Нарижные В ДЛетопись

В. и Д. Нарижные.

Летопись

Happy End Симпатичный Домик Кто первый, кто последний Ламбада судьбы Операция ?

Предисловие

Авторы приносят глубочайшие извинения любознательному читателю. В самом деле - какое множество исторических несообразностей, ошибок и притянутых за уши выдумок! При чтении складывается впечатление, что во всей летописи (кстати, каковы авторы! И название-то какое придумали - летопись!) - да, так во всей летописи нет ни одного положительного героя! Одним словом - безобразие, да и только.

Но терпение! Смеем уверить, что авторы сами прекрасно осведомлены, что трилобиты, к примеру - это не девонский период, а иго Золотой Орды на Руси продолжалось несколько дольше, чем описано... Хотя к Руси как таковой охватываемые события имеют несколько косвенное отношение.

Итак, на суд любознательного читателя выносится эта книга, являющаяся плодом игры ума, родившаяся от нечего делать и не притязующая на сколько-нибудь серьезное отношение. Засим авторы надеются, что несколько приятных минут она все-таки доставит.

А если нет - то нет...

С уважением,

В. и Д. Нарижные.

Happy End

история первая

Перепетуй Хряк работал богатырем. Работа хоть и не калымная, но на жизнь хватало. Ну конечно, если не татаровья поганые да заморские змеи проклятые, то и совсем было бы хорошо. Так нет же! Два раза уж из отпуска отзывали.

Вернувшись с ночного дозора, Хряк с остервенением обнаружил дома заморенного гонца с соседней заставы. Обложив его матом, Перепетуй к своему величайшему неудовольствию узнал, что запланированная на бархатный сезон (Хряк очень любил груши) поездка к теплому Хазарскому морю очередной раз "накрылась". Подвалили половцы.

- Эх, зря поменял пулемет! - крепкой задней мыслью подумал Хряк. - А таки славно погулял! Черт с ними, хватит с них и меча-кладенца!..

- Командировка за ваш счет! - веско сказал он гонцу. Тот готовно мотнул головой:

- Само собой. Только на много не надейся: в Казани самим жрать неча, - гонец шмыгнул исхудавшим носом. - Десятину с трофеев даем! И то себе в убыток.

Хряк собирался в дорогу. Похлопав Сивку-Бурку по плотному заду, Перепетуй ловко вскочил в седло. Бурка тяжело вздохнул и упал.

- ! волчья сыть!.. - бормотал богатырь, выбираясь из-под лошади; сложив увесистый кулак, он дал его обнюхать Сивке. Сивка вздохнул еще тяжелее, поморщился и нехотя поднялся.

Дорогой богатырь думал о превратностях судьбы. Глубокая задумчивость расположила его к глубокому сну. Солнце усердно наяривало в затылок, и богатырь заснул богатырским сном.

Хряк проснулся оттого, что жало под мышкой. Жала веревка. Веревка была половецкая. Ею Перепетуй был связан по рукам и ногам. Вокруг мирно текла военная жизнь половецкого лагеря. Половцы деловито свежевали Сивку-Бурку и собирали кизяк для костров. Перепетуй уронил скупую мужскую слезу и снова заснул.

Когда Перепетуй снова проснулся, коня уже съели. Половцы молились своим поганым языческим богам. Ихние ребятишки с боевыми криками упражнялись в стрельбе из лука по чучелу русского воеводы. Хряк презрительно отвернулся и стал гордо глядеть на облака. Что-то назревало. Вдалеке показался эффектный силуэт змея Горыныча, и Хряк понял: назрело. Половцы стройными колоннами убегали за горизонт. Змей приближался, уже были видны детали оперения. Кожистые крылья были прорваны во многих местах, а вместо средней головы болталась свежесрубленная культя.

- Не иначе Муромца работа, - подумал Хряк. - Никогда до конца не доделает!

Он плюнул навстречу змею. Горыныч переложил крыло и пошел на второй круг.

- С тылу заходит, кровосос, - поежился Хряк.

Вскоре он услышал чавкающие шаги по болоту и узнал знакомую походку Горыныча. Через минуту над лежащей гордостью русского богатырства склонились две ухмыляющиеся морды.

- Ку-ку, Петя! Откуковался!.. - сказала левая голова.

- Сейчас ку-у-ушать будем! - ласково добавила правая.

В придорожной канаве, боясь упустить детали, стенографировал события летописец Аввакушка, послушник Соловецкого монастыря. Он был сослан на периферию за аморальное поведение и несоблюдение постов, и теперь кропотливым трудом зарабатывал отпущение грехов.

Вдоволь наглумившись над богатырем, змей отошел в сторонку и задрал заднюю ногу над вековым дубом на манер кобеля. Аввакушка смахнул с кудрей влагу и истово перекрестился.

- Чудище поганое, - с тоской подумал Перепетуй и перекусил веревку. Торопливо подбежавший змей ударил Перепетуя под дых. Хряк согнулся пополам и разом порвал путы. Змей наседал. Перепетуй размашисто ударил его по зубам. Одна голова отшатнулась, но вторая, изловчившись, цапнула богатыря за ляжку. Перепетуй заорал. Эхо долго повторяло:

- ! мать!.. мать!.. мать!..

На труп Горыныча деловито слеталось окрестное воронье. По-хозяйски растолкав ворон, Хряк отрезал солидный кусок мяса и пошел к костру, который усердно раздувал инок. Нажравшись, оба захрапели тут же под дубом.

Хряк проснулся от визга пилы. Половцы двуручной пилой пилили старый дуб на опилки, чтобы набить чучело Горыныча. В воздухе обиженно каркали птицы. Под мышкой жало, как и в прошлый раз.

- Сволочи, - растерянно подумал Хряк.

! Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович накануне вечером устроили пьяный дебош. Все бы хорошо, да брага крепка оказалась; покачнулись одна за другой буйные головы, и ударил в них крепко хмель. Потянулся Попович к Добрыне пить "на брудершафт". Сгоряча сунул Добрыня тому в нюх за поганое немецкое слово, и пошла потеха молодецкая - подрались добры молодцы.

Когда русский человек, гуляючи, разойдется - беги от него куда глаза глядят: замордует с пьяных глаз от полноты чувств своей широкой души!

Во сне у Добрыни Никитича заболел зуб. Проснувшись, он обнаружил, что зуба нет и в помине. Несказанно удивившись (не каждый день у богатырей зубы пропадают!), он толкнул спавшего рядом Поповича. Алеша оторвал голову от уютного седалища Муромца и, испуганно озираясь, забормотал:

- Что?!. Где?!. Половцы?

- Да зуба нет, - расстроенно сказал Добрыня.

- Че, золотой был? - заинтересованно спросил совсем уже проснувшийся Алеша. - Где потерял-то?

- Ща как смажу! - озлился Никитич. - Своих не соберешь! - и привычно плюнул в кулак. Алеша торопливо нащупывал в кармане подарок Перепетуя массивную булатную подкову, не раз выручавшую его в лихую минуту.

- Будя вам, раскудахтались, - недовольно проворчал очнувшийся Муромец и, оторвав крестьянский зад от муравы, пошел опростаться в кусты. Присев на корточки, он погрузился в думы.

В это время Добрыня, подбитый Поповичем, орудовал в погребе старухи Ярославны, которая, кстати сказать, приходилась родной бабкой Василисе Премудрой. Алеша стоял на стреме.

- Ах вы ироды! - раздался пронзительный визг. - Мало вам, что всех девок в округе перебрюхатили, так еще и сюда забрались?! Глаза б мои не глядели! У-у-у! Бесстыжие морды! А ну, вылазь оттудова!!!

Добрыня с грохотом выбирался из погреба. В кустах Муромец торопливо натягивал портки. Подбоченясь, Ярославна принялась костерить почем зря Добрыню с Алешей:

- В других деревнях богатыри как богатыри, а вы! Вы! Жулики вы первостатейные, прости господи!..

Издалека с достоинством подходил Илья.

- В чем дело, мамаша? Че орем-то? - хмуро спросил он.

- А-а, еще один явился, - ядовито пропела Ярославна, поворачиваясь к Муромцу. - Отрастил ряшку - смотреть противно, чисто боров! Пользы ни на грош, одно название только - богатырь!

- Ну, бабка, ты того! Не шибко разоряйся, - проворчал Муромец. Вмешался Попович:

- Между прочим, давеча на Спаса половецкого лазутчика кто обратал?!

- Лазутчика! - всплеснула руками бабка. - Лазутчика?! Да как у тебя язык поворачивается такое брехать? Ванька то был из соседнего села. Вот погоди, явятся тамошние мужики, они вам ребра намнут, намнут-то, дармоедам проклятым! Ишь - лазутчика!.. Половцы-то - вон они, за лесом кибитки понаставили. Ужотко два хуторы спалили, пока вы тут очи заливали.

Муромец сердито засопел и, оборотясь к друзьям, скомандовал:

- Ладно, братва! Пошли, разберемся. Ишь - половцы!..

Алеша услужливо кинулся выдирать для Муромца кол из бабкиной выгородки. Сразу подобревшая бабка Ярославна умильно прослезилась и перекрестила богатырей на дорогу.

Вечером богатыри держали совет. Алеша горячился, доказывая, что тыл половецкого войска - на восходе. Муромец мучительно сомневался, есть ли у них вообще тыл. Добрыня потел и не понимал, чего от него хотят. Наконец воцарилось тягостное молчание, которое нарушил Добрыня:

- Пожрать бы, братцы. Как-никак, на дело идем!

- Отставить пожрать, - нахмурился Муромец. - Раны нутряные хуже заживают при полном-то брюхе.

Попович молча сглотнул слюну.

Решено было напасть на рассвете. С тыла.

Всю ночь богатыри бдили, борясь с комарами, которые, подлые, кусали даже сквозь кольчугу. Чтобы убить время, стали рассказывать анекдоты. Алеша рассказал восемьдесят четыре, Илья - три (из них один и тот же два раза). Никитич терпеливо все это прослушал.

С первыми лучами солнца в тылу у половцев раздались воинственные крики, которым половцы спросонья ответили не менее воинственными, но, опомнившись, стали стройными колоннами убегать за горизонт. Богатыри торопили события. Попович, воинственно улюлюкая, шарил по кибиткам. Половцы не оглядывались: им в затылок дышал разошедшийся Добрынюшка. Муромец руководил. Аввакушка и Перепетуй, встречая освободителей, восторженно мычали сквозь кляпы. Рядом смердил впопыхах забытый Горыныч.

Подбежавший Алеша кивком головы поздоровался с Перепетуем и принялся сматывать с него заграничную веревку. Илья Муромец, широко улыбаясь, закурил контрабандный "Беломор". Хряк полной грудью вдохнул воздух свободы. Аввакушка тихо балдел и млел, поскуливая с великой радости. Он ласково поглаживал золотой нательный крест, который половцы, по своему языческому неразумению, забыли с него снять. Когда все кончилось и половцы окончательно исчезли за горизонтом, друзья бодро двинулись в ближайшее кружало обмыть очередной успех русского оружия, взяв с собой и Аввакушку. Инок хотя и слегка опасался неотесанного мужичья, но был не против пропустить панфурик-другой за чужой счет.

! Белой утице Василисе наскучило в родительском тереме. Хотелось замуж. Папины глашатаи, надсаживая глотки, с утра до ночи орали на ярмарках, зазывая женихов. Женихи не зазывались, а даже напротив, воротили носы: Василиса была премудрой, но далеко не прекрасной. Страшась княжьего гнева (папа Василисы был князь), двое женихов уже попросили политического убежища у хазарского хана, который немедленно кастрировал их и отправил в евнухи. Два члена безвозвратно пропали для общества.

Василиса, однако, не падала духом. В двух огромных чанах, стоявших в горнице, спело приворотное зелье. Дворовые девки разливали его по штофам, а ключница щедро шлепала на этикетки печать - "скидка 30% за счет казны". Бутылки везли в кружало. Но надежда у Василисы на это зелье была слабая и, послушавшись совета своей бабки Ярославны, она отправилась в лес волхвовать. Раздевшись в глухой чащобе на нет, она уселась на пень и принялась ждать полуночи, которая не заставила себя ждать. Тут Василиса и принялась выколдовывать себе жениха.

! Из протокола общего собрания сотрудников отдела технического обеспечения НИИ ПиВО. Повестка дня:

Персональное дело к.т.н. П.П.Гарина.

Разное.

- Товарищи, да вы поймите меня!.. Списанный пулемет был, тем более учебный. Материально я возмещу, конечно. Да и вообще, товарищи, один пулемет истории не делает!..

! Залитый лунным светом, трактир сочно темнел на фоне светлой столбовой дороги, по которой можно было идти и идти, восхищаясь дивным очарованием ночи, идти, пока не наткнешься на лихих крестовых людей и не отдашь им все, что имеешь!

Богатыри с треском выбирались из бурелома на тракт. Перепетуй нес под мышкой обессилевшего Аввакушку. Инок стенал под тяжкой рукой богатыря и изредка пытался дышать.

- Будя тебе! Скоро уж, - сказал Перепетуй.

- Живей, голубцы! - скомандовал Муромец.

- Ежели они там сейчас будут спать, я им ходилки пооткручиваю, мрачно пообещал Никитич. Алеша замолотил в дверь. Послышались шаги, и ясный чистый голос корчмаря Исаака Равеля произнес:

- Вы не знаете, что это такое, что к другим людям ходят, когда им надо, а к Равелю так надо дождаться, пока Равель заснет? Что вы стучите, думаете, у Равеля без вас мало чем заняться? Идите домой и идите спать!

Никитич люто сопнул и выдавил дверь. Равель заметался. Когда все расселись, Перепетуй грохнул кулаком по столу. Равель поспешно выставлял на стол позавчерашние кислые щи и прокисшую кашу, хваля себя за предусмотрительность и рачительность. Вслед за кашей на столе появились бутылки.

- Ешьте, господа рыцари, все свеженькое, как специально для вас берег, - лебезил Равель. - Чтоб вы делали без Исаака? И водка у старого Исаака с тридцатипроцентной скидкой. Да! Я же знаю, что вы не обидите Исаака!

Перепетуй прожевал капустный лист, сплюнул на пол таракана и веско сказал:

- В кредит!

- Наливай! - закричал Алеша. Инок облизнулся. Добрыня сглотнул комок. Муромец налил. Алеша захихикал. Перепетуй рыгнул и сказал:

- Ну, будем здоровы, - и поднял чарку.

Старый Исаак осторожно сложил в кармане фигу.

Запасы Равеля подходили к концу. Сытый Муромец добродушно ковырял пальцем в глазу у Поповича, который, сидя нагишом на стуле, блевал во все стороны, как бахчисарайский фонтан в свои лучшие времена. Обалдевший Добрыня от нечего делать душил истошно вопившего Исаака.

- Прекрати, голова болит, - недовольно сказал Перепетуй.

- Ща, Петя, ща кончится, - промычал Добрыня. Равель кончился. - Ну во, всего и делов-то, - удовлетворенно сказал Добрыня и отрубился.

Аввакушка искал дверь. Ему хотелось до ветру. Он почувствовал, что исподнее уже надо менять. Инок зажмурил глаза и ринулся напролом. Пулей вылетев из кружала, он забежал за угол и расслабился. Тепло ползло по ногам, и монах понял, что надо было снять штаны.

- Ай-яй-яй, Аввакум, - послышался насмешливый голос, - а еще святой. Скотина ты мерзопакостная!

Аввакушка испуганно обернулся на голос. За спиной стоял черт. Аввакушка заверещал и бросился к своим, по дороге мочась от страха. Ворвавшись в кружало, он отчаянно завопил:

- Нечистыя, нечистыя тута!

В кружало, звонко цокая копытами, с достоинством входил черт. Алеша неуверенно забормотал:

- Нечистые, нечистые! А что нам нечистые!.. Подумаешь, нечистые! Правда, Илюша?

Черт присел на корточки перед Равелем и стал щупать пульс.

- Будет жить! у нас, - задумчиво произнес черт и, обернувшись к богатырям, солидно сказал:

- Господа, попрошу сохранять спокойствие. Сейчас за ним придут. Это уже наше.

Опомнившийся Перепетуй запустил в черта пустой бутылкой.

- Наших бьют! - завопил сразу потерявший солидность черт, отскакивая в угол. В двери и окна полезла нечистая сила. В трубе загудело. Алеша нервно искал заветную подкову. Хряк, наматывая хвосты на руку, шмякал чертей об угол. Илья отломил ножку у табуретки и, верный своей тактике, напал с тыла.

Чертей прибывало. Сонный Добрыня отвернулся к стене и пустил слюну. Два черта сноровисто снимали с полуживого Аввакушки золотой крест. Алешу укусили.

- Свой я! Нехрещеный я! - не помня себя завизжал тот. Черти в замешательстве приостановились. Алеша, воспользовавшись паузой, упал на колени и широко во все стороны перекрестил воздух:

- Вот вам крест святой! Ага!

Испуганный вопль пронесся над толпой. Нечистые ринулись вон из кружала, волоча за ноги тело Исаака Равеля. В трубе ворочался застрявший черт. Перепетуй подскочил, вытащил его оттуда за хвост и для порядка шмякнул о стену. С грохотом упал портрет Равеля в полный рост. Пришибленный черт трясся и вонял серой. Перепетуй хозяйственно сунул его в мешок:

- Пригодится!

Внезапно проснулся Добрыня:

- Ну что, братва, по бабам?!

Добрыня попал в точку. Тридцатипроцентная скидка не прошла даром, и братва восторженно заревела. Только Аввакушка, всхлипывая, искал по впалой груди пропавший крест.

- Так, - жестко сказал Илья. - Тут неподалеку монастырь! Женский.

Богатыри с шутками да прибаутками сами не заметили, как заблудились в лесу.

- Где ж тот проклятый монастырь?! - возмутился Хряк. - Сколь протопали, а конца не видать.

- Ты, Илюша, по пьяни-то не напутал чего? - обеспокоенно спросил Алеша.

- Господи, грех какой! - пискнул Аввакушка. - В ночь-то на Купалу! Нашкодишь - не отмолишь потом!

А вокруг действительно стояла удивительная волшебная ночь. С треском расцветали папоротники; по отрогам Кудыкиных гор бегали бегучие огни.

- Красота-то какая! - испуганно сказал Хряк.

- Как бы нам тут чего не отломилось, - озираясь, пробормотал Добрыня. Алеша изловчился и схватил расцветающий папоротник. Тот аж ойкнул.

- А-а-а! Вещуй дорогу! - обрадованно заорал Муромец, забирая цветок у Поповича.

- Да поживее!.. - разочарованно добавил тот.

Цветок стал вещать на юго-запад.

- Брешешь, сволочь, половцы там, - Илья, как старый секач, чувствовал опасность.

- А куда надо? Ай, больно же!

Илья шепнул что-то на ухо цветку и покраснел.

- А, так бы сразу и сказал! - развеселился папоротник. - Знаю я тут одно место, пальчики оближешь!

- Ты его, Илюша, покрепче держи. А может, дай я снесу? - попросил Алеша.

- Накося выкуси, - ответил Илья и попер в темноту. За ним двинулись остальные. Шли недолго.

- Тут, - сказал цветок и притух до интимного полумрака. Открылась поляна, посреди которой на пне сидела голая девка. Муромец присмотрелся.

- Пойдет, - наконец, сказал он и решительным щелчком отбросил цветок в сторону. Папоротник прошмыгнул у Алеши под ногами и бросился догонять своих.

Василиса никак не ожидала такого количества женихов. Она пронзительно взвизгнула и кинулась прочь. Алеша не менее пронзително свистнул, и бравый квинтет ринулся вдогонку.

! - Дима, вы все уложили? - спросил Гарин.

- Все, Петр Петрович, кроме "Беломора". Сколько возьмем?

Гарин поморщился.

- А, скажем - забыли. Поехали!..

! Голая Василиса опрометью бежала через деревню к родительскому терему. Подлетев к тесовым воротам, она принялась колотить в них пятками, стыдливо прикрывая срам от блудного глаза. Бабка Ярославна выглянула на шум из светельного окошка; увидев внучку, она расплылась в задумчивой улыбке.

- Эх, - мечтательно сказала себе Ярославна, - у меня самой в девичестве, прости господи, чего не бывало! Пойти, что ль, отпереть? Ох, поясница!

Василиса продолжала стучать и вопить под окнами. Спросонок, тяжело шлепая босыми ногами по навозу, к воротам бежал князь-отец. В луже посреди двора кимарила пестрая супоросая свинья. Князь споткнулся о свинью и сломал ей копчик.

Наконец, Василису впустили. Князь обомлел, увидев такую срамоту на своем подворье.

- В монастырь!!! - заревел он. - В монахини! В Христовы невесты! Приданого - воз дерьма! Проститутка!..

Тут его хватила кондрашка.

! Перепетуй, широко улыбаясь, достал из мешка притихшего черта. Черт выглядел неважно и жалобно шевелил лапками. Дима Свинякин отпрыгнул назад и выхватил шпюк. Вообще-то хрононистам не полагалось иметь оружия, но детский шпюк оружием мог считаться лишь с большой натяжкой, и начальство смотрело на это сквозь пальцы.

- Сколько просишь? - осведомился Гарин.

Хряк, как опытный торговец пушниной, тряхнул черта. Щетинка на загривке вздыбилась и опала. Черт вяло пискнул.

- Ты гляди-тка, какой товар, - ласково глядя на черта, сказал Хряк. Чистый ведмедь!

- Что-то дохловат он для медведя, - с сомнением покачал головой Гарин.

- Ребра вон торчат, - прибавил успокоившийся Свинякин, убирая шпюк.

Алеша Попович исподтишка пребольно ущипнул черта. Тот взвился.

- Ну че, - прогудел Перепетуй. - Вполне справный черт. Берете, что ль?

- А блох у него нет? - опасливо спросил Гарин. - А, ладно, берем!

- Пуд "Беломора", - лаконично сказал Хряк. - Гродненского.

- В следующий раз, товарищи, - пообещал Гарин.

- Лады, - сказал Хряк и отдал черта Свинякину, который с брезгливостью стал упаковывать его в стерильный контейнер.

- Петя, можно тебя на пару слов? - вспомнив что-то, позвал Гарин, и они с Перепетуем отошли в сторонку.

- Слушай, Петя, тут такое дело, - издалека начал Петр Петрович. - Как бы это нам! Ну, пулеметик-то обратно чтобы! Я уж отблагодарю, ты меня знаешь!..

- Пулеметик! - задумчиво протянул Хряк. - Накрылся ваш пулеметик!

- Как накрылся?! - перебил Гарин.

- Обыкновенно как, - Хряк смущенно потупился. - Зачал я по половцам пулять, а он возьми да и развались опосля второй очереди, - вдохновенно соврал он. - Во, - достал из кармана богатырь замусоленную книжицу, во, одна инструкция осталась.

- Какая инструкция? Как развалился? Какие еще половцы?! Он же был не того! А, черт с тобой! - Гарин обреченно махнул рукой и зашагал к машине. Хряк оторопело глядел ему вслед, а потом ехидно заорал:

- Никак нет! С покупочкой вас, Петр Петрович!

Гарин сплюнул и ускорил шаг.

- Ну погоди, уж привезу я тебе "беломору", в сердцах подумал он.

Когда все было готово, и хрононисты устроились в креслах, Гарин потянул на себя рычаг пуска. Машина затарахтела, но не ринулась сквозь время, а бессовестно заглохла.

- Мощи нехватает, - понимающе сказал Хряк.

В предстартовой суматохе никто не заметил, куда подевался Муромец. А Муромец спрятался в грузовом отсеке среди штабелей рублевских икон, сундуков с новгородскими берестяными рукописями и контейнеров с различной живностью, начиная с трилобитов из девона и кончая двумя ручными царевнами-лягушками.

