"Шаманизм: Архаические техники экстаза" - читать интересную книгу автора (Элиаде Мирча)

Выводы

Как мы помним, слово "шаман" происходит (через русский язык) от тунгусского слова шаман. Объяснение этого термина как производного от палийского samana (санскр. cramana) - через китайское cha-men (простая транскрипция палийского слова) - принято большинством востоковедов XIX века, хотя достаточно давно его подвергали сомнению W. Schott (1842 г.) и Dordji Banzarov (1846 г.), а позже его отвергали вообще¹. Эти ученые считали, что им удалось показать принадлежность этого слова к группе тюрко-монгольских языков благодаря некоторым фонетическим связям: начальное К' из архаического тюркского языка перешло в татарское К, чувашское J, якутское Х (глухой спирант, как в немецком ach), монгольское TS или Ч и маньчжурско-тунгусские С, Ш или ШЬ; тунгусское шаман представляется в этом случае точным фонетическим соответствием тюрко-монгольскому kam (qam), означающему именно "шаман" в собственном смысле слова в большинстве тюркских языков.

Однако Рамштедт² доказал несостоятельность фонетического закона, предложенного в работе J. Nemeth. С другой стороны, открытие подобных слов в тохарском (samane = "буддийский монах") и согдийском (smn = saman) языках снова выдвигает на передний план гипотезу об индийском происхождении этого термина³. Не решаясь высказывать свое мнение о лингвистическом аспекте этого вопроса и не упуская из виду трудностей, с которыми сталкивается изучение миграции этого индийского слова от Центральной Азии до Дальнего Востока, мы хотим только добавить, что проблема индийских влияний на народы Сибири должна рассматриваться во всей своей целости и с использованием этнографических и исторических данных.

Именно это сделал по отношению к тунгусам Широкогоров в ряде работ⁴, результаты и общие выводы которых мы сейчас постараемся вкратце изложить. Слово шаман, замечает Широкогоров, по-видимому, чужое в тунгусском языке. Более важно, однако, то, что в самом шаманизме видны элементы южного происхождения, в данном случае буддийские (ламаистические) элементы. Действительно, буддизм проник довольно далеко на северо-восток Азии: в IV веке - в Корею, во второй половине первого тысячелетия - к уйгурам, в XIII веке - к монголам, в XV веке - на Амур (буддистский храм у истоков Амура). Большинство имен духов (бурхан) тунгусы заимствовали от монголов и маньчжуров, которые, в свою очередь, взяли их от ламаистов⁵. В изображениях, наряде и бубне тунгусских шаманов Широкогоров видит современные влияния⁶. Маньчжуры утверждают, что шаманизм появился у них в середине XI века, но распространился только при династии Минь (XIV-XVII века). С другой стороны, южные тунгусы считают, что они заимствовали шаманизм от маньчжуров и дауров. Наконец, на северных тунгусов оказали влияние их южные соседи якуты. Широкогоров считает, что имело место совпадение между появлением шаманизма и буддистской экспансией в этих регионах Азии: расцвет шаманизма в Маньчжурии приходится на XII-XVII века, в Монголии - к XIV веку, у киргизов и уйгуров, вероятно, между VII и XI веками, то есть непосредственно перед официальным принятием буддизма (ламаизма) этими народами⁷. Кроме того, русский этнолог указывает на несколько этнографических элементов южного происхождения: змей (в некоторых случаях boa constrictor), присутствующий в идеологии и наряде шамана, не встречается в ритуальных верованиях тунгусов, маньчжуров, дауров и др., а у некоторых из этих народов он вообще неизвестен как животное⁸. Шаманский бубен - центром распространения которого, по мнению русского ученого, являются окрестности озера Байкал - играет первостепенную роль в ламаистской религиозной музыке, как, впрочем, и медное зеркало (см. выше), также ламаистского происхождения, ставшее в шаманизме настолько важным, что, владея им, можно заниматься шаманизмом даже без наряда и бубна. Из ламаизма, должно быть, были заимствованы также некоторые головные украшения.

