"Тарас Шевченко - крестный отец украинского национализма" - читать интересную книгу автора (ГРЕКОВ Н. А., ДЕРЕВЯНКО К. В., БОБРОВ Г. Л.)

ІІІ. Кто виноват

Виноваты враги. Набор врагов у кобзаря в течение всей жизни стандартный:

Погибнеш, згинеш, Україно, Не стане знаку на землі. А ти пишалася колись В добрі і розкоші! Вкраїно! Мій любий краю неповинний! За що тебе Господь кара, Карає тяжко? За Богдана, Та за скаженого Петра, Та за панів отих поганих До краю нищить… Покара, Уб'є незримо і правдиво… (1859)

Враг номер один - москаль. Это слово в одних случаях означает русского солдата, в других - просто русского. Еще в 1838 году в поэме "Катерина" Шевченко создает отталкивающий образ москаля (т.е. русского офицера). В его отношении к обманутой героине и своему сыну нет ничего человеческого. Всякий доверяющий автору читатель должен согласиться: "москаль - це така гидота, що викликає лише огиду". Правда, встает вопрос: а можно ли автору во всем доверять? Ведь сама поэма посвящена москалю Василию Андреевичу Жуковскому, который принял участие в освобождении крепостного художника. К тому же сам Жуковский был внебрачным сыном русского офицера и пленной турчанки. И ничего: на произвол судьбы брошен не был, стал знаменитым поэтом и воспитателем наследника русского престола. Так что и москаль бывает разный.

Но только не для Кобзаря. У него это всегда - чудовище. От первых до последних стихов. В конце жизни он еще раз обратился к теме связи украинки с москалем:

Титарівна-Немирівна Гаптує хустину. Та колише московщеня, Малую дитину. Титарівна-Немирівна Людьми гордувала… А москаля-пройдисвіта Нищечком вітала! Титарівна-Немирівна… Почесного роду… Виглядає пройдисвіта, Москаля з походу. (1860)

"Московщеня" - это, конечно, "московське щеня", а "люди" уж понятно - не русские.

В 1839 году Шевченко пишет брату:

… Москалі чужі люди, Тяжко з ними жити Немає з ким поплакати, Ні поговорити.

В 1840 просит брата не писать ему по-русски: "щоб я хоч з твоїм письмом побалакав на чужій стороні язиком людським".

А в 1842 - земляку: "Переписав оце свою "Слепую" та й плачу над нею: який мене чорт спіткав і за який гріх, що я оце сповідаюся кацапам черствим кацапським словом. Лихо, брато-отамане, ей-богу, лихо!… Ми пропадаємо в оцьому проклятому Петері, щоб він замерз навіки."

"Сновигаю по оцьому чортовому болоті та згадую нашу Україну… Спіткали мене прокляті кацапи так, що не знаю, як і випручаться." (1843)

Москалики, що заздріли, То все очухрали. Могили вже розривають Та грошей шукають. (1845)

В этом же году, якобы от имени Псалмопевца, Кобзарь жалуется Богу:

… нині Покрив єси знову Срамотою свої люде, І вороги нові Розкрадають, як овець, нас І жеруть!… Без плати І без ціни оддав єси Ворогам проклятим; Покинув нас на сміх людям, В наругу сусідам… … Окрадені, замучені, В путах умираєм… И еще один "псалом": … Вавілоня Дщере окаянна! Блаженний той, хто заплатить За твої кайдани! Блажен, блажен! Тебе, злая, В радості застане І розіб'є дітей твоїх О холодний камінь!

Разумеется, окаянные соседи и Вавилон - это православная Россия. Нет, наверное, ни одной отталкивающей черты, которой не было бы в русском.

Средоточием порока, само собой, является столица России Санкт-Петербург. Там творится такое, что и представить невозможно: матери отправляют дочерей на всю ночь работать проститутками на панель. Не верите? Читайте сами:

… Сонечко вставало. А я стояв, дивувався,… … Покрай улиць поспішали Заспані дівчата, Та не з дому, а додому! Посилала мати На цілу ніч працювати На хліб заробляти. (1844)

Кобзарю здесь, конечно, и карты в руки. Ведь он был частым посетителем ресторанов и публичных домов. Адольфинка, мадам Гильде и прочие обитатели домов терпимости часть упоминаются в его дневнике: "Поклонітесь гарненько од мене Дзюбіну, як побачите. Добряга-чоловік. Нагадайте йому про Ізлера і ростягаї, про Адольфінку й прочії дива. Скажіть, що я його частенько згадую" (1847).

