого сытного обеда.

— Я не должна этого есть. Я боюсь растолстеть.

— Пожалуйста, Конни, — обратилась к ней мать, качая головой. — Ты ешь как птичка. Мужчины не любят костлявых.

Удовлетворенная тем, что теперь все вернулось на исходные позиции, Мэри подала десерт.

К тому времени когда Мэри оставила свой надежный, но уродливый коричневый «форд-эскорт» выпуска 1991 года на соседней с редакцией «Балтимор сан» парковочной площадке и поспешила в здание, где помещалась редакция газеты, пошел мелкий дождик.

Это внушительное строение разместилось на углу Калверт-стрит и Сентер-стрит и уже в течение нескольких десятилетий было составной частью урбанистического ландшафта. Ее отец много раз говорил, что оно прочно построено в пятидесятые и выдержит любые испытания временем.

Конечно, Фрэнк считал его чудом архитектуры, как и все, построенное в пятидесятые годы, как все, созданное в послевоенное время, включая любой кирпичный дом о трех спальнях. По его мнению, медные трубы, даже тронутые коррозией, вне всякого сомнения, были самым лучшим изобретением после того, как появились изделия из стекла.

Отдел рекламы находился на седьмом этаже этого высокого здания.

Мэри поспешила к лифту, надеясь, что успеет вскочить в него, прежде чем дверь закроется.

Портфель из бежевой кожи, недавний подарок Конни, крепко прижатый к ее груди, был набит фотографиями ресторана, представлявшими его в самых выгодных ракурсах изнутри и снаружи, и содержал образец меню, менявшегося ежедневно благодаря настойчивости Марко, считавшего, что главное блюдо, гвоздь программы, не должно повторяться в течение четырех недель.

Мэри намеревалась поместить в газете рекламу ресторана «У мамы Софии». Она получила положительные отзывы от «Вашингтон пост» и «Вашингтон стар» и надеялась, что их отклики заставят забыть отрицательный отзыв в «Сан». Она старалась изо всех сил, и вовсе не потому, что дела шли плохо, а потому, что не могла примириться с тем, чтобы последнее слово осталось за этим гнусным человеком. Она не видела Дэниела Галлахера с того вечера в ресторане, а это было несколько недель назад, хотя думала о нем больше, чем хотела бы признать. Особенно по ночам, когда лежала одна в своей большой пустой постели, предаваясь страстным мечтам о любви и думам о своих неудачах на этом поприще… Однако идти в редакцию Мэри не хотелось.

Этот человек знаменовал собой осложнение, которое ей было совсем ни к чему, особенно теперь, и она надеялась, что сегодня его не увидит. Сейчас мысли Мэри были заняты ее делами. Ко всему прочему, приближалась годовщина свадьбы ее родителей, которую следовало отпраздновать.

Бабушка Флора настаивала на том, чтобы ей позволили принять участие в приготовлениях (хотя только Господу было известно зачем, но он не давал разъяснений).

Сорока пятью минутами позже, покончив с консультацией у дамы — дизайнера рекламы, обещавшей Мэри, что она будет в восторге от результата (а Мэри советовала бы ей сдержать слово, учитывая, в какую сумму она оценила свое содействие), Мэри шла по коридору, оглядываясь через плечо, чтобы вовремя увидеть врага, если тот появится на горизонте. Беда была в том, что офис Галлахера был расположен на том же этаже, что и отдел рекламы, и Мэри была вынуждена пройти мимо него по пути к лифту. Ей встретилось несколько сотрудников газеты, но, к счастью, среди них не было этого отвратительного репортеришки.

Без осложнений добравшись до пункта назначения, Мэри, уже стоя в лифте, смотрела на мелькавшие над двустворчатыми дверьми подсвеченные цифры, указывающие номера этажей, пока спускалась с 21-го этажа. Роясь в сумочке в поисках ключей от машины, Мэри подняла глаза и шагнула вперед, когда прозвенел звонок и двери лифта бесшумно заскользили в стороны, пропуская ее.

И именно в эту минуту появился Дэн Галлахер с сотовым телефоном у уха. Он был так погружен в беседу, что не замечал Мэри до тех пор, пока не столкнулся с ней нос к носу. Он толкнул ее с силой действующего игрока в футбол, и от удара она ахнула и потеряла равновесие.

