"Мостовые ада" - читать интересную книгу автора (Найт Деймон)

5. ЖИВИ!

Шум, крики, музыка, яркий свет — на улицах творилось сплошное безумие. Вдоль фасадов домов на уровне вторых и третьих этажей тянулись открытые торговые галереи, между которыми были перекинуты застекленные мостки. Куда ни падал взгляд, везде было то же самое: стремительный, ревущий поток тел, одетых в черное и оранжевое, бледно-лиловое и ярко-зеленое, алое и белое. Слепые маски лиц щерились гротескно-красными ртами.

Это было немного похоже на неорганизованную процессию в милю длиной, которая тянется за колонной на празднестве Дня Основателя в Гленбруке — все население, до последнего потребителя, все пьяные от причастного вина, поющие и танцующие на ходу, разыгрывающие шуточные драки и представления на сюжеты изгнания демонов.

Похоже на Гленбрук, да. Но увеличено во много раз, втиснуто в узкие улочки и вывернуто наизнанку. Музыка не была похожа ни на какую Магазинную музыку, она была хриплой и глухо отдавалась где-то внутри, она завывала, каркала и глумливо хохотала. Нигде не было видно ни одного торгового лозунга. Артур напрасно искал глазами «Не скупись, да не судим будешь!» или «Потратишь кредиты — спасешь душу». Вместо них в пятидесяти футах над головой гигантская неоновая надпись призывала:

«ЖИВИ!»

Захваченный потоком, стиснутый телами со всех сторон, Артур не сопротивлялся и позволил толпе нести себя. Он был наполовину оглушен и совершенно обалдел от яркого света, какофонии резких запахов и прочего окружающего безумия.

Мягкое, но увесистое тело обрушилось на него сбоку. Это была пышнотелая женщина, которая целеустремленно пересекала людской поток, действуя своим телом, как тараном. Обе руки она подняла над головой, сжимая в одной бутылку, а в другой — связку металлических обручей. На ней было пурпурное платье в обтяжку с вырезом спереди до самой талии, и Артур поймал себя на том, что не может оторвать взгляд от полоски тела между объемистых грудей женщины.

Артур почувствовал, что задыхается, и стал выбираться к краю потока. Поперечное течение подхватило его, и вскоре Артур оказался в одном из открытых залов, которые тянулись по обе стороны улицы. Толпа приглушенно шумела позади, а здесь была тишина, которую нарушали только негромкий шорох шагов, покашливание, да изредка — брошенные вполголоса фразы.

Что-то коснулось его руки. Артур вздрогнул и обернулся. Сначала он решил, что ему показалось, но потом опустил взгляд и увидел рядом крошечного старичка с невероятной зеленой бородкой. Существо что-то спросило у него на чудовищном диалекте Других.

Артуру понадобилось некоторое время, чтобы понять вопрос.

— Слышь, ты хворый?

— Нет, я в порядке, — ответил Артур и направился прочь.

Карлик задрал вверх зеленую бородку, при этом с него свалилась шляпа.

— Чей-то ты мелешь? Точно не хворый? — гортанно и врастяжку поинтересовался он.

— Точно.

Артур шагнул вперед, но карлик вцепился одной рукой ему в колено, а другой поманил Артура к себе. Артур нехотя нагнулся, и очутился в невидимом облаке удушающе-сладких запахов — от ладана до гнилых апельсиновых корок.

— Тады чей ты так болтаешь? — хриплым конфиденциальным шепотом поинтересовался старичок.

Артур с опозданием сообразил, что его собственная манера говорить должна казаться этим людям столь же странной, как их речь — ему. Он выпрямился, лихорадочно соображая.

— Зуб сдох, — сказал Артур наконец, энергично тыкая пальцем в нижнюю челюсть.

К счастью, настырного карлика это удовлетворило. Он радостно закивал, тряся бороденкой.

