"Казнить нельзя помиловать. Бескомпромиссный подход к пунктуации" - читать интересную книгу автора (Трасс Линн)

Введение Седьмое чувство

Интересно, мы с вами родственные души? На автозаправочной станции неподалеку от моего дома висит объявление: Come inside for CD’s, DVD’s, VIDEO’S and BOOK’s[1]. Что вы на это скажете?

Если эта дьявольская россыпь ненужных апострофов не исторгла из вашей груди стона и не вызвала ускоренного сердцебиения, лучше сразу закройте книгу. Вас можно поздравить – вы не педант и тем более не фанатик; вы способны счастливо жить в мире, где стандарты пунктуации стремительно рушатся. Так что читать эту книгу вам незачем. Истинный фанатик пунктуации воспримет попытку образовать множественное число с помощью апострофа (Book’s) как настоящую трагедию. Вихрем пронесутся в его душе чувства, которые переживаются в момент тяжелой утраты. Потрясение – «не верю, не может быть!» – пронзительная боль – гнев – наконец (тут аналогия заканчивается), праведный порыв совершить акт преступного вандализма посредством маркера.

В наше время фанатику пунктуации приходится несладко. Иной раз просто боишься утром встать с постели. Конечно, бывают и приятные моменты, вроде чудесного анекдота про панду, которая eats, shoots and leaves[2], однако большую часть времени тонкая натура фанатика подвергается издевательствам, погружающим его в пучину ужаса и одиночества. На двери оздоровительного центра висит объявление: I’ts party time, on Saturday 24th May we are have a disco/party night for free, it will be a ticket only evening[3]. Реклама предлагает услуги декораторов для wall’s — ceiling’s — door’s ect[4]. Газета оповещает о FAN’S FURY AT STADIUM INQUIRY[5] – звучит весьма загадочно, пока не прочтешь заметку и не узнаешь, что речь идет о целой толпе болельщиков, а вовсе не об одном разбушевавшемся безумце, как можно было бы подумать, поверив заголовку.

Куда ни глянь, всюду следы невежества и равнодушия. Взять хотя бы фильм Two Weeks Notice[6]. Выписанное аршинными буквами – без всяких признаков апострофа, – это название красовалось на автобусах, словно прямой вызов фанатикам пунктуации. Помнится, весной 2003-го, в самом начале рекламной кампании фильма, я беспечно (чуть ли не насвистывая) вышла из здания автовокзала «Виктория» – и замерла как вкопанная, зажав рукой рот. Где же апостроф? На этом автобусе непременно должен быть апостроф! Ведь в one month’s notice[7] апостроф необходим (объясняла я самой себе), и в one week’s notice[8] он тоже был бы тут как тут; значит, и в two weeks’ notice без него не обойтись! Нужные мне автобусы (73-й и два 38-х) благополучно укатили по Букингем-Палас-роуд, пока я горестно вела эти дискуссии со своим внутренним «я», утратив способность двигаться и всякое чувство реальности.

Хуже всего то, что миру нет никакого дела до маленьких трагедий фанатиков пунктуации. Пока мы с ужасом перечитываем безграмотное объявление, мир живет своей жизнью, равнодушный к нашим бедам. Мы – как тот мальчик из фильма «Шестое чувство», только он видел умерших людей, а мы видим мертвые знаки препинания. Шепчем по-детски беспомощно: «Мертвые знаки препинания невидимы для других, а мы видим их на каждом шагу». Никто не понимает нас – людей, наделенных седьмым чувством. Нас считают чокнутыми. Когда мы указываем на ошибки, нам то и дело предлагают «заткнуться» – причем, что любопытно, предлагающие явно не готовы следовать собственному совету. Понятно, что в такой враждебной обстановке не всегда рискнешь поделиться своими открытиями – охота на ведьм по-прежнему популярна. В окне благотворительной организации вывесили плакат: Can you spare any old records[9] – без вопросительного знака. Каждый день, проходя мимо, я в нерешительности застываю перед этим окном: сказать им или нет? Отсутствие вопросительного знака в конце вопросительного предложения – это совсем не ерунда. Это вопиющее невежество. Но вдруг пожилая дама-благотворительница, недоверчиво посмотрев на меня, посоветует заткнуться, валить подальше и не лезть не в свое дело?

С другой стороны, я прекрасно понимаю, что призывать к состраданию фанатикам – дело неблагодарное. Нашим проблемам трудно сочувствовать. Мы отказываемся ходить в магазины, где есть кассы для тех, кто купил eight items or less[10] (потому что должно быть fewer); после событий 11 сентября мы взвинчены до предела не столько из-за Осамы бен Ладена, сколько из-за того, что по радио твердят enormity вместо magnitude[11], чем совершенно выводят нас из себя. Слыша конструкцию Mr Blair was stood[12] (вместо standing), мы в бешенстве стискиваем зубы; а когда со словами типа phenomena, media или cherubim обращаются как с существительными в единственном числе (The media says it was quite a phenomena looking at those cherubims[13]), у нас вырывается самый настоящий вопль. Читая книгу, фанатик неизменно сжимает в руке карандаш, чтобы исправлять опечатки. Короче, мы неприятные, занудные, не знающие меры умники, и нас с трудом переносят даже близкие.

Я хорошо помню день, когда во мне проснулся этот чертов фанатик. Осенью 2002-го я делала для Би-би-си-4 серию передач о пунктуации под названием «Знаки отличия», и продюсер пригласил в программу Джона Ричардса из Общества защиты апострофа. В то время я была очень увлечена идеями этой организации, на сайте которой красовались фотографии неграмотных объявлений наподобие The judges decision is final[14] и No dog’s[15]. Мы сводили господина Ричардса на рынок на Берик-стрит, чтобы посмотреть, как он отреагирует на пунктуацию некоторых торговцев (Potatoe’s[16] и т. п.), а потом завели разговор о том, как именно следует бороться за жизнь этого знака препинания, безвинно поглощенного пучиной безграмотности.

Члены Общества защиты апострофа, поведал Ричардс, рассылают учтивые разъяснения. В своих письмах они излагают правила употребления апострофа и выражают смиренную надежду, что если возмутительное объявление BOB,S PETS[17] (с запятой) когда-нибудь будет исправлено, то не последнюю роль в этом сыграет и данное послание, написанное с исключительно добрыми намерениями. Именно в этот момент я почувствовала недвусмысленный и непреодолимый порыв. Во мне проснулся фанатик. «Но этого же мало!» – воскликнула я. Меня переполняли идеи. А что, если расклеивать надписи «Апостроф здесь не нужен»? Или бросить клич – и выходить глухой ночью в рейды со стремянкой, трафаретом апострофа и банкой краски? Почему у Общества защиты апострофа нет боевого отряда? Может, мне его организовать? Где тут выдают шлемы?

Пунктуацию определяют по-разному. Одни уподобляют ее шитью: стежки пунктуации не дают расползтись ткани языка. Другие считают, что знаки препинания сродни дорожным: они указывают, когда нужно снизить скорость, обратить на что-то внимание, направиться в объезд или остановиться. Я даже видела такое фантастическое сравнение: точка и запятая – это «невидимые феи – но не те, что вызывают ураганы или любовные бури, а, скорее, из тех, кто подаст стакан воды и принесет подушку». Больше всего мне нравится простое определение, которое я вычитала в стилистическом справочнике одной газеты: правильная пунктуация – это «любезность, помогающая прочесть текст без запинки».

Правда, превосходная аналогия? Ведь настоящая воспитанность незаметна: она облегчает жизнь окружающим, не привлекая к себе внимания. Не случайно слово punctilious (тщательно следующий формальностям или правилам этикета) имеет тот же корень, что и punctuation. Как мы увидим дальше, «разметку» письменного текста всегда делали во имя читателя, стремясь уточнить смысл высказывания и не допустить неверной интерпретации. В 1644 году Ричард Ходжез, учитель из Саутуорка, писал в книге «Английская примула», что «особое внимание при письме следует уделять правильной расстановке знаков препинания, ибо пренебрежение оными искажает смысл». В качестве примера он приводит следующую фразу: My Son, if sinners intise [entice] thee consent thou, not refraining thy foot from their way[18]. Представьте себе, как изменится смысл, указывает он, если запятую поставить после слова not: My Son, if sinners intise thee consent thou not, refraining thy foot from their way[19]. Этот дошедший до нас из XVII века пример напоминает эпизод телесериала «В тюрьме», когда Ронни Баркер читает вслух последние строки письма, пришедшего из дома его товарищу по заключению: Now I must go and get on my lover[20], а потом притворяется, что заметил запятую, и быстро исправляется: Now I must go and get on, my lover[21].

Даже те, кто путает апостроф с апостолом, зачастую с интересом следят, как знаки препинания волшебным образом меняют смысл цепочки слов. Этот эффект лежит в основе многочисленных шуток из серии «прошу прощения, я оговорился». Например, в пьесе Марло «Эдуард II» персонаж может вместо What would you with the king?[22] сказать: What? Would you? With the king?[23] Игра со знаками препинания издавна увлекала как великие умы, так и простых смертных. В век электронной почты, когда стало модно пересылать друг другу забавные тексты, популярен такой пример:

A woman, without her man, is nothing[24].

A woman: without her, man is nothing[25].

Поневоле призадумаешься, какое из двух утверждений выбрать. А вот другой известный пример – письмо Dear Jack, построенное по тому же довольно примитивному принципу:

Во всем этом нет ничего особенно оригинального: еще за пятьсот лет до всякой электронной почты по рукам ходила аналогичная дурацкая головоломка:

(Every lady in this land has twenty nails. On each hand, five; and twenty on hands and feet[29].)

Все это забавно; однако почему-то никто не рассылает по электронной почте гораздо более интересный текст без знаков препинания: роковую телеграмму, ускорившую в 1896 году поход Джеймсона на Трансвааль. Думаю, это говорит о качестве современного образования. Вы когда-нибудь слышали о том, как Джеймсон потерпел фиаско? Замечательная история о пунктуации. Садитесь поудобнее и слушайте. В то время Трансвааль был бурской республикой, поэтому ожидалось, что британцы и другие не имеющие гражданских прав поселенцы из окрестностей Йоханнесбурга восстанут, если Джеймсон вторгнется в пределы страны. Однако, к несчастью, в телеграфном приглашении Джеймсону, направленном поселенцами, содержалась трагическая двусмысленность:

Как отметил Эрик Партридж в своей книге «Верно или неверно?», если в этом тексте поставить точку после слова aid, то сообщение недвусмысленно призывает: «Скорее на помощь!» Однако если поставить точку после слова here, то смысл получается скорее такой: «Возможно, попозже ты нам и понадобишься, смотря как пойдут дела, но пока что, дружище Джеймсон, не суетись, мы сами тебя позовем, ежели что». Разумеется, послание было опубликовано в «Таймс» с точкой после слова aid (поставленной неизвестно кем), и бедняга Джеймсон стрелой помчался на подмогу, хотя никто его не звал и не ждал.

Все это подкрепляет собственную метафору Партриджа в отношении пунктуации: «линия, вдоль которой должен двигаться поезд (композиция, стиль, изложение), чтобы не скрыться из виду вместе с машинистом». Иными словами, пунктуация не дает смыслу сбиться с пути. Количество знаков препинания вечно вызывает недовольство: тексты обвиняют то в их недостаче, то в переизбытке. В «Дневниках» Питера Холла встречается забавный эпизод: режиссируя роль Альберта Финнея в «Гамлете», он удалил из текста «практически все знаки препинания, кроме несущих смысловую нагрузку», и столкнулся с удручающими последствиями. 21 августа 1975 года он записывает: «Шекспировский текст перенасыщен знаками препинания до полного абсурда; многие поколения исследователей пытались добиться от Шекспира идеальной ясности». Все это кажется довольно убедительным, пока в записи, сделанной 22 сентября после первой репетиции, мы не прочтем, что репетиция прошла хорошо, хотя «чтение было приблизительным и рваным, актеры запинались и неверно расставляли акценты».

Что же случилось с правилами пунктуации? Почему ими пренебрегают, хотя они способны предотвратить чудовищную путаницу? Заголовок в сегодняшней газете гласит: DEAD SONS PHOTOS MAY BE RELEASED[31] – речь идет не об одном, а о нескольких погибших, но догадаться об этом невозможно. Очевидно, во всем виновата педагогическая практика последнего времени. До 1960 года пунктуация входила в программу британских школ. В 1937 году на экзамене в обычной школе ребенку предлагалось расставить знаки препинания в следующей головоломке: Charles the First walked and talked half an hour after his head was cut off (ответ: Charles the First walked and talked. Half an hour after, his head was cut off[32]). Сегодня, слава богу, общенациональная образовательная программа снова предусматривает обучение восьмилетних детей расстановке запятых, несмотря на то что в столь юном возрасте они имеют довольно смутное представление о грамматике. Работая над передачей «Знаки отличия», мы посетили школу в Чешире, где детей учили ставить запятые в следующих ситуациях:

  1) при перечислении;

  2) перед прямой речью;

  3) для выделения дополнительной информации.

