"Агнец" - читать интересную книгу автора (Мур Кристофер)

Глава 5

Наверное, стоило хорошенько прикинуть, что именно мы собираемся натворить, а уж потом приглашать Мэгги. То есть имеется же, наверное, какая-то разница, кому делать обрезание — младенцу восьми дней от роду (такое она уже видела) или десятифутовой статуе греческого бога.

— Мама родная, какой, э-э… внушительный, — вымолвила Мэгги, разглядывая снизу мраморный член.

— Кумир, кумир, — прошептал Джошуа. Даже в темноте я видел, что он покраснел.

— Начали, — скомандовал я и вытащил из узелка зубило.

Джошуа обернул молоток в мягкую кожу, чтоб глуше стучало. Вокруг нас спал Сефорис, и тишину время от времени пронзало лишь овечье блеянье. Огонь вечерних очагов давно распался на уголья, туча пыли, что обволакивала весь город днем, улеглась, и ночь стояла ясная и тихая. То и дело я втягивал в себя аромат сандала, витавший вокруг Мэгги, и мысли мои путались. Смешно, какие вещи помнишь до сих пор.

Мы нашли лохань и перевернули ее, чтобы Джошуа залез повыше. Он подвел лезвие зубила к крайней плоти Аполлона и слегка пристукнул молотком. Отскочила чешуйка мрамора.

— Шарахни получше, — посоветовал я.

— Не могу, громко будет.

— Не будет, кожа все приглушит.

— Но тогда весь конец отвалится.

— Ему и так слишком много, — сказала Мэгги, и мы обернулись к ней, раскрыв рты. — Наверное, — быстро добавила она. — Мне кажется. Что я в этом понимаю? Я всего лишь девочка. Чуете запах, парни?

Римлянина мы унюхали, не успев услышать, а услышали, не успев увидеть. Этот народ перед омовением мазался оливковым маслом, поэтому с попутным ветром и в жаркий день от римлянина несло за тридцать шагов. От оливкового масла, которым они мылись, и чеснока с сухой анчоусной пастой, которую лопали с ячменными лепешками, легионы на марше воняли, как целый десант из пиццерии. Если б у них в то время, конечно, были пиццы — но пиццу еще не изобрели.

Джошуа поспешно взмахнул молотком, зубило скользнуло, и аккуратно отчиканный агрегат Аполлона с глухим стуком рухнул в пыль.

— Ой, блин, — сказал Спаситель.

— Ш-ш-ш, — зашипел я.

Мы услышали, как по камням шкрябают римские сапоги. Джош соскочил с лохани и панически заозирался, куда бы спрятаться. Стены греческой бани вокруг статуи уже почти достроили, поэтому спасаться оставалось только через выход, но его уже перегораживал римский солдат.

— Эй, а вы тут что делаете?

Мы окаменели, как сам Аполлон. Но в солдате я узнал того легионера, что подходил к Юстусу в наш первый день на работе в Сефорисе.

— Господин, это мы — Шмяк и Джошуа, помнишь? Парнишка с лепешек?

Солдат вгляделся в темноту, сжимая рукоять короткого меча, уже наполовину вынутого из ножен. Узнав Джошуа, он несколько расслабился:

— Что вы здесь делаете в такую рань? Тут пока никому быть не полагается.

Вдруг солдат резко дернулся назад, упал, и на него навалилась темная фигура. Лезвие блеснуло, вонзаясь в римскую грудь. Мэгги завопила, и фигура повернулась к нам. Я ринулся к выходу.

— Стоять, — прошипел убийца.

Я замер. Мэгги обхватила меня руками и уткнулась лицом в мою рубаху. Я весь затрепетал. Солдат немного побулькал, но остался лежать неподвижно. Джошуа шагнул было к убийце, но я рукой преградил ему путь.

— Это неправильно. — Джошуа едва не плакал. — Ты не прав, что убил этого человека.

Убийца поднес окровавленный клинок к своему лицу и ухмыльнулся.

— Разве не сказано, что Моисей стал пророком, лишь убив египетского надсмотрщика? Нет господина, кроме Господа!

— Сикарии, — догадался я.

— Правильно, мальчик, сикарии. Мессия явится освободить нас, лишь когда вымрут все римляне. Прикончив этого тирана, я служу Господу.

— Ты служишь злу, — сказал Джошуа. — Мессия не требовал крови этого римлянина.