Портфель вылетел у нее из рук вместе с кошельком и ключами, и вдобавок с левой ноги слетела туфля. При этом она изо всех сил старалась не упасть.

Глаза Дэна выразили изумление и ужас, когда он понял, что натворил.

Он схватил Мэри не давая ей упасть.

— Господи! Прошу меня простить!

Мэри выпрямилась, вырвалась из его объятий и принялась оправлять одежду.

— Да уж, вам следует извиниться. Вы не смотрели, куда шли, и…

— А вы? Давайте-ка начистоту, мисс Руссо. Вы ведь тоже не смотрели, куда идете.

Дэн протянул руку в черной кожаной перчатке, и Мэри была вынуждена опереться на нее.

Хотя он и сказал чистую правду, она не собиралась соглашаться. Мэри принялась помогать Дэну собирать свои вещи, разбросанные по полу, в надежде на то, что ей удастся первой добраться до женских тампонов.

Но ей это не удалось.

Дэн уставился на них, потом перевел взгляд на нее и наконец молча посмотрел на ее сумочку.

— Спасибо.

Мэри с трудом заставила себя произнести это слово, будто оно обожгло ей рот.

Он добродушно усмехнулся:

— Рад вам услужить. Как мило, что мы столкнулись. Вы пришли снова повидать меня? Мой зад в порядке, цел и не вредим, хотя я и был уверен, что вы откусите его в тот первый раз, когда мы встретились.

Сзади он выглядел весьма привлекательно. Впрочем, вид спереди тоже был неплох. Несмотря на отчаянные усилия не замечать этого, Мэри была вынуждена это признать. Считается, что человека делает одежда, но в данном случае Дэниел Галлахер, несомненно, делал честь своим джинсам и рубашке.

Обуздав свои бесстыдные чувства, не лишенные вожделения, Мэри сумела проигнорировать его попытку все обратить в шутку.

— Мне пора возвращаться к работе. Дело процветает, несмотря на вашу язвительную статью.

Дэн с сожалением отметил, что при встрече с ним она все еще ершится и вся ее шерстка поднимается дыбом.

— Я снова собираюсь заглянуть к вам, но пока был занят.

— Вне всякого сомнения, вы обдумываете возможность казнить еще какого-нибудь ни в чем не повинного и ни о чем не подозревающего ресторатора.

Он проглотил улыбку, готовую осветить его лицо.

— Вовсе нет. Кстати, Мэт любит вашу пиццу.

— Это доказывает только, что ваш дурной вкус не передается по наследству.

Дверь открылась, и Мэри поспешила к своей машине, оставив Дэна держать в руках весьма интимную вещицу.

Выйдя в эту самую минуту из офиса в коридор, его секретарша спросила:

— Вы хотите что-нибудь сказать мне, мистер Галлахер?

Она смотрела на его руку, и глаза ее за стеклами очков в черепаховой оправе казались огромными, а в углах губ змеилась едва заметная улыбка.

Дэн опустил глаза и только тут заметил, что все еще держит в руке пресловутые тампоны. Он почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.

— Это просто… Впрочем, не важно. Вам что-нибудь нужно?

Он огляделся в поисках урны и, не найдя таковой, сунул позорящий его предмет в карман штанов. Линда покачала головой.

— У меня перерыв. А вы решили сохранить «это» по какой-нибудь особой причине?

— Да. Я хочу покрыть их глянцем и повесить на Новый год на елку. Удовлетворены?

Порозовев, Линда сказала:

— Мне кажется, вам следовало бы избавиться от «этого», прежде чем вы войдете в свой офис. Там мистер Байерли. Он привел с собой племянника, мистера Брэдли.

Брэдли был недалеким слюнтяем и подхалимом, не знавшим о спорте ровным счетом ничего. Если бы спросили мнение Дэна, он сказал бы что единственное, что умел Брэдли, — это унижать репортеров, работавших под его началом. Уже несколько сотрудников из отдела спорта ворчали и шипели втихомолку, обвиняя Брэдли в полной неспособности работать и нежелании прислушаться к их разумным советам. Он на полной скорости мчался к катастрофе.

