"Земля вечной войны" - читать интересную книгу автора (Могилевцев Дмитрий)

Глава 19

Оля поднималась медленно. Подолгу останавливалась, садилась на камни. Вертолет уже успел скрыться за поворотом ущелья, когда она наконец добралась до площадки за валунами, на моренном гребне.

— Привет, — сказала ей Нина. — Для альпинистки ты что-то не слишком поворотлива.

— Я ничего. Это пройдет.

— Я уж думала без тебя военных вызывать.

— Ой, — тихо сказала Оля, — мне… меня… Ее вырвало. Потом еще раз.

— М-да. Альпинизм, альпинизм. На, выпей воды. Что с тобой вообще? Ты нормально идти можешь? Тебя били? Или еще что-нибудь?

Оля прополоскала рот. Плеснула водой на руку, отерла лицо.

— Спасибо. Меня не били. И никакого «что-нибудь». Меня заперли и кормили, и все. Меня который день уже тошнит.

— А-а-а, — Нина усмехнулась. — Это от него? Ну, чего молчишь? От него? И сколько уже?

— От него. Второй месяц.

— Как все-таки сообразно устроена природа. Где отнимется, там и прибавится.

— Это как? Это Юс? Это с ним — отнимется? Что с ним?

— Твой Юс выбрал оригинальный способ самоубийства… Ну, чего так смотришь? Он теперь там, зато ты теперь здесь. И тоже с ним. В некотором роде. Так что смотри за своим грузом поаккуратнее. Это в первый раз у тебя?

— В первый.

— Гормональные пилюльки, спирали, прочее в том же роде?

— Нет, никогда.

— Хорошо. Отлично.

— Скажите, Юс вернется? Он ведь вернется?

— Не хочу тебя расстраивать — в твоем положении вредно. Но шансы на то, что твой Юс выберется из этой переделки, — один к тысяче. Если не меньше.

— Он это из-за меня сделал, да? Из-за меня?

— Из-за кого же еще? Только не хнычь, ради бога. Шипучку побоку, как говорил классик. Скоро я вызову сюда наших друзей, которые запросто могут и тебя, и меня шлепнуть. Чтобы этого не случилось, слушай меня внимательно. И запоминай. Я — офицер КГБ. Я здесь выполняю очень важное задание, о котором ты ничего, — абсолютно ничего, поняла? — не знаешь. Тебя террористы, напавшие на альплагерь, взяли в заложники. Можешь рассказать, что там было, в точности. Твои друзья все подтвердят.

— Что с ними? Где они?

— Они дома, и с ними все в порядке. Не перебивай. Тебя отвезли сюда, на Вахан, и мы тут тебя освободили. Спросят, как и где, отвечай, что горы, а где именно, не знаешь. Отвезли на вертолете. Потом на лошади везли. Все время была под чадрой, ничего не видела. Поняла? Хорошо. Ты Семена помнишь? Тощего, белобрысого такого? Отлично. Скажешь, мы вместе уходили через перевал, а потом его подстрелили местные. Снизу догнали. А он под перевалом остался, на леднике. Это все. Запомнила? Повтори.

Оля повторила.

— Великолепно. Запомни — ни единого лишнего слова. Только то, что я тебе сказала. Будь такой, какая есть — напуганной, неловкой. Реви, не стесняйся. Признайся, что беременная.

— А про Юса? Что мне про Юса рассказывать?

— Если спросят, скажешь, что был он с террористами, — Нина нахмурилась, — а кто он у них был и кем был — не знаешь. Этим ты ему не повредишь, не бойся. Про Юса рассказывать — мое дело. Боюсь, мне придется рассказывать о нем куда больше, чем мне хочется.

— А кто он? Тоже офицер КГБ? Как и вы?

— Нет. Он бы обиделся, предположи ты такое. Он художник. Настоящий. Когда-нибудь я расскажу тебе о нем. Не сейчас. Запомни еще: тебя будут много допрашивать. И друзей твоих тоже. Но они знают, что говорить и кому говорить. Они умные ребята, твои друзья. Особенно Владимир. Если хочешь что-нибудь еще спросить у меня, спрашивай сейчас. Потом у нас вряд ли будет возможность поговорить.

Нина вынула из кармана радиомаяк, набрала код. Нажала на кнопку вызова.

— Готово. Через полчаса они будут здесь.

— Нина, а вы… вы спали с ним?

— Это все, что ты у меня хочешь спросить? Да, спала. Надеюсь, тебя это не слишком расстроило.