- Тяжеловата нечистая сила, - удивился Гарин. - Придется вам, Дима, остаться. Подождете немного, другой ходкой заберу.

Свинякин нехотя вылез из машины. Гарин дал газ и скрылся.

Машина двигалась сквозь века. В иллюминаторе мелькало пространство-время. Все было как обычно. Гарин включил автопилота и послал его заваривать чай.

- Задание понял, - пробурчал робот, с ненавистью вспоминая первый закон роботехники, запрещающий наносить вред человеку, и двинулся на камбуз. С чувством исполненного долга Гарин задремал было, но тут в грузовом отсеке что-то загремело. Петр Петрович недовольно открыл глаза.

- Ну и морока с этой нечистой силой, - проворчал он, останавливая машину. - Небось, дышать захотел!

Бросив на приборы привычный взгляд, Гарин пошел проветривать черта. Счетчик показывал 1923 год.

Отыскав контейнер с чертом, хрононист выволок его из машины. Приложив ухо к стенке, он довольно хмыкнул - жив еще! - и принялся отвинчивать крышку.

Кто бы мог подумать, что у избитого и полузадохшегося средневекового черта найдутся силы выбить из рук оторопевшего Петра Петровича крышку, выскочить из узилища и моментально скрыться с глаз?! Ошарашенный Петр Петрович, впрочем, и не пытался его преследовать, а с горя закурил (привезу уж я вам "беломору", так вашу растак! ведмедя подсунули!) и оправился.

В это время Илья, встревоженный тишиной, зыркал по сторонам, гадая, что бы это могло случиться. Автопилот вышел из камбуза с чайником в руках.

- Че стоим-то, браток? - остановил его Илья. Робот вздрогнул и уронил чайник богатырю на ногу. Кипяток во все времена оставался кипятком. Муромец завыл.

- У-у-у, сука, носит тебя, где ни попадя! Че глаза таращишь? Шел бы делом занялся, железяка смердючая! - с этими словами Илья богатырским ударом вышвырнул пилота в рубку.

- Задание понял, - улетая, обрадовался робот.

Петр Петрович вовсе не собирался оставаться в 1923 году и, когда увидел, что машина начала исчезать, бросился к ней. Но толку было мало: машина уверенно растаяла, унося в светлое будущее родимое пятно русского феодализма в лице Муромца, а также робота, наконец-то дорвавшегося до своих прямых обязанностей автопилота.

Гарин сел на камень и заплакал.

Эпилог

Ну что, любознательный читатель, вот мы добрались и до эпилога. Еще не надоело? Ну, тогда вот что было дальше. Судьбы наших героев сложились так: Илья Муромец, бывший русский богатырь, теперь работает старшим лаборантом в НИИ ПиВО. Женат, имеет двоих детей, прекрасный семьянин. Вечерами его можно видеть забивающим козла во дворе своего дома в приличной компании. После получки он любит рассказывать о былом, нещадно приукрашивая события. Впрочем, ему все равно никто не верит.

Добрыня Никитич! Надо вас огорчить: Добрыня вскоре после описываемых событий умер тихою смертью. Будучи в нетрезвом состоянии, он имел неосторожность по привычке улечься спать на центральной улице деревни Великие Смердуны, где и был затоптан большим стадом свиней, принадлежавших отцу (родителю) Василисы.

Сама Василиса вышла замуж за Поповича, и теперь она попадья. Она раздобрела, обзавелась грудной жабой и часто бьет мужа.

Попович терпеливо несет свой тяжкий крест.

На месте кружала старого Исаака сейчас медвытрезвитель, который успешно выполняет план, а по праздникам и перевыполняет его. Сам старый Исаак живет в аду. Так ему и надо.

Что касается Аввакушки, то он уже не Аввакушка, а протоиерей Аввакум Феофанович Митуса. Недавно он закончил монументальную монографию "Слово о полку Игореве", которая была высоко оценена современниками.

Дима Свинякин! А что Дима Свинякин? Теперь он Димитрий Донской. Это прозвище ему дал народ за то, что, оказавшись как-то на Куликовом поле, он перешпюкал полрати татаро-монгол (монголо-татар), чем и обеспечил полный крах ига Золотой Орды.

Судьба Петра Петровича Гарина широко освещена в отечественной литературе и в комментариях не нуждается.

Сбежавший от него черт Воланд будоражил Москву во времена НЭПа. Впрочем, он не менее известен, чем Гарин.

Бабка Ярославна тоже умерла.

Кудыкины горы ныне носят название Жигулевских гор.

Змей Горыныч вымер по примеру уважаемых древних животных. Его скелет до сих пор стоит в Государственном музее палеонтологии Санкт-Петербурга, украшенный аккуратной табличкой "Птеродактиль гигантский обыкновенный", по-латыни, конечно.

Цветок папоротника завял, чуть-чуть не добежав до своих.

А Перепетуй Хряк теперь работает Муромцем. Работа хоть и не калымная, но на жизнь хватает!

Симпатичный Домик

Домкратий Хряк вернулся домой пьяным и сгоряча избил домового. Бил он его добросовестно и умело, приговаривая:

- И где ты шляешься! По ночам, погань вонючая?! У всех домовые как домовые, а у меня чисто кот мартовский! Хозяйство в разоре, кобыла околела, а ты все гуляешь, нечистая сила!..

Утомившись, Хряк бросил домового, плюхнулся на лавку и захрапел. Домовой, обиженно шипя, пополз к сундуку, где у него на такие случаи лежала початая четвертинка живой воды. Приложившись, он с грустью обнаружил, что она от долгого хранения утратила свои живительные свойства и даже протухла. Охая и причитая, домовой направился к соседу одолжить свежей живой воды или, на худой конец, крысиного яду.

Утром Хряк проснулся со страшной головной болью. Он огляделся, с трудом припоминая, что он делал вчера. В хате неприятно воняло прелыми онучами. На печи, угрюмо нахохлившись, сидел домовой.

- Доброе утро, Ваня! - слегка осипшим голосом проговорил Хряк. - А что это у тебя за синячишки-то? - с неподдельным интересом спросил он. Домовой зыркнул на Домкратия и с достоинством повернулся к нему задницей. Хряк все понял. Он с кряхтением поднялся и принялся шумно пить рассол; затем, отдуваясь, Домкратий оторвался от бочки и рассудительно сказал:

- Ты, Ванюша, не серчай особо! С кем не бывает! Спьяна-то и не такое натворишь! А больше я нигде ничего не делал? - осторожно спросил он. На прошлую Пасху, когда Домкратий был особенно хорошо выпивши, он упал в общинный деревенский колодезь с живою водою и испоганил ее, за что и был жестоко бит мужиками.

- А тебе что, мало того, что ты дома вытворил? - озлобленно огрызнулся домовой. - Вот уйду я от тебя! Живи, как знаешь!

- Ну, ты, Ванюша, брось! - встревожился Хряк. - Аль тебе у меня плохо? Живу я один, без супружницы, никто тебя не обругает, слова плохого впоперек не скажет. Да и как я тут без тебя? - подхалимским голосом продолжал он. Домовой заулыбался, отмяк и упал с печки. Хряк ловко подхватил его на лету и посадил на стул.

- А еще, Домуша, ты вчерась в дружину записался, к самому Красну Солнышку, - ласково улыбаясь, сказал домовой. - Так что магарыч с тебя!

Этого Хряк не ожидал и не помнил, и слова Ванюши-домового неприятно поразили его. Теперь перед ним открывалась дорога к славе, богатству и скорой почетной смерти. Смерти Хряк боялся больше всего. Он побледнел, но бодреньким голосом сказал:

- Ну что ж, собирай, Ванюша, харчи на дорогу, поедем, что ж делать-то!

Теперь побледнел домовой, но перечить не решился.

Хряк, верхом на престарелой лошади, списанной из княжьего войска и проданной ему маркитантом Равелем втридорога, с понтом подъезжал к княжескому подворью. Лошадь узнала знакомые постройки и жалобно заржала. Хряк молодецки ударил ее между ушей, отчего она скончалась, и вошел во двор. Подьячие записали его в летопись и выдали ему кольчугу, в которой напротив сердца зияла большая рваная дыра. Хряк заплатил две гривны и принял присягу, после чего был брошен на очистку княжьих конюшен.

Когда Ванюша-домовой, весь в навозе, прибежал докладывать, что все готово, Хряк доканчивал четвертый штоф водки.

- М-молодцом! - промямлил Хряк и ласково ударил его между ушей, но не попал, а только зашиб себе руку о притолоку. Ванюша плюнул, выругался и побежал к дядьке Антону, лешему Черниговского уезда, потешить душу и в охотку попугать девок по омшаникам и буеракам. Когда он утром, избитый и исцарапанный (девки попались бессовестные и наглые), приковылял к корчме Бени Равеля, где догуливали ночь княжеские новобранцы, выяснилось, что Домкратий проиграл его в бабки Никите Волобуеву. Ваня очень обрадовался и подбежал к пьяному Никите.

- Так я теперь ваш, Никита Сергеевич?!

- М-м-мой, - промычал Никита и хозяйственно ударил его в зубы. Домовой опешил и с перепугу очистил Никите карманы.

В это время во дворе заорали княжьи крикуны:

- Мать вашу так!.. Растак и перетак!.. Собирайся, дармоеды, война!

Корчмарь Беня Равель первым отреагировал на это известие, вдвое подняв цену на водку, за что и был тут же удавлен Никитой. Тридцатипятилетний сынок Равеля Исаак философски отнесся к обрушившемуся на него удару судьбы и, на полдня наняв Никиту с Домкратием вышибалами, еще раз поднял цену.

! Князь Владимир Красное Солнышко вышел на крыльцо багровой тучей и упал в обморок, не снеся воздуха после семи недель пьянства по случаю собственной (четвертой по счету) свадьбы. Дворовые петухи торопливо побежали выклевывать ему глаза, но не успели: князь, почесывая кусанную клопами грудь, уже очнулся и сел, тупо глядя перед собой. Подоспевшие дружинники древками секир били наседавших кочетов, отгоняя их на безопасное расстояние. Красное Солнышко икнул и по-княжески выругался.

В это время в городе начался переполох. Забили колокола, завыли бабы. Народ кинулся к воротам.

В город с хаканьем и молодецким свистом входила славная княжья дружина, очередной раз побитая печенегами. Впереди на грязном белом коне ехал воевода Святогор Клоп, по привычке высматривая по дворам девок. За ним на веревке тащился в пыли печенежский хан, старательно увертываясь бритой головой от вонючих лаптей следовавшей за воеводой дружины. Хан был случайно пленен на обратном пути молодым, почти насильно угнанным в ополчение дружинником Домкратием Хряком, который теперь шел рядом с правым стременем воеводы в полном блеске славы; воевода извлекал выгоду из присутствия Хряка, так как тот могучим торсом напрочь закрывал полное отсутствие правой ноги воеводы. С левой стороны шел Никита Волобуев, прикрывая отсутствие левой ноги. Ноги воеводе в целях издевательства отрубили печенеги.

Князь вылез из лужи, надел шапку и приосанился. Войско остановилось перед княжьим крыльцом. Владимир помахал рукой, разгоняя мух и, с трудом ворочая языком, сказал:

- Ой вы гой еси! Тьфу, черт! О чем, бишь, я? Да, как там дела наши ратные?

- Мы и бились и ратались, князь-батюшка, да сила не взяла, - привычно забормотал воевода. - Уж и живота не щадили. Жалованье дружине три месяцы не плочено! Вон супостата с собой привели. Че с ним делать-то? Может, на кол? - оживившись, предложил он.

Солнышко подумал, побагровел, засучил ногами и приказал запороть воеводу Клопа кнутами. Потом плюнул, и пошел в терем к жене. Из спальни во все стороны прыснули думные дьяки.

Великий князь давно уже скучал, а вернувшаяся из похода рать давала повод к развлечениям. По настоянию жены, которая князю уже изрядно опостылела, был объявлен пир. В подвалы были посланы слуги, которые выкатывали бочки с сорокалетними медами. Кухарки на кухне сворачивали головы лебедям и стерлядям. Срочно отлавливались и привязывались к наиболее прочным пням в лесу медведи для псовой охоты. Княжеская дружина чистилась, латалась и била вшей. Вши, однако, не бились, а скорее наоборот, чувствовали себя неплохо, отдыхали от походной жизни и жирели на дармовых харчах. Короче, все как умели готовились к празднику.

Вместо праздника в княжестве начался мор. Умирали организованно: в городах - улицами, в деревнях - целыми деревнями. Старый князь ссутулился, пожелтел, бросил пить и тоже умер. Молодой князь Самослав Владимирович, похоронив папу и насыпав высокий курган, провел несколько неудачных финансовых реформ. В результате одной из них разорился молодой еврей-маркитант Исаак Равель. Следствием этого явилось полное отсутствие наконечников стрел, копий и подков, чем и было обеспечено завоевание Руси татаро-монголами. Таким образом, когда мор кончился, на Руси уже висело ярмо Золотой Орды.

Князь жил припеваючи, несмотря на иго, и даже решил жениться. Сам он ехать за невестой не собирался, так как невеста, по имеющимся сведениям, проживала где-то в тридевятом царстве. Поэтому, посоветовавшись с боярами (из которых ехать тоже никто не согласился), князь решил послать человека подневольного. Выбор пал на героя недавней печенежской кампании, молодого смышленого дружинника Домкратия Хряка, каковой и был немедленно вызван к Самославу. Домкратия привел поп со странным греческим именем Андрон, ибо сам Хряк идти уже не мог по причине крайнего опьяненения.

Держа Хряка за шиворот, поп браво выпятил живот и принялся есть глазами начальство. Начальство назидательно подняло перст и по складам прочитало из толстой книги:

- За мо-рем ца-ревна есть, что не мож-но! Гм! Хм! Ну и все такое. В общем, ясно! Бери коня и езжай, вернешься без царевны - на кол!..

- Да игдеж она живет, стерва? - осоловело изумился Хряк.

- Я те дам стерва! - замахнулся князь. - Ясно сказано: за морем. Давай-давай! И чтоб завтра к вечеру - нет, к утру! - царевна была здесь.

Хряк зачесался и пошел к двери. Князь, окинув внимательным взглядом плечи Хряка и все остальное, вполголоса сказал ему в спину:

- И смотри у меня, чтоб без этого самого! Узнаю, шкуру спущу.

Хряк молча вышел, поддерживаемый Андроном.

Весь вечер, всю ночь и все утро (то, в которое он должен был привезти царевну) Домкратий гулял с друзьями - Волобуевым, отцом Андроном и Ванюшей. Утром его кое-как посадили в седло, засунули в котомку бутылку водки и Ванюшу и отправили подальше от княжьего гнева.

Очнулся Хряк в поле. Заунывно пели жаворонки и крестьяне. Домкратий подъехал к ближайшему мужику, который, впрягшись в соху, с грустной песней тянул борозду.

- Где тут море-то, мил человек? - спросил Хряк.

- Там, - неопределенно махнул рукой пахарь, не проявив ни малейшего удивления и уважения к княжескому посланцу. Домкратий изо всех сил задумчиво ударил его между ушей и потрусил в указанном направлении. Мужик смирно стоял по колено в земле, глядя из-под руки вслед удаляющемуся всаднику.

По лесу шныряла нечистая сила. Шебуршились лешие, с весенним мявом в кустах сигали черные коты. Где-то вдалеке голосили - к дождю, видать, подумал Хряк - чем-то потревоженные русалки-мавки. Нечистые зыркали из чащи и гулко клацали зубами. Домкратий дразнил их кукишем, а наиболее обнаглевших стращал оторванным чертовым хвостом, который еще в незапамятные времена добыл князь Трувор в битве со степными таврическими чертями. Теперь хвост достался Домкратию от побратима, отца Андрона. Как хвост попал к Андрону - неизвестно, но хвост был настоящий, ибо нечисть при виде его плевалась, визжала и в ярости сучила копытами, не решаясь, однако, до захода солнца губить божью душу.

Хряк приближался к опушке. Невдалеке показалась полуразвалившаяся избушка на куриных ногах. Домовой Ванюша, который успел дорогой высосать всю водку из бутылки, лежавшей рядом, высунулся из вещмешка:

- Домуша-а-а! Ты тут гляди! Эта-а! Ну, живет тута. Скажи: избушка-избушка, повернись к лесу задом! Она и повернется. А лучше бы нам ретивара! терирова! Тьфу! Удрать бы! Злющая старуха-то, поганая! Одно слово ведьма!

Домкратий, однако, ласково ударив его между ушей, продолжал движение.

Баба Яга жарила какого-то Иванушку-дурачка. Иван-дурак был не дурак, вился вьюном и жариться не хотел. Отчаявшись разжалобить старую каргу горючими слезами, дурак вылез из печи и принялся заталкивать туда растерявшуюся старуху. Она попыталась удариться об пол, дабы обернуться крокодилом, но впопыхах только сломала себе костяную ногу и, заорав от боли, до смерти перепугала дурака.

В это время приотворилась дверь и в избу просунулась морда Домкратия Хряка. Морда повертелась в разные стороны, дверь распахнулась, и в избу, гарцуя и постоянно поднимая коня на дыбы, с криком "так твою растак, самогону не найдется, бабка?!" - въехал богатырь. Курьи ножки подогнулись, и избушка с кудахтаньем рухнула на колени. Дурак, чувствуя подмогу, снова набросился на бабку, но Домкратий неожиданно для самого себя ударил его между ушей. Дурак упал. Выбравшийся из сумы Ваня кинулся вязать злыдня.

Не найдя в хате самогонки, Хряк насел на Ягу:

- Сказывай, старая, где тут у тебя тридевято царство? Далеко ли? К вечеру-то поспею? И гляди у меня!.. - с этими словами он приблизил огромный волосатый кулак к носу Яги.

Бабка с наслаждением обнюхала кулак и пробормотала, мечтательно прикрыв глаза:

- Русским духом пахнет!

Домкратий легким тычком вернул ее к действительности, потребовав в проводники волшебный клубок, который бабка, куражась и торгуясь, тут же выменяла на его богатырского коня. Конь в пояс поклонился Хряку и, пожав плечами, на задних лапах отправился в конюшню, где призывно ржали ягины кобылицы.

Утром Хряк выбрал лучшую лошадь и стал ее седлать, но Яга с криком кинулась на него, однако упала, запутавшись в сене.

- Ты, бабка, брось, - поучающе сказал Домкратий, вскакивая в седло. Стара уже для этих дел!

Он швырнул клубок, гикнул, свистнул, взвился и упал с коня. Поднявшись с земли, Домкратий надавал коню (а заодно и Яге) тумаков за скверный нрав и галопом помчался в путь, который указывала ему заветная нить.

Время близилось к полудню, когда Хряк въехал в такую чащу, что не знал, как оттуда выехать. Волшебный клубок давно кончился, стало быть, богатырь уже находился в тридевятом царстве. Ванюша, протрезвев, вновь высунулся из мешка и тревожно стрельнул вокруг мутными глазенками:

- Домуша, свистит кто-то! Аль не слышишь? Не к добру это!

Хряк, у которого уже давно стреляло и свистало в ухе после прощальной попойки с Волобуевым и Андроном, досадливо запихнул было его обратно, но и сам заметил в ветвях самого могучего дуба какое-то шевеление.

- Соловей-разбойник! - прошептал Ванюша и сам юркнул в мешок. Действительно, это был Соловей. Он вил гнездо и посвистывал, прикидывая, сколько соловьят может в нем поместиться.

Хряк остановился, снял со спины лук и послал пробную стрелу в самую гущу. Каленая стрелка взвилась и скрылась в листве. Оттуда послышалось шипение, посыпался сухой помет, и вдруг из ветвей выглянула разъяренная морда Соловья. Домкратий, недолго думая, послал вторую стрелу. Соловей заревел и, махая крыльями, коршуном кинулся на него, свистая изо всех сил. Лошадь под богатырем заколдобилась, упала на землю и закрыла копытами уши, морщась от омерзения. Домовой Ваня забился в бутылку и сам себя заткнул изнутри пробкой. Хряку, хотя он и сильно испугался, деваться было некуда: упавшая лошадь придавила ему ногу.

Домкратий зажмурился, уронил лук и ударил на звук кулаком. Он попал по лошади, которая со страху орала громче Соловья. Лошадь брыкнула обеими ногами, и налетевший Соловей получил такой удар, что внутри у него что-то оборвалось и заболело. Он попытался свистнуть, но с удивлением обнаружил, что у него начисто пропал голос. Пустив петуха, Соловей кинулся разбегаться для взлета, но крылья тоже отказали. Соловей попытался удрать пешком, но тут Домкратий открыл глаза, отпихнул лошадь и, богатырским прыжком достигнув Соловья, схватил его за хвост.

Соловей покорно упал, глаза его затянулись пленками. Богатырь, недолго думая, приторочил его к седлу вверх ногами, выпытал у него дорогу и поехал дальше.

...Срок, назначенный Самославом, давно уже прошел, и владыка нервно бродил по терему, сжимая в руках томик Пушкина. Челядь, пугаясь, слушала голос князя, бессвязно бормотавший:

- Царевна! Свет Божий! Во лбу звезда! На кол!..

Иногда князь останавливался, тоскливо икал и требовал квасу, водки или царевну. Если первое и второе удовлетворялось незамедлительно, то взамен третьего ему подсовывали то кулачные бои, то масленицу, то снова водку. Князь, на некоторое время забываясь, впоследствии начинал буйствовать с новыми силами. Особенно доставалось друзьям Хряка - Волобуеву и Андрону, которых теперь по очереди пороли на конюшне. Никита, сперва хвалившийся крепкой шкурой, через неделю приуныл и в перерыве между очередными порками женился. Жена попалась настырная и уже через месяц выхлопотала у князя прощение для мужа (а заодно и для Андрона) и родила Никите сына, Никитича, которого в честь доброты князя решено было назвать Добрыней.

Добрыня, мало того, что рос не по дням, а по часам, но оказался необычайно прожорлив и силен. Вскоре он пустил отца по миру, предварительно поколотив его. Никита поменял фамилию и сбежал в храм к отцу Андрону, который устроил его на полставки схимником. В свободное от работы время Никита надевал дополнительные вериги, становился при входе и взимал милостыню с прихожан. Связываться с Никитой никто не хотел, поэтому подаяние поступало регулярно.

У отца Андрона родился очередной первенец. Андрон, наученный горьким опытом Никиты, расстригся и бежал. Попович остался сиротой.

! Солнце склонялось к западу. Хряку на пути все чаще стали попадаться обглоданные человеческие скелеты. Сначала Домкратий пытался не обращать на это внимания, но когда дорогу перегородил завал из любовно высосанных мозговых костей, он понял, что пора поворачивать назад. Он повернулся и нос к носу столкнулся с громадным змеем. Аспид уже три версты на цыпочках шел за богатырем, стараясь не шуметь. Он опасался нападать: его смущала волшебная кобыла.

- Горыныч, - представился змей. - Слезай с коня, лапотник, жрать хочу!

- Это вы мне? - побледнел Хряк.

- Тебе, тебе. Давай шевелись.

- Сейчас, - ответил Хряк и ударил змея между ушей.

Змей растерялся: его еще никогда не били. Хряк ткнул его копьем в глаз. Змей досадливо моргнул оставшимися пятью и выбил Домкратию два зуба. Хряк, прикрыв рот щитом, снова ткнул его в глаз. Горыныч стал кусаться и ударил Домкратия хвостом. От удара разбилась бутылка с Ванюшей. Больно порезавшись, Ванюша озверел и укусил коня. Бедная лошадь брыкнула змея обеими ногами в пах. Горыныч взревел благим матом и, потеряв сознание, тяжело завалился на бок.

