"Прогулки с пантерой" - читать интересную книгу автора (Саморукова Наталья)

6. В объятиях Патолса

— Конечно, эта история очень быстро выйдет наружу. Такое шило в мешке не утаишь. Накрылся мой бизнес. Большим цинковым корытом накрылся.

Дмитрий Коньков назначил нам с Гришкой встречу у себя дома, в роскошном пентхаусе. Последние пару дней на работе он даже и не появлялся. Допросы, допросы, допросы… Он состоял с Валевским не только в деловых, но и отчасти в приятельских отношениях.

— Но близкими друзьями мы не были, — настаивал Коньков, — да Альберт вообще близко ни с кем не сходился. Слишком уж себе на уме.

— Если можно, конкретней.

— Меня с ним познакомил один немецкий партнер. Представил как надежного товарища, с которым можно иметь дело. Так оно и оказалось. Деловые качества Валевского — вне критики.

— А как человек? — Гришка порылся в папке с бумагами и извлек вопросник, который мы составили накануне.

— Как человек… — Коньков огляделся по сторонам, словно в поисках подсказки, обвел глазами украшенную коллекцией самого разнообразного холодного оружия стену, вгляделся в чрево облицованного серым камнем камина, скользнул по открытому окну, за которым чирикал воробышек, — в разведку я бы с ним не пошел. И детей крестить не стал бы. Это исчерпывающий ответ?

— К сожалению, нет, — констатировал Григорий.

— Ну хорошо. Он был злым, жестоким. Он был немного …странным. Порой мне казалось, что он ненавидел наших клиентов, за счет которых сам же и богател.

— А вы своих клиентов любите?

— Я их понимаю. Возможно, вы думаете, что я создал гнездо разврата, что пытаюсь пополнить свой кошелек за счет человеческих слабостей. Знаете, сколько раз я все это слышал? А наркотикам торговать нравственней? А оружием? А строить ядерные могильники? Мне кажется, что человек, живущий в современном мире, пользующийся благами цивилизации, не впадающий в депрессию от того, что каждую секунду на земле кто-то умирает от голода, просто не имеет право на ханжескую мораль. Мой бизнес вполне в логике этой жизни, он ничуть не ужастей торговли бензином или соевым мясом. Есть спрос, я обеспечиваю предложение.

— Красиво, — искренне сказала я.

— Искренне, — уточнил Дмитрий, — я в отличие кстати от Альберта, сам услугами клуба никогда не пользовался. Мне эта сторона жизни не очень интересна. А вот Альберт и его жена очень часто знакомились с парами по нашей базе. Но при этом, представьте, он презирал тех, кто к нам приходит. Не считал их за людей.

— Любопытно, — хмыкнул Гришка, — скажите, а враги у него были?

— Враги? Если я правильно понял, что именно вы имеете в виду, то нет. Конкурентам мы были не интересны. