"Бес специального назначения" - читать интересную книгу автора (Мякшин Антон)

ГЛАВА 2

— Киса, вы очаровательны. Теперь я вижу, что вы прирожденный стратег, каждое поражение способны обратить в победу. Только не говорите, что так оно все и планировалось, — предупредил я, отряхиваясь.

— Моя нога… — простонал Гиммлер, не делая никаких попыток подняться. — Моя рука… И все остальное… Я себя чувствую сервизом лиможского фарфора, увязанным в мешок и сброшенным с пятого этажа.

— Это ерунда. Подумаешь, пара-тройка сложных переломов. По сравнению с фаршировкой птичьим пометом и последующим утоплением в нечистотах — просто тьфу… Кстати, ты обратил внимание? — Мы живы. А что это значит?

— Что нам еще мучиться и мучиться…

— Что обитатели рейхстага тоже не померли в результате перемещения здания в недра земные: не видно растерзанных тел и разбросанных костей. Как ты и предполагал. Прямо не знаю, что было бы, если б я заметил здесь трупик нашего дорогого Штирлица. Я бы, наверное, упал духом.

Гиммлер на минутку забыл о своих болях и мечтательно закатил глаза, очевидно, представляя себе прекрасное зрелище бездыханного тела великого шпиона и интригана.

А вокруг только камни, облепленные, как пластилином, плотным сумраком. Ничего толком не видно, но ощущаются громадные пространства абсолютной пустоты слева и справа, впереди и сзади… Где-то внизу тихо плещется, слабенько отливая холодным свинцом, подземная река. А где, спрашивается, хоть какие-нибудь останки рейхстага? Сползли в реку? Хорошо, ну, а люди? Красные партизаны-дружинники во главе с политруком Златичем? Гарнизон? Личная охрана Гитлера? Сам фюрер и его команда? Где Штирлиц, наконец? Может быть, они, устав бродить между валунами и аукаться, с отчаяния утопились? Или валяются где-нибудь в изнеможении? Или перегрызлись друг с другом? Тогда должны остаться трупы… А то получается — самоперегрызлись, самопожрались и самопереварились. И все это за двое суток. Фу, бред какой-то…

— Встать сможешь? — спросил я.

— А? — встряхнулся рейхсфюрер. — Не знаю, не пробовал.

Я наскоро ощупал его арийские конечности. Переломов нет, ушибы, конечно, имеются, и даже сильные, но в общем — ничего серьезного.

— Жить будете, предводитель дворянства, — сообщил я.

Рейхсфюрер поморщился и, с моей помощью поднявшись на ноги, задрал голову. Далеко-далеко наверху, будто солнце, светило округлое отверстие выхода на земную поверхность.

— Да… — проговорил он, — хорошо, что склон оказался покатым. Ухнули бы мы по прямой, точно бы нас расплющило… Куда теперь?

— А я знаю? Если честно, Черную Тьму я не такой представлял. И где, спрашивается, обещанные замогильный вой и зловещее клацанье?

— Да, Черная Тьма! — подтвердил гордо рейхсфюрер. — Но это наша Тьма! Исконная! Арийская!

— Не понял?

— Рейхстаг — древнее мистическое здание. Пропитанный поднимающимися из-под земли флюидами арийской мощи штандарт всегерманского духа! В нижних подземельях, куда много лет не ступала нога человека, воздух просто пронизан древними заклинаниями. Уж я-то это знаю… — он перешел на шепот. — Подземелья ведут вниз и вниз… Я не смог найти хода на самые нижние ярусы, но теперь, когда катастрофа разрушила каменные своды…

— Опять не понял.

— Рейхстаг не мог возникнуть ни в каком другом месте, только здесь! Мощь произрастает из мощи! Теперь ты понял, куда мы попали?

— Я только что выслушал откровения чудовища, которое с моей помощью успешно завоевывает мир, у меня уже мозги пухнут. Может, хватит выпендриваться? Скажи прямо, а?

— Теперь понял, что, по моим расчетам, должно находиться под рейхстагом?

— Подземелья?

— Ниже!

— Фундамент?

— Ниже!

— Канализация?

— Дурак! Мощь произрастает из мощи! В этом секрет победоносной силы Германии! Неужели трудно догадаться? Рейхстаг вырос именно на этом месте, как… как…

— Поганка на куче навоза? — предложил я сравнение. — Извини, вырвалось…

Гиммлер посмотрел на меня, как на законченного идиота.

— Предлагаю покричать, — сказал я. — Авось, кто-нибудь и откликнется. Штирлиц, например…

— Не смей! — он схватил меня за руку.

— Чего ты так нервничаешь?

— Ты… не понимаешь… Хорошо, если откликнется кто-нибудь из славного германского воинства! А если…

— Партизан опасаешься, Неистовый Дикий Кот?

— Да при чем здесь партизаны! — отмахнулся Гиммлер. — Возможно… Здесь… Ух! — он даже передернул плечами. — Лучше двигаться молча, держать ухо востро и внимательно смотреть по сторонам.

— Куда двигаться, позвольте осведомиться?

— В произвольном направлении! — ткнув пальцем вперед, определил герр Генрих с такой железной твердостью, будто перед ним расстилалась широкая и удобная асфальтовая трасса, снабженная неоновым указателем: «Произвольное направление. Добро пожаловать! »

Пожав плечами, я щелкнул пальцами. Когда между моими рогами зажегся довольно симпатичный крохотный синий огонек, рейхсфюрер вздрогнул.

— А ты как хотел? Я ведь бес! Не один ты с прикладной магией знаком… Теперь хотя бы не расшибемся в темноте. Пошли!

И мы пошли. Как выяснилось чуть позже, помимо эстетической ценности, мой фонарик никакой другой не имел. Светил он слабее спички. Впрочем, необходимость в освещении довольно скоро отпала. Тьма рассеялась, превратившись в тусклые сумерки, но даже и теперь стен пещеры разглядеть я не мог — в какую бы сторону мы ни сворачивали, перед нами слоился сумрачный туман, конца-краю которому не было видно. Сверху тяжко нависали белесые клубы, и сквозь них пробивался далекий-далекий серый свет… Где мы? Под ногами стала появляться чахлая травка, кое-где попадались скрюченные по-старушечьи деревца, с полупрозрачными дряхлыми листиками. Движения воздуха не ощущалось, но завывал где-то ветер жуткой музыкой пустоты.

Мне, бесу, для которого преисподняя — милый дом родной, давно уже было не по себе. Все из головы не выходил паскудный циклоп, а тут еще и это странное подземелье… Это все проклятый Степан Федорович виноват! Чтоб он провалился вместе со своим невезением!

Тьфу ты, он и так провалился. Прихватив вместе с невезением рейхстаг с Гитлером, да и меня вдобавок…

А рейхсфюрер Генрих Гиммлер, наоборот, чувствовал себя вполне в своей тарелке и радостно приплясывал на ходу, забыв о травмах. Зрелище, наверное, было дурацкое — понуро плетется, путаясь в клубах тумана, бес, а впереди, гремя Железными крестами, скачет низенький черный маг — рейхсфюрер в изорванном мундире. Вокруг какие-то развалины, груды камней, в очертаниях которых с большим трудом можно признать останки крепостных стен, башен… И поломанное оружие. И доспехи всевозможных конфигураций, а внутри доспехов даже костей нет — только труха.

— Мы найдем вас… Мы найдем, — невнятно бормотал на ходу Гиммлер. — Мои расчеты верны, а древние легенды не лгут… А как иначе? Вы еще спите, но самые сильные должны проснуться. Где-то здесь Нерушимые Врата… Вот уже рядом.

Кто должен проснуться? Какие Врата? И как можно найти что-нибудь в этом тумане? Кругом лишь трава, серая, будто присыпанная угольной пылью, кривобокие деревца, ямы, колдобины, валуны. А почему покричать-поаукаться нельзя? Только я хотел возмутиться по этому поводу, как мы наткнулись на появившуюся неожиданно из тумана высоченную башню. Вернее, две башни. Одна из них сохранилась хорошо, а вторая была полностью разрушена. Между башнями скособочились полусгнившие створки громаднейших ворот.

Завидев башни, Гиммлер аж взвизгнул от восторга:

— Нерушимые Врата!

От звуков его голоса хлипкие Врата дрогнули и рухнули наземь. Когда пыль рассеялась, к нам шагнул с ног до головы закованный в железо воин с алебардой в руках.

— Смертным… сюда… нельзя… — проскрипел он через закрытое забрало.

— Что? — наморщился Гиммлер. — Куда?

— В вековечный… мрак… поглощающий все… и не возвращающий… ничего… нельзя…

— Посторонним вход запрещен, — перевел я и, осторожно приблизившись, похлопал воина по плечу. — Понимаешь, брат, мы только туда и обратно. Здесь пара наших ребят заплутала, вот найдем их и… Эй, куда!

Доспехи с грохотом обрушились. Алебарда, переломив древко, воткнулась в каменистую почву. Рогатый шлем, рассыпая труху, откатился в сторону.

— Извини… — запоздало повинился я. — Предводитель, это кто был?

— Бессмертный Страж, — ответил Гиммлер несколько смущенно.

— Бессмертный? Он такой же бессмертный, как и твои Врата — нерушимы. Здесь и располагается царство мощи арийского духа? По-моему, мы немного опоздали.

Гиммлер походил на помешанного.

— Всемогущий Вотан, — шептал он, — девы-валькирии… альвы и асы… Неужели моя установка, оживляющее мертвое, погибла? Неужели пневмоакустический пространственный регулятор разрушен окончательно? Неужели силы моих заклинаний Времени, возвращающих к жизни ушедшее, не хватило?.. О, обожаемый фюрер, неужели и ты на самом деле мертв?..

«Царство мощи арийского духа… — закрутилось у меня в голове. — Вотан и валькирии… Познавательная постановка для среднего школьного возраста „Легенды и мифы Древней Германии“! Вот когда она проявилась! Или нет?.. »

— Где мы?! — заорал я. — Хватит загадок и страшных тайн! Я сыт ими по горло, как гамбургерами из «Макдоналдса»! Меня уже от них тошнит… как от гамбургеров из «Макдоналдса»! Хочу хоть какой-нибудь определенности! Где мы, предводитель?! Что это за место?

— Нифльхейм, дурак! — рявкнул Гиммлер, очнувшись. — Разве непонятно? Мир хаоса и мрака, из которого родились наши древние боги и воители, куда они и вернулись, перемолотые жерновами Времени!

— Ниф… ниф… Что? А почему именно здесь? Под рейхстагом?

— Я тебе тысячу раз объяснял! Арийский дух вечен! Уходят одни воители, приходят другие, но все вскормлено единым духом! Времена меняются, но главное — остается!

— Ага, принцип навоза и поганки, — догадался я. — Если следовать твоей логике, то под Кремлем почивают в обнимку Илья Муромец, Алеша Попович и… кто там еще? Змей Горыныч. А под лондонской брусчаткой король Артур спит вечным сном, так, что ли?

Рейхсфюрер неожиданно улыбнулся:

— Соображаешь… Когда рейхстаг рухнул от взрыва моей установки, я едва не повесился от безысходности. Но чернокожие донесли до меня слухи о потусторонней активности на развалинах и о яме, которую они сразу окрестили Черная Тьма! И. я понял — мои заклинания Времени не рассеялись вместе с дымом, а благополучно ушли под землю! Заклинания Времени, понимаешь? Время Вспять! Понимаешь? Другими словами — оживляющие заклинания, вот как!

— То есть ты хочешь сказать, что дальше нас, возможно, ожидают восставшие от долгого сна одноглазый разбойник Вотан со всей своей бандой, драконы, черные карлики, валькирии? Э нет, я обратно пошел. Ищи своего фюрера сам. Тем более что его давно уже с косточками съели! Хоть убей, я не согласен.

— Был договор о перемирии и взаимном сотрудничестве, — заметил Генрих. — Тем более ты, кажется, хотел и Штирлица найти? Погоди… слышишь? В башне кто-то есть…

— Кто там может быть? Какое-нибудь ископаемое страшилище? Тебе же сказали — смертным за Врата нельзя!

— Врата охраняют валькирии, так говорится в древних преданиях. Ха! Мне нечего их бояться! Истинные арийцы по крови и духу не нападают друг на друга! Мы всегда найдем общий язык. Здесь — земли моих предков, и если кого-то здесь и сожрут с косточками, то никак не Гитлера и не меня! Понял?!

И он резво побежал в башню. А я последовал за ним.

Ничего там интересного не было. Лестницы, каменные угрюмые стены, пустые комнатушки, заваленные рухлядью, среди которой попадались, между прочим, солидных размеров мечи, топоры и щиты. При виде исполинского оружия рейхсфюрер и вовсе помешался. Он крякал, потирал руки, всхлипывал и глупо смеялся, а когда мы добрались до самого верха и оказались в комнате с тремя массивными деревянными кроватями, расхохотался и от избытка чувств принялся лупить себя кулаками по макушке.

