"Маскарад" - читать интересную книгу автора (Питерс Натали)

Глава 5 ЛИДО

Раф следовал за Фоской и ее компанией по узкой улочке, тянувшейся вдоль Ридотто и внезапно обрывавшейся на краю Большого канала. Он держался далеко позади, скрываясь в тени, но слышал их голоса.

– Хорошо, едем на Лидо! Устроим пикник при лунном свете!

– Нет. Сейчас немного холодновато, если ты только не разгорячен пламенем любви.

Они рассмеялись и подозвали две гондолы. Раф подождал, пока они удалились, потом нанял третью гондолу и поплыл за ними.

Остров Лидо представлял собой длинную полосу покрытых травой песчаных дюн, защищающих венецианские лагуны от волн Адриатического моря. Это была красивая пустошь, не обезображенная постройками, если не считать нескольких военных объектов, рыбачьих хижин и одного-двух монастырей. На его северной оконечности располагалось еврейское кладбище. В теплое время года пляжи Лидо привлекали дешевых проституток и их клиентов. Но сейчас, в конце зимы, остров выглядел холодным и пустынным.

Небольшая группа высадившихся на нем людей состояла из Фоски, ее двух чичизбео – Антонио и Джакомо, певца-кастрата Бенелли, карлика Флабонико и двух других ее обожателей – братьев Традонико. Подъехав к острову, они приказали гондольерам подождать их и побрели по песку, пересекая дюны и пробираясь через высокую, спутанную ветрами траву.

Стояла полная и яркая луна и вместе со своим двойником, отражавшимся в море, окрашивала все вокруг в серебряные тона. Белая шляпа Фоски была прекрасно видна, и Раф легко следовал за ней.

Дул мягкий юго-восточный ветер, и для этого времени года стояла действительно теплая погода. Фоска присела на кочку и сняла туфли и чулки. Карлик пританцовывал вокруг нее и хлопал в ладоши, сочиняя очередной сонет, посвященный ее прекрасным ножкам. Она выставила носок ноги и позволила ему поцеловать предмет его восхищения. Добившись своего, Флабонико возликовал.

Фоска сняла шляпу и маску и побежала вдоль берега. Раф, укрытый дюной, снял свою маску, чтобы лучше рассмотреть жену презираемого им человека. Она выглядела моложе, нежели он предполагал. Едва ли старше Лии.

– Мы приехали на пикник, но забыли еду и выпивку, – задыхаясь после бега, сказала Фоска, догнав своих друзей. – Неужели придется ужинать лунным светом и пить аромат моря?

– О, синьора, – восторженно воскликнул Флабонико. – Мне ничего не надо – лишь бы любоваться в свете луны вашим прекрасным лицом!

Остальные с ним согласились. Певец Бенелли, которого отличала вежливость и туповатость, застенчиво предположил, что обстановка требует музыки. Под аккомпанемент приглушенного гула волн он спел арию, прославляющую неземную красоту синьоры. Бенелли был уродлив – высок и мясист, широк в талии и бедрах, но узок в плечах. Однако он оказался чудесным артистом. Его лишенный признаков пола голос обладал высокой, полной тональностью и трепетал от переполнявших его эмоций. Его песня околдовала слушателей, которые после того, как певец умолк, на минуту лишились дара речи, а потом разразились громкими аплодисментами. Фоска одарила Бенелли поцелуем, и он разрыдался от переполнивших его чувств.

Они развели на песке костер, желая согреть свою богиню после того, как та спустилась к кромке воды, окунула в нее кончики пальцев и объявила, что море слишком холодно для купания.

Фоска и ее друзья уселись возле огня, подбрасывая в него сухую траву и выброшенные на берег обломки кораблей. Они шутили, сплетничали, льстили Фоске. Вскоре их стала одолевать скука, и тогда кто-то предложил во что-нибудь сыграть. Хотя бы посостязаться в беге. Карлик, смеясь, отказался участвовать в таких соревнованиях. Но тогда во что? В шарады? Нет, уже слишком темно. В прятки? Чудесная мысль!

Фоска плотно обернула свой плащ вокруг плеч и на всякий случай привстала на цыпочки, подготовившись броситься наутек, как только Бенелли – а именно его избрали первым ведущим – начнет отсчет. Игра началась, и все стали прятаться в тень в стороне от костра.

Раф заметил, что Фоска побежала в его сторону. Он снова надел маску и, когда та приблизилась к нему, тихо окликнул ее.

– Донна Фоска! Скорее, сюда! – Он помахал ей из тени, образованной заросшей травой дюной. Она, подумав, что это кто-то из их компании, подчинилась его зову и, смеясь, припала к земле рядом с ним.

– Бедняга Бенелли никогда не найдет нас здесь, – захихикала она. – Слишком боится испачкать свои туфли.

– Мне уже начинает улыбаться счастье в любви, – произнес Раф. – Как вы и обещали.

Она вздрогнула и уставилась на него.

– Но вы же не… О! Человек из «Ридотто»! Вы что, пошли за нами?

– Я следовал за вами, – исправил он ее. – Вы были моей… путеводной звездой!