Дэн чертыхнулся, проклиная свое невезение.

— Хорошенько подумав, я пришел к выводу, что найду «этому» лучшее применение. Какое — он не стал уточнять.

— Не решай ничего второпях, дорогая. Вот он — мужчина, мечта твоих ночных грез. Черт возьми! Он заслуживает того, чтобы на него смотрели!

Мэри как раз складывала салфетки красивыми треугольниками, болтая между делом с Энни, у которой был перерыв. Она проследила за взглядом подруги, и пульс ее участился. Это было похоже на постоянно возвращающийся кошмар. Галлахер продолжал приходить в ее ресторан. Этот человек оказался более настойчивым, чем она полагала раньше.

Как обычно, замечание Энни было слишком метким, чтобы послужить Мэри утешением и поддержкой. Ее ночные бдения и раздумья в последнее время стали слишком прозрачными для проницательных глаз Энни.

Новое изобретение Мэри — воздушное мороженое, придуманное двумя ночами раньше, — казалось ей очень удачной идеей. Она считала, что оно очень подойдет для того, чтобы охлаждать ее пыл, когда, лежа в постели, она будет читать знойные романы.

— Что он делает здесь снова? Я знаю, что его сын любит пиццу, но ведь в городе полно других мест, где ее готовят. Я предпочла бы, чтобы он выбрал какое-нибудь другое.

— Ну разве не очевидно, что Дэниел Галлахер ходит сюда ради тебя? Это совершенно ясно, раз его не привлекает здешняя кухня.

Лицо у Мэри стало красным, как салфетка, которую она нервно вертела в руках.

— Не говори глупостей! Мы терпеть не можем друг друга…

Она одернула свитер.

Энни рассмеялась, услышав столь бурный протест.

— Вы оба излучаете столько энергии, столько электричества, когда находитесь в одном помещении, что его хватило бы на то, чтобы обеспечить теплом и вентиляцией всю систему ресторана, включая кондиционер. Поэтому перестань притворяться хотя бы перед собой. Зачем сопротивляться? Есть вещи, предначертанные судьбой.

Мэри бросила возмущенный взгляд на подругу:

— Можешь сама прилипнуть к нему. Я не собираюсь вступать в какие бы то ни было отношения с человеком, обладающим столь дурным вкусом по части еды.

— А я думаю, что его вкус по части женщин вполне на высоте, — ответила Энни и подмигнула, успев пригнуть голову до того, как Мэри подняла руку, чтобы наградить ее шлепком. Потом она направилась к своему столику, где принимала заказы от посетителей.

— Энни права, Мэри, — вмешалась Лоретта, подойдя к ней сзади, чтобы наполнить два стакана водой со льдом. — Я запомнила того парня с первого раза, когда обслуживала его. Он не сводил с тебя глаз. Все мужчины подонки, плесень.

Хочешь, я опрокину что-нибудь ему на колени? Ну хоть эту воду? Это могло бы на время остудить его.

Не зная, хочется ей рассмеяться или заплакать, Мэри все-таки выбрала первое и натянуто улыбнулась.

— Нет, спасибо, Лоретта, но я ценю твое предложение. Правда, я не думаю, что это удачная мысль — обливать холодной водой платежеспособных посетителей. У них может создаться превратное мнение о нашем гостеприимстве.

Официантка бросила взгляд на столик, где отец и сын сидели рядом, склонив головы над меню.

— Парнишка у него очень симпатичный. В прошлый раз, когда он был здесь, он рассказал мне, что обожает пиццу, поблагодарил меня несколько раз и все повторял «да, мэм» и «нет, мэм», будто я важная леди. Похоже, отец хорошо его воспитал.

«Или мать», — подумала Мэри, гадая, почему миссис Отвратительный-Спортивный-Борзописец никогда не приходит с ними обедать. Одно дело приходить в волнение при виде неженатого мужчины-врага, но совсем другое — питать нечистые помыслы, если речь идет о женатом человеке.

«Нечистые помыслы»! Господи! Энни была права. Она начинает думать и говорить как ее мать.

— Иди-ка лучше прими у них заказ. Они, кажется, проявляют нетерпение. Должно быть, мальчик голоден.

Лоретта исчезла, а Мэри отправилась на кухню. Сегодня у нее не было причины болтать с Галлахером. Уж во всяком случае, она постарается уклониться от разговора:

Мэри пробыла на кухне с полчаса, помогая Марко шинковать овощи для овощного супа, когда раздался душераздирающий вопль, исторгнувший у шеф-повара поток брани, а ее заставивший уронить нож.

— Что, черт возьми, там происходит? — Лицо Марко гневно вспыхнуло. — Я не могу творить, когда эти безумцы так вопят.

Ее шеф-повар, видимо, воображал себя Стивеном Спилбергом от кулинарии. Всему, в том числе и потасовкам, должно было быть свое время и место.

Мэри предоставила обслуживающему персоналу, столь же смущенному, как она сама, отвечать на этот риторический вопрос, повергнув их в еще большее замешательство своим бегством. Сама же она ринулась в зал сквозь двустворчатые двери кухни, по пути торопливо вытирая руки о передник. Она обнаружила в зале целую толпу народа, собравшуюся вокруг стола Галлахеров.

— В чем дело? — пробормотала она, искренне желая понять происходящее. Ко времени, когда она оказалась возле их стола, Мэтью Галлахер стал лиловым от натуги и крика.

Лицо же его отца было белым как полотно. Ребенок прижимал руки к животу, корчась от боли, и орал во всю глотку.

— Ну и легкие у этого малого! — заметила Лоретта, ни к кому не обращаясь.

— Он отравился! — произнес Дэн тоном обвинителя, обнимая сына и поглаживая его, пытаясь успокоить. В то же время он не сводил глаз с Мэри, недоверчиво качавшей головой. — Этот сыр, должно быть, был испорченным, иначе почему Мэту так неожиданно стало плохо? Он прекрасно себя чувствовал до того, как мы пришли сюда.

— Я… я не понимаю…

Дэн казался совершенно разъяренным, а Мэри чувствовала себя прескверно.

— Вызовите «скорую», — обратилась она к Лоретте, тоже слегка побледневшей. — Ребенка следует немедленно отправить в больницу.

Посетители оборачивались и смотрели на них. Некоторые поднимались с мест, собираясь уйти. Вид у них был смущенный и нерешительный. Но Мэри была слишком расстроена состоянием мальчика, чтобы думать о вреде, нанесенном ее делу и репутации.

— С сыром все в порядке, мистер Галлахер, — попыталась она успокоить растерянного отца. — Мой шеф-повар сам готовит моццареллу. Не знаю, что вызвало болезнь вашего сына, но могу вас заверить, что причина не в нашей еде.

Мэри принимала строжайшие меры против загрязнения пищи. Она знала, что кишечная палочка и сальмонелла представляют серьезную опасность. Поэтому скоропортящиеся продукты хранили не более двух-трех дней, а от служащих требовали, чтобы те тщательно мыли руки. В туалетной комнате Мэри даже повесила плакат с напоминанием о необходимости мыть руки.

Но по омерзительной ухмылке Дэна Галлахера было видно, что он не поверил ни единому слову.

— У меня сейчас нет времени обсуждать это. Но если окажется, что мой сын заболел по вашей вине, мисс Руссо, я пришлю к вам своего адвоката.

ЖАРЕНЫЙ ЦЫПЛЕНОК ПО РЕЦЕПТУ ДЭНА

Полуторафунтовый цыпленок, 2-3 зубчика чеснока, 2 чайных ложки эстрагона или розмарина, 2 столовых ложки рубленой петрушки, 1 чайная ложка базилика или орегано по желанию, 3-4 ломтика лимона, соль и перец по вкусу.

Промыть и высушить тушку цыпленка. Нарезать чеснок на тонкие дольки и нашпиговать им цыпленка, поместив чеснок под его кожу. В полость выпотрошенного цыпленка поместить оставшийся чеснок, ломтики лимона и петрушку. Смазать цыпленка оливковым маслом и уложить его на сковороду. Посыпать солью, перцем, эстрагоном и порубленной петрушкой.

Запекать при 180 градусах в духовке в течение часа или до тех пор, пока выделяющийся сок не станет прозрачным.

Рассчитано на 4 порции.