"Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта" - читать интересную книгу автора (Йокаи Мор)

Предисловие АВАНТЮРА И АВАНТЮРИСТ

Мор Йокаи — классик венгерской литературы — написал несколько авантюрных романов. Мы не собираемся подробно разбирать концепцию данной книги, ибо «Гуго фон Хабенихт» обладает редким и весьма ценным качеством — он интенсивно интересен с первой до последней страницы — и вряд ли имеет смысл акцентированно пересказывать содержание с точки зрения той или иной сюжетной линии. Но поскольку чтение романа пробуждает внимание к некоторым литературно-психологическим проблемам, желательно направить мысль читателя в сторону определенных сопоставлений.

Прежде всего, что такое «авантюра» и кого можно назвать «авантюристом»? В широкой ассоциативности термина совершенно рассеялся его более или менее точный смысл. Необходимо отличать «авантюриста» от человека, обладающего «авантюрной жилкой», «любовью к авантюре» и т. п. Авантюристами в середине и конце семнадцатого века (время действия интересующего нас романа) называли пиратских капитанов, плавающих на свой страх и риск, флибустьеров (членов «берегового братства»), не связанных тайным или явным контрактом со «спецслужбами» крупных держав, а также искателей приключений, активных как в добрых, так и в дурных делах. В более чем относительных пределах нашего взгляда на историю всегда существовали вечные профессии и вечные призвания. Гончар, плотник, портной. Вор, шут, соглядатай. Авантюризм — одно из вечных призваний. Наметим хотя бы приблизительную сферу этого призвания и начнем со следующей декларации: вряд ли найдется реальный индивид либо литературный герой, в глазах которого хоть раз в год не сверкнула «авантюра». Можно даже у господина Обломова найти минимум три авантюрные черточки. И теперь подойдем к проблеме иначе: можно ли назвать авантюристами принца Родольфо («Парижские тайны» Эжена Сю), д'Артаньяна, Шерлока Холмса? Нет, нет и нет! Можно лишь отметить высокий коэффициент авантюризма в характере и поведении этих героев, но нельзя классифицировать их как авантюристов: и тот, и другой, и третий — люди чести и довольно четких принципов. Следовательно, авантюристы — люди бесчестные и беспринципные? В известном смысле да, если, стряхнув на минуту гипноз фанатического морализма, признать крайнюю неопределенность абстрактно трактуемых понятий «чести» и «принципа». Честь, долг, совесть и принципы отличают людей связанных: 1) с другими людьми, группами, организациями; 2) с той или иной генеалогией, классом, сословием; 3) с мифологически-религиозным ритуалом. Идеальный авантюрист — человек неопределенных занятий, убеждений, целей. Его экзистенция до крайности динамична. Реально можно говорить о степени приближенности к психологической схеме. Итак, мы должны отграничить «авантюрный роман» от романа об авантюристе: герой авантюрных повествований — преступник, сыщик, благородный шериф, инициатор опасной экспедиции, апологет добра или зла, шпион, искатель сокровищ — не является авантюристом в собственном смысле слова.

В классической европейской литературе можно назвать три наиболее ярких произведения интересующего нас жанра. Хронологически: «Мадмуазель де Мопен» Теофиля Готье, «Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта» Мора Йокаи, «Признания авантюриста Феликса Круля» Томаса Манна. В данных романах авантюризм трактуется как одно из «вечных призваний», как субстрат, а не атрибут персонажа. И конечно, авантюрист — определенный психологический тип — очень труден для понимания и еще более — для художественного отображения. Авантюра — одна из дефиниций Метаморфозы, понимаемой в качестве основной парадигмы бытия. В книге Томаса Манна покровителем авантюристов не без оснований назван бог Гермес. Но все же нам кажется, что Протей более подходящая кандидатура на роль патрона подобных субъектов. Почему? Вот опорные пункты нашего рискованного размышления. «Индивидуальность», «я», взятые сами по себе, не имеют смысла — это темный провал, очерченный определенными датами и атрибутами — именем, эмоциональностью, языком, местом рождения, мировоззрением и комплексом социально-культурных ценностей эпохи; «я» — необходимое звено в причинно-следственной цепи, у этого «я» есть прошлое и будущее, и, взятое само по себе, оно неуловимо, как сиюминутное мгновение. Добродетели и пороки, вера и неверие, честь, совесть и принципы, модус целесообразности жизненного движения, рацио — все эти кардинальные понятия обусловлены соответствующим окружением. Теперь представим себе эгоцентриста более одинокого, чем Робинзон Крузо, человека, отмеченного каиновой печатью свободы: для него имя, семья, родина, сословие, основы современного общества — только непонятные атрибуты фундаментально непонятного факта рождения. Для него не существует статичных категорий и закона исключенного третьего, для него существует только «практика относительности»; добродетель — извращенность порока, грех — перверсия подвига; цель проявляется только на фоне бесцельности, если нет цели, нет также и бесцельности и т. д. Тело и дух, явь и сон, жизнь и смерть постулируются для подобного индивида Случаем, Игрой, Метаморфозой. Повторим еще раз: это психологическая система, идеальная прямая линия — удаления от нее или приближения к ней характеризуют живую специфику того или иного авантюриста.

