"Зеркало грядущего" - читать интересную книгу автора (О`Найт Натали, Грант Кристофер)

ОБРАЗ КРЕЧЕТА

Ночное празднество успокоилось лишь под утро, и усталый замок стал постепенно отходить ко сну: одно за другим гасли окна, смурные, полусонные слуги тушили закопченные светильники, убирали посуду, скребли длинными железными ножами столы, стараясь отчистить застывшие капли воска и жира, а затем обливали их кипятком, черпая его из больших дымящихся чанов, принесенных с кухни. Неподалеку, чумазые поварята собирали объедки, попутно лакомясь вкусными кусочками, и сердито пинали скулящих собак, которые прыгали, юлили, пытались привстать на задние лапы, силясь выхватить из тарелки мозговую косточку с остатками мяса, чтобы затем, утробно урча, разделаться с ней в углу залы.

На дворе замка еще дымились уголья догорающих костров, полоскались по ветру длинные разноцветные ленты, кое-где, точно в агонии, вспыхивали умирающие шутихи. Ночные дозорные вполголоса бранились, то и дело спотыкаясь о грузные, переевшие тела, лежащие вповалку – кто-то не сумел устоять на ногах и, недоплясав – рюхнулся на ровную брусчатку, чтобы тут же захрапеть, наполняя свежий воздух серого пасмурного утра нутряным перегаром, запахом полупереваренной луковой подливки и кислого вина.

Царство сна завораживало; казалось, что уже никто не откроет глаза, не потянется, не спустит ноги с высокого одра и не приподнимется с жесткой каменной кладки. В предутреннюю дрему погрузились с тем же упоением, в котором дотоле отдавались гульбе, и перед тем уже никто не помышлял о любовной возне, не оставалось сил даже вознести молитву Пресветлому – хотелось только одного – опустить свое взбудораженное тело, уложить булькающий живот, смежить набрякшие вежды и уплыть, мерно покачиваясь в легкой безмолвной ладье, в Долину Грез.

Молодой безусый гвардеец перешагнул через тушу очередного бедолаги и, толкнув локтем в бок своего напарника, клевавшего носом на ходу, кивнул в сторону ворот:

– Посмотри-ка, Барвиль, оказывается, не всем спится в замке…

Сырую утреннюю тишину раздробил стук подков, и темный скакун, на котором восседала высокая фигура, закутанная в поношенный бурый плащ, без украшений, протрусил через мощеную площадь. Под плащом угадывалась куртка на шнуровке, кожаные штаны и стоптанные походные сапоги. Тяжелый меч на боку довершал снаряжение всадника, и одного мимолетного взгляда на него было достаточно, чтобы усмирить прыть любого разбойника – красноречивее слов он говорил, что хозяин его человек серьезный, с которым лучше не связываться без надобности. Выезжая из замка, верховой чуть замешкался, проверяя кожаные седельные сумки, но они были закреплены надежно и набиты до отказа непонятным добром. Он пощупал их и, убедившись, что все на месте, довольно улыбнулся каким-то своим мыслям, стегнул скакуна и погнал его во весь опор.

Он не поехал кратчайшим путем, что вел к Южным воротам, предпочтя более длинную дорогу через весь город, и в рассветной тишине стук лошадиных копыт эхом отдавался на узких улочках, отражаясь от глухих стен домов с закрытыми ставнями. На пути ему не попалось почти ни души, – лишь служанки, вставшие пораньше, чтобы успеть растопить очаг и натаскать воды до пробуждения хозяев, испуганно жались к заборам, заслышав конский топот, да праздные гуляки, возвращавшиеся после затянувшегося ночного кутежа, провожали затуманенным взглядом, без особого интереса, крупную гнедую кобылу с черным хвостом и гривой и ее неприметного всадника.

Ездок выбрал кружной путь, чтобы случайно не встретить знакомых, да и откуда им было взяться в прокопченных переулках Башмачников и Скорняков; однако он не показывал лицо за высоким воротом плаща, ибо осторожность давно уже стала его второй натурой. Впрочем, всадник прекрасно сознавал, что даже попадись ему на пути кто-то из тех, что пировал вчера в королевском дворце, едва ли бы он признал в этом суровом, деловитом ездоке, похожем на наемника или доверенного слугу знатного господина, давешнего разряженного в шелка, довольного жизнью, вальяжного немедийского посла.