— Нет, — ответила Оля. — Нет.

— Отлично, — сказала Нина, застегивая рюкзак. Потом они сидели на камнях и ждали, глядя вниз. Долина уходила далеко на запад, и за створом ее, в буро-желтой пыльной дымке, низкими волнами катились холмы нагорья. Там были люди. И дорога. Далеко-далеко. Нина подумала, что очередная жизнь отслоилась, обвалилась с нее, как чешуйка отмершей кожи. Есуй. Даже язык не поворачивается выговорить. Есуй. И костры, и смрадные юрты, и жилистые, безволосые руки Сапара. А прежнее прошлое, отброшенное, мертвое, забытое, вернулось так вот запросто, и ожило. Нина усмехнулась. Ведь дома захотелось, тепла. Размеренности. Снова стать колесиком в машине. А почему бы и нет? Устала.

А может, и не только. Глядишь ты, тоже начнет тошнить, как эту, со шрамом. Она симпатичная. Теплая. От нее живое, сильное тепло. Недаром Юс на нее глаз положил. Он художник, он умеет видеть. Но с ней придется повозиться. Чтоб только не задергали вовсе. Но сейчас не то время, имперские друзья-коллеги стали осторожнее. Шума боятся. Так что тебя мы вытащим, будь уверена. Хоть ты еще долгонько под колпаком проходишь. Может, и всю жизнь. Нина вздохнула. Такие, как ты, — стадо. Волки приходят, выбирают, едят. А овце остается только ждать. Или обернуться чудовищем, как твой Юс. Хотя вовсе он не чудовище. Кто тут чудовище, понятно. Пещерное, людоядное. Тайносекретное.

Оля сидела, уперев подбородок в ладони, закрыв глаза. Нина осторожно погладила ее по голове. Поправила непослушную прядку.

— Вы что? Что случилось?

— Не пугайся. Ничего. Совсем ничего, — сказала Нина тихо. — Не спи. Они уже летят, видишь? Посмотри.

Снизу, почти черные в предзакатном солнце, шли вертолеты. Боевым строем, треугольником, — тонкие, хищные штурмовые «бураны». И за ними, натужный, пузатый «Ми двадцать четвертый».

— Много, — заметила Нина, щурясь. — Целый комитет по встрече. Вот что, моя милая, — если, не дай бог, начнут стрелять, забивайся между камней, вот сюда, и сиди тихо как мышь. Поняла?

— Поняла, — покорно отозвалась Оля.

— Он так и сидит? — спросил хаджи Ибрагим в трубку. — Ни с кем не разговаривает, ничего больше не просит? Целеустремленный юноша. Что ж, не делайте с ним ничего. Не дергайте, не пытайтесь отвлечь. Если все-таки потребует чего-либо, соглашайтесь. Если можно исполнить, исполняйте. Если нельзя, обещайте, тяните время. Если захочет выйти, сопровождайте. Не пускайте дальше чем за сто метров от вертолета. Вертолет, надеюсь, в порядке? Отлично. Садитесь на станции, заправьтесь, и давайте на Сарез, как и планировали. Я? Нет, Рахим, куда мне, старику. Буду дома сидеть, ждать вестей. Главное будет тут, ты уж поверь мне. Да, скоро. До свидания, Рахим.

Хаджи Ибрагим положил трубку. Хлопнул в ладоши.

— Да, господин? — спросил Юсуф.

— Мы уезжаем. Сообщи всем. Полчаса на сборы.

— Все?

— Все.

— А кто останется смотреть за домом?

— Те, кого мы набрали на прошлой неделе.

— Но они же ничего тут не знают!

— Вот именно, мой мальчик, вот именно.

Спецназовцы работали, как на учениях. Горохом высыпались из вертолетного пуза, разбежались, залегли.

— Выходите с поднятыми руками!! — заорали надрывно в мегафон.

— Нас всего двое здесь! — крикнула Нина. — Две женщины. Одна больная! Не может идти!

— Выходите с поднятыми руками!!

— Да вот я! — Нина встала на камень, замахала руками. — Я — офицер ФСБ! Не стреляйте! Нужны носилки!

Мегафон замолчал. Потом из двери в вертолетном пузе выбрались двое с носилками. Слева, справа спецназовцы вскочили, резво побежали вверх по склону.

— Не двигаться! Не двигаться! — проревел один, выскочив из-за валунов позади. И тотчас же появились другие, зелено-пятнистые, в шлемах, с измазанными кремом лицами.

