"Наследство Империи" - читать интересную книгу автора (Ипатова Наталия, Ильин Сергей)

* * *

На Сив холодно всегда, даже когда она в перигелии. В иное время на ее поверхности вообще невозможно находиться без скафандра высокой защиты. Все ж таки она намного дальше от Солнца, нежели Зиглинда, и Академия вывозила сюда курсантов не больше чем на три месяца в год: на летную практику. Нынче здесь тихо и нет огней: в ту войну Сив оказалась вне пояса последней обороны, и агрессор походя все разбомбил. Ничего особенного тут, в принципе, и не было: после того как были выработаны местные ресурсы, Империя использовала снежную планету в качестве тренировочной базы. Соответственно, здесь остались присыпанные снегом руины казарм, административный корпус, столовая, ангары и ремонтные мастерские. Кирилл сделал несколько витков, чтобы восстановить в памяти расположение, к которому когда-то привык. Вообще-то, будучи здесь курсантом, он прекрасно помнил, как это выглядело сверху. Сложность состояла в том, что садиться ему предстояло при полном радиомолчании, без какой-либо помощи со стороны диспетчерской. Площадку тоже никто не освещает: у новых хозяев системы руки не дошли освоить эту собственность. Да и незачем. Атмосфера-то тут кислородная, но температуры такие, что без куртки с подогревом и маски больше десяти минут не протянешь. Одно дело, когда у нас были тут шахты — развитая инфраструктура, которую можно использовать. Другое дело, когда все надо строить заново. В самом деле задумаешься: а надо?

Таких выработанных и заброшенных месторождений любая поисковая система только в пространстве Зиглинды выдаст тысячи полторы. Шахты, крепи, огромные внутренние полости, где холодно и темно.

Условия посадки максимально близкие к реальным. Сядем. В снежок — оно даже мягче. Вспомнить, куда приходилось сажать «Балерину» за последние десять лет, так впору беллетристику писать. Может, и займусь на старости лет. Или если догонят. Интересно, много ли свободного времени в галактической тюрьме?

На руины следует смотреть из космоса: стоя среди них, сроду не догадаешься, где что. А так — вот она, посадочная площадка, как на ладони. Мы фотографировались тут когда-то, сбившись в кучу всем выпуском. Сдернуть маски, поднять очки — «сы-ы-ы-ыр»! — и бежать в корпуса, пока глаза не замерзли в ледышки.

Кирилл запел «Балерину» со стороны наползающей тени. Садился на репульсорах, легкий перемороженный снег взвился тучей и осел, скрывая корпус.

— Зачем мы здесь? — спросила Натали, до сих пор молча смотревшая в мониторы.

— Нам же нужна какая-то база. Я знаю, что делаю.

Это прозвучало резко, и она не стала спорить. Просто замолчала. Это молчание за спиной заставляло Кирилла торопиться и совершать ошибки, а потому злило. Все, что тут делается, делается для нее!

На «Балерину» надвигалась ночь: Кирилл специально сел так, чтобы тьма скрыла их. А завтра тут будет один большой сугроб. Никто нас не найдет. Никто не помешает искать нам.

— Норм! — крикнул капитан. — Вы пойдете со мной. Вы мне понадобитесь.

Тепло одевшись и укутав лица шарфами, мужчины выбрались наружу, оставив Натали дежурить у мониторов и заодно приглядывать за Грайни. Это последнее было сделано с постыдным облегчением: проще взрывать вражеские корабли, чем сидеть подле ребенка, который знает, что его не спасут.

Ветер резал, как тысяча ножей, брошенных навстречу, ледяные иглы вонзались в кожу вокруг очков, и передвигаться по равнине оказалось проще всего, держась в кильватере робота. Норм пер вперед как танк, лишь изредка поворачиваясь, чтобы уточнить у Кирилла дорогу.

Они шли по кратчайшему пути к гряде пологих холмов, которые на самом деле были не чем иным, как отвалами выработки. Извивающаяся гряда походила на спину снежного дракона, лощины и распадки в ней полнились глубокой синевой, и Кирилл внезапно пожелал, чтобы усталый взгляд Натали остановился на самом гребне, окрашенном пламенем под лучами заходящего солнца. Холмы прикрыли идущих от ветра и позволили выпрямить спины, зато снег стал глубже. Спасибо, хоть сила тяжести тут раза в два меньше нормы. Зато уж и воздух высокогорный, разреженный и такой холодный, что вдыхать его можно только через подшлемник, обвязанный шарфом. И то Кирилл избежал бы этой радости, если б мог.

Норм торил тропу по целине, но даже ступать в его следы было вовсе не легким делом. Приходилось смотреть вперед и вниз не более, чем на три шага. От этого кружится голова, в точности как если бы ты стоял по колено в воде и смотрел на быструю воду.

— Эй! — крикнул Император. — Подожди! Есть сигнал, сейчас конкретно пойдем!

Пальцы гнулись чертовски плохо, и пока он выковыривал из-за пазухи электронный «поводок», все время боялся, что выронит его в снег. Оранжевая лампочка изредка мигала: слабенький сигнал есть. Одна хорошая новость: тащиться обратно в темноте по заснеженной равнине, ничего не найдя, было бы совсем не весело.

— Что мы ищем? — спросил Норм. Он шел впереди вдоль отвесной стены, цепляясь плечом за острые камни.

— Вход, — лаконично ответил Кирилл.

«Поводок» в его ладони начал вибрировать. И вовремя. Холод уже приливал к сердцу, слюна замерзала во рту.

— А обратно как?

— Там снегоходы есть. Так... — Вибрация «поводка» стала ослабевать. — Проскочили. Давай назад. А вот здесь пороемся.

Сигнал слабенький, не знаешь, что ищешь, — поверху пройдешь. Норм ринулся разгребать снег с таким энтузиазмом, что стало ясно: ходьба его уже не согревала. Кирилл пристроился рядом, и вдвоем, зачерпывая снег руками, они довольно быстро расчистили небольшую и подозрительно ровную часть скалы. Кирилл стукнул по ней кулаком, и та отозвалась глубоким металлическим гулом. Кристаллы инея стали, кажется, частью структуры поверхности: плоть металлопласта покрылась сверкающей шкурой. На шарфах, прикрывающих лица мужчин, выросли роскошные инеевые бороды, Кирилл от работы взмок и чувствовал себя так, словно его затушили в собственном соку. Вместе с тем руки и ноги у него совершенно одеревенели.

— Оно?

— Оно, брат. Давай еще немного, тут должен быть кодовый замок...

— И?..

— Я знаю код, — объяснил Кирилл с терпением нянечки.

— А... Неплохая... как это?.. лежка?

Норм, когда исчезла необходимость изображать человека, стал говорить мало и почти никогда — по существу дела. Это выглядело вызывающе: мол, что вы хотите от боевого робота? Стратегии разрабатывайте сами, его дело двери вышибать. А может, дело тут было в Игрейне... Такой Норм, знающий свое место, Кирилла вполне устраивал.

— Ага, вот она.

Кодовый замок оказался архаичной на вид коробочкой с кнопками, весь — величиной с ладонь и испускал тот самый слабенький сигнал, на который отзывался «поводок». Не знать, так камень камнем, обросший ледяными кристаллами. Причем каждую кнопку пришлось нажимать с силой, предварительно сбрызнув аэрозолем: согревает, оттаивает и смазывает. Обожаю армейские разработки!

Дверь поднялась, уходя в толщу скалы, словно Сив хотела их съесть. Сравнительно низкая, но широкая и совершенно темная щель. Используя многофункциональный «поводок» как фонарик, Кирилл отыскал па стене рубильник и включил свет. Цепочка огней полого уходила вниз, а стены сплюснутого тоннеля покрывала все та же изморозная шкура, по окоему входа нависавшая роскошными фестонами. Очень давно никто здесь не выходил. И не выезжал.

Норм похлопал ладонью о ладонь: ага, и тебя достало! Видно, его биология тоже мерзнет. Хотя, насколько я знаю, диапазон допустимых температур у «оловянных солдатиков» не в пример шире нашего.

— Ну ладно, давай вниз.

— Что это за место?

— Ну... сначала это была горная выработка. А теперь — симпатичное место, чтобы играть в прятки.

— Ну, в прятки-то тут можно на флайерах играть, — задумчиво сообщил робот, меряя взглядом высоту пещеры, куда неспешно влился коридор.

— Топкая мысль. Надо будет попробовать.

Рубильник, опущенный у входа, кроме света включил и обогрев. Теплый воздух откуда-то снизу пошел в коридор сквозь вентиляционные ходы. Прикосновение его к лицу было как мысль о том, что тебя кто-то, возможно, любит. Земля под ногами понижалась очень плавно, и Норм обратил на это внимание.

— Здесь еще использовали рельсовые вагонетки и колесные кары, поэтому проходимость была весьма важна. А сейчас выпотрошили матушку Сив подчистую, только скорлупа осталась. Там ниже есть жилые блоки. Тепло, светло, даже более или менее просторно. Может быть, мы даже еще что-то сумеем сделать, а?

— А у вас тут найдется подпольная лаборатория, оснащенная, как надо, и с гением генетики в вакуумной упаковке? Если бы можно было что-то сделать, я бы уже сделал. Ничто бы меня не остановило. Там надо... не кулаком.

С точки зрения Кирилла, это была расхожая фраза, какими мужчины оправдывают свое бессилие. С другой стороны... двенадцать лет назад он сбежал с ответственного поста, имея на руках намного менее драматическую ситуацию. Он потерял планету и не горевал о ней.

У нас нет времени на мелодраму. И ресурсов пет.

Пещера изнутри выглядела как квартира, откуда съехали жильцы. Нужное вывезли, прочее побросали. Ориентироваться им приходилось по пиктограммам на дверях. Протирая рукавицей металлические пластинки, Кирилл нашел подсобку, где были сложены комбинезоны, куртки с подогревом и даже кислородные маски с баллонами: дышать воздухом, прикосновение которого обжигает гортань, лишает ее стенки эластичности и запирает трахею большой пробкой, — удовольствие ниже среднего.

— Зачем они так сделали? — спросил он, наблюдая, как напарник проверяет дыхательный аппарат. — Ну, самоликвидацию. Это же выглядит... черт знает как!

— А вот не поверите. Требование мирового сообщества. По культурным и религиозным причинам: чтобы не шлялись в толпе, не организовывали социум, не стали конкурирующей формой жизни. Сделаны искусственно, чего уж там. Недолюди.

Технически ему лет пятнадцать, не больше. В этом возрасте еще пытаешься навязать миру свое понятие о справедливости. То бесценное время, когда мы, люди, формируем личность и воспитываем чувства, у них просто вычтено. Нет практического опыта наступания в лужи. Их делают сразу под конкретную задачу. Грайни в каком-то плане более совершенная модель, чем «солдатик», ее извлекли из чана «пупсом». «Оловянный солдатик» — существо простенькое. Бей чужих, защищай своих, и барьеры меж этими категориями непреодолимы. Интересно, кто-нибудь там, на Шебе, принял меры, чтобы такой вот не развернулся с оружием к отцам-созидателям? Сегодня они дали ему повод. С другой стороны, Игрейна вон не умеет завидовать, соперничать, интриговать. Наверняка позаботились на генном уровне. С таким-то поводом я бы Шебу к чертям расхреначил!