Шевченковеды уже выяснили, что Излер - это хозяин одного из лучших петербургских ресторанов, где народный заступник неплохо питался. Но им еще предстоит выяснить: а не встречал ли Шевченко среди проституток какой-нибудь Катерини, которую "сплюндрували катової віри німота з москалями".

Отвратительна русская столица, отвратительны и губернские города: "… Всю эту огромную безобразную серую кучу мусора венчают зубчатые белые стены кремля и стройный великолепный пятиглавый собор московской архитектуры 17-го столетия. Таков город Астрахань… Где же причина этой нищеты (наружной) и отвратительной грязи (тоже наружной) и, вероятно, внутренней? Где эта причина? В армяно-татарско-калмыцком народонаселении или в другой какой политическо-экономической пружине? Последнее вероятнее. Потому вероятнее, что и другие наши губернские города ничем не уступают Астрахани, исключая Ригу…" (1857).

"Как из любопытства, так и вследствие вопиющего аппетита - мы велели извозчику ехать к самому лучшему трактиру в городе; он и поехал, и привез нас к самому лучшему заведению, т. е. трактиру. Едва вступили мы на лестницу сего заведения, как оба в один голос проговорили: "Здесь русский дух, здесь Русью пахнет" - т. е. салом, гарью и всевозможной мерзостью. У нас, однако ж, хватило храбрости заказать себе котлеты, но, увы, не хватило терпения дождаться этих бесконечных котлет. Явленский бросил половому полтинник, ругнул маненько, на что тот молча с улыбкою поклонился, и мы вышли из заведения. Огромнейшая хлебная пристань на Волге, приволжский Новый Орлеан! И нет порядочного трактира. О Русь!"

О кобзарь! Как же ты прав! Ну что за жизнь без трактира? Азия-с!

Отвратительны русские города, отвратительна и русская деревня: "В великороссийском человеке есть врожденная антипатия к зелени, к этой живой блестящей ризе улыбающейся матери природы. Великороссийская деревня - это, как выразился Гоголь, наваленные кучи серых бревен с черными отверстиями вместо окон, вечная грязь, вечная зима! Нигде прутика зеленого не увидишь, а по сторонам непроходимые леса зеленеют. А деревня, как будто нарочно, вырубилась на большую дорогу из-под тени этого непроходимого сада, растянулась в два ряда около большой дороги, выстроила постоялые дворы, а на отлете часовню и кабачок, и ей больше ничего не нужно. Непонятная антипатия к прелестям природы". (1857)

Шевченко ссылается на Гоголя, но лучше послушать самого Николая Васильевича, который писал из Италии: "Я живу около года в чужой земле, вижу прекрасные небеса, мир, богатый искусствами и человеком. Но разве перо мое принялось описывать предметы, могущие поразить всякого? Ни одной строки не мог посвятить я чуждому. Непреодолимою цепью прикован я к своему, и наш бедный, неяркий мир наш, наши курные избы, обнаженные пространства предпочел я лучшим небесам, приветливее глядевшим на меня. И я ли после этого могу не любить своей отчизны?"

О своем отношении к русским людям украинец Гоголь писал: "Я соединил в себе две природы… сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и, как нарочно, каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой, - явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве".

А другой украинец - как зомбированный Кай из "Снежной королевы": "В великороссийском человеке есть врожденная антипатия к зелени… Непонятная антипатия к прелестям природы".

Что же здесь непонятного? Ведь во всех этих населенных пунктах (столица, губернские города, деревни) проживает отвратительный нашему поэту-зомби русский человек:

"Жидовское начало в русском человеке. Он без приданого не может даже полюбить".

Такое умозаключение Шевченко сделал в своем дневнике за 1858 год после того, как услышал одну русскую народную песню:

Меня миленький он журил-бранил, Он журил-бранил, добром говорил, Ай люли-люли, выговаривал, Не ходи, девка молода, замуж, Наберись, девка, ума-разума, Ума-разума, да сундук добра, Да сундук добра, коробок холста.

Отвратителен русский человек, а следовательно - отвратительны и составляющие русский народ сословия: "… учитель французского языка в гимназии рассказал мне сегодня недавно случившееся ужасное происшествие в Москве. Трагедия такого содержания.