— Быват, быват, — сказал он, отступая. — Ну, живи!

— Я буду, — ответил Артур.

Карлик обалдело уставился на него, потом обнажил в широкой ухмылке бурые зубы и разразился хохотом. Он так и ушел, хохоча и хлопая себя по бедрам.

Весь дрожа от схлынувшего напряжения, Артур вернулся в зал и медленно двинулся вперед, прислушиваясь к обрывкам разговоров. Публика выстроилась в три ряда вдоль стен. К большой колонне в центре зала тянулась длинная очередь. Зачем это все, Артур пока не понимал. «…трудный круть», — донеслось до него. — «Приди, семь! Еще, еще… два!»

Так странно, как карлик, больше никто не говорил. Теперь Артур припомнил, что и тот, первый Другой, с которым он обменялся одеждой, тоже изъяснялся вполне понятно. Немного отличалось произношение гласных: ударные — гортанно и врастяжку, безударные — совсем неразборчиво, глухо и слитно. Незнакомые словечки и обороты: «круть», «приди, семь»… и что, интересно, нужно отвечать, когда тебе говорят «живи»?

Кто-то крикнул Артуру в самое ухо:

— Разобьешь золотой?

Артур снова подпрыгнул на месте и обернулся. Пухленькая девушка в алом протягивала ему что-то плоское, блестящее.

— Нет, — сказал Артур.

— Эх, шмяк! — фыркнула девушка.

Она одарила его широкой улыбкой и отправилась восвояси. Артур завороженно смотрел на ее полные ножки, которые неописуемо короткая юбка ничуть не прикрывала. Девушка остановила тем же вопросом другого мужчину, потом еще одного — «эй, разбей золотой, а?» — и наконец с видом сдержанной ярости встала в хвост длинной очереди. Люди в голове очереди отходили с полными пригоршнями плоских штуковин — какие-то продолговатые карточки из пластика или металла — и либо выходили из зала, либо присоединялись к стоящим у стен. Взгляд Артура упал на стройную женщину, которая только что покинула очередь. Женщина была одета в синее, металлически поблескивающее платье с большими белыми звездами. Когда она торопливо миновала Артура, он разглядел, что звезды — это вырезы в платье, сквозь которые видна ее бледная кожа.

Артур провожал ее взглядом, стиснув кулаки от волнения.

Женщину в синем заслонил здоровяк в зеленой с ржаво-коричневым одежде. Справа от них кто-то вынырнул из толпы, и во внешнем ряду появился просвет. Мгновенно вспотев от волнения, Артур быстро шагнул туда и занял свободное место. Он смотрел прямо перед собой, но ни на миг не забывал о женщине слева. Заметила ли она, что он за ней шел? И станет ли возражать?

Кто-то чувствительно толкнул его в спину. Артур напомнил себе, что он даже не знает, зачем все эти люди выстроились вдоль стен. Но он должен с чего-то начать. Сердце у него отчаянно колотилось. Он знал, что это лишь отчасти вызвано настоящей опасностью — гораздо большую роль играл шок. Артур так давно привык подавлять и скрывать плотские устремления, что не мог отказаться от этой привычки мгновенно. И хотя здесь, судя по всему, для женщин считалось вполне приличным обнажать свое тело, в его мозгу все равно звенел непрестанный сигнал тревоги: «Грех, грех!»

Артур бросил взгляд направо. У всех его соседей лежали на ладонях разноцветные пластиковые прямоугольнички. Некоторые люди терпеливо ожидали чего-то, другие приплясывали на месте от нетерпения. Женщина с рыжими кудряшками через два человека от Артура двигалась в странном медленном ритме: влево-вправо, влево-вправо. Артур не сразу понял, что она трется грудью о спину стоящего перед ней мужчины.

Артур запустил руку в сумку-пояс и перебрал содержимое: коробочки с пудрой и краской, помада, крем — и объемистый прямоугольный предмет непонятного назначения.