Он с трудом выжал из себя эту нелепую фразу. У него не было навыка лести, который чичизбео, не занимаясь ничем другим, годами воспитывали у себя. Раф пристально взглянул на ее лицо, ярко освещенное лунным светом. «Да она настоящая аристократка, – подумал он. – Изящная и высокомерная. Нос, пожалуй, несколько великоват, глаза посажены немного глубоко… Но как же ей тогда удается выглядеть столь красивой?»

– Когда у вас на лице маска, вы – сама жизнь. Без маски вы – истинная богиня.

– Вы очень добры, синьор, – не скрывая удовольствия, сказала она. – Но вы имеете надо мной преимущество. Вы видели мое лицо. Не покажете ли теперь ваше?

Он покачал головой.

– Нет, синьора. Мое лицо – вовсе не драгоценный камень, как ваше, просто лицо. Заверяю вас, что уродства в нем нет – ни шрамов, ни оспин. Но я далеко не красив. Обычный мужчина.

– Нет, вы необычный, если готовы сидеть, дрожа от холода, на песчаной дюне, высматривая женщину, с которой вы даже не знакомы! – заметила она.

– Но я знаю вас, – начал он.

– О, конечно, они же называли меня! – Фоска села прямо и внимательно посмотрела на другую сторону дюны. – Бенелли же прикрепил ко мне ярлычок «графини» – милый ангелок!

Она вскочила и отряхнула с юбок песок. Раф продолжал сидеть на земле, но слегка удержал ее за руку, когда Фоска попыталась уйти. Она бросила на него властный и удивленный взгляд.

– Возвращайтесь сюда, ко мне, – умолял он. – Во время следующей игры.

Она холодно улыбнулась.

– Не думаю…

– Прошу вас, синьора, – настаивал он. – Обещайте.

– Посмотрим. – Она вырвала руку и поспешила прочь.

К этому времени игроки вновь сошлись на пляже. Ведущим на этот раз был карлик. Фоска обрадовалась этому. Он ни за что не найдет место, где она прячется, и поэтому у нее будет несколько лишних минут для встречи с ее новым воздыхателем. «Кто он такой? – задумалась она. – Судя по речи, далеко не изысканный. Конечно, не дворянин. И не актер. Крестьянин? А что, если он (эта мысль заставила ее расхохотаться) священник?! В конце концов сегодня был карнавал, когда каждому дозволено скрывать свою истинную суть».

Флабонико начал считать, и игроки разбежались в стороны. Фоска подобрала юбки до колен и быстро побежала по песку.

– Итак, как видите, я к вам вернулась. – Она задохнулась от бега и упала рядом с незнакомцем. – Вы разожгли мое любопытство, синьор Маска, и я пока не могу без угрызений совести покинуть вас.

– Вы добры, синьора. Я у вас в долгу.

– Да, это так. Покажите мне ваше лицо, – быстро приказала она.

Раф послушно снял шляпу и маску. Фоска внимательно изучила его.

– Вы говорили правду, – сказала она. – Вы не преувеличили, и вы не солгали. Вы не красивы, но в вашем лице нет ничего отталкивающего. Что-то мне в нем знакомо. И тем не менее я уверена, что до сегодняшнего вечера мы никогда не встречались. – Внезапно в ее мозгу возник испугавший ее образ мужчины, сидящего по другую сторону занавески в исповедальне. Он склонил голову, пока она изливала ему душу. – Вы не священник? – испуганно спросила она.

Он мягко хохотнул.

– Нет, синьора. Клянусь, не священник. Я даже не христианин. Вы меня не знаете? Вполне естественно, поскольку в последний раз, когда вы меня видели, мое лицо покрывала борода.

Когда Раф заметил, что она узнала его, он сказал:

– Правильно, я и есть тот самый еврей, Леопарди. Помните, совсем недавно вы насмехались надо мной? В зале сената.

Сердце Фоски тревожно сжалось, но с ее уст не сходила лучезарная улыбка, и она продолжала щебетать:

– Итак, вы последовали за мной на это пустынное место, дабы отомстить за испытанное унижение? Ну, и как вы думаете поступить со мной? Знаете, мне достаточно только крикнуть, и мои друзья бросятся на помощь.

– Сомневаюсь, что ваши друзья смогут помешать мне осуществить мое намерение, – загадочно сказал он. – Вы меня боитесь, не так ли? Испытываете чувство вины?

– Ничего подобного! – возразила она. – В тот день вы заслужили осмеяния. Вы были смешны.

– Да, полагаю, есть нечто смешное и старомодное в том, что человек выплескивает наружу то, что у него накипело на душе. Но я всегда поступал и поступаю именно так. Тогда я очень злился на вас. Но теперь, синьора, это чувство испарилось, после того как я увидел вас, понял вас. Мне вас жаль. У вас пустое сердце, да и голова тоже.

– Сдаюсь! – Она широко улыбнулась. – Теперь мы квиты, синьор Еврей. Оскорбление за оскорбление? Но предупреждаю, просить прощения я не намерена.

– Равно как и я. Но я все же добьюсь отмщения. – Он привлек ее к себе и поцеловал. Она не сопротивлялась, но замерла в его объятиях, никак не реагируя на поцелуй, и Раф недовольно хмыкнул, отступил, выпустив Фоску из рук.

Она осторожно вытерла пальцами губы.

– Я так и предполагала. В ухаживаниях за дамой вы столь же неуклюжи, как и в своих манерах.

Он откинулся назад, опершись на локти, и, посмотрев на нее, усмехнулся.