И хотя у барона Торского не было особых причин таиться, он старался ни на миг не забывать, что находится во враждебном государстве, справедливо полагая – чем меньше здесь будут знать о его делах, тем спокойнее он сможет спать, не трогая от каждого шороха снаряженный арбалет, спрятанный под кроватью.

Машинально подгоняя коня по улочкам, ведущим на окраину, на которых становилось все больше народу; город просыпался, начинал жить своей будничной суетной жизнью – уже стали слышны выкрики зазывал на рыночной площади, брань мясников, отгоняющих мух от кровянистых багровых кусков, гомон молочников, выкатывающих из телеги огромные кувшины, заботливо переложенные соломой, – Амальрик погрузился в свои мысли, пытаясь в мельчайших деталях проиграть еще раз разговор с Валерием, случившийся накануне вечером на пиру, что разочаровал и порадовал его в равной степени. Неплохо зная двух основных претендентов на престол, он не скрывал, что наибольшую симпатию питает именно к принцу Шамарскому, который был отважен, прям и честен, как подобает воину, закален в битвах, решителен и отнюдь не глуп. Однако именно эти черты делали его непригодным для той роли, что уготовил бы ему Амальрик. Принц не был создан для дворцовых интриг и заговоров, – и сам прекрасно понимал это, поскольку пожелал в свое время удалиться от двора и вести жизнь обычного наемника. Он не стремился к власти – вчера вечером немедиец лишний раз убедился в этом.

Пожалуй, отчасти именно это его и раздосадовало. Ему доставило бы куда больше удовольствия иметь дело с разумным союзником, к которому он питал уважение, нежели с дерзким глупым щенком вроде Нумедидеса. Однако выбирать не приходилось – гончар ваяет кувшин из скользкой глины, и руки его не могут остаться чистыми. Амальрик вынул флягу, глотнул воды и подумал, что узнал вчера совсем не мало. По крайней мере, стало ясно, что Валерий не желает принимать деятельного участия в жизни двора, а следовательно, не сможет стать помехой планам немедийца.

Что же до Нумедидеса… Амальрик, поежившись, поплотнее завернулся в плащ, то ли от холода, то ли от внутренней дрожи. Дурные предчувствия одолевали его, и втуне он пытался откинуть их прочь, твердя себе, что повода для беспокойства нет, и его хитроумные планы обречены на успех, да поможет им сбыться Пресветлый Митра. Молодой принц – странно, что он так называл его про себя, сам будучи на каких-то три-четыре года старше, – был точно мягкий воск в умелых пальцах. Судя по тому, с какой жадностью этот жирный гусь заглотил наживку, он будет шагать по трупам, но возложит венец на свою пустую голову, особенно если ему помочь в этом… И все же…

Задумавшись, он не заметил, как выкатилась из-за угла, ему наперерез, скрипучая тележка зеленщика. Его кобыла, скакавшая бойкой рысью, не успела обогнуть неожиданное препятствие и, неловко застопорившись, боком налетела на деревянную повозку – всхрапнула от испуга и шарахнулась в сторону, чудом не сбросив седока. Тележка перевернулась, и чистые, сбрызнутые водой овощи покатились по пыльной, еще не метеной мостовой, под улюлюканье и свист местных растрепанных сорванцов, которые не теряя времени бросились подбирать нежданную добычу, судорожно запихивая себе за пазуху прозрачные гроздья длинного желтого винограда, бархатистые шары персиков и коричневые кругляши орехов. Лошадь Амальрика нервно перебирала ногами по мостовой, кроша фиолетовые баклажаны, давя бурые томаты, расшвыривая кружевные листья салата, превращая в зеленое месиво пучки петрушки и укропа.

– О, горе мне! – истошно завизжал кто-то под стременем кобылы ошеломленного барона, растерянно озирающегося по сторонам. Он поглядел вниз, он увидел тощего плешивого старика с длинным сизым носом, беснующегося у его ног, размахивая вязаным беретом и брызгая слюной, в котором нетрудно было узнать хозяина повозки.

– Грязный ублюдок, отродье Нергала! – Он пытался пнуть перепуганную лошадь, но не мог высоко поднять ногу, отчего его гневные жесты напоминали какой-то нелепый танец. – Разуй свои глаза, мерзкая тварь, прежде чем нестись, не разбирая дороги! Сын свиньи, зачавшей в куче навоза!