— Кроватушки! — смеялся и рыдал Гиммлер, перебегая из одного угла комнаты в другой. — Большие, крепкие… И простыни смяты… И, кажется, еще теплые… А вот ленточки для волос лежат… А вот гребни роговые… Бусики! Юбочка смятая, старая… — Он припал носом к грубым простыням и глубоко вдохнул. — Пахнет! Еще ощущается неповторимый дух живого женского тела… Они проснулись! И не рассыпались во прах! Они снова живы! О, проклятые завоеватели, битва еще не проиграна!

— Да вы, уважаемый рейхсфюрер, знатный эротоман, как выясняется, — озадаченно выговорил я. — Я надеюсь, шарить под подушками в поисках несвежих трусиков не будете?

— Они пробудились! — не слушая меня, завывал Гиммлер. — Они только что пробудились и, значит, где-то рядом… Вниз! На поиски!

— Успокойтесь, Киса, не роняйте слюну на пол, смотреть неприятно. Вниз так вниз. Может, свежий воздух тебе поможет опомниться. Хотя какой тут свежий воздух…

Мы спустились к подножию башни, причем Гиммлера приходилось то и дело удерживать за поясной ремень, он так спешил, что норовил для скорости прыгнуть в лестничный пролет. Оказавшись на земной тверди, рейхсфюрер вырвался и пал на колени, по-собачьи принюхиваясь к серой траве.

— Совсем недавно… — бормотал он. — Да, да… недавно! Были… И — нет, нет! Кто-то еще! Много… Лошади… Это плохо…

— Лошади! — вскрикнул я, услышав отчетливое кобылье ржание где-то в тумане.

— Воины…

— Воины! — ахнул я, отметив бряцанье оружия и смешанный запах пота и мокрого металла.

— Враги? — озадаченно предположил Гиммлер. — Здесь нет врагов, здесь одни друзья!

— Именно поэтому ты запрещал мне аукаться, да?.. Враги! — завопил я, пригибаясь к земле, чтобы вылетевшая из тумана стрела не пробила мне череп.

— Вот и я говорю… Враги — там, наверху — еще заплачут кровавыми слезами! У нас есть шанс…

Как показала последующая минута, шансов у нас не было никаких. Туман вокруг нас взорвался клочьями, лошадиное ржание оглушило меня, а в глазах зарябило от множества мечей и секир, направленных в мою собственную грудь.

— Ратники-партизаны! — выдохнул я, не зная, печалиться или радоваться неожиданному появлению в этом странном месте старых знакомых.

Впрочем, длиннобородый воевода Златич, кольнув меня острием меча в живот, сразу расставил все на свои места:

— Скрутите этого нечистого! Он и князя Штирлица украл, он, наверное, и нас в эту дыру загнал! Огнем и сталью выпытаем у него дорогу обратно!

Два десятка воинов, подчиняясь воплю длиннобородого воеводы, набросились на меня, как стая псов на сахарную косточку. Я дрался! Я размахивал кулаками, лягался, кусался и даже плевался. От отчаяния я громогласно призывал на помощь Гиммлера, но ловкий рейхсфюрер, быстро разобравшись в ситуации, предательски нырнул в туман.

— Нашли крайнего! — орал я. — Я и сам пострадавший, меня негры-оккупанты сюда законопатили! Пустите! Пустите!

В общем, кричал я до тех пор, пока торжествующе ухмыляющийся длиннобородый не. заткнул мне рот кляпом, в качестве которого использовалась кольчужная рукавица. Теперь мне оставалось только умоляюще скрежетать зубами. Шевельнуться я не мог — мое тело туго связали массивными цепями.

Убить меня, конечно, не убили, и это меня несколько воодушевило. Правда, церемониться со мной тоже не стали. Тащили по серой траве, по каким-то хлюпающим грязным лужам волоком, нимало не заботясь о том, чтобы, например, выбирать дорогу посуше или поровнее. Когда меня, одуревшего и нахлебавшегося вонючей жижи, выбросили на относительно ровную земную поверхность, я уже и соображать мог только с большим трудом. Сил хватало исключительно на простые односложные мысли типа: «лежу… ноги затекли… голова болит… проходящий мимо ратник, гад такой, пнул по заднице… хорошо еще, не в живот или по почкам… » Осмыслить все произошедшее как-то не получалось. Итак, меня похитили.