В заключение Широкогоров оценивает тунгусский шаманизм как явление "относительно позднее, распространявшееся, по-видимому, с запада на восток и с юга на север. Он включает много элементов, заимствованных непосредственно из буддизма... Шаманизм глубоко укоренился в общественной системе и психологии анимистической философии, характерной для тунгусов и других шаманистов. Но справедливо также и то, что шаманизм, в своей сегодняшней форме, является одним из следствий проникновения буддизма в этнические группы Северо-Восточной Азии"⁹. В своем большом труде¹⁰ Широкогоров приходит к формуле: "шаманизм стимулирован буддизмом". Это явление стимуляции видно до сих пор в Монголии: ламы советуют людям с нарушенным психическим равновесием стать шаманами, и нередко сам лама становится шаманом и использует шаманских "духов". Поэтому нет ничего удивительного в том, что тунгусские культурные комплексы перенасыщены элементами, заимствованными из буддизма и ламаизма. Сосуществование шаманизма с ламаизмом подтверждается и у других азиатских народов. Например, у тувинцев во многих юртах, даже в юртах лам, рядом с образами Будды можно встретить шаманские эреньи, предохраняющие от злого духа¹¹.

Мы вполне согласны с определением Широкогорова: "шаманизм стимулирован буддизмом". Действительно, южные влияния модифицировали и обогатили тунгусский шаманизм - но он не является плодом буддизма. Как замечает Широкогоров, до вторжения буддизма в религии тунгусов преобладал культ Буги, Бога Неба; другим элементом, игравшим определенную роль, был культ умерших. Если тогда не было "шаманов" в современном понимании этого слова, то существовали, однако, жрецы и маги, специализировавшиеся на приношении жертв Буге и на культе умерших. Сегодня, замечает Широкогоров, ни в одном из тунгусских племен шаманы не участвуют в жертвоприношениях в честь Бога Неба; но на погребальные церемонии шаманов, как мы видели, в исключительных ситуациях приглашают - когда, например, умирающий не хочет оставлять землю и посредством шаманского сеанса его приходится выпроваживать в Ад¹². Это правда, что тунгусские шаманы не принимают участия в жертвоприношениях Буге, но верно и то, что в шаманских сеансах мы все-таки встречаем еще некоторые элементы, которые можно считать небесными; впрочем, символизм вознесения на Небо у тунгусов был засвидетельствован неоднократно. Вполне возможно, что этот символизм, в своей современной форме, заимствован у бурятов или якутов, но это не доказывает, что тунгусам он был неизвестен до того, как они установили контакты с южными соседями; религиозное значение небесного Бога и универсальность мифов и обрядов восхождения на Небо на далеком севере Сибири и в арктических регионах склоняет к совершенно противоположному предположению. Вывод о формировании тунгусского шаманизма, который мы вправе теперь сделать, представляется следующим: влияния ламаизма выразились в значимости, которая в итоге была приписана "духам", и в технике овладения и воплощения этих "духов". Следовательно, могли бы считать, что ламаизм оказал значительное влияние на тунгусский шаманизм в его современной форме. Но имеем ли мы право считать весь азиатский и сибирский шаманизм в целом результатом китайско-буддийских влияний?

Прежде чем ответить на этот вопрос, вспомним некоторые результаты настоящего труда. Мы констатировали, что специфическим моментом шаманизма является не воплощение шаманом "духов", а экстаз, вызванный вознесением на Небо или нисхождением в Ад; воплощение "духов" и "одержимость" ими - явления, распространенные повсеместно, но не обязательно принадлежащие к собственно шаманизму. С этой точки зрения, современный тунгусский шаманизм не может считаться "классической" формой шаманизма именно в связи с принципиальным значением, придаваемым воплощению "духов" и второстепенной ролью вознесения на Небо. Идеология и техника, служащая для овладения "духами" и для их воплощения - то есть влияние юга (ламаизма), - придали, как показывает Широкогоров, тунгусскому шаманизму его современную форму. Поэтому вполне обоснованным будет признание этой современной формы тунгусского шаманизма современной гибридизацией древнего североазиатского шаманизма; кроме того, как мы видели, мифы, которые встречаются как у татар Средней Азии, так и у народов далекой северо-восточной Сибири, настойчиво говорят о современном упадке шаманизма.