Это производит сильное впечатление. В восемь лет уметь определить, какая информация дополнительная, а какая нет, – большое достижение. Сама я точно не была на такое способна.

Перемены в общенациональной программе вселяют некоторый оптимизм; однако ужас в том, что более четверти века пунктуация и вообще грамматика английского языка в большинстве школ попросту не преподавались. И хотя на выпускных экзаменах ежегодно отмечали плачевный уровень письменного английского, ничего не менялось. Выпускники не умели даже правильно написать слова «грамматика» и «предложение», не говоря уж об их более или менее осмысленном употреблении.

Сама я училась в средней школе с 1966-го по 1973-й – и тоже не помню, чтобы мне преподавали пунктуацию. В пятом классе был смешной случай: учитель английского спросил: «Но вас же учили грамматике?» – и все мы виновато потупились. Латинской, французской и немецкой грамматике нас учили, а вот английскую мы должны были, видимо, усвоить в ходе чтения – почему у меня и возникли проблемы с its и it’s. Как многие самоучки, я вообразила, что если бывает its с апострофом перед s, то должно быть и its с апострофом после s. Прискорбно, что никто не развеял моего заблуждения. Помню, был период, когда, не сомневаясь, что хоть где-нибудь апостроф непременно должен стоять, я хитроумно размещала крошечную закорючку прямо над буквой s, чтобы подстраховаться на все случаи жизни. Представьте себе возмущение бедного подростка, когда этот плавающий апостроф раз за разом вычеркивали. «Почему?» – силилась понять я, но ответа не находила. Разве я не поставила его точно посередине? Почему учитель решил, что он стоит не там, где нужно?

К счастью, я была помешана на английском языке и в конце концов сумела в этом разобраться. Пока другие девчонки обнимались с мальчиками, я проводила воскресные вечера в обнимку с радиоприемником, слушая передачу Иана Месситера под названием «Сколько ошибок!», где обаятельные эрудиты выискивали в предлагаемых отрывках грамматические ошибки. Это была потрясающая передача. Я часто мечтаю, чтобы ее вернули в эфир. Участники – Изобель Барнетт, Дэвид Никсон – обрывали Роя Пломлея, нажимая на кнопку – дзыннь! – и заявляя: «Тавтология!» Пока мои ровесницы балдели на рок-фестивале на острове Уайт и делали аборты, я купила книгу Эрика Партриджа «Верно или неверно?» и обернула в твердую обложку, чтобы сохранить на всю жизнь (так и вышло). Забавно, что тогда я не видела в своем поведении ничего особенного, хотя у меня на лбу было большими буквами написано «фанатус обыкновенус». Теперь-то я понимаю, что мое превращение в профессионального охотника за опечатками было далеко не случайным.

Возвращаясь к темным векам британской образовательной системы, когда учителя полагали, что грамматика и орфография мешают самовыражению, нужно признать: время для грамматической апатии было выбрано хуже некуда. В 1970-е ни один деятель образования и вообразить не мог, к какому взрыву письменного общения приведут персональный компьютер, Интернет и мобильный телефон. Ведь теперь все стали писателями! Каждый может поместить на сайте книжного магазина «Амазон» такую, например, рецензию:

Ну не печально ли? Люди, которых никогда не учили правилам родного языка, проводят свой досуг – вот сюрприз для педагогов! – пытаясь составить связный текст в назидание другим. А редакторов-то в Интернете нет! Незнание грамматики и пунктуации не мешает людям общаться посредством «эсэмэсок» типа С U later[34]. Но при попытке написать что-то более пространное неизменно получается текст в духе малыша Пипа из «Больших надежд»[35]:

Многие утверждают, что ставят в SMS-сообщениях все необходимые знаки препинания. Работая над «Знаками отличия», мы спрашивали прохожих (возле театра «Палладиум», часов в пять вечера), пользуются ли они знаками препинания при составлении «эсэмэсок». Девять из десяти опрошенных ответили «да», и это вызывает изумление, чтобы не сказать – скептицизм. Некоторые утверждали, что используют все, что положено, вплоть до точки с запятой и скобок. «Я помешана на грамматике», – объясняла молодая новозеландка. «Я стремлюсь приучить сына-подростка правильно ставить знаки препинания», – сказал приятный мужчина интеллигентного вида. Я пыталась подсказать респондентам выход из положения: «Эти меню – такая морока, правда? Никого не удивит, если вам неохота с ними связываться». Но ничего не помогало – нас явно занесло в царство грамотеев. «Ну конечно, я ставлю знаки препинания в своих сообщениях. Я сдавал в школе экзамен повышенной сложности по английскому», – высокомерно заявил один молодой человек. Похоже, эта повышенная сложность заставляет людей чувствовать себя Хранителями в духе «Властелина Колец»: их так и тянет вооружиться луком из эльфийского золота и встать на защиту английского языка.

Честно сказать, я им не верю. Они либо необъективны к себе, либо попросту врут в микрофон. Скажите продавцу газет, что в заголовке DEAD SONS PHOTOS MAY BE RELEASED есть ошибка, – и он тут же сменит тему и заговорит о ценах на молоко. Станьте возле кинотеатра на Лестер-сквер с апострофом на шесте, указывая, как следует исправить название Two Weeks Notice (я так делала), – и вас не поддержит ни одна живая душа; больше того, люди просто не поймут, в чем проблема. И это прискорбно. Вернемся к нашим аналогиям: чем грозит отказ от знаков препинания? Если они – стежки, то текст развалится, а пуговицы отлетят. Если рассматривать их как знаки дорожного движения, то слова врежутся друг в друга и все полетит под откос. Если вы способны хотя бы на миг вообразить, что знаки препинания – это невидимые феи, то наш бедный заброшенный язык уляжется спать без воды и подушек. Если же вспомнить аналогию с вежливостью, то фраза больше не будет придерживать для вас дверь, а захлопнет ее прямо перед вашим носом.

Пунктуацию нужно защищать вовсе не потому, что горстка эстетов впадает в депрессию, когда видит отход от правил. Просто без нее нет надежного способа передать смысл. Пунктуация объединяет одни группы слов и разделяет другие. Знаки препинания управляют чтением, как ноты – игрой музыкантов. Как мы увидим в главе, посвященной запятой, первыми ее применили греческие драматурги две тысячи лет назад, стремясь помочь актерам вовремя делать вдох. Отсюда – современное объяснение разницы между кошкой и запятой:

Цепочки слов без знаков препинания напоминают загадочные картинки, которые когда-то рисовал Рольф Харрис и над которыми можно было подолгу ломать голову. А потом Рольф окунал кисточку в белую краску и – дразня до самого последнего момента: «Ну, теперь догадались?» – добавлял где штрих, где точку, где завиток – и все вдруг становилось ясно. Внезапно из разноцветной мешанины возникал кенгуру в футбольных бутсах с бутербродом в лапах! Точно так же и здесь: возьмем неразмеченный текст, расставим в нужных местах точки и прочие завитушки – и что мы увидим?

Co времен доктора Джонсона все лингвисты сходятся во мнении, что язык не следует бальзамировать – он должен меняться и приспосабливаться. Когда исходный текст Пипа будет так же понятен, как и только что приведенный вариант, нашу систему пунктуации можно будет без всякого сожаления отправить на свалку. В последующих главах мы увидим, что системе типографских значков (а знаки препинания являются именно ими) свойственно с течением времени меняться и что перемены эти, как правило, облегчают понимание текста. Однако, защищая нынешнюю систему пунктуации, важно понимать, что читатель, живший лет двести назад, был бы шокирован современными правилами, которые нам кажутся такими безупречными и элегантными. Почему мы перестали писать все существительные с прописной буквы? Почему не ставим точек после расхожих сокращений? Почему никогда не используем сочетание двоеточия с тире? Куда исчезли все запятые? Почему в слове today нет дефиса? Боже, до чего докатилась пунктуация к XXI веку!