– Я ошибся. У вас не пустое сердце. У вас его просто нет.

– Я не выставляю его на виду, где его может похитить любой жулик, – ехидно сказала она.

– Фоска! Фоска! – Полные беспокойства голоса перекрывали шум моря.

– Вот и мои друзья. – Она поднялась и отряхнула плащ. – Ну а теперь я оставляю вас, синьор Еврей. Искренне надеюсь, что больше мы никогда не встретимся.

– Но почему же? – с невинным видом поинтересовался он. – Разве вы сердитесь на меня?

– Сержусь? Конечно же, нет. Сердилась бы я на обезьяну за то, что она не умеет танцевать гавот? В тот день в сенате я заметила, что вам не хватает воспитания. После разыгранного вами нелепого представления вы уже ничем не удивите меня.

Раф грустно поцокал языком.

– Итак, вы соскучились со мной даже до того, как узнали меня.

– Но я не хочу узнавать вас.

– Фоска! – Отправившиеся на ее поиски люди приближались к ним. – Фоска, где вы?

– Почему бы вам не провести со мной еще один раунд противоборства? – предложил Раф. – Возможно, я смогу убедить вас, что вам нечего бояться меня.

– Бояться? Вас?!

– Да, вы боитесь. Иначе вы бы так не торопились убежать.

– Что за чушь вы городите? Я ничего не боюсь, – сказала она с отвагой в голосе.

– Тогда приходите еще раз. Сюда.

– Вряд ли, – сказала она. – Они могут заподозрить…

– Тогда завтра вечером. В «Ридотто».

Она поднялась, собралась бежать, но посмотрела на него, лежавшего на траве, темного и таинственного, словно посланника самого Сатаны. За дюнами рокотало море. И вновь ее охватило странное чувство – словно они одни, совсем одни.

– Вы придете, Фоска? – подталкивал он ее к ответу, смакуя звук ее имени. – Фоска… Это имя вам не подходит. Оно означает тень, сумеречное состояние души. А вы несете свет. Ну, Фоска, позвольте же мне вновь испытать наслаждение, окутавшись вашим светом? Придете завтра вечером в «Ридотто»?

Он говорил легко, пародируя раболепный тон ее чичизбео.

– Хорошо, приду. – Ее ответ прозвучал мимолетно, подобно вздоху. Взмахнув плащом, она удалилась.

Раф откинулся и ухмыльнулся. Фоска Лоредан, жена комиссара. Она оказалась абсолютно такой, какой он се представлял, – переменчивая, беззастенчивая, полностью лишенная представления о морали.

Фоска объяснила своим друзьям, что она заснула, оказавшись в темноте и одиночестве, и что ей безумно надоела игра в прятки и она хочет немедленно вернуться в город. Они помогли ей собрать вещи. Не нашли лишь шляпу, которую ветер, по-видимому, унес в море. Пока Фоска натягивала чулки и надевала туфли, они стояли вокруг нее. Она продемонстрировала свои маленькие ножки братьям Традонико, которые стояли перед ней на коленях.

Компания вернулась к своим гондолам. Точно так же, как по их приплытии на остров, большая туча закрыла луну. На носах их лодок были укреплены фонари, по они бросали лишь слабый, пляшущий свет. В суматохе спора, как распределиться по гондолам, никто из мужчин сперва не заметил исчезновения Фоски.

Незнакомец в маске отвел ее в неосвещенную гондолу в стороне и сказал гондольеру:

– Получишь сверху десять цехинов, если первым придешь в Моло!

Они устроились внутри квадратного шатра в центре гондолы. Лодку легко покачивало на волнах.

– Вы очень нетерпеливы, синьор! – недовольно произнесла Фоска. – Неужели вы не могли подождать до завтрашнего вечера?

– Не мог. Потому что не верю, что вы придете. Вы же не собираетесь прийти, правда?

Она пожала плечами. «Стоит ли врать?» – подумала она и ответила:

– Нет.

– Значит, в своем нетерпении я был прав. Я уже давно понял, что жизнь слишком коротка, чтобы сидеть и ждать, пока удача свалится вам в руки. Надо бороться за нее.

– Вот здесь мы с вами и расходимся. Ожидание доставляет мне большое удовольствие. Я люблю в течение долгого времени смаковать приятные предчувствия того, что произойдет.

– Но может случиться так, что после ожидания и приятных предчувствий само событие, когда оно наконец произойдет, разочарует вас.

– Да, это правда.

– Таков ваш опыт, приобретенный в любви? – поинтересовался Раф.

– О да, особенно в любви! – рассмеялась Фоска. Вода плескалась о черный корпус гондолы. Не дожидаясь просьбы, гондольер тихо запел популярную навевающую меланхолию песню. «Несчастная, истомленная любовью синьора». Небо очистилось от облаков, и лунный свет проник через шторы и отбрасывал маленькие полоски света на колени Фоски. Она задумалась, попытается ли этот человек снова поцеловать ее.

Он напоминал ей экзотическое животное, иностранца, хотя они и говорили на одном языке и родились в одном и том же городе. Она даже не знала, как ей следует себя вести с ним. Как со слугой? Но в нем не было ничего раболепного. Республика наградила его высокими почестями и присвоила офицерское звание. Это придало ему определенную значимость. Он не годился в слуги ни мужчине, ни женщине.