Старик воздел к небесам заскорузлые руки, призывая в свидетели всю улицу. Вокруг них собиралась толпа, которая начала угрожающе ворчать и выкрикивать непристойности в адрес вонючих лакеев, давящих честный люд. Амальрик, принявшийся было нащупывать в кармане куртки пару медяков, чтобы швырнуть их этому скандальному хрычу, недобро нахмурился. Ему отнюдь не улыбалось привлекать к себе внимание, однако если этот старый мерзавец докричится до стражи, его неминуемо опознают, затем пойдут кривотолки… и кого-то неминуемо заинтересует, куда направлялся немедийский посол в столь неурочный час, да еще и выряженный в платье простолюдина.

Тем временем несносный старик, приободренный кажущейся нерешительностью всадника, принялся разоряться пуще прежнего: ругательства одно другого хлеще посыпались на голову Амальрика с новой силой. Мальчишки принялись свистеть и топать ногами, радуясь предоставившейся возможности побузить. Вдалеке послышалось бряцание копей, – это приближалась утренняя стража.

Немедиец вскинул голову – медлить было нельзя.

– Прочь с дороги, пес! – рявкнул он во весь голос и поднял лошадь на дыбы. Толпа ахнула и отшатнулась.

Воинственный плешивец на мгновение опешил, не ожидав такого напора от столь невзрачно одетого и явно робкого противника, но тут же пришел в себя и попытался уцепиться за упряжь.

– Э-э нет, клянусь Митрой! Далеко не уйдешь! Ты сначала заплатишь мне за все! Сорок серебряных марок и не монетой меньше, клянусь Митрой!

– Так его, – вновь зароптала толпа. – Держи, папаша Севен, вон идут стражники – они живо собьют спесь с этого выскочки.

Севен дернул барона за полу плаща, и тот распахнулся, открыв лицо ездока. Амальрик попытался закрыться рукавом, но было поздно.

– Эге, да это непростая пташка! – раздался чей-то бас. – Давайте-ка ребята, стащим его с коня и посмотрим, чего это благородный вельможа нарядился в одежду поденщика! А может, он душегуб и скрывается от возмездия?

– Ничего, – вторил ему визгливый голос, принадлежащий краснощекой девахе, от которой за лигу разило свежей рыбой, а промасленный передник, сверкавший блестками приставших чешуек, красноречиво говорил о роде ее занятий. – Отдадим его в руки месьора Верина, он живо разберется, что к чему…

Зеленщик, стоявший ближе всех, вперил безумный взор своих вытаращенных глаз, силясь разглядеть черты лица Амальрика, а когда это ему наконец удалось, отшатнулся, сделав жест, отвращающий демонов.

– Люди добрые! Да он, похоже, немедиец, – охнул Севен, разглядев правильный нос барона и его полные губы. – Точно, немедиец, я навидался их брата, когда в молодости торговал в Нумалии. Что делает бельверуская собака в столице Аквилонии? Хватайте его, люди добрые, нам щедро заплатят, если мы сумеем задержать лазутчика!

Но барон Торский не стал дожидаться, когда толпа внемлет стенаниям старого мерзавца. Он вздыбил коня и направил его прямо на торговца. Тот, до последнего мгновения не веря в серьезность намерений Амальрика, и не подумал отойти с дороги. Лошадь налетела на него широкой грудью, сбивая с ног. Вредный старик не растерялся и, быстро вскочив, попытался уцепиться за повод. Немедиец вскинул руку, в которой была зажата его любимая плетка, из тонких кожаных ремешков, со свинцовыми грузиками на конце, и с силой хлестнул торговца.

– Прочь с дороги! – прорычал он, – Прочь с дороги, пока цел!

Старик взвизгнул и плюхнулся на брусчатку, словно куль с мукой. Толпа охнула и мгновенно затихла, оторопело воззрившись на всадника. На их тупых, заспанных лицах отразился страх – они поняли, что странный всадник отнюдь не так безобиден, как им казалось поначалу.

Амальрик не торопясь убрал плеть, порылся в кармане, достал горсть медяков, и с размаху швырнул их в гущу толпы, целясь в лица стоящих в первых рядах. Его черные рысьи глаза обвели притихших людей, словно он пытался запомнить каждого из них в лицо. Под тяжелым взглядом горожане невольно сжались, втянув голову в плечи. Старый торговец тихонько скулил, на серой рубахе его полосами проступила кровь. На щеке, куда хлестнул один из концов плети, вспухал, наливаясь багровыми каплями, уродливый рубец.

– Это вам на память, аквилонская чернь! – процедил барон, изо всех сил стараясь обуздать обуявший его гнев. – Запомните эту плеть! Она еще погуляет по вашим спинам, когда над тарантийской цитаделью будет реять знамя с Золотым Драконом!

С этими словами он пришпорил лошадь, и частый стук копыт огласил затихшую улицу. Вскоре он выехал из города.

Ближе к полудню усталая гнедая Амальрика, вяло отмахиваясь длинным хвостом от надоедливых серых слепней, миновала убранное наполовину поле, где трудились, не разгибая спины, крестьяне благородного Тиберия Амилийского.

Немедиец задержался взглядом на обнаженных до пояса согбенных фигурах, следя за равномерными взмахами бронзовых серпов, сверкающих на солнце, перевел глаза на видневшийся чуть дальше на пригорке дом. Приземистый, словно вросший в землю, с крохотными оконцами, он был сложен из грубо обтесанных каменных блоков, и оттого казался мрачным и неприглядным. Его хозяин, сухой и молчаливый Тиберий Амилийский славился своей бережливостью; он явно был не из тех, кто готов выложить целое состояние на постройку замка, приличествующего его достоинству, заполнить его палаты баснословно дорогой обстановкой, выкопать пруд, развести в нем форель, насадить аллеи из декоративных каштанов и кедров, обнести все это изящной кованой оградой и – принимать паланкины и экипажи охающих от такой роскоши соседей. «Пристанище моих предков хорошо и мне», – ворчал он в ответ на робкие возражения собственных детей.

Старый упрямец… Барон Торский усмехнулся себе под нос. Ничего, его потомки, наверняка, не засидятся в отчем гнезде: старшие сыновья, горячие головы, лихие рубаки, были одними из тех, кто втайне жаждал твердой руки, им обоим не терпелось посражаться за пределами Аквилонии, завоевать собственные владения и покрыть себя неувядающей славой. А дочь, ветреная красавица Релата, с младых ногтей знала себе цену, искусно потешаясь над своими многочисленными воздыхателями, в числе которых, как болтали злые языки, был и сам принц Нумедидес. Юная кокетка не отдавала предпочтение никому, понимая – стоит приветить одного, как, глядишь, остальных и след простыл. Девица явно выбирала мужа получше, проявляя в этом вопросе недюжинную смекалку, рассуждая про себя, что ее нетронутая красота является неплохим товаром и стоит подождать покупателя побогаче и познатнее, который навсегда избавит ее от отцовских придирок и суровых устоев, царящих в доме старого брюзги.

Улыбка немедийца, чуть скошенная на один бок, придавала лицу его выражение недоброго лукавства. Чуть позже, сказал он себе, надо будет заехать навестить Тиберия…

Однако сейчас путь его лежал дальше, за поле, вдоль лесной опушки, в деревню, что притулилась под холмом у реки. Настороженно посмотрев по сторонам, Амальрик выехал на большак, стараясь не поднимать пыли, чтобы ненароком не привлечь к себе любопытного взгляда случайного крестьянина, решившего проведать хозяйское поле в поисках несжатых колосьев. Красноватая почва, давно не знавшая дождя, растрескалась и напоминала черепки тысячи кувшинов, разбитых чьей-то неведомой рукой и разбросанных на многие лиги вокруг; трава у обочины пожелтела и пожухла, так и не дождавшись живительных дождевых струй.

Осень была сухой и жаркой, но ушедшее лето выдалось на славу, и селяне собрали добрый урожай, доверху наполнив пшеницей и ячменем амбары Тиберия… При мысли о плодородных землях благословенной Аквилонии, Амальрик ощутил знакомую горечь в душе. Его родная Тора была суровым каменистым краем, где даже в лучшие времена зерна не хватало до весны, и его приходилось покупать у ненавистных западных соседей, чьи нивы никогда не оскудевали, на зеленых лугах паслись тучные стада, борты были полны душистого гречишного меда, а в пузатых бочках плескалась янтарная виноградная влага. Словно рука Митры, несущая в начале времен богатства недр, лесов и рек высыпала их все на бескрайние Аквилонские угодья, стряхнув лишь жалкие крошки в мглистые немедийские земли. Это было несправедливо, и боги должны исправить свою оплошность, а он – скромный бельверусский посланник, призван стать их карающим мечом!