Влияния буддизма (ламаизма), решающие в случае тунгусского шаманизма, заметно отразились также на бурятах и монголах. Несколько раз мы приводили доказательства индийских влияний в мифологии, космологии и религиозной идеологии бурятов, монголов и татар. В основном именно буддизм принес в Среднюю Азию религиозный вклад Индии. Здесь напрашивается определенное замечание: индийские влияния не были ни первыми, ни единственными влияниями Юга на Центральную и Северную Азию. Уже с доисторических времен культуры Юга, а позже древнего Ближнего Востока, оказывали влияние на все культуры Средней Азии и Сибири. Каменный век в арктических регионах принадлежит к праистории Европы и Ближнего Востока¹³. На доисторические и протоисторические цивилизации Северной России и Северной Азии сильное влияние оказали палеовосточные цивилизации¹⁴. С этнологической точки зрения, все кочевые культуры следует признать зависимыми от открытий аграрных и городских цивилизаций; косвенно влияние последних простирается очень далеко на север и северо-восток и с доисторических времен длится по сегодняшний день. Мы уже видели, какое значение имели иранские и месопотамские влияния на формирование мифологии и космологии Центральной Азии и Сибири. Иранские термины зафиксированы у венгров, татар и даже у монголов¹⁵. Из других источников хорошо известны культурные контакты и обоюдные влияния между Китаем и эллинистическим Востоком. Этим культурным обменом воспользовалась, в свою очередь, Сибирь: числа, употребляемые различными народами Сибири, были заимствованы, хотя и не прямо, как из Рима, так и из Китая¹⁶. Влияние цивилизации Китая распространяется до Оби и Енисея¹⁷.

Именно в этой историко-этнологической перспективе следует осмыслить в целом влияние Юга на религии и мифологии народов Центральной и Северной Азии. Мы уже видели результаты этого влияния на собственно шаманизм, прежде всего в магических техниках. Южному влиянию подверглись также шаманский наряд и бубен¹⁸. Нельзя, однако, считать шаманизм в целом, как и его структуру, результатом этих влияний. Собранные и проанализированные в настоящей книге материалы показывают, что идеология и специфические техники шаманизма были засвидетельствованы уже в тех архаических культурах, в которых трудно было бы найти палеовосточные влияния.

Достаточно вспомнить, с одной стороны, что центральноазиатский шаманизм тесно связан с доисторической культурой сибирских охотников¹⁹; с другой же, шаманские идеологии и техники мы находим у первобытных народов Австралии, Малайзии, Южной и Северной Америки, а также в других регионах.

Недавние исследования ясно показали шаманские элементы в религии охотников времен палеолита. Хорст Кирхнер интерпретировал знаменитый рельеф из Ласко (Lascaux) как изображение шаманского транса. Этот же автор утверждает, что "булавы" - таинственные предметы, находимые на доисторических стоянках, - не что иное, как палочки к бубнам²⁰. Принятие этой интерпретации означало бы, что доисторические колдуны использовали бубны, похожие на те, которые употребляют современные сибирские шаманы. Любопытно, в связи с этим, что палочки к бубну, сделанные из кости, найдены на Оленьем Острове в Баренцевом море, на стоянке, датируемой приблизительно 500 годом до н. э.²¹. Наконец, К. Нарр пересмотрел проблему "начала" и хронологии шаманизма в своем значительном труде²². Он показал влияние понятий плодородия (женские статуэтки, или "Венеры") на религиозные представления доисторических охотников Северной Азии; это влияние, однако, не прервало палеолитическую традицию. Выводы Нарра таковы: черепа и кости животных, найденные на европейских палеолитических стоянках (50 000 - 30 000 лет до н. э.), могут интерпретироваться как ритуальные жертвы. Весьма правдоподобно, что почти в то же время и в связи с теми же обрядами выкристаллизовались магико-религиозные концепции возвращения животных к жизни из их костей; именно в этом видении мира следует искать корни азиатского и североамериканского культа медведя. Вскоре после этого, около 25 000 лет до н. э., в Европе запечатлелись древнейшие следы шаманизма (Ласко), с пластическими изображениями птицы, духа-покровителя и экстаза²³.