Но не могла она и обращаться с ним как с равным. Он не был аристократом. Он был евреем, моряком, купцом. Хуже того, он даже не пытался подражать той непринужденной грации и безукоризненно хорошим манерам, которые без всяких усилий давались ее друзьям. Из их уст так естественно лились приятные слова. Ей не приходилось даже задумываться над тем, как отвечать на их хвалебные речи. Она чувствовала себя с ними уютно и в безопасности.

Этот человек не походил ни на одного из тех, с кем ей довелось встречаться. Льстил он неуклюже. И неискренне. Она подозревала, что в отличие от всех других знакомых ей мужчин он не верил в то, что женщины – богини.

Он был опасен и непредсказуем. Она знала, что как только они доедут до Моло, она сумеет сбежать от него. А пока она наслаждалась маленьким приключением. Когда все это закончится, она расскажет своим друзьям об этих удивительных событиях.

Ради продолжения беседы она сказала:

– Итак, вас интересуют азартные игры?

– Нет, нисколько. Мне приходится ежедневно рисковать в своем деле.

– Тогда зачем вы пошли в «Ридотто»?

– Только потому, что мне любопытно, каким образом вы, дворяне, выбрасываете деньги на ветер. Я встречал людей, проигрывающих за один вечер столько денег, что их хватило бы на то, чтобы целый месяц кормить большую семью.

– Вы осуждаете игроков. И меня осуждаете?

Любой цивилизованный мужчина обязан был бы до последнего вздоха опровергать подобное предположение Фоски, но этот сказал:

– Вы правы. Осуждаю.

– Ну и ну! – Фоска выпрямилась. – Именно поэтому вы и преследовали меня?

Она скорее почувствовала, нежели увидела его насмешливую улыбку.

– Мне стало скучно, – сказал он и громко рассмеялся. – Скучно! Да я никогда в жизни не скучал. Некогда скучать, если все время только и думаешь, как бы обойти закон и не попасться.

– Так, значит, вы уголовник! – сказала она пренебрежительно.

– Если хотите, то да. Сейчас, будучи с вами, я нарушаю около пятнадцати законов.

– Что вы имеете в виду? – фыркнула Фоска. – Разве есть закон, запрещающий прокатиться с женщиной в прекрасную лунную ночь на гондоле?

– Вы забываете, что я еврей, – напомнил он ей. – В отношении евреев существует множество таких законов, которые христиане не потерпели бы. Например, я не вернулся в гетто до наступления комендантского часа. Или общаюсь с женщиной-христианкой. Нанял гондольера-христианина. Нарушаю религиозные правила, установленные для субботы. Плюс нарушаю одну священную заповедь!

– Какую?

– «Не пожелай жены ближнего своего», – быстро, не раздумывая ответил он. – Но, пожалуй, это единственное преступление против Бога. И оно не обеспечит мне места в «Свинцовых палатах». Насколько я знаю, венецианское правительство пока еще не приняло законы, наказывающие желание.

Фоска почувствовала внутреннюю дрожь.

– «Свинцовые палаты»? Что за чепуха! Только за это они вас туда не отправят.

Не было венецианца, который бы не знал об ужасных «Свинцовых палатах». Так называли невыносимо жаркие камеры, расположенные под выложенными свинцовыми плитами крышами Дворца дожей. Считалось, однако, что еще хуже так называемая «Могила» – камеры для осужденных в тюрьме собора Сан-Марко.

– Они могут сделать все, что захотят, – тихо сказал Раф. – Могут быть по своему желанию и предельно жестокими и крайне снисходительными.

– Ну а что вы скажете обо мне? – требовательно спросила она. – Я тоже совершаю преступление?

– Не знаю. Не умею читать ваши мысли. – Он сделал паузу, и Фоска снова испытала раздражающий трепет. – Вы же имеете в виду преступления против государства. Вы же не обычная шлюха. Они ограничатся тем, что прочтут вам строгую лекцию, как должна вести себя венецианская дама, и отправят домой. Вы же принадлежите к их кругу?

– Иногда они сажают заблудших жен под домашний арест на три недели, – сказала Фоска. – Какая тоска! Подобное наказание я возненавидела бы больше, чем тюремное заключение. Чем же заниматься дома?

– Присматривать за мужем. Ухаживать за детьми, – предположил Раф.

– У меня их нет, – заметила она жестко. Они плыли молча. Гондола слегка покачивалась, и они касались друг друга плечами. Он казался ей огромным, значительно крупнее ее обожателей.

– Мы приближаемся к Моло, – сказал он. – Ваши друзья вот-вот догонят нас. Если только вы не захотите посмотреть гетто.

– Гетто? – Фоска вообразила огромное, напоминающее монастырь здание, по которому бродили не монахи, а смешно одетые евреи.

– Там я живу, – разъяснил Раф. – Вам, быть может, будет интересно посмотреть, как живут люди, которым не повезло родиться в палаццо. Вам бояться нечего. Мы, евреи, уже давно отказались от жертвоприношений. Но если вы боитесь…

– Я не боюсь.

– Нет, все-таки не стоит. Христианам разрешено заходить в гетто только в дневное время, и то, если надо заключить какие-то сделки. Я лучше высажу вас на Моло. Ведь вы будете не в восторге провести три недели под домашним арестом.

