"Голубое поместье" - читать интересную книгу автора (Джонс Дженни)

33

— Где Кейт? — Рут бурей ворвалась в комнату. Алисия и Саймон уже сидели за чаем. — Ее велосипеда нет в гараже. Где она?

Какое-то время все молчали.

— Саймон! Скажи мне! — Рут дрожала от гнева, губы ее сделались тонкими. Она хлопнула сумкой по столу, рассыпая бумаги.

Саймон ответил:

— Рут, возьми себя в руки. Она уехала на весь день к подруге.

— Она отправилась к этому человеку. Как могли вы ее отпустить? Как вы могли позволить ей?

— Чем я мог остановить ее? Что я должен был сделать? Проколоть шины ее велосипеда, лечь поперек дороги, стукнуть по голове и уволочь за волосы в кусты? Ради бога, Рут, она же взрослая! Взрослая! И вправе принимать решения самостоятельно. — В голосе его слышалась скука.

— Но не в этом случае. — Рут внезапно опустилась к столу и уткнула голову в руки.

Алисия молча следила за ней. А потом поставила у локтя Рут кружку чая.

— Не надо. Рут, это на тебя не похоже. Тебя что-нибудь расстроило?

— Только моя дочь, завязывающая дружбу с мужчиной, который… который… я презираю его! Как вы могли отпустить ее!

— От нас ничего не зависело, — сказал Саймон.

— От тебя никогда ничего не зависит. Ты ни за что не отвечаешь и увиливаешь от всего. Словно ты вовсе не понимаешь того, что происходит вокруг.

— Да ладно, оставь это, Рут! В чем дело? Он стар, слаб, беспомощен и одинок.

— Он отбирает у меня мою дочь!

— Это смешно. Ты должна понимать это.

— Я знаю лишь то, что вижу! Я вижу, что все вы в заговоре против меня. Вы вступили в сговор, чтобы вернуть этого человека в мой дом, отобрать его у меня…

— Рут, ты говоришь безумные вещи; какой-то параноидальный бред, — произнесла Алисия преднамеренно рассудительным тоном.

— Сегодня было три телефонных звонка, — сказала Рут снова негромко, и они едва не пропустили эти слова мимо ушей.

— На работу? — спросил Саймон. — Неизвестные звонили тебе во время занятий в школе?

— Дважды во время уроков и один раз за ленчем.

— Моя дорогая! — Алисия села рядом, обняв рукой Рут за плечи. — Как это ужасно, нечего удивляться, что ты расстроена.

— Понимаешь, звонил он. Он или его твари. — В голосе Рут слышалась убежденность. Она встала, отстранив Алисию, подошла к раковине и, взяв один из бокалов из сушилки, решительным движением разбила его о плитки пола. — Мне бы хотелось убить его. Мне бы хотелось… — Она умолкла. — Эти твари повсюду сопровождают его, они стоят за всем. Они звонят мне и рассказывают, что он делает с Кейт. Они говорят такие жуткие вещи, которых я потом не могу забыть…

— Почему бы тебе просто не бросить трубку? — отозвался Саймон без особого сочувствия. — Зачем слушать такое? Раз это не твои любимые ягнятки, самаритянка, значит, можешь и отключиться.

— Я слушаю потому, что хочу узнать, почему он делает это! Чего он хочет, чего добивается?

— Ты сама это сказала, — спокойно ответила Алисия. — Он хочет получить дом и выгнать тебя. В этом все дело.

— Но я никогда не впущу его, никогда, что бы он ни делал!

В дверях в холл послышался звук. Подняв глаза, они увидели Тома, глядевшего на разбитый бокал на полу. В руках его была стопка листов.

— Я… простите, я случайно подслушал. — Он прочистил горло. — Я решил прогуляться, подышать воздухом. Я не хочу ужинать. Если вы увидите Физекерли Бирна, не могу ли я вас попросить, чтобы он пришел и забрал меня из библиотеки попозже — часов в десять?

После необычайно официальной фразы он чуть запнулся. Все молчали.

— Пожалуйста, передайте ему вот это. — Том положил листки на стол. — Я хочу, чтобы он прочитал их. — Он оглядел их лица и, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь, сказал:

— Простите.

— Проклятая книга! — воскликнула Рут. — Если бы только он больше уделял внимания Кейт.

— Безразлично, — отозвалась Алисия. — Это происходит само собой.

— Я знаю, чего ты добиваешься. — Рут посмотрела на Алисию с презрением. — Ты хочешь форсировать события, правда? И управлять всеми нами в ходе своей давней свары? Ты прислала сюда Тома, поскольку знала, что он будет писать эту проклятую повесть, а твой бывший муж попытается в очередной раз наложить свои загребущие лапы на мой дом. Словом, за всем этим надо искать тебя, так?

— Какую чушь ты порешь, моя дорогая. — Алисия ласково взяла Рут за руку. — Почему бы тебе не прилечь?.. Вот что, прими ванну или душ перед обедом. А мы с Саймоном все приготовим…

— Не смей заботиться обо мне, Алисия! Не смей заботиться обо мне! Я не позволю, чтобы ты манипулировала мной! — Растрепанные волосы окружали лицо Рут. Глаза ее пылали яростью. Повернувшись, она вылетела из комнаты. Шаги ее простучали в холле, потом в библиотеке, с певучим звуком упала крышка фортепиано.

Эти повторяющиеся, постоянные ноты, а потом ее сильный голос во всей первозданной красе наполнил дом.

— Мне ненавистна эта песня, — сказал Саймон. — Из немногих шедевров Дюпарка я терпеть не могу лишь ее.

Рука Алисии дрогнула, останавливая его резким жестом.

— Как по-твоему, когда в последний раз пела Рут? — спросила она негромко. — Почему же она поет сейчас, почему именно сейчас?

Они глядели друг на друга, песня приближалась к своему загадочному концу.

«— Почему ты теперь никогда не заходишь к Джону?

Лайтоулер отрывается от наброска в альбоме, они рисовали западный фасад дома, и в библиотеке что-то блеснуло. Бинокль, отметил он. Дауни следит за нами.

— По-моему, Джон еще не принимает гостей, — отвечает он кротко.

— Ты скорее похож на члена семьи, — говорит Элизабет. — Яне сомневаюсь в том, что он будет рад твоему обществу. Он живет очень уединенно, ты это знаешь.

— Разве может мужчина предпочесть твое общество чьему-нибудь другому? — Лайтоулер опускает альбом. Он принял решение. Довольно прятаться в темноте. Следует устроить свое положение в доме, прежде чем Маргарет вернется из США. Пора отделаться от Дауни.

Срок Элизабет близок. Глаза его останавливаются на ней ненадолго, и она покоряется их привычным чарам.

Пальцем поворачивает к себе ее подбородок. Губы его грубо впиваются в ее рот; остекленевшие глаза Элизабет едва ли что-нибудь замечают.

Их разделяет ее раздувшийся живот. Ему все равно. Он находит в этом что-то волнующее. Он разворачивает ее, задирает юбки, а другой рукой спускает верх брюк.

Входя в нее, он смотрит поверх склоненной головы на библиотеку, в которой еще поблескивает бинокль. Рот его в восторге растягивается.

Закончив, он не дает ей времени привести в порядок одежду или поправить волосы. Он вновь привлекает Элизабет к себе и впивается в ее рот, прикусывая губы, так что проступает кровь, — не выпуская ее из ловушки своего взгляда, удостоверясь, что транс не оставил ее.

А потом хватает ее за руку и увлекает через лужайку, через розарий — на террасу к дверям в библиотеку. Распахивая их, врывается в комнату. Книги падают с полок, распахиваются на полу, разбивается фарфор, рассыпаются цветы.

Он обнаруживает перед собой ствол ружья.

— Оставь ее. — Шепот Дауни едва слышен. Он держит винтовку у плеча, Лайтоулер знает, что калека не сумеет долго продержаться в этом положении. Дыхание его и так уже дрожит. Глаза его похожи на черные ямы.

— Ну как, понравилось представление? Правда, волнующее зрелище?

Лайтоулер каменеет восторгом. Он привлекает Элизабет к себе так, чтобы она стала перед ним, закрывая его от ружья. Подхватывает рукой левую грудь, сжимая ее пальцами. В зеркале за головой Дауни он видит ее пустые глаза и кровь, выступившую на губах…

Он никогда не воспользуется ружьем, пока Элизабет в моих руках, думает Лайтоулер.