Оценка достоверности хронологии, предложенной Нарром, - дело специалистов²⁴. Не вызывает сомнения древность "шаманских" ритуалов и символов. Но еще предстоит определить, являются ли полученные доисторические материалы первыми проявлениями шаманизма in statu nascendi, в состоянии зарождения, или же это только первые доступные нам сегодня документы о более древнем религиозном комплексе, не нашедшем, однако, "пластических" выражений (рисунки, ритуальные предметы и т. п.) раньше эпохи Ласко.

Чтобы хорошо понять формирование шаманского комплекса в Центральной и Северной Азии, не следует забывать о двух принципиальных компонентах этой проблемы: с одной стороны, экстатический опыт как таковой, как первичное явление; с другой - историко-религиозная среда, в которую этому экстатическому опыту пришлось интегрироваться, и идеология, которая должна его обосновывать. Экстатический опыт мы определили как "первичное явление", так как мы не видим повода, чтобы считать его плодом определенного исторического момента, то есть плодом определенной формы цивилизации; мы склонны считать его скорее составной частью комплекса человеческих характеристик, и именно поэтому известным всему архаическому человечеству; вместе с различными формами культуры и религии модифицировалась и изменялась только интерпретация и оценка экстатического опыта. Какой же была историко-религиозная ситуация в Средней и Северной Азии, то есть там, где позже выкристаллизовался шаманизм как автономный и специфический комплекс? На всей этой территории, притом с древнейших времен, свидетельствуется существование Всевышнего Существа с небесной структурой, которая, впрочем, морфологически соответствует всем другим Всевышним небесным Существам архаических религий. Символика вознесения, со всеми ее обрядами и мифами, должна быть связан со Всевышними небесными Существами; как известно, "высота" как таковая была священна, а много Всевышних Богов архаических народов называются "Тот, Кто вверху", "Тот с Неба" или просто "Небо". Этот символизм восхождения и "вознесения" сохраняет свою религиозную ценность и актуальность даже после "исчезновения" Всевышнего небесного Существа, ибо, как известно, Всевышние Существа постепенно теряют свою культовую актуальность, уступая место "более динамичным" или "более близким" религиозным формам или персонажам (боги бури и плодородия, демиурги, души умерших, великие богини и т. д.). Преобразование небесного Бога в deus otiosus, праздного бога, еще сильнее подчеркивает магико-религиозный комплекс, обычно определяемый понятием "матриархат". Ограничение и даже полная потеря религиозной актуальности уранических существ обозначены иногда в мифах, упоминающих о первичной райской эпохе, когда сообщение между Небом и Землей было легким и доступным для всех; в результате какого-то события (особенно ритуальной ошибки) это сообщение было прервано, а Всевышние Существа отошли в наивысшие сферы небес. Повторим еще раз: упадок культа Всевышнего небесного Существа не привел к упадку символизма вознесения со всеми его последствиями. Как мы видели, этот символизм зафиксирован везде и во всех исторических контекстах. Можно сказать, что он играет принципиальную роль в шаманских техниках и идеологии.