– Они не осмелятся так поступить со мной! – решительно сказала Фоска. – Мне все-таки хочется, синьор, познакомиться с вашим гетто. Я женщина довольно любознательная. Как-то я знала одного еврея, портного. Его выслали прочь только за то, что он мне подходил как мастер… Можете представить? – Она издала короткий озлобленный смешок.

– Да, – мрачно заметил Раф. – Могу. Гондольер высадил их в конце канала Реджио. Раф знаками приказал Фоске молчать и направился к большим решетчатым воротам со спящим часовым. Затем он провел ее вдоль извилистых стен к тайному ходу, которым пользовались потаскухи.

Они прошли низом его дома и вышли на площадь в центре Старого гетто. В данный момент на ней не было никого, кроме собаки, с фырканьем возившейся у колодца. Вдоль стен валялись груды отбросов. В некоторых домах сквозь щели закрытых ставень пробивался свет. Но звуков жизни Фоска не услышала.

Гнетущая атмосфера подавила ее. Когда евреям запретили расширять свои поселения за стены гетто, они прибегли к единственному выходу – стали надстраивать этажи. Теперь эти постройки опасно нависали над площадью, затмевая лунный свет. Переплетения веревок с выстиранным бельем, казалось, вот-вот упадут им на голову.

– Но это же просто дома! – воскликнула Фоска.

– А вы что ожидали увидеть: тюрьму за высокими стенами? Здесь есть и это. Вот та – моя. – Раф показал на дом, через который они прошли. Фоска смутилась – лачуга была даже хуже остальных – высокая и узкая, с облупившейся штукатуркой, выстроенная из гнилых бревен. – В прошлом здесь жило десять семей, как кролики в клетке, – сказал ей Раф. – Потом времена ухудшились.

Население гетто сократилось. После смерти моего деда право на всю постройку перешло ко мне. Но я не купил ее. У меня нет средств. Зато я могу платить сумасшедшую ренту моему хозяину-христианину.

Раф взял Фоску под руку и провел к крошечной лестничке, ведущей на верхние этажи. Фоска инстинктивно подалась назад. Воняло гниющими отбросами, слышалась возня крыс. Ей хотелось броситься прочь от этого ужасного места и этого человека. Он был хуже простолюдина – грубый и грязный.

– Я не могу здесь больше оставаться, – сказала она. – Уже поздно. Мне нужно возвращаться. Они будут волноваться, что со мной случилось.

– Синьора боится, что большой, плохой еврей съест ее, – с легкой издевкой сказал Раф. – Идемте. Не бойтесь. Сейчас будет самое интересное.

Раф распахнул толчком дверь наверху и ввел Фоску в комнату. В камине еще не погасли несколько тлеющих углей. Он взял свечу из стоявшего на столе подсвечника, зажег ее, а от нее и несколько других. Комната озарилась теплым светом. Фоска непроизвольно открыла рот от удивления.

В отличие от Лии она сразу же осознала ценность увиденного ею. Люстра из французского хрусталя и подсвечник из прекрасного, изящно тонированного стекла со знаменитого острова Мурано в венецианской лагуне. Занавеси из великолепного бархата, стулья на тонких ножках, спинки и сиденья которых были покрыты превосходной вышивкой. Толстый восточный ковер. Изящно инкрустированный комод. Огромный позолоченный стол с крышкой из зеленого мрамора. Чудные картины на стенах.

– Как же так? – изумилась Фоска. – Снаружи…

– Еврею не пристало похваляться своим богатством, – ответил Раф. – В противном случае вы, христиане, станете дотошно интересоваться источниками его дохода.

– Но откуда у вас все эти вещи?

– Половина из палаццо вдоль Большого канала. Очень многие евреи разбогатели благодаря знати, которая закладывала собственность в оплату своих пороков – женщин, азартных игр.

Фоска кивнула в ответ. Вспомнив отца, она позволила Рафу снять с нее маску и плащ.

– Хотите еще что-нибудь увидеть?

Они прошли через уютную гостиную в уставленный книжными шкафами кабинет, который ничем не отличался от кабинета Лоредана. В углу стоял огромный глобус. На столе, расположенном перед небольшим окном, лежал ворох свитков.

Фоска наклонилась над ними и попыталась разобраться в бессмысленных для нее знаках.

– Это древнееврейские письмена, – объяснил Раф. – На таком языке читал и писал Христос. Вполне возможно, что он держал в руках именно эти свитки. Они очень древние.

– Вы умеете их читать?

– О да. Кроме того, я знаю латынь и древнегреческий. Свитки принадлежали моему деду. Он очень гордился ими. Мне, однако, не удается проводить в этой комнате столько времени, сколько бы хотелось. Евреи относятся к наукам серьезно. Многие посвящают всю жизнь чтению и толкованию библейских текстов.

Фоска безуспешно пыталась представить кого-либо из своих друзей, посвятивших жизнь изучению заумных предметов.

– Своим делом Вы занимаетесь здесь?

– Частично. Я не даю деньги взаймы, не заключаю рискованных сделок. Большей частью работаю в небольшой таверне в районе доков. Или на борту «Маги».

Фоска последовала за ним в коридор наверх по короткому маршу лестницы. Там их встретила юная девушка в белой ночной рубашке.

Раф поднял подсвечник, и Фоска хорошо разглядела ее лицо. Она была худенькой и смуглой, ее волосы спускались до плеч.

