"Новосёлы" - читать интересную книгу автора (Мисько Павел Андреевич)НОВОСЁЛЫ – НАРОД ВЕСЕЛЫЙУтром меня подняла бабушка. – Та-ак, разбудить в девять… Сделано! – смотрела она в бумажку. – Измерить температуру… Измерим, где только градусник?.. Третье: помазать зелёнкой… Помажем! Дальше: накормить… уроки… Бабушка исполняла мамину инструкцию пункт за пунктом, пищи не пищи… А вот Васю никто не мажет ни зелёнкой, ни йодом, ни клеем «БФ-6». На нём само заживает, как на собаке. Так говорила, я слышал, его мама – ночная сторожиха. После дежурства она спит до полудня, и Вася предоставлен самому себе. Редко видит Вася и своего отца: он шофёр, собирает, позванивая колокольчиком, мусор по дворам. Сигналить запрещено в городе, и он сам придумал – колокольчик… А у меня всё время кто-нибудь дома – или бабушка, или мама. Они ходят на работу в разные смены на одну и ту же обувную фабрику, а меня передают одна другой, как спортсмены палочку-эстафету. Только мама не шьёт обувь, она медицинская сестра. А папа – инженер. Он приходит с работы поздно вечером, да и дома что-то чертит на большущих листах бумаги. Мой папа – ра-ци-о-на-ли-за-тор. Не бывает днём дома и Маринки. Её отводят в детский сад, когда я ещё сплю. Бабушка дошла до пункта – «накормить!». И я ем, завтракаю. Пил как раз какао – послышался звонок в дверь. – Женя выйдет? – раздался тонкий голосок Васи. Я уже учил уроки, а Вася опять затрезвонил. – Жека выйдет? – Выйдет, выйдет, – сказала бабушка. – Ты разве дома не ночевал, что так рано звонишь? – Дома… – ответил Вася. Он, наверно, попробовал просунуть в дверь голову, и бабушка на него накричала. А я к двери не подходил. После вчерашнего мне совсем не хотелось видеть этого нахалёнка. Из-за него жгли меня йодом, кололи уколами (кольнули раз, а «скорая помощь» вообще ничего не делала, но какая разница?). И после всего этого он ещё нос суёт в дверь, дружком прикидывается! «Выйду – тресну по затылку…» – решил я. Вышел я только через час. – Г-гы, ну и разукрасили! – развеселился Вася. Я забыл о своём намерении. – Если б у тебя было перетрясение мозга, то не так бы измазали. Целый литр йода израсходовали б! – Как это – перетрясение? – заинтересовался Вася. – А так! Всё шиворот-навыворот в голове перевернулось. Моя мама медик, она знает. Какой, например, сегодня день? – Четверг. – Хо, если бы четверг! Это для тебя четверг, а для меня – среда. Потом что идёт? – Ну, пятница. – Ну да – пятница! Вторник, а не пятница. – Так ты что – будешь жить назад, а не вперед? – Выходит, так. – А ты будешь уменьшаться или расти? – Хо, расти, конечно, буду. Не хватало ещё, чтоб уменьшаться! Тогда что же получится: Вася пойдёт в первый класс, а я из второго – тоже в первый? А потом меня в садик поведут, а потом в ясли? Ой-ё-ёй, что-то не то придумал… – А ты будешь знать, что с кем было раньше? – Конечно, буду! Что потом будет – нет, а вот что раньше – пожалуйста. – Ух ты!.. – позавидовал Вася. – Посмотрел на человека – и всё уже про него знаешь. А скажи, что я недавно ел? – Что? Печенье! Ну, это каждый мог угадать. На губах и на щеках Васи налипло крошек – страх! – Не печенье, а пряник. – Всё равно сладкое. А ещё я могу сказать, что ни вчера, ни сегодня ты не умывался. – Аг-га-а… – растерянно бормотнул Вася. Чудак рыжий… Да у него на лице всё написано. Ещё вчерашние следы пота остались. После футбола. – И-и… И долго так с тобой будет? – кивнул на мою голову Вася. – Не знаю… Мама лечит – йодом мажет, зелёнкой… Пока мы так разговаривали, успели спуститься с четвёртого этажа на третий. На третьем этаже стук-грохот. Около одной двери – № 11 – хлопочет дядя-плотник, а по площадке похаживает толстенький краснощёкий человек. Шляпа на затылок сдвинута, седые волосы подстрижены ёжиком, в руках держит палку с резиновым наконечником. Точь-в-точь мистер Твистер! Только мистер Твистер в книжке немного помоложе, а этот не иначе как пенсионер. Вчера ещё, я хорошо помню, дверь была совершенно голой, а сегодня уже обита коричневой клеёнкой. Вставлен глазок – смотреть изнутри, кто звонит. Дядя-плотник прикладывает к двери медную пластинку, а мистер Твистер выпячивает грудь, откидывает назад голову и командует: – Выше немного! Ещё