Хряк, соскочив с коня, жесточайшим образом связал его, вывихнув змею все лапы и шеи, дабы обездвижить пресмыкающееся до своего возвращения. Замаскировав его веточками, Хряк двинулся дальше. Он нутром чувствовал, что царевна уже недалеко.

Вместо царевны через полчаса ему попался Кощей Бессмертный. Он совершал ежевечерний моцион по своим владениям, попутно измышляя и тут же исполняя различные черные дела. Он был до того худ, что Домкратий сперва его не заметил, тем более, что на Кощее была шапка-невидимка. Раздался тихий хруст из-под копыт, и Кощея не стало. Хряк ничего не понял, пожал плечами и остановился на ночлег.

...Царевна Несмеяна сидела со звездой во лбу. Звезда горела неровно и то и дело тухла: у царевны с утра болела голова. Чтобы развеяться, она принялась вышивать шелком по атласу, тяжко стуча кандалами. В темнице было темно и скучно. В дальнем углу спаривались тарантулы. По заплеванному полу с визгом бегали мокрицы. Параша под нарами нестерпимо воняла. Бриллиантовые песочные часы, подарок Кощея, пробили полудень, показывая, что скоро принесут похлебку. За похлебкой обычно следовала обязательная прогулка, во время которой царевна постоянно пыталась убежать. Эти ежедневные попытки ей давно надоели; куда бежать, она тоже не знала, но уж больно донимал проклятый Кощей, да и жить в сырости не хотелось.

Лязгнул глазок, и в камеру просунулся глаз дежурного надзирателя. Несмеяна равнодушно воткнула в него иголку. За дверью завозились и заорали. Глаз лопнул и прянул обратно. Двери бесшумно распахнулись, и два чудовища, брезгливо кривясь, внесли лагун с баландой. Царевну мигом стошнило, она утерлась и жадно принялась есть. Съев полную миску, отплевываясь, она с отвращением попросила добавки, в чем ей было немедленно отказано.

На прогулку царевна шла по сводчатому каменному коридору, в нишах которого стояли, плотоядно облизываясь, лупоглазые чудовища. В крохотном дворике, обнесенном колючей проволокой и поросшем чахлыми кустиками анчара, ползали отвратительные гады. Тут же, в анчарнике, за обе щеки с чавканьем пожирали свежую падаль стервятники. Несмеяна не преминула приласкать своего любимца - плешивого орла Федю - который узнал царевну и с радостным клекотом клюнул ее в лицо.

Неожиданно во дворе появился витязь. Он схватил царевну за волосы, бросил поперек седла, повернулся, пришпорил коня и был таков; проезжая мимо начальника равелина, он мимоходом крепко ударил его между ушей. Монстр ошеломленно захлопал глазами!

Хряк подъезжал к монастырю. Лошадь была в мыле: ей трудно было тащить змея, который, за хвост привязанный к луке седла, болтая лапами и цепляясь чешуей за неровности почвы, подвигался вперед, бороздя гребенчатой спиной глубокую колею. Змей бы с большим удовольствием полежал на солнышке без всякого движения, но выбирать не приходилось. Кроме змея, коню приходилось тащить Хряка и краденую царевну, которая за последнее время сильно растолстела.

Итак, Хряк подъезжал к монастырю. Монахи бросили молиться и на всякий случай ударили в набат. Колокольня зашаталась и упала вместе со звонарем, произведя некоторое замешательство среди чернецов. Тем временем Домкратий приблизился к воротам и вышиб их. Пришпорив коня, он хотел было лихим аллюром влететь на подворье, но лошадь неожиданно дернулась и остановилась.

С молодецким криком Хряк упал прямо под ноги игумену. Продолжая молодецки кричать, Хряк поднялся и выдернул из ворот застрявшего там змея. Лошадь облегченно вздохнула. Игумен протянул Хряку хлеб-соль, которые Горыныч из-за плеча богатыря тут же слопал, отхватив при этом монаху руки по локти. Игумен перекрестил локти и тихо отошел в небытие.

Хряк бросил змея посреди двора и направился в трапезную, прихватив с собой царевну и коня. Наевшись и напившись (впрочем, большую часть съел и выпил Ванюша, выбравшийся из торбы на запах съестного, чему Хряк немало изумился, так как считал, что нечистая сила должна чураться святых мест), Хряк вызвал к себе заместителя игумена, которым оказался, к обоюдному восторгу, отец Андрон.

После взаимных объятий и дружеских тумаков Хряк спросил:

- Ты чего здесь делаешь, в глухомани такой?

- Грехи замаливаю.

- Какие ж у тебя грехи, святая душа?!

- Всякие! Один Бог без грехов. Я тут новый сан принял. Юродствую помаленьку!

- Ну, это дела ваши, духовные, - сказал Хряк. - А пока будешь игуменом.

- Как так игуменом?!

- Сказал, будешь - значит, будешь. Я у князя-батюшки правая рука, так что будь спокоен.

Новоиспеченный игумен обрадовался и вместо торжественного погребения покойного устроил мерзкую пьянку на свой обычный манер, которую шумно поддержали Хряк и Ванюша и к которой постепенно присоединились, поборов природную скромность, царевна и змей Горыныч. Напоили даже Соловья-разбойника.

Утром Хряк заявил Андрону о своем желании прославиться.

- Да куды тебе? - удивился Андрон. - И так уж славен! Змей вон! Рептилия! Страшный какой. Ишь как пьет-то, в три горла! Да и нехристь этот, Соловей!

- Да не то чтобы прославиться - увековечиться хочу. Для потомства, объяснил Хряк, искоса взглянув на царевну.

- А-а-а! Для потомства! Ну, это особа стать. Есть тут у меня один монашек, подкалымливает. Рублевым потому кличут. Ничего, усерный такой! Непьющий, правда. Ну, да тебе с ним не меды распивать.

- Вас как, до пояса или в полный рост? - спросил богомаз, возникший как из-под земли.

- Чего-чего? - недоверчиво переспросил Хряк.

- А может, бюст будем делать?

- Не, лучше икону! Только смотри, чтоб большую!

- Сделаем! Фас, профиль? Фон с пейзажем?

- С пейзажем! - сказал Хряк. - И спереду!

- Спереди, извиняюсь, змия не влезет.

- Тогда сбоку, и змея можно поменьше.

Считая дело улаженным, Домкратий повернулся, но живописец так не считал. Он вежливо тронул Хряка за рукав и улыбнулся.

- Какие деньги?! - заорал Домкратий и с разворота треснул его между ушей.

- Помилуйте, как можно, я не о деньгах, а о натуре, - пояснил оскорбленный монах.

- А-а! Так тебе натурой? - заревел Хряк и добавил со второй руки.

- Я просто хотел сказать, что вы должны!

- Я тебе ничего не должен, - отрезал Хряк.

Через полчаса они договорились. Домкратий резво ратал змея, гоняя его по двору. Змей, не желая рататься, увертывался и кричал человеческим голосом. Богомаз орудовал у мольберта, то и дело покрикивая:

- Левей! Змию придержите! Придержи, говорю!! Теперь пущай! Во дает! Господи помилуй!

Так прошел день и вечер. На рассвете увековеченный Хряк, простившись с Андроном, отправился в дальнейший путь. Дорога лежала перед ним заколодевшая и замуравевшая. Там, где не было муравы, находились огромные лужи с коричневой водой, затянутой ряской. Несмеяна, сидешая впереди (сзади она сидеть уже не могла), жаловалась на судьбу и головную боль. Между ушей у кобылы открылся стригущий лишай. Ванюша маялся животом после церковной пищи. Соловей-разбойник находился в процессе сезонной линьки; процесс усугубляла Несмеяна, выщипывая соловьиный пух для устройства перины. Хряк, полагаясь на чутье лошади, спокойно спал.

Разбудило его заунывное пение жаворонков и крестьян. Хряку во сне взгрустнулось, он рефлекторно ударил Несмеяну между ушей и проснулся. Перед ним по колено в земле торчал давешний крестьянин.

- Эге, да это мой беглый холоп Микулка! - заорала царевна. - Хватай его, Домик, век воли не видать!

Хряк приосанился и громко закричал:

- Держи вора!

- Житья не стало! - хмуро пробурчал Микула и ударил Хряка между ушей.

Домкратий пришел в себя от ночной прохлады. Роса конденсировалась на шеломе и стекала под кольчугу редкими холодными каплями. Хряк повертел головой, так как больше ничем повертеть не смог, и обнаружил, что проклятый мужик загнал его в землю по самую шею.

Внизу бился конь и хрипела Несмеяна. Контуженный Ванюша тихонько постанывал. Соловей-разбойник вообще не подавал признаков жизни, и Хряк уже начал за него беспокоиться.

Надвигались сумерки. Хряк подвигал плечами, но вылезти не смог. Он долго кричал, устал и проголодался. Нестерпимо чесался нос. Богатырь почесал нос о камешек, горько вздохнул и заснул, справедливо рассудив, что утро вечера мудренее.

Проснулся он от тяжелого топота и криков. Хряк заорал в ответ. Топот сейчас же прекратился и крики смолкли, но вскоре в лунном свете Хряк различил фигуру крадущегося витязя, ведущего в поводу лошадь.

- Эй, мил человек, - позвал Домкратий. - Иди-ка сюда!

Витязь мгновенно вскочил на коня, выставил пику и заученной скороговоркой затараторил:

- Я еду, еду, не свищу, а как наеду, не спущу!

- Да не бойся ты, иди сюда! Не съем я тебя!

Витязь неуверенно приблизился к Домкратию и остановился, опасливо рассматривая его.

- Да слезай с коня, придурок! - теряя терпение, крикнул Хряк.

- Молчи, пустая голова! - ответил витязь. - Я еду, еду, не свищу, а как наеду!

- Хватит, наехал уже! - заорал Хряк. - Бери лопату, копай, чтоб ты сдох!

Путник достал маленький походный заступ и откопал сперва тулoвище, затем ноги Хряка, Несмеяну, Ванюшу, Соловья и, наконец, лошадь. Лошадь, к сожалению, уже околела.

Хряк, на радостях разминая затекшие члены, натаскал дров и затеял громадный костер. Захлопотала у огня Несмеяна. Ванюша блеснул перед гостем сноровкой и мигом наловил лягушек. Узнав, что лягушки не котируются, он побежал в другую сторону и приволок медведя.

- Ого! - сказал гость. - Как же ты его?

- Защекотал, - скромно признался домовой.

У путника нашелся небольшой бочонок вина, и вскоре они дружно пили за знакомство.

- Да, так как тебя кличут-то? - спросил Хряк.

- Руслан, - ответил гость, - а по батюшке Лазаревич.

- Эге, да ты не из Рюриковичей ли?

- Из них, - согласился Руслан.

- А чего орал?

- А знаешь, как страшно ночью-то одному?

- Дак чего шатаешься по ночам, раз страшно?

Руслан тяжело вздохнул.

- Нечистый попутал. Понимаешь, такое дело. Была у меня зазноба одна. Ну, не то чтоб любовь, а так, увлечение. Да и сосватаны мы с трех лет. Опять же родители! Тут уже свадьба сладилась, а ее возьми и унеси нечистая сила. Махонький такой, с бороденкой!

- Э, да это мой троюродный дедушка, Черномор! - встрял в разговор Ванюша. - Он у меня затейный такой старичок, любит пошутить. Старый маразматик, что с него возьмешь!

- Во-во, Черномор, - встрепенулся Руслан.

- Да ты не бойся, он старенький уже. Только летать духу-то и осталось, - успокоил его домовой. - Ты его попужай маленько, он и отдаст.

- А что ж он, такой пужливый, что ли?

- Да ему особо пужаться нечего. Бессмертный он, - пояснил Ваня.

Руслана передернуло, он зябко повел плечами, опрокинул в рот чарку и, скривившись, помотал головой.

- А знаешь что, - сказал Хряк, - подарю-ка я тебе свой кладенец. Первейший булат. Двух кощеев зарубал, и ни одной зазубринки,- соврал он. А они знаешь, какие костлявые, кощеи-то.

- Ух ты! - восхитился Руслан, но тут же замялся. - А как же сам-то?

- Что, отдариться нечем? - простодушно спросил Домкратий, хитро мигнув Ванюше. Ваня все понял и тут же напустил порчу на русланова скакуна. Руслан растерянно огляделся и прикинул, что наименее ценной частью его имущества является конь, который из гладкого упитанного жеребца превратился в старого бельмастого мерина, больного сапом, которому Ванюша, не слишком доверяя чарам, для верности незаметно перебил палкой хребет.

- Ну вот бери хотя б коня! - сказал Руслан. - Арабских кровей. Жизнь три раза спасал. Побежит - земля дрожит!

- Ох, спасибо! - сказал Домкратий. - Подарок истинно княжеский! Ну, благодарствую за компанию и прощевай пока. Недосуг мне. А насчет бабы зря ты убиваешься, ничего в них путного нету, по себе знаю.

Он ловко посадил Несмеяну на коня, взгромоздил суму с Соловьем, вскочил в седло сам, свистнул Ванюше и дал коню шпоры. Конь закричал и, осторожно ступая разбитыми копытами, двинулся прочь от костра.

Когда огонь пропал из виду, Домкратий обратился к Ванюше:

- Ну, хватит, слышь, сымай порчу!

- Не обучены мы порчу сымать, - обиделся домовой. - Напущать - это могем, а сымать!

- Могем, не могем! А напущал зачем? Хоть сап-то сыми!

Ванюша пожал плечами и что-то шепнул в сторону. У лошади тут же выпали хвост и грива и пошла горлом кровь. Сап остался на месте.

- Ты чего ж, паршивец, делаешь? - изумился Хряк.

- Кровь порченую спущаю, - хмуро ответил домовой, сам не ожидавший такого эффекта.

- А волосья зачем повыпадали?!

- Надо так! А тебе-то что? Так даже и красивше.

Хряк с сомнением оглядел лысую холку.

- А бегать-то он будет?

- Будет, - твердо сказал Ваня. - Недолго, правда.

Хряк понял, что надо торопиться. Он подстегнул коня плеткой-семихвосткой и обнаружил, что конь уже издох.

- Перестарался ты, Иван! - с укоризной сказал Хряк, пристраивая седло к спине домового.

- Смилуйся, кормилец! - взмолился Ванюша. - Грыжа у меня паховая! Ты б лучше этого бугая-разбойника к делу приспособил, а то только жрет да пьет он у тебя!

Хряк подумал и снял седло. Соловей, хоть и не понимал по-русски, почувствовав дурное, закудахтал и заерзал.

! Баба Яга перекрестилась. Видение не исчезало.

- Господи помилуй! - пробормотала Яга. - Что ж это там такое? С нами крестная сила! Спасу нет!..

- Самогону не найдется, бабка? - послышался издалека знакомый голос. Яга узнала его и бросилась к ступе. Громко крича заклинания, она попыталась взлететь, вспомнила, что забыла помело, метнулась было за ним, но опоздала. В избушку уже ввалился Домкратий Хряк.

- Явился, ирод, - всердцах подумала Яга. - Добро пожаловать, - вслух сказала она. - Дурак в печи, на столе калачи, берите ложки, поешьте с дорожки...

Ваня облизнулся.

- Кулебяки давай и блинов побольше, - сказал Хряк, бодро спрыгивая с Соловья.

- Сожрут все, проклятые, - подумала бабка. Она сама любила блины, а дураков ела с неохотой: положение обязывало.

- Чай не масленица, Домуша, да и нельзя мне постного! Уж чем Бог послал!

- Ты еще червей накопай, старая дура, - сказал Хряк. - Кулебяки на стол!!! - надсадно заорал он и ударил Ягу между ушей. Баба Яга вздохнула и подала кулебяки.

- Жрите, чтоб вас! - подумала она.

Домкратий усадил всех за стол и быстро поел. Бабка выставила долгожданный самогон. Домкратий, однако, пить не стал, чем здорово напугал бабку. Он поднялся из-за стола и, сурово глядя на Ягу, сказал:

- Ну, веди коня.

- Какого коня, касатик?!!

- Мово, давешнего. Не околел он у тебя тут?

- Да ты что? Креста на тебе нет! Своими же руками отдавал!..

- Своими же и заберу, - сказал Хряк. - Я человек подневольный, а лошадь казенная!

- Так хоть моего верни!..

Несмеяна вдруг глупо захохотала. Хряк недовольно взглянул на нее и, потупившись, заговорил:

- В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, где горюч-камень на плакун-траве лежит, имеется агромадный курган; а на том кургане дуб в три обхвата. На дубу сундук висит кованый, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, а в яйце игла, каковая и является кощеевой смертью. Ежели ту иглу...

- Постой-постой! А конь-то где?

- Дак я ж тебе и говорю: аккурат под тем дубом косточки его белые и находятся. Ну, в общем, сперва мертвой водой, потом живой - глядишь, и выйдет что.

- Где курган-то? - заплакала бабка.

- Дак я тебе толкую, недалеко тут! Куда ворон костей не заносил, сказал Хряк и пошел на конюшню.

Разъяренная Яга попыталась испортить жеребца, но ничего не вышло, так как накануне она приглашала заграничного специалиста-лошадника, и тот крепко заговорил коня от дурного слова и сглаза. Хряк вышел из конюшни, ведя в поводу уже оседланного скакуна. В конюшне тоскливо ржали кобылицы. Домкратий взгромоздил на коня свой скарб, поудобнее устроил Несмеяну, крест-накрест расцеловал Ягу и взлетел в седло:

- Не поминай лихом, мать!

Яга стояла и глядела вслед удаляющемуся Хряку. Когда он скрылся в клубах пыли, она охнула и забилась в эпилептическом припадке, молотя сухонькими кулачками по вытоптанной земле.

! Так, в кухарки, значится, ты не хочешь, я так понимаю! В девках дворовых с пузом тебе трудно будет! Разве что в корчму к Равелю, судомойкой?

- Уж лучше к Кощею, - сказала Несмеяна. - Царевна я все-таки!

- И это не так, и то не этак; прямо ума не приложу, куда ж тебя девать, - сказал Хряк. Не к князю ж везти. Он хоть и дурак-дураком, а может и на кол посадить! А то выходи за меня замуж! Живу я один, никто тебя не обидит, слова плохого впоперек не скажет! Мужики, обратно, меня уважают. Изба у меня большая, пятистенок! Курей заведем, утей. Дите, опять же!

- Куда ж я от тебя, Домик, - всхлипнула Несмеяна, сложив руки на животе. - Присушил ты меня, окаянный!

- Ну и ладно, - сказал Хряк. - Фамилия тебе будет Хряк, а звать Настасья. Так и порешим.

- Кажись, подъезжаем! - подал голос Ванюша. - Ну, слава Богу!

- А, вот и златоглавая, - сказал Домкратий, всматриваясь вперед. Действительно, уже виднелись крайние избы, вдалеке сияли колокольни, слышался малиновый звон.

- Тут у меня сродственница одна неподалеку проживает, - продолжал Хряк. Побудешь пока у нее, а я тем временем в город наведаюсь. Может, и попа заодно привезу! Кажется, здесь.

С этими словами он решительно свернул в маленький аккуратный дворик, слез с лошади и расцеловался с хозяйкой - толстой жизнерадостной бабой, которая болталась по двору без всякого дела. Хозяйка обрадовалась гостям и особенно лошади, которая в хозяйстве была очень кстати. Когда все перезнакомились, Хряк обратился к ней:

- Ну, Акулина свет Мартыновна, поручаю тебе нареченную мою - поучи дуру хозяйству; Ванюшу вот - поможет, где надо; ну и этого придурка!

- А этого я живо в курятник, - решила Акулина, щупая Соловья, - Петух у меня пропал третьего дни.

- Во-во, в курятник, самое ему там место, - подтвердил Домкратий. - А я пока дела кое-какие улажу.

Для начала Домкратий пошел на разведку в корчму к Равелю. У Равеля было шумно, людно и дорого.

- Инфляция, - подумал Хряк!

- Саша! - позвал он Равеля, - иди сюда.

- А-а-а, старый знакомый! - испугался Исаак. - Чего изволите, Домкратий Димитриевич? Семужку имею, балычок! Может, пивка - чешское поспело?

- Нет, - строго сказал Домкратий. - Пиво потом. Ты мне вот что скажи: как князь-то?

- А что князь? Живой, слава Богу, - громко сказал Равель. - Налоги недавно увеличил, мать его за ногу, - потише прибавил он.

Под окном забряцали вериги, и в корчму, матерно ругаясь, вошел святой Никита. Равель перекрестился и бросился за прилавок. Народ упал на колени и принялся молить Бога, чтобы он побыстрее забрал к себе Никиту. Бог не отозвался, а Никита рассвирепел, накинулся на людей и стал их колотить веригами, но вдруг получил крепкий удар между ушей. В глазах у него помутилось, а когда он пришел в себя, то увидел, что его крепко держит за вериги Домкратий Хряк.

- Домкратий!!! - вскричал Никита. - Дай я тебя, друг, облобызаю! Эй, жид, пива! Садись, Домушка, рассказывай, как там что, ладно ль за морем, иль худо, и какое в свете чудо. Царевну-то нашел?

- Да нашел, - вздохнул Домкратий. - А как там князь, убивается небось, кобель?

- Че убиваться-то, - захохотал Никита. - Ты ж не знаешь! Уже убили его! Давно уж тризну справили! Ох и пожрали!.. А сейчас новый у нас, не хуже прежнего.

- Ну и слава Богу, - подумал Хряк, а вслух сказал: - Вечная ему память, хороший был князь, душевный.

- Ага, душевный, - согласился Никита. - Всю задницу в кровь!

- Слушай, Никита, - спросил Хряк. - Ты вроде как поп?

- Поп, - кивнул Никита. - А че, крестить, отпевать али еще какая надобность?

- Венчать.

- И кого же?

- Меня, - сказал Хряк.

- Ой, - сказал Никита.

- А ты не ойкай, - сказал Хряк. - Недосуг мне!

! Хряк, пуская зайчики новеньким обручальным кольцом, вошел в Денежный Приказ.

- Вам кого? - безразлично спросил дежурный дьяк.

- Не кого, а что, - сказал Хряк. - Денег. И много: за шесть месяцев жалованье, командировочные, потом полевые, дождевых четыре дня и за вредность.

- Документы, - сказал дьяк. - И на дождевые - отдельную справочку.

- Откуда справка, неграмотный я! - растерянно пожал плечами Домкратий.

- Пес смердючий, - закричал дьяк. - Сила есть, ума не надо? Думаешь всю жизнь так прожить? Сначала грамота, потом деньги. Иди в казарму там два приезжих монаха грамоте обучают. Спросишь Кирилла и Мефодия.

- Доберемся и до Кирилла, - озлобленно сказал Хряк, - а сейчас я с тобой говорить буду. Деньги давай, тыловая крыса!

- Я вам не крыса, - оскорбился дьяк. - И попросил бы без рук!

- Можно и без рук, - сказал Хряк и ударил его между ушей. - Значит, три дня дождевых!

- Четыре, - поправил дьяк.

- Четыре. Потом полевые и за вредность.

- За вредность талонами дам, - сказал дьяк.

- А чего, золота нет, что ли? - огорчился Домкратий.

- Давно нет, кончилось, - осклабился дьяк золотыми зубами.

- Ладно, давай серебром. Дождевые талонами возьму, а за вредность ни-ни! И коня спиши - пал от сапа. Смертью храбрых! Меч тоже спиши сломал об кощея; знаешь, какие они костлявые! Ну, и шелом на всякий случай тоже спиши - трещину дал. Да и не по размеру он мне.

- Сапоги могу списать, а меч, не обессудь, оружие, это только воевода может. Валенки вот могу выдать: с Юрьева дня на зимнюю форму переходим.

- Валенки - это хорошо! Да ты деньги давай!

- Ну, ладно; правда, для татарвы оставлено, на ясак! А, для хорошего человека не жалко, а Орда! Пущай в Казани берут, не обеднеют там!