Взять хотя бы прописную букву в начале предложения и точку в конце (остальное обсудим позже) – ведь и их когда-то не было. Начинать фразу с прописной буквы впервые стали в XIII веке, но последовательно это правило применяется только с XVI века. В рукописях IV–VII веков первая буква каждой страницы была декоративно оформлена независимо от того, начиналось с нее предложение или нет. Кстати, о декоративно оформленных буквах: разве можно забыть заставку передачи «Необычные новости», где древний изможденный монах, с трудом разгибая спину, поднимает наконец-то голову от первой страницы Библии, над украшением которой корпел долгие годы, и видит невероятной красоты слово Benesis?[39] В наше время правило начинать новую фразу с заглавной буквы укоренилось настолько, что текстовый процессор не дает написать стоящее после точки слово со строчной буквы – она автоматически исправляется на прописную. Это может не нравиться таким ребятам, как е. е. cummings[40], зато радует тех, кто заметил назойливое проникновение строчных букв в названия книг, титры на телеэкране, названия компаний и (прежде всего) в Интернет с его полным пренебрежением к регистрам, и теперь ночами не спит, размышляя о том, какое смятение вносит эта тенденция в юные умы. Между тем точка (full stop) – самый простой для понимания знак, если человек хотя бы примерно представляет себе, что такое предложение (впрочем, на это рассчитывать уже не приходится). Этот знак (который Чосер называл point), похоже, незыблемо утвердился в нашей грамматике. Точка (или ее заменитель, такой как вопросительный или восклицательный знак) ставится в конце каждого предложения. Вот и все. Так что если придерживаться одних только точек и писать очень короткими предложениями, то вас, конечно, могут обвинить в подражании Хемингуэю, а те, кто начитался «Классического английского» (1906) Г. У. Фаулера, могут заявить, что вы больны «точечной чумой», – но зато вы никогда не ошибетесь. Американцы называют этот знак period, что, кстати, совпадает с одним из его изначальных английских названий. Как слово comma исходно означало фрагмент текста (а не стоящий в конце него значок), так и слово period относилось к самому тексту, только к большему фрагменту. Шекспир, описывая в «Сне в летнюю ночь» взволнованных актеров, которые делают остановки посреди фраз, называет точку period. Это – один из первых (и наименее смешных) литературных примеров, когда из-за неправильной расстановки точек искажается смысл высказывания:

Но увы! Даже судьба таких надежных и недвусмысленных знаков, как точка, внушает опасения. Молодежь теперь, видите ли, называет точку dot и пишет после нее слова со строчной буквы и без пробела. Попросите их написать «семь тридцать» цифрами (7.30), и они наверняка либо поставят двоеточие (как в американских компьютерных программах – 7:30), либо напишут 7-30 или 7’30. Массовая безграмотность привела к тому, что самым распространенным знаком стала запятая, и это вызывает не меньшее беспокойство:

The tap water is safe to drink in tea and coffee, however, we recommend using bottled water for drinking, it can be purchased very cheaply in the nearby shops[42].

Шестьдесят лет назад Г. В. Кэри в книге «Не пропусти остановку» посвятил апострофу всего один абзац, потому что с ним все было ясно. «Если бы все знаки были такими простыми», – вздыхал Кэри. Но это было еще в те времена, когда людей учили разнице между Am I looking at my dinner or the dog’s?[43] и Am I looking at my dinner or the dogs?[44] Надеюсь, из этой книги станет понятно, что к пунктуации можно с успехом применять как дескриптивный, так и нормативный подход. Лингвист дескриптивного склада наблюдает, как меняется язык, отмечает и анализирует эти перемены, но при этом умудряется не просыпаться каждую ночь в холодном поту. Если он видит (допустим), что апостроф начинает появляться в таких словах, как Books, то для него это верный знак, что никто больше не имеет представления о правилах употребления апострофа, что апостроф безнадежно устарел, что, подобно фее Динь-Динь[45], которая жива лишь до тех пор, пока ею восхищаются, он скоро окончательно зачахнет и исчезнет. Это совершенно здравый и разумный подход, хотя от него и веет холодом. А вот ярые сторонники нормативной грамматики, напротив, будут до хрипоты доказывать, что поскольку их в одна тысяча девятьсот сорок третьем году учили в школе никогда не начинать фразу со слов And и But, сегодняшний мир погряз в невежестве и безумии, а большую часть современных книг следует сжечь.