Хорошенькое положеньице, хотя и не оригинальное! Паскудный рейхсфюрер все же спасся от длиннобородого воеводы с его дуболомами! И не без моей помощи спасся, между прочим! Это я на себя основной удар отвлек.

— Ну? — наклонился ко мне длиннобородый. — Внял ли ты, погань болотная, мощи нашей?

Что я мог ответить?

— М-м-м…

— У, гад… — проскрипел воевода-парторг, — признавайся, идолище, гидра империализма, в какое смрадное место мы провалились?

У меня спрашиваете? У Гиммлера, вот у кого надо было спрашивать. Его бы и хватали. А я при чем? Нашли козла отпущения…

— Где князь Штирлиц?

Еще один хороший вопрос. Сам его ищу!

— Ладно, — задумчиво обронил Златич, — возиться с тобой некогда… Друже, проверили башню?

— Так точно, — ответил подскочивший ратник. — Ничего нет, только три кровати девичьих. Товарищ батюшка воевода, прикажете начинать пытки пленного?

Вокруг меня засуетились. Кто-то наступил мне на ногу, кто-то едва не отдавил голову. Какой-то очень неаккуратный воин, перескакивая через мое неподвижное тело, задел меня грубым сапогом — я перевернулся на живот и ткнулся носом в землю. И больше ничего не видел, кроме травяного леса, через который невозмутимый муравей тащил похожую На сбитый вертолет дохлую стрекозу.

— Пытки? Нет времени. Надо скорее возвращаться на поверхность. Эти странные мужички с черными харями и здоровенными топорами, наверное, уже хватились своих лошадей… Вот отъедем подальше, тогда уж…

Ого, а ратники-то тут времени зря не теряли… Уже с местным населением навели контакты. Ну, на то они и партизаны… Все-таки заклинания Гиммлера работают… Древние народы, погруженные во мрак хаоса, возрождаются целыми деревнями. Муравьи опять же восстали из мрака. А местность изменилась… Какое-то болото вокруг… И возрожденные жабы квакают.

— Все ли тут, друже? — гремел в ушах зычный бас воеводы.

— Все, батюшка!

— Та-ак, посчитаем. Один, два…

Адовы глубины, как голова болит! И хвост под джинсовой тканью, передавленный цепями, ломит. Пока воевода пересчитывал свое войско, я ощущал себя нокаутированным боксером, на ушибленную макушку которого падают безжалостные цифры десятичного счета.

— Трижды десять! — закончил длиннобородый пересчитывать дружинников. — Потерь нет. Это хорошо.

— И еще один! — бодро откликнулись из строя.

— Это очень хорошо… То есть как это — и еще один? Было ровно трижды по десять! Ошибся, должно быть… Начнем снова: один, два, три…

Муравей, отпустив стрекозу, решил, видимо, во время передышки исследовать мою ноздрю. А я даже плеваться не мог! Длиннобородый во второй раз закончил пересчитывать дружину и на минуту глубоко задумался над полученным результатом. Мне было не легче, чем воеводе. Сволочное насекомое вознамерилось устроить в моем носу перевалочную базу и деловито втаскивало в ноздрю стрекозиное тельце. Не выдержав муки, я чихнул — да так, что перевернулся на бок.

Воевода бегал взад-вперед перед открывшимся моему взору строем, размахивал руками.

— Вот что, друже! — прокричал он наконец. — Садитесь на коней! Ежели среди нас чужой лазутчик есть, то ему коня не достанется!

Ратники, обрадовавшись мудрому решению, с шумом и лязгом оседлывали скакунов. Когда ржание поутихло, выяснилось, что кони действительно достались не всем, причем безлошадным оказался сам воевода. Воины зароптали, прощупывая предводителя подозрительными взглядами.

— Молчать! — дергая себя за бороду, заорал побагровевший воевода. — Я вот вам, псы!.. Это неверный способ! А ну, слезайте, будем заново считать!

Ратники посыпались с коней. Длиннобородый начал счет заново, немедленно сбился и совсем озверел.

— Голову мне морочите, разрази вас центральный комитет!!!