выше! Много, назад… Косо! Наконец плотнику разрешили прикреплять пластинку. Я прочитал вслух, чтоб и Вася знал, что написано на этой блестящей пластинке, – первая строчка красивыми рисованными буквами, а ещё две – печатными: Так его, значит, зовут. Ну и фамилию же себе выбрал – Дервоед! Нет, чтобы Хлебоед, Грушеед или Консервоед, а то – Дервоед! На лестничной площадке стоит ящик с различным инструментом, набросано щепок. Наверно, профессор опять менял замок. Вася не видел, а я видел: в первый день, когда всё таскали вещи, Иван Иванович сам ставил внутренний замок. На него ещё тогда кричала из квартиры тётя: «Опять меняешь! Ты думаешь, твой замок лучше?» Я дёрнул Васю за рукав – «Смотри на меня!», а сам зажмурился, наморщил лоб, как будто сильно задумался. – Дядя Иван Иванович, а правда, что вы уже один раз меняли замок в этой квартире? – спросил я у профессора. – Менял, детка, менял. А что ж, довериться тому, что они на один стандарт наставили? Я дёрнул за рукав Васи сильнее: «Видал?» – Дядя профессор, вы боитесь, что вашу тётю украдут? – опять спросил я. Иван Иванович закашлялся, как будто ел и крошка не в то горло попала, махнул на нас палкой. Мы сбежали на один пролёт ниже – не понимает шутки дядя с весёлой фамилией! – Этот замок… Кхы, кхы! Замок лучший попался… – откашлялся Иван Иванович. – Разве найдёшь теперь толковый замок? Только от добрых людей, а вор любым гвоздём откроет, – оправдывался он перед плотником. – Не прибивай ты её! Не позорь себя перед людьми!.. – долетел из квартиры голос Дервоедовой жены. – Не суйся, куда не просят! – закричал профессор. И почему Иван Иванович на всех злится? За что – на меня? Неужели я и в самом деле стал каким-нибудь волшебником-угадчиком? Вот здорово, хоть в цирке выступай! Я в цирке однажды видел такого фокусника. Отвернулся он от людей, завязали ему глаза чёрным платком. А зрителям дали спрятать записную книжечку. Сначала один дядя спрятал её в карман, а потом тайком передал ещё дальше, на последний ряд. Глаз циркачу не открывали, он и пошёл так, с завязанными, по рядам. Осторожно, чтоб не споткнуться, не наступить кому на ногу. Шёл и тихонько помахивал перед собой левой рукой. И нашёл ту тётю, что припрятала книжечку. «У вас?» – спрашивает. «У меня!» – отвечает она. «Обождите, я ещё скажу, где она у вас спрятана… Вот в этой синей сумочке!» Что тут только началось в цирке! Я так аплодировал, так аплодировал – чуть руки себе не отбил. А циркач сказал, что он видит… пальцами левой руки. Пальцами! И тогда его спрятали, не развязывая глаз, за чёрную стенку, он только руки просунул в круглые дырки и держал их над столиком. А зрители собрали всякой всячины – расчёски, зажигалки, ключи, записные книжки, губную помаду, броши, книги… Целую груду всякой мелочи положили ему на столик помощники и отошли в сторонку, сели среди зрителей, чтоб не подумали, что ему подсказывают. А тот маг-волшебник поводил над вещами пальцами туда-сюда и назвал, что лежит, какого оно цвета и размера, даже заголовки книг прочитал. И ничего пальцами не трогал! И не подсматривал! Я тогда спросил у папы, могут ли быть на свете такие люди. Как в сказке какой! И папа сказал, что на свете всё может быть. Человека ещё надо изучать да изучать, в нём ещё много всяких загадок и тайн. Так, может, и меня надо каким-нибудь профессорам изучать? Может, попроситься на приём к Ивану Ивановичу? Пусть бы обследовал. Свой профессор в доме, никуда не надо ехать. – Смотри, там что-то копают, – толкнул меня в бок Вася. Я так задумался, что даже не заметил, как и во двор вышли. Посреди двора, там, где вчера разравнивали землю, сегодня копали яму Женя Гаркавый, два товарища Жени из чужого дома и дядя Левон, артист-пенсионер. Около них вертелись, путались под ногами Жора, Серёжа и тощий, как скелет, Павлушка-подушка. Нет, не яму рыли… Ну и чудаки: они камень откапывали. Тот камень я ещё вчера приметил – торчала немного макушка из земли. Теперь вокруг камня была яма, а сам он лежал на дне её, как картофелина на блюдце. Ничего себе картофелина! В дверь подъезда не пройдёт, разве только если обе створки откроешь. – Вот и всё пока… Спасибо, друзья! – сказал дядя Левон, и Женя со своими девятиклассниками ушёл, остались