— Руки за голову!! На землю!!

— Заткнись! — рявкнул знакомый голос. — Отставить!

На гребень, пыхтя, выбрался майор.

— Что, она?

— Она, — отозвался закамуфляженный парень рядом с ним. — Здравствуйте, Нина Степановна. Вадим Вадимович просил поздравить вас с возвращением.

— Здравствуй, Витя, — ответила Нина изумленно. — Я… то есть ты…

— Все в порядке, Нина Степановна, все в порядке. Сейчас мы в Кызылрабат, а потом домой. У вас получилось?

— Да, у нас получилось.

— А это кто? — спросил майор.

— Мы ее на Вахане нашли. Альпинистка. Ее из альплагеря еще в июле выкрали, когда там заварушка у местных была. Осторожнее с ней. Она беременная.

— От сволота, — майор сплюнул. — Давно их не утюжили. А Семен где?

— Он там остался. За перевалом.

— А, мать их! Ну, поквитаюсь я еще с ними.

— Носилки! — отрапортовал солдат.

— Хорошо. Кладите. Эй, осторожней, бабу тащить собираетесь, не ящик. Так где, за перевалом?

— Сразу на той стороне. Под самым взлетом. Ему пуля в спину попала. Над крестцом. Он автомат взял и остался, нас прикрывать.

— Вас прикрывать? Давно?

— Утром. Часов в десять.

Майор не ответил. Спрыгнул с валуна, побежал вниз по склону, обваливая за собой камни.

— Сюда, Оля, только не бойся, не бойся, хорошо? Хорошо? Сюда вот ложись, — Нина помогла ей улечься на узкие брезентовые носилки, поправила волосы, пристегнула ее ремнями. — Скоро уже дома будем, очень скоро.

Солдаты подняли носилки, понесли вниз.

— У вас с собой? Или вы спрятали по дороге? — спросил Витя.

— С собой. В рюкзаке.

— Сколько?

— Один.

— А остальные?

— Это долгая история. И я предпочла бы рассказать ее лично Вадиму Вадимовичу.

— Резонно. Только не знаю, получится ли. Наши старшие коллеги тоже заинтересовались, как вы понимаете. Даже очень. Это к тому же их вотчина.

— Понимаю.

— Наверняка они будут, скажем так, активно интересоваться. Возможно даже, делать предложения известного свойства. Но помните: вы прежде всего — наш сотрудник, и мы очень заинтересованы в продолжении сотрудничества.

— Я это понимаю, Витя. Очень хорошо понимаю. Кстати, а что с Сергеем Андреевичем?

— О, это тоже долгая история, — Витя усмехнулся. — Вам он уже не повредит. Обещаю.

— Это приятно слышать.

— Мне тоже, поверьте. Нам нужно идти. Стемнеет скоро. Чалый, Павлов — взять рюкзак! — скомандовал Витя. — Нести осторожно. Крайне осторожно!

От людей, от машин и камней закатное солнце проложило длинные тени. Нина спускалась вниз, аккуратно ступая с камня на камень, и каждый шаг был словно год заплутавшей где-то, затерявшейся было в безвременье жизни, внезапно нашедшей хозяйку и навалившейся ей на плечи, будто больной раненый зверь. И не было больше ветра над долиной медленной мелкой реки, и горькой полыни, и тяжести беркута на руке, и мохнатых псов, бегущих за всадниками, и юрт, и снежно-белого грохота, унесшего с высоты человеческую грязь. Ничего этого уже не было. Нина глянула на свои руки и чуть не вскрикнула от ужаса, — в закатном свете они казались сморщенными и серыми, как у ветхой старухи.

Юс не спал. Проваливался в дрему, выплывал из нее снова. Неловкий, усталый пловец в роящейся, слоистой темноте. Там никого и ничего не было — ни звуков, ни лиц, только плотная чернота, бархатистая, обволакивающая. Над поверхностью ее еще жили Голоса: визгливые, бранящиеся, равнодушные, холодные, увещевающие, смеющиеся. Как тогда, в больнице, они вытаскивали на свет его прошлое, копошились в нем, тыкали Юсу в лицо, но теперь нерешительно, робко, с оглядкой. Юс знал, почему: потому что источник, заполнившей все темноты, лежал у него на коленях, и тонкое длинное щупальце обвилось вокруг его кисти. Через это щупальце из Юса утекала жизнь, утекала быстро, оставляя внутри промерзшую шелуху. И там, внутри, жизнь эта сжималась в крошечное раскаленное семя, готовое вырваться наружу и в одно мгновение выплеснуть его, Юса, жизнь в мир, развеять ее пылью, испепелить, — и все вокруг вместе с ней.