Артур вынул незнакомый предмет и принялся внимательно его разглядывать. Больше всего он напоминал толстый блокнот. Артур открыл блокнот, и вместо страниц обнаружил там семь гнезд, заполненных тонкими пластинками разных цветов. Если нажать пальцем на стопку пластинок, верхняя выскакивала из гнезда и оказывалась на ладони. В первом отделении было две золотых пластинки — надо полагать, это и есть те золотые, о которых говорила пухленькая девушка. Другие гнезда занимали серебряные, красные, синие, пепельно-серые, желтые и белые пластиковые карточки.

Артур набрал пригоршню карточек разных цветов, вернул блокнот в сумку и глубоко вздохнул.

Он напомнил себе, что хотя часть его тревоги вызвана внутренними причинами, реальная опасность ему тоже грозит. Не меньше, чем та, от которой он бежал из Гленбрука. Пока он не узнает, какого поведения ждут от него окружающие, он поминутно рискует выдать себя. Пора действовать. Риск? Конечно. Но бездействие сейчас — куда больший риск. Что же касается способа выяснения, то наилучшим будет (не говоря уж о том, что он жаждал этого каждой клеточкой) найти себе женщину.

Окружающие Артура люди пришли в движение. Из толпы перед ним, энергично работая локтями, вырвалась старуха с желтыми кудряшками на голове. Развившийся локон полностью закрывал ей левый глаз. Теперь перед Артуром остались лишь зеленоволосый мужчина, да женщина у самой стены. Женщина проделывала какие-то странные манипуляции со вделанной в стену блестящей металлической рамой. Все это время Артур краем глаза наблюдал за женщиной в синем слева от него. Она продвинулась вперед одновременно с ним, так что он не мог ни видеть ее толком, оставшись сзади, ни позабыть о ней, уйдя вперед.

Зеленоволосый шагнул вбок, заглядывая через плечо женщины впереди. На ней было платье, открытое до половины спины. Пухлая веснушчатая спина в капельках пота вздрагивала, когда женщина делала резкое движение руками.

Толпа вновь пришла в движение. Полная женщина уступила свое место мужчине и протискивалась мимо Артура. Артур стал внимательно смотреть, как будет себя вести зеленоволосый. Тот что-то сделал с металлической рамой. Раздался негромкий щелчок. Пауза. Снова щелчок. Глянув через плечо мужчины, Артур увидел, что конструкция, которую он принял за металлическую раму — это на самом деле огромный ящик, разрисованный яркими полосами. На стене над машиной красовалась большая цифра «4» из того же металла. В верхней части ящика было прозрачное табло, в котором виднелись четыре цифры. Под ним располагались четыре горизонтальных прорези. Каждая была обведена широкой полосой одного из цветов — золотого, серебряного, красного и синего.

Мужчина взял красную пластиковую карточку и сунул ее в обведенную красным щель. Пластинка исчезла, машина щелкнула, и число за прозрачным щитком изменилось цифра за цифрой, с «2134» на «3412».

— Круть, — сказал зеленоволосый, и сунул в щель новую красную пластинку.

На этот раз число поменялось на «1432».

Для Артура в этом не было никакого смысла. Машина была похожа на калькулятор, которым пользовались помощники продавца в Магазине Гленбрука — только невероятно упрощенный и гигантских размеров. Но Артур никак не мог понять, какие вычисления производит эта машина. Цифр больше четверки в окошке не появлялось, хотя числа все время менялись. Объединяло их только то, что все четыре цифры были разными.

— Круть!

Щелчок.

— Приди, три!

Щелчок.

— Два. Круть.

Щелчок…

Дважды машина сбивалась с ритма щелчков, и зеленоволосый вскрикивал:

— Эхой!

Но оба раза это кончалось тем, что он засовывал в прорезь еще одну красную пластинку.

Щелчок.

— Четыре-четыре, ко мне! Круть.

Наконец мужчина отошел от машины и протиснулся мимо Артура, пропуская его вперед. Слева место у машины заняла женщина в синем.

Артур тупо уставился на металлический ящик, только сейчас осознав, какие трудности его ждут. Что он ей скажет? Он взял наугад пластинку и просунул в щель. Скрытый механизм втянул пластинку. Машина щелкнула и неожиданно выплюнула пластинку обратно. Артур опустился на четвереньки и поднял пластиковую полоску. Она оказалась белой. Неправильный цвет?

Мужчина за его спиной сказал что-то громко и нетерпеливо. Артур быстро выбрал из кучки пластинок красную и сунул ее в красную прорезь. Машина не возражала. Артур скормил ей еще одну.

Он мог бы сделать вид, что поднимает с пола одну из пластинок, и спросить: «Это не вы уронили?» Но что, если его кто-нибудь за этим застанет? И что, если здесь принято оставлять себе найденное, а не возвращать владельцу?

Артур слышал, как женщина вздыхает и что-то шепчет совсем рядом с ним. Ее машина щелкнула еще раз, и еще. Нужно всего лишь встретиться с ней взглядом, подумал Артур, и сказать «Круть», или что угодно другое. Он несколько раз прорепетировал в уме. «Брошу еще две пластинки, и заговорю», — пообещал он себе.

«4312». Щелчок. «4213». Щелчок.

Артур заставил себя повернуть голову. Женщина, не отрывая взгляда, смотрела на машину. Артур отвел взгляд. Сердце билось так, что готово было проломить ребра и выскочить из груди. Абсурд; безумие; но он просто не мог заговорить с ней!

Спохватившись, Артур сунул в машину синюю полоску — красные кончились. Он выбрал синюю щель, и, похоже, угадал. Когда кончились синие, он стал пользоваться серебряными, но они тоже вскоре иссякли. У Артура остались только серые, белые и желтые пластинки, и одна золотая.

Просовывая в щель машины золотую пластинку, Артур краем глаза заметил движение слева. Женщина в синем покидала свое место. Мгновение Артур колебался, затем развернулся, чтобы последовать за ней. Мужчина, который стоял у него за спиной, схватил Артура за руку.

— Парень, а как же круть? Ты что, не хочешь?

Артур посмотрел на табло. За прозрачным щитком виднелись цифры «3332». Под его недоуменным взглядом последняя цифра сменилась тройкой, и машина произвела «щелк-щелк-бумп!»

В ее нижней части открылась ниша, в которой лежали четыре высоких стопки пластиковых карточек — золотых, серебряных, красных, синих. Артур неуклюже сгреб их в сложенную лодочкой ладонь.

— Четверная на золотом! — сказал остановивший его мужчина. Глаза у него сверкали.

Артур с трудом выбрался из толпы. Женщины в синем нигде не было видно. Он раздраженно повертел в пальцах пластиковые карточки. На каждой было что-то напечатано мелкими зелеными буковками. На золотой была надпись «десять долларов» и еще «12 июня 140» — дата прошлого понедельника. Серебряные пластинки были помечены «пять долларов», красные — «один доллар», синие — «пятьдесят центов». Дата на всех была одна и та же. Золотые. Доллары. Центы. Что все это значит?

— Плотно, парень! — сказал кто-то. — Ну теперь-то у тебя есть, чем разменять золотой?

Это была девушка в алом.

— Сколько выпало? — спросила она, придвигаясь ближе.

— Четвертная на золотом, — неуверенно вымолвил Артур.

Девушка присвистнула.

— Пятьсот двенадцать — ну ты и счастливчик! Слушай, а как ты собираешься все спустить до сирены?

— Не знаю, — честно ответил Артур.

Девушка придвинулась еще ближе. Артур не мог оторвать от нее взгляд, его словно парализовало.