Нацелившись клинком, фанатик двинулся к Джошу. Мы с Мэгги отскочили, но Джошуа не отступил ни на пядь. Убийца схватил его за рубаху и притянул к себе:

— Что ты в этом понимаешь, сопляк?

Под луной высветилось лицо убийцы, и Мэгги ахнула:

— Иеремия!

Глаза ее расширились — даже не знаю, от страха или признания. Убийца отпустил Джошуа и потянулся к Мэгги. Я отдернул ее подальше.

— Мария? — Из голоса его исчезла злоба. — Малышка Мария?

Мэгги ничего не ответила, но плечи ее дрогнули, и я услышал всхлип.

— Не говори никому, — вымолвил убийца. Голос его звучал так, будто он в трансе. Он попятился и остановился над мертвым солдатом. — Нет господина, кроме Господа. — Он повернулся и выскочил в ночную темь.

Джошуа возложил руку на голову Мэгги, и та немедленно успокоилась.

— Иеремия — брат моего отца, — сказала она.

Прежде чем двинуться дальше, вам следует узнать про сикариев, а чтобы узнать про них, вы должны знать про Иродов. Вот, получите.

Незадолго до того, как мы с Джошуа познакомились, умер царь Ирод Великий, больше сорока лет правивший Израилем (под римлянами). Фактически именно смерть Ирода подвигла Иосифа вернуться с семейством в Назарет из Египта, но это уже другая история. Вам нужно запомнить только Ирода.

«Великим» Ирода звали не потому, что он был любимым правителем. В действительности Ирод Великий был жирным параноиком, тираном-сифилитиком, он извел тысячи евреев, включая собственную жену и кучу сыновей. «Великим» Ирода называли потому, что он строил. Разные потрясающие штуки: крепости, дворцы, театры, гавани — даже целый город Кесарию, держа в уме идеальный римский город. Для еврейского народа, который Ирода ненавидел, он сделал одно — перестроил Храм Соломона на горе Мориа, центр нашей веры. Когда И. В. откинулся, римляне разделили царство между тремя его сыновьями: Иродом Архелаем, Иродом Филиппом и Иродом Антипой. Это Антипа в конечном итоге вынес приговор Иоанну Крестителю и сдал Джошуа Пилату. Антипа, сопливая ты хуедрочка (ах, если бы в те времена у нас было такое слово!). Именно из-за его жабского пресмыкательства перед римлянами банды еврейских бунтовщиков сотнями восставали и уходили в горы. Римляне называли всех этих повстанцев зилотами, как будто не только методы, но и цели их были едины. На деле же они были разрозненны, как сами еврейские селяне. Одна из таких банд — выходцы из Галилеи — называла себя сикариями. Римское владычество их не удовлетворяло, и они демонстрировали свое недовольство, убивая римских солдат и чиновников. Численно далеко не самая большая группа зилотов, зато самая активная. Никто не знал, откуда они приходят и куда уходят, кого-нибудь убив, но всякий раз, когда они наносили удар, римляне изо всех сил превращали нашу жизнь в ад — только бы мы выдали им убийц. А если зилот им в лапы все-таки попадался, они не просто распинали вожака банды — они распинали всю банду, их семьи и всех, кого подозревали в содействии. Не раз мы видели, что вся дорога из Сефориса уставлена крестами с трупами. Трупами моих собратьев.

Мы бежали по спящему городу и остановились, только выскочив за врата Венеры, где задыхаясь повалились наземь.

— Надо отвести Мэгги домой и вернуться на работу, — сказал Джошуа.

— Можете остаться, — сказала Мэгги. — Я и сама дойду.

— Нет, нам всем нужно. — Джошуа развел руки, и мы увидели на его рубахе кровавые отпечатки пятерней убийцы. — Мне нужно это отстирать, пока никто не увидел.

— А ты разве не можешь заставить их исчезнуть? — спросила Мэгги. — Это же просто пятна. Мессия ведь может обычное пятно вывести.

— Не говори гадостей, — сказал я. — У него мессианские дела еще не очень хорошо получаются. В конце концов, там же твой дядюшка был…

Мэгги подскочила:

— А ты зато придумал эту дурацкую шутку…

— Стойте! — скомандовал Джошуа, вытянув руку и словно осыпая нас молчанием. — Без Мэгги нас бы уже не было в живых. А может, мы по-прежнему в опасности — если сикарии поймут, что осталось три свидетеля.