Ну, и кому тут пятнадцать лет?

К слову: за все, что я тогда сказал, мужику я заплатил бы разбитой мордой. И мужик, в общем, был бы прав. Сейчас Кирилл искренне пытался себя уверить, что все сказанное было тогда сказано лишь для того, чтобы убедиться в собственной правоте. Они лучше пас в чем-то, для чего их делают специально, но как люди они хуже!

Хм-м, все бы срослось в этой удобной точке зрения, если бы не Игрейна. Она говорила с ним самим, Кириллом, так, как, наверное, говорила со своей Мари. Мягко указывая на нужные акценты. Так, будто была лучше именно как человек.

— Снегоход водить умеешь?

— Я вожу все, что ездит. Топливо-то годное?

— Топливо специальное, разработано под местные условия. Низкая точка замерзания, быстрое оттаивание, и от кристаллизации ему ничего не делается.

— Да я уж догадался, что вы на родине.

А он не так прост. Впрочем, грош цена боевому роботу без толики наблюдательности.

Они переоделись, Кирилл прихватил с собой зимний комплект для Натали, ориентируясь на минимальный размер, а Норм — еще два дыхательных аппарата. Снаружи стемнело, а внутри жилые помещения, предназначенные для техников, нагрелись до приемлемой температуры. Пора возвращаться на «Балерину».

Солнце опускалось за спинной хребет дракона, равнина тонула в приливе теней. Две черные точки — одна чуть больше другой — давно уже скрылись из виду, а подстраивать оптику мониторов Натали не рискнула. Ночью похолодает. Если они не найдут то, за чем пошли, сумеют ли вернуться? Натали поймала себя на том, что не имеет ни малейшего понятия о продолжительности ночи на Сив, о местной температуре и о совместимости всего этого с человеческой жизнью.

Плохо без дела. Когда руки заняты, мозги можно отключить. Не могу, не хочу ни о чем думать. Все нынешние мысли — ногтем по стеклу.

— Мэм, простите... Вы меня не подстрижете?

Едва не сказала: «Что-о-о-о? Да зачем сейчас-то?» Ей никогда не перестать удивляться Игрейне.

— Конечно, если хочешь. А не жалко?

— Да я бы пожалела, если бы всю жизнь проходила с длинными. Пожалуйста! Я никогда не носила стрижку. Я бы еще и покрасилась, если б было чем. Кааардинально! — Она прыснула, с комической важностью произнеся это слово. — В черный цвет. Или нет — в рыжий!

Дура. Трижды дура. Ясное дело, с длинными Игрейниными волосами полно возни. Мыть, расчесывать, заплетать. А уж какими тощими, жалкими прядями они ложатся на пол с тех пор, как начали лезть... Слезы.

Улыбайся!

— А давай! То-то они удивятся. Ножницы есть у тебя?

Ножницы нашлись в багаже, в косметичке, плечи и одежду Грайни Натали прикрыла шелковым парео веселенькой расцветки. Девочки ехали на каникулы. Купальники, платочки...

— Можно, я сяду лицом к мониторам?

— Конечно!

Они попытались было захватить под свои нужды пилотский ложемент, но отказались от этой мысли: спинка кресла была выше головы девочки. А на табуретке Грайни выглядела жалко донельзя. Она уже не могла держать спину прямо.

Улыбайся!

Натали сделала ей куцую челку, затылок вовсе сняла под гребенку, на макушке оставила сантиметра три и выпустила прядки на висках длиной до мочки уха. Пол-Грайни, не меньше, осталось лежать на полу.

А ведь и вправду стало лучше, будто косы были грузом, давившим на плечи. Брови поднялись удивленными черточками, обрисовались скулы, линия подбородка и угловатых плеч намекала па прелесть девушки, которой Грайни могла бы стать. Взглянув на себя в зеркало, девочка недоверчиво засмеялась:

— Прикольно!

— Как ты себя чувствуешь? — пришлось набраться духу, чтобы задать этот вопрос.

У нее морщинки на щеках. А еще два дня назад были ямочки.

— Так, будто каждой моей клетке наплевать па остальных. Да и на себя тоже. Еще колышутся, пульсируют, мембраны сокращаются, но лениво. Скучно им. Мне все время хочется спать. Не надо меня утешать, мэм. Или как правильно — миледи? Они ведь не садисты: все будет быстро, чисто и совсем не больно. Вы уж простите, но я думаю, что мне повезло. В хосписе все чужие, профессионально вежливые за свою зарплату. Конструкторы столько в меня заложили: неужели, вы думаете, они не позаботились, чтобы мне не было страшно?

— А Мари? Она знает?

— Мари знает только то, что ей следует знать.

— Дети, они ведь довольно жестоки со своими игрушками? Мари...

— Только до тех пор, пока не знают боли. Мари не должна знать... ну, про меня. Вы ведь не скажете? Ничего хорошего из этого все равно не выйдет. Что нам за счастье, если она наговорит отцу злых и обидных слов?

Самое страшное, если девочка Мари Люссак, услышав правду, скажет: ах, вот как? А я-то и не знала. Ну, значит, так тому и быть.

Мне очень хочется вывернуть Люссака наизнанку. Мои расстрельный список растет.

— Нет ничего недостойного в том, чтобы привязаться к роботу, — сказала Грайни. — Стыдно путать его с человеком.

Натали поспешно отвернулась к мониторам, сообразив, что, как и большинство Грайниных фраз, в этой два, а как бы и не три смысла. Стыдно — кому? И кто решил, будто должно быть стыдно? Это Люссаки определяют, что считать человечностью? И кем они сами себя считают?

— О! Вон они возвращаются!

Две слепящие точки росли на темной долине. Это фары. Натали нагнулась убрать состриженные волосы, а когда покончила с ними, Кирилл уже выходил из шлюза.

— Вот здорово! — воскликнул он с порога. — Еще одна девочка? А та где?

Норм стоял у него за плечом, как тень, почти невидимый в глубине: лампочку в шлюзе так и не поменяли. Только глаза его блестели.

— Спасибо, — сказал он, проходя мимо. — Вы дали ей, наверное, день. Она сияет.

Это были первые слона, сообразила Натали, сказанные им после... Ну, в общем, после.

Тогда-то он просто сгреб Игрейну в охапку и, невзирая на беготню и крики вокруг, что-де там душно и тесно, перенес ее к себе в «сундук», на нижнюю койку. Границу провел. Если у вас, людей, достаточно такта, вы не переступите ее.

— Нас это вполне устроит! — заявила Игрейна, вывернув голову над его локтем.

Потом он забрал ее вещички и сидел подле нее две ночи. Люди, правда, тоже не спали из-за нервов, попеременно ломясь в «сундук», — мол, не надо ли чего? — пока гард из приоткрытой двери не рявкнул шепотом: дайте ребенку спать, больше от вас ничего не требуется. Продукт, оплаченный Люссаком, весь вышел, она теперь моя,

И вот эта трещина начала затягиваться. Попробуем заново? Те же фигуры, правила — другие?

— В старые-престарые времена на одну планету напали драконы. Они прилетали из космоса, из секторов, которые числились необитаемыми, и норовили сжечь цветущий мир своим огненным дыханием.

— Зачем?

— Ну... зачем захватывают миры? Они хотели поселиться там и сделать его удобным для себя. Для этого им надо было уничтожить всех людей этой планеты. Но король этого мира собрал своих рыцарей и повелел им сражаться с драконами не на жизнь, а на смерть. До тех пор, пока одна сторона не ляжет под тяжестью потерь.

— А принцесса там была?

— Принцесса? Да, конечно. Она любила одного рыцаря и все смотрела вверх и надеялась, что он ее спасет. Рыцарь был герой, первый среди равных, все его любили и шли за ним в бой с веселой песней. Он убивал драконов, но драконы убивали его друзей, и рыцарей становилось все меньше.

— А король? Он что, так и сидел рядом с принцессой и тоже надеялся, что его спасут?

— Ну что ты! Когда казалось, что все пропало, король надел доспехи и тоже пошел убивать драконов. И все воодушевились, у всех появились новые силы. Но когда они победили драконов и стояли посреди своего отвоеванного мира, обращенного войной в дымящиеся руины, и снимали свои доспехи, от которых так устали за время битвы, оказалось, что в доспехах того первого рыцаря...

— Ланцелота?

— Ну... пусть Ланцелота... никого нет. Они были пусты. Драконы убили его намного раньше, одним из первых. Просто дух его был настолько силен... и он знал, что никто, кроме него, не спасет планету и принцессу. Он очень хотел жить, и он знал, что должен делать. А потому пустая перчатка сжала меч, и он ринулся убивать врагов по новой, уже не боясь смерти, которой для него больше не было.

— История основана на реальных событиях, — пошутила Игрейна. — В видеодрамах всегда так пишут. »Хотел жить» — это главное. Вот этого у меня нет. А принцессу жалко.

Даже минимальный размер спецодежды оказался чересчур велик. В качестве теплого белья сгодились домашние рейтузы с начесом и толстовка, но вот свитер болтался, как на пугале, брюки из теплоизолирующей ткани пришлось подвернуть и стянуть ремнем на талии, заправив внутрь все, что можно. Выходя наружу, — а не сидеть же под каменным сводом, когда Сив переливается голубыми бриллиантами! — Натали надевала куртку с подогревом, шерстяную маску, шлем с наушниками из той же ткани, что и штаны, неуклюжие мужские перчатки и очки-полароиды. Без них ослепнешь от блеска снежной равнины. Удивительное дело: на Сив совсем нет льда. Только колкий рыхлый снег, пересыпаемый ветрами. Слезинка замерзает на реснице прямо под маской. Превращается в алмаз.

Сохранить эту красоту в памяти, а потом рассказать Брюсу. Но сначала — девочке, что лежит внизу. Для Грайни в складах шахты не нашлось ничего, и ей приходилось лежать там, в сухой и чистой комнатке, глядя на мир только через мониторы слежения. Большую часть времени с ней сидел Норм, но иногда Натали его сменяла. Глаза у него были красные: не похоже, чтобы он спал. Сильнее всего он смахивал на человека, который мучается, но ничего не может придумать.

— Мы не знаем технологии, по которой происходит запуск механизма самоликвидации. Секретная разработка Шебы, которую они не спешат публиковать, чтобы сохранить монополию на производство уникального товара. Известно только, что традиционная человеческая медицина тут бессильна.

— Действительно нет такого, чего бы они не сделали за деньги?

— Они могут все, — сказал Норм, поразмыслив. — Они аккумулируют самые экзотические технологии, скупают специалистов по всем мирам. «Суперсолдат», о котором я знаю больше всего, был только начальным проектом, с ним они заявили о себе на рынке. Сейчас их, насколько я понимаю, интересуют частные заказы.

— Могла бы Игрейна стать таким частным заказом?