Амальрик, барон Торский, был младшим сыном славного немедийского рода, издревле привеченного суровыми королями. С детства мальчику твердили: твоя судьба – беззаветное служение государю и отечеству; и, если понадобится, ты должен умереть за отчизну с мечом в руках и отвагой в душе. И наследник воинской славы отцов прилежно готовил себя к такому жребию, ни на мгновение не помыслив об иной доле: ограничивал себя в пище, приучал тело к боли, закалял дух одиночеством. Раз, когда ему исполнилось двенадцать зим от роду, его отец Гундер, граф Бренненский, оттолкнув стенающую жену, отдал дань старинному обычаю – отвез отрока в зимний Пфальцский лес и оставил там сроком на две луны, разрешив взять с собой лишь меч, рогатину и огниво. Он выжил – ибо не имел права не выжить, зная, что оскорбит тем самым память своих пращуров-меченосцев, он выжил – хотя ему пришлось спать в колючем снегу, пить ледяную воду из полыньи, есть жесткое рысье мясо и прятаться на ветках заиндевелых кедров от лютых волчьих стай, исправно выслеживающих его по ночам. Он выжил, но немедийская зима, казалось, навсегда поселилась в его сердце, выстудив остатки душевной теплоты. Он выжил, и отец самолично посвятил его в воины, в парадной зале угрюмого Торского замка, в присутствии своих молчаливых краснобородых вассалов, накинув на его худые острые плечи плащаницу, на которой серебром была выткана свастика солнцеворота и кречет с расправленными крылами.

Ему казалось, что все трудности позади, что нет ничего, способного смутить его душу, устрашить закаленную лишениями плоть. Но судьба жестоко посмеялась над ним – в тот час, когда брат отца, барон Гвендер Мангцальский подарил ему смешного пятнистого щенка легавой. Мальчик назвал его Остерхайм, что значит Быстролетный, и очень привязался к тявкающему, теплому комочку, который так и норовил лизнуть его в нос маленьким розовым язычком. Амальрик не расставался со своим единственным другом, и песик, смешно переваливаясь, бегал за ним по пустынным покоям Торской цитадели. Минуло две луны, и барон Гвендер приехал с новым визитом к своему брату. Когда радостный Амальрик подбежал к дяде, чтобы показать, как вырос его подопечный, тот молча вынул кинжал и протянул его мальчику. «Убей! – сказал он. – Покажи всем, что ты настоящий воин, в сердце которого нет места жалости!» Амальрик до сих пор не мог забыть того отчаяния и пустоты, которые воцарились в его душе, когда он осознал до конца слова жилистого, увенчанного шрамами воина и перевел непонимающий взгляд на своего отца, надеясь, что тот скажет, что дядя пошутил, но натолкнулся на холодную стену его взгляда, в котором читался беспощадный приговор.

«Ты немедиец!» – сказал потом отец, когда он всем своим юным худым тельцем сотрясался от рыданий на жесткой койке в своей нетопленной спальне, не понимая, как смог перепилить горло своему любимцу, как не умер от жути его предсмертного хрипа, от укоризненного взгляда угасающих глаз, коричневых в желтую крапинку. «Ты немедиец, а это значит, ты сын высшей расы, призванной править миром. Сейчас наша страна вынуждена мириться со своим унизительным положением, но верь – придет час, когда Золотой Дракон Немедии огнем и мечом завоюет весь мир. Наши легионы пройдут железной пятой от ледяных пустошей Асгарда до зловонных джунглей Кхитая, а жалкие ублюдки всех земных племен, рожденные для того, чтобы стать рабами, будут лизать сапоги немедийских владык! Помни: ты, как и все мы, должен радеть за то, чтобы страна древнего героя Брагораса обрела свое подлинное величие!»

Он запомнил, навек запомнил этот урок и многие другие, которые превратили податливую душу подростка в острый клинок, предназначенный для того, чтобы без пощады разить врагов. Старые бароны довольно поглаживали свои поседевшие бороды, видя, как набирает силу молодой волчонок, но они не учли одного – взрослый зверь должен загрызть своего вожака, когда тот станет дряхл и немощен, и зубы его не смогут рвать плоть и кости добычи.

Когда Амальрик вырос, он по-своему переиначил заповеди отцов, накрепко усвоив, что в жизни стоит полагаться только на самого себя. Оттого он не имел друзей, никому не доверял и был одержим только одной страстью – жаждой власти над миром. Когда ему исполнилось двадцать зим, он уже успел приобрести немалый ратный опыт в тайной немедийской войне против Офира, Коринфии и Аквилонии. Молодого, подающего надежды рыцаря приметил король Гариан, сын ушедшего в чертоги Митры Гефениса. Он принял его в свою гвардию Золотых Леопардов и, в качестве первого задания, поручил очистить Бельверус от чернокнижников, которых люто ненавидел и боялся.