Ловкий молодой гвардеец по железной дороге привез в Москву девушку, прекрасную, как ангел. Привез ее в какой-то не слишком публичный трактир. Погулял с ней несколько дней, что называется, на славу и скрылся, оставив ее расплатиться с трактирщиком, а у нее ни денег, ни паспорта. Она убежала из дому с своим обожателем с целью в Москве обвенчаться, и концы в воду. Трактирщик посмотрел на красавицу и, как человек бывалый, смекнул делом, подослал к ней сводню. Ловкая тетенька приласкала ее, приголубила, заплатила трактирщику долг и взяла ее к себе на квартиру. На другой или на третий день она убежала от обязательной старушки и явилась к частному приставу, а вслед за нею явилась и ее покровительница. Подмазала частного пристава, а тот, несмотря на ее доводы, что она благородная, что она дочь генерала, высек ее розгами и отправил в рабочий дом на исправление, где она через несколько дней умерла. Ужасное происшествие! И все это падает на военное сословие. Отвратительное сословие!" (1857)

Зато индукция великолепна: от одного случая - к целому сословию. Да и зачем нужна логика тому, кто заранее знает приговор (как говорил герой басни Крылова "Волк и ягненок": "Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать").

Военных Шевченко ненавидел особенно: "Когда я начал приходить в возраст разумения вещей, во мне зародилась неодолимая антипатия к христолюбивому воинству. Антипатия усиливалась по мере столкновения моего с людьми сего христолюбивого звания. Не знаю, случай ли, или оно так есть в самой вещи. только мне не удалося даже в гвардии встретить порядочного человека в мундире. Если трезвый, то непременно невежда и хвастунишка. Если же хоть с малой искрою разума и света, то также хвастунишка и вдобавок пьяница, мот и распутник. Естественно, что антипатия моя возросла до отвращения. И нужно же было коварной судьбе моей так ядовито, злобно посмеяться надо мною, толкнув меня в самый вонючий осадок этого христолюбивого сословия. Если бы я был изверг, кровопийца, то и тогда для меня удачнее казни нельзя было бы придумать, как сослав меня в Отдельный Оренбургский корпус солдатом…

Не знаю наверное, чему я обязан, что меня в продолжение десяти лет не возвели даже в чин унтер-офицера. Упорной ли антипатии, которую я питаю к сему привилегированному сословию? Или своему невозмутимому хохлацкому упрямству? И тому, и другому, кажется. В незабвенный день объявления мне конфирмации я сказал себе, что из меня не сделают солдата. Так и не сделали. Я не только глубоко, даже и поверхностно не изучил ни одного ружейного приема. И это льстит моему самолюбию…Бравый солдат мне казался менее осла похожим на человека, почему я и мысли боялся быть похожим на бравого солдата.

…Вздумалось мне просмотреть рукопись моего "Матроса". На удивление безграмотная рукопись, а писал ее не кто иной, как прапорщик Оренбургского Отдельного корпуса, лучший из воспитанников Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса. Что же посредственные и худшие воспитанники, если лучший из них безграмотный и вдобавок пьяница? Проклятие вам, человекоубийцы - кадетские корпуса!"

Таков был царский "ГУЛАГ", в котором можно было (при желании) получить чин унтер-офицера, можно было принимать участие (как Шевченко) в научной экспедиции по Аральскому морю, делая зарисовки местности и т. п. Но и здесь кобзарь был "в законе", т. е. не шел ни на какое сотрудничество с администрацией. А вместо этого - выпивал с офицерами и закусывал. Зато настоящий ГУЛАГ по полной программе в недалеком будущем заведут его революционные единомышленники.

Другие сословия, из которых состоит русский народ, - не лучше: "… Я думаю со временем выпустить в свет в гравюре… "Притчу о блудном сыне", приноровленную к современным нравам купеческого сословия… Общая мысль довольно удачно приноровлена к грубому нашему купечеству… Жаль, что покойник Федотов не натолкнулся на эту богатую идею, он бы из нее выработал изящнейшую сатиру в лицах для нашего полутатарского купечества.