— У нас мог бы быть шанс, если бы мы вышли непосредственно на конструктора. Они... не такие уж плохие люди, доступны всему человеческому, с ними можно разговаривать, оперируя категориями этики и милосердия. Если бы мы нашли анонимного автора Игрейны, он бы нам, может быть, помог. Человек, создавший умную и добрую девочку, он ведь не может быть жестоким и равнодушным?

— Почему мы медлим?

— Спросите вашего друга, он скажет, что лететь туда — пять дней. У нас их нет. Но даже если бы и были, мы никогда не выйдем на исполнителя. На Шебе они живут уединенно, погруженные в себя, общаясь только друг с другом и со своими созданиями. Это политика фирмы: считается, что она стимулирует творческий процесс;. Внутри изолированного комплекса, который показался бы вам картинкой из будущего, они творят жизнь по своей прихоти. Связь между ними и заказчиком осуществляет администрация. Распоряжается творческой энергией одних и управляет другими, снисходя к их желаниям, которые — вы только подумайте! — могут быть исполнены за приличные деньги. Управляя желаниями людей, они правят самими людьми, а управляя богатыми людьми, они правят миром. Привратники богов!

— Непризнанные гении, талантливые студенты, явные безумцы, которым отказано в финансировании, — вы среди них искали?

— Такие все на Шебе. Центр экспериментальной генетики скупает их по дешевке. Вы не представляете, какая там очередь из магнатов, получивших женщину своей мечты с оговоренным сроком жизни! Когда они подписывают контракт с изготовителем, они сомневаются: вдруг встретят лучше. Вдруг — опять не то! И что, всю жизнь с ней маяться, с секс-игрушкой, наскучившей-ненужной-нелюбимой? А на Шебе делают хорошо! Там учитывают такое, чего заказчик и сам о себе не знает. И когда приходит срок, и они теряют самое дорогое, и сломя голову мчатся — спасите, остановите, обратите процесс! — знаете, что им говорят? «Зайка сломался? Купите нового!» Маркетинг.

— Норм... вы никогда не хотели уничтожить... это гнездо ереси и греха?

— Уничтожить? Люди делают шаг, а слов, философии, страхов наворачивают на год световой. Да мне, представьте, нравится то, что они делают. Лучшие, кого я знал... ну, вы понимаете, о ком я... вышли из их лабораторий. Не было бы Игрейны — да я и представить себе такого не могу.

— Она умрет?

— Да. Как вы не понимаете: жестоко мучить ее, придумывая отчаянные планы спасения, которым не суждено... Прекратите досаждать ей тем, что нужно вам, а не ей. Нам... э-э-э... импонирует, что вы не можете с этим примириться, но у вас есть обязательства перед сыном. Тут мы ничего не можем сделать. Попытаемся сделать там.

— Знаете ли вы, что представляла собою Сив, Натали? — Кирилл сидел за мониторами диспетчерской в полутьме и даже не обернулся, увлеченный делом. — Это был один из нескольких глаз Зиглинды, огромная пассивная станция слежения. Одна из нескольких в секторе. Очень Большая Антенна. Провода уложены на поверхности планеты, которая помимо этого мало на что годна. Передающие станции, конечно, уничтожены бомбардировками, но собираемый сигнал никуда не делся. Разве что слепые зоны в пораженных местах. Нам они не помешают, движущийся объект не может все время находиться в зоне невидимости. А резервные терминалы — вот они. Когда «Инсургент» войдет в пределы системы, мы его увидим.

Натали остановилась в дверях, прислонившись к косяку. Ей казалось, что Кирилл пытается лепить из сухого колкого снега. Но он единственный здесь хотя бы пытался.

— Есть у вас криокамера? — спросила она. — Если проблема лишь во времени, мы могли бы затормозить биологический процесс Грайни до тех пор, пока...

Пока — что? Пока мы не найдем способ? Предполагается, что сперва мы нагоним «Инсургент», спасем детей, а после когда-нибудь займемся следующей проблемой? В глубине души мы уже решили, что важнее, и только самим себе стыдимся в этом признаться.

— Нету у меня криокамеры, — ответил их капитан. — На судне с персоналом менее пятидесяти единиц, согласно Единому Уставу Космогации, криокамера не обязательна. К тому же обычно я летаю один: случись что, и никто меня туда не засунет. Если бы я знал, что для нее сделать, я бы сделал просто потому, что так было бы правильно.

— Что с Вратами Валгаллы? — спросила она. — Мы их никак не можем использовать?

— Для Игрейны? Во что вы предлагаете ее сохранить? В плюшевого мишку?

— Не будьте циничны, умоляю вас.

— Я не циничен. Этого проекта более не существует. Я его закрыл.

— А технология?

— У меня была Служба Безопасности. Она обо всем позаботилась. Мы уничтожили оборудование, документы... носителя идеи тоже нельзя было выпускать в большой мир. Новых Назгулов не будет. Некоторые вещи нельзя делать с людьми.

— А это? Это вот — можно?

— Мы сделали девятерых, и я имею представление о процессе. Нельзя пробудить человека в вещи, если в нем недостаточно жизненной силы. Норм бы выцарапался, в солдате есть эта жилка — выживать. А в Игрейне хватки нет. Да и в чем бы тут ее пробудить? В антенне? Или Норм одолжит свое великолепное тело для маленькой девочки? Как вам эта идея? Он-то, думаю, согласился бы, но... Повторюсь: нельзя делать некоторые вещи. Честнее и проще верить, будто все роботы попадают в рай.

Последние несколько часов настолько утомили Натали бездеятельным ожиданием, что теперь она всей душой хотела одного: чтобы это кончилось! Норм заперся с Игрейной и никого туда не пускал, Кирилл дневал и ночевал у мониторов, сканируя радиочастоты, и только она одна слонялась как неприкаянный дух.

Где-то есть воздух, где-то есть свет и голубая ширь, распахнутая во все небо. Трудно поверить в это здесь, под нависающими над головой тоннами серого камня. Наскоро выглаженные своды, иласталевые ребра крепи, извращенное эхо, блуждающее в бесконечных штольнях и штреках, куда Натали не отваживалась заходить. Во-первых, освещение там включалось не с основного, а с дополнительного пульта, а во-вторых, ей было совершенно нечего там искать. Оттуда шли потоки воздуха — временами ледяные, а иногда теплые, вливались в Большой Коридор, создавая на перекрестках причудливые завихрения. «Закрыто! Опасная зона!» — щиты с такими надписями перегораживали норы, уходящие вниз и во тьму. Предупреждения, которые только раззадорили бы мальчика одиннадцати лет, но женщина среднего возраста уже знает свое место. У нее уже есть круг интересов и обязательств, из которого не рекомендуется выходить. Все остальное — «не ее ума дело».

Она больше, чем когда-либо, жаждет убить Минотавра, но Минотавр ей не по зубам.

Мы как-нибудь вернем тебе сына, но будет лучше, если при этом ты не станешь путаться под ногами.

Вот только почему-то Натали казалось, что Норм, потупив голову, бредет по черной полосе своей жизни, причем сослепу — вдоль, а Кирилл поглощен азартными играми с Зиглиндой. А Брюска у обоих где-то между всем этим.

Чуть выше по основному ходу открылась и закрылась дверь: свет перемигнул, и Натали на некоторое время потеряла способность видеть в полутьме Большого Коридора, свернула влево, в первое попавшееся ответвление, прошла несколько шагов и остановилась там, чтобы глаза привыкли. Ни на кого из спутников ей не хотелось тупо моргать.

Мимо прошел Норм: она узнала шаги. Более тяжелые, чем у Кирилла, но в то же время — более мягкие и упругие. Куда это он и что за сверток у него на руках, такой... неожиданно небольшой? Ах да.

Черные и серые тени обступили Натали, когда она решилась последовать за Нормом, ступая беззвучно и в благоразумном отдалении. Это, может быть, не нужно Игрейне и Норму тоже в его скорбном бесчувствии, но, как он когда-то справедливо заметил, это нужно ей. Норм шел с маленьким фонариком, в скудном ореоле пыльного света, а она держалась звука его шагов, не допуская и мысли, что может сбиться с пути. Он не оглядывался: если и слышал, ему было все равно.

Просторный зал, куда выходили жерла печей, служил, видимо, в прежние времена бойлерной. В одной из темных пастей Норм бережно разместил свою ношу, завернутую с головой в одеяло, пустил и зажег газ — котельная, построенная в первые времена горных разработок на Сив, работала на природном метане — и сел на пол, не закрывая заслонку. Натали осталась в дверях, смотря то вместе с ним на огонь, то на его темное лицо, видимое вполоборота.

Кремация — самый привычный в Галактике способ похорон, но в подобном исполнении он выглядел варварски. Жар от печи достигал дверного проема, Натали казалось: он опаляет ей ресницы, а спину подпирал холодный воздух пещер. Норм, находившийся к огню несравненно ближе, непонятно как выдерживал это пекло. Впрочем, и по его лицу заструился пот. Похоже, он намеревался сидеть тут до последнего, пока не придет время выключить печь. И где-то среди всего этого был Бог. Его, как биение пульса под пальцами, ощущаешь... в какие-то времена.

Робот на воле, без руководства, без правил, один. Что теперь?

Ее собственное «теперь» наступило сию секунду: завибрировал наручный комм. Норм дернул щекой.

— Натали! — выкрикнул голос Кирилла. — Куда вы запропастились? «Инсургент» только что вошел в систему. Он здесь!

— Вы уверены, что это он?

Натали перегнулась через плечо Кирилла, хотя цифры на мониторе ни о чем ей не говорили. Чтобы их читать, нужно штурманское образование. Норм, вошедший неслышно следом, нависал сверху. После доскорбит. Настало время простого и отрадного мочилова.

— Как если бы он мне доложился. Масса соответствует. Точка входа — соответствует. Время, в конце концов, тоже соответствует: у нас была фора.

Это было начало. Потом словно вихрь подхватил их, Натали смутно помнила полет по ослепительной равнине, накрытой голубым куполом, два крыла колкой снежной пыли по обе стороны: сама планета крутилась навстречу, ложилась под полоз, убегала назад. Сив, кажется, накренялась, катая их, словно горошину на блюде, и грохот крови в висках заглушал рев мотора. Разреженная атмосфера Сив и рафинированная смесь в дыхательном аппарате выключили ее вестибулярные механизмы, наречный ветер выдул из головы мысли, а из груди — душу, и в седле Натали оставалась только благодаря тому, что обхватила Кирилла за пояс. Норм на своем снегоходе далеко их обогнал. Как ему это удавалось при равных мощностях двигателей и педалях, выжатых до отказа, — уму непостижимо, ведь в паре со своей сумкой он был много тяжелее, чем Кирилл в паре с Натали. Наверное, робот интуитивно лучше распределял вес. Смысла в том, чтобы оказаться у шлюза «Балерины» первым, было немного, но, видимо, ему до смерти приспичило пострелять по реальной цели.

Следующая картинка, на которой Натали включилась, была уже внутри корабля. Она проскочила в «свою» комнату, на ходу стаскивая с головы шлем, а с лица — очки и респиратор, и вот эти уродливые мешковатые штаны — тоже. Остальное подождет. «Балерина», к слову сказать, выстыла за то время, что стояла пустой, так что огромный форменный свитер, рассчитанный на монтажника или оператора-проходчика, некоторое время будет весьма уместен.

Мужчины в рубке избавились только от курток и шапок, и даже маски все еще висели у них на груди. Заняли собой весь полезный объем, и для Натали только в дверях нашлось место. Кирилл набирал программу подготовки к взлету, Норм, небритый, согнувшись, разглядывал мониторы. У нас тут, однако, штаб.

— Сколько у нас времени?

— Часов десять до точки встречи.

Норм выпрямился и хрустнул пальцами: на лице его было написано разочарование. Готов был драться прямо сейчас, потом — перегорит.

— Норм, — сказала Натали. — Почему бы вам не поспать? Вы — наша основная ударная сила.

Тот потер подбородок, видимо, собираясь возразить, укололся, удивленно посмотрел на свою руку и промолчал.

— В самом деле, — поддержал ее Кирилл. — Шел бы ты... А ну как подведет нас твоя биология в нужный момент?

— Не подведет, — буркнул Норм. — Подготовиться же надо. Догоните вы его, и что вы будете с ним делать? Руками за пушки хватать?

Натали поглядела на капитана встревоженно. В самом деле...

— Тебя позову. А до тех пор ты мне не нужен. Вольно.

Натали тоже прилегла, не раздеваясь, поверх лоскутного одеяла, пообещав себе полчасика покоя, но в тепле и темноте жилого отсека ею завладели тревожные сновидения. Ей снилось, что она не спит, что дверь отодвигается и входит Игрейна, а потом — Брюс, но снаружи его окликает Мари, и голос у нее капризный и недовольный. Сын мнется на пороге, покуда мать не позволяет, почти приказывает ему идти. Вместо него появляется кто-то высокий, чьи плечи загораживают весь свет, проникающий снаружи. Рубен? Он ведь на самом деле не... доспехи оказались пустыми... Или Норм? Стоит, смотрит, что-то там думает. Она ведь, в сущности, не возражает, если кто-нибудь просто посидит с ней сейчас, разделит ее одиночество и таким тоном скажет, что все будет хорошо, чтобы она поверила... и совсем неплохо, если это окажется мужчина. Но вот тут она не поверила и проснулась: никогда Норм не сунется к ней на порог после того, как Кирилл расставил нужные акценты. На территории Кирилла. Под бдящим взором Кирилла. Это между нами... убито. Да и времени нет. И настроения.

Кирилл торопился: «Балерина» разгонялась в форсированном режиме, и это чувствовалось невзирая на все усилия гравигенератора, исправно создававшего стандартное противополе для компенсации перегрузки. Казалось, будто векторы борются прямо в ней, в Натали: кто главнее, причем с переменным успехом. Чувствуя подобное в районе желудка, лучше всего полежать. Старенькая она уже, «Балерина». Кир и отхватил-то ее по списании. Технологии, способной уменьшать гравитацию, не существует: пилоты маленьких истребителей заворачиваются в губчатый кокон-компенсатор и лежат в ложементах практически неподвижно, но на крупных кораблях персонал должен быть активен и в бою, и на марше, невзирая ни на какие маневры. По счастью, нынче все, что крупнее эсминца, оснащено собственным генератором, способным при необходимости создать вектор гравитации противоположного направления. Эффекторы, между которыми наводится поле, вмонтированы в пол, потолок и стены каждого отсека. Фоновая настройка общая, с пилотского пульта, автоматика следит, чтобы перегрузка была в допустимых пределах, но дублирующие системы имеются в каждом автономном отсеке, входят в стандартный блок климат-контроля: в принципе, в каждом из них можно выставить настройки по своему вкусу.

На туристических лайнерах настройкой климат-контроля салона ведают стюардессы. Это не сложнее микроволновой печки.

Должно быть, она сама не закрыла дверь. В щель просачивался звук неразборчивого разговора, а неприятный металлический привкус во рту сообщал, что проспала она дольше, чем собиралась. Нехороший привкус. Надо провериться у врача, когда это все закончится. Если это все когда-нибудь закончится. Натали с усилием села, затем поднялась с чувством ломоты во всем теле. Случись такое состояние дома, она предпочла бы его перележать. Сейчас же только душ поможет.

Они что-то обсуждали и смолкли, стоило ей войти.

— Сколько, — спросила Натали, — осталось?

— Полтора часа, — ответил Кирилл.

— Вы скажете мне, что тут будет происходить?

Она подошла к диванчику с намерением сесть и не сдвинуться с места, пока ее не посвятят в детали плана, но диванчик оказался занят. На нем разлегся вакуумный спецкостюм: шар-шлем из поляризованного пластика, комбинезон из фастпрена, оказавшийся неожиданно тонким и легким. Выполненные заодно с костюмом ботинки с присосами. Панель управления на правом бедре. На левом — кобура. Отдельно был выложен рабочий пояс с резаком и бухтой троса с «кошкой».

— Я думала, он больше и тяжелее.

— Большие — это скафандры высокой защиты. Они настолько тяжелы, что без гидроусилителей в них невозможно двигаться. Рабочий скафандр — это то, что надо, чтобы перейти с одного корабля на другой,

Натали сдвинула скафандр в сторону и села, сложив руки на коленях. Едва ли она осознавала, что унаследовала одну из любимых поз Игрейны.

— Итак? Поделитесь планом или предоставите мне бессмысленно метаться, засыпая вас несвоевременными вопросами?

Мужчины неуверенно переглянулись.

— Я знаю, что делать с крейсером, — сказал Кирилл. А Норм уверяет, будто знает, что делать с командой.

— А я? Где я могу принести пользу? Здесь или, может быть, там?

Еще один обмен взглядами, полными сомнения.

— Или, может, монетку кинете, у кого мне путаться под ногами?

— А сами-то вы, — осторожно поинтересовался Кирилл, — к какому варианту склоняетесь?

— Я хочу к сыну.

Кирилл чуть заметно пожал плечами.

— Сколько у нас скафандров?

— Ну у меня еще есть рабочий, — хмуро сказал Кирилл. — Только он оранжевый.

— В таком случае лучше мадам пойти со мной.

Император вздохнул:

— Я сомневаюсь в этом варианте. Правда, и в том тоже.

— Если тут пойдет не так, — разъяснил Норм, — тут будут вакуум и огонь, с ними не договоришься.

— Да будет вам! — возмутился Кирилл. — Шлюз-то вон он, и катер есть...

— Я говорю про не так, — с монотонной настойчивостью задавил его Норм. — Все так, если вы в состоянии воспользоваться шлюзом и катером. А пираты МакДиармида все ж люди. Шансы договориться есть. Переодевайтесь, мэм.

Когда Натали вернулась, облаченная в скафандр, но без шлема, оказалось, что Норм справился с процедурой переодевания не в пример скорее и сейчас удалял с комбинезона светоотражательиые элементы. Кирилл выглядел невозмутимым, словно это не ему пророчили тут огонь и вакуум.

— Что у вас под ним?

— Спортивный костюм.

— Правильно. Когда попадем на «Инсургент», скафандр придется снять, чтобы двигаться живее. И тише. Обязательно перевяжите чем-нибудь лоб: будет жарко, а вытереть лицо под шлемом невозможно. Да и когда снимете его, тоже особенно некогда. Далее: я стреляю по ходу, вы — против хода. Ни в коем случае иначе.

Кирилл выразительно хмыкнул.

— Не беспокойтесь, — сказала Натали, — я знаю, что такое попасть под дружественный огонь.

— Не отставать, — продолжал «сайерет». — И если у вас есть о чем спросить, сделайте это сейчас. Там никаких разговоров и объясняться будем знаками. Я не остановлюсь, если вас убьют или ранят. И самое главное... — Он помедлил. — Готовы ли вы стрелять в любого человека, независимо от пола и возраста, независимо от того, стреляет ли он по вам или просто попался на дороге? Отдаете ли вы себе отчет, что этот человек готов продать вашего сына кому угодно за максимальную цену, какую дадут, и на свою часть прибыли напиться и снять девку? А может быть, послать деньги домой, больной матери. Может быть, он жестоко обращался с вашим сыном, а может, ободрил его словом. Главным для вас должно быть то, что это ваш сын. Если вы не готовы, оставайтесь тут, мне вы помешаете. Решить нужно сейчас.

«Я не остановлюсь, если вас убьют или ранят!» — передразнил его Кирилл, правда, исключительно мысленно. Кто бы подумал, что женщины западают на такое? Или как раз это называется магнетизмом? Слыхал я, будто карие глаза обладают свойством завораживать. После инструктажа Норм не сказал ни слова: его и вовсе можно было принять за спящего, если бы глаза его были закрыты. Но она смотрит на него, будто прикидывает, как будет двигаться, как дышать, в каком ритме биться ее сердцу, чтобы он подумал о ней одобрительно: правильно, мол, так и надо. Неплохо для женщины. И снова этот ореол теплого света, что окутывает двоих, но виден лишь третьему, которому остается только от зависти сдохнуть. Почему, почему меня обошли?

Я в молодости избегал брюнеток: мне казалось — к определенному возрасту у них у всех отрастают усики! Да, и дедушка Улле говорил, что у них ноги волосатые.

Думаете, мне не страшно? Да я собираюсь отмочить самую крутую штуку с тех пор, как Рубен Эстергази вогнал вражескому авианосцу его собственную торпеду в дюзу. Силы небесные, да у меня кишки узлом завязываются: постыднее и хуже было только перед экзаменами в Учебке.

И никто, кроме меня, этого не сделает. Потому что только я один знаю, как это капризное создание — «Балерина» — отзывается на дрожь пальцев.

Кирилл успокоился совершенно неожиданно, как только запищал радар, выставленный им на поиск объекта массы крейсера.

— Все правильно, — сказал он. — Они больше. Значит, мы увидим их раньше. Как вы думаете, Норм, сколько людей у МакДиармида?

Получалось само собой, но это правильно: говорить ему «вы» при Натали. Наедине — другое дело, но ее присутствие меняло все. Ее присутствие мало того, что уравнивало их статусы, оно вообще делало их... непонятными. Что они там творят на этой Шебе? Женщина... не заметила разницы! Или она ее устраивает, разница-то?

— Не больше шестидесяти, — последовал незамедлительный ответ. — Пиратские суда никогда не бывают перегружены командой. Численность экипажа — она в знаменателе дроби. А в числителе — прибыль. Причем в основной массе это техники. Люди, которые обслуживают корабль, а не боевые операции. Исходя из этого, прикидываем, что на камерах слежения у него от силы человека два. Если вообще не один, который бросается к ним, только когда его вынуждает обстановка. А исходя из этого... большинство камер на корпусе заменены на датчики движения. Каковые ничего не стоит обмануть примитивными флэшками.

— Мусор сбросим, — отмахнулся Кирилл. — Его сейчас много будет, мусора-то.

— Камер слежения внутри тоже нет. Во-первых, как я уже сказал, если бы они были, кто-то за ними должен круглосуточно сидеть, а это недопустимая роскошь, И вторая причина — идеологическая. На пиратском судне гайки без нужды не закручивают: на то оно и пиратское. Мак, насколько я понимаю, набрал бывших военных, недовольных начальниками и субординацией, и свобода в свободную смену — это то, без чего его команда разбежится в первом же порту. Да, кстати, у него также есть эскадрилья истребителей короткого радиуса действия. Их пилоты — моя проблема только до тех пор, пока они не вылетели. Вы поняли?

— Что вы собираетесь делать, Кирилл?

— Выйти на параллельный курс, Уравнять скорости... Как это: удивил — победил? Кто тут мастер по нестандартным решениям?

Настоящий пилот должен быть изворотлив и хитер. «Балерина», как и «Инсургент», находилась сейчас во внутреннем пространстве системы, что накладывало определенные ограничения на космогацию. Уйти в гиперпрыжок можно отовсюду, ограничиваясь разве что экологическими нормами, да и те — препятствия скорее морального или юридического, но отнюдь не физического свойства. За одним исключением, о каковом исключении обычно говорят вскользь, поскольку никакого практического смысла в нем нет. А именно: если координаты точки выхода равны координатам входа. Реально эти две позиции никогда не совпадают: смещение вычисляется с учетом начальной скорости, вектора движения, кривизны и кручения траектории и еще каким-то образом зависит от скорости света. Кирилл, разумеется, формулы не помнил. Надеялся на чутье и везение, но не говорить же об этом партнерам.

— Ребята, — извиняющимся тоном сказал он, затягивая ремни на ложементе, — я понимаю, это выглядит дико, но, мне кажется, вам лучше найти уголок потеснее. А лучше вообще лечь на пол.

«Инсургент» тряхнуло, пол накренился на короткий миг, пока гравигенератор выравнивал вектор тяжести: народ, кто спал, посыпался с коек, кто не спал — перелетели свои отсеки, впечатываясь в стены. Смысл общих криков был один: «Что за черт?» и еще: «В кого стрелять?» Штурман с перепугу вслух вспомнил о минах, которые ВКС Зиглинды ставили на нехоженых путях во времена последней войны, и народ заоглядывался, ожидая приказа на срочную эвакуацию. «Инсургент» как раз и крался неторной тропой, когда — это выяснялось по ходу дела! — вошел носом аккурат в бок неведомо откуда взявшегося грузовика и качественно там увяз. Датчики движения фиксировали множество обломков, падающих на корпус.

МакДиармид упал на спину, пребольно отбив почки, и кое-как поднимался теперь, хватаясь за углы. Связист Чидл смотрел на него испуганно и умоляюще и прижимал руки к ушам.

— Что там у тебя? Связь есть?

— Он орет как резаный...

— Немудрено, — буркнул Мак. — И я б орал.

— ...на весь эфир, Мак.

С обреченным видом МакДиармид напялил на голову наушники. Ох ма-а-ать!.. Лучше бы козла этого убило на месте, но — не повезло.

МакДиармид ненавидел мат всеми фибрами души. А еще он ненавидел истерики вроде тех, какую сейчас исполнял для него по радио театр одного актера:

— ...Я, трах тебя тарарах, иду от точки выхода по пеленг-коридору, а тебя, мать твою в душу, здесь и быть-то не должно...

В течение минут пяти, не меньше, его подчиненные, кто был в рубке, имели удовольствие наблюдать, как лицо капитана лиловеет, а потом зеленеет, и, в общем, они уже имели все основания считать дурака частника атомной пылью.

А не поможет. Чтобы его расстрелять, надо как минимум его стряхнуть. Иначе это все равно что палить себе в висок... из плазменной пушки.

— ...вы, «погоны», думаете, что при старом режиме живете, когда па ребятишек с пушкой управы не было? А вот хренушки! Я прямо щас вызываю аварийку и еще — группу обеспечения безопасности трассы, которая разберется, кто виноват и кто будет оплачивать страховку.

Вряд ли можно представить себе более идиотскую ситуацию. Если сюда припрется эсминец службы безопасности ближних трасс, он, уж наверное, захочет узнать, по какой причине вооруженный до зубов крейсер находится во внутреннем пространстве Зиглинды. А это совсем некстати, учитывая, что половина команды числится в галактическом розыске. Если же вспомнить, какой у нас на борту ценный груз, дело выглядело и вовсе тухлым.

По уму, чтобы остаться при своих, надо бы признать операцию проваленной и прыгать отсюда куда глаза глядят.

Пока эта штука нацеплена «Инсургенту» на нос, о гиперпрыжке не может быть и речи: даже если целы двигатели Брауна-Шварца. Изменилась масса крейсера и его конфигурация. Чтобы прыгать с этим, их надобно заново калибровать. А задачка эта не для кустарной мастерской.

Тем более, что он уже связался с покупателем и тот назначил ему место встречи. Если Мака там не будет, придется начинать весь ритуальный танец сначала. А такие вещи плохо сказываются на бизнесе.

— Ну-ка теперь ты меня послушай, — сказал он негромко. Губы его сделались совершенно синими от ярости. В рубке «Инсургента» установилась оглушительная тишина. — У меня тут достаточно людей, чтобы абортировать твое корыто через дюзу, а лично тебе вымыть рот с мылом. Не надо гнать мне про пеленг-коридор. Если ты вышел тут, ты идешь с Фомора, а если ты идешь с Фомора, то таможня куда подробнее моего спросит и про твой груз, и про твой «поводок». Поэтому либо договариваемся, как мужики, либо, если хочешь, ты продолжаешь свой концерт. Но тогда уже не обижайся... Предупредили.

Минутная пауза.

— Что ты предлагаешь?

— Сам-то ты цел? Герметичность не нарушена? Пожара на борту нет? Садись в катер и вали отсюда. И будем считать, что тебе повезло.

Он-то думает, будто мы — местные ВКС. Чудно. Пускай думает.

Некоторое время частник молчал: видимо, жал на кнопки.

— Заклинило катер, — угрюмо сообщил он.

— Тогда не дергайся. Сейчас протянем гофру, вскроем шлюз и вытащим тебя.

А там посмотрим, что с тобой делать. Если покупатель заберет ребятишек, отсек с крепкой дверью, запирающийся снаружи, — как раз то, что доктор прописал.

— Хрен вам. У меня, кроме нее, грузовоза в смысле, ничего нету. Я ж вас знаю, вы ее лазером срежете.

— Нет, мы ее взорвем. Направленными зарядами.

— Никуда я с нее не пойду. Вас много, возможностей у вас до черта, техника всякая в мастерских — ищите приемлемый вариант.

Мак вздохнул и стянул с головы наушники. Рыжие волосы его стояли дыбом и были совершенно мокры.

— Фьюри! — позвал он старшего механика. — Возьми из своих парня поздоровее, скажем, Бэнкса, идите на корпус, оцените, во что нам обошелся этот... инцидент. После доложишь свои соображения. У тебя двадцать минут.

В наше время никого не удивишь видом открытого космоса, тем более стюардессу, даже если не упоминать, что эта конкретная стюардесса несколько месяцев провела в ложементе космического истребителя. Холодно и темно — два слова, которые описывают все. Ощущения огромного пространства нет именно потому, что темно. А насчет того, что холодно, — приходится верить на слово: скафандр сохраняет привычную температуру.

Нет веса. Невесомость повергает в эйфорию далеко не всех. Это только кажется, будто ты воспаришь как во сне, двигаясь огромными балетными прыжками, и можешь, если захочется, несколькими плавательными движениями взмыть в самые небеса. На самом деле, когда Натали только начинала карьеру стюардессы внутренних линий, в невесомости ей казалось, что ее запрокидывает на спину и поворачивает набок. Тягостное тошнотворное ощущение, которое, к счастью, ей приходилось испытывать довольно редко — только во время учебных тревог да вот еще в армии. Впрочем, в армии, помнится, было столько сложностей, что на невесомость Натали очень быстро научилась не обращать внимания.

Первым делом, еще перед выходом в шлюз, Норм соединил тросиком их пояса. По корпусу двигались с помощью вакуумных присосов ботинок, придерживаясь руками. Никаких реактивных ранцев: светиться нельзя. Датчики крейсера неизбежно отреагировали бы на вспышку. А так мы — мусор и мусор, равные среди обломков снесенных при столкновении антенн, колпаков датчиков и пушечных портов. Упали и лежим. Норма в его скафандре-хамелеоне вообще не видать, и шлем у него затемнен, и прожектор на нем выключен. Никаких энергетических импульсов. Даже непонятно, жив ли.

«Балерина» громоздилась над головой — огромная, бесформенная, измятая столкновением масса. А «Инсургент» простирался под ними, как планета. А ведь мы продолжаем двигаться, сообразила Натали, причем с вполне приличной скоростью, разве только чуть пригашенной столкновением.

Ждем.

Спутник ее, как оказалось, занял правильную позицию. Прошло несколько минут, и на корпусе «Инсургента» раздвинулась диафрагма шлюза. Оттуда вырвался сноп света и выбрались на корпус две неуклюжие фигуры в оранжевых рабочих скафандрах. Утвердились на ногах, запрокинули головы на «Балерину», зачем-то потрогали гармошку искореженного металла, потом поговорили, по привычке поворачивая друг к дружке шары шлемов, потом разделились и пошли в обход. Один, тот, что поздоровее, скрылся из виду, второй двигался прямо на них. Натали съежилась: ей казалось, он вот-вот либо увидит ее, либо наступит. Восемьсот метров длины крейсера, и надо же механикам вылезти прямо на них.

Да, именно что надо. Механик, который шел на них, остановился, замерев, и только чуть покачивался туда-сюда. Норм поднялся без всякой предосторожности, и только тут Натали разглядела на груди пиратского мастера маленькую коричневую дырочку. Лазер бесшумен и безударен и прижигает сосуды, так что крови нет. Тело осталось на ногах, как оно стояло при жизни, удерживаемое присосами подошв.

Сделав ей знак оставаться на месте, Норм отцепил карабин, соединявший их пояса, и двинулся навстречу второму механику. То, что произойдет между ними, предсказывалось легко, и Натали была уверена, что совсем не хочет это видеть.

Она только не думала, что это так быстро. «Сайерет», вынырнувший буквально из ниоткуда, жестом указал ей на гостеприимно распахнутый шлюз.

Началось.

Створки шлюза отрезали им путь назад. Ожидая, пока выровняется давление, — датчик был на стенной панели, — Натали прислонилась спиной к стене. Зря. Сердце бухало так, словно прибивало ее молотком, и грохот крови отдавался в висках. Если он не стихнет, она будет совершенно глуха к чьим-то чужим шагам за поворотом. Она вдохнула глубоко, всей грудью, задержала воздух, потом выдохнула его весь, пока не стало больно легким. Три раза — и сердцу сразу легче.

Норм держал лучемет в опущенной руке и поднял его к груди, как только начала раздвигаться внутренняя диафрагма шлюза. Неизвестно, сколько человек встретят их с той стороны — два или двадцать. К этому времени Натали уже некоторым образом освоилась с его замыслом: идти но коридорам, убивая всех, кто встретится на пути, чтобы сохранить свое передвижение в тайне. Найти детей и уйти на катере, пока Кирилл отвлекает на себя внимание. Полнейшее безумие, особенно если учитывать, что МакДиармид как минимум не глупее никого из них. Однако, как объяснили ей мужчины, самые безумные планы срабатывают, когда опираются на стереотипы.