Я бы хотела подвести читателя к некоторой промежуточной позиции: надо быть стойким, понимая важность стойкости, и гибким, понимая рациональность и историческую необходимость гибкости. В книге «Не пропусти остановку» Кэри отмечает, что, расставляя знаки препинания, нужно «на две трети руководствоваться правилами, а на одну треть – собственным вкусом». Сама я придерживаюсь простого правила: в одних вопросах пунктуации отличить верное от неверного предельно просто, в других – надо следовать своему чувству языка и здравому смыслу. Мне нужно – с помощью знаков препинания – обеспечить максимум ясности, поэтому я прежде всего хочу видеть апострофы на нужных местах, и не прекратит борьбу мой дух, и не уснет рука с мечом[46] (постойте, а разве «Новый Иерусалим» Блейка не начинается со слова «И»?), пока все до единого не осознают разницу между its и it’s и ни один болван не рискнет писать о dead sons photos без указания на то, один сын изображен на этих фотографиях или несколько. Говорят, что в некоторых государственных учреждениях чиновникам дано прагматичное указание – опускать апострофы, потому что никто больше не умеет ими пользоваться. С прагматизмом такого рода мы, говоря словами Уинстона Черчилля, «мириться не можем». Как смеет кто бы то ни было распоряжаться судьбой апострофа? Кто дал государству – или компании «Уорнер бразерс» – право подписывать смертный приговор нашей Динь-Динь? Отсюда один шаг до массовой печати книг с безграмотными заголовками. Еще чуть-чуть – и последним фанатикам пунктуации придется искать убежища в пещерах.

Итак, я призываю действовать. Фанатики, объединяйтесь! Вам нечего терять, кроме своего чувства гармонии, да и оно на исходе. Пусть мы не переменим мир, но нам хотя бы полегчает. Тут вот что важно: дать волю своему фанатизму, но при этом не получить в ухо и не угодить под арест за повреждение чужой собственности. Знаете кампанию «Тише»[47], направленную против радиотрансляции музыки в общественных местах? А мы назовем свою – «Громче»[48]. Сопротивляйтесь. Действуйте. При малейшей возможности пускайте в ход ярко-красный маркер. Отправляйте обратно сообщения электронной почты и письма, в которых нарушены правила пунктуации; пикетируйте универмаги «Харродз»[49]. Не беда, что родные ненавидят вашего внутреннего фанатика и предпочли бы, чтобы у вас внутри жил Скуби-Ду. Зато если вы возьмете на вооружение бескомпромиссный подход к пунктуации, то в следующий раз, увидев объявление CD’s, DVD’s, Video’s, and Book’s, вы не запретесь дома в глубокой депрессии. Вы вступите в борьбу! Потому что – и это очень важно – вы не будете одиноки.

Это вечная беда фанатиков. Они чувствуют себя одинокими. Изгоями. У одинокого маньяка, вооруженного лишь апострофом на шесте, никогда не хватит духу выйти на демонстрацию перед зданием «Уорнер бразерс» по поводу Two Weeks Notice. Но если сколотить целый отряд, вдохновленный общей целью, кто знает, что удастся сделать? Преодолеть придется многое. Не в последнюю очередь – черты британского национального характера: сдержанность (невежливо говорить другим, что они ошибаются), безразличие (пусть это сделает кто-то другой), откровенную трусость (стоит ли рисковать собой ради смертельно больного типографского значка?). Но я верю, что у нас получится. Правда, верю. А кроме того, мой внутренний фанатик уже вырвался на волю. Он возбужденно вопит, брызжет слюной и размахивает руками.

Предвижу одну трудность: у каждого свои пунктики. И как бы ни была заманчива идея создания боевых отрядов защитников пунктуации, объединить наши усилия будет непросто. У одних, например, вызывает омерзение оксфордская запятая (вторая запятая в конструкции типа ham, eggs, and chips[50]), другие при виде этой запятой остаются холодны как мрамор, зато их выводит из себя тенденция недоиспользования дефиса, которую борцы с оксфордской запятой могут вообще не замечать. Как писал Ивлин Во, «чуждый стиль представляется нам либо варварским, либо излишне педантичным». Кингсли Эмис в своей книге «Классический английский» (1997) высказал ту же мысль еще резче: мир грамматики делится на недоумков и умников, где недоумки отвратительно небрежны в обращении с языком, а умники – по нашему мнению – возмутительно педантичны. Если оставить английский на откуп недоумкам, он «умрет от загрязнения, как поздняя латынь». Попав в лапы к умникам – погибнет от избытка чистоты, «как латынь средневековая». Издержки такого подхода очевидны. Если считать всех кругом недоумками и умниками, трудно – даже во имя великой цели – найти общий язык хоть с кем-нибудь.