Мне кажется, что для нашего времени и для нашего среднего полуграмотного сословия необходима сатира… Наше юное среднее общество, подобно ленивому школьнику, на складах остановилось… На пороки и недостатки нашего высшего общества не стоит обращать внимания. Во-первых, по малочисленности этого общества, а во-вторых, по застарелости нравственных недугов, а застаревшие болезни если и излечиваются, то только героическими средствами. Кроткий способ сатиры здесь недействителен. Да и имеет ли какое-нибудь значение наше маленькое высшее общество в смысле национальности? Кажется, никакого. А средний класс - это огромная и, к несчастью, полуграмотная масса…" (1857)

Из всех русских наибольшей ненависти достойны, конечно, русские цари. Вот Шевченко стоит перед памятником Петру Первому:

… на коні сидить охляп,

у свиті - не свиті,

І без шапки. Якимсь листом

Голова повита. Кінь басує, от-от річку, От… от… перескочить. А він руку простягає, Мов світ увесь хоче Загарбати. Хто ж це такий? От собі й читаю, Що на скелі наковано: Первому - Вторая Таке диво наставила. Тепер же я знаю: Це той Первый , що розпинав Нашу Україну, А Вторая доконала Вдову сиротину. Кати! Кати! людоїди! Наїлись обоє, Накралися… (1844)

Здесь нужна маленькая историческая справка. Как известно, под властью Богдана Хмельницкого находилась одна шестая часть от территории современной Украины. Откуда же взялось остальное? Очень просто. В конце 17-го века во время Азовских походов Петр Первый отвоевал у турок Таганрог. Затем - еще 100 лет русско-турецких войн (в которых посильное участие принимала и Украина). Посылаемые Екатериной Второй Потемкины, Румянцевы, Суворовы отвоевали юг Украины (там теперь находятся Одесса, Николаев, Херсон, Симферополь и т.д., и т.д.). В конце 18-го века Суворов штурмом взял Измаил.

Украинские земли у Польши отобрала также Россия (свою посильную роль в этом играла и Украина). Последний эпизод в этой истории - 1939 год. Согласно пакту Молотова - Риббентропа к СССР отошли Западная Украина и Западная Белоруссия. Кто не желает быть сообщником развязавших 2-ю мировую войну Гитлера и Сталина, должен вернуть Польше Львов и всю Западную Украину вообще. А то, понимаешь, "наїлись…, накралися…" И хотят быть белыми и пушистыми, покрывая дерьмом братьев по оружию, по крови и по вере.

А еще в 1939 году Сталин забрал у Румынии Буковину, а в 1945 году у Венгрии и Словакии - Закарпатье. Надо бы вернуть награбленное преступным большевистским режимом. Иначе - будешь его сообщником.

А еще в 1954 году подручный Сталина Хрущев отписал Украине завоеванный Екатериной Второй Крым. Хрущев - известный подельник Сталина во всех его кровавых преступлениях. Надо бы пересмотреть его волюнтаристские решения.

А еще… Но довольно. Вернемся в 19 век к нашим баранам. Кобзарь описывает картину придворной жизни при Николае Первом, которая плавно переходит в изображение всей православной России (естественно, отраженную в кривом зеркале Тараса Шевченко):

… аж ось і сам, Високий, сердитий, Виступає; обок його Цариця небога, Мов опеньок засушений, Тонка, довгонога, Та ще на лихо, сердешне, Хита головою. Так оце-то та богиня! Лишенько з тобою. А я, дурний, не бачивши Тебе, цаце, й разу, Та й повірив тупорилим Твоїм віршомазам. Ото дурний! а ще й битий! На квиток повірив Москалеві. От і читай, І йми ти їм віри! За богами - панства, панства В серебрі та златі! Мов кабани годовані - Пикаті, пузаті!… Аж потіють, та товпляться, Щоб то ближче стати Коло самих: може, вдарять Або дулю дати Благоволять; хоч маленьку, Хоч півдулі, аби тілько Під самую пику. І всі у ряд поставали, Ніби без'язикі - Анітелень. Цар цвенькає; А диво-цариця, Мов та чапля меж птахами, Скаче, бадьориться. Довгенько вдвох походжали, Мов сичі надуті, Та щось нишком розмовляли - Здалека не чути - О отечестве, здається, Та нових петлицях, Та о муштрах ще новіших!… А потім цариця Сіла мовчки на дзиглику. Дивлюсь, цар підходить До найстаршого… Та в пику Його як затопить!… Облизався неборака Та меншого в пузо - Аж загуло!… а той собі Ще меншого туза Межи плечі; той меншого, А менший малого, А той дрібних, а дрібнота Уже за порогом Як кинеться по улицях, Та й давай місити Недобитків православних, А ті голосити; Та верещать; та як ревнуть: "Гуля наш батюшка, гуля! Ура!… ура!… ура!… а, а, а…" Зареготався я, та й годі… (1844)