Если писатель решил познакомить нас с таким героем (антигероем), он ни в коей мере не должен иметь по отношению к нему симпатий или антипатий и не должен обсуждать его поступки с точки зрения традиционной этики. Дистанция, нейтральное любопытство, спокойное ожидание приключений и неожиданных трансформаций персонажа — вот отличительные признаки такой авторской позиции.

Дюма симпатизировал д'Артаньяну, Конан Дойл симпатизирует Шерлоку Холмсу; авторы волей-неволей вовлекают читателя в свою эмоциональную атмосферу. Ничего подобного нельзя сказать о Море Йокаи (равным образом и Готье, и Манне): прочитав о примечательном авантюристе XVII века Гуго фон Хабенихте в альманахе «Рейнский антиквар», использовав фактологию еще нескольких немецких и французских источников, Йокаи написал исторический роман, полный вопиющих анахронизмов с точки зрения историка (как и роман Готье), и поступил, на наш взгляд, очень правильно: авантюрист — тип вечный и вневременный, поэтому исторический реквизит не может играть в романе сколько-нибудь важной роли, хотя Йокаи часто знакомит нас с удивительными объектами этого реквизита. Спокойствие и нейтральное любопытство автора сразу вызывают у читателя аналогичное отношение, и это характеризует блестящее мастерство Йокаи. Гуго фон Хабенихт в первой же главе ведет себя крайне предосудительно: он — артиллерийский офицер на службе у князя немецкого города Кобленца — выдает за деньги секретные сведения осаждающей город французской армии… И мы отнюдь не торопимся наклеить на него ярлык предателя. Гуго интересен, а «порок всегда интереснее добродетели», как заметил Теофиль Готье в скандальном предисловии к «Мадмуазель де Мопен». В первой же главе Йокаи вводит нас в парадоксальную психологическую ситуацию героя — разоблачение Гуго: «…констаблер повел глазами. В рассеянном взгляде отразилась отчаянная натура авантюриста — гнев, решительность, досада, страх… лишь на секунду. Его окружали стражники — никакой надежды на бегство. Он рассмеялся, пожав широкими плечами…»

Авантюрист свободен от всего и свободен для всего. Здесь парадокс свободы вообще и авантюризма в частности. Благородные герои, великолепные злодеи, великие путешественники действуют, как правило, под влиянием спровоцированного стимула — таковым может явиться любовь, дружба, ненависть, жажда мести, магнетизм цели. Авторитеты, идеалы, иллюзии контролируют и направляют действия большинства людей, уничтожая любую вспышку свободной воли. Разумеется, авантюрист «тоже человек» и вполне может испытывать давление авторитета, зависимость от любимой женщины, страсть к деньгам и пр., и пр. Способен ли он в любой момент избавиться от такой зависимости? Безусловно.