Семь дней пылали костры над Немедией, и плахи палачей пропитались кровью насквозь. Амальрик Торский добросовестно выполнил наказ своего владыки, разя врагов Трона Дракона не знающей промаха рукой, оставив в памяти народной весь этот кошмар, как Ночь Избиения Волхвов, после чего был обласкан при дворе и отправлен тайным надсмотрщиком за Посланником в Бритунию. Оттуда он приехал уже в новом звании – прежний дуайен был задушен за измену родине, по личному приказу Гариана, в собственной постели. Позже Амальрик посетил Зингару, Аргос, Замору, побывал в Хорайе, Туране и Вендии. Везде его миссии оканчивались победой, словно какой-то демон покровительствовал ему, отгоняя невзгоды своей когтистой лапой. Барон Торский стал иметь при Дворе достаточное влияние, но судьба впервые повернулась к нему спиной, когда Гариан неожиданно скончался, а на трон Бельверуса сел король Нимед.

Политика страны стала меняться на глазах: был заключен мир с сопредельными государствами, в том числе и со злейшим врагом – Аквилонией, чему немало способствовала миролюбивая позиция Вилера Третьего. И тогда Амальрик понял, что если сейчас он собственными руками не повернет колесо истории, то ему остаток жизни придется скоротать в своем Торском поместье, довольствуясь лисьей охотой и потешая досужих соседей рассказами о своем славном прошлом.

«Цель оправдывает средства!» – сказал он себе и стал ожесточенно оттачивать свой разум и совершенствовать тело. Он отошел от службы при дворе и испросил соизволения короля Нимеда удалиться в Торский замок, сославшись на пошатнувшееся здоровье, где и провел целый год, покидая библиотеку только для того, чтобы спуститься в тренировочную залу.

Он прилежно изучал хайборийские языки, а также обычаи большинства западных стран, до боли в глазах вчитываясь в угловатые северные руны и перевернутую вязь шемской скорописи. Длинными зимними ночами, холодея от ужаса, он разбирал кабаллистические знаки манускриптов некромантов Ахерона; которые бережно припрятал в Ночь Избиения Волхвов, и тени неведомых существ начинали шелестеть в темных углах дворцовых покоев. Он постигал науку составления ядов, практикуясь на собственных рабах, совершенствовался в искусстве тайнописи, часами упражнялся с холодным оружием, доведя до совершенства свое умение фехтовать всеми мыслимыми способами и научился стрелять из лука и арбалета не хуже какого-нибудь бритунского йомена.

Ровно через год его демон-покровитель, как видно, вспомнил о нем, поскольку примчался гонец из Бельверуса с подписанным указом короля – барон Торский назначался главой посольства в Аквилонию. Амальрик воскурил жертву Митре, считая, что сам Бог Солнечной Справедливости помогает ему в задуманном. Но удача не была последней, через пару лун он познакомился на каком-то приеме со смуглым надменным коротышкой, который называл себя принцем Тараском, был в родстве с царствующей фамилией и страстно мечтал о короне Немедии, хотя между ним и ей стояли не только Нимед, но и три его сына. Опальный принц строил далеко идущие планы, и Амальрик рассудил, что Митра послал ему неплохого помощника для достижения его собственных целей.

План Амальрика был прост и, как ему казалось, безотказен. Между Вилером и Нимедом был подписан пакт о взаимном ненападении и вечной дружбе. Прозорливый король не зря заигрывал с могущественным западным соседом, понимая, что его собственное благополучие во многом зависит от Аквилонии, ибо пока Вилер правит в Тарантии, он сам сможет наслаждаться негой и покоем, не помышляя об усилении армии и изменении границ, – войны не будет. Но барону Торскому позарез нужна была война: это позволило бы нанести серьезный удар по правлению Нимеда, который поостережется дать должный отпор завоевателям, и, пользуясь поддержкой воинственной немедийской знати, посадить марионетку Тараска на Трон Дракона, где он пробудет ровно столько, сколько нужно Амальрику, а когда он станет ненужным… В конце концов Бельверус будет иметь настоящего владыку – Амальрика Торского.

А пока… Пока он вынужден прятаться под личиной недалекого, жизнерадостного Посланника дружественной державы.

Но только пока… Пока жив король Вилер…