- Считать я умею, - сказал Хряк. - Давай сюда казну, разберусь как-нибудь.

! Домкратий Хряк вернулся домой пьяным и сгоряча избил домового!

Кто первый, кто последний

история третья

- Значит, так: линейных кораблей - один, шняв - четыре, фрегатов пять!

- Да помилуй, батюшка!..

- Не перебивай! Значит, фрегатов - шесть, галер - четыре. Ну, и ботик. Ботик в первую очередь, - светлейший помолчал и добавил, - из красного дерева. И чтоб полный плезир!

- Да за что, милостивец?! Где ж мне красное-то дерево взять?

- Покрасишь. Сурику выпишу. А то жидов тряхни.

- Дак трясли ж намедни!

- Плохо, значит, трясли! А строить будешь тут, - палец Меншикова ткнулся в карту, угодив в непроходимые болота, и оставил на них жирное пятно.

- Ваше сиятельство, шведы там. Тьма-тьмущая, извиняюсь. Обратно же, Стекольна недалеко.

- Вот и хорошо! Заодно и шведов повоюешь.

- Дак батюшка!..

- И верфи построишь - народишко дадим. Шведов, которых в плен возьмешь, тоже приспособь. Глядишь, к рождеству такую фортецию отгрохаем - самому царю не стыдно показать будет. Да и Карле конфузия произойдет! - Меншиков весело захохотал и подмигнул поникшему боярину Хрякову. Хряков стоял ни жив ни мертв. Меншиков посерьезнел и добавил:

- Недоросля своего в навигацкую школу сдашь. Не скули, мин хренц - на все царев указ: отечеству польза и на твоей шее дураком меньше будет. В общем, будешь комендантом, - и еще раз ткнул в карту, оставив второе пятно в совершенно другом месте.

- А страмоту свою сбрей, не ровен час государь увидит.

Меншиков ловко вскинул два пальца к треуголке, лихо повернулся и, хлопнув дверью так, что и сам, кажется, испугался, вышел.

второе начало

С утра ожидали самого светлейшего, но вместо него приехал царь. Приехал он инкогнито, под видом только-только входившего в моду графа Калиостро. Несмотря на инкогнито, со всех сторон неслись приветственные вопли:

- Слава царю Петру Алексеевичу!

- Многие лета государю императору!

- Виват!!!

Петр недовольно топорщил усы, фукал и молчал. Когда он подъехал к форту, на флагштоках взвились андреевские стяги, торжественно и грозно ударили пушки; инвалиды на стенах взяли на-краул. Из клубов порохового дыма вынырнул боярин Хряков.

- Батюшка наш, Калиостро Лексеич! Не побрезгуй, отведай нашего хлеба-соли! - сказал он и на серебряном подносе подал царю большую кружку. Царь выпил, прищурился, достал огромные ножницы и мигом обкарнал Хрякову бороду. Боярин схватился за босое лицо, а Петр, скалясь и шагая широко и быстро, прошел в крепость. Немедленно оттуда раздалось недовольное фуканье и лязг ножниц.

!Стоял промозглый апрельский день. Вторую неделю подряд небо над балтикой извергало затяжной нудный дождь. Шведским морякам, блокировавшим вход в бухту, где должны были спускать со стапелей русские корабли, приходилось туго: расходилась цинга, дизентерия свирепствовала как холера, а холера!.. У наемного шкипера Нельсона от дизентерии лопнули сразу оба глаза, что он тщательно скрывал вплоть до трафальгарского сражения. Шведы роптали и пытались дезертировать к русским.

третье начало

Царь попов не жаловал, но молебен отслужили. Петр при этом сердито топорщил усы и нехотя крестился. Наконец, попы утихомирились, а чуть попозже закончили и строители. Корабли были готовы к спуску. Петр вышел вперед, выпятил грудь и толкнул первый корабль. Судно крепко засело на стапелях и даже не шелохнулось. Петр толкнул сильнее, потом еще сильнее, потом изо всех сил, но корабль, казалось, не хотел менять уютную надежную землю на зыбкую водную стихию. Хряков, сориентировавшись в обстановке, выхватил у ближайшего плотника топор и ударил по канату, удерживавшему судно. Канат лопнул, как струна, и корабль, подняв пенистые буруны, грузно съехал в воду. Раздались торжественные клики; царь, блестя глазами, фукнул и сказал:

- Есть почин! Имя ему будет "Три святителя". Ну что ж, давайте следующий!

Крепостные вынесли следующий корабль.

- А это ботик! - поспешно доложил Хряков, держа два пальца у боярской шапки. Он помнил, как это делал Меншиков. - Красного дерева, как приказать изволили.

- А что ж он зеленый-то? - удивился Петр.

- Так сурику не было, батюшка; Александр Данилыч обманули-с.

- Ах, вор! - разъярился Петр. - Убью подлеца! Ах, вор! Авантажности теперь в нем никакой! А в Европу теперь без форцу и носа не кажи: потешаться будут, - но все же столкнул ботик в воду.

Церемония была скомкана. Петр подходил к кораблю, говорил название и спихивал его в море, ставя кресты в реестре. Дело шло к концу. Оставались один фрегат и одна шнява. Царь подошел к шняве и привычно толкнул ее. Шнява легко скользнула по салазкам и юркнула под воду; побежали расходящиеся круги, всплыло несколько мелких пузырьков. Петр оторопел.

- Кто строил?! - прохрипел он сквозь зубы, яростно вращая глазами. Переглядываясь исподлобья, мастеровые потоптались и вытолкнули из толпы плотного мужичонку в хороших юфтевых сапогах.

Ты мастер? - отрывисто спросил Петр. - Отчего конфуз? Где учился?

- Нам по Заандамам капиталы ездить не позволяют, самоучки мы, - степенно поклонился мужик. - А конфузии никакой нет.

- Как нет?! - взвизгнул Петр. - Вон, мачты одни торчат!

- Не мачты сие, - спокойно возразил мастер, - а машкерад и камуфляция; а судно оное - потаенное, под водой ходит, а теперь, поди, уже шведам под днища бомбы вешает.

- Молодец, вывернулся! Люблю добрую шутку. А я, признаться, повесить тебя хотел. Как фамилия твоя, шутейник?

- Никоновы мы.

- Так вот, Никонов, пятьдесят шпицрутенов тебе - и чтоб я тебя не видел. Помни мою доброту.- Петр плюнул и обернулся к последнему кораблю:

- А это что за сюрприз? Реестр кончился, а корабли еще нет!

Хряков испуганно молчал, боясь не угодить. Петр фукнул - как Хрякову показалось, сердито - и подскочил к боярину. Тот крепко зажмурился и упал на колени. Царь порывисто поднял его, схватил за уши и крепко расцеловал:

- Вот за это люблю, утешил, брат! Быть тебе фельдмаршалом - коли заслужишь! Царь отпустил Хрякова и повернулся к кораблю. Корабль, будто ждал этого, тихонько заскользил к воде. Петр побежал за ним и подтолкнул его. Раскачиваясь, корабль шумно въехал в воду, черпнул обоими бортами и остановился. Царь, который подвернул ногу, бегая за судном, весело выругался по-голландски и сказал:

- "Шпицрутеном" нарекается!

Торжество окончилось. Царь уехал. Никонова уложили на скамье, стянули портки и сапоги (сапоги тут же кто-то украл) и принялись бить. Так как палач был слаб в счете, он дважды сбивался и начинал сначала. Когда он сбился в третий раз, Никонов закричал!

На горизонте принялись взрываться шведские корабли.

итак:

- Не сумневайся, корабль добрый, новый, недавно медным листом обшили. Колокола с Новодевичьего - хорошие, звонкие были.

- Так они ж бронзовые? А тут медный лист.

- Медные, бронзовые - какая разница. Дураки наши не понимают.

- Капитаном кого ставишь?

- Я бы сам, мин херц, пошел, да тебе и отечеству тут нужней буду. А есть у меня верные люди.

- Знаю я твоих верных людей. Опять как с сукнецом получится? Али забыл, как я тебя за уши дирал?

- Ни-ни, мин херц! Тут полный ангешвестер (Меншиков не знал, что это такое). Человечек верный, нашенский. Иван дер Ваальс.

- Кто такой?

- Голландский немец ученый. По-нашему, правда, ни бум-бум, по-немецки тоже не очень, вот по-голландски только и ругается. Да что это за ругань - так, пшиканье одно.

- Лоцию знает? Под парусом ходил?

- Наметил я тут одного гардемарина. Подшкипером пойдет. Боярин столбовой, образованный.

- Кто?

- Хряков сын Козьма.

- Это какого Хрякова? У которого шнява на спуске затонула?

- Ловко ты ее тогда, мин херц!

- Тебе все смешки, толстогубый! - загремел Петр. - А вот я тебя! Хоть и люблю, сукина сына!

- Так мин херц!

- Тьфу!

- Ученый же! Даром, что ли, деньги трачены! Первейший ученик во всем выпуске.

- Ладно, будь по-твоему. Надоел ты мне, шельмец. - Петр фукнул и закурил трубку. - Делай, как знаешь. Но чтоб прибыток казне был. И немалый.

- Золотом, государь! Своими руками принесу!

- Ладно, ладно! Знаю я тебя, болтуна!

- Так мин херц! Деньги нужны.

- О-о-о, хорошо, что напомнил! Вот тебе ключ от казны - и к утру чтоб полная была. Что останется - возьмешь. И на Кукуй подарок не забудь.

- Так мин херц!

- Знаю. Жидов тряхни, - равнодушно сказал Петр.

- Уж некого трусить, так трушены-перетрушены!

- Всех не перетрусишь, - сказал Петр. - Делай, что тебе царь велит, он плохому не научит!

! Так что это была за кумпания? Дело объяснялось просто: казне нужны были деньги. Деньги взять было неоткуда; а в это время испанцы целыми флотилиями вывозили золото с перуанского побережья. Было решено в свою очередь завязать торговлю с индейцами, а заодно и пощипать испанские караваны.

Итак, "Шпицрутен" готовился к отплытию. Команда, вытянувшись во фрунт, стояла на шканцах. Толстый рыжий Ваальс проводил светлейшего до шлюпки и приказал поднять якорь. Его, конечно, никто не понял, и Хрякову пришлось переводить:

- Так, чертовы дети, обеда сегодня не будет, а пока - за уборку.

Блеснув таким образом знанием голландского, Хряков спокойно удалился в каюту. Команда кинулась к швабрам. Ваальс опешил. Он ударил в зубы пробегавшего мимо матроса Глазенапа (однокашника Хрякова по навигацкой школе, за неуспеяние и леность ума отправленного простым матросом). Дюжий Глазенап даже не заметил этого, а Ваальс, не удержавшись на ногах, шлепнулся задом на палубу.

- Ставийт парюс, тоффель киндер! - заорал он. - Якор! Э-э-э! Виполняйт! Шнеллер!

Матросы, побросав швабры и тряпки, полезли на ванты. Из трюма выскочила стая крыс и, толкая друг друга, с писком ринулась вплавь к берегу. Капитана Ваальса стошнило. Команда кое-как поставила паруса, они надулись, фрегат повернулся и ходко двинулся из гавани, имея небольшой дифферент на нос.

! Глазенап и Бутеноп, крепко держа мокрую, заросшую водорослями амфору, четко по уставу зашли в каюту капитана. Капитана тошнило и даже рвало: он жестоко страдал от морской болезни.

- Герр капитан, - в одну глотку рявкнули матросы. - Сей уникальный кундстштюк только что изловлен нами в шведских водах. За честь почтем вручить отечеству в вашем лице для посрамления шведского флага и лично самого Карлы. Из-под самого ихнего носа утянули! - и Глазенап с Бутенопом выжидательно застыли.

В это время в каюту заглянул Хряков. Он моментально вытолкал нижних чинов (а Бутенопу, которого не любил с Навигацкой школы, даже дал под зад), с интересом взял сосуд, повертел его в руках и обратился к капитану:

- Иван Моисеевич, как вы думаете, это греческое или римское?

- О, я-а-а, - обрадовался Ваальс. - Атлантид! Тринкен. Шнапс. Либер фатерлянд. Гроссен тринкен!

- Тринк-то пей, да арбайт разумей, - рассудительно сказал Хряков. Вещь, пожалуй, казенная, а ты - фатерлянд. Разве что от морской болезни! У вас кружки есть?

Ваальс с готовностью вытащил из кармана штопор.

- Зеер гут, - сказал он с чувством. - Маринер кранкен капут.

Помощник капитана пренебрежительно взглянул на штопор и крепким ударом вышиб пробку. Раздалось слабое шипение, и вдруг из горлышка показался крупный горбатый нос. Нос пошевелился и с шумом втянул воздух.

- Еврей, что ли? - подозрительно сказал Козьма и ударил кулаком по носу. Нос спрятался обратно, а из амфоры повалил густой вонючий пар, быстро сгустившийся в темпераментного старикашку с перебитым носом и совершенно голого. Его борода опускалась до самого пола, прикрывая срам, а усы торчали в разные стороны. Щелкнув пальцами, старик накинул на себя невесть откуда появившийся турецкий халат.

- И-э-э-э-эх!!! - заорал он, нетерпеливо перебирая ногами. - Гулят будэм, танцэват будэм! Шашлик кушат будэм!

- Ты кто такой? - совершенно спокойно спросил Хряков.

- Мэня Гассан зовут! - церемонно представился старик и тут же завертелся и закрутился, приплясывая и притопывая расшитыми золотом турецкими туфлями с острыми загнутыми носами.

Хряков ударил его ногой в задницу.

- Садись, - приказал он. Старик изумленно плюхнулся в кресло, которое ловко подставил под него Ваальс, и принялся нервно искать что-то в бороде.

- Руки на затылок, - скомандовал Хряков. - А бороду придется убрать. Одно - карантин, своих вшей хватает, а другое - Петр Алексеевич не велят.

- Петр Алэксэич вэлит, аллах нэ вэлит, - зашипел Гассан. - А борода националный гордост. Намаз дэлат буду.

- Усы - это честь, а борода и у козла есть, - ответил Хряков. - Указы царя-батюшки для всех едины.

Ваальс из-за спины старика ловко щелкнул ножницами, отхватив сразу половину национальной гордости.

- Юнге зольдат, - сказал он, похлопывая по плечу опешившего Гассана. Гассан тоненько и дико завыл.

- Капитан, запишите его в судовой журнал. Хоть юнгой, что ли, - сказал Хряков и, морщась, вышел.

! Приближался Гамбург, известный своей скупостью и деловитостью. Даже чайки орали здесь реже, чем обычно, да и было их значительно меньше. "Шпицрутен" произвел салют наций и выбросил андреевский флаг. Ошвартовавшись у самого лучшего причала (при этом пришлось оттолкнуть большой летучий голландец, который упорно старался влезть между бортом "Шпицрутена" и берегом), "Шпицрутен" еще раз отдал салют наций. Набережную заволокло дымом.

Команда вскоре была отпущена в кабаки, а Хряков с Ваальсом решили прогуляться по городу, взяв с собой юнгу Гассана носить вещи. Борода у юнги уже отросла и волочилась по земле, так как Хрякову надоело каждый день ее отрезать. Стояло отличное теплое воскресенье. Бюргеры в аустериях и всевозможных ресторанчиках пили пиво и ели горячие сосиски. Ваальс то и дело снимал шляпу и раскланивался по сторонам. Ему отвечали, а иногда и узнавали. Ваальс улыбался и брал у знакомых в долг. Так они дошли до угла, где стоял грустный Паганини и играл на скрипке что-то жалобное. Перед ним лежала шляпа с надписью по-итальянски "gastroli", а в шляпе несколько медных монет.

- Ах, пархатый, - сказал Хряков, - нигде от них покоя нет, ни в Одессе, ни в Гамбурге. Везде вот так - стоит на углу и пиликает, и все одно и то же. Тьфу!

- Гаспадын началнык, тут далшэ напысано что-то, - поспешил отвлечь Хрякова Гассан.

- Читай, Ваня, тут по-немецки, - сказал Хряков, подходя к афише. Ваальс зашевелил толстыми губами и шевелил так около получаса, после чего довольно связно рассказал, что вечером в городском саду состоится народное гулянье с петардами, фейерверками и охотой на ведьм. Во втором отделении выступит известный шарлатан, барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхаузен с полетами на ядре и откусыванием головы всем желающим. Работает буфет.

На первую часть друзья опоздали. Над садом уже витал тяжелый дух паленых ведьм. Народ толпился около летней эстрады, на которой метался импульсивный худоватый человечек, пытающийся взобраться на огромное пушечное ядро. Видно было, что взбирался он уже давно, толпа теряла терпение и швыряла в человечка тухлые яйца и моченые яблоки, а наиболее нетерпеливые, проталкивая к эстраде своих жен, кричали: хоть головы-то сперва пооткусывай! - по-немецки, конечно.

Наконец, Мюнхаузену удалось оседлать ядро. Шум утих.

- Господа! - закричал он, размахивая треуголкой. - У меня шесть детей. Сейчас вы увидите смертельный номер, с которым я имел блестящий успех в Париже, Генуе и Вене! Прошу пожертвовать на бедных сирот! Маэстро, прошу! - куда-то за кулисы крикнул он. Раздалась барабанная дробь, за эстрадой взлетел сноп разноцветных ракет, захлопали крыльями выпускаемые голуби - каждый голубь был аккуратно привязан за лапку, чтобы не улетел - и в толпу кинулись мальчики с подносами для сбора денег. Каждый мальчик был тоже привязан, чтобы не убежал. Когда мальчики вернулись, а голубей втянули обратно, барон встал на скользком ядре и перекрестился. Из-за кулис выбежала хорошенькая девочка с большим чадящим факелом. Сделав книксен, она сунула огонь под фрак барону. Тот дрыгнулся и зашептал, улыбаясь толпе:

- Дура! Запал снизу, снизу! Да убери ты эту дрянь!!!

Девочка сделала еще один книксен и ткнула факелом куда-то под ядро. Ядро зашипело и покатилось по помосту. Мюнхаузен, балансируя, улыбался и махал треуголкой. Толпа ахала и бросала цветы. Наконец, ядро остановилось, барон легко спрыгнул и принялся посылать публике воздушные поцелуи.

- Э-э-э, нэт, - сказал юнга Гассан, стоявший в первых рядах. - Развэ это полет? Это нэ полет. Мэня нэ надуешь! Ну-ка ! - полез он в бороду.

Мюнхаузен вдруг поежился и неловко, боком вспрыгнул на ядро. Из-за кулис вылетела стая отборных райских птиц, а в толпу побежали какие-то крупные мужчины. Из-за занавеса выплыла красавица танцовщица в прозрачном индийском муслине. Народ ахнул. Пританцовывая, она вышла на середину и исполнила танец живота. Народ забесновался. Когда танец живота кончился, танцовщица повернулась задом и протанцевала танец спины, после чего изрыгнула громадный язык пламени и мгновенно исчезла. Едва пламя коснулось ядра, повалил разноцветный дым, грянула дикая восточная музыка, ядро взвилось на высоту городской ратуши и начало падать обратно. Толпа шарахнулась, а ядро, задержавшись на высоте человеческого роста, с ужасным грохотом разорвалось на мелкие части.

Теперь вернемся на две минутки к Никонову, которого мы оставили с голой задницей и без сапог. За истекшее время он сумел задницу прикрыть, сапоги украсть, с каторги бежать, окончить экстерном Лейденский университет и получить звание магистра натуральной философии.

Итак, минутка первая:

- Дурак ты, - сказал Никонов, откусывая яблоко. - Они ж притягиваются! - и, с размаху хлопнув Исаака по голове, вышел. Ньютон, растирая по лысине яблочную жижину, бестолково записал:

Formula

- Эр квадрат или эр куб?.. - недоверчиво подумал Исаак. - Пожалуй, все-таки квадрат, так оно правдивей!

И тут же минутка вторая:

- Пень ты глухой! - сказал Никонов. - Гляди, вот как надо! - и он сыграл Лунную сонату. Бетховен, взяв в зубы трость, положил ее на рояль и слушал, быстро записывая что-то в нотной тетради.

! Кашалот молочно-белого цвета, пуская фонтаны и ловко работая хвостом, кружил вокруг Англии. "Шпицрутен", неся полную парусность, гнался за ним. На бушприте сидел Глазенап с тяжелым гарпуном в руках; Бутеноп находился в "вороньем гнезде" и, приставив ладошку козырьком, высматривал хорошеньких англичанок, стараясь не терять из виду и китового фонтана.

Примерно после шестого круга кит сдал, и "Шпицрутену" пришлось убавить парусов.

- Жывым бэрем! - закричал юнга Гассан, мотая бородой. Кит злобно оглянулся и нырнул. Ваальс приказал было следовать за ним, но юнга дернул бороду, и кит пробкой вылетел на поверхность, извиваясь, как уж на сковороде и хлопая плавниками. Надвигающийся корабль навис корпусом над белой тушей, и Глазенап с истошным возгласом "постоим за мать-Расеюшку!" уронил гарпун и свалился киту на спину. Кит вяло ударил его хвостом, и Глазенап отлетел как мешок обратно на палубу.

- Васю бить?!! - заревел сверху Бутеноп. В это время корабль ткнулся носом в кашалота, и Бутеноп вывалился из гнезда. По мере падения крик ярости переходил в крик ужаса, который достиг фортиссимо, когда Бутеноп скрылся в зубастой пасти. Кит мощно фыркнул и скрылся в пучине. Команда в ужасе обнажила головы.

На мостик, зевая, вышел Хряков.

- Ну, как погода, камарад? - спросил он капитана. - Команда уже обедала? Как кит-то твой?

Ваальс не успел ответить: в двух кабельтовых справа по курсу, корчась, всплыл белый кит, по шкуре которого уже пошли синюшные пятна.

- Эк вы его замордовали, - сказал Хряков. - Пожалели б рыбку! Добить теперь придется. Право на борт! Гарпун мне!

Хряков прошел на нос, снял перчатку, взял оружие и элегантно (этому его хорошо научили в Навигацкой школе) замахнулся. По телу кита прошла судорога, маленькие злые глазки закрылись, а челюсть отвисла. Запахло амброй и спермацетом.

Продираясь между зубами животного, из пасти выполз обслюнявленный Бутеноп. Команда изумленно надела головные уборы, а Хряков с хрустом вонзил гарпун между лопаток кита, с трудом найдя свободное место среди торчавших из спины обломков старых гарпунов.

Кит перевернулся кверху пузом и стал тонуть. В раскрытой пасти мелькнула чья-то деревянная нога, застрявшая между зубов, и белый кит навсегда исчез в глубине.

- Собаке собачья смерть, - сказал Хряков и снова ушел к себе в каюту.

Солнце садилось. На горизонте блестел огнями Лондон. Лондон - это город Тауэров и туманов, традиций, лордов, пэров, принцев и нищих, а также столица Британского королевства. Общую картину полного благополучия в королевстве несколько портила проблема безработных, которых мутные воды технического прогресса успели выбросить на берег жизни. Когда безработных скопилось достаточно, пришлось открыть биржу труда. Первыми работниками на ней стали первые безработные, а поскольку расцвет технической революции еще не наступил, и рабочий класс еще не достиг той численности, чтобы называться гегемоном, то с безработицей таким образом было ловко покончено. Тори торжествовали.

В этот самый Лондон зашел "Шпицрутен", щедро разукрашенный всеми флажками морского свода, нашедшимися на борту. Среди них были и "на корабле чума" и "погибаю, но не сдаюсь".

Хряков с Ваальсом отправились на берег в мастерские известного железного заводчика Пена, чтобы заказать новый судовой якорь. Прежний был украден во время прошлой якорной стоянки в Гамбурге. У пышущего жаром горна они неожиданно нос к носу столкнулись с Никоновым, которого они с трудом узнали: на нем были новые смазные сапоги, смокинг с манишкой и лакированный цилиндр. Никонов их сперва не заметил, и только услышав голландскую речь Ваальса, узнал земляков.