— Может, тебе нужен помощник, чтобы это потратить? — спросила она.

— Хорошо, — прохрипел Артур, и тут вдруг до него дошло. Он уставился на девушку и, не успев подумать, брякнул:

— Потратить! Ты хочешь сказать, что это ДЕНЬГИ?!

Девушка расхохоталась так, что у нее слезы брызнули из глаз.

— Ну, ты приколист!

Она уцепилась пухлой ручкой за локоть Артура и потащила его на улицу:

— Ох, мы щас и оттянемся…

Высоко в башне Межобщественных палат, в апартаментах уполномоченного Опотра мисс Анна Силвер налила еще один стаканчик бренди и подтолкнула его через стол к Хигсби.

— Что ты извлек из комментариев Морриса по поводу этой книги? — спросила она, перелистывая страницы.

— Он пытался уколоть меня тем, что мы в Опотре не даем потребителям ничего для чтения, кроме молитв и изречений, и скоро даже высшие классы забудут, что такое литература.

— Я не об этом, — фыркнула мисс Силвер.

— Я знаю. Думаю, что он всего лишь прощупывал почву, Анна. Как обычно. Я подбросил ему несколько намеков и в одном направлении, и в противоположном — для равновесия. Но, боюсь, мы тоже ничего не извлекли из Морриса, как и он из нас. Перетягивание каната.

— Мы знаем, что ему известны те же слухи, что и нам.

— Мы это знали и так. И он знал, что мы знали. Если слухи имеют под собой основание, если действительно одно из среднеконтинентальных обществ использует незаконные аналоговые программы для создания армии вторжения — а я должен сказать, что начинаю этому верить, — то эти люди поступили в высшей степени умно. Как только произошла утечка информации, они не стали ничего отрицать, а распустили точно такие же слухи об остальных. И теперь все мы топчемся по кругу — по крайней мере, двое из нас троих. Вот тебе и смысл поведения Морриса сегодня вечером. Либо Еторг невиновен и считает виновным Опотр, либо они хотят, чтобы мы так думали. Выбирай, что тебе больше нравится. Гамбит с книгой был разыгран Моррисом намеренно грубо, так что его можно трактовать одним из полудюжины способов в любом из двух помянутых вариантов.

— И все-таки, что ты сам думаешь?

— Не скажу.

— Иногда я тебя ненавижу, — сказала мисс Силвер.

Хигсби принял самодовольный вид.

— Гордон, а что ты думаешь о самом Моррисе?

— Очень способный человек, особенно для нормала. А что?

— Да вот думаю, нормал ли он? Тебе не кажется, Гордон, что он иногда ведет себя, как иммунный? У него бывает такой взгляд…

Хигсби изобразил сатанинский оскал.

— Он тебе нравится?

— Готова броситься ему в объятия! Вот только похож он на ящера в губной помаде, и духами воняет. Нет, серьезно.

— Если говорить серьезно, то очень мало шансов на то, что Моррис — не тот, кем кажется. Не думай, Анна, что если у нас есть очевидные преимущества, то мы обладаем монополией на способности. Ты не только будешь видеть иммунного в каждом, кто не заплетается в собственных коленках, но и станешь недооценивать противника — а это смертельно опасно. Во вторых, если Моррис действительно иммунный, достигший зрелого возраста и высокого положения, не будучи обнаружен нашей организацией, это уже не имеет значения. Если даже он и иммунный, в этом случае он — не наш, и никогда не станет одним из нас. Он на стороне Еторга.

— Хм-м. Это не вполне то, что меня интересовало, ну да ладно. У нас есть что-нибудь почитать, кроме этих кровавых картинок?

Хигсби молча встал и вернулся с потрепанным томиком, хрупкие страницы которого давно пожелтели, а местами и побурели. Мисс Силвер бережно взяла книгу из его рук и уселась читать. Чтение шло нелегко — она морщила лоб, сводила к переносице брови и изредка шевелила губами. Хигсби неторопливо зажег сигарету и откинулся на спинку дивана, глядя в потолок.