В предыдущей главе мы видели, в каком смысле шаманский экстаз можно считать возрождением мифического illud tempus (времени оного), когда люди могли в действительности общаться с Небом. Несомненно, небесное вознесение шамана (или знахаря, мага и т. д.) является глубоко модифицированными и иногда деградированными остатками этой архаической религиозной идеологии, основанной на вере во Всевышнее небесное Существо и реальные сношения между Небом и Землей. Шаман, однако, как мы видели, в связи со своим экстатическим опытом - позволяющим ему вновь переживать состояние, недоступное для остальных людей, - считается и сам себя считает избранным существом. Мифы, кроме того, вспоминают о более интимных отношениях между Всевышними Существами и шаманами; речь идет, прежде всего, о Первом Шамане, посланном Всевышним Существом или его субститутом (демиургом или солнечным богом) на Землю для защиты людей от болезней и злых духов.

Исторические модификации центрально- и североазиатских религий, то есть, говоря вообще, все более важная роль культа предков и божественных или полубожественных персонажей, занявших место Всевышнего Существа, изменили, в свою очередь, и значение экстатического опыта шамана. Нисхождение в Ад²⁵, борьба со злыми духами, но также и все более близкие отношения с "духами", ведущие к "воплощению" этих духов в шамана или "одержимости" шамана ими, являются в большинстве своем более поздними нововведениями, которые мы можем приписать общему преобразованию религиозного комплекса. К этому следует еще добавить южные влияния, которые проявились довольно рано и модифицировали как космологию, так и мифологию и техники экстаза. К этим южным влияниям следует отнести сравнительно недавнее влияние буддизма и ламаизма, а также иранские влияния и, в меньшей мере, предшествовавшие им месопотамские влияния.

Вероятно, инициационная схема ритуальной смерти, за которой следует воскрешение шамана, также является новшеством, восходящим, однако, к очень древним временам; ее никак нельзя считать влиянием античного Ближнего Востока, поскольку символика и ритуал инициационной смерти и воскрешения зафиксированы уже в австралийских и южноамериканских религиях. Однако нововведения, связанные с культом предков, нашли свое отражение прежде всего в структуре именно этой схемы посвящения. Само понятие мистической смерти было модифицировано вследствие различных магико-религиозных изменений, вызванных лунными мифологиями, культом умерших и выработкой магических идеологий.

Таким образом, азиатский шаманизм следует считать архаической техникой экстаза, в основе которой заложена первичная идеология - вера во Всевышнее небесное Существо, с которым можно поддерживать прямые отношения путем вознесения на Небо; эта идеология постоянно преображалась в силу целого ряда экзотических влияний, увенчавшихся вторжением буддизма. Кроме того, представления о мистической смерти содействовали все более тесным отношениям с душами предков и "духами"; в конце концов эти отношения стали приобретать форму "одержимости"²⁶. Как мы видели, феноменология транса подверглась многим изменениям и деградациям, обусловленным большей частью искажениями чистой природы экстаза. Тем не менее все эти инновации и все деградации не были в состоянии устранить саму возможность настоящего шаманского экстаза - в различных регионах мы встречали примеры подлинных шаманских мистических переживаний в форме "духовных" вознесений на Небо, причем подготовка к этим переживаниям осуществляется с помощью медитации, техника которой сравнима с техниками великих мистиков Востока и Запада.

1. J. Nemeth, Ueber den Ursprung des Wortes Saman und einige Bemerkungen zur turkisch-mongolischen Lautgeschichte, "Keleti Szemle", XIV, 1913-1914, p. 240-249; B. Laufer, Origin of the World Shaman, "American Anthropologist", XIX, Menasha, 1917, p. 361-371. Статья Лoуфера включает краткую историю и библиографию проблемы; см. также J.-P. Roux, Le nom du Chaman dans les textes turco-mongols, "Anthropos", LIII, 1-2, 1958, p. 440-456. О тюркском термине богю см. H.-W. Haussig, Theophylakts Exkers uber die Skythischen Volker, p. 359.