Посыпались вопросы: откуда? куда? зачем? Отвечал в основном бывший крепостной. Выяснилось, что он и сам здесь проездом:

- А вот гребной вал получаю! Старый-то износился на моей посудине. Ну и дерет Пен и компания! А рублики-то соленым потом мы с Афонькой Никитиным в Индии на копях алмазных!

- Извините, сэр Никонов, - вежливо прервал его подошедший с какими-то бумагами чиновник. - Тут ваша подпись необходима. Господин Пен просил побеспокоиться насчет кредитов.

Никонов бегло просмотрел документы, зачеркнул в какой-то сумме два нуля и поставил внизу большую букву Н с завитушкой, которую, подумав, переправил на латинскую N.

- Так, и много у тебя рубликов? - вкрадчиво спросил Хряков.

- Я здесь проездом из Швеции, - не моргнув глазом, ответил Никонов. Да еще к Круппу заехать надо, а потом в Париж! Так что думай сам, браток!

- Я тебе не браток, холопья морда! - молодецки крикнул Хряков. А вот я тебя в Сибирь, дезертира! В железо да в острог!

- Сибирь-матушка далека, - вздохнул Никонов, - а моя команда - вот она! - и показал на добрых три десятка молодцев, насупленно стоявших невдалеке. У многих были рваны ноздри, а один был еще в кандалах.

- Орлы! - любуясь, сказал Никонов.

- Что ж, мы пойдем, Ефим Спиридонович! - сказал Хряков. - Прощевайте пока, доброго вам здоровьица!

- Петру Алексеевичу привет! - крикнул вслед Никонов.

- Передам, передам! - громко крикнул в ответ Хряков, улыбаясь каменным лицом. - Пошли, Иван Ваальсович!

- Доннерветтер!* - сказал ничего не понявший из разговора Ваальс, улыбаясь Никонову.

- Холоп, пес! - шипел Хряков. - Я этого мужика на рее повешу! Дурак ты, Иван, хотя и немец!

! Одиссея продолжалась. Приближалась коварная католическая Испания. На мачте из соображений безопасности был поднят черный флаг. Команда училась обращаться с пушками, об обнаружении отсутствия которых доложил боцман правого борта. Боцман левого борта предложил было разделить имевшиеся у него орудия, но был бит линьками, а пушки убрали в трюм.

Учить команду канонирской экзерциции решили теоретически. На палубе углем была нарисована бомбарда, и Хряков стал подробно объяснять ее устройство и принцип действия. Дни летели незаметно. Атлантический океан мерно струил свои воды, летали летучие рыбы. Крейсер плавно несся над волнами, олицетворяя собой несокрушимую мощь зарождающегося русского флота. Европа осталась далеко позади.

На фоне заметных успехов бомбардирской команды невероятная тупость юнги Гассана сияла яркой звездой востока. Хряков, в общем-то благоволивший к национальным меньшинствам, через неделю стал называть его чуркой. Разжаловать чурку было уже некуда, и после долгих сомнений Хряков с Ваальсом решили списать его на первый попавшийся берег. Но атлантика была пустынна, и первый попавшийся берег долго не попадался. Хряков в досаде хотел было высадить его прямо в море. Уже принесли амфору, в которой старикашка прибыл на борт, и Бутеноп успел даже затолкать отчаянно брыкавшегося и пускавшего цветное пламя деда в узкое горлышко до пояса, как раздался крик марсового:

- Земля!

Земля при ближайшем рассмотрении оказалась крохотной полоской коралловой суши, по которой взад и вперед бегал отчаянно кричавший оборванный человечек.

Загрохотала якорная цепь, и человечек мигом взобрался по ней на палубу. Он со слезами на глазах кинулся к людям и смачно поцеловал Хрякова в губы. Козьму передернуло: он не любил запаха омаров. Он сплюнул и поморщившись спросил:

- Ты кто такой, говнюк?

Ошалевший от радости абориген еще раз поцеловал Хрякова.

Козьма легонько ударил его по зубам и, недоуменно повысив голос, еще раз спросил:

- Ты кто такой, говнюк?

Говнюк потянулся целоваться в третий раз, но Хряков был настороже и крепко ударил его в лицо.

Абориген, умело связанный, с кляпом во рту лежал в канатном ящике и, испуганно дрожа, слушал Хрякова, который, заложив руки за спину, ходил возле него.

- Так вот, Робинзон Арчибальдович, это хорошо, что ты хочешь русским подданным стать! Но преданность отечеству делом доказать надо. Дело тебе, в общем, знакомое. Державе заморские поселения во как надобны. А чтоб не скучал, будет тебе помощник: человек знающий, тоже вроде тебя был - все один да один. Вдвоем вам веселей будет! Только ты вот что бороду не забывай ему стричь. Каждый день. Ножницы у боцмана получишь. А? Хорошо. Сегодня что? Пятница? Вот сразу службу и начнешь!

Вновь заскрипела цепь. Начинался прилив. За кормой "Шпицрутена" по шею в воде бегали два отчаянно кричавших человечка. Оказалось, что в прилив остров превращается в мель!

И вот, наконец, на горизонте появились пирамиды Монтесумы, сверкая золотом и драгоценными камнями. Вокруг пирамид толпами стояли испанцы, а ближе к основаниям - редкие цепи индейцев. Испанцы кричали, стараясь оттеснить индейцев, а индейцы кричали от избытка национальных чувств.

Пузатые испанские галеоны, армадой застывшие на рейде, были загружены драгоценностями, и в ожидании попутного ветра мирно покачивались на якорях. Догорал закат. Инквизиторские костры тоже догорали, чтобы с рассветом разгореться с новой силой. Солнце золотило горбатые носы индейцев и чуть менее горбатые носы завоевателей. Индейцы пытались человеческими жертвами убедить богов прекратить нашествие; высота кучи свежих дымящихся сердец на священной площади Солнца превысила высоту самой большой пирамиды, но грабителей эта куча не занимала, а интересовали именно пирамиды.

На "Шпицрутене" сыграли алярм и достали из трюма две пушки. Однако Хряков, подумав и подсчитав вражеские силы, решил действовать хитростью. Русский фрегат отошел от берега, лег в дрейф и стал поджидать караван в море.

Обычно галеоны ночью не ходили, и команда "Шпицрутена" отдыхала. Ветер стих. Корабль, не шелохнувшись, покоился на зеркальной глади лагуны. Тропические звезды во главе со знаменитым Южным Крестом отражались на глянцево-черной поверхности океана; изредка из глубины в поисках лучшей жизни вырывалась стайка летучих рыбок и, тихо скользнув в воздухе, без следа исчезала в мерцающих водах Карибского моря.

- И вот, братцы, - рассказывал Бутеноп, уютно расположившись на полубаке в окружении двух-трех десятков матросов, так же, как он, не могущих заснуть от тропической духоты. - И вот, братцы, акул этих перевидал я на своем веку видимо-невидимо! Да. Тоже вот в Ла-Манше случилась со мной оказия одна, - он пыхнул трубочкой, выпустил вонючий клуб дыма и продолжал. - Помните, полевали мы тогда белого кита. Знатная рыба, знаменитая! Теперь порода эта в редкость. А энтот попался пудов тыщ сорок! Верно? Васька-то сдуру на рожон попер, а с этим зверем хитростью надобно, вот как я. В вороньем гнезде, братцы, много не усидишь, а я четыре дня усидел, зло копил. Нужду под себя справлял! - Бутеноп ударил себя в грудь кулаком, отчего "Шпицрутен" покачнулся и пустил легкую волну. Молодые матросы переглянулись, подталкивая друг друга.

- Ну, - продолжал он, - сапог не снимавши сижу это я и выжидаю, - Бутеноп снова выпустил громадный клуб дыма и замолчал.

- Ну а дальше-то что, Акакий Ананьич? - нетерпеливо спросил кто-то из матросов-первогодков.

- Так вот я и говорю, - неторопливо продолжал Бутеноп, - салаги вы еще! Попробовали бы попреть четыре дня в одних сапогах! И когда это я кинулся на кита!

- Свалился, - нахально поправил его чей-то голос.

- Так вот, когда я кинулся на кита, - железным голосом продолжал Бутеноп, - тот, натурально, пасть раскрыл - со страху, видать - и я туда со всего размаху до самой печенки.

- Ну, так уж до печенки! - засомневался тот же голос.

- Ну, до желудка, кто их, тварей этих, разберет, - махнул рукой Бутеноп. - Конечно, темень, вонища, а я не теряюсь. Чую, закрыл он мурло, дышать хуже стало. Сел я. Сымаю сапоги - все равно, думаю, погибать, пущай хоть ноги отдохнут. Бодрости, правда, не теряю, осенил себя крестным знамением, сижу. Жду костлявую. Кит мой в глубину пошел - это я понял, уши заложило. А от портянок моих дух - хоть топор вешай, все запахи китовые перешибло. Думаю, что ж сидеть-то? Хоть перед смертью душу отведу. Поковырял я его кое-где ножичком. Тот, натурально, взбеленился. Я - то вверх ногами, то боком, однако ножичком сую. Чую, вверх пошли. Тут воздухом пахнуло. А дальше, братцы, вы сами видали, - и Бутеноп многозначительно замолчал.

Матросы негромко заговорили, делясь впечатлениями, а Бутеноп, кряхтя, поднялся.

- Так отчего же кит-то подох, от ножичка али от портянок? - спросил все тот же ехидный голос.

- Дурень ты, - обиделся Бутеноп. - С булавкой на медведя ходят разве? - он плюнул и отправился на полуют, где собрав вокруг себя такую же компанию сидел Глазенап.

!Рассвело. Кацик Монтесума вышел на крыльцо пирамиды. Жрецы хотели вырвать у него сердце и положить на самый верх жертвенной кучи, но он не дался. Оглядев окрестности, кацик вздохнул и огорчился: тяжело груженные, сидящие в воде гораздо ниже ватерлинии, испанские галеоны, повернувшись носами к восходящему солнцу, весело отправлялись на родину. Ветер жалобно свистел в ободранных пирамидах и башнях.

- Горе мне и народу моему, - равнодушно подумал Монтесума. - А впрочем, хрен с ним, с народом (хрен в страну инков только что за-везли из Европы).

Сорвав два цветка гибискуса и поймав большого крокодила, верховный инка окончательно успокоился. Жизнь входила в обычную колею. Народ голодал, ссылаясь на неурожай маиса, а кацик и его камарилья (тоже испанское слово) вовсю угнетали его. История продолжалась.

И продолжалась она так: золотой испанский флот под командованием дона Эстебано Сантьяго Хуана Санта-Мария де лос Карлоса, более известного под именем Фернандо Кортеса, благополучно следовал к родным берегам. Исключение составлял флагманский корабль, груженый более всех и поэтому сильно отставший. Вот его-то и избрал своей жертвой "Шпицрутен".

На гафеле русского крейсера взвился боевой флаг. Захлопали паруса, сломался руль, и "Шпицрутен", описывая циркуляцию, влепился бушпритом в борт "Изабеллы".

- Буэнос диас, канальерос! - заорал по-испански Хряков, вламываясь на палубу испанца во главе трех дюжин - от слова "дюжий" - глазенапов и бутенопов.

- Карамба! - испуганно закричали застигнутые врасплох испанцы и принялись сдаваться. Дон Эстебано, также застигнутый врасплох, прямо с мостика в ярости прыгнул за борт, где его сразу же съела большая акула-молот, преследовавшая судно от самых берегов Кастилии. Сделав свое черное дело, акула уплыла. А зря: остальных испанцев отпустили на все четыре стороны. И так как у них не было ни шлюпок, ни корабля, а на все четыре стороны расстилалось безбрежное море, то убираться на все эти стороны им пришлось вплавь (кто умел плавать) или по дну (кто не умел). Золото успешно было перегружено в трюмы русского корабля.

Все складывалось исключительно хорошо; исключением было половое воздержание. Несмотря на это, команда была по-уставному весела и усердно несла службу.

- Под голубыми небесами,

Летя под всеми парусами,

Наш корабель вперед летит.

Призрачный брег вдали синеет,

И службу мы несем вернее,

Как царь нам батюшка велит!

- пел Глазенап каждый вечер на баке, подыгрывая себе на корабельной балалайке.

Однообразие тропического плавания и сознание добросовестно выполненного долга действовали расслабляюще, и на борту "Шпицрутена" царило всеобщее благодушие. На мостик было выставлено плетеное из ивовых прутьев кресло-качалка, и Хряков с Ваальсом попеременно лежали в нем. Ваальсу легкое покачивание помогало от морской болезни, а Хрякову запах ивы напоминал прекрасную природу средней полосы России.

- Так воруют, канальи, - сокрушенно сказал подошедший боцман левого борта, обращаясь к Хрякову.

-Что воруют? - строго спросил Хряков. - И кто?

- Кто - доподлинно неизвестно. А что! Да в общем вообще воруют, - и боцман вытащил из кармана длинный список, составленный признанным корабельным грамотеем Бутенопом.

- Так что все-таки воруют? В первую очередь.

- Известно, что! Ром, солонинка, струмент разный; ну, и золото из трюма. Пудов шесть уже недостает.

- Ладно, золото! А инструмент - он железный. С нактоузом по кораблю ходил? На кого компас падает?

- Да все больше на меня глядит, Козьма Иваныч! Из Курской губернии мы, а у нас и дите малое особый притяг имеет.

- Насчет притягу не скажу, а тебя в виду иметь буду, - сказал Хряков, покачиваясь в лонгшезе.

- Так все-таки насчет воровства, Козьма Иваныч! Меры принять бы.

- Линьки, согласно уставу! Ну, под килем протяни кого-нибудь!

- А кого тянуть?

- Кого-нибудь, - засыпая, сказал Хряков.

...Когда матрос Глазенап крал в соседнем кубрике топор, он не думал, что в это же время у него воруют сапоги и две пары нижнего белья. Довольный, он вернулся в свой закуток и положил топор под подушку. Топор давил на череп и мешал спать. Глазенап, повертевшись, встал и сунул топор под подушку Бутенопа, спавшего в соседней койке. Короткая схватка, поимевшая место в сумраке ночи, показала явное моральное и физическое превосходство Бутенопа, и Глазенап вынужден был топор забрать. Хлюпая развороченными ноздрями и прикладывая злополучный топор к свежему синяку, Глазенап вернулся на свое место и попытался снова уснуть, но сон не шел: рядом победно храпел Бутеноп, и к тому же невыносимо болел нос.

Глазенап сжал топорище и хотел было убить Бутенопа, но пожалел тупить лезвие. Все же топор надо было где-то спрятать. Пробродив по судну остаток ночи, пугая вахтенных и подвахтенных, Глазенап в конце концов сунул злосчастный топор в нактоуз и, напоследок смертельно напугав капитана, вышедшего по нужде, и сам тоже испугавшись, вернулся в свою койку.

Компас в нактоузе реагировал не только на курских мужиков и детей, но и на различные железные предметы. Добросовестно довернувшись на три румба, компас любовно уставился на топор знаменитой уральской стали, заменивший ему отныне Луну, Солнце, север, юг, восток и полярную звезду вместе взятые.

Рулевой, проснувшись поутру, так же добросовестно довернул штурвал на те же три румба.

!Сначала кончилась вода, потом солонина; кончились даже акулы, несмотря на то, что Глазенапа и Бутенопа попеременно тащили за крейсером на канате как наживку. В высоком небе равнодушно плыли сытые альбатросы. Из пищи остался один красный перец, из которого матросам еженедельно варили похлебку на забортной воде. Единственный, кто был доволен положением вещей, это корабельный поп, который вдоволь трескал просвирки, пасхи и крашеные яйца, запивая их церковным кагором. Его беспокоили лишь покойники, которых приходилось отпевать.

Несмотря на огромное количество витаминов, поступавших с перцем в организм команды, матросы пухли от острого недостатка белков, жиров и углеводов. Через два месяца, подгоняемый штормами и встречными ветрами "Шпицрутен" напоролся дном на рифы у берегов Индии. Корабль содрогнулся и быстро стал тонуть; из-под нактоуза вывалился трехрумбовый топор, освободив вакансию Солнца, Луны и прочих светил, по мере надобности употреблявшихся в штурманском деле.

Команда, морально надломленная голодной смертью, не сумела оказать достойного отпора коварной стихии и вместе с судном героически погибла. Из водоворота, созданного гибелью "Шпицрутена", пробкой вынырнул Козьма Хряков, геройски оставшийся в живых. Цепляясь за плетеный лонгшез-качалку и держа высоко над водой драгоценный нактоуз, он заработал ногами и скоро выбрался на берег, с которого ему пришлось броситься обратно в море, спасаясь от бенгальского тигра-людоеда. А в море, в полукабельтове от берега, появился высокий бодрый акулий плавник.

- Эк не вовремя, - подумал Хряков и полез обратно на берег, доставая из штанов перочинный нож.

То ли тигр был слишком сыт, то ли Хряков слишком голоден, но гроза джунглей на этот раз не сумела разразиться и не оказала достойного сопротивления рассвирепевшему русскому моряку. Окрыленный Козьма хотел было броситься и на акулу, но вдруг на голову ему свалилась массивная спелая гроздь бананов. Животный инстинкт взял верх, и Хряков съел эту гроздь вместе с кожурой.

Насытившись - хотя какая бананы пища для русского человека! - Хряков вытащил из-за пазухи судовой журнал, а из карманов - перо и чернильницу. Перо, впрочем, было в ужасном состоянии. Грустно вздохнув, он тщательно записал в журнал все события, произошедшие с момента крушения, на глаз определив широту и долготу места. Немного поспав в тени пальм, Козьма поднялся.

Погрузив на кресло компас, побольше бананов, запас пресной воды в бамбуковом стволе и себя, он ловко оттолкнулся от берега и вышел в открытое море. Над головой на наскоро сделанной мачте заполоскалась тельняшка из тигровой шкуры, игравшая роль паруса и флага одновременно. Хряков с сомнением поглядел на компас, на Солнце, потом снова на компас и повернул к родным берегам.

Лонгшез оказался на диво мореходным и остойчивым, перевернувшись лишь к концу третьего дня пути. Очутившись в воде, Хряков ругательски выругал родные ивняки и все ивняки мира, вместе взятые, о которых он только что вспоминал с душевной теплотой и умилением.

Бананы, компас и бамбук утонули сразу, а тельняшка какое-то время плавала, так что Козьме удалось ее спасти. Пока он спасал тельняшку, утонул лонгшез.

Козьма кое-как натянул мокрую тельняшку и почесал затылок. От тигровой шкуры сильно пахло псиной. Отфыркиваясь, Козьма саженками поплыл на север.

Вечерело. Хотелось есть. Хряков зачерпнул ладошкой планктон и понюхал его. Запах был неприятный. Хряков выплеснул планктон обратно в океан и старательно вымыл руки, но ладонь все равно гадостно воняла. Козьма перевернулся на спину, собираясь уснуть натощак, но тут невдалеке громко всплеснуло, зашипело, и в последних лучах догорающего заката всплыла неуклюжая железная туша.

- Господи, теперь еще левиафан какой-то прицепился, - злобно проворчал Хряков.

- А ну, уе!ай!!! - заорал он, высовываясь из воды. - Кому говорят, курва!

- А-а-а, землячок! - донесся из темноты знакомый голос. Вспыхнул яркий свет. По пояс высунувшись из левиафана, на Хрякова нагло глядел Никонов.

- А! Ефим Спиридоныч! - кланяясь, закричал Козьма. - Вот радость то!

- Да никак Хряков Козьма! Вот встреча! Не ожидал, брат, не ожидал!

- Я тебе не брат! - по привычке визгливо прокричал Хряков, переменившись в лице. - А вот я тебя в Сибирь! - окончательно забывшись, добавил он и даже плеснул на Никонова водой.

- Экой ты, паря, непутевый! Далась тебе эта Сибирь. Не так там уж хорошо. Вот в Индии, к примеру, гораздо лучше: и тебе слоны, и теплее, и народ приветливый.

В это время из люка снизу раздался ласковый индийский голос:

- Господин Дакар, шел бы ты к себе, свежо тут, а у тебя, слышь, насморк!

- Федька, паразит! - дружелюбно ответил Никонов, - сгинь к свиньям собачьим!..

Так вот, - продолжал он, обращаясь к Хрякову. - Радость радости рознь, так что радости у нас теперь разные, и дороги тоже. Тут у тебя и впрямь дует! Ну, прощевай пока, а я вот пойду на фисгармонии поиграю.

- Ефим! Я больше не буду! - закричал Хряков.

- Конешно, не будешь, - согласился Никонов и захлопнул за собой люк. -------------------------------------------------------------------------

* Какой приятный мужчина! (искаж. нем.)

Ламбада судьбы

история четвертая

На одной из улиц Сан-Диего стоял старый кирпичный дом, представлявший собой смесь многих архитектурных стилей. Стилей было настолько много, что местные старожилы просто диву давались, как в два этажа можно было втиснуть такое количество архитектурных излишеств. Лицом фасада, бесспорно, являлось могучее крыльцо с дорическими колоннами, из всех дыр которого - а дыр хватало - там и сям так и перла величественная готика. Готика примыкала к грязной стене, возраст и стиль которой терялись в веках. Две другие стены дома представляли собой игривую смесь барокко и рококо (или наоборот, кому как нравится).

К дому существовал и еще один подход. Сбоку в строении от старости образовался пролом, который находчивый домовладелец оформил в виде арки и принялся выдавать за второй вход. Отсюда по темной до ужаса лестнице можно было подняться на второй этаж, где было немного светлее.

В доме жили и работали два миллионера. В местной валюте, конечно.

Первый этаж занимал миллионер Норман Форидж, о чем и предупреждала вывеска над главным входом:

НОРМАН ФОРИДЖ

пароходная компания

Пароходов у компании не было. Весь ее флот составляли две почти одинаковые шхуны: "Джульетта" и "Санта-Клаус". Последний получил свое название из-за непомерного холода, который царил во всех двух его трюмах в любую погоду и в любой точке мирового океана.

Впрочем, хотя это и оскорбило Фориджа до глубины души, на днях он утонул, и агентство скорбило. Скорбил, собственно, один Форидж, потому что штат сотрудников агентства исчерпывался личным секретарем Фориджа Оскаром Фоше, которому было наплевать.

Второй этаж занимал конкурент и заклятый враг Фориджа китаец Ван-Ю-Ли, тоже миллионер. В Сан-Диего он был знаменит тем, что вкопал возле дома столб, вершина которого приходилась как раз напротив его окна, и теперь требовал от муниципалитета повесить на него фонарь для освещения улицы, рассчитывая таким образом использовать фонарь в качестве дармовой настольной лампы.

В той же комнате жило нечто среднее между его компаньоном и советником, а именно - бывший русский аристократ, князь Иван Христофорович Курочкин, в свое время предусмотрительно сбежавший в Констанцу от наступавших красных частей.

Мягкая мебель и ковры на втором этаже напрочь отсутствовали. Их с успехом заменяла циновка, расстилаемая в торжественных случаях лично президентом фирмы. Фирма называлась:

* * * ЛИ * * *

каботажные перевозки

Третьим жильцом был говорящий воробей. Конечно, из соображений престижа следовало бы завести кенара или на худой конец попугая, но китаец был скуп и предпочитал каждое утро красить воробья в яркий канареечный цвет, причем во время этой процедуры воробей ругался, бегал по клетке и брезгливо закрывал глаза лапками.

Ван-Ю-Ли был неумолим. С чисто азиатской хитростью и терпением обучив его английскому (китайский воробей учить категорически отказался), китаец требовал теперь и канареечных трелей. Деваться воробью было некуда, приходилось петь.