Дауни стреляет. Пуля ударяет в стену слева от головы Лайтоулера, заставив его дернуться в сторону; лишившийся дыхания от удивления, он наполовину прикрыт столом. Отдача откатывает коляску к стене, ствол ружья в руках Дауни опускается. Белый как лист, калека задыхается. Вокруг него рассыпались книги, страницы загнуты и помяты.

Не выпуская Элизабет, Лайтоулер увлекает ее за собой. Кто бы подумал, что старик осмелится?

— Ты обезумел? — кричит он, повинуясь приливу адреналина, с восторгом обнаружив, что ему предстоит схватка. — Ты собираешься убить свою жену? Своего ребенка?

— Это твой ребенок и тобой драная шлюха. — Тоненький голос пронзает уши шипением змеи.

Дверь в коридор открыта. Лайтоулер поворачивает голову, встревоженный внезапным движением.

Бесконечно более опасная, чем Дауни, более опасная, чем эта женщина, которая со стонами и рыданиями пытается освободиться от его чар, невидимая для Элизабет или Дауни, перед ним появилась Лягушка-брехушка в ее истинном обличьи.»

Оторвавшись, Том поежился. Она там — сидит у двери, как и должно быть. Он придерживает дыхание, вдруг ощущая, как заныли едва зажившие раны на его спине. Она сидит и следит, как его карандаш выписывает на этих страницах подробность за подробностью — отвратительный неестественный образ, а ум его осиливает сам факт существования этого создания.

«Мечется раздвоенный язык, белый мех растет прямо из костей, словно какие-то серо-белые хлопья облаком окружают его. Дикая энергия обитает в глазах этого существа, готового остановить взглядом и лишить подвижности жертву. Мускулы напрягаются, готовые к движению.

Она делает шаг в сторону Лайтоулера. Дыхание сочится мерзостью, зубы явно острее бритвы. Огромные когти, обагренные кровью, торчат из широких лап. Уши с алыми кончиками заложены назад, с них на пол и мебель слетают красные капли.

Элизабет падает из рук Лайтоулера, ее плач остается где-то вдали. С Дауни можно не считаться; он до сих пор пытается справиться с ружьем.

Хранитель вступает глубже в комнату, и Питер пытается взять себя в руки, вспоминая все заученные трюки и фокусы. Теперь это не игра. Он знает, что где-то там Дауни вновь готовится к выстрелу, что Элизабет пришла в чувство и приближается к нему…

Ему все равно. Время остановилось.

— Убирайся. — Элизабет стоит у стола, и Лайтоулер видит, как ее руки стискивают тяжелое пресс-папье. Возле нее скалится Лягушка-брехушка.

Лайтоулер делает шаг в сторону Элизабет — с отчаянным лунатическим риском. Он не считается с Дауни, все еще старающимся поднять ружье. Значение имеет Элизабет. Лишь они опасны друг для друга. Тварь эта — нереальный фантом, явившийся сюда из другого измерения. Дауни стреляет и вновь промахивается, разбивая оконное стекло. Калека оседает в кресле, ружье падает на пол. Даже не глядя, Лайтоулер понимает, что он умер.

Он пытается вспомнить все, что выучил, все, что знает. Он пытается сконцентрироваться, вновь завладеть глазами Элизабет, отвлечь ее ум от тяжелого стекла в ее руке, но пол начинает трястись под ногами.

У него ничего не получается, он ничего не может понять.

Это не Элизабет. Это не она, что-то другое воюет с ним. Пес лишь часть происходящего. Пол уходит из-под него, наклоняясь, двигаясь. Он оскаливается, выставляет руки.

Но дом все еще сопротивляется ему. Он скорее ощущает, чем видит, как комната движется вокруг него. Падают книги, разбивается мебель, муж ее мертв, но Элизабет стоит рядом с проклятым псом и повторяет снова и снова: «Убирайся, убирайся! Дом не твой, и никогда не будет твоим».

Стеклянное пресс-папье ударяет его в голову позади уха. Новое движение, и пол встает перед ним. Лишившись равновесия, он отчаянно тянется к Элизабет, но ее нет на месте.

Голова наполняется ее словами и болью, конечности ослабевают. В гневе, с отчаянием он понимает, что падает, падает все быстрее и быстрее; голова кружится вихрем.

Дом вращается вокруг него и изрыгает его в парк.

А Элизабет падает на колени возле тела своего мужа и охватывает живот: ей предстоит новое испытание.»