– А, Лиа. Все в порядке, я пришел. Иди ложись. Женщины посмотрели друг на друга.

– Простите, синьор Раф, – медленно сказала девушка. – Я подумала…

– Ложись в постель, Лиа, – снова сказал он, на этот раз немного резче. Она минуту колебалась, а потом исчезла, поднявшись еще на один марш.

– Ваша сестра? – спросила Фоска. – Очаровательная. Со временем станет красавицей.

– Вы думаете? – с удивлением спросил Раф. – Нет, она мне не родная сестра. Кузина из Вероны. Мы очень любим Лиу.

– Мы? Значит, у вас есть жена?

– У меня есть тетя Ребекка. Следит за хозяйством. Он провел Фоску в комнату с низким потолком, которая служила и спальней и гостиной. Комната была обставлена попроще, чем другие: кровать, высокий комод, а около двери – небольшой столик.

Внимание Фоски привлекла висевшая над кроватью большая картина – обнаженная Венера на фоне идиллического пейзажа. Она полуоперлась на гибкое оливковое дерево. Нитка жемчуга удерживала ее столь модные в Венеции золотистые волосы. Рядом с ней стоял смуглый, бородатый, в военных доспехах Марс. Одной рукой он обнимал ее за плечи, а другой ласкал ее полную грудь. Жемчужные капли молока стекали по его пальцам. У их ног устроился пухлый купидон.

Фоска подошла поближе к картине и внимательно смотрела на нее. Раф последовал за ней и высоко поднял подсвечник.

– Это Тициан, – сказал он.

– Знаю, – тихо пробормотала она. – Узнала его стиль… Прелесть, да? И рама прекрасная. – Она протянула руку. – Такое же как оливковое дерево на картине. Резные гроздья винограда соответствуют резьбе, изображенной в том углу.

– Да, действительно, так. А я никогда не замечал.

– Вы бы и не заметили, – вдруг резко ответила она. Свет от свечи освещал ее лицо. Щеки разрумянились, а глаза сверкали. – Предполагаю, что с ее помощью вы обольщаете.

Раф усмехнулся.

– Я повесил ее здесь назло тете Ребекке. Нашел ее в вещах своего деда после его смерти. Меня не удивляет, что он никогда ее не вешал – он был строгих правил. А я – нет.

Раф поставил подсвечник на стол и открыл графин.

– Не хотите выпить вина? – Он наполнил два бокала и передал один Фоске. Бокалы оказались высокими, тонкими и изящными. Казалось, они разобьются от одного прикосновения губ. – Приветствую вас в своем доме, донна Фоска, – сказал Раф. – Вам нравится?

– Да, приятный сюрприз. Я счастлива узнать, что евреи в конце концов не такие уж дикари.

Он низко склонил голову.

– Я рад, госпожа, что сумел продемонстрировать вам это.

Она поспешно поправила себя:

– Я имею в виду, что вы живете не как дикарь. А вот ведете себя совсем по-иному.

– Неужели? – заинтересовался он. – А как бы вы хотели, чтобы я себя вел?

– Естественно, как благородный господин!

– Но я не благородный. Почему же я должен вести себя таким образом? Ни перед одной женщиной я никогда не выступаю в роли дрессированной собачки. Я не лаю по команде и не прыгаю через обруч. И, уж конечно, я не произношу прелестных слов женщине, которая мне несимпатична.

– Прекрасно! Итак, я вам несимпатична и вы осуждаете меня.

– Если говорить точнее, то это относится к вам как к представительнице класса, – заверил он ее. – Но, оценивая вас как личность, я не нахожу вас непривлекательной.

– Мой дорогой, вы весьма настойчиво стремитесь избегать прелестных слов. Но скажите мне, Еврей, – игриво спросила она, – почему вы преследовали меня и затащили к себе домой, если считаете меня столь отвратительной?

– Полагаю, чтобы доказать самому себе, что вы похожи на остальных. – Он пожал плечами, поставил свой бокал и отодвинулся от стола. – Я знал, синьора, сотни женщин, подобных вам. Деньги для вас ничего не значат. За игорными столами вы без сожаления выбрасываете на ветер сотни дукатов, не задумываясь над тем, что значат эти деньги для тех, кто в них действительно нуждается. Самое главное в вашем расписании на день – визиты парикмахера или портного. Вы никогда не читаете ничего, кроме «Газзеттино» или глупых од, которые ваши любовники посвящают вашим мочкам или ногтям на пальцах ног. Никогда не обсуждаете более серьезных предметов, чем погода, или парижские моды, или, наконец, амурные дела ваших знакомых. Вы глупы, тщеславны и праздны. И вам настолько наскучила ваша пустая жизнь, что вы готовы на все ради того, чтобы испытать хоть какое-то волнение. Даже посетить глубокой ночью гетто с человеком, которому в обычных условиях вы даже не доверили бы нести свой веер.

Она долго и напряженно смотрела на него. Потом подчеркнуто осторожно поставила свой бокал и быстро прошмыгнула мимо Рафа. Он перехватил ее.

– Прошу простить меня, – произнесла она с ледяной вежливостью. – Но я не люблю выслушивать проповеди.

Он удерживал ее за руку.

– Особенно если их читает обезьяна? Что произошло, синьора? Неужто вы считаете забавными только дрессированных обезьян?