- Жизнь - сложное и уникальное явление, - рассуждал воробей, - и если тебе где-нибудь насыплют зернышек, то в другом месте непременно дернут за хвост; обижаться бессмысленно и бесполезно. А если судьба складывается так, как она складывается, то петь соловьем, конечно, не с чего, но не в этом счастье и жить пока можно, да, можно!

Бесспорно, самые горластые на свете мальчишки живут в Сан-Диего. Еще более бесспорно, что ни одно важное событие в жизни этого города не обходится без занесения его на скрижали истории, роль которых с успехом выполняет местная газета "Сан-Диего ньюс". Если бы не мальчишки-газетчики, ее бы никто не покупал; вот и теперь разбуженный ни свет ни заря Норман Форидж вынужден был скупить на полреала газет, чтобы они убежали орать на соседнюю улицу. Спать уже не захотелось, и Форидж стал рассматривать последнюю страницу.

В Сан-Диего все было по-прежнему за исключением одного: наконец-то начала работу акционерная компания по освоению залежей гуано на острове Мартинес. Тут же было помещено объявление о желании компании зафрахтовать судно для перевозки сырья на материк. Это было как нельзя более кстати, потому что фирма, в связи с гибелью "Санта-Клауса", несла колоссальные убытки и находилась на грани финансового краха.

Возблагодарив судьбу, Бога, газету и мальчишек (мальчишек он попутно проклял), Норман Форидж растолкал Оскара Фоше и послал его заключать контракт.

Жильцы старого дома потихоньку просыпались. Курочкин последний раз увидел во сне бутерброд с черной икрой, преследовавший его как кошмар в течение вот уже пятнадцати лет, причем год от года слой икры на бутерброде становился все толще (китаец кормил его размоченным в воде рисом), и с глубоким сожалением открыл глаза. Сложив газету, на которой спал, Курочкин аккуратно повесил ее на гвоздик. Китаец уже красил воробья. Иван Христофорович вздохнул и отправился на базар покупать банан к завтраку. Он спустился по лестнице, вышел на улицу и тут был сбит с ног мощным вихрем, смерчем, торнадо, в который превратился личный секретарь Фориджа, ополоумевший от возбуждения.

- Виктория! - восторженно кричал Фоше, перемахивая через поверженного Курочкина. Курочкин нашарил в пыли пенсне, нацепил его на нос и ошеломленно посмотрел вслед французу. Ликующий вид Фоше никак не вязался в представлении Ивана Христофоровича с глубоким трауром и унынием, царившем в агентстве Фориджа после утраты "Санта-Клауса".

- И какого дьявола распрыгался?! - с удивлением подумал Курочкин. Ему бы скорбить да скорбить! Пойти, что ль, Фориджу настучать? Норка ему даст!.. Я ему устрою викторию, повеселится он у меня!

Иван Христофорович поднялся, отряхнул колени и решительным шагом направился вслед Фоше. Он шел гордо, с намерением высыпать на рабочий стол Фориджа полную корзину яблок раздора. Он вошел с открытым ртом, чтобы не тратить время на его открывание. Вошел - и замер, пораженный невиданной картиной: Форидж, сияя от счастья, прижимал к сердцу Оскара Фоше. Форидж приготовился расцеловать его, но тут увидел Курочкина.

- Посмотрите на него! - воскликнул Форидж, отстраняя секретаря. Что, старый хрыч, опять гадить пришел? Не трудись, папаша, на-ка лучше подарочек твоему дружку передай, - Форидж сунул в руки оторопевшего Курочкина аккуратный пакетик. - Фоше, проводите гостя к выходу!

Секретарь, приятно улыбаясь, пошел на Курочкина, но Иван Христофорович, предпочитая не обострять обстановку, сам юркнул за дверь.

Отдышавшись и закрыв рот, он первым делом развернул пакет и увидел пузырек с валерьянкой. У князя сразу нехорошо закололо в сердце: он знал, что такие подарки не к добру. Забыв про завтрак, он ринулся наверх. Ворвавшись в комнату, он обнаружил китайца плавающим в луже холодного пота с компрессом на лбу. В комнате царило отчаяние. Щель в полу, которой Ван-Ю-Ли регулярно пользовался для подсматривания и подслушивания, была заплевана и заткнута спальной газетой Ивана Христофоровича. Курочкин понял, что произошло нечто непоправимое.

- Ты чего, Ванюша? - испуганно спросил он. - Что случилось?

Китаец рыднул и рванул себя за косицу.

- Контракт! Гуано! - прохрипел он.

- Ты, Ваня, не волнуйся, - начал успокаивать компаньона Курочкин. Насчет контракта мы их все равно облапошим, помяни мое слово!

Тут Ван-Ю-Ли медленно поднялся, дико задрожал, растопырил пальцы и двинулся на князя!

Все на свете преходяще: и успех, и неудача; здравомыслящим людям нет причины без нужды падать духом. Но, конечно, доля горестных переживаний, сокращающих жизнь, присутствует в бытии даже насквозь прожженных мошенников, каковыми являлись все вышеупомянутые лица - все без исключения. Не был исключением и почтенный Ван-Ю-Ли. Вдоволь наплакавшись за ночь, к утру он придумал в меру гениальный план, который в случае успеха сулил в некотором смысле золотые горы. Ван-Ю-Ли и Курочкин, посовещавшись, принялись за его осуществление.

Прежде всего они обследовали свои апартаменты. После продолжительных поисков ими был обнаружен подходящий листок бумаги почти правильной прямоугольной формы. Пока китаец разводил тушь, Иван Христофорович топтал бумагу босыми ногами, стремясь придать ей законченный древний вид. Когда бумажка дошла до уровня начала восемнадцатого века, она была передана для дальнейшей обработки в умелые руки китайца, который воробьиным перышком принялся рисовать по ней.

Закончив работу, китаец помахал бумажкой в воздухе, чтобы подсохла тушь и, насвистывая народную китайскую лирическую песню "желтая луна", в какой рассказывалось о маленьком китайском мальчике, который, не послушавшись мамы, пошел гулять в молодую бамбуковую рощу, где и был жестоко искусан диким тигром в назидание всем остальным, диранул лист пополам. Одну половинку он повесил на гвоздик, а вторую, продолжая тихонько насвистывать, аккуратно протолкнул в смотровую щель. Убедившись, что бумага упала на письменный стол Фориджа, он испустил жалобный крик и помчался вниз. В это время Форидж конструировал изощренное ругательство, роясь в уголках своей профессиональной памяти и одновременно изучая свалившийся на него документ. Он придумал ругательство, но оно застряло у него в глотке: Форидж обнаружил, что бумажка была подарком судьбы.

Внезапно дверь распахнулась, и в кабинет со всеми подобающими азиатскому этикету поклонами влетел китаец. Согнувшись в последнем поклоне, в чем ему немало помог внезапный приступ радикулита, он осведомился о драгоценном здоровье Фориджа, мысленно желая ему большой-большой проказы и много голодных детей. Разогнувшись, китаец сказал:

- Почтенный, не отдадите ли вы мне тот жалкий клочок бумаги, которым я имел несчастье обеспокоить вас, за что нижайше умоляю простить меня, недостойного?

Форидж встал из-за стола, простил китайца и вытолкнул его за дверь. Заперев ее на два оборота, Форидж уселся за письменный стол и принялся кейфовать. Постепенно мир за оконными стеклами окрасился в яркий розовый цвет, кривой шпиль на городской ратуше стал замечательно стройным, а солнце, весело пробегая по небу, ласково слало свои лучи прямо в форточку старого дома, вспыхивая зелеными искрами на стекле "белой лошади".

Прокейфовавшись, Форидж проснулся среди глубокой ночи. Ночь была тропической и темной. Сан-Диего словно вымер, ни звука не доносилось с его пустынных улиц и проспектов. В углу заскреблись тараканы. Форидж встрепенулся и пошел будить Оскара Фоше. Тот проснулся сразу. Форидж приник к его уху и некоторое время что-то шептал, после чего Фоше бесшумно оделся и на цыпочках выскользнул за дверь.

Если на свете бывают чудеса, то в эту ночь произошло именно чудо: старая лестница ни разу не скрипнула под ногами злоумышленника, а дверь в контору Ван-Ю-Ли и Курочкина легко поддалась первой же отмычке, поскольку была предусмотрительно не заперта.

Итак, в ноль часов шестнадцать минут Фоше проник на запретную территорию, а в ноль часов двадцать минут уже покинул ее, прижимая к груди вторую половину драгоценного документа. Когда дверь за Фоше закрылась, китаец закрыл глаза и со спокойной совестью уснул. Во сне ему приснились разодетые в шелка красавицы, танцующие на большом рисовом поле.

Весь остаток ночи на первом этаже горел свет; по занавескам метались тени Фориджа и его секретаря: они собирались в дорогу. Форидж рассовал по карманам миллионы и вслед за Фоше навсегда покинул контору, гоня прочь назойливую мысль о предстоящей выплате неустойки по гуановому контракту. Помотав головой, чтобы окончательно избавиться от этой мысли, Форидж решительно скрылся в темноте.

Всю ночь неудавшиеся гуанопромышленники разыскивали по злачным местам Сан-Диего бравую команду "Джульетты". Сама шхуна, всеми покинутая, смирно покачивалась в теплых сточных водах городской гавани. И Форидж, и Фоше знали, что искать команду на судне бесполезно. Они разделились: Фоше направился в ночной бордель "Серебряный якорь", а Норман Форидж взял на себя опиекурильню, соперничавшую с "Якорем" своей популярностью. Пятнадцать минут напряженных поисков - и свершилось второе чудо за сегодняшнюю ночь: вся команда, за исключением Омара Фалиха, была в сборе.

Старший матрос Мирко Толич висел на механике Жане-Пьере де Буайе, а Жан-Пьер де Буайе висел на Рикардо Портесе, который был капитаном и поэтому сравнительно твердо держался на ногах.

Уплатив по счету, что с ним бывало крайне редко, Форидж увел команду навстречу приключениям. Шествие возглавлял Фоше с импортным тусклым шведским фонариком, а замыкал процессию сам Норман Форидж, бдительным хозяйским оком следивший за тем, чтобы никто не потерялся и не перешел улицу в неположенном месте, хотя ночные автобусы и такси - как, впрочем, и дневные - в Сан-Диего отсутствовали.

"Джульетта", встречая команду, ласково скрипела гнилыми бортами. Уже светало. Форидж, предоставив Фоше грузить команду, пошел в кают-компанию. Там густо храпел и пускал во сне турецкие ветры трезвый Омар Фалих. Опешивший поначалу Форидж зарычал и пнул турка ногой.

- Я болею, хозяин, - не открывая глаз привычно пожаловался Омар. Форидж с наслаждением пнул его второй раз:

- Вставай, ишак, это не занятие для здорового мужчины!

Фалих, по-турецки проклиная Фориджа, с сожалением поднялся и открыл глаза.

Внезапно раздался страшный грохот. Форидж, еще раз пнув Фалиха, опрометью выскочил на залитую рассветом и помоями из камбуза палубу. Там он нос к носу столкнулся с морально травмированным Фоше.

- Это капитан, - упавшим голосом объяснил тот. Форидж с ужасом разглядел под ногами зияющее отверстие; из-под палубы доносились глухие проклятия, сменившиеся, впрочем, довольно скоро здоровым удовлетворенным храпом. Форидж разразился неистовой бранью, умело сочетая на шестнадцати языках капитана, его родню и различные части человеческого тела.

! Солнце взошло. "Джульетта", хлопая кливерами и бизанями, мчалась по бесконечной глади океана. Команда исправно несла службу. Мощный капитанский рык то и дело разносился над волнами. После каждого такого залпа "Джульетта", как проснувшаяся лошадь, начинала идти чуть-чуть быстрее. До блеска выдраенная палуба сверкала яркой заплатой из свежих досок.

Работы экипажу хватало. Жан-Пьер третьи сутки ковырялся в моторе, пытаясь вытащить оттуда застрявший палец; Омар Фалих стряпал обед, одновременно вычерпывая воду, непрерывно поступавшую в трюм из океана; Мирко Толич в одиночку сражался с парусами, лопавшимися и трескавшимися при каждом удобном для них случае. Случаев было много. Фоше, который раньше работал шулером в Монте-Карло, играл с Фориджем в покер, подобострастно проигрывая каждую третью партию. Так проходил день. По вечерам команда зажигала бортовые огни и продолжала свои занятия. В это же время происходила смена вахт: теперь воду вычерпывал Мирко Толич, а паруса латал Фалих. Иногда по вечерам ужинали.

Электрического освещения на шхуне не было, и когда становилось совсем темно, Норману Фориджу удавалось выигрывать только каждую четвертую партию.

В суровой мужской работе и нехитрых развлечениях время шло незаметно. Один лишь Форидж проявлял признаки нетерпения. Когда все засыпали, он зажигал свечу и любовался бесценным документом. Опершись головой о кулак, он грезил караванами двугорбых (Форидж считал, что они имеют гораздо большую грузоподъемность) верблюдов, ноги которых подгибались под тяжестью вьюков, битком набитых золотом. На переднем верблюде, как и положено, восседал сам Форидж в котиковой чалме, а сзади, привязанный к хвосту самого последнего верблюда, тащился проклятый китаец, царапая от зависти лицо и умудряясь кусать сразу оба локтя.

Документ, лелеемый Фориджем, представлял собой карту, на которой был изображен участок побережья Индии. В тридцати-сорока милях от берега, судя по заметке на полях, располагался заброшенный храм, подвалы которого, судя по заметкам на тех же полях, но сделанных красной тушью со множеством восклицательных знаков, были буквально завалены сокровищами. Форидж уже воображал себя владельцем сокровищ брахманов, которые, если верить индийским легендам, выученным Фориджем к этому времени уже дословно, были сосредоточены именно там, где указывала карта. Это, впрочем, говорило достоверно лишь об одном: что китаец при составлении карты пользовался той же литературой. Если бы Форидж знал, какой удар ему приготовила судьба!

Однако Форидж не знал, какой удар приготовила ему судьба, и поэтому при крике марсового "Земля! Земля!" его сердце радостно затрепетало. Спустя какие-нибудь полчаса шедшая на всех парусах "Джульетта" уже билась обоими бортами о гостеприимные рифы малабарского берега. Форидж взглянул на объеденный молью корабельный атлас капитана Портеса и приказал идти в Мангалуру.

Описывать рейд и порт Мангалуру нет никакой необходимости, так как и то, и другое как две капли воды похоже на рейд и порт Бомбея, разве что чуть-чуть поменьше. Ошвартовавшись у грузового причала - к пассажирскому их не пустили - команда сошла на берег и направилась в глубь материка.

Материк был холмистый и джунглястый, и Форидж понял, что без проводника не обойтись. Второй попавшийся индиец был нанят проводником, ибо первый попавшийся был погружен в йогу и продолжал возделывать чайный куст, никак не отреагировав на деловые предложения. Впрочем, второй индиец тоже ничего не понял, но на всякий случай потребовал деньги вперед.

В джунгли проводник вошел последним, мотивируя это тем, что недавно в округе появился бешеный слон, сбежавший из гастролировавшего здесь бельгийского цирка. Предпоследним шел Форидж, поминутно оглядываясь и при каждом подозрительном шорохе забираясь на деревья. Подозрительные шорохи производил проводник.

Через некоторое время наступила ночь. В зарослях кричали голодные попугаи и тигры. Форидж, хотя тоже был голоден, кричать боялся. Уставшим людям пришлось улечься прямо на ворохе старых пальмовых листьев. Озлобленно кусались наглые москиты и термиты. Форидж брезгливо поднял воротник дорожного пиджака и, втянув голову в плечи, погрузился в сумбурную тревожную дремоту.

Утром все проснулись от топота: это скакал по джунглям бешеный бельгийский слон, как на бегу объяснил Фориджу проводник. Слон оказался отдохнувший за ночь и резвый. Бежал он легко и непринужденно, бесясь на ходу, как умел, а умел он многое: не одно поколение упорных бельгийских дрессировщиков на протяжении всей его долгой слоновьей жизни занималось его воспитанием, от чего, собственно, бедняга в конце концов и взбесился.

Итак, впереди, болтая на ломаном английском и показывая на хо-ду местные достопримечательности, во весь дух мчался проводник. За ним гуськом бежали Форидж, Фоше, капитан Портес, пара откуда-то приблудившихся обезьян-макак и все остальные. Последним бежал слон. Бежали долго. Джунгли были колючие и непроходимые, и к вечеру слон начал уставать. Он тоскливо поглядел вслед удаляющимся людям, горестно затрубил, шумно развернулся и побежал обратно. Втянувшись в темп, бегуны некоторое время не замечали его отсутствия и продолжали увлеченно бежать, но скоро чаща поредела, и тут показался полуразрушенный остов древнего строения.

- Это и есть храм? - отдышавшись, спросил проводника Форидж. Он мысленно прикинул размеры подвалов и остался доволен.

- Да, сагиб, - согласился тот. - Он самый и есть. Святое место!..

К святому месту вела тропа, по которой вприпрыжку сновали большие черные пауки, а само святилище было опутано густой сетью лиан. Откуда-то из пристройки - на вид еще более древней, чем сам храм - вышел старикашка в оранжевом хитоне с мелко трясущейся от старости верхней челюстью. Прикрыв ладонью от солнца слезящиеся глаза, он кротко смотрел на приближавшихся к нему золотоискателей.

- Где золото, старый банан?! - мешая суахили и хинди, кричал Форидж, подталкивая старика ко входу в подвал. - Капитан, организуйте вынос, а вы, Фоше, займитесь учетом.

Перепуганный смотритель упирался и идти в подвал решительно отказывался. Форидж рвался к сокровищам, но старик этого явно не понимал. Он что-то лепетал, размахивал руками и даже умер, но Фориджа переубедить не смог.

Запалив факелы, кладоискатели спустились в подземелье. На свет сразу же сбежалась уйма черных пауков. Брызгая ядом, они шипели, таращили многочисленные фасеточные глаза и активно кусались. Это первым открыл капитан, который упал, сраженный ядом. Черные мохнатые волны жадно сомкнулись над ним, а когда через минуту они разомкнулись, взорам потрясенных людей предстал свежий, выскобленный жвалами скелет. Кроме него в подвале было еще несколько скелетов более раннего происхождения. Золотом и не пахло, если не считать золотого клыка во рту у капитанского черепа. Форидж на ходу выхватил зуб и бросился наружу во главе всей команды.

У выхода их поджидал бешеный бельгийский слон, которого Форидж тут же застрелил из кольта. Упавшая туша наглухо закрыла выход. Сзади наступали пауки. Форидж попытался отстреливаться, но у него кончились патроны. Он швырнул бесполезный пистолет, отпихнул слона и выскочил, по дороге попав ногой в змеиное гнездо. За ним выскочили и остальные, исключая Мирко Толича, который выяснял отношения с разъяренными кобрами.

Ну что ж, оставим Мирко объясняться со змеями, а сами снова заглянем в Сан-Диего. Каботажная кампания процветала на освобожденной от конкурентов благодатной гуановой почве. Банковский счет Ван-Ю-Ли и Курочкина настолько возрос, что банк, где он находился, лопнул. Курочкин и Ли прибрали банк к рукам, а воробью на радостях купили самоучитель игры на гавайской гитаре. Денег было некуда девать, и они их никуда не девали. Иван Христофорович теперь покупал к завтраку целых три банана, а Ван-Ю-Ли завел себе лакированные палочки для риса, который уже не размачивали, а варили. В пустовавших прежде комнатах появилась первая робкая мебель. Теперь гуановозы арендовали и пустовавший первый этаж, где они складывали деньги, не умещавшиеся в их банке. Вывеску бывшей пароходной компании Фориджа мстительный китаец самолично прибил в отхожем месте, и каждый раз заходя туда по делам, метко плевал в заглавную букву F.

В связи с улучшением жилищных условий у Курочкина появилась отдельная комната, в которую он переволок свой старый фанерный чемодан - верный его спутник от Севастополя до Сан-Диего. У него появилась привычка в долгие вечерние часы перебирать содержимое чемодана, воскрешая в памяти блестящие балы, дуэли, упоительные гусарские пьянки и многочисленных женщин, попадавшихся на его долгом жизненном пути. Были в этом чемодане и чисто фамильные реликвии: кольцо с фальшивым бриллиантом изумительно чистой воды, серебряная вилочка из кофейного сервиза бабушки, неизвестно кому принадлежавший орден Андрея Первозванного, запасной нательный крест, револьвер, пачка презервативов, библия и предметы культа, удостоверение личности штабс-капитана Его Императорского Величества первого пехотного полка Хрякова Константина Ильича с дагерротипом Курочкина, бильярдный кий, колода карт с шестью тузами и еще много старой, никому не нужной чепухи.

При каждом новом переборе Курочкин обязательно находил в необъятном чреве чемодана что-то новое, чему он всегда искренне удивлялся; при этом каждая новая безделушка приводила его в благоговейный восторг, оканчивающийся острым приступом ностальгической ипохондрии. Перед его мысленным взором проплывали тогда решетка Летнего сада, бронзовые купидоны, подобострастное лицо околоточного и непередаваемый вихрь из обрывков сладко-розовых воспоминаний.

Однажды ностальгия дошла до такой степени, что Курочкин взвыл и так глубоко копнул в чемодане, как до этого он еще никогда не делал. В результате этого самокопания - ибо чемодан давно следовало уже считать частью его самого - на свет была извлечена слежавшаяся тетрадь с двумя целующимися голубками на переплете выцвевшей козловой кожи. На титуле можно было разобрать полустертое золотое тиснение:

КОРВЕТЪ "ШПЕЦРУТЕНЪ"

вахтенный журналъ

- Стоп, стоп, стоп! - не выдерживает, наконец, любознательный читатель. - Стоп, граждане авторы! Что-то у вас, как говорится, прицел сбился! Где динамизм повествования? Где экспрессия? Где легкость и игривость сюжета? Где поучительные диалоги, где блистательные подвиги; где, наконец, любовь?!

Молчат авторы. Действительно, нет динамизма. Исчезла легкость. Полностью отсутствует любовь. Что ж, любознательный читатель, ты во всем прав! И ничего нам не остается, как, щелкнув каблуками, хором отвечать:

- Виноваты! Исправимся! Больше не повторится!

И, в качестве первой меры перевоспитания и оживления действия, авторы предполагают, к примеру, подсунуть в чемодан Курочкина (пардон, пардон, К. И. Хрякова !) что-либо такое, эдакое! Впрочем, вот:

В руках князя внезапно оказалась старая бутылка казенной водки с орластой русской этикеткой. Стерев рукавом легкую пыль веков (Прости, любознательный читатель! Увлеклись! Всего лишь десятилетий!), Хряков-Курочкин ловким движением, всплывшим откуда-то из недр памяти, удалил пробку и поднес горлышко к губам!

Закусив лучшим бананом Ван-Ю-Ли, заметно развеселившийся князь, казалось, сбросил груз лет, расправил плечи и громко пукнул. Насвистывая песенку "желтая луна" (нещадно перевирая мотив), Курочкин, снова превратившийся в Хрякова, твердым гвардейским шагом направился гулять. Путь его волею судьбы пролег через недавно разбитый возле дома китайский садик, где Ван-Ю-Ли на досуге предавался боевым шаолиньским искусствам. Со свистом рассекая воздух стальными ладонями, китаец выполнял сложнейшие акробатические прыжки, круша специально вкопанные для этого столбы из железного дерева.

Хряков наблюдал за ним, издавая время от времени одобрительные возгласы:

- Давай, тезка! А ну, еще разок! Левой работай! - при этом не забывая наяривать очередной ван-ю-лийский банан.