Императрица Александра Федоровна, мать воспитанного Жуковским Александра Второго, вызывала у Тараса Шевченко особую ненависть. В 1860 году, в связи с ее кончиной, он написал следующий шедевр:

Хоча лежачого не б'ють, То і полежать не дають Ледачому. Тебе ж, о Суко! І ми самі, і наші внуки, І миром люди прокленуть! Не прокленуть, а тілько плюнуть На тих оддоєних щенят, Що ти щенила. Муко! Муко! О скорб моя, моя печаль! Чи ти минеш коли? Чи псами Царі з міністрами рабами Тебе, о люту, зацкують! Не зацкують. А люде тихо, Без всякого лихого лиха Царя до ката поведуть. (1860)

Усилия Тараса Шевченко и прочих революционеров увенчались успехом. Сначала в 1881 году "Народная воля" убивает отменившего крепостное право сына Николая и Александры Федоровны Александра Освободителя (кто же на самом деле выражал волю народа?). Затем в 1887 году А. Ульянов со товарищи покушается на сына убиенного царя Александра Третьего. А в 1918 году В. Ульянов и его партайгеноссе в подвале дома Ипатьевых в Екатеринбурге убивают отрекшегося царя с женой, пятью детьми (Алексей, Мария, Ольга, Татьяна, Анастасия) и сопровождающими их людьми, которые отказались бросить семью царя.

Но это будет позже. А пока кобзарь проклинает умершую 19 октября 1860 года вдову Николая Первого: "Тебе ж, о Суко! І ми самі, і наші внуки, і миром люди прокленуть!" В это же время великий русский поэт Ф.И. Тютчев вспоминал о последних встречах в Швейцарии с императрицей в стихотворении "Memento":

Ее последние я помню взоры На этот край - на озеро и горы, В роскошной славе западных лучей, - Как сквозь туман болезни многотрудной, Она порой ловила призрак чудный, Весь этот мир был так сочувствен ей… Как эти горы, волны и светила И в смутных очерках она любила Своею чуткой, любящей душой - И под грозой, уж близкой, разрушенья Какие в ней бывали умиленья Пред этой жизнью вечно молодой… Светились Альпы, озеро дышало - И тут же нам, сквозь слез, понятно стало, Что чья душа так царственно светла, Кто до конца сберег ее живую - И в страшную минуту роковую Все той же будет, чем была…

Тарасу Шевченко ближе другая тональность:

Слава! Слава! Хортам, і гончим, і псарям, І нашим батюшкам-царям Слава! (1845)

Крымская война вызвала у него следующий отклик:

Мій Боже милий, знову лихо!… Було так любо, було тихо, Аж гульк!… І знову потекла Мужицька кров! Кати вінчанні Мов пси голодні за маслак, Гризуться знову. (1853 - 1859)

Похвальный пацифизм. Непонятно только, когда это "було так любо, було тихо"? Неужели при Николае Первом? Не может быть. При нем все было отвратительно. Грязная Астрахань - плохо. Чистая Самара - еще хуже: "Ровный, гладкий, набеленный, нафабренный, до тошноты однообразный город. Живой представитель царствования неудобозабываемого Николая Тормоза". (1857)

Недостаточно хорош даже Эрмитаж: "Был в Эрмитаже. Новое здание Эрмитажа показалось мне не таким, как я его воображал. Блеск и роскошь, а изящества мало. И в этом великолепном храме искусств сильно напечаталась тяжелая казарменная лапа неудобозабываемого дрессированного медведя". (1858).