2. G. J. Ramstedt, Zur Frage nach der Stellung der tschuwassischen ("Journal de la Societe Finno-Ougrienne", XXXVIII, 1922-1923, p. 1-34), p. 20-21; см. также Kai Donner, Ueber soghdisch nom "Gesetz" und samojedisch nom "Himmel, Gott" ("Studia Orientalia", I, Helsinki, 1925, p. 1-8), p. 7. См. также G.J.Ramstedt, The Relation of the Altaic Languages to Other Language Groups, "Journal de la Societe Finno-Ougrienne", LIII, I, 1946-1947, p. 15-26.

3. См. Sylvian Levi, Etude des documents tokhariens de la Mission Pelliot, "Journal Asiatique", serie X, vol. XVII, 1911, p. 431-464, spec. p. 445-446; Paul Pelliot, Sur quelques mots d'Asie Centrale Attestes dans les textes chinois ("Journal Asiatique", ser. XI, vol. I, 1913, p. 451-469, spec. p. 466-469; A. Meillet, Le Tokharien, "Indogermanische Jahrbuch", I, Strasbourg, 1913, p. 19, также замечает сходство тохарского samane с тунгусским. F. Rosenberg, On Wine and Feasts in the Iranian National Epic, переведен с русского Л.Богдановым, "Journal of the K. R. Cama Oriental Institute", n. 19, Bombay, 1931, p. 13-14, cf. note p.18-20) подчеркивает значение согдийского термина smn.

4. N. D. Mironov, S. W. Shirokogorov, Sramana-Shaman: Etymology of the Word "Shaman", "Journal of the North-China Branch of the Royal Asiatic Society", LV, Shanghai, 1924, p. 110-130; см. также Shirokogorov, General Theory of Shamanism among the Tungus; Nothern Tungus Migrations in the Far East; Versuch einer Erforschung der Grundlagen des Schamanentum bei den Tungusen; Psychomental Complex of the Tungus, p. 268.

5. N. D. Mironov, S. W. Shirokogorov, Sramana-Shaman, p. 119 sq.; S. W. Shirokogorov, Psychomental Complex, p. 279 sq. Тезис Широкогорова был принят также Поппом (N. N. Poppe), см. "Asia Major", III, Leipzig, 1926, p. 138. На южное (китайско-буддийское) влияние на бурханов указывал также Харва (Harva, Die religiosen Vorstellungen der altaischer Volker, p. 381). См. также W. Schmidt, Der Ursprung der Gottesidee, X, p. 573; D. Schroder, Zur Religion der Tujen, последняя статья, p. 203 sq.

6. N. D. Mironov, S. W. Shirokogorov, Sramana-Shaman, p. 122; Shirokogorov, Psychomental Complex, p. 281.

7. Sramana-Shaman, p. 125.

8. Ibid., p. 126; Psychomental Complex, p. 278: многие "духи" тунгусских шаманов имеют буддистское происхождение. Их иконографические изображения на шаманских нарядах представляют собой "точную репродукцию наряда буддистских жрецов".

9. Sramana-Shaman, p. 127, 130, n. 52.

10. Psychomental Complex of the Tungus, p. 282.

11. W. Banak, Un Pays de l'Asie peu connu: le Tanna-Touva ("Internationales Archiv fur Ethnographie", XXIX, 1928, p. 1-16), p. 9.

12. Psychomental Complex, p. 282.

13. См. Gutorm Gjessing, Circumpolar Stone Age ("Acta Arctica", II, fasc. 2, Copenhague, 1944). См. также K. Jettmar, Urgeschichte Innerasiens, p. 150-161; p. S. Chard; An Outline of the Prehistory of Siberia. I: The Pre-metal Periods, "Southwestern Journal of Anthropology", XIV, Albuquerque, 1958, p. 1-33; A. P. Okladnikow, Ancient Cultures and Cultural and Ethnic Relations on the Pacific Coast of north Asia, "Proceedings of the 32nd International Congress of Americanists", 1956, Copenhague, 1958, p. 545-556, особенно p. 555.

