"Кукла" - читать интересную книгу автора (Мун Алиса)

Глава 1 Начальная трудность

18.08.

Наконец-то я научилась пользоваться этой чертовой железякой! Стучать по клавишам, гонять стрелку по экрану монитора, открывать файлы и запускать нужные программы. Все, в общем-то, просто. Непонятно только одно — почему я этого раньше не умела?..

Да только ли это непонятно?! Вообще ничего непонятно! И главное — что со мной было раньше? Ни малейших воспоминаний о детстве. Кто мои родители? В какие игры я играла с подругами? В какую школу ходила? Где училась потом? Была ли я до этого замужем? Может быть, и дети были? Как я сюда попала?

Одна сплошная амнезия, потеря памяти. Будто бы башкой стену пробила, оставив на другой стороне дыры всю свою память. Автокатастрофа? Или операция по удалению опухоли мозга?

Да, с головой определенно пока не все в порядке. Поэтому дневник мне необходим. Как протез памяти. Сколько раз я уже начинала подбираться к некоторым ответам. Уже почти начинала что-то понимать. Но после сна все начисто выветривалось из моей бедной головы. Теперь буду перечитывать дневник и все вспоминать…

Да и что это за сон такой? С электрическими проводами! Да, конечно, Он говорит, что это мне необходимо для восстановления мышечного тонуса. Что очень многие женщины так делают. Но ведь врет же! Когда я Ему предложила, чтобы и Он точно так же восстановил свой тонус, то в Его глазах промелькнул испуг. Нет, говорит, у мужчин совсем другая физиология. От электричества тонус не повышается, а понижается.

Ну, ну, подумала я, ври, дорогой! Как-нибудь проверю, когда ты спать будешь. Понизится ли у тебя чего или все же повысится? Если начнет понижаться, сразу же шнур из розетки выдерну…

Да, опять мысли растекаются. Наверно, все же черепно-мозговая травма. Трудно сосредоточиться…

Трудно сосредоточиться…

Трудно сосредоточиться…

Трудно сосредоточиться…

Трудно среда точится, словно большой нож, чтобы потом легко войти в нежную женскую плоть…

Господи! Откуда это?!

Мне страшно. Самой себя страшно!


19.08.

Я замечаю, что внутри меня кто-то живет. Какая-то другая. У нее нет вопросов. Только одни ответы. Точнее — приказания. Она говорит мне в девять часов: свари Ему кофе и отнеси в постель. Он будет очень рад. Потому что это Ему приятно.

А теперь, говорит та, другая, осторожно возьми чашку, поставь на столик и ложись рядом. Ему это будет еще приятней. И ласкай. Целуй и ласкай. Целуй и ласкай. Шепчи про то, как ты Его любишь. Шепчи нежно. Ласкай нежно. Целуй горячо. Так, чтобы у Него затвердел. Это Ему очень приятно. Еще приятней, чем кофе. Горячий и твердый. Шепчи про это и ласкай. Ласкай. Ласкай. Словно флейту.

А потом впусти его в себя. Горячего и твердого. Чтобы владел и царствовал!

Так говорит мне та, другая. Говорит, что это очень приятно Ему…

Но приятно ли мне?

Я в этом пока не разобралась.


20.08.

Спрашивать у Него о чем-то действительно важном для меня, о том, что меня волнует и мучает, совершенно бессмысленно. Он или отшучивается, или врет — нескладно и неумело, так, что концы с концами не сходятся. И от этого мне еще страшней.

А может, и не врет вовсе? Может, и Он тоже после автокатастрофы? И теперь не только ничего не помнит из прежней жизни, но и в этой-то плохо ориентируется. Хорошая у нас получилась парочка — Беспамятная и Сумасшедший! Это куда ж нас жизненная кривая в результате вывезет?!


Жить с сумасшедшим и ничего не понимать очень страшно. Это как идти по тонкому, ежесекундно готовому надломиться льду — я где-то это читала. Поэтому я решила Его протестировать. Если, думаю, обнаружу опасные дефекты психики, то сбегу от Него. Хотя куда мне бежать?..