Вот какие стихи переписывал ценитель изящества в свой дневник: "… сегодня перепишу чужую, не поэзию, но довольно удачные стишки, посвященные памяти неудобозабываемого фельдфебеля:

Когда он в вечность переселился, Наш незабвенный Николай, К Петру апостолу явился, Чтоб дверь ему он отпер в рай. – Та кто? - спросил его ключарь. – Как кто? - Известно, русский царь. – Ты царь? Так подожди немного: Ты знаешь, в рай тесна дорога И узки райские врата, Смотри какая теснота! – Что ж это все за сброд? – Простой народ! Аль не узнал своих? Ведь это россияне, Твои бездушные дворяне, А это - вольные крестьяне. Они все по миру пошли. Тогда подумал Николай: "Так вот как достается рай!" И пишет сыну: "Милый Саша! Плоха на небе участь наша. И если подданных своих ты любишь, То их богатства поубавь, А если хочешь в рай ввести, То всех их по миру пусти". (1858)

Через месяц в дневнике появилось еще одно "прекрасное и меткое стихотворение" - "Навуходоносор" (из Беранже. В. Курочкина):

… Державный бык коренья жрет, Вода речная ему пойло, Как трезво царь себя ведет! Поэт воспел бычачье стойло. И над поэмой государь, Мыча, уставил мутный взор. Ура! Да здравствует наш царь Навуходоносор. В тогдашней "Северной пчеле" Печатали неоднократно, Что у монарха на челе След виден думы необъятной, Что из сердец ему алтарь Воздвиг народный приговор Ура! Да здравствует наш царь Навуходоносор.

Кроме самодержавия тут же достается и православию:

Бык только ноздри раздувал, Упитан сеном и хвалами, Но под ярмо жрецов попал… И, управляемый жрецами, Мычал рогатый государь - За приговором приговор. Ура! Да здравствует наш царь Навуходоносор. Тогда не выдержал народ. В цари избрал себе другого, Как православный наш причет, Жрецы - любители мясного… Как злы-то были люди встарь! Придворным-то какой позор! Был съеден незабвенный царь Навуходоносор.

Кстати, о Беранже. Шевченко в своем дневнике неоднократно цитирует Беранже, от которого был в восторге. Однако тот вряд ли бы ответил ему взаимностью. Ведь в одной из своих песен француз восклицает: "у казака кожа грязная и вонючая (rance)".

Но Шевченко и без посторонней помощи разберется с самодержавием:

Во дні фельдфебеля-царя Капрал Гаврилович Безрукий Та унтер п'яний Долгорукий Украйну правили. Добра Таки чимало натворили, Чимало люду оголили Оці сатрапи-ундіра… … А ми дивились, та мовчали, Та мовчки чухали чуби. Німії, подлії раби, Підніжки царськії, лакеї Капрала п'яного! Не вам, Не вам, в мережаній лівреї Донощики і фарисеї, За правду пресвятую стать І за свободу. Розпинать, А не любить ви вчились брата! О роду суєтний, проклятий, Коли ти видохнеш? Коли… … О зоре ясная моя! Ведеш мене з тюрми, з неволі Якраз на смітничок Миколи, І світиш, і гориш над ним Огнем невидимим, святим, Животворящим, а із гною Встають стовпом передо мною Його безбожнії діла… Безбожний царю! творче зла! Правди гонителю жестокий! Чого накоїв на землі! (1857)

Возникновение царской власти наш теоретик самодержавия представлял себе так, что примитивнее не бывает:

В непробудимому Китаї, В Єгипті темному, у нас, І понад Індом і Єфратом Свої ягнята і телята На полі вольнім вольно пас Чабан було в своєму раї. І гадки-гадоньки не має, Пасе, і доїть, і стриже Свою худобу та співає… Аж ось лихий царя несе З законами, з мечем, з катами, З князями, темними рабами. Вночі підкрались, зайняли Отари з поля; а пасущих, І шатра їх, убогі кущі, І все добро, дітей малих, Сестру, жену і все взяли, І все розтлили, осквернили, І, осквернених, худосилих, Убогих серцем, завдали В роботу-каторгу. Минали За днями дні. Раби мовчали, Царі лупилися, росли І Вавілони муровали. (1860)

Из этой глубокой историко-правовой концепции естественным образом рождается пламенный призыв:

О люди! люди небораки! Нащо здалися вам царі? Нащо здалися вам псарі? Ви ж таки люди, не собаки!… … Чи буде суд! Чи буде кара! Царям, царятам на землі? Чи буде правда меж людьми? (1860)

До конца жизни Шевченко молится:

Царям, всесвітнім шинкарям, І дукачі, і таляри, І пута кутії пошли… Царів, кровавих шинкарів, У пута кутії окуй, В склепу глибокім замуруй. (1860)

Что можно сказать в защиту самодержавия? Все уже сказала сама история. В сравнении с трагедией украинского и других народов под властью безбожников 20-го века его "страдания" под властью христианского монарха кажутся просто санаторием. Не будем идеализировать самодержавие, но большевики со своими кобзарями знали только один метод лечения головной боли - гильотину. Голодомор в урожайные годы - такого царская Россия не знала.