14. См., например, A. M. Talgren, The Copper Idols from Galich and Their Relatives, "Studia Orientalia", I, Helsinki, 1925, p. 312-341. О связях пратюрков с народами Ближнего Востока в IV тысячелетии см. W. Koppers, Urturkentum und Urindogermanentum, p. 488 sq. Согласно лингвистическим исследованиям Синора (S. Sinor, Ouralo-altaque-indo-europeen ("T'oung Pao", XXXVII, Leyde, 1944, p. 226-244), p. 244), первичную родину прототюрков следует поместить "намного дальше на запад, чем это делалось до сих пор". См. также K. Jettmar, The Karasuk Culture and Its South-eastern Affinities, "Bulletin of the Museum of Far Eastern Antiquities", n. 22, Stockholm, 1950, p. 83-126; id., The Altai before the Turcs; id., Urgeschichte Innerasiena, p. 154 sq. По мнению Вайды (L. Vajda, Zur phraseologischen Stellung des Schamanismus, p. 479), североазиатский шаманский комплекс является результатом взаимных влияний земледельческих культур юга и охотничьих традиций севера. Но шаманизм не характерен ни для первых, ни для вторых; он является плодом культурной интеграции, и он моложе своих компонентов. Североазиатский шаманизм уходит корнями не дальше, чем в бронзовый век. Как мы увидим ниже (см. прим. 24), праисторик Нарр (Karl J. Narr) считает, что он в состоянии доказать, что начало шаманизма в Северной Азии восходит к переходному периоду между ранним и поздним палеолитом.

15. Об иранских элементах в монгольском языке см. B. Laufer, Sino-Iranica, "Field Museum of Natural History, Anthropological Series", XV, 3, Chicago, 1919, p. 572-576. Cм. O. Menchen-Helfen, Manichaeans in Siberia ("Semitic and Oriental Studies Presented to William Popper on the Occasion of His Seventy-Fifth Birthday, October 29, 1949", ed. E. J. Fischel, Berkeley amp; Los Angeles, 1951, p. 311-326), о согдийских наскальных памятниках IX века на юге Сибири. См. также P. Pelliot, Influence iranien en Asie centrale et en Extreme-Orient, "Revue d'histoire et de litterature religieuse", Paris, 1912.

16. Kai Donner, La Siberie, p. 215-216.

17. См., например, F. B. Steiner, Skinboats and the Yakut "Xayik", "Ethnos", IV, 1939, p. 177-183.

18. В неопубликованном еще эссе, вратце пересказанном Шмидтом (W. Schmidt, Der Ursprung, III, p.334-338), Гас (A. Gahs) утверждает, что прототипом шаманского бубна в Центральной и Северной Азии был двойной тибетский бубен. Широкогоров (Psychomental Complex, p. 299) согласен с гипотезой Шмидта (Der Ursprung, III, p. 338), согласно которой круглый бубен с деревянной ручкой - тибетского происхождения - первым попал в Азию, а также к чукчам и эскимосам. Азиатское происхождение эскимосского бубна предложил также Тальбитцер (W. Thalbitzer, The Ammasalik Eskimo, part 2, demi-volume 2, p. 580). Копперс (W. Koppers, Probleme der indischen Religionsgeschichte, p. 805-807) согласен с выводами Широкогорова и Гаса относительно южного происхождения шаманского бубна, но считает, что его прообразом был не тибетский бубен, а скорее бубен в форме решета, встречающийся также у магов архаических народов Индии (санталы, мунды, бхилы, байги). В связи с шаманизмом этих туземных народов (на который тоже, впрочем, большое влияние оказала индийская магия), Копперс (Koppers, Probleme, p. 810-812) задает вопрос о том, существует ли какая-либо органическая связь между тюрко-татарским корнем кам и группой слов, обозначающих магию, мага или страну магии на языке бхилов (kamru - "страна магии" и т. д.) и санталов (kamru - родина колдовства, Kamru - первый маг, и т. д.), а также хинди (Камруп, санскритское Камарупа и т. д.). Автор высказывает предположение (p. 783) о возможном южноазиатском происхождении слова kamaru (kamru), преобразованного позже народной этимологией в Камарупа (название округа Ассама, знаменитого большой популярностью шактизма). О шаманизме мундов см. J. Hoffmann, Encyclopaedia Mundarica, II, p. 422 sq.; Kopers, Probleme, p. 801 sq. См. также A. Gahs, Die kulterhistorischen Beziehengen der ostlichen Palaosibirier zu den austrischen Volkern, insbesondere zu jenen Formosas, "Mitteilungen der anthropologischen Gesellschaft in Wien", LX, 1930, p.3-6.