Натали стояла ближе к дверям и первой перешагнула порог шлюза, где, как оказалось, собирались ремонтники. Ее скафандр был оранжевым, шлем затемнен, и какой-то техник приветствовал ее взмахом руки с гидравлическим ключом.

Норм появился из-за ее спины, как гигантская тень, и толкнул Натали на пол. Несколько выстрелов, на которые никто не успел ответить. Все свершилось над ее головой, а голову Натали поднимать отнюдь не спешила. Один упал под верстак навзничь, другой перевесился сверху, руки в синем костюме еще некоторое время раскачивались перед ее глазами. Никто не выстрелил в ответ: тут, вероятно, и нечем. Трудно представить, чтобы МакДиармид разрешил своим техникам и механикам шататься по кораблю с лучеметами на боевом взводе. И до коммов едва ли дотянулись. Сама-то она и вздохнуть не успела.

В считанные секунды их маленький десант избавился от скафандров. Натали пожалела, что больше ей не удастся сойти за своего. Впрочем, едва ли у своих тут есть привычка шляться по коридорам в затемненных шлемах.

Тут же навинтили на стволы призматические насадки. Норм поймал ее руку в самый момент, когда Натали чуть не выронила тяжелую граненую стекляшку, тем самым доказав, что ни на секунду не упускает ее из виду.

Эффект лазерного оружия в перестрелке невелик: поражающая способность луча толщиной с вязальную спицу весьма ограничена. Да, он прошивает насквозь, и это то, что нужно, чтобы пробить прочный вакуумный спецкостюм, как тогда, на корпусе, но чтобы убить, и убить беззвучно и быстро, эта штука не годится: слишком точно нужно прицелиться. Живая мишень редко тебе это позволит. Призматическая насадка отклонит и повернет луч, который теперь выжжет в оппоненте дыру размером с дно небольшой кастрюли.

Вышли в коридор, оказавшийся, по счастью, пустым. Норм ступал неслышно, прижимаясь к стене: оба они были в носках.

Что мы ищем? Дверь, запертую снаружи.

Мак сидел в рубке и барабанил пальцами по пульту. Двадцать минут, отведенные им стармеху, истекали, и вместе с тем в голове атамана шевелились подозрения.

Нештатная ситуация. В случайности МакДиармид верил только тогда, когда исключены прочие варианты, и теперь прикидывал, в какую ловушку мог угодить. Разумеется, это не регулярные силы. Зачем бы погранцам устраивать цирк с трассовым происшествием, когда у них достаточно сил и полномочий, чтобы взять его на прицел? Да и граница у нынешней Зиглинды уже не та. Общая у них теперь граница, у Земель. Прежняя имперская Зиглинда никак не позволила бы чужому крейсеру болтаться в своем пространстве, даже если он не представляет пока непосредственной угрозы. У тех граница была на замке. Нынешний же режим, как это казалось МакДиармиду, склонялся укреплять не армию, но СБ. Ведомства конфликтовали, средства утекали в центр, офицеры вырождались в бюрократов, их косили равнодушие и лень. Всем этим можно было пользоваться в своих интересах, Главное — не быть беспечнее тех, кто тебя ловит.

Его беспокоило другое. Несколько часов назад он отзвонился покупателю и сейчас соображал, что тот совсем не расположен платить такие деньги. Ну, во-первых, сумма существенно выросла в сравнении с заявленной. Во-вторых, Мак был совершенно уверен, что заказчик попытается получить мальчишку даром. С его стороны это довольно глупо, но козырей Мак пока не раскрыл. Понадобятся еще, если придется удирать со всех ног, и будет чрезвычайно жаль, если козыри не сгодятся. МакДиармид любил играть, а шанс обложить этого высокомерного господина представился просто сказочный.

В любом случае, если это подстава, ее затеяли ради ребятишек.

— Кармоди, — окликнул он старшего помощника, щеголявшего нынче в жестком ортопедическом воротничке, задиравшем ему подбородок. — А притащи-ка мальцов сюда. На всякий случай. Пускай тут побудут.

Где там Фьюри? Он уже в седьмой раз нажал кнопку вызова, но динамик молчал как мертвый. Очевидно, ретранслятор на корпусе разбит. Оснований тревожиться пока нет: экипаж поднят, все на местах проверяют целостность оборудования. Едва ли мы не заметим, если спецназ Зиглинды пойдет на абордаж.

Паузу, в течение которой Норм соображал, куда им пойти, Натали приняла за нерешительность. Коридор в обе стороны был совершенно одинаков, и, очевидно, полагаться приходилось на инстинкт и привычку. Ее собственный инстинкт сказал «туда», и Натали сделала несколько шагов в избранном направлении, прежде чем ее спутник отрицательно покачал головой, прошел немного вспять и нырнул в перпендикулярный проход, соединявший коридоры правого и левого борта.

Еще на «Фреки» она привыкла к тесным и низким коленчатым «кишкам», по которым перемещается персонал внутри боевого космического корабля. Здесь было тихо и пусто, а потому казалось, что места больше, а воздух — свежее. Пульс колотился в висках, выдавая себя за шаги, но, право, он был намного громче.

Два или три раза Норм опустил за собой противопожарную штору — мембрану из негорючего пластика. Такие штуки перегораживают коридор, не позволяя создаться тяге, если где-то возникнет пожар. Если бы Натали поразмыслила, сообразила б, что проку от нее немного: только психологически. Чувство прикрытости спины. Ну и некоторый шум, если ее будут поднимать, позволит как минимум приготовить преследователям достойную встречу.

Никого не попадалось на пути. Сначала это принесло Натали некоторое облегчение, но потом она обеспокоилась: слишком все легко. Ничто никогда не идет по плану, предупредил ее Норм еще на «Балерине», поэтому плана следует держаться лишь в общих чертах. И все же чем дальше они шли, тем больше ей казалось, что все так и кончится: они найдут дверь, запертую снаружи, откроют ее, освободят детей и уберутся восвояси. На военных кораблях персональные коды предусмотрены только там, куда посторонний не должен попасть случайно, сиречь в места, представляющие опасность для жизни, — реакторный отсек, конденсаторная и прочее в этом роде. Разве что уходящий катер пираты заметят... Но это уже другая история.

Они шли по жилой палубе. В момент столкновения, само собой, была объявлена боевая тревога, экипаж занял посты, и сейчас в машинном или, скажем, орудийном отсеке было намного более людно, чем здесь, в месте для спанья.

Порядок следования они выработали такой: Норм идет лицом вперед, Натали — чуть за ним, но пятясь, вполоборота. Без пригляда с его стороны она чувствовала себя, словно одна во враждебном вакууме, но оба понимали, какой опасности подвергается «сайерет» от ствола, направленного в его сторону женщиной, до сих пор державшей палец лишь на гашетке плазменной пушки с автоматическим прицелом. Сам он в узком проходе выглядел настолько большим, что стрелять куда-то мимо него казалось просто невозможным

Натали вздрогнула: ей померещилось, будто Норм что-то сказал. Они ведь уговорились молчать, и если он нарушил правило, установленное им самим, значит, тому есть существенная причина! Она вскинула на него глаза и поняла, что смотрит не туда.

На прямом участке, который они миновали только что, отъехала в сторону дверь кубрика, и два техника в синем, непринужденно болтая и гогоча, шагнули в коридор. Не было никакого угла, чтобы за ним укрыться.

Лазер беззвучен? Кто вам это сказал? Звук был такой, словно лопнула струна. Первый луч пришелся в потолок, пробил в нем дыру, и расплавленный металл тягуче капнул вниз. Следующий выстрел Натали скорректировала автоматически. Единственным ее чувством в этот момент был ужас.

Когда ты подбиваешь вражеский истребитель, это выглядит совсем не так. Расцветающие в вакууме огненные цветы — красивы. К тому же у него тоже есть пушка.

Времени на беспамятство нет. Она очнулась, увидев, что Норм глядит на нее и его ствол готов ее подстраховать. В коридор она смотреть не могла. «Сайерет» молча втащил оба тела в кубрик, который техники только что, к несчастью для себя, покинули, и задвинул дверь,

Потом дохнул на матовую поверхность металлопластовой панели и пальцем написал на конденсате: «Сила!» Натали прерывисто вздохнула: очевидно, у них такие шутки, у «сайерет». Спасибо, что не «Дура». Если еще придется стрелять... ох, не знаю!

Медотсек, попавшийся им через пару минут, был помечен большим зеленым крестом на прозрачных дверях. Норм секунду помедлил, словно соображая, взвешивая «за» и «против», потом сделал Натали знак стоять снаружи, а сам нырнул внутрь.

Пиратским доктором оказался нескладный белобрысый парень, по виду студент, то ли со страху косой, то ли такой от рождения. Когда Норм выволок его из его королевства, он заикался и цеплялся ногой за ногу. Натали предпочла бы истечь кровью, чем подпустить такого к себе с сильнодействующим средством или, упаси бог, со скальпелем, но у МакДиармида, по-видимому, не было выбора. Чем-то этот приятель напомнил ей Кирилла в молодости.

— Я полагаю, это чучело не может не знать, где дети. А если откроет рот, шлепните его, мадам. Спросим следующего.

— В-вы, — пробормотал доктор, растерянный тем, что нарушен порядок вещей, — ведь это он тут пират! — не сможете, не посмеете...

— В следующий раз, — внушительно и тихо сказал ему Норм на ухо, — я буду снимать скальпы, чтобы их показывать недоверчивым. Твой сегодня по счету восьмой, и, если останешься жив, после на них посмотришь. А ну пошел!

— А... а потом?

— От тебя зависит.

«Студент», как это ни странно, хлопот им не доставил. Полутемный карцер, куда он их привел, оказался пуст, но хранил явные следы пребывания узников. Надувной матрац на полу, обрывки фольги от армейского пайка, запах пота, стойкий в непроветриваемом помещении. Несколько птичьих перьев.

— Они были тут, мамой клянусь! — шепотом закричал доктор, но, видимо, это была вся польза, которую он мог им принести.

— Как они? — пользуясь случаем, поспешила спросить Натали. — В порядке? Здоровы?

— Да что им сделается? — буркнул доктор. — Сидели как хомячки в аквариуме. Щенка Мак выпорол за катер, но все согласны, что ему только па пользу.

Оставили его тут кричать и колотиться, заперев дверь снаружи.

— Плохо, — сказал Норм. — Мак не знает, о чем думаю я, я не знаю, о чем думает Мак. Но дети у него. Что ж, по крайней мере сейчас у нас есть точный адрес.

Существует не слишком много вариантов стандартном конструкции крейсера. Орудия главного калибра у него в носу, дальше — командный пункт, а заднюю половину занимают реактор и двигатели. Между всем этим втиснуты жилые отсеки и ангары для истребителей короткого радиуса, если они, конечно, предусмотрены. Впрочем, на ангарную палубу кто попало не суется. Правила перемещения предполагают, что по левому борту холят в корму, а по правому — в нос. Норм с Натали следовали против правил, чтобы встречные вылетали на них, а те, кто сзади, — уходили в противоположную сторону. Найти на крейсере центральный пост намного проще, чем одну из кают, где могут быть заперты дети. Другое дело... там немного больше народу.