Через час Мэгги уже спокойно сидела дома, а Джошуа вылезал из купальни за синагогой — вся одежда мокрая, с волос текут ручьи. (У многих из нас дома имелись такие миквы, а у Иерусалимского храма их были сотни: каменные бассейны, с двух сторон в них вели ступеньки, чтобы с одной стороны можно было зайти и погрузиться с головой, а после ритуального омовения выйти на другой край. По Закону любой контакт с кровью требовал очищения. Джошуа счел, что это хорошая возможность и пятна с рубахи отстирать.)

— Холодно. — Джош весь дрожал и скакал с одной ноги на другую, как по раскаленным угольям. — Очень холодно.

(Над купальнями строили каменные беседки, чтобы на воду не попадали прямые лучи солнца, поэтому вода никогда не прогревалась. А испаряясь в сухом галилейском воздухе, остывала еще сильнее.)

— Может, ко мне зайдем? Мама уже развела огонь, завтрак готовит, хоть согреешься.

Он выжал подол рубахи, и вода потекла ему по ногам.

— И что я ей скажу?

— Э-э… что согрешил и потребовалось экстренное омовение.

— Согрешил? На самой заре? Что ж за грех можно совершить перед рассветом?

— Грех Онана? — предположил я. Джош на меня вытаращился:

— А ты сам совершал грех Онана?

— Нет еще, но жду с нетерпением.

— Я не могу сказать твоей матери, что совершил грех Онана. Я его не совершал.

— Если по-быстрому, еще успеешь.

— Мне будет холодно, — сказал Джошуа.

Старый добрый грех Онана. Хочешь не хочешь, а вспомнишь.

Грех Онана. Проливать семя на землю. Дергать гуся. Валить верблюда. Козлить осла. Сечь фарисея. Онанизм — грех, на правильное овладение коим требуются сотни часов практики, — по крайней мере, в этом я себя убеждал. Господь прикончил Онана за пролитие семени (Онана, не Господа. Семя Господа оказалось моим лучшим другом. Представьте размер своих неприятностей, если б вы действительно пролили семя Господа на землю. Поди докажи потом). По Закону, если ты вступил в непосредственный контакт с «ночными поллюциями» (и это вовсе не то, чем по ночам твоя выхлопная труба загрязняет атмосферу, — у нас в то время автомобилей не было), следует очиститься погружением в воду и до следующего дня к другим людям и близко не подходить. Примерно в возрасте тринадцати лет я много времени проводил в нашей микве и поблизости от нее, но с покаянием в одиночку жульничал. То есть это же все равно не решит проблему, так ведь?

По утрам с меня часто лило ручьями, и я весь дрожал после купальни, когда мы встречались с Джошуа, чтобы идти вместе на работу.

— Опять проливал семя свое на землю? — вопрошал он.

— Ну.

— Ты нечист, знаешь?

— Ага, я от очищения уже весь сморщился.

— Мог бы и перестать.

— Пытался. Наверное, меня бес дразнит.

— Я могу тебя исцелить.

— Фига с два, Джош. Хватит того, что я на себя руки налагаю.

— Так ты не хочешь, чтобы я из тебя беса изгнал?

— Надеюсь, я его первым загоняю до смерти.

— Я ведь могу книжникам настучать, и они прикажут забить тебя камнями.

(Джош всегда был готов прийти на помощь другу, точно вам говорю.)

— Это, наверное, подействует, но сказано же: «Когда в лампаде кончается масло, дрочила сам освещает себе путь к спасению».

— Нигде такое не сказано.

— Сказано-сказано. Э-э… у Исайи.

— Не сказано.

— Джош, читай Пророков. Как ты собираешься быть Мессией, если не знаешь, что говорится у Пророков?

Джошуа поник:

— Конечно, ты прав.

Я хлопнул его по плечу.

— Пророков еще успеешь выучить. Давай зарулим на площадь — может, какие девчонки за водой пришли?

Конечно, искал я только Мэгги. Всегда одну только Мэгги.

К тому времени, как мы вернулись в Сефорис, солнце уже поднялось высоко, но обычный поток торговцев и крестьян из врат Венеры не тек. Римские солдаты останавливали и обыскивали всех, кто пытался выйти из города, и потом заворачивали их обратно. Снаружи толпились мужчины и женщины — среди них мой отец и несколько его помощников.