– Что касается вас, то ни при каких обстоятельствах вы для меня забавным не будете, – сказала она едко. – Как вы осмелились прикоснуться ко мне?

– А почему я не должен прикасаться к вам? – Он еще ближе притянул ее к себе. – Вы позволяете другим мужчинам притрагиваться к вам. Впрочем, не только мужчинам – карлику, евнуху. Так почему же не дозволить и еврею?

Она попыталась вырваться.

– Немедленно отпустите меня! Вы грязный, противный! Вы внушаете мне отвращение!

Он рассмеялся.

– Вы рассердились, ибо я не придерживаюсь ваших правил для занятий любовью. А почему я должен им следовать? Мы оба знаем, зачем вы пришли сюда.

– Я не понимаю, о чем вы говорите! – Фоска извивалась в его руках, которые охватили ее подобно железным обручам. – Дайте мне уйти!

– Вы помните, я вас предупреждал, что я нетерпелив? Не люблю ждать.

Он впился пальцами в ее волосы. Рыже-красные локоны рассыпались по плечам. Он целовал ее долгим и крепким поцелуем, пока не почувствовал, что сопротивление ее ослабевает. Тогда он коснулся губами ее ушей, стал целовать шею.

Она невольно содрогнулась и с трудом выдохнула:

– Перестаньте! Я ненавижу вас!

Одним быстрым движением он просунул руку ей под корсаж, сорвал его с белых холмиков ее грудей и накрыл ртом коричневую ареолу вокруг ее сосков.

Фоска напряглась всем телом, глядя на него широко открытыми и полными ужаса глазами. Но даже борясь с ним, она ощутила странную тяжесть, охватывающую ее члены. Мысли затуманились. Она почувствовала, что он подчиняет ее себе и что если она его не остановит, то вся – телом и душой – сгорит в его пламени.

Ей удалось высвободить одну руку, и она вонзилась ногтями в его лицо и увидела, как на темной коже щеки появились алые капельки.

Раф схватил ее запястье и вывернул руку за спину.

– Так, значит, вот чего вы хотите? – прошипел юн. – Синьора любит грубую игру?

От боли в плече Фоска едва не потеряла сознание. Она смутно чувствовала горячую обжигающую боль – Раф впился зубами ей в шею. Он поднял ее на руки и перенес на кровать.

Она не произнесла ни звука. Отбросив в сторону ее юбки и разодрав в клочья нижнее белье, Раф взгромоздился на нее. Он впился в ее рот голодным поцелуем, жадно шаря руками по ее телу.

Она никак не реагировала. Окаменев, лежала под ним, плотно смежив веки. Он чуть откинулся назад и взглянул вниз на нее. Она прикусила зубами нижнюю губу, на щеках блестели следы молчаливо пролитых слез. Ее охватил самый настоящий ужас. В отличие от Рафа для Фоски это не было развлечением.

Желание оставило Рафа, и он отстранился от нее. Она повернулась на бок и спрятала лицо в изгиб локтя.

– Вы знали, что это случится, – сказал он. – В противном случае не пришли бы сюда.

Она продолжала лежать неподвижно.

– Зачем? Зачем пришли, раз не хотели этого?

– Мне так стыдно, – прошептала она сквозь плач. Он положил ей руку на плечо. Она вздрогнула от его прикосновения.

– Когда вы в последний раз лежали с мужчиной, Фоска? – спросил он. – Скажите мне. Неделю назад? Месяц?

– Четыре года! – судорожно вздохнула она. – Этого не было четыре года!

Его поразило как ударом молнии.

– А ваш муж? – озадаченно спросил он. – Разве он не…

– Я не подпускаю его к себе. Не могу выносить его. Ненавижу его!

Раф покачал головой.

– Но все эти разговоры… о ваших любовниках!

– У меня нет любовников. Есть синьоры, которые даже не мечтают просить о том, что дама не готова им дать, – тихо проговорила она, избегая встречи с пристальным взглядом Рафа. – Я знала, что это случится. Вы правы. Но меня одолевало любопытство. Я не знаю, что происходит со мной! Я вела себя как… шлюха! Но я знала, что мы больше никогда не встретимся. И никто не станет сплетничать… Боже мой! Мне так стыдно. Ужасно!

– Все в порядке, Фоска! – успокаивал он. – Так бывает с женщинами.

– Но я не была такой! – запротестовала она, немного приподняв голову. – Я однажды любила. Но он уничтожил мою любовь. Я ненавижу его! – Ее душили рыдания.

Раф осторожно повернул ее и прижал к своей груди. Он гладил ее по голове и что-то мягко бормотал. Незаметно для себя она несвязно рассказала ему все: о своем впавшем в нужду отце, о том, как ее совратили, а потом предложили вступить в брак, о предательстве мужа и о его холодности. Она ни разу не назвала мужа по имени.

– Честь – еще одна маска, которую они носят, – горько заметил Раф, когда она замолчала. – Любовь для них просто слово. Брак – азартная игра. Мужчины выбирают мужей для своих дочерей точно так же, как подбирали бы жеребца для кобылы. Их цель – сохранить чистоту родословной и обеспечить правильное воспитание. Меня от них тошнит.

Фоска села и отвернулась.

– Простите, что я вогнала вас в тоску своим рассказом, – сказала она, смахивая слезы. – Теперь я должна идти. – Она перекинула ноги через край кровати и стала натягивать на плечи платье.