19. См. H. Findeisen, Schamanentum, p. 18 sq.; F. Hanchar, The Eurasian Animal Style and the Altai Complex, ("Artibus Asiae", XV, Leipzig, 1952, p. 171-194); K. J. Narr, Nordasiatisch-europaische Urzeit in archaologischer und volkerkundlicher Sicht ("Studium generale", VII, 4, Berlin, 1954, p. 193-201); id., Interpretation altstenzeitlicher Kunstwerke durch volkerkundliche Parallelen ("Anthropos", L, 1955, p. 513-545), p. 544 sq. См. также A. M. Tallgren, Zur westsibirischen Gruppe der "Schamanistischen Figuren" ("Seminarium Kondakowianum", IV, Praha, 1931.

20. Horst Kirchner, Ein archaologischer Beitrag, p. 279 sq. ("булавы" = нем. "Kommandostabe", франц. "batons de commandement"). Ср. S. Giedion, The Eternal Present, I: Beginnings of Art, New York-London, 1962, I, p. 162 sq.

21. См. репродукцию в Findeisen, Schamanentum, fig. 14; cf. Ibid., p. 158 sq.

22. Karl J. Narr, Barenzeremoniell und Schamanismus in der Alteren Steinzeit Europas "Saeculum", X, 3, Friburg-Munchen, 1959, p. 233-272.

23. Ibid., p. 260, 271.

24. С хронологией Нарра согласился Клосс (A. Closs, Das Religiose im Schamanismus, "Kairos", II, Salzburg, 1960, p. 29-38). В этой статье автор обсуждает несколько недавних интерпретаций шаманизма: Findeisen, A. Friedrich, Eliade, D. Schroeder, Stiglmayr.

25. Напомним, что истории религий известны разного рода descensus ad inferos. Достаточно сравнить нисхождение в Ад Иштар или Геракла с экстатическим нисхождением шаманов, чтобы увидеть разницу. См. М. Eliade, Naissanses mystiques, p. 126 sq., 188 sq.

26. Как убедительно показал Доминик Шродер, "одержимость" как религиозное переживание обладает определенным величием: речь идет в конечном счете о воплощении "духов", то есть о том, чтобы сделать "духовный мир" присутствующим, живым и "реальным"; см. Dominik Schroeder, Zur Struktur des Schamanismus, p. 865 sq. Возможно, что "одержимость" - чрезвычайно древнее религиозное явление. Но его структура отличается от религиозного переживания, характерного для собственно шаманизма. Кроме того, мы можем себе представить, как "одержимость" могла развиться из экстатического опыта: в то время, когда душа (или "главная душа") шамана путешествует в верхних или нижних мирах, "духи" могут завладеть его телом. Трудно, однако, вообразить обратный процесс, поскольку после того, как духи "овладели" бы шаманом, стал бы невозможным персональный экстаз, то есть вознесение на Небо и нисхождение в Ад. Именно духи через "одержимость" вызывают и кристаллизуют религиозный опыт. Кроме того, существует некоторая "легкость" "одержимости", контрастирующая с драматичным и полным опасностей характером шаманских посвящений и дисциплины.