одни мы. – Дядя Левон, это вы хотите камень глубже закопать? – спросил я. Пусть все знают о моей необыкновенной способности угадывать! – Не закопать, а достать, извлечь. Пусть наверху лежит. Представляете, как у нас живописно будет? Деревья, кусты и дикий камень-валун… А там, за дорожкой, – беседка со столиком… Мы посмотрели туда и ничего не увидели – пусто! Ну и чудак дядя Левон, ну и шутник! Расписывает, как сказку читает. – Всё это мы должны сделать. А теперь пойдем-ка бульдозер попросим, пусть поможет камень вытащить. Тонны три веса будет… Мы засеменили за дядей Левоном. А он шёл и расспрашивал, что мы делаем в свободное время, и с упрёком качал головой. – Ай-я-яй, я-яй… А ну, поднимите правые руки вверх. Посмотрим, кто дольше продержит… – сказал он. Мы удивились, но руки подняли, как будто всем вдруг захотелось отвечать урок. И так дошли до соседнего, шестого, дома. Его ещё не заселили. Во дворе бульдозер ровнял землю. Не просто разравнивал, а приглаживал: полз задом наперёд и волочил за собой блестящий щит-отвал. Левон Иванович указал нам на первый этаж дома. Здесь окна были большие, не такие, как на остальных этажах, и ещё забрызганы мелом. – Обещает нам домоуправление здесь пионерскую комнату. На её открытии мы выступим с кукольным спектаклем. Хотите быть артистами? – Хотим! Хотим! – запрыгали мы вокруг него, забили в ладоши. И об уговоре забыли: кто дольше продержит задранную кверху руку. А я держал! – Вот его первого я возьму в артисты, – указал на меня дядя Левон. – И мы держим! – Опять все подняли правые руки. А моя уже начала деревенеть. Левон Иванович на меня больше не смотрел. И тут я – раз! – правую опустил, а вместо неё – левую. И никто не заметил, что у меня наверху уже не та рука. Какой сегодня чудесный день! Я только подумал, что неплохо б выступать в цирке, а тут всё и сбывается. Правда, не в цирке будем выступать. Но разве кукольный театр – хуже? На бульдозере работал молодой парень. Дядя Левон немножко поговорил с ним, и он сразу дёрнул за правый рычаг. Трактор развернулся на одной гусенице, как танк, и двинул к нашему дому. Не по асфальту, не по дорожке, а там, где земля. Мы побежали за ним. Камень хлопец зацепил тросом – толстым, свитым из множества проволок. И выволок наверх! Даже землю помог назад столкнуть в яму. Бульдозерист помахал нам на прощание рукой, и трактор загрохотал к шестому дому – доутюживать площадку. Левон Иванович присел на камень, похлопал по нему рукой. Доволен! – Опустите правые, поднимите левые… Все сменили руки, и я сменил. У меня вверху опять оказалась правая рука. – А ты всё ещё правую?! Ну и молодчина же… – похвалил дядя Левон. Меня даже в жар бросило: смошенничал… – А теперь так: станьте ко мне поближе, полукругом… Сцепите руки вверху… Мы стали, как он сказал, сцепили руки. – Вот так… А теперь повторяйте за мной клятву: «Нигде и никогда… Нигде, никогда и никому… Нигде, никогда, никому и ни за что – ни за пуд шоколада, ни за ящик халвы, ни за бочку мороженого – не скажем, что такое союз „Артек“. Клянёмся сохранять всё в тайне, пока не настанет день „П“. Мы повторяли хором, и у меня от таинственности и необыкновенности происходящего мороз пробегал по коже. – «Артек» – это сокращенно «Артисты театра кукол». Вы теперь «артековцы»… – Левон Иванович говорил отчётливо, размеренно, как диктор в телевизоре. – День «П» – день премьеры, день представления, день показа спектакля. Поняли? Поднятые руки – наша третья тайна. Придёт время, и вы сами раскроете эту тайну… С сегодняшнего дня мы приветствуем друг друга вот так… Дядя Левон приподнялся с камня, вскинул руку над головой: – Салют! И мы вскинули, и мы повторили: – Салют! Салют! – Когда первый сбор «Артека», я скажу. Всё! Эх, лучше бы этот сбор был уже сегодня. И лучше бы всё время заниматься только куклами! Левон Иванович, наверно, угадал мои мысли по лицу: – Предупреждаю: заниматься будет только тот, кто хорошо учится, у кого примерное поведение. Как ведро холодной воды вылил на голову… И всё же какая интересная настала жизнь! Честное слово! Вот только язык чешется, не выдержать просто, чтоб не рассказать кому о наших тайнах. И я шепчу себе: «Клянусь – молчу… Клянусь – молчу…» |
||||||
|