– Не уходите, – сказал Раф. – Ведь вас дома никто не ждет.

Она покачала головой.

– Хватит с меня смятения и стыда, синьор. Я не хочу досаждать вам.

Она попыталась встать, но он удержал ее.

– Подождите, Фоска. Не уходите. Не стыдитесь того, что сказали правду. Я знаю, вы не привыкли к этому. Вы открыли свое сердце, и наружу излилась сдерживаемая четыре года правда. Для меня это честь. Теперь я знаю вас лучше, и вы мне даже нравитесь. Красивая, добросердечная женщина, жестоко использованная людьми, которых вы любили и которым доверяли. Я не осуждаю вас за то, что вы укрылись маской от всего мира. Посмотрите на меня…

– Нет, прошу вас, я не хочу…

– Не бойтесь. Взгляните. – Он нежно повернул ее лицо, посмотрел на нее дружелюбным, теплым взглядом. – Я не смеюсь над вами, поверьте. Не сделаю вам больно. Я не похож на вашего мужа, не похож ни на одного вашего знакомого, не скрывайте свое истинное лицо, не прячьтесь.

Она закрыла глаза и со вздохом прильнула к нему.

– Как странно, – пробормотала она. – Несколько минут назад вы насиловали меня.

– Простите. Я попытаюсь искупить свой проступок. – Он нежно прикоснулся губами к ее затылку. Она затрепетала от удовольствия. – Я вовсе не грубое животное. Изредка, правда, мне приходится притворяться таким.

– Я считала вас сильным и честным.

– Я такой и есть, когда все по мне. О, Фоска, какая вы красивая. Я хочу вас.

Простые слова вызвали в ней такой восторг, какой никогда не рождали изысканные метафоры ее друзей.

– И я тоже хочу вас, – прошептала она. – Но не знаю…

– Не волнуйтесь. Доверьтесь мне.

Он помог ей раздеться и разделся сам. При взгляде на его мускулистый торс, сильные бедра и напряженную плоть ее щеки зарделись. Раф заметил это и усмехнулся.

– Разве вам никогда не приходилось видеть обнаженного мужчину?

– Нет, – сказала она, прикрыв простыней нагую грудь. – Алесс… мой муж всегда был в ночной рубашке. И гасил свечи.

– Ну а мы тогда оставим их гореть. – Раф лег рядом с ней и прижал к себе. Он целовал ее и чувствовал, как уходят прочь ее ужас и смятение. – Ничего, вы не безнадежны. Думаю, вас можно спасти от воздержания.

– Но я не знаю, как надо любить… – извиняющимся тоном сказала она.

Он тихо рассмеялся. Крепко удерживая ее бедра, он проскользнул между ее ногами и любил ее ртом и языком. Это сперва привело ее в смущение. Такого Алессандро с ней никогда не делал. Но Рафа не остановили ни ее приглушенные протесты, ни слабые попытки отстранить его. Он был настойчив, и она отдалась захлестнувшим ее бурным потокам чувств.

Раф ощущал, как нарастает ее волнение. Он накрыл ее всем телом, заполнил ее задыхающийся рот своим языком и дал ей почувствовать свое мужское начало. Она стонала и прижималась к нему. Он не отпускал ее до тех пор, пока она не начала задыхаться и не стала умолять его остановиться. Ощутив ее внутренний трепет, Раф глубоко, с силой вошел в нее. Она вскрикнула и вонзилась ногами в его спину. Они, содрогаясь, перекатывались по постели. Наконец силы их иссякли на едином вздохе, и они лежали, тяжело дыша, чувствуя, как постепенно успокаивается бешеное сердцебиение.

Фоска повернула голову и с удивлением посмотрела на смуглое лицо человека, лежавшего рядом с ней на подушке. Дрожащими пальцами она притронулась к его щеке и чуть слышно прошептала: «Рафаэлло». Она закрыла глаза, чувствуя себя успокоенной, умиротворенной. Ушло прочь глодавшее ее беспокойство, исчезло причинявшее боль одиночество.

Фоска уютно прильнула к Рафу и прижалась щекой к его груди. Он обнял ее, будто защищая от опасности. Однако вскоре он снова захотел ее. Они занялись любовью – на этот раз медленно, расслабленно, без спешки. А потом заснули, сплетясь телами. Но прежде чем впасть в сладкий сон, Фоска мельком подумала, сколь странной оказалась эта ночь и как судьба вмешалась в их жизнь. Впервые увидев его в зале сената, она знала, что будет принадлежать ему.

По другую сторону двери на полу узкого коридора скрючилась Лиа. Она дрожала от холода и печали, а на щеках ее засохли соленые слезы.

Утром, как только ворота гетто открылись, Фоска, скрывшись под маской и плащом, проскользнула мимо испуганного стражника.

Краем глаза она заметила, что тот был не один, а с хромым человеком в маске с горбом и довольно крупными руками и ногами.

Фоска пробежала мимо них и под мостом через канал Реджио подозвала гондолу. Откинувшись на подушки под защитным покровом шатра, она вдруг ощутила, как в сердце проник холодок и исчезло сладостное тепло, которое принесла ей минувшая ночь.

В горбуне она признала Пьетро Сальвино, секретаря Алессандро Лоредана.