Ван-Ю-Ли был сосредоточен и творил чудеса. Вихрем подлетев к последнему, самому толстому бревну, он отчаянно взвизгнул, размахнулся и шлепнулся носом в пыль, поскользнувшись на небрежно брошенной Хряковым банановой кожуре.

Хряков снисходительно похлопал его по заднице:

- Ничего, ходя! Потренируешься еще годика два - я думаю, все у тебя будет нормально, - тут Хряков отхлебнул из бутылки очередную порцию. - А ну, дай-ка я! - Неуловимым движением бывший штабс-капитан скользнул к бревну и с размаху врезал по нему кулаком. Раздался треск, и громадный ствол расщепился по всей длине. Князь, морщась и потирая расшибленные в кровь костяшки пальцев, скомандовал:

- Вольно! Строевые занятия закончить! - затем икнул и снова приложился к бутыли. - Вот так-то! А теперь, Ю-ли - не юли, к цыганам! Шампанского! Я у! угощаю!

Широкая русская натура Хрякова разворачивалась, как освободившаяся часовая пружина. Ван-Ю-Ли изумленно следил за перерождением Курочкина; он уже давным-давно не видел его таким и очень рассчитывал более никогда и не увидеть.

Единственным заведением в Сан-Диего, где пели цыгане, был "Парадиз" ресторан сомнительной репутации с баснословными ценами - в котором выступала несравненная Джипси Гандон. Цены, впрочем, князя особо не волновали. Купив извозчика, Хряков и Ли немедленно отправились туда.

"Парадиз" был заведением круглосуточным! Впрочем, читатель, мы не станем утомлять тебя описанием нравов, царивших там - они, ей-богу, везде одинаковы. Скажем только, что после обильных возлияний, надрывных цыганских мелодий и стриптиза, трижды повторенного "на бис", разгоряченный Хряков был полностью очарован упомянутой девицею Гандон. В связи с патологическим обострением великорусской ностальгии Ван-Ю-Ли был поставлен перед твердым решением князя вернуться в Россию - и немедленно! Разумеется, Джипси непременно должна была ехать с ним.

Ван-Ю-Ли не был бы азиатом, если бы не придумал выход и из этого положения. Требовалось решить задачу контролирования Курочкина и возвращения его, яко возможно, на круги своя. При этом желательно было его, Ван-Ю-Ли, личное присутствие рядом для принятия оперативных решений. И в то же время нежелательно было показать зародившееся недоверие к компаньону и сам факт слежки; равно нельзя было бросать дела по гуановому контракту. Поэтому Ван-Ю-Ли принял соломоново решение (Ли сильно подозревал, что Со-Ло-Мон тоже был китайцем). Впрочем, все по порядку.

Любознательный читатель! Представь себе лучезарное утро в тропиках, когда жара раскаленного лета смягчена ночным бризом; представь себе веерные пальмы, гордо вздымающие зеленые головы в ослепительное синее небо, нежное море, сливающееся с небосводом где-то далеко-далеко, просыпающийся город и белый пароход у пирса. На борту парохода, впрочем, кто-то уже успел нацарапать углем матерное слово!

Волны лениво плещут; появляются бродяги, открываются склады и таверны. Читатель, представь себе побелевшие на солнце дома, шум порта и резкие вскрики чаек, запах апельсинов и табака, а над всем этим великолепием - в меру величественные горы!

Небрежно помахивая порнографическим журнальчиком, Хряков походкой светского льва двигался по палубе вышеупомянутого парохода. Князь был бледен и решителен. На его галантно отставленном локте висела цыганская звезда Гандон, томно жмурясь от блеска океана и предвкушаемых удовольствий. По трапу на борт поднимались последние пассажиры. Среди них выделялась беременная басурманка в молочно-белом бурнусе до пят. Сквозь волосяную паранджу неверно блестели раскосые глаза Ван-Ю-Ли. Китаец успел настолько освоиться с ролью, словно так и родился женщиной. Говорящий же воробей был им оставлен в конторе с неограниченными полномочиями на неопределенный срок - руководить гуановыми работами в отсутствие Курочкина и Ли. Последний ему вполне доверял.

Хряков, насколько ему позволяла девица Гандон, отдыхал душой и телом. Покусывая отрастающий ус, он гулял по обширной палубе, наслаждаясь положением действительно богатого человека. Пароход шел в Индию; там у князя должна была произойти пересадка на почтовый экспресс до Одессы.

- Салям алейкум! - приветствовал князя, как равного, встречаясь с ним на палубе, персидский бек из Хорремшехра.

- Гамарджоба, генацвале! - отвечал ему Хряков, не будучи силен в арабском. - А не выпить ли нам водочки?

Прекрасно понимая друг друга, мусульманин и атеист отправлялись в бар, сопровождаемые Джипси и замаскированным Ван-Ю-Ли.

- Котик! - ворковала Джипси, прижимаясь к Хрякову, - котик, твоя кошечка хочет чего-нибудь сладенького!

- Водки! - заказывал князь. - Клико урожая тридцать второго года, балык, икра, пирожные! Шашлык для моего друга - три порции. Уха стерляжья. Расстегаи. Настоящий черный хлеб. Даме фрукты!

- Люля-кебаб, - вторил ему бек, - халва, щербет, мороженое! Фаршированный павлин! Позволь, дорогой, я угощаю!

Что бы ни говорили, ничто не сближает мужчин быстрее, чем совместная выпивка. Где-то к обеду разгоряченный Хряков ловил бека за уши и начинал целовать, а тот плакал и уговаривал Константина Ильича продать ему Джипси в гарем.

- Кунак! - стонал он. - Коня дам, ружье дам! Кинжал подарю! Визирем будешь! Золота сколько хочешь! Обрезание чик-чик, совсем не больно! Дай Джипси, дорогой!

- А этого, батоно, не хошь?! - складывал кукиш Иван Ильич. - Хрен тебе обрезание! Русские не продаются!

- Какая она русские?! - кричал бек. - Она в гарем хочет! Скажи, женщина!

Джипси томно улыбалась и строила беку глазки. Она никак не могла выбрать, чье состояние больше, и неопределенность положения действовала ей на нервы. Ван-Ю-Ли в углу сверкал глазами через паранджу и невозмутимо пил молоко.

- Сколько их у тебя в гареме, Ибрагим? - спросил однажды Хряков перса. - Если не секрет, конечно.

- Двенадцать, уважаемый, - ответил бек. - Зухра, Зульфия, Фатима..

- И Гюльчатай, - задумчиво закончил Хряков. - Вот что, подарю я тебе тринадцатую, так и быть. Не прыгай, сиди спокойно! Речь идет не про Джипси. Тут по случаю купил я одну! - и дальнейшее он прошептал на ухо персиянину так тихо, что даже бдительный китаец ничего не услышал.

- О бриллиант моей души! Благодарю, дорогой! - улыбнулся бек. - Ах, как жаль, что ты не правоверный! Аллах да продлит твои дни! А Джипси твоей позволь, я подарю! - с этими словами бек протянул ей массивное золотое кольцо с огромным капским рубином. Забегая вперед, скажем, что именно это кольцо, похоже, и определило выбор цыганки!

Наконец на горизонте показался берег благословенной Индии.

- Мангалуру! Подходим к Мангалуру! Стоянка в порту двое суток! звонко кричал бой-стюард. - Желающие обменять валюту на рупии могут обратиться к капитану!

Хряков наблюдал, как к переодетому Ван-Ю-Ли быстро подошли два здоровенных евнуха, накинули на него мешок и сноровисто спеленали его по рукам и ногам. Бедный китаец не успел даже пискнуть, как его уже готовили к выгрузке вместе со всем скарбом правоверного бека.

- Что же, Ли-джан, желаю тебе счастья с новым мужем, - криво ухмыльнулся Хряков и повернулся к Джипси. - Я думаю, он здорово удивится, правда, дорогая? Вернее, они оба удивятся.

Однако Джипси вдруг выдернула руку.

- Прости, котик, - холодно сказала она. - Но нам придется расстаться. Это судьба! Она зовет меня, она велит мне следовать за ним! Прощай, я буду помнить тебя всю жизнь! Если, конечно, это тебя утешит. Пока!

И проклятая цыганка, покачивая бедрами, направилась к победно улыбающемуся персиянину!

- Вай, не грусти, что такое женщина! - сквозь шум в ушах донеслось до Константина Ильича. - Прости ее, дорогой!

Ошеломленный Хряков вдруг понял, что офицером российской армии он был слишком давно, и груз лет не так-то легко сбросить; он съежился, ссутулился и отошел в сторону - никому не нужный старикашка с неуемными амбициями и вдребезги разбитым сердцем. Вытащив из кармана свой верный револьвер, он приставил дуло к виску и спустил курок.

Надо все же отдать должное азиатской предусмотрительности Ван-Ю-Ли: патронов в барабане не было. Хряков, вновь превратившийся в Курочкина, плюнул и, размахнувшись, выбросил пистолет в море.

Закусив губу, надрываясь, Иван Христофорович выволок на палубу запасной кормовой якорь. Привязав его за шею подтяжками, Курочкин последний раз обвел взглядом рейд, налетевших чаек, снующих пассажиров и столкнул якорь за борт. Оказалось, что дно в этом месте было совсем рядом - каких-нибудь тридцать метров. Курочкин последний раз открыл глаза - и чуть не захлебнулся от удивления. Перед ним на дне лежал обросший водорослями переломленный пополам старинный парусный корабль. На борту, крытом позеленевшим медным листом, можно было рассмотреть русскую вязь:

"ШПЕЦРУТЕНЪ"

Рядом валялся только что выброшенный князем револьвер.

Тут же вспомнилась ему тетрадка козловой кожи; тут же всплыла в памяти информация о грузе: золото! Мексиканское золото! Вот, оказывается, где кончил свой рейс легендарный петровский корсар! Курочкин мгновенно снова превратился в Хрякова. В конце концов, он единственный законный наследник этого огромного состояния!

Гуановые миллионы вмиг поблекли. Теперь ему принадлежал весь мир! И Хряков ринулся наверх!

В Россию, куда его так властно влекла ностальгия, Хрякову под своей фамилией нельзя было и носу казать. Поэтому в русском посольстве он оформил туристическую визу на свою прежнюю фамилию Курочкин. Некоторое время заняла, правда, добыча драгоценностей со дна и легализация средств на черном рынке (Хрякову не хотелось делиться с индийским правительством); большого мужества потребовал окончательный разрыв с Джипси коварная изменщица тут же вернулась было, прослышав о баснословных деньгах! В свою очередь, бек, оскорбившись таким поведением, также выдал ей отставку, и цыганке, чтобы не помереть с голоду, снова приходилось подрабатывать благотворительными (в свою, естественно, пользу) сеансами стриптиза и различными бенефисами.

На границе интуриста Ивана Христофоровича Курочкина, как позарез необходимый государству источник валюты, встречали с оркестром. Симпатичная блондинка с толстой черной косой поднесла ему хлеб-соль; специально приставленный гид-переводчик бойко тараторил ему в ухо по-испански, затрудняя естественное понимание родной речи; Большой театр прислал ангажемент на премьеру балета "Заря революции". Курочкин честно выдержал два дня, потом тайком купил плацкартный билет до Владивостока, сел в поезд и затерялся в необъятных просторах Советского Союза.

На необъятных просторах СССР царствовала зима. О, долгожданная русская зима! О, морозные узоры на окнах и желтые сосульки под вагоном! Курочкин, часами стоя в тамбуре, взахлеб пил крепко насыщенный никотином воздух родины. Ночью он всматривался в небо, вспоминая забытые созвездия родного северного полушария. Его восхищала некая патриархальная всеобщая родственность пассажиров, уют вагона-ресторана (хоть выучка официантов была ни к черту) и осознание долгожданного возвращения к истокам.

На второй день, во время остановки в Казани, к Курочкину подошли двое рослых молодых людей в кожаных полушубках.

- Нехорошо, гражданин, - сказал один. - Придется пройти.

- Билет сдадите в кассу, - добавил другой. Пассажиры вокруг князя разом поднялись и направились в туалет, который, несмотря на стоянку, почему-то функционировал. Курочкин, вполне представлявший советские порядки, понял, что пройти придется.

!Следователь казанской прокуратуры Ринат Идинакуев долго и доброжелательно смотрел князю в лицо.

- Константин Ильич, - сказал он наконец, - мы же с вами интеллигентные люди. Вы все прекрасно понимаете. Органам про вас известно абсолютно все. И было известно с самого начала! Дела ваши швах, запираться бесполезно. Вы - агент иностранной разведки, в прошлом - боевой офицер, эмигрант. Это в любом случае высшая мера. - В руках Идинакуева оказалась пачка фотографий, в которой Хряков узнал себя анфас (с якорем на шее) и в профиль, Ван-Ю-Ли, говорящего воробья, фотокопию гуанового контракта и Джипси Гандон в разных позах.

- Что вам угодно? - хмурясь, спросил князь.

- Маленькой помощи следствию, - ответил Идинакуев. - Ни вам, ни мне не нужно бесполезное геройство. Вы подписываете ряд документов и спокойно возвращаетесь к себе в камеру. Мне бы не хотелось, скажем, зажимать вам пальцы дверью, тем более, что это вредит почерку. Поверьте, результат все равно будет один и тот же.

- Что за документы?

- Распоряжение о добровольном перечислении всех средств вот на этот счет - раз. Полное признание своей вины - два. И список своей агентурной сети - ознакомьтесь, кстати, с фамилиями, а то может неудобно получиться, - следователь помолчал и добавил. - И пусть совесть вас не мучает, с вами или без вас - эти люди все равно обречены. Как и вы. Просто я хочу избавить вас от лишних мучений, а себя - от неприятной и утомительной работы. Подпишите, Константин Ильич. Кстати, ваши средства пойдут на полезное для родины дело, а вам они уже не понадобятся. Можете, конечно, подумать денек-другой!

Хряков действительно хорошо знал советские порядки. Он молча посмотрел в открытое лицо следователя, пожевал губами и потянулся за авторучкой.

Белый лес встретил людей тишиной и густым инеем на ветвях. Служебная полуторка переваливалась в ледяных колдобинах, натужно подвывая мотором. Двое конвоиров молча зябли в своих подбитых ветром шинельках, стискивая стылыми пальцами табельные винтовки. Наконец, мотор заглох, из кабины высунулся гладкий и упитанный лейтенант:

- Приехали! Выходи!

Хряков босиком - следователю Идинакуеву пришлись впору его итальянские меховые полусапожки - выпрыгнул на снег, сопровождаемый ударом приклада в арьергардную часть. Неподалеку под сосной снег был нарушен; из комьев мерзлого грунта, занесенных поземкой, торчал ржавый заступ. Хряков понял, что это могила. Его могила. Он выпрямился и, стараясь унять дрожь, подошел к краю.

- Целься! - скомандовал лейтенант, не вылезая из теплой кабины. Он явно хотел закончить дело побыстрее. - Пли!!

За секунду до этого Хряков упал в занесенную снегом могилу. Пули визгнули над головой, снег обжег лицо. Из-под снега вдруг высунулась оскаленная медвежья морда: какой-то шатун вздумал было оборудовать себе тут комфортабельную берлогу, пользуясь удобной ямой, а выстрелы и падение Хрякова потревожили зверя. Разъяренный медведь, рыча, метнулся над князем, послышался перепуганный крик лейтенанта "Ходу! Ходу!!!". Взревел, удаляясь, двигатель; хлопнул отдаленный выстрел - и все.

Константин Ильич Хряков осторожно выбрался из ямы. Никого вокруг не было. Медведя тоже. Резко пахло порохом и мочой. У сосны валялась винтовка с погнутым стволом.

Ностальгия князя вдруг как-то незаметно прошла - от холода, наверно. Хряков что есть духу босиком рванул в сторону западной границы; он отлично помнил, что где-то в Сан-Диего на одной из улиц все еще стоял старый кирпичный дом, представлявший собой смесь многих архитектурных стилей!

Операция ?

история пятая

Документ ? 1 Из поэтического дневника Д. Свинякина.

Как много утекло водицы

С тех пор, как начат марафон?

И сколько это будет длиться?

И как далек еще разгон?

Приходит осень тихо-тихо,

Как пьяный муж домой к жене;

И, как всегда, неразбериха

И чьи-то взгляды на спине.

Отчизна ждет больших свершений

Судьба рождает дураков,

И кажется, что мы - мишени

Пред цепью частою стрелков.

В краях не слишком отдаленных

Большая туча копит снег.

И обреченный, распаленный

Грядет сомнительный успех.

Ведет нас в бой товарищ ******!

С пути прямого не свернуть.

Но дни тяжелые настали;

Куда же выведет нас путь?

Гремят, озверясь, телефоны,

Бумага плещет и кипит,

И в этом, право, столько вони,

Что хоть сейчас топор взлетит.

А за окном спокойно, тихо

Там осень делает свое;

И дорожает облепиха,

И с лету гадит воронье!

И день за днем все меньше толку,

И как нам быть - ни в зуб ногой!

Но до обеда ждать недолго,

А там - крутнулся, и домой.

Но верю я в одно, хоть тресни:

Что с рыльца опадет пушок,

И прилетев, как буревестник,

Кого-то клюнет петушок!

Документ ? 2 Из рукописи В. и Д. Нарижных.

В ночь с 30 на 31 декабря в научно-исследовательском институте пространственных и временных отклонений (НИИ ПиВО) прорвало баллон со сжиженным пространством-временем. Временная дыра возникла в главном коридоре, напротив плаката "Бдительность - залог безопасности" с изображением ражего красноармейца, дающего по рукам кровожадному буржую. Плакат был старый, 1937-го года издания, но в хорошем состоянии. Дыра медленно разрасталась, метр за метром поглощая стену, и неуклонно подползала к плакату. Когда дыра добралась до него, очертания красной и черной фигур стали размываться, колыхаясь в пучившейся пустоте, отчего фигуры представлялись как бы живыми. Красноармеец исчез последним, символизируя несгибаемую пролетарскую закалку и крепость большевистской идеологии.

Когда границы дыры достигли скрытой проводки, произошло короткое замыкание, сработала пожарная сигнализация и блокировка всех выходов. Проснувшийся по тревоге караул разобрал оружие и приступил к исполнению обязанностей согласно инструкции. Наружная охрана стрельцов, заинтересованная происходящей суматохой, то и дело совала любопытные носы за вертушку проходной (проходить далее им строжайше запрещалось). Срочно были разбужены и доставлены на службу директор НИИ Давид Семенович Равель, замполит Панас Григорьевич Поросенко и зав. лабораторией квантованного континуума Петр Петрович Гарин. В это время дыра достигла пяти метров в диаметре и стабилизировалась. Возле нее срочно был выставлен дополнительный пост. Ввиду серьезности произошедшего ЧП прямой телефонограммой была поставлена в известность Москва. Звонившего потом, правда, так и не нашли.

Когда смысл случившегося стал ясен, Давид Семенович твердо взял ситуацию в свои руки:

- Так. Жертв нет. Что удастся - мы таки спишем под это дело. С минуты на минуту надо ждать правительственной комиссии. Коридор срочно вымести. Ковер из ленкомнаты вытряхнуть, дыру завесить. Приставить двух терминаторов - никого не подпускать, пока объект не рассосется. Петр Петрович, на сколько это приблизительно? Не знаете? Ну так Равель знает. Этого вам хватит на всю жизнь, я вам обещаю. Вы у Равеля насидитесь без премии. И вы тоже! И зачем только Равель пошел на эту каторгу?! Ведь была же приличная должность товароведа! Свинякин! Вы же интеллигентный человек. Берите дежурный НЛО средней дальности, застегните ширинку - и быстренько куда-нибудь в тропики, за фруктами. Петр Петрович, отправляйтесь подальше в прошлое, добудете экологически чистой рыбки!

- На прошлое лимит исчерпан, Давид Семенович, - хмуро отозвался Гарин.

- Ну, в будущее! Сами разберетесь. Жизель Эдуардовна, за вами, как всегда, стол и общее руководство. Потом проведете статьей "расходы на питание киборгов". Действуйте!

- Давид Семенович! А если квартальный отчет - в дыру? - думая о своем, прошептала главбух на ухо директору.

- Ха! Дыра - на красном уголке, а бухгалтерия - в другом конце коридора! - встрял отличающийся тонким слухом Свинякин.

- Стоп! - скомандовал Равель. - Насчет отчета я ничего не слышал. Бухгалтерию немедленно перевести в красный уголок. Подчеркиваю - немедленно! А в освободившемся помещении накроем столы. Свяжитесь кто-нибудь с князем Владимиром - пусть выделит бочонок романеи. Скажите - для меня лично!

Документ ? 3 Из личного дела героя социалистического труда Равеля Давида Семеновича.

Равель Давид Семенович, 1913 года рождения, среднее, русский, член КПСС с 1930 года, не имеет, не привлекался, нет, нет, нет, политику партии одобряет и поддерживает, морально устойчив. Женат; жена - Равель (девичья фамилия - Бурхибершлойдт) Рахиль Соломоновна, 1907 года рождения, доктор технических наук, русская, беспартийная, 57 авторских свидетельств, не привлекалась, нет, нет, нет. Детей нет. Родственников за границей нет. По данным проверки НКВД - действительно нет.

Отличается широким кругозором. Славянофил. Отношения с коллегами ровные, устойчивые. По деловым качествам выделяется умением руководить любым коллективом. Отличный семьянин, что гибко применяет на практике. Состоит в резерве руководящих кадров на замещение должности руководителя главка. Спортсмен. Кандидат в мастера спорта по стоклеточным шашкам и го. Не курит. Не пьет. В порочащих связях замечен не был. Морально подвижен. Любит Шолом-Алейхема и Левитана в подлинниках. В позе Рутберга устойчив. В совершенстве владеет еврейским и украинским, английским - со словарем. Значкист ГТО. Член профсоюза с 1923 года. Военнообязанный, в настоящее время имеет бронь.

Документ ? 4 Донесение коллежского регистратора Шванца в Галактический центр службы прогрессоров.

Ваше превосходительство !

На вверенной мне планете (местное наименование Земля) за истекший период времени в связи с развитием технологии перемещения материальных тел в пространстве и особенно во времени создались условия, препятствующие однозначному определению исторического процесса. Поясняю. После основания в одной из стран, называемой ныне Союз Советских Социалистических Республик, научного учреждения по изучению и использованию времени (НИИ ПиВО, основатель - бывший эмигрант, меценат И.Х.Курочкин; расстрелян в 1938 году, реабилитирован посмертно), достигнуты значительные успехи в создании так называемой машины времени (МВ). К сожалению, несмотря на ряд мер правительства СССР по ограничению использования МВ (размещение НИИ в средневековом Киеве, строгая секретность, тщательный отбор сотрудников), наблюдаются факты вмешательства в прошлое и изменение таким образом будущего. Ввиду удручающей регулярности указанных воздействий и возможности возникновения аналогичных структур в других государствах планеты из-за утечки сведений создается экспоненциально возрастающая лавина параллельно существующих виртуальных реальностей. С целью недопущения выхода ситуации из-под контроля прошу разрешения на разработку и осуществление операции пресечения.

Агент Шванц.

Документ ? 5 Ментография рабочего дня ст. инженера лаборатории КК Лягушкиной Н.И. (фрагмент) .

Психически неполноценный день! Все как-будто взбесились, бегают, как бешеные тараканы. А как хорошо бы лечь на правый бочок, куснуть ветчинки да развернуть шикарный детективчик! Но нет. Работа. План. План работы. Работа по плану. Хотя все прекрасно знают, что все зря, и солнце уже склоняется к горизонту. - Скоро плюну на все и уйду, - думает Надя. Домой, в пампасы! Поймаю в холодильнике курицу и съем. Нет, сперва зажарю. А еще раньше помою: немытые куры - это холестерин. Надя почесывает нос и взглядывает на часы. Вот и часы хорошо бы купить новые, все-таки какое-то разнообразие в жизни будет. Часы куплю, думает она, поеду на Майами. Бананов поем. С негром подружусь. Польку-бабочку станцую. Так под пальмами и забацаю! А пальмы там высокие, наверно. Попугаи, гиппопотамы, каннибалы! Нет уж, хрен вам Майами. Лучше в Лондон. Это город традиций и туманов, принцев и нищих, и вообще столица. А раз так, то тут тебе и колбаса, и кока-кола, и кабачковая икра банками. По скольку меняют на таможне? А, наши червонцы, говорят, и так неплохо идут.