Задачку я себе задала не из легких. Надо было провести тестирование так, чтобы объект, то есть Он, не заметил этого. В противном случае, окажись Он сумасшедшим, обнаружившим подвох, я могла бы столкнуться с совершенно непредсказуемыми реакциями: буйством, суицидом, эпилептическим припадком или еще чем-нибудь-нибудь не только не эстетичным, но и представляющим для меня угрозу.

— Милый, — сказала я с напускным безразличием, — у меня прямо перед окном растет жасминовый куст.

— Да, — ответил Он, листая мужской журнал, — растет. Для красоты.

— Но он загораживает мне вид на пруд. А я люблю смотреть, как по водной глади плавают горделивые лебеди.

— Так выйди к пруду, когда захочешь на лебедей посмотреть, и сиди на скамейке. Сиди и смотри до тех пор, пока эти горделивые лебеди тебе не осточертеют.

— А не мог бы ты, дорогой, — сказала я как можно естественней, — сказать жасминовому кусту, чтобы он передвинулся немного. Чтобы не загораживал мне вид на пруд.

— Нет, дорогая, — ответил Он, удивленно вскинув брови. — Это невозможно. Потому что у куста нет ног. И он не может ходить с места на место.

Это был правильный ответ. Однако я продолжила, поскольку ответ мог быть случайным. В конце концов, я где-то читала, что если обезьяну посадить за компьютер, то есть вероятность, что она напечатает роман «Жерминаль».

— Ну, тогда хотя бы скажи кусту, — продолжила я тестирование, — чтоб он цвел все время, не переставая. Если не может отодвинуться, так пусть беспрерывно благоухает.

— Что-то ты сегодня какая-то странная, — сказал Он, закуривая сигарету. — Куст цветет только весной…

— Разве? — насторожилась я, поскольку ответ был неверным. — Он цвел в июне. А июнь — это лето. Разве не так?

— Да какая на хрен разница! — начал раздражаться Он. И это меня еще больше насторожило. — Ну да, июнь — это лето. А март, апрель, май — это весна. Какая разница! Все это ведь совсем рядом!

У меня все похолодело внутри, поскольку раздражение могло перерасти в буйство.

Но я храбро продолжила:

— А знаешь ли ты, дорогой, что масленица, то есть проводы зимы, в некоторые годы заканчивается в феврале? И значит, весна тоже начинается в феврале. Разве не так?

Он покраснел.

— Но это исключение из правил! И вообще, какую весну ты имеешь в виду? Есть весна календарная, есть астрономическая, есть климатическая.

— А в Аргентине весна бывает в сентябре, октябре и ноябре, — решила я усилить интенсивность тестирования. Чем бы это для меня ни закончилось. Жажда истины была сильнее страха.

— Ну вот и поезжай со своим кустом в Аргентину. А весной возвращайся, — неожиданно миролюбиво ответил Он. — Но внушить кусту, чтобы он круглый год цвел тут, в России, невозможно. Потому что у куста нет разума. Он ничего не понимает.

Ладно, подумала я, вроде бы особой патологии пока не выявлено. И это хорошо. Но решила все же задать еще один вопрос:

— Хорошо, пусть у куста нет разума. Но скажи тогда лебедям, чтобы они почаще летали мимо моего окна. Мне так приятно ими любоваться.

— У них тоже нет разума, детка, — абсолютно миролюбиво ответил Он. — И вообще: что это такое на тебя сегодня нашло?

— Томленье чувств и путаница мыслей возникли на любовной почве, — ответила моими устами та, другая, которая во мне угнездилась.

И тут же, словно бесноватая шаманка, зашептал забормотала откуда-то изнутри:

Положи Ему правую руку на плечо. И смотри глаза. Смотри так, как ты должна смотреть: нежно страстно. И шепчи, как ты Его любишь. Положи левую ногу Ему на колени. И развяжи пояс халата. Прижмись к Нему всем своим сладким телом. Целуй и ласкай. Ему это приятно. Ласкай. Целуй и ласкай. Целуй и ласкай. Шепчи про то, как ты Его любишь. Шепчи нежно. Ласкай нежно. Целуй горячо. Так, чтобы у Него затвердел. Это Ему очень приятно. Еще приятней, чем мужской журнал. Намного, намного приятней. Он уже горячий и твердый. Шепчи про это и ласкай. Ласкай. Ласкай.