Чего мы добились своими рассуждениями? Объявить авантюриста свободным человеком — значит «объяснить темное еще более темным», и только. Попробуем ориентироваться точнее. Гуго фон Хабенихт предстает перед судом и добровольно признается (правда, с определенной целью) в двадцати двух капитальных преступлениях. Собственно говоря, на протяжении всего романа Гуго излагает и комментирует свои греховные деяния. Кто такой Гуго фон Хабенихт? У него много имен, званий, занятий, он разбойник, многоженец, вундердоктор, колдун, фальшивомонетчик, пират, магараджа, артиллерийский офицер… в сущности, дилетант, если иметь в виду интересный и широкий смысл термина. Вот одна искомая константа занимающего нас психологического типа. Авантюрист всегда дилетант, он знает массу вещей поверхностно и ничего не желает изучить досконально. Глубокое знание требует усидчивости и покоя, что противоречит экзистенциальной сущности авантюризма — вечной подвижности и вечной неожиданности следующего часа, дня, недели. Но есть и более веское основание дилетантизма: изучить нечто досконально — значит сделать это «нечто» исключительной целью своих поисков, значит постоянно о нем думать, значит вступить с ним в продолжительную связь и придать этому «нечто» реальность, оторванную от собственного эгоцентрического бытия. И еще: серьезное отношение к вещи или живому существу предполагает, во-первых, изоляцию объекта из его окружения; во-вторых, разъятие объекта на составляющие, то есть аналитику, то есть убийство. В самом деле — если бы люди не умирали, врачи никогда бы не знали анатомии (к лучшему, возможно). Телескоп убивает романтику луны, увеличительное стекло — красоту эпидермы притягательной женщины. Подвижные глаза понимают капризную иллюзию всего, неподвижные — холодную реальность отдельной вещи. Дилетантское всезнание авантюриста подтверждает его первоначальную веру в Случай, Игру и Метаморфозу как в априорные космические доминанты. Однако авантюрист проводит время в обществе крайне смешанном, и ему необходимы разные практические познания, которые носят зачастую самый необыкновенный характер. Главарь гайдамаков предлагает Гуго нырнуть с края глубокой расселины в подземное озеро и достать шелковый платок своей дочери — Гуго претендует на ее руку. Прыжок требует не только отчаянной смелости, но и наблюдательности. «При свете брошенного в шахту пучка соломы, — говорит Гуго, — распознал я на дне озера темно-синие слои, напоминающие очертанием луковицы, а уж это верный признак соляной копи. Не трудно сообразить, что зловещая гладь внизу — соляное озеро, где человек не утонет». Итак: художник созерцает, ученый анализирует, авантюрист наблюдает. Наблюдательность можно назвать незаинтересованным визуальным вниманием. Наблюдатель никогда не спрашивает, «что это?», а просто запоминает, «как это функционирует, действует, живет, умирает…» Далее: поскольку авантюристу в силу его опасной и беспокойной жизни часто случается играть роль аутсайдера, отщепенца, бандита или заключенного, он приобретает много курьезных, полезных и весьма секретных познаний. Гуго может приворожить любую женщину, может сколько угодно выпить и не опьянеть, умеет избавиться от кандалов без всякой посторонней помощи и т. п.

Однако все вышеизложенное никак не приближает нас к пониманию Гуго фон Хабенихта в частности и авантюризма вообще. Можно привести следующие веские доводы: во-первых, дилетантизм отнюдь не прерогатива авантюриста, но скорее денди, джентльмена, либертина; во-вторых, «наблюдательность», таким способом трактуемая, — необходимое качество хорошего писателя и психолога; в-третьих, «курьезные и весьма секретные познания» отличают каторжников, обитателей «двора чудес», членов разного рода тайных обществ, не говоря уже о факирах и фокусниках. Постоянные метаморфозы, искусство перевоплощения? Помилуйте, а Шерлок Холмс, а Фантомас? Где все-таки центр пресловутого психологического типа?

Что можно ответить? Проще всего: блуждающий центр недоступен вербальной фиксации. Правильно, зато не очень удовлетворительно, так как в процессе чтения постоянно ощущается сугубая оригинальность героя. Гуго никогда не доводит до конца своих начинаний — ни добрых, ни дурных, хотя он, безусловно, человек решительный и отважный. Он обладает интуитивным чувством дистанции и никогда не превращается в марионетку чужих настроений, замыслов, идей. При этом Гуго никому не навязывает свое настроение и свою волю — стало быть, не стремится управлять театром марионеток. Отсюда абсолютно ровный тон его дискурса — он рассказывает о самых обыденных вещах и о самых невероятных происшествиях увлекательно, подробно и чуть-чуть насмешливо.

Комментировать психологию, жизненный путь примечательного авантюриста можно сколь угодно долго. Спорность нашего утверждения об исключительности и редкости индивида, которого с полным правом можно назвать авантюристом, очевидна. Но тем не менее мы резко против общепринятой манеры называть этим именем шулеров, проходимцев, шарлатанов, гангстеров, темных финансовых дельцов. Мы приглашаем читателя подумать над личностью Гуго фон Хабенихта в частности и над идеей авантюризма вообще.