Видимо, поэтому Норм подолгу стоял, прислушиваясь, прежде чем завернуть за угол, и лицо у него сделалось таким, словно он шел теперь один. Лучшее, что Натали могла придумать ему в помощь, — это не проявлять инициативы.

Дальше разговор у них шел на пальцах: «Ты» — пальцем в грудь — встань «сюда». Их «два». «Левый» — «твой». После меня. Поняла?

Натали кивнула, набирая полную грудь воздуха. Норм, похоже, сделал то же самое, а потом выбросился из-за угла на пол, паля в падении и перевороте. Вокруг него лопались струны, летели искры и пахло раскаленным металлом. Натали вывернулась из укрытия и почти без проблем сняла «своего» охранника, благо тот воодушевленно палил по «сайерет» и совсем не ожидал, что у того имеется группа поддержки.

И все? И там, за герметичной дверью, закрытой, по не задраенной, ничего не услышали и не поняли?

— А дальше что? Постучимся?

— Дальше просто. Возьмите пока дверь под прицел.

Перебросив лучемет на левый локоть, Норм не спеша промерил раствором пальцев расстояние по переборке от стены и в перпендикуляре — от пола, отметил точку и, выставив лазер на минимум и держа его под углом, вырезал круг. Это рубка, смекнула Натали, значит, там наверняка установлен круговой экран, играющий роль второй, внутренней стены. Мы режем, а они не видят. Под вырезанным кругом стены обнажился блок климат-контроля командирского отсека. Парень из штурмовой бригады, похоже, знает наизусть расположение всех ключевых узлов всех кораблей мира. Логично. Впрочем, далеко не все миры строят собственные корабли. Взялся обеими руками, дернул, повернул на проводах: открылись рычажки и кнопки. В каждом отсеке есть такая: температура, влажность, свет... А там, изнутри, между прочим, еще и крышка коробки закрыта: они действительно ничего не увидят. Норм вдохнул, сосчитал, видимо, до пяти и один утопил до отказа вниз. Еще пять ударов сердца — и рычажок вернулся в прежнее положение.

— Прошу вас, мадам, теперь они сервированы подобающим образом.

— Что это было?

— Гравитация. Пять же.

Натали ринулась вперед, едва не оттолкнув «сайерет» с дороги. Там мой ребенок, твою мать!

Когда они с мальчишками, еще дома, обсуждали всевозможные способы, гравитация считалась у них самым неизобретательным и примитивным. Все равно как подойти сзади с палкой и садануть по затылку. Куда лучше было придумать что-нибудь изящное с давлением или с химией в воздуховоде. Один сочиняет, остальные раскритиковывают. Но сейчас, лежа, словно скалкой раскатанный, на единственном свободном пятачке пола, Брюс подумал, что они, кто бы они ни были, гравитацией воспользовались умело и совершенно безжалостно. Глаза словно вбили ему под надбровья, щеки под собственной тяжестью обвисли вниз и сейчас представлялись ему ироде бульдожьих. Наверное, теперь он уже мог встать, но делать это почему-то мучительно не хотелось. Болело все! А ведь ему повезло: он уже лежал. Ему некуда было падать. Оказывается, простые приемы — самые эффективные.

— Что это было? Реактор рванул или еще какой-то идиот в нас врезался?

Мари лежала рядом, без всякой воли к. действию и, возможно, без чувств. Кажется — он не был в этом уверен — из-под темных кудряшек текла кровь. Из ушей? Штурман в кресле, очевидно, так и не понял, что случилось, и только одурело мигал. Оглушен. Тяжелые страдают больше. Хуже всего, очевидно, пришлось МакДиармиду, которому чудовищным усилием удалось выбросить себя из кресла. На ногах Мак, ясное дело, не удержался, а рухнул на пол плашмя, зацепив ложемент и развернув его ударом. Вот у него совершенно точно была кровь из ушей и вдобавок из носа: явный гипертоник. Руки у него тряслись, лучемет в них прыгал, и сам Мак едва ли ощущал, килограмм он весит или пять — в руке, которая весит все полета. Брюсу пришлось напрячь слух, чтобы разобрать, что он там бормочет:

— Иди сюда, пацан. Иди сюда.

Ага. Разбежался. Брюс отполз подальше в сторону от тянущейся к нему руки, пока не прижался спиной под самый пульт, и попытался подтащить за собой Мари. Она не сопротивлялась, но и помочь ему не делала никаких попыток. Она была к Маку ближе, но тот ее почему-то игнорировал.

— Брюс!

— Мама?

— Назад! — Мак утвердился на предплечьях, качающийся ложемент, как сообразил Брюс, прикрывал его от ствола Норма. — Назад, или я поджарю драгоценных деток. Оружие на пол. Дамочка — назад, ты — на пол, и руки на затылок! Выполнять.

Мать сделала шаг назад, как ей говорили, нагнулась и аккуратно положила лучемет на пол. Нет! Не надо! Что ты делаешь, это блеф, игра в «кто первый слабину даст»! Если он нас убьет, его ничто уже не спасет, и он это знает.

А потом она расстегнула «молнию» на своей куртке от коричневого спортивного костюма. Талию ее опоясывал странный пояс-патронташ, весь в проводках и с коробочкой на животе. А на коробочке была кнопка, каковую кнопку мать медленно вдавила пальцем. И выражение ее лица Брюсу чрезвычайно не понравилось. Не было его, никакого выражения, вовсе. Словно ее нарисовали черной тушью на белой бумаге и заставили служить каким-то дурацким обобщенным образом. А мама — не образ. Мама — она живая, и она одна — вот что важно. Ее нельзя потерять.

— Выстрелишь по ней — взорвется весь крейсер, — объяснил Норм, который выглядел как гигантская черная тень, обрисованная ярким светом из коридора. — Выстрелишь по ее сыну — она отпустит кнопку. Поговорим?

Их пятеро. МакДиармид на полу между пультом и креслом, дежурный пилот, связист с круглыми глазами, штурман и Кармоди в дурацком жестком воротнике. Натали безучастно стояла между ним и Нормом.

— Не верю, — прохрипел МакДиармид. — То есть, если бы это был ты, — ага. А ей я ноги буду жечь снизу вверх, а она терпеть станет и кнопку держать. Тут ее сын.

— Мне кажется, ты последний, кто будет это проверять. А если у нее сердце не выдержит? Таким образом, стрелять ты можешь только в меня или в девочку. Но в девочку ты стрелять не будешь: она твой выходной билет из этой системы. Ребята, уступили бы вы кресло даме, может, она устала.

Кармоди прыгнул, целясь в Натали, чтобы перехватить кнопку, а Мак нажал на спуск, но даром: одним слитным движением Норм развернулся, пропустив заряд мимо себя в переборку, и встретил Кармоди открытой ладонью в переносицу. Что-то хрястнуло, старший помощник «Инсургента» рухнул на пол и там остался. Даже Мак отвел взгляд от его головы, вывернутой назад в раструбе ортопедического воротника.

— Те же и там же минус один, — констатировал Норм. — Продолжаем переговоры. Кто-то еще намерен делать резкие движения?

Штурман и дежурный пилот замотали головами в знак того, что вовсе не собираются покидать свои кресла. Кажется, у них даже не было оружия. Один лучемет МакДиармида против лучемета Норма, который стреляет быстрее, — поверим на слово! — и еще куча народу на крейсере, пока остающегося в неведении, но, без сомнения, способного учинить с захватившими КП все то же самое, что они только что отчебучили тут.

— Ты, — сказал «сайерет», — должен понять, что можешь потерять все, включая крейсер, жизнь и уважение партнеров, если поведешь себя... неправильно. Никто не говорит добрых слов в адрес лоханувшихся пиратов. Ну или у тебя будет шанс что-нибудь придумать. А у нас выбора нет. Твой отец, я помню, продавал подержанные флайеры, так что считаешь ты получше меня. Вот и давай... подсчитывай.

— Сэр! — воскликнул Чидл. — Прошу прощения. У меня внешний вызов! Это погранцы: если мы им чего-нибудь не соврем, они нас расстреляют!

— Брюс, иди сюда, — распорядился Норм. — Можешь? Мак, ты лежишь и не шевелишься, помнишь? Положи пушку на пол. Брюс, подбери и последи за нашим другом.

О, с восторгом!

— Отвечайте им, как вас... Чидл.

— Что отвечать-то?

— Пиратский крейсер «Инсургент»...

— Что-о-о? — Парень вытаращил глаза, он был не старше давешнего «доктора».

— ...с командой, объявленной в розыск, находится в пространстве Зиглинды с преступной целью. На борту в качестве заложников находятся дети, среди них — дочь президента Мари Люссак. В настоящий момент крейсер захвачен силами, лояльными к местному правительству, и будет им передан по предъявлении соответствующих полномочий.

— Кто говорит? — пожелали узнать пограничники, ожидавшие чего угодно, кроме полицейских разборок в своем секторе.

— Сержант «сайерет» в отставке К-13528 Эр Норм. Свяжитесь с президентом, он знает. Далеко вы?

— Часов двенадцать ходу. Вы столько продержитесь?

— Нет, двенадцать часов я вас ждать не стану. Сниму заложников, а судно вы сами берите.

— А уйдут в гипер?

— Пока не уйдут, не могут, но поспешите, не то они что-нибудь придумают. Я тут немного занят, так что отбой. Как вы себя чувствуете, мадам?

— Ничего, спасибо. Палец... затекает.

— Осталось недолго, терпите. Брюс, ты его держишь?

— Угу.

Доверив Мака Брюсу, Норм быстро прошел между креслами, где послушно лежали его «новые друзья», затянул им ремни так, что мужики взвыли, и заплавил пластиковые зажимы. Теперь освободить навигаторов можно было, лишь разрезав путы.

— А ты, дружище, прогуляешься с нами до катера. Девочку понесешь.

Выйдя из КП, МакДиармид увидел тела:

— Женщина, — сказал он, — и ротвейлер. Каков твой сегодняшний счет, сержант Эр Норм? Я знаю, вы всегда считаете.

— Девять, — сдержанно ответил «сайерет». — На нас двоих. Я думаю, я могу их всех отнести на свою совесть. А старпому засчитано самоубийство.

— Н-да... — Мак казался слишком усталым и разбитым, чтобы выражать сильные чувства. Не уронил бы Мари Люссак, и то славно. — А у меня ведь в операции на Нереиде чистый ноль. И вы называете меня плохим парнем? Забавно.

Если Натали нуждалась в ослепительном финале с фанфарами, то вот он самый и есть. Все, что было тут туго натянуто в последние дни, вдруг лопнуло, все мозаики сложились, все неправильное исправилось и сделалось так, как оно должно быть по законам человеческим и Божьим. Того Бога, в которого верят все Эстергази. Натали всхлипнула и заключила Брюса в объятия, почувствовав, как напряглась его спина. Нечто необратимое свершилось с тех пор, как их разлучили: мальчик вырос и стесняется бурных проявлений материнской любви.

При этом ей было совершенно неважно, где происходят эти объятия. Она даже не помнила потом — где. Ей сгодился бы один только белый свет в пустоте, лишь бы внутри этого света она была вместе с сыном. Она даже не помнила, когда Норм отключил бомбу и можно было больше не давить эту дурацкую кнопку. Может, это было в катере, как только Мак, «се еще пребывая под прицелом, опустил Мари на скамейку и ожидал, что его пристрелят — ведь это было бы так логично... или на „Балерине“, где они забрали Кирилла, мокрого от пота и совершенно изможденного? Нет, на „Балерину“ они не залетали, Император отвалил на катере, как только Норм просигналил ему, что операция успешно завершена.

Скорее всего, это было уже на Сив, где они выгрузились бестолковой толпой и поспешили укрыться в теплых подземных и (подзимних!) норах. Устали смертельно — все! — но находились в том бешеном возбуждении, что не позволяет сомкнуть глаз.

— А Игрейна где? — спросила Мари, выдержав первую волну заразительной общей радости.

Справедливости ради следовало отметить, что объятий и поцелуев досталось ей чуточку меньше, чем Брюсу, стоически переносившему приступ пылких чувств. Натали, конечно, ее тоже обняла и поцеловала, но затем — отпустила, тогда как Брюса продолжала прижимать к себе. Игрейна тут была бы как нельзя кстати. Кстати пришелся бы любой, кто не дал бы Мари Люссак почувствовать себя довеском, спасенным так уж, за компанию. Не Норму же, большому, хмурому и уставшему мужику, проявлять бурные чувства.

— А? Куда вы ее дели? Ссадили где-нибудь на планете? Не детское дело и все такое, да?

Норм взглядом попросил помощи.

— Игрейна... — сказала Натали и смолкла, лихорадочно вспоминая обещания, данные «кукле». — Э-э-э... уехала. Ее контракт закончился, а нам попался... попутный корабль, который следовал туда, где она сможет заключить новый договор. Мы решили, что это счастливый случай... Она просила вас, Мари, извинить ее.

— Не слишком красиво с ее стороны. — Мари скривилась в гримаске. — Мы столько времени были вместе, она была мне... как сестра. Даже лучше, потому что мы никогда не ссорились! Она... она даже не соблаговолила выяснить, чем для меня все это кончится, с пиратами. Могла бы и задержаться на пару дней, мы с отцом что-нибудь придумали бы ей с новым местом. Неужели отец прав: те, кого мы нанимаем за деньги, сделают не больше, чем им оплачено? Норм, ведь это не так? — Принцесса посмотрела на гарда с отчаянной надеждой, будто бы он один способен был спасти ее веру в людей. — Не всегда — так? Вот вы...

— Не надо плохо думать об Игрейне, — сказал ее рыцарь-герой. — Я не видел большего мужества и благородства души. Никто больше нее не заслужил, чтобы образ его хранили в сердце.

— Да вы так говорите, словно она умерла! — вскинулся Брюс. — Уехала и уехала. Не собственность, в конце концов, имеет право решать. То еще удовольствие: дергаться за нас и психовать. Хотя, если честно, я бы ее повидал. Она классная.

Слава богу, эти дети еще не узнают за словами смерть.

— Могу я, — сказала Мари тоном приветливой, воспитанной девочки из хорошей семьи, и один бог знал, как дорого ей это далось, — откуда-нибудь позвонить папе?

— Натали, — позвал Кирилл с порога.

Женщина взглянула на него недружелюбно: она была занята. В сотый раз она вытягивала из сына, как оно было, и изумлялась тому, что Брюска, которого в иные дни не заткнуть и который бывал не прочь приврать что-нибудь про приключения, становился замкнут, когда речь заходила о том, что случилось на самом деле. Он вырос. Вырос...

— Натали, — повторил Император, когда она вышла к нему и остановилась на пороге. — Я не очень тактичный человек. Я никогда в точности не знаю, когда правильнее сказать, а когда — смолчать. Ну... у вас был случай это заметить. То, что я хочу вам сейчас сказать... в общем, на самом деле я не хочу, но думаю, что надо. Черт! Наверное, даже и не надо. От этого произойдут только мучения и сложности и ничего по-настоящему правильного... конструктивного. Но, думаю, я должен. И, наверное, вы должны это выслушать. И увидеть. Брюс не простит ни вас, ни меня... Я сам себе не прощу, если мы разминемся в двух шагах, сделав вид, будто чего-то никогда не было. Одним словом, пойдемте со мной. Вы все увидите сами.

Придерживая Брюса за плечо, — она нуждалась в осязаемом доказательстве того, что сын вернулся к ней, — Натали вслед за Кириллом вышла в широкий центральный коридор и двинулась вниз, в глубь шахтного комплекса. Завихрения воздуха, как невидимые духи, касались ее лица и волос. Сын оглядывался недоуменно: и этот путь, и эти фокусы были для него внове.

Не менее получаса спуск влек их вниз, пока путники не оказались в просторной, скудно освещенной пещере — полости в скале, чем-то похожей на ангар.

Чем-то?

Господи! Это они.

— Привет, ребята! — сказал Кирилл, обращаясь не к Натали с сыном.

— Здравия желаем, чиф, съер, — ответили вразнобой, и Натали вертела головой, пока не обнаружила динамик на ближней стене. Как просто. А мы-то передавали друг дружке наушники. — Как там наверху?

— Холодно, — Кирилл улыбался во весь рот. — Я вижу, вы не вылетаете. На воротах этакая бородища инея! Вольно, ребята.

— Дык... Холодно там! А ну как смазка загустеет, батареи сядут. Атмосфера опять же, гравитация... И вообще, вдруг бой — а мы уставши?

— Ну-ну, расскажите мне про смазку. При кельвиновом нуле летали, а тут — загустеет? Не грузите мне вакуум, Пятый. Эгиль?

— Не сочтите за дерзость, само собой. Вы к нам нынче с гостями? Вы нас представите?

— Щас, разлетелись. А Первый у нас где? Опять в опере? Свистните ему в наушник, потом дослушает.

— Забирайте выше, съер. Первый у нас нынче балуется теоретической физикой. Теоретически. Как вы думаете, ему дадут второе высшее? Диплом, а дальше, может, и степень?

— Нет, я тут. Смотрю. Я не думал, что вы решитесь. Я имею в виду всех вас.

Брюска застыл на месте, и только поворачивался от одной боевой машины к другой. Брови мальчишки остановились где-то посередине лба.

— Это они? Черные Истребители Зиглинды? Назгулы!

Слава тем, кто способен летать без намека на гибель,

Благо им проноситься по синему гладкому небу...

Натали медленно шла вдоль ряда Тецим-IX. Они казались огромными: двенадцать метров в длину, четыре метра по выступающим точкам стабилизаторов. Они проплывали над головой, как стремительные хищные рыбы: только вытянутой рукой, пальцами достанешь холодное гладкое брюхо.

И нет ничего красивее. Эй, Патрезе, как насчет этих нулей, приписанных к Империи справа?

— Ну, здравствуй... Рубен. Как ты?

Анатомически у Тецимы нет глаз. Но и так ясно, куда он смотрит.

— Мой? Это он и есть?

Цепкая материнская рука поймала Брюса за плечо. Сюда. Прочее потом.

— Как это? — спросил мальчишка, будто глазам своим не верил. — Кибернетические высокотехнологичные боевые модели? Искусственный разум?

— Объяснишь ему, Кир?

— Что ж, попытаюсь. Нет, Брюс, это не кибернетика. Кредо Зиглинды не допускало психологической зависимости человека от электроники. При прежней власти — назовем ее так — доступ граждан к цифровым технологиям был ограничен. Я имею в виду — рядовых граждан. Тебе, как гражданину Новой Надежды, трудно объяснить целесообразность подобной политики: у вас права и свободы. Там, в каждом из них, — человек. Кадровый офицер, пилот с боевым опытом.

— Ты, твое Величество, еще скажи: скелет в ложементе.

— Не скелет? — уточнил Брюс. — А что?

— Сознание. Разум. Душа. Говорят, еще чувств разных до кучи. Этот вон даже женился. Понравился, стало быть.

— Это твой отец, Брюс, — сказала Натали.

Мальчишка медленно закрыл рот и длинно, выразительно сглотнул.

— Даже пригласить посидеть некуда, — сокрушенно пожаловался Назгул. — Разве что в кокпит, по старинке. А?..

Показалось или он подмигнул? Движения и интонации Первого удивительно легко интерпретировались в человеческие жесты и мимику, оставляя всех в замешательстве: как он это делает? Блистер он сдвинул, словно приподнял бровь, и Натали, чувствуя себя до крайности неловко, огляделась в поисках лесенки.

Кирилл сделал то же самое, всем телом вздрогнул, метнулся взглядом обратно и осознал, что произошла катастрофа. Происходит в эту самую минуту, пока все они стоят задрав головы, ищут нужные слова, млеют, воссоединяются семьями, и прочая и прочая сладость и радость...

В устье пещеры-ангара стоял Норм. Человек Люссака. Ну... не человек... но несущественно в данном контексте. Стоял и пялился, и лицо у него было в точности как у Брюса, включая приоткрытый рот и совершенно круглые глаза. Вот только этот видел Назгулов в бою, знает, что они такое, и... и что всего одно слово кому надо — и ему никогда больше не придется работать по найму.

Девять машин класса Тецима, законсервированных и незатейливо упрятанных под самым фонарем. Сиречь под носом Зиглинды, которой они не достались при передаче войскового имущества. Разве тут отмажешься?

И теперь у меня элементарно нет выбора! Папе уже позвонили, Люссак несется сюда с эскадрой сопровождения. Он придет, и ему покажут! И всему приключению придет конец.

Кирилл положил руку на кобуру, очень слабо надеясь, что успеет первым. Отсюда он не видел на Норме лучемета, что, разумеется, вовсе не значило, будто на гарде его нет.

— Теперь я знаю, кто вы, — сказал Норм.

— Мог бы и раньше догадаться.

— Мог. Просто не было до этого дела. «Вляпаться в ваши тайны» — так вы сказали?

И в точности таким же жестом положил руку на плечо Брюсу. Кирилл взвыл. Неужели опять игра в заложники? Мы же только что с этим покончили! И пушки Назгулов, внимательно и молча наблюдающих со стороны. Если эти откроют огонь, во что превратится пещера? В ад!

— Брюс! — окликнула женщина. — Помоги мне!

Ни слова не говоря, Норм снял руку, и мальчишка кинулся цеплять лесенку на борт. Гримаса «сайерет» вслед ему истолковывалась совершенно однозначно: и на меня катили?

— Я поговорю с мамой, — сказал Первый. — А потом, Брюс, с тобой.

И я должен поверить, будто это совсем не то значило? Ты мне сразу не поправился, как только в первый раз из шлюза вылез! И вот что теперь делать?

— Продолжим без него? — спросил Эгиль, тот самый разговорчивый Пятый. — Он отключился. Какие новости снаружи, съер? И не пора ли нас откопать? Честное слово, хочется уже пожить как людям, в ангаре.