А теперь впусти его в себя. Горячего и твердого. Чтобы владел и царствовал! Чтобы царствовал, исторгая из тебя сладостный стон. Стон изумления и восторга. Это Ему приятно. Это Ему очень приятно. Твой сладостный стон Он любит больше всего на свете.

Еще — стон!

Еще!

Он уже на вершине блаженства!

Еще!

И — вместе с Ним — общий стон — вместе — стон вместе с Царем!..

Теперь медленней. Тише. Еще тише. Медленней.

Стоп.

Нежный мокрый поцелуй. Это Ему тоже нравится. Пусть и не так сильно. Он счастлив. Царь.

Теперь — сон.


21.08.

Сегодня я поняла, что мне нужен ответ на самый главный вопрос — кто я, откуда и зачем. Что это самое сложное. И что так скоро мне с этим не справиться. Говорить на эти темы с Ним абсолютно бессмысленно, потому что Он несет всякую околесицу. Врет, постоянно врет.

«Почему ты ешь и пьешь, а мне этого не надо? Почему мы с тобой такие разные?» — спрашиваю я после ужина. И Он отвечает, не моргнув глазом: «Потому что я — мужчина, а ты — женщина, вот почему. Женщины, будучи высшими существами, не едят, не пьют и в сортир не ходят. Женщины созданы для любви».

И тут абсолютно бесполезно пытаться поймать Его на слове, потому что Он очень изворотлив. «Но ведь Лейли, которая любила несчастного Меджнуна, ела и пила. Страдала, мучилась, но при этом все равно ела и пила! Ведь так?» — спрашиваю я Его. А Он отвечает, что это же ведь поэзия, стихи. А в стихах поэты всегда все сильно преувеличивают, это у них называется то метафорой, то гиперболой, то еще каким-нибудь заковыристым словом. В общем, в этой поэзии сам черт ногу сломит!

Это меня не убеждает. Я говорю, что Лев Толстой не был поэтом. Но у него в романах все женщины едят, да еще и с аппетитом. И Наташа Ростова, и Анна Каренина, и Катерина Маслова, и Долли, и Китти. Но Он продолжает стоять на своем. Говорит, что Толстой боялся феминисток. Если бы у него в романах женщины не ели, то феминистки затаскали бы его по судам, потому что в этом случае писатель подчеркивал бы отличие женщин от мужчин. А феминистки борются за полное равенство и не желают признавать существование половых различий.


И тогда я прошу Его, чтобы Он пригласил к нам в гости какую-нибудь женщину. Чтобы я посмотрела на нее и убедилась, что Он не врет. Но и тут ничего добиться невозможно: «Ты у меня самая лучшая, самая любимая! И мне просто неприятно смотреть на всех остальных!» Это, конечно, для меня лестно, но все же…

Так что попытаюсь пока выяснить побольше о Нем. Кто же Он такой? Я же ведь о Нем совершенно ничего не знаю.

Но люблю Его. Кажется, так это называется.

А может быть, когда знаешь о мужчине слишком много, то его просто невозможно любить? Это, кажется, в какой-то книге есть. Или я что-то перепутала?

Вообще, мне надо заняться массированным сбором информации. Думаю, это поможет мне в разгадке моей тайны. Начну с интернета, где есть библиотека Мошкова. В ней очень много книг. А книги, в отличие от Него, никогда не врут. Потому что буквы и слова не имеют никаких личных интересов, и им незачем обманывать кого бы то ни было.


22.08.

Как я и ожидала, о себе Он говорит охотно. И, как мне кажется, вполне откровенно.