— Не гневайся, товарищ батюшка воевода! — вышел из строя один из ратников, немолодой уже, вислоусый дружинник, коричневый и сморщенный, как леший. — Выслушай!

— Ну?!

— Я, почитай, с самого рождения в дружине. Многих помню и всех знаю… А вот этого вот отрока ни разу еще не видел. Так я подумал, что лазутчик…

— Давайте его сюда! — возликовал воевода.

К нему вытолкнули невысокого парнишку. Я удивился — даже странно, как такой мог оказаться в дружине. Подросток, совсем почти еще ребенок, сгибающийся под тяжестью кольчуги, доходящей ему до пят. Из оружия — только кинжал на боку. И на хитроумного коварного лазутчика он тоже не похож.

— Кто таков? — грозно нахмурился на парнишку длиннобородый.

— Не вели казнить, дяденька, вели миловать, — захныкал отрок. — Сирота я. Небесами да людьми злыми обиженный. Хотел ратному делу приобщиться, чтобы верою и правдою служить этому… как его… делу партии!..

— Делу партии? — смягчился воевода. — Когда же ты, болезный, затаился посреди нас?

— Больно уж хлипкий, — высказался старый ратник, — на такого-то и наступишь — не заметишь, а уж посреди лютой сечи вовсе не виден… Давно, видать, затаился. И зачем он нам нужен?

— Не гоните, дяденьки! — зарыдал парнишка, да так жалобно, что у меня в носу защипало. — Пропаду я один. Сирота ведь. Пусть я буду сын дружины, а?

— Я не нянька, чтобы малолетних пестовать, — снова нахмурился воевода.

— И коняка у меня своя есть, — отметил парнишка. — И кинжальчик булатный. Я вам в тягость не буду.

Он шагнул в сторону и похлопал по тощим бокам куцехвостую клячу, выглядевшую не менее жалко, чем ее хозяин.

— Коняка… — зашумели ратники, — кинжальчик… Пущай малый остается!

— Ну, ежели со своей конякой… — дрогнул было голосом длиннобородый, но вдруг встрепенулся:

— Друже! Ежели отрок со своей конякой, то где же тогда моя?!

Отрок слышно крякнул и шлепнул себя кулаком по лбу. Мгновенно кольнувшее предчувствие того, что сейчас случится нечто из ряда вон выходящее, меня не обмануло.

— Молчал бы про коняку, дурак, — вдруг басом проговорила кляча. — Все дело испортил, недомерок!

Воины замерли в ужасе.

— Колдовство! — прохрипел воевода, выдирая из рук ближайшего воина здоровенную булаву. — Скотина говорящая!

— Сам ты скотина! — бодро отбрехалась кляча. «У меня бред начинается, — с облегчением подумал я. — От перевозбуждения и побоев. Теперь можно и забыться в горячечном сне… »

— Бей колдунов! — рыкнул воевода. — Цеди кровь поганую! За Родину! За Штирлица!

— За Штирлица… — не совсем уверенно откликнулись ратники.

— Сейчас я их одним молодецким ударом!.. — решил личным примером поднять боевой дух войска воевода и размахнулся булавой, целя в морду клячи.

Никакого молодецкого удара не получилось: во-первых, кляча, проворно вскинув костлявые ноги, отпрыгнула в сторону, а во-вторых, булава в руках длиннобородого превратилась в отвратительного жирного змееподобного червяка с неожиданно крупной и зубастой головой.

— Мама! — заорал воевода, отбиваясь ослабевшими от испуга руками от червяка, щелкающего зубами в непосредственной близости от воеводиного носа.

Отрок в кольчуге разбежался, сшиб с ног ударом головы в живот ближайшего ратника и, схватив его за ноги, закрутился в убийственном вихре. Кое-кто, правда, пытался сопротивляться, но кляча оглушительно проигогокала какое-то ужасное лошадиное ругательство — и кони дружинников, мигом взбесившись, встали на дыбы, круша копытами несчастных своих хозяев. Червеобразная змеюка, то и дело пружиной взвивавшаяся над свалкой, угрожающе шипела и клацала акульими клыками, норовя отхватить кому-нибудь голову. Почему-то в рядах красных партизан не оказалось давешнего богатыря Микулы. Если бы он включился в бой, то, возможно, завершилось бы все совсем по-другому. А так…

В общем, лишиться чувств я не успел. Очень быстро все закончилось. Перепуганные кони разбежались, ратники — кто еще мог более-менее сносно передвигаться — поспешно ретировались в туман.