Выше упоминалось, что роман Мора Йокаи составлен из повествований героя о его похождениях и приключениях. Надо отметить интересную композицию книги: уже приговоренный к расстрелу за предательство, Гуго намеренно долго рассказывает о своей бурной жизни, предполагая, что осаждающие французы за это время возьмут Кобленц и освободят его. Рассказ часто прерывается вопросами, замечаниями и репликами двух главных судей — князя Кобленца и городского советника. Напряженности и разнообразию повествования в немалой степени способствует характер этих вопросов и замечаний. Советник — фанатический поклонник долга и христианской морали, то и дело разражается неистово-оскорбительными тирадами, именуя Гуго «мошенником», «еретиком» и т. п. Будь его воля, роман кончился бы на первой главе, и своим продолжением он целиком обязан любопытству князя — человека остроумного и весьма широких взглядов. Конфронтация Гуго и советника, усиленная неожиданными вопросами и забавными репликами князя, резко драматизирует трансформированное в роман «последнее слово» подсудимого.

На наш взгляд, совершенно неинтересен вопрос о «романтизме» или «реализме» венгерского писателя. Подобная терминология пригодна, вероятно, для поверхностной литературоведческой классификации, но никак не определяет стилистическое и лексическое богатство, гибкость и прихотливость мышления Йокаи. Без труда можно отыскать следы маньеризма, пикареска, готического романа в духе Уолпола и Радклиф, черной фантастики Гофмана и Эдгара По. Зафиксировать четкой терминологией стиль Мора Йокаи столь же трудно, как и психологический тип героя. Есть, правда, одна особенность, благодаря которой всегда можно сказать: это страницы Йокаи и только его. Имеется в виду необычайное чувство юмора и оригинальное решение сей великой проблемы. Любого читателя, знакомого с большими романами Йокаи («Черные алмазы», «Сыновья человека с каменным сердцем», «Венгерский набоб» и т. д.), где масса персонажей вовлечена в серьезные социальные и политические перипетии, любого читателя поражает локальная и фразеологическая юмористика. Поскольку «Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта» — роман серьезных и забавных приключений. Мор Йокаи дает полную свободу смехотворчеству. Романтическая ирония, ситуативный юмор, бурлеск, гротеск и еще бог знает что постоянно отвлекают читателя от довольно трагической главной темы. Вот несколько юмористических приемов автора: в одной из последних глав Гуго выступает в роли продавца магических снадобий и медика-знахаря (вундердоктора): «Я владел двумя чудесными эликсирами: один удалял красноту с носа, другой превращал серебряные предметы в золотые. Бургомистр обладал большой серебряной табакеркой и основательным красным носом. Однажды он тайно вызвал меня и велел — если мои средства действительно столь уникальны — произвести опыт: превратить серебряную табакерку в золотую, а также удалить с носа красноту. Проклятая неразбериха! Эликсиры поменялись местами, и в результате… бургомистр обзавелся золотым носом, а серебряная табакерка вообще пропала». Далее: традиционный кошмар затерянной в океане группы: умирающие от голода бросают жребий — кого съесть? Злополучный Гуго вытянул записку со своим именем. Его испанский друг заявил: «„Ты не должен умирать, о раджа! У тебя жена, вернее, две жены. Твоя жизнь драгоценна“… С этими словами несравненный идальго отрубил себе голову и положил к нашим ногам». Обвинение в каннибализме сняли с Гуго очень затейливо. На вопрос князя, какую часть тела он съел, Гуго ответил: ступню. Разгорелась дискуссия между князем и советником — все или не все части тела божественно одушевлены. Целую неделю решал теологический факультет этот вопрос. Вывод: тело божественно одушевлено только до колен: ниже — несущественная материальность.

Независимо от анахронизмов, вполне допустимых в беллетристике, интересен исторический фон приключений «протагониста». Конец семнадцатого века. Решительный крен европейской цивилизации в сторону позитивизма и просвещения взбудоражил всю общественную жизнь; резкая критика христианских догматов и глубокий пиетизм; распри религиозные, философские, военные, социальные, политические; расцвет флибусты, тайных обществ, ересей всевозможного толка; страшный удар по геоцентризму и прыжок антропоса в пропасть неведомой бесконечности; открытия Лейбница и Ньютона, озаренные пламенем аутодафе. И блуждающий в этих лабиринтах примечательный авантюрист. Актер, играющий собственную жизнь. Наблюдатель.

Мор Йокаи (1825–1904) — классик венгерской литературы, писатель, широко известный за пределами своей родины. Друг Шандора Петёфи и участник революции 1848 года. Автор многочисленных исторических и социально-масштабных романов. На русский язык переведены: «Черные алмазы», «Сыновья человека с каменным сердцем», «Венгерский набоб». Роман «Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта» впервые был издан в 1879 году.

_{И. Александров}