Оказывается, у Него есть родители, и Он их прекрасно помнит. Он родился в интеллигентной семье. (Позже посмотрю в сетевой энциклопедии, что такое «интеллигентная семья».) Мать работала в библиотеке, отец преподавал математику в институте… Ну вот, уже забыла — в каком. Надо будет завтра переспросить.

В школе Он учился хорошо. Занимался спортом — бегом на средние дистанции. Потом поступил в институт. Потом работал, как Он сказал, в горкоме. (Что это такое, я не поняла, завтра надо будет узнать поподробнее.) Жил в тот период, как Он сказал, «и хорошо, и плохо». Его жизни ничто тогда не угрожало, и это было хорошо. Но при этом своего дома у него не было, а на работу он ездил на автобусе. Это было плохо.

Потом в стране — Он называл ее Россией — все переменилось. И Он вместе с тремя товарищами занялся бизнесом. Ну, это как раз мне понятно. В то время бывший президент запретил людям пить водку. (Это такая прозрачная жидкость, от которой Он иногда становится немного сумасшедшим. Интересно, кстати, как водка действует на других людей?) И Он с товарищами где-то тайком купил целый вагон этой самой водки. Вагон привезли на север, в Карелию, где растет много клюквы. Это такая ягода.

Карельским людям объявили о том, что ведро клюквы они могут поменять на бутылку водки. И те стали приносить клюкву и менять ее на водку. А потом Он и его товарищи продали эту клюкву в соседнюю Финляндию, где она стоит намного дороже водки.

— Но ведь вы же обманули карельских людей, — прервала я Его. — Ведь это же нехорошо.

— Нет, — ответил Он, ничуть не смутившись. — Карельские люди были довольны таким обменом. Водку они любят намного сильнее, чем клюкву.


На все полученные деньги Он с товарищами купил в Финляндии старые иностранные автомобили и продал их в России, где таких автомобилей тогда еще не было. После этого денег у них стало еще больше.

Затем Он с товарищами четыре года занимался примерно таким же бизнесом, увеличивая свое состояние. Пока не занялся продажей нефти, которая стоит очень дорого. Намного дороже, чем водка, клюква и старые иностранные автомобили. И у Него вскоре стало больше двухсот миллионов долларов.

— Это много или мало? — спросила я, потому что ничего не понимаю в деньгах.

— Кому как, — ответил Он. — Для меня нормально. Можно, например, купить сорок таких домов, как этот, в котором мы с тобой живем.

А потом, когда бизнесменов начали убивать преступники, пытаясь завладеть их капиталами, Он решил с бизнесом завязать. Спрятал деньги в одном надежном банке за границей и начал жить на проценты. Что такое проценты, я уже знаю по романам Мопассана и Толстого.

— И ты уже больше не работаешь в этом своем горкоме? — задала я вопрос, от которого у Него случился приступ смеха, долгий и не вполне мне понятный.

— Нет, — ответил Он, отсмеявшись. — Уже никаких горкомов и в помине нет. Наступила эпоха процветания. Светлое будущее, о котором мы говорили в этих самых горкомах, пришло само по себе, без всякого усилия со стороны рабочего класса, колхозного крестьянства и советской интеллигенции.

— Так-с, дорогой, — сказала я уже несколько увереннее. Потому что я где-то читала, что получая информацию о человеке, приобретаешь над ним власть. И пусть информации пока было немного, но, как говорится, лиха беда начало. — Так-с, дорогой, а что ты расскажешь мне о своих женщинах? Которые у тебя раньше были. Они были хороши собой? Они любили тебя? А ты их? Ведь без любви, насколько я понимаю, не может быть никаких отношений между мужчиной и женщиной.

— Что было, то быльем поросло, — нехотя ответил Он.

— А все же? — не сдавалась я.

— А вдруг тебе это будет неприятно?

— Перетерплю.

Он как-то грустно усмехнулся, и мне вдруг почему-то стало Его жалко. Я где-то читала, что любить — это значит жалеть. Ну, или что-то в этом роде.

Да, действительно, женщины у Него до меня были. Как я поняла, две. С одной Он жил, когда работал в горкоме. С ней Он разошелся, потому что перестал ее любить. Она, как Он сказал, была «ограниченной особой». Когда Он занялся бизнесом, то она этому воспротивилась — устраивала скандалы, стала пить много водки и все чаще и чаще напивалась до бесчувствия. Говорила, что большие деньги портят людей.

— Вот глупая! — непроизвольно вырвалось у меня. И я с нежностью погладила Его по щеке. — Ты у меня такой замечательный. Других таких нет. Я это знаю, потому что сравниваю Тебя с теми, которые в книгах. Таких хороших нет.

И тут та, другая, которая в это мгновенье проснулась во мне, зашептала мне на ухо, отчего все мои мысли смешались. Их вытеснил этот требовательный голос:

Медленно проведи ладонью по Его шее. Нежно потрогай пальцами ключицу. Опусти глаза вниз, слегка прикрыв их ресницами. Вдохни глубоко, чтобы было слышно.

Левую ладонь положи на талию. Правую руку медленно веди вниз — грудь, верх живота… так, хорошо, низ живота. Еще раз вдохни, громче. И на выдохе расстегни молнию на брюках.

И возьми его нежно в ладонь, впившись губами в губы. Простони: «Мой! Мой! Мой!»

Прижмись к Нему всем своим сладким телом. Целуй и ласкай. Ему это приятно. Ласкай. Целуй и ласкай. Целуй и ласкай. Шепчи про то, как ты Его любишь. Шепчи нежно. Ласкай нежно. Целуй горячо. Так, чтобы у него затвердел. Это Ему очень приятно. Еще приятней, чем чтение биржевых сводок. Горячий и твердый. Шепчи про это и ласкай. Ласкай. Ласкай.

Сядь на стол и подними ноги. Чтобы они оказались у Него на плечах.

А теперь впусти его в себя. Горячего и твердого. Чтобы владел и царствовал! Чтобы царствовал, исторгая из тебя сладостный стон. Стон изумления и восторга. Это Ему приятно. Это Ему очень приятно. Твой сладостный стон Он любит больше всего на свете.

Еще — стон!

Еще!

Он уже на вершине блаженства!

Еще!

И — вместе с Ним — общий стон — вместе — стон вместе с Царем!..

Теперь медленней. Тише. Еще тише. Медленней.

Стоп.

Нежный мокрый поцелуй. Это Ему тоже нравится. Пусть и не так сильно. Он счастлив. Царь.

Теперь — сон.


23.08.

Со второй женой Он развелся сразу же после того, как покончил с бизнесом. А до того у них все складывалось неплохо — даже, можно сказать, хорошо. Она была хищной авантюристкой, и в их супружеских отношениях ее более всего прельщала бешеная пляска цифр на банковских счетах и Его ежедневное хождение по лезвию ножа, то есть постоянная угроза либо обанкротиться дотла, либо пасть от пули киллера.

Вряд ли это была любовь. Потому что любящая женщина больше всего на свете должна дорожить благополучием возлюбленного. Не говоря уж о его жизни и здоровье. Расставшись, Он начал догадываться, что его вторая жена втайне (может быть, и от самой себя) надеялась на то, что Его убьют и она станет очень богатой вдовой. Очень богатой и очень веселой, поскольку на ее безутешность рассчитывать не приходилось.

И когда эти ее планы лопнули, когда семейная жизнь потекла спокойным и полноводным потоком, она начала регулярно устраивать истерики, называя Его неудачником, тупицей и трусом, что для мужчины самое оскорбительное.

Да, я где-то читала, что в таком состоянии люди начинают биться головой о стену и завывать: «Мне скучно, бес!»

Ей стало скучно, и она ушла к другому. К Его бывшему товарищу и компаньону. И, собственно, к почти уже бывшему человеку. Потому что через полгода «интересной и насыщенной» жизни (с бешеной пляской нулей на банковских счетах и ежедневным хождением по лезвию бритвы) ее нового мужа взорвали вместе с автомобилем, мобильным телефоном, тремя пластиковыми карточками, файлом крайне важных документов, полбутылкой виски, к которой он прикладывался, мчась по ночному шоссе по направлению к загородному дому, и с двумя женщинами — как сказал Он, «легкого поведения». Таким образом, Его вторая жена сполна получила все то, к чему стремилась: персональное богатство и абсолютную свободу.

— Но ведь это же была не любовь! — воскликнула я после того, как Он замолчал и закурил сигарету. — Любовь может быть только навсегда. А не так, чтобы сначала с одним, а потом с другим.

— Тогда, когда я начал с ней жить, мне казалось, что это любовь, — горько усмехнулся Он, наполняя стакан пивом «Карлсберг».

Во мне поднялась волна нежности к Нему. И жалости. Жалеть — значит любить, я где-то читала.

— Но ведь это же легко проверить, — сказала я, проведя ладонью по Его коротко остриженной голове. И прислушалась: нет, та, другая, которая была во мне, молчала.

— Как это? — Он изумленно вскинул брови.

— Если у вас с ней не было секса, то значит, и любви не было. Потому что любовь без секса невозможна. Справедливо и обратное: секса без любви тоже не бывает. И вообще, женщина не может разлюбить мужчину.

— Ты так считаешь?

— Я в этом убеждена!

Он нежно посмотрел на меня. И поцеловал в щеку. Тоже нежно. Мне это было очень приятно. Потому что мне всегда приятно то, что приятно Ему.

— Ты у меня идеальная женщина, — сказал Он ласково, отхлебнув пива. — Ты действительно никогда не сможешь полюбить никого, кроме меня. Другие женщины не такие. Гораздо хуже. Я бы даже сказал — они отвратительны!

И швырнул пустой стакан в камин. Стакан разбился.

Мы некоторое время сидели молча, глядя, как осколки в пламени плавно превращаются в сияющие капельки расплавленного стекла.

А потом Он рассказал мне такое, от чего я начала жалеть Его еще больше. То есть любить — я это где-то читала.

У Него было много женщин. Очень много. Наверно, сто. Или двести. Он этого точно не помнит. Хотя я не понимаю, как можно не помнить таких вещей.

Больше всего у него было проституток. Они называются падшими женщинами — я это где-то читала. У проституток не было к Нему никакой любви — только секс, за деньги. Как в магазине, когда покупаешь стиральный порошок «Ариель», моющее средство «Фейри», зубную пасту «Блендамед» или пиво «Тинькофф». Сколько заплатишь, столько тебе и дадут, только в данном случае не поштучно и не по весу, а по времени. Можно купить проститутку на час, на три часа, на день. Ну и, конечно, от цены будет зависеть не только время, но и качество «предоставленных услуг». Как в случае с домашней уборщицей. Если платишь мало, то она только тряпкой немного помашет и мусор выбросит на помойку. Если много — то все в доме будет сиять и сверкать.

Так же и проститутка. За небольшую плату она будет просто лежать и все время думать, на что можно потратить заработанные деньги. Если оплата будет большой, то проститутка притворится, словно более желанного мужчину она никогда в жизни не встречала. Но это все равно будет ложью, и человек, который платит деньги, это прекрасно понимает.

Можно купить проститутку даже на неделю. Или на месяц. И тогда, как Он сказал, через некоторое время может возникнуть иллюзия того, что она к тебе привыкла. Как к родному. Или даже полюбила. Но, как правило, это обходится слишком дорого, потому что такие, недельные, а то и месячные проститутки, живя у Него, вечно норовили что-нибудь украсть. Нет, не только деньги. И не только ценные вещи. А нечто более дорогое — веру в возможность существования бесплатной любви.

Уходя, они мгновенно превращались из в общем-то милых хохотушек или же романтичных особ в цепких и хватких, словно председатели правления транснациональных банков, бизнесвуменш, у которых на лбу так и светится бегущая строка: СУММА, ПЕРЕЧИСЛЕННАЯ ВАМИ НА НАШ СЧЕТ, ИСЧЕРПАНА. ДЛЯ ПРЕДОСТАВЛЕНИЯ КЛИЕНТУ НОВЫХ УСЛУГ СОГЛАСНО ПРИЛАГАЕМОГО ПРАЙС-ЛИСТА ВАМ НАДЛЕЖИТ ПЕРЕЧИСЛИТЬ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СРЕДСТВА НЕ ПОЗДНЕЕ ВТОРОЙ ДЕКАДЫ ТЕКУЩЕГО МЕСЯЦА. Так Он сказал мне про этих женщин.

Когда Он спустя некоторое время случайно сталкивался с одной из таких особ где-нибудь в клубе или в казино, что называется, нос к носу, то она не только не замечала его — она его не узнавала. Память жриц любви должна быть девственно чиста, а сердце свободным от дестабилизирующих факторов. Я это где-то читала. О чем я и сказала Ему.

Он нахмурился и замолчал, видимо, вспоминая какую-то особенно неприятную историю.

Потом, достав из бара бутылку «Джонни Уокера», начал нервно ходить по кабинету, отхлебывая прямо из горлышка.

История, которую Он мне рассказал действительно была очень неприятной.

Как-то раз, в перерыве между первым разводом и второй женитьбой, Он купил очень дорогую проститутку на две недели, которые у Него оставались до деловой поездки в Бразилию. Эта особа, которую звали Элеонорой, как Он сказал, стоила потраченных на нее денег. Она была дивно хороша, искусна в сексе, остроумна и глубока в разговоре и, как тогда Ему казалось, задушевна и откровенна.

У них возникли настолько доверительные отношения, что Он стал подумывать о том, чтобы связать себя с ней брачными узами. Да, действительно, она казалась Ему глубоко несчастной девушкой, вынужденной заниматься своим презренным ремеслом не от моральной испорченности, а в силу роковых обстоятельств. Как-то она призналась Ему, что ее брата-геолога, когда тот искал нефть в Нигерии — это где-то в Африке, я это уже знаю, читала в библиотеке Мошкова, — захватили в плен мятежники. И теперь требуют огромный выкуп, который Элеонора пытается заработать, хоть этот способ заработка и противен ее внутренней сущности. Но никаким иным образом заработать полмиллиона долларов, которые сохранили бы жизнь ее брату, невозможно.

Он, приняв близко к сердцу ее семейную трагедию, даже хотел подарить ей четыреста тысяч — сто Элеонора уже скопила самостоятельно. И это было бы не только благородно, но и справедливо, потому что девушка однажды дала Ему столь ценный совет по одной из торговых сделок, что Он, воспользовавшись им, увеличил свой капитал на два миллиона.

Однако за три дня до окончания срока, на который Он «ангажировал» Элеонору, и соответственно за столько же до торжественного предложения выйти за него замуж, о чем Он уже твердо решил, все рухнуло. Он случайно обнаружил, что весь его дом буквально нашпигован портативной аппаратурой для визуального наблюдения и записи разговоров. Установил Он и то, что эта продажная тварь, прикидывавшаяся Соней Мармеладовой (я про нее где-то читала), сняла копии с нескольких важнейших документов, хранившихся в сейфе.

— И что ты с ней сделал? — спросила я, пытаясь сдержать гнев.

— А ничего! — ответил Он как-то неожиданно весело. И даже каким-то театральным жестом развел руки в стороны и хлопнул ладонями по коленям. — Я ее просто взял и отпустил! Мол, иди на все четыре стороны!

— Надеюсь, ты хоть сообщил ее работодателю о том, чем занимается его сотрудница?

— Конечно! — еще больше развеселился Он. — Сообщил. А он ее уволил. И она пошла работать фрезеровщицей на завод «Серп и Молот». Думаю, там она работает хорошо.

И тут Он швырнул в камин бутылку виски. Бутылка со звоном разбилась, и пламя вспыхнуло столь сильно, что, вырвавшись на мгновенье из очага, жадно лизнуло мне правую руку.

Он испуганно вскрикнул и оттащил меня от камина, весь бледный, с дрожащими руками.