— Не понимаю.

— Мм? — спросил Хигсби.

— Снова стихи. Что такое «Бехштейн»?

— Контекст, пожалуйста.

— «Как старый Бехштейн, проданный за бесценок».

— Знакомое место… Ага, вспомнил. Не знаю, Анна. Я бы предположил, что это старинная разновидность ортотайпера. Во всяком случае, можно сказать наверняка, что это инструмент, имеющий клавиатуру…

— Хорошо, но если это ортотайпер, то зачем несколько человек, чтобы его нести? И почему на них надеты фартуки?

— Поэтический образ…

— Знаю, знаю. Но образ чего? А потом эта белиберда в конце: «Да, сэр, она моя милашка, да сэр, она моя милашка, да сэр, до самого Судного дня». Это вообще значит хоть что-то?

— Одни строки кажутся нам осмысленными, другие — нет. Судя по обрывкам, которые попали нам в руки, в доэвпсихические времена писалось множество стихов, и большинство из них куда менее ясны, чем эти. Если хочешь знать мое мнение, часть их — просто ерунда, еще часть мы не можем понять из-за устаревших слов и понятий, а то, что кажется нам самым бредовым, на самом деле имеет наибольший смысл.

Мисс Силвер одарила его скептическим взглядом.

— Ладно. Скажи, верно ли следующее: «писать надо так, чтобы изложить смысл максимально ясно и точно».

— Конечно верно.

— А вот и нет. Один фактор пропущен — краткость. В литературе, к которой ты привыкла, ясность и точность стоят на первом месте. Но в поэзии порядок таков: краткость, точность, ясность. Стихотворение — это компактно упакованный смысл. Обычный декларативный синтаксис занимает слишком много места, так что поэтам пришлось создать фантастически сложную структуру из аллюзий, символов, метафор, и невесть чего еще. Другими словами, чтобы выяснить смысл этого произведения Хаксли, нам мало исследовать дизайн и производство ортотайперов семидесятого года до аналоговой эры, архитектуру первого века нашей эры, точные взаимоотношения…

Хигсби прервался на полуслове, покрутил браслет часов и поднес циферблат к уху. Мисс Силвер бесшумно встала и взглядом спросила Хигсби. Он кивнул.

Под окошком выдачи и панелью управления кухонного автомата находилось большое холодильное отделение. Мисс Силвер открыла его, выкатила поддон на роликах и принялась вынимать оттуда цилиндрики кофейного концентрата, плоские овощные брикеты, картонные упаковки с капсулами фруктового сока — все помеченное большими буквами «ОП».

— Хорошо, — сказал Хигсби. — Будь поблизости от него. Через десять минут.

Он обернулся и некоторое время наблюдал за мисс Силвер. Стоя на коленях на ковре, она открыла плоский чемоданчик с зеркалом внутри, распустила уложенные в два пучка волосы и принялась сноровисто сооружать из них сложную башню кудряшек при помощи лака и заколок.

— Ты полагаешь, что прочла мои мысли? — сказал Хигсби.

— Ты сам пойти не можешь. Льюис провалит дело. Коста занят, а, кроме того, он может тебе понадобиться потом для отвлечения внимания.

Ее пальцы двигались быстро, но без суеты. Мисс Силвер обсыпала свои темные волосы золотистой и кремовой пудрой, отчего пышная прическа стала похожа на сладкий торт. Она позолотила брови и ресницы, и осторожно приложила к лицу плотную маску. Лицо, которое увидел Хигсби, ничем не напоминало лицо мисс Силвер. Оно было гладким и блестящим, словно металлическое. Сверкающие глаза, оттененные синим и зеленым. Рот — как окровавленный клинок.

