"1985" - читать интересную книгу автора (Далош Дьердь)

ВЕСНА[7]

3. Уинстон Смит (далее — Смит) — об открытии литературного приложения к газете "Таймс"

Стояло солнечное февральское утро, когда О'Брайен, высокопоставленный офицер полиции мыслей, пригласил меня зайти к нему "по официальному делу". Речь идет о тайной полиции времен Старшего Брата — о страшной полиции мыслей (сокращенно — ПМ), иначе называвшейся "Управлением умами". Означают ли что-нибудь для сегодняшнего читателя слова "полиция мыслей"? Знает ли он названия четырех министерств, здания которых бетонными чудищами высились над приземистыми домами бывшей столицы Великобритании? Миниправ, минимир, минизо и минилюб… Вспоминая об этом сейчас, испытываешь некоторую растерянность: нынешнее поколение — наверное, к счастью — знает об этом лишь понаслышке. Я надеюсь, что мой скромный труд сделает более близкими и понятными судьбоносные события тех лет — крушение режима Старшего Брата, победу нашего Движения за реформу и революцию, а затем ее сокрушительное поражение, последствия которого мы испытываем на себе до сих пор.

Когда О'Брайен пригласил меня на вышеупомянутую беседу, я знал, что у меня нет оснований бояться худшего — нового ареста. Но я все еще помнил прошлогодние допросы, тюрьму, пытку электрическим током и так называемую крысиную камеру, где меня — я признаю это — сломили и заставили отказаться если не от своих взглядов, то от своих планов. На этот раз, однако, было ясно, что О'Брайен вряд ли вернется к своим злодействам. Внутренняя партия, которой принадлежала власть в Океании, была уже не та, что раньше. Смерть Старшего Брата и катастрофическое поражение Военно-воздушных сил Океании лишили наших правителей уверенности в себе. И по мере того как шла на убыль их гордыня, росла отвага членов внешней партии — например, моих коллег по миниправу. Мой коллега, экономист Уайтерс, которого незадолго до этого выпустили из тюрьмы, позволял себе самые рискованные шутки. В обеденный перерыв в столовой министерства он поднял на смех обязательную телевизионную физзарядку. "Нагнитесь ниже, — передразнивал он пронзительный голос преподавательницы, — это поможет вам сохранить молодость и свежесть". Все покатывались со смеха, глядя, как он, изображая на лице ужас, старается втянуть свое внушительное брюхо. И как ни странно, никто не боялся, что полиция мыслей за это его арестует.

О'Брайен принял меня в своем кабинете в министерстве правды. С прошлого года, когда он, высокопоставленный офицер полиции мыслей, пытал меня электрическим током и всевозможными способами добивался от меня ложных признаний, его внешность несколько изменилась. Правда, остались неизменными высокий рост, бульдожье лицо, умный, усталый взгляд — но теперь он сильнее сутулился, а в волосах стало больше седины. Он предложил мне кофе — не гнусного пойла «Победа», а настоящего, из магазинов для членов внутренней партии.

Прежде всего он попросил простить его за "прошлогодний эпизод" — так он назвал неописуемые страдания, которые мне причинил. В свое оправдание он сказал, что как младший офицер лишь выполнял приказ и что я могу ему поверить — он обращался со мной значительно мягче, чем предполагалось первоначально. Более того, добавил он многозначительно, я должен быть благодарен ему за то что сейчас вообще сижу перед ним.

Я молчал, с тревогой дожидаясь, когда он скажет, что ему на самом деле от меня нужно.

— Империя в смертельной опасности, — сказал он.

— Я знаю, — ответил я, хотя официально ничего не мог знать, потому что о поражении ходили только слухи. Моя осведомленность как будто не удивила О'Брайена.

— Океания должна заключить перемирие с Евразией, — продолжал он. — Если мы этого не сделаем, через две недели противник захватит Лондон. Но чтобы иметь возможность вести переговоры, мы должны укрепить страну изнутри.

— Разве мы недостаточно сильны? — спросил я с притворной наивностью.

— Если вы имеете в виду, можем ли мы положиться на безразличие народа, то да, можем, — отвечал он. — Но этого уже недостаточно. Раньше, во времена Старшего Брата, — он произнес это так, будто с тех пор прошло не каких-нибудь два месяца, а по меньшей мере пятьдесят лет, — нас устраивало, что народ нас боится. Сегодня мы хотим, чтобы народ нас поддерживал. И без принуждения — по своей воле и сознательно.

В его голосе зазвучали торжественные ноты.

— Мы открываем еженедельное издание, литературное приложение к газете «Таймс». Вы будете главным редактором. Задача газеты — внушить членам партии идею мира. Что такое мир? — спросил он как будто сам себя. — Раньше, конечно, мир означал войну. Теперь он означает поражение. Мы должны понемногу привыкать к мысли, что Океания больше не может оставаться такой, какой была, — продолжал он размышлять вслух. — Чтобы существовать дальше, мы должны измениться, приспособиться к новым условиям. А это означает, — он поднял указательный палец, — что должны прозвучать новые голоса. Немного критики, немного поэзии, а позже, может быть, и немного политики. Мы строим мост в будущее, прокладываем тропинку в более разумный мир. Я надеюсь, Смит, теперь вам ясны намерения партии?

Я спросил его, насколько можно быть уверенным, что это предложение серьезно. Не повторится ли "прошлогодний эпизод"?

— Да, да, — ответил он, грустно покачав головой. — Вы постоянно опасаетесь чего-нибудь в этом роде. Я, конечно, понимаю вас. Но на этот раз я предлагаю вам не заговор, а обычную журналистскую работу. Кроме того, мы будем работать вместе, потому что оба мы не заинтересованы в том, чтобы новая газета попала в руки партии. Вы будете поддерживать контакт со мной. Я уже подобрал вам сотрудников. Литературное приложение не может идти вразрез с основными принципами ангсоца и партии, но ангсоц — понятие достаточно широкое, — добавил О'Брайен, едва заметно подмигнув мне, — и его можно интерпретировать по-разному. Для начала мы напечатаем пять тысяч экземпляров. Четыре тысячи распространим среди членов партии в четырех министерствах, тысячу дадим студентам Университета аэронавтики. Несколько экземпляров, конечно, переправим в Евразию. Наши вчерашние противники должны увидеть, что Океания — не та варварская тирания, какой ее считают. Они должны поверить, что у нас, в сущности, демократический режим, — потому что в конце концов так оно и есть, правда ведь?

Меня могли бы спросить, как я мог принять какое бы то ни было предложение О'Брайена — этого чудовищного палача. Что ж, мне нечего скрывать. При существующих обстоятельствах у меня не было выбора. Я подумал, что, если я откажусь занять пост главного редактора, он достанется кому-то другому, и как знать, какой тогда будет газета? В такой ситуации я не мог принимать во внимание моральные соображения. Чтобы изгнать из Океании дьявола — призрак Старшего Брата, нужно было (по крайней мере, на первых порах) взять в союзники Вельзевула, то есть О'Брайена. И сегодня я могу сказать, что из этого союза, носившего лишь временный, тактический характер, мы извлекли больше пользы, чем О'Брайен.