- Так, сколько уже? Без двадцати? Без тридцати? Без чего?! Кто уши мыть? Я? Сам дурак! Свинья.

А солнце, светило спектрального класса G5, клонится к закату. Скоро все кончится, и Свинякин больше не будет мельтешить как заведенный, и Гарин Пэ Пэ отцепится со своими идиотскими нравоучениями. Приду домой и чаю, чаю! А может, купить чего, да в чай? И находят же всякие свинякины в этом удовольствие! Вот уж болтун. Ладно, о чем бы еще приятном подумать? Представить, как легко и приятно чешут спинку. Вкус торта на губах, и помада не стерта. Выигрыш в лотерею. Квартира, наконец. Да кончится ли этот чертов день?! Вот так и живешь. День за днем. Коммунизм все ближе и ближе. Тут еще и стенд оформлять. Так всегда: стенд к съезду, а ни один партийный и пальцем не притронется. Только руководить да требовать. Куда Равель только смотрит этими своими замученными глазами?!

Таракан ползет. Его глазки голубые будет курица клевать! Вот мерзость. Имею в виду - таракан. Мир несовершенен. Зарплата мала. Когда этот Гарин поймет? Тьфу, все надоело. Конец.

Документ ? 6 Директору НИИПиВО товарищу Равелю Д.С. стрелецких сотников Волобуева и Срамного

Служебная записка

Дошло до нас, что ты, нехристь Давидка, вор и бляжий сын, в небрежении дело свое справляешь, от коего небрежения и татьбы причинилась в стене сугубая дыра. И от той дыры православному люду беда и разор и скончание света. Сим надлежит тебе, оному Давидке, выдать головою виновников того приказному кату, а буде таковых не сыщется, то самому выдану за приставы быть. А нас, стрелецких сотников Волобуева Кондрашку да Срамнова Епишку паки и паки титловать с вичем да за проходную впредь пускать безвозбранно.

Волобуев Кондратий да за Срамнова Епифана он же.

Документ ? 7 Директива генштаба Галактического центра ? 739.67-51.

Агенту Шванцу. Разработку операции разрешаю. Название и план операции представить на утверждение через 48 местных часов. Обращаю внимание на низкую эффективность профилактической работы. Получение подтвердить.

Инспектор темпоральной полиции (подпись неразборчива).

Документ ? 8 Рапорт сексота Поросенко П. Г. курирующему сотруднику НКВД.

Товаришу майоре!

Довожу до вашого свединия що поименованый ранее враг народа Гарин, в компании с врагом народа же Свинякиным вновь направляли зусилия на педрыв магущества нашо  велико  Батькивщины. Как верный Сталинец-Ленинец, сообщаю, что оце атщепенцы вчора, т. е. 29 грудня месяца, вновь, нагло, викаристовували, державну технеку з личными целями и обогащения. Характер груза з?ясувати не вдалося, але потом у туалете при курене  иншоземных паперос атщепенец Гарен интерисовался отличи·м новгородской и Мосссковской школ иконописи. А тетка Свинякина тайно жене самогон, для чого скупа· на рынке цукор сахар, в той час як весь народ як один направляет зусилля на построени· социализьма в стране и освабождени· загнобленых трудящих всього свету (и Негров). Таким як, Гарин и Свинякин, не место в рядах будевельникев нового суспельства. А место им за гратами та колючим дротом. Вместе с сабатажником Ганьбатым, закрывавшим оче на  х безобразия на почве пъянства вышеупом?янутого самогона. Нехай вечно живе дело нашего гарячо любимого Важдя Ленина-Сталина! Расписку за вознагражд·ни· за листопад месяць прилагаю.

Коммунест Порос·нко.

Документ ? 9 Из поэтического дневника Д. Свинякина.

Когда душа покоя просит,

А все кругом кричат "Виват!"

Знай, что Равель тебя приглосит,

И ты же будешь виноват.

Да, наша жизнь паскудна, стерва!

Всю жизнь ты лижешь чей-то зад.

Не ты последний, не ты первый

Но ты же будешь виноват.

Один дурак, другой зануда,

А третий - шут. Четвертый - гад.

Но все они смеяться будут;

Ты ж будешь снова виноват.

Едрена мать, к чему лукавить!

Погнулся ствол, истлел приклад;

И нами снова кто-то правит

А ты, конечно, виноват!

Документ ? 10 Рапорт майора НКВД Пронина И. К.

Совершенно секретно

Товарищ генерал! За отчетный период моей деятельности в качестве куратора взамен отстраненного майора Гарбуз-Ганьбатого, оказавшегося врагом народа, выяснились следующие факты:

а) Разработка устройств для перемещений во времени (т.н. МВ) коллективом НИИПиВО выполнена успешно.

б) Тактико-технические данные МВ зафиксированы на уровне расчетных (см. Исх. ? 23 от 30/06). Стоимость МВ оказалась на порядок ниже предполагаемой.

Все это позволяет утверждать, что впервые в истории СССР оказался монопольным владельцем оружия непредсказуемой силы. Прошу принятия наисрочнейших мер по обеспечению строжайшей секретности и охраны объекта НИИПиВО. К сожалению, в настоящее время создались чрезвычайные обстоятельства, требующие незамедлительных адекватных действий. На фоне общего ослабления дисциплины налицо признаки морального разложения коллектива НИИ ПиВО. Это выражается в следующем:

а) Некоторые сотрудники НИИ при потворстве директора Равеля Давида Семеновича совершают незаконные перемещения из одного потока времени в другой с целью персонального обогащения (спекуляция древностями).

б) Налицо халатное отношение к уникальному оборудованию, не имеющему аналогов за рубежом. Результатом этого является ЧП в лаборатории квантованного континуума.

в) Недостаточно серьезно поставлена идеологическая работа. Поскольку изменение прошлого, даже в мелочах, влечет вариацию и настоящего, а равно и будущего, то возникает возможность нанесения ущерба существующему государственному строю СССР и распределению сил на мировой арене. Кроме того, изменение реальности отрицательно сказывается на правдивости "краткого курса истории ВКП(б)", написанной лично вождем мирового пролетариата товарищем Сталиным.

Исходя из вышеизложенного, считаю целесообразным следующие меры:

а) Передать НИИ ПиВО из ведения Академии Наук ВСНХ в ведение наркомата обороны с приданием ему статуса военного предприятия государственной важности и присвоения ему соответствующего номера почтового ящика.

б) Ужесточить режим секретности и внутренней охраны по категории 1-а.

в) Произвести тщательную проверку и чистку всех без исключения сотрудников НИИ. Выявленных ненадежных элементов расстрелять в 24 часа по специальному распоряжению ОСО.

г) Создать правительственную комиссию по расследованию упомянутого ЧП на предмет выявления фактов диверсионной деятельности и саботажа.

д) Укомплектовать соответствующие подразделения НКВД необходимым количеством МВ для облегчения контроля за деятельностью объекта НИИ ПиВО и организации (при наличии необходимости) спецакций на территории вероятных противников государства.

Прошу дать указание соответствующим органам и структурам принять перечисленные меры немедленно!

Майор Пронин И.К.

Документ ? 11 Циркуляр Особого отдела НКВД

Меры, указанные в рапорте подполковника ПРОНИНА Ивана Кузьмича, принять. Подполковника ПРОНИНА И.К. согласно решения ОСО направить в СпецОсобЛаг по статье 58/2 п. 1 - 12 сроком на 25 лет без права переписки.

Документ ? 12 Пояснительная записка коллежского регистратора Шванца в Галактический центр службы прогрессоров.

Ваше превосходительство!

После рассмотрения и тщательного компьютерного моделирования ситуации на планете Земля в свете овладения местными жителями технологией временных перемещений, предлагаю Вашему вниманию план операции пресечения несанкционированного вмешательства в прошлое. Название операции "?" выбрано с учетом местных географическо-лингвистических особенностей. Ввиду принадлежности НИИ ПиВО авторитарной структуре государства, ситуация осложняется существенно отличной от нуля вероятностью возникновения угрозы существованию разумной жизни на планете. Моделирование физического устранения диктатора Иосифа Сталина показало малоэффективность подобного акта. В данной ситуации требуется ликвидация не только отмеченного учреждения, но и всего государственного строя (или самого государства).

К сожалению, катастрофические последствия невмешательства гильдии прогрессоров в развитие событий очевидны. В целях ослабления тоталитаризма предлагаются следующие меры:

Направленные против НИИ ПиВО:

Инспирация максимально бюрократизированного режима проверок и контроля деятельности предприятия;

Переманивание сотрудников в учреждения иного научного профиля;

Создание неблагоприятного отношения к предприятию со стороны местного населения старого Киева, развитие национал-шовинистического отношения к "промоскальской" его направленности;

Организация набегов кочевников Золотой Орды на Киев с целью разрушения предприятия. Физическое устранение ключевых фигур НИИ с имитацией несчастного случая.

Направленные против СССР:

Развязывание войны наиболее мощной на данном этапе страной или группой стран против означенного государства. Оптимальный выбор - Германия. Срок начала - июнь 1941 года по местному летоисчислению;

Скрытое предоставление конкурирующему государству (предположительно США) примитивной ядерной технологии для развязывания гонки вооружений с целью отвлечения экономических и людских ресурсов;

Организация капиталоемких кампаний внутри СССР типа освоения космоса и Луны, поворота сибирских рек или борьбы с алкоголизмом;

Заброс в нужное время и место агентов-прогрессоров для разрушения структуры государства. Предлагаю кандидатуры Ельцина, Кравчука и Шушкевича. В резерве - группа Назарбаева.

Смею надеяться, ваше превосходительство, что экономические трудности вкупе с жесточайшей дискредитацией самой идеи временных перемещений (рекомендую поручить агенту Лысенко) приведут к полному забвению НИИ ПиВО и устранению угрозы еще более апокалиптических последствий парадоксальных нарушений причинно-следственных связей.Результатом нашего воздействия, разумеется, также явится нарушение этих связей, однако вынужденность подобных мер очевидна.

Приложение: алгоритмы и результаты расчетов вариантов развития событий в 68 папках.

Агент Шванц.

Документ ? 13 Из рукописи В. и Д.Нарижных

Агент британской разведслужбы "интеллижент сервис" Джеймс Бонд шел по коридору НИИПиВО, держа в руках огромную мину немецкого производства. В мине отчетливо и громко тикал часовой механизм. Бонд разыскивал кабинет директора, чтобы подложить заряд поближе к начальству, единым ударом вырубить управление и наверняка обезглавить учреждение. Задание обещало быть легким и скучным: удачная диверсия, триумфальное возвращение на родину и очередное пополнение банковского счета. Он шел не скрываясь, намеренно производя как можно больше шума: в коридорах НИИПиВО можно было встретить кого угодно - флорентийского монаха, питекантропа, дворянина-идальго или гауляйтера СС. Командированные сотрудники не должны были выделяться на фоне посещаемой эпохи. Соответственно и внешний вид их мог быть самым необычайным.

Не доходя двадцати метров до кабинета, шпион столкнулся с выходящим из туалета и застегивающим на ходу штаны Панасом Поросенко. От толчка из кармана Бонда вывалилось служебное удостоверение с золотым тиснением 007.

- Звиняйте, товаришу! - тучный Поросенко неловко попытался поймать документ и наступил Джеймсу на ногу.

- Oh, megafuck!!! - прошипел тот, выпучив глаза: в замполите было верных полтора центнера.

- Що ви сказали? - поинтересовался Поросенко, поднимая книжечку. Ось, будь ласка, забереть. Прошу вибачить.

- Благодарью, - ответил англичанин, лихорадочно подбирая русские слова. - Я не имель хотение вас толкать. Peace and friendship!

- Нечого, нечого! - ответил Поросенко. - Дайте я вам краще допоможу! Ого, яка у вас велика железяка!

- Не стоит утруждения, - нахмурился Бонд. На завершающем этапе операции свидетель ему был явно ни к чему.

- Та давайте, давайте! - не отставал Поросенко, старавшийся загладить свою вину. - Ви керуйте, а я педтримаю!

- Я имею утверждение, что ваша! э-э-э! help несколько излишня. Меня необходимо оставлять одиночество. Please.

- Та не соромтесь ви! Мене однаково нема чого робити!

- No! Я самостоятельен! - сказал Бонд, теряя терпение. - Проходьите!

- Та не, якщо я вже взявся допомогти, то треба допомогти! - не сдавался замполит.

- Я имею исполньение секретный mission! - вдруг по наитию нашелся Бонд. - Отпустите уникальный оборудованье! Немьедленно.

- Зрозумело! Оце целком зрозумело! Пробачте! - сразу отступил Поросенко. - Чому ви ведразу не сказали?!

Джеймс Бонд нервно дернул плечом и, расталкивая сотрудников, целеустремленно двинулся дальше по коридору. Вдруг какое-то шестое чувство заставило его насторожиться. Он обернулся. Поросенко успел выудить из кармана шпюк и теперь направлял его прямо на него.

- Ось ви й прокололися, местере! Наша людина неколи некому не скаже про секретне завдання! - сказал он и спустил курок. Грохот метнулся по коридору, а Поросенко достал перочинный нож и сделал очередную зарубочку на полированной дубовой рукоятке именного оружия.

Документ ? 14 Выдержка из инструкции по эксплуатации на широкополосный преобразователь Юрковского-Когана

Широкополосный преобразователь Юрковского-Когана (ШПЮК) является переносным средством воздействия на темпоральные характеристики ограниченного объема пространства. Степень воздействия и масса подвергаемой воздействию материи зависит от количества задействованной в рабочем цикле прибора энергии (управление регулятором 1, см. рис. 1) и носит ярко выраженный характер "приостановки" или "ускорения" времени для данного объема по отношению к окружающему пространству. Знак воздействия определяется положением переключателя 2. Рекомендуемое положение переключателя - в положении "+". Результат воздействия ШПЮК сохраняется неопределенно долго по отношению ко внешнему времени и может быть обратим равным по мощности импульсом противоположной полярности. Прибор приводится в действие при нажатии кнопки 3, при этом предохранитель 4 должен быть откинут. Фокусировка луча осуществляется автоматически. ШПЮК допускает около 40000 срабатываний на среднем уровне мощности при максимально заряженной емкости встроенной батареи. После истощения источника питания прибор должен быть подзаряжен. Для этого снять крышку 5 и подключить ШПЮК к сети 220 вольт 50 герц через гнездо 6. Шнур питания 7 входит в комплект прибора. После подзарядки (около 15 мин.) должен засветиться индикатор 8 и прибор будет подавать прерывистый звуковой сигнал. После этого отключить ШПЮК от сети и закрыть крышку 5. Прибор готов к работе.

Документ ? 15 Из поэтического дневника Д. Свинякина.

Аферизмы

Душа моя долго кричала,

Как стая голодных овец.

Все это, ребята, начало.

Каким же ты будешь, конец?

Как черточка между датами,

Легли все мечты крылатые.

Судьба, вся в пене и в мыле,

Свое проклинает бескрылие.

Эх, не дали мне медали!

Но зато уж как е!!

Хоть и задница из стали,

Все равно меня достали!..

Я сам себе приляпал срок

Я инженером стал.

Другим сия наука впрок:

Учись и стар, и мал.

От дерьма я отмыться хочу,

Но ловлю на ладони мочу!

Надо мною природа строга:

Я подопытным маюсь объектом.

У меня вырастают рога.

Не от жизни - от интеллекта.

Мне забор бы. Ворота в ем.

Разбежаться - и бац об доски!

Вот и все на месте своем.

Лишь разбрызганы капельки мозга.

Не пей, не кури, не ругайся,

И женщину щупать не смей.

Ты ласково всем улыбайся

И слабых по морде не бей.

Лишенцы и отщепенцы

Ты зла не срывай ни на ком.

Достигнешь и ты совершенства:

Тебя назовут дураком.

Документ ? 16 Надпись на двери мужского туалета.

Гарiн - казел!

Документ ? 17 Из рукописи В. и Д. Нарижных.

- Как вы вошли?! - поднимая глаза от кроссворда, воскликнул Равель. Жизель Эдуардовна, я же предупреждал, что у меня совещание! Вы из какого отдела, э-э-э! товарищ? Что-то я вас не помню.

- Не шумите, Давид, - сказал посетитель. - Сейчас никто сюда не войдет. Слушайте внимательно. Потом задавайте вопросы - только немного. Я Константин Хряков, старший инспектор департамента темпоральной полиции. Деятельность возглавляемого вами института как раз по моей части. Вернее, была по моей части, так как институт я ликвидирую. Не хватайтесь за телефон. Время в этой комнате остановлено, так что ничего не выйдет.

Давид Семенович всей своей русской душой почувствовал, что в его жизни наступает пора больших перемен. Лаврентий Павлович Берия насупленно глядел на него с портрета, явно не одобряя поведения директора - причем каким бы оно ни было. Ноги Равеля предательски задрожали в коленках, желудок сжался, голос пропал.

- Спокойнее, Давид, - улыбнулся Хряков, - лично вам ничего, в общем-то, не грозит. Дело в том, что НИИ ПиВО - это зародыш нашей организации, причина ее возникновения. Собственно, мы - это и есть вы, только в будущем, хотя даже у нас это еще не подозревают. Это моя инициатива, дирекция пока не в курсе! Так уж получилось (или получится?), что вы нужны нам, а мы - вам. Мы прикроем вас от НКВД. Вам придется в полном составе переселиться. И срочно - через два дня Киев будет уже гореть. Батый приближается. Организуйте сотрудников. Растолкуйте им ситуацию. Все ценное - с собой. Все громоздкое уничтожить. Дыра в вашей ленкомнате - это тоннель времени к нам. Кстати, ваш квартальный отчет я получил. Прелюбопытнейший документ, между прочим!

Хряков уселся напротив директора и методично, сжато и толково принялся разъяснять ситуацию. Некоторые аргументы ему пришлось повторять несколько раз, гася недоверие и недопонимание обстановки. Равель пошел красными пятнами. Он пошарил в столе, достал три таблетки элениума и запил их водой из графина. Видно было, как в черепе у директора напряженно бьется мысль. Руки его слегка дрожали. Через пятнадцать минут, однако, Давид Семенович успокоился и вышел в приемную - распорядиться.

Забегая вперед, скажем, что после приемной он сразу попал в сортир, так как вместо транквилизатора по ошибке принял три таблетки импортного сильнодействующего слабительного. Так что когда нукеры Батыя ворвались в горящее здание (это случилось на день раньше - они очень поторопились), во всем здании НИИПиВО они нашли только одного человека с грустными измученными глазами.

...Расписание работы НИИ не было синхронизировано с местным временем. Где-то за стенкой по радио послышался бой кремлевских курантов. Хряков стоял у окна и глядел на мохнатые новогодние звезды. Он чувствовал себя именинником, словно сегодня ему исполнилась тысяча лет.

Документ ? 18 Из поэтического дневника Д. Свинякина.

Если б на заднице были глаза

Я бы в детстве ослеп от побоев.

Если б на заднице были глаза

Мы смотрели бы лишь под собою,

А на небо взглянуть - приходилось бы кланяться.

И мне кажется часто - вокруг только задницы.

Если б на задницах были глаза!..

Документ ? 19 Служебная записка ст. инспектора ТП К. К. Хрякова в Галактический центр службы прогрессоров.

Ваше превосходительство!

Исходя из соображений целесообразности, считаю неприемлемым принятие к исполнению разработанной операции " " в первозданном виде. Краткая мотивация: 1. Изменения в государственной структуре СССР с вероятностью 6,3% может привести к исчезновению из бытия Вашего покорного слуги и, таким образом, нанесению ущерба кадровой службе гильдии прогрессоров и отсутствию курирования вверенного мне сектора. Само по себе это уже достаточно веское основание для отмены упомянутой акции. За проявленную в ходе подготовки непредусмотрительность агент Шванц подвергнут мною принудительному собеседованию. 2. Уничтожение НИИПиВО с вероятностью 87,5% ведет к исчезновению всей нашей организации, что тоже не было учтено разработчиком. За небрежность в расчетах последствий агент Шванц отстранен мною от исполнения служебных обязанностей и после лечения будет отозван с Земли. Соображения по корректировке операции изложены мной дополнительно и предлагаются к рассмотрению Вашим превосходительством. Ввиду форс-мажорных обстоятельств оставляю за собой право, согласно Уставу внутренней службы, действовать по обстановке. Результаты моих действий будут предоставлены в виде отдельного рапорта.

Старший инспектор Хряков.

Документ ? 20 Директива Генштаба Галактического центра ? 740.67-51

Всем службам. Принять к исполнению корректировки операции " ", указанные в донесении ст. инспектора Хрякова К. К. Начальникам подразделений об исполнении доложить.

Генеральный директор Х. П. Сосай-заде.

Документ ? 21 Из рукописи В. и Д. Нарижных.

Приступ хроночумы Константин Хряков распознал сразу: тренировки в базовом лагере не прошли даром, да и опыт кое-какой имелся. Вначале мгновенная боль в глазах, бессознательный страх (тут же рефлекторно включилась блокировка подсознания), затем озноб и перемежающаяся боль в суставах. Старший инспектор тут же обратился к центральному компьютеру - благо встроенный в мозг терминал обеспечивал связь по наивысшему рангу прерывания:

- Причина, ее локализация, возможность устранения?

- Нарушение причинно-следственных связей. Ранний палеолит. Фатальная ошибка.

Хряков похолодел: это означало, что кто-то - какой-нибудь неучтенный планом Гарин либо Свинякин - совершил в далеком прошлом некоторое воздействие на ход событий. Скажем, прихлопнул комара на шее или потерял, положим, шпюк. В результате события выстроились по-другому, и теперь в настоящем нет места Константину Хрякову как таковому. Хряков очень хорошо знал, что будет дальше. Усиливающаяся депрессия, одышка, боль в суставах. Затем сердечный спазм, смерть и неправдоподобно быстрое разложение тела. Хряков метнулся к машине времени. Руки сами забегали по кнопкам, активизируя темпоральный генератор и защитное поле. С помощью компьютера инспектор мысленно просканировал сектор изменений и застонал от ужаса и бессилия - исчез из бытия не только он сам, но и его предки! Вся династия! Голова Хрякова кружилась, перед глазами замелькали цветные пятна. Оставался, правда, последний выход, последняя отсрочка: пока он двигается сквозь время, чума над ним не властна. Хряков последним усилием надавил кнопку старта и потерял сознание.

Очнулся он от ощущения обладания женщиной. Инспектор застонал (тут же обнаружив, что для этого нет причин: все неприятные последствия чумы куда-то исчезли. Однако в теле еще жило воспоминание о недавней ломке) и открыл глаза. Ощущения его не обманули. Он находился в языческом капище. Его освобожденное от одежд тело возлежало на грубо обработанном каменном алтаре. Натренированным прогрессорским взглядом Хряков моментально оценил ситуацию: ритуальное совокупление, дохристианский период; видимо, его неожиданное появление и определенные шумовые и световые эффекты побочное следствие работы МВ - было расценено как милость богов, чем немедленно и воспользовались весталки!

И слава Богу, подумал Хряков. Теперь он сам будет зачинателем своей династии - только так можно было расценить избавление от чумных симптомов. Хряков улыбнулся, снова закрыл глаза и расслабил!

К о н е ц