Как же украинцы относились к самодержавию? Совсем не так, как Шевченко. Вот, например, одно свидетельство об отношении украинца к Николаю Первому и декабристам (из письма А.О. Смирновой к Гоголю): "Государь, посылая казацкий полк на Кавказ, поручая старому атаману, сказал: "Смотри же, ты мне отвечаешь за свою голову и за них", а он отвечал: "Будь спокоен, царь, не сослужим тебе такой службы, как твои москали, як ты вступив на престол". Несомненно, кобзарь нашел бы отборные ругательства в адрес старого атамана. Нужно отдать ему должное: он ненавидел не только русских, но и украинцев, которые относятся к русским без ненависти. В частности, украинских гетманов:

Раби, подножки, грязь Москви, Варшавське сміття - ваші пани, Ясновельможнії гетьмани. Чого ж ви чванитеся, ви! Сини сердешної Украйни! Що добре ходите в ярмі, Ще лучче, як батьки ходили… (1845)

Из всех гетманов наиболее ненавистен Богдан Хмельницкий. Сама Украина (правда, как всегда, не своим голосом) выносит ему приговор:

… Ой, Богдане! Нерозумний сину! Подивись тепер на матір, На свою Вкраїну… … Ой, Богдане, Богданочку! Якби була знала, У колисці б задушила, Під серцем приспала. Степи мої запродані Жидові, німоті, Сини мої на чужині, На чужій роботі. Дніпро, брат мій, висихає, Мене покидає, І могили мої милі Москаль розриває… (1843)

Хмельницкому нет прощения. И не только ему, но и всякому, кто хоть чем-нибудь способствовал гетману (даже бессознательно). Вот к примеру, девушка с полными ведрами перешла дорогу (счастливая примета). Моментально следует страшное наказание не только ей, но и всему семейству. Не только на этом, но и на том свете:

… І вже ледве я наледви Донесла до хати - Оту воду… Чом я з нею Відер не побила! Батька, матір, себе, брата, Собак отруїла Тію клятою водою! От за що караюсь, От за що мене, сестрички, І в рай не пускають. (1845)

Сестрички ее - это две другие души, которые также не допущены в рай,

… Бо так сказав Петрові Бог: "Тойді у рай їх повпускаєш, Як все москаль позабирає…"

Мало того, что Шевченко говорит от имени всей Украины, он берет на себя миссию наместника Бога на земле: украинский папа римский Тарас Первый.

Другие души тоже получили от него за коллаборационизм по полной программе. Одна, оказывается, напоила коня Петру Первому. Исход, разумеется, летальный:

… Я не знала, що я тяжко, Тяжко согрішила! Ледве я дійшла до хати, На порозі впала… І за що мене карають Я й сама не знаю… Мабуть, за те, що всякому Служила, годила… Що цареві московському Коня напоїла!…

Другая, будучи еще невинным грудным ребенком, улыбнулась Екатерине Второй. Этого было достаточно:

Я глянула, усміхнулась… Та й духу не стало! Й мати вмерла, в одній ямі Обох поховали! От за що, мої сестриці, Я тепер караюсь, За що мене на митарство Й досі не пускають. Чи я знала, ще сповита, Що тая цариця - Лютий ворог України, Голодна вовчиця!

В общем, все умерли…

Ибо кобзарь во гневе страшен. Ненависть к Хмельницкому он пронес через всю жизнь:

Якби то ти, Богдане п'яний, Тепер на Переяслав глянув! Та на замчище подививсь! Упився б! Здорово упивсь! І, препрославлений козачий Розумний батьку!… і в смердячій Жидівській хаті б похмеливсь, Або б в калюжі утопивсь, В багні свинячім. Амінь тобі, великий муже! Великий, славний, та не дуже… Якби ти на світ не родивсь, Або в колисці ще упивсь… То не купав би я в калюжі Тебе, преславного. Амінь. (1859)

Есть и другие враги:

Доборолась Україна До самого краю. Гірше ляха свої діти Її розпинають. Замість пива праведную Кров із ребер точать. (1845)

Это потомки казацкой старшины, украинские помещики:

Мій краю прекрасний, розкішний, багатий! Хто тебе не мучив? Якби розказать Про якого-небудь одного магната Історію-правду, то перелякать Саме б пекло можна. А Данта старого Полупанком нашим можна здивувать. (1847)

(Лев Толстой, помнится, в аналогичных случаях говорил: он пугает, а мне не страшно).