Из округлого вертолетного окна Юс видел, как Оля карабкалась вверх по склону. Потом скалы качнулись и под мерный слитный рокот ушли вниз, под ноги, утонули в ветре, и в окна хлестнуло солнце. Сперва Юсу никто ничего не говорил. Ему освободили место, сели вокруг. Каримжон сидел напротив, чумазый, с взлохмаченной седоватой бороденкой, со своей снайперской винтовкой на коленях. Смотрел прямо в лицо Юсу, неотрывно, как сыч. Рахим пробовал заговорить. Сперва Юс даже разбирал слова. Что-то о деньгах и еде. Но Юса скоро укачало, и голос Рахима куда-то уплыл, смешался, стал одним из тех Голосов, крошечным их подголоском, мелким, ничтожным. Глупым.

Вертолет сел за биостанцией, на крошечной площадке в распадке между холмами. Там уже ждали две полные автоцистерны, ждала аварийная команда, ждал даже привезенный из Ферганы врач. Юс так и не вышел из вертолета. Вокруг не шумели. После заправки и недолгой беседы Рахима с главой аварийной команды у вертолета остались только те, кому с утра предстояло лететь вместе с Юсом. Двоих из них Рахим заставил остаться под дулом пистолета. Ледяной ночью памирской осени вертолет быстро выстыл. Но Юс не чувствовал холода. Сидел неподвижно, глядя перед собой, в темноту.

Он не видел и не слышал, как за хребтом засветился рассвет, и, будто замерзшие взъерошенные мыши, в вертолет один за другим полезли солдаты. Рахим, ежась, потирая ладонями плечи, уселся рядом с Юсом. Подмигнул. Спросил, улыбаясь: «Хорошо спалось, а? Не замерз? » Юс не ответил. Рахим посмотрел на его лицо внимательнее, покачал перед его глазами пальцем. Потом осторожно положил руку на черный ящичек, лежавший у Юса на коленях. Вдруг стало очень тихо. И тишину эту, будто шилом в барабанные перепонки, проколол тончайший, визгливый железный скрежеток. Правое запястье Юса с обмотанной вокруг него проволокой начало медленно, очень медленно подниматься вверх.

— Нет, Юзеф Казимирович, нет, пожалуйста, нет, я пошутил, честное слово, пошутил, — залепетал побелевший Рахим. — Все-все, все спокойно, все нормально. Мы полетим сейчас, хорошо полетим. Не нужно двигаться, не хочешь, и не нужно. Только спокойно, хорошо? Спокойно, а?

Кисть Юса так же медленно вернулась на прежнее место. Тишина наполнилась тряским рокотом мотора. Вертолет задрожал. Оторвался от земли, развернулся. И пошел, набирая скорость, над бурыми холмами нагорья, на запад, убегая от выползшего из-за хребта солнца.

Этим же утром, через полчаса после того, как уносящий Юса вертолет оторвался от земли, погиб сбитый над створом ущелья майор. Он хотел лететь на поиски Семена еще вечером, но ему не позволили. Звено «буранов» вернулось в Кызылрабат, конвоируя «Ми-24» с двумя подобранными в горах женщинами и их рюкзаком. И рюкзак, и женщин не оставили в городке на ночь. К полуночи они уже были на аэродроме за Мургабом, а в час — летели в Новосибирск, упрятанные во вместительное чрево военного транспортника вместе с полудюжиной офицеров имперской охранки.

А майор выждал, пока разъедется нагрянувшее на заставу начальство, и еще до рассвета, собрав два десятка людей, пошел на «Ми-24» за перевал, искать Семена. Ни под перевальным взлетом, ни на леднике они никого не нашли, и пошли вниз, осматривая ущелье. Когда в створе его, там, где оно выходило на плоский, подгрызенный сбоку рекой пятачок высокогорной степи, в вертолет попали две пущенные с земли ракеты. Первая — в мотор, вторая — метром ниже, пробив обшивку и разорвавшись внутри. Почти все майоровы люди погибли мгновенно. Сам он сидел рядом с пилотом и прожил на полминуты дольше — пока крошечные с высоты горбики торчащих из реки валунов не стали вдруг огромными и не смяли рухнувший на них вертолет.