Мисс Силвер была одета в опотровский женский костюм администраторов. Это означало, что на ней в числе прочего надеты две блузки, четыре горжетки и семь кринолинов. Надеть все это можно было не быстрее, чем за двадцать минут, а снять — минимум за десять. Мисс Силвер раскрыла маленький складной нож, зацепила кривым лезвием ворот платья, и одним движением распорола одежду сверху донизу.

Хигсби задумчиво смотрел, как она делает шаг и выходит из своей куколки, оставляя ее лежать на полу бесформенной грудой.

— Ты красивая девушка, Анна. Когда ты уже сдашься и выйдешь замуж?

Мисс Силвер тремя точными движениями избавилась от всей бижутерии и уронила ее на пол. Звякнули браслеты.

— Никогда.

Она потянулась к чулкам.

— Этого я и боюсь, — отозвался Хигсби.

Мисс Силвер удивленно обернулась.

— Да ты всерьез!

Она снова нагнулась к поддону холодильника, вынула оттуда плоский пластиковый пакет и вытряхнула его содержимое.

— Абсолютно всерьез. Тебе не нравится мысль о замужестве, верно?

— А почему она должна мне нравиться?

— Из-за детей, конечно.

— Имплантация зародыша приемной матери, — сказала она.

— От имплантации зародышей отказались, Анна. И ты должна знать, почему.

Она закончила надевать на себя то, что достала из пакета: сандалии; коротенькая юбка, фиолетовая с золотым; черная трикотажная блузка в обтяжку, с ошеломляюще глубоким вырезом; пояс. Взяла сумку. Вложила пальцы в какой-то миниатюрный пресс, и через мгновение вытащила их, украшенные фиолетовыми накладными ногтями.

— Скажи мне одну вещь, Гордон. Только не говори, что не знаешь, потому что это не так. Кто моя мать? Не та женщина, которая присматривала за мной в Потребительских джунглях, пока мне не исполнилось пятнадцать. И не та, которая умерла, рожая меня. Моя настоящая мать.

— Ее звали Луиза Троччи.

— Звали. Значит, она умерла. Поэтому ты и открыл мне ее имя?

Хигсби словно не слышал последнего вопроса.

— Ладно, это несущественно. Так вот, я не была ей нужна, когда еще только должна была родиться. Ее не интересовало, как я жила пятнадцать лет в этой дыре. И когда меня нашли, она тоже не заинтересовалась мной.

Хигсби ничего не сказал.

— А мой отец? Я полагаю, он еще жив. Где мне его искать?

Хигсби спокойно встретил ее взгляд. Он выглядел задумчивым, но ничуть не встревоженным ее словами.

— Анна, — мягко сказал он, — неужели ты считаешь, что мы с тобой похожи?

— Да. Внутри.

Хигсби медленно моргнул, как будто вспомнил, что должен сделать что-то не слишком важное. Он покрутил браслет часов, и приложил их к уху. Через минуту он сказал:

— Где он сейчас?.. Да, оставайся рядом. Конец связи.

Он перевел взгляд на мисс Силвер.

— Ты найдешь его на углу улиц Росс и Каско. Одет в оранжевое с ржаво-коричневым. Льюис еще сказал, что город прочесывает Охрана. Патрульная служба и лица в штатском.

— Новости из Гленбрука дошли так быстро?

— Не думаю. Еще не настолько плохо, хотя почти… Как сказал Льюис, ходят слухи, что в Дариене появился демон.

В дверях Анна замешкалась, вынула из сумки тяжелый аляповатый перстень и вопросительно поглядела на Хигсби. Это был типичный образчик дешевой бижутерии Еторга, если не считать того, что внутри скрывался смертоносный клык.

Хигсби серьезно кивнул.

— Будешь решать сама. Тебе было пятнадцать, когда мы обнаружили тебя. Этому парню двадцать один. Если он стабилен и зашел не слишком далеко, спаси его — если сможешь. А если что-то будет не так — убей.