Но идеальный враг - это, разумеется, два в одном: москаль и пан в одном лице. Такой нелюдь и сконструирован мастером черного пиара в поэме "Княжна" (1847):

На нашій славній Україні, - Не знаю, де вони взялись, - Приблуда князь. Була й княгиня…

Как это "де взялись"? Не из Турции же прибыли, и не из Польши. Только с севера. Больше не откуда им взяться. В общем, москали. Может, Шевченко сводил счеты с князем Репниным и его семейством? Шевченковеды, ау!

Вот обычные развлечения приезжего князя и местных гостей:

Гуляє князь, гуляють гості; І покотились на помості… А завтра знову ожива, І знову п'є, і знов гуляє; І так за днями день минає, Мужицькі душі аж пищать. Судовики благають Бога… П'яниці, знай собі, кричать: "І патріот! І брат убогих! Наш славний князь! Віват! Віват!" А патріот, убогих брат… Дочку й теличку однімає У мужика… І Бог не знає, А може, й знає, та мовчить…

Проходят годы, но помещики неутомимы:

Гуляє князь, гуляють гості, Ревуть палати на помості, А голод стогне на селі. І стогне він, стогне по всій Україні. Кара господева. Тисячами гинуть Голоднії люде. А скирти гниють. А пани й полову жидам продають. Та голоду раді, та Бога благають, Щоб ще хоч годочок хлібець не рожав. Тойді б і в Парижі, і в іншому краї Наш брат хуторянин себе показав…

Глупые какие-то помещики получаются: вымаливают у Бога себе неурожай. Правда, тут нечаянно само собой зарождается страшное подозрение: может быть это не они глупые? Может это кто-то другой? И кто бы это мог быть? А что нам на это скажут начальники цеха шевченковедов? Между тем, поэма движется к развязке:

Минають літа; люде гинуть, Лютує голод в Україні, Лютує в княжому селі. Скирти вже княжі погнили. А він байдуже - п'є, гуляє Та жида з грішми вигляда, Нема жидка…

И чтобы окончательно поставить все точки над "і", автор в финале заставляет своего героя совершить кровосмешение. Как москаль в поэме "Катерина", так и князь здесь - собрание всего отвратительного и противоестественного. Что и требовалось доказать. Задание выполнено. Аксиома доказана.

Так и не съездил князь в Париж. Зато другие ездят:

І знову шкуру дерете З братів незрящих, гречкосіїв. І сонця-правди дозрівать В німецькі землі, не чужії, Претеся знову!… …Нема на сіті України, Немає другого Дніпра, А ви претеся на чужину Шукати доброго добра, Добра святого… … Ох, якби те сталось, щоб ви не вертались, Щоб там і здихали, де ви поросли! (1845)

Тем же, кто вернется, тоже не позавидуешь:

Воскресни, мамо! І вернися В світлицю-хату; опочий, Бо ти аж надто вже втомилась, Гріхи синовні несучи, Спочивши, скорбная, скажи, Прорци своїм лукавим чадам, Що пропадуть вони, лихі, Що їх безчестіє, і зрада, І криводушіє огнем, Кровавим, пламенним мечем Нарізані на людських душах, Що крикне кара невсипуща, Що не спасе їх добрий цар, Їх кроткий, п'яний господар, Не дасть їм пить, не дасть їм їсти, Не дасть коня вам охляп сісти Та утікать; не втечете І не сховаєтеся; всюди Вас найде правда-мста; а люде Підстережуть вас на тоте ж, Уловлять і судить не будуть, В кайдани туго окують, В село на зрище приведуть, І на хресті отім без ката І без царя вас, біснуватих, Розпнуть, розірвуть, рознесуть, І вашей кровію, собаки, Собак напоять… (1859)

Как говорится, собаке собачья смерть.

И еще одно предсказание, оно же угроза:

… Няньки, Дядьки отечества чужого! Не стане ідола святого, І вас не стане, - будяки Та кропива - а більш нічого Не виросте над вашим трупом. І стане купою на купі Смердячий гній… (1860)

Таким образом, вопрос "кто виноват" решен. На очереди вопрос "что делать". Вернее, не вопрос, а его "окончательное решение".