— Будете знать, как у честных цвергов воровать коней! — проорал им вслед, грозя костистым кулаком, старикан.

Воевода с наполовину отгрызенной бородой, стеная, отполз к болотным кочкам и попытался скрыться в зарослях камыша. На полянке остались несколько тел разной степени помятости, брошенная впопыхах амуниция и, конечно, утомившиеся, но гордые победители.

— Устал как собака, — констатировала кляча, шлепнувшись на задницу и утираясь правым копытом.

— Ага, — поддакнул отрок.

Он ладонями мазнул по лицу, будто смахивая пыль, и — я удивленно моргнул — стер с себя лицо, как стирают театральный грим. Не малолетний парнишка стоял теперь передо мной, а древний старикан, лысый и беззубый, с лицом очень темным, почти черным, на котором блестели маленькие и юркие, как тараканы, глазенки.

— А где Зигфрид? — покрутив мордой, осведомилась кляча.

— Врагов добивает, — прошамкал, бряцая кольчугой, старик, — огневой наш соратник…

— Зигфрид! — позвала кляча, обернувшись к камышовым зарослям, откуда раздавались смачные удары и жалобный голос воеводы:

— Не бейте меня, я больше не буду!..

— Ась? — возникла над коричневыми головками камыша змеиная голова.

— Ну их в Етунхейм, малахольных… Давай сюда! Змеюка вполне по-человечески вздохнула, глянув вниз с сожалением… но все же послушно приползла на полянку, где кляча, судя по всему, являвшаяся предводителем странной компании, ожесточенно распекала престарелого отрока:

— Лазутчик из тебя, как из дырявого валенка расписной драккар! Какого рожна языком молол, ежели ума нет? И помалкивал бы в тряпочку!

— Так оно само собой… — смущенно мялся распекаемый. — Как-то оно… так.

— Все дело испортил, дубина стоеросовая!

— А кто жеребца воеводиного пришиб? — вдруг поднял голову старикан.

— Жеребца?..

— Сам виноват, а на меня сваливает! Ежели бы всем ратникам по коняшке досталось, никто ничего…

— Помолчи! Думаешь, легко в кобылином обличье бегать? То верзила какой-нибудь на хребет взгромоздится, то жеребец сзади подкрадется. Правильно я ему, охальнику, вломил копытами! Перестарался, конечно, чуток… Ну, да ладно… Что делать будем, братья?

Змеюка с именем Зигфрид, свернувшись на траве толстым колбасным колесом, промолчала. Старикан нахмурился, поскреб пятерней лысую голову. Несколько минут на полянке было совсем тихо. Я бы, конечно, предпочел отлежаться в сторонке, пока эти малосимпатичные типы со своими тайными разговорами не отвалят подальше; я уж понадеялся на то, что обо мне забыли… Не мое это дело! Мне даже Штирлица, то есть Степана Федоровича, расхотелось разыскивать. А эта троица хоть и вытащила меня невольно из безвыходного, казалось бы, положения, но доверия что-то не внушает. Вот и славно, вот и разойдемся. Как говорится, война окончена, всем спасибо… Только бы меня не заметили, не вспомнили про меня. Лучше уж с тридцатью дружинниками сражаться, чем с этими… непонятно с кем…

Случайно скосив глаза вниз, на траву, я задрожал всем телом. Давешний коварный муравей, невесть где благополучно переждавший драку, топтался в сантиметре от моего лица, пошевеливал усиками, словно спрашивая:

— Я тут стрекозу свою нечаянно потерял… Вы не видели?

По понятным причинам не дождавшись ответа, насекомое заинтересованно сунулось мне в ноздрю. Адовы глубины! Хвост Люцифера! Как тут было удержаться? Я и не удержался — снова чихнул.

— Тихо! — вскинулась кляча. — Нас подслушивают!

Я затаил дыхание.

— Послышалось… — помолчав, определил старикан. — Нет никого, тихо. Хотя… Чую я: сопит кто-то поблизости. Никак схоронился кто рядом?

Адово пламя… Ничего я не соплю. Попробуйте бесшумно дышать, когда вам рот заткнули металлической перчаткой!

— Подслушивают! — грозно оскалилась кляча. — Самолично растерзаю! Где здесь проклятый вражеский лазутчик?