— Левий! — Отец подбежал к нам и оттеснил на обочину.

— Что происходит? — спросил я с самым невинным видом.

— Ночью убили римского солдата. Работы сегодня не будет — возвращайтесь домой и никуда не выходите. И матерям передайте, чтобы детей не выпускали. Если римляне не отыщут убийцу, солдаты будут в Назарете еще до полудня.

— Где Иосиф? — спросил Джошуа. Отец положил руку Джошу на плечо.

— Его арестовали. Должно быть, пришел на работу раньше всех. Его нашли на самой заре возле трупа солдата. Я знаю только, что нам успели крикнуть из города: римляне никого не выпускают и не впускают. Джошуа, передай маме, чтобы не волновалась. У Иосифа все будет в порядке. Он добрый человек, Господь его не даст в обиду. А кроме того, если бы убил он, его бы давно уже судили.

Джошуа попятился, едва не споткнувшись на одеревеневших ногах. Смотрел он прямо перед собой, но, вероятно, ничего не видел.

— Отведи его домой, Шмяк. Как только смогу, приду. Попробую узнать, что сделали с Иосифом.

Я кивнул, взял Джошуа за плечи и увел. Пройдя несколько шагов по дороге, он сказал:

— Иосиф искал меня. Он работает на другом краю города. К дому грека он только за мной пришел.

— Давай скажем центуриону, что мы видели, кто убил солдата. Нам он поверит.

— А если он поверит, что это сикарии, каково будет Мэгги и ее семье?

Я не знал, что ему ответить на это. Джошуа прав, а мой отец — нет: у Иосифа не все в порядке. Римляне сейчас его допрашивают, может, даже пытают, чтобы вырвать у него имена сообщников. Он ничего не знает, но его это не спасет. А показания сына не просто не спасут Иосифа, но отправят на крест еще больше народу. Так или иначе, прольется много еврейской крови.

Джошуа стряхнул мою руку и побежал к оливковой роще. Я двинулся было следом, но он вдруг развернулся, и от ярости в его взгляде я примерз к месту.

— Подожди, — сказал он. — Мне нужно поговорить с отцом.

Почти час я ждал на обочине. Когда Джош вынырнул из рощи, на лице его будто лежала несмываемая тень.

— Я заблудился, — сказал он. Я ткнул себе за спину:

— Назарет — туда, Сефорис — в другую сторону. Ты — посередине. Полегчало?

— Ты понял, о чем я.

— Стало быть, папа не помог?

Мне всегда было странно спрашивать у Джошуа про его молитвы. Нужно было видеть, как он молится, — особенно в те дни, пока мы не вышли в странствие. Сплошной напряг и трясучка, будто человек одной силой воли пытается одолеть лихорадку. Никакого умиротворения.

— Я один, — сказал Джошуа.

Я ущипнул его за руку — довольно сильно:

— Значит, ты не почувствуешь.

— Аи! Чего щиплешься?

— Прости, некому тебе ответить. Ты тут совсеееем одииииин!

— Я одинок!

Я заехал ему с размаху по корпусу.

— Так ты не будешь возражать, если я тут вколочу в тебя страх господень?

Он загородился руками и отскочил:

— Нет, не стоит.

— Значит, ты не одинок?

— Наверное, нет.

— Хорошо, тогда подожди меня тут. Я сам с твоим отцом поговорю. — И я потопал в оливковую рощу.

— Чтобы с ним побеседовать, вовсе не нужно туда ходить. Он повсюду.

— Ага, щас. Много ты понимаешь. Если он повсюду, почему ж ты одинок?

— Верно подмечено.

Я оставил Джошуа на дороге, а сам пошел молиться.

И молился я так:

— Отче наш, иже еси на небеси, Господь отца моего и отца моего отца, Господь Авраама и Исаака, Господь Моисея, который поистине вывел народ наш из Египта, Господь Давида и Соломона, — короче, ты сам знаешь, кто ты такой. Отец небесный, я далек от мысли подвергать сомнению суждения твои — ты же все-таки всемогущ и Господь Моисея и всех вышеперечисленных, — но что же ты творишь с этим несчастным пацаном? Он же Мессия, правильно? И ты ему что — этот свой трюк с проверкой веры, как Аврааму, устраиваешь? Если ты еще не заметил, он тут маринуется, себя не помня: убийство видел — раз, отчим его под арестом — два, и, вероятнее всего, целую кучу твоего народа (а ты сам не раз упоминал, что это твой избранный и любимый народ, и, кстати сказать, я сам к нему принадлежу) римляне будут мучить и убьют, если только мы… то есть он чего-нибудь не сделает. Так вот что я тебе хочу тут сказать: не мог бы ты — примерно так же, как поступил с Самсоном, которого филистимляне загнали безоружного в угол, — кинуть парню косточку?