По-вашему, киношные гангстеры слишком легко заводятся? Так вот, фанатики еще хуже. Чешский писатель Милан Кундера однажды расторг договор с издателем, который требовал заменить точку с запятой на точку. Редакторы одного и того же издания, пользующиеся одним и тем же справочником, могут целый день не покладая рук вставлять дефисы, удалять их и вставлять снова. В этих условиях особую популярность приобретает пометка на полях STET (которая означает «оставить как есть» и отменяет все внесенные изменения). Работая в 1986–1990 годах литературным рецензентом в журнале «Лиснер», я обнаружила, что мое стремление сделать текст как можно более удобочитаемым неизменно пресекается одной корректоршей: она коварно вставляла в мои рецензии десятки дополнительных запятых, каждая из которых жалом вонзалась в мою плоть. Разумеется, я не подавала виду, как мне больно. Я говорила «спасибо», дожидалась, пока она выйдет из комнаты, и, встав для пущей устойчивости на ноги, набрасывалась на изуродованные гранки. Я лихорадочно вычеркивала все, что она добавила, расставляя на каждой странице STET, STET, STET, STET, STET до потери пульса. Причем учтите: эта дуэль на запятых не была связана с нарушением правил – речь шла о сугубо вкусовых пристрастиях.

Книга, которую вы держите в руках, не справочник по грамматике – в грамматике я не сильна. Для меня подчиненная клауза навсегда останется одним из подчиненных Санта-Клауса (потому что такое объяснение я однажды услышала из уст актера Мартина Джарвиса). Но чтобы знать, когда лучше заменить тире скобками, а запятую – точкой с запятой, не нужно ученой степени по английскому языку. Если б я не верила, что каждый способен понять, где ставить апостроф, я бы не стала писать эту книгу, которая не тянет даже на пособие по пунктуации, потому что отвечает далеко не на все вопросы. На свете полно прекрасных справочников по пунктуации; есть даже замечательное пособие для детей, «Ремонт пунктуации», которое пытается внедрить идею «Тупость не катит!» – что, конечно, неправда, но самой попыткой можно только восхищаться.

У этих справочников один недостаток – их читают в основном иностранцы. Носителям английского языка и в голову не придет купить и прочесть такой справочник. Вспоминается эпизод из фильма Вуди Аллена «Мелкие мошенники», когда Хью Грант вкрадчиво предлагает невеждам-нуворишам – Аллену и Трейси Ульман – помощь в повышении их культурного уровня. «Что бы вам хотелось узнать?» – спрашивает он у Аллена, хранящего во время разговора мрачное молчание. Аллен неохотно выдавливает: «Ну, мне бы хотелось узнать, как пишется “Коннектикут”». Какое верное наблюдение! Мне бы хотелось узнать, как пишется «Коннектикут». Если вас всегда интересовало, где нужно ставить апостроф, значит, вы этого никогда не узнаете. По той простой причине, что узнать это – легче легкого.

В чем же смысл этой книги, если она не учит расставлять знаки препинания? Скажем так: знаете все эти самоучители по психологии, которые позволяют нам любить себя? Ну вот. А эта книжка позволяет любить пунктуацию. В ней рассказывается, как возникли правила, которые сегодня в ходу, как небольшой, но гибкий набор значков позволяет маркировать почти все (хотя и не совсем все) типы высказываний и как, если верить Бичу[51], некий зеленщик во время оно вдохновил королеву Елизавету учредить должность королевского апострофщика. Но главная задача книги – помочь фанатикам освоиться со своим седьмым чувством, способностью видеть мертвую пунктуацию (прошепчите со слезой в голосе: «Она не знает, что умерла»), и сохранить при этом чувство юмора. У меня есть две любимые карикатуры. На первой – десять римских солдат, один из которых распростерт на земле. «Угроза казнить каждого десятого оказалась не такой уж страшной!» – цитирует подпись жизнерадостное высказывание одного из уцелевших. На другой – озадаченные люди растерянно толпятся перед зданием возле надписи Illiterates’ Entrance[52]. А знаете, что самое ужасное? На рисунке было написано Illiterate’s Entrance, и надпись пришлось поправить. Я замазала «штрихом» неправильный апостроф и вставила правильный. Кое-кто просто рожден для борьбы за пунктуацию.