Немного придя в себя, Он сказал, что остаток вечера хочет побыть один. И велел мне идти к себе и ложиться спать. Сегодня я Ему уже не понадоблюсь.

— Ведь любовь — это же не только секс, — сказал Он мне, как-то странно улыбнувшись. — Ведь так?

— Да, — ответила я, — наверное, так. Хоть я в этом еще и не разобралась как следует. А еще я знаю, что любить — это значит жалеть. Так?

Он нахмурился и ничего не ответил.


26.08.

Весь день шел дождь, и Он запретил мне выходить в парк. Мол, «промокнешь и расклеишься». — «Но ты же не расклеиваешься», — попыталась я возразить. Он сказал, что Он мужчина, а у мужчин здоровье крепче. А расклеиться, говорит, — это означает простудиться и заболеть.

Так что я, оказывается, даже русский язык знаю плохо. Зато английский намного лучше, чем Он.


Он уехал по делам. Мне скучно.

Никак не могу сосредоточиться, чтобы вычленить из записанного мною какие-нибудь рациональные зерна, которые помогли бы мне хоть что-то узнать про себя.

Целый день смотрела в окно на струи воды, стекающие по стеклу, за которыми грустил мокрый парк с одинокими печальными статуями. И думала: бедные, у них, наверное, закончились батарейки…

После часа этого бесцельного созерцания скучной подмосковной природы перед моими глазами начали проплывать какие-то странные видения. Жаркое солнце раскаляет до нестерпимого свечения песок бесконечного пляжа. Огромные волны наваливаются на отутюженный берег всей грудью. Вдалеке виднеются какие-то растрескавшиеся каменные стены, страшно высокие. В голубом небе парит крупная птица, что-то высматривая внизу. По песку бежит ко мне какой-то человек с бородой. Он почему-то в белом халате и с бандитской банданой на голове.

Так начинаются галлюцинации, поняла я. Я это где-то читала… Ах да, про Анну Каренину, которую лечили опиумом…

Я ведь просила Его, чтобы он пригласил в дом каких-нибудь гостей. Говорила, что мне порой бывает скучно. Интересно же посмотреть хоть на одного живого человека, кроме Него. Охранники и тот суетливый тип, который иногда привозит продукты, не в счет. Их ко мне Он почему-то не подпускает.

Это было бы не только интересно, но и крайне важно для меня. Вдруг таким образом прольется хоть какой-то свет на тайну моего происхождения.

Вдруг таким образом прольется хоть какой-то свет на тайну моего происхождения…

Друг таким разом прольет похоть, какой-то сват за майну его вхождения…

Что я несу?!

Мне страшно.

Я боюсь себя.


27.08.

После утреннего секса Он вдруг спросил, почему я не называю его по имени. Я задумалась.

— Может быть, тебе неприятно выговаривать мое имя вслух? — не отступался Он.

— Я не могу даже и мысленно, — ответила я, честно глядя Ему в глаза. Всегда надо отвечать честно, иначе это будет не любовь. Хоть я где-то и читала, что некоторые женщины бывают неискренни с любимыми.

— Почему? — изумился Он.

— Потому что это будет предательством. Потому что ты у меня один.

— Ну и что?

— Если я начну называть тебя по имени, то это будет означать, что ты для меня такой же, как и все остальные мужчины. У них у всех есть имена. А у тебя имени не должно быть.

— Но ведь у меня же есть имя! — не понял Он.

— Нет. Ты — это Ты.

— А если кому-то другому ты скажешь «ты», так мы с ним и вовсе будем равны.

— Нет, ты ничего не понимаешь. Ты — с большой буквы. А все они с маленькой. И значит, никакого равенства тут быть не может!

— Хорошо, — согласился он, — но если я тебя очень попрошу, ты сможешь сказать?

— Постараюсь. Все твои просьбы должны быть удовлетворены.

— Так скажи. Прямо сейчас.

— Максим, — сказала я. И спрятала лицо в ладонях от нахлынувшего на меня стыда.

И Он меня поцеловал. Просто так. Без всякого секса.