Со всем должным уважением, твой друг Шмяк. Аминь.

Молитвы мне никогда не удавались. Байки травить — это запросто. На самом деле я — автор той всемирно известной истории, которая, насколько я знаю, дожила до сего дня, потому что я слышал ее по телевизору.

Начинается она так: «Заходят два еврея в бар…»

Кто эти два еврея? Мы с Джошем. Я серьезно.

Как бы то ни было, молитвы у меня не получаются, но чтоб вы не подумали, будто я Господу нагрубил, вам нужно еще одну штуку про мой народ понять. Наши отношения с Богом — совсем не то, что отношения других народов со своими богами. Нет, страх и жертвоприношения, конечно, у всех имеются, но, по сути дела, это не мы к нему пришли, а он к нам. Это он нам сообщил, что мы избранные, он сказал, что поможет нам плодиться и размножаться до пределов земных, он обещал предоставить землю с млеком и медом. Мы к нему не ходили. Мы его не просили. А поскольку это он к нам пришел, мы считаем, он отвечает за все, что делает и что с нами происходит. Ибо сказано: «кто смел, тот и съел». Наверняка из Библии можно понять хотя бы одно: смелости моему народу не занимать. Оглянуться не успеешь, как мы уже в Вавилоне — поклоняемся ложным богам, творим себе кумиров и возводим непонятные алтари или вообще спим с неподобающими женщинами. (Хотя последнее скорее всем кобелям свойственно, не только евреям.) И Господь ничтоже сумняшеся загоняет нас в рабство или попросту истребляет, когда мы так поступаем. Вот такие у нас с Богом отношения. Семейные.

Так вот, я не мастак творить молитвы, так сказать, но та моя молитва, видимо, оказалась не слишком плоха. Потому что Бог мне ответил. Ну, прислал записку, во всяком случае.

Когда я вышел из оливковой рощи, Джошуа протянул руку и сказал:

— Господь прислал записку.

— Это же ящерка, — сказал я. И правда. Джошуа держал в протянутой руке маленькую ящерку.

— Ну да, вот она и есть записка. Не видишь? Откуда мне было знать, что происходит? Джошуа мне раньше никогда не врал — никогда. А потому, раз он сказал, что ящерка — это записка от Господа Бога, кто я такой, чтобы спорить? Я пал на колени и склонил главу под простертой дланью Джошуа.

— Господи, помилуй мя грешного, я думал, кусты загорятся, или что-нибудь. Извини. Ей-же-ей, извини. — Потом Джошу: — Я не уверен, что это стоит принимать всерьез, Джош. Рептилии никогда не ставили рекордов по точной передаче сообщений. Взять, к примеру. .. ну, скажем, как было с Адамом и Евой.

— Это не то сообщение, Шмяк. Отец мой говорил не словами, однако смысл ясен мне, точно с небес раздался его голос.

— Я так и знал. — Я поднялся на ноги. — И в чем смысл?

— У меня в уме. Всего через пару минут после того, — как ты ушел, мне по ноге взбежала эта ящерица и уселась на руку. И я понял, что отец подсказывает мне решение проблемы.

— Так а смысл в чем?

— Помнишь, мы в детстве играли с ящерками?

— Еще б не помнить. И значит, смысл…

— Помнишь, как я их оживлял?

— Отличный фокус, Джош. Но, возвращаясь к смыслу…

— Ты что, не въезжаешь? Если солдат не мертв, то и убийства не было. А если не было убийства, то римлянам незачем мучить Иосифа. Поэтому нам просто нужно убедиться, что солдат не мертв. Легко.

— Куда уж легче. — Я с минуту разглядывал ящерку, присматриваясь к ней под разными углами. Буровато-зеленая — похоже, ей нравилось сидеть у Джошуа на ладони. — А теперь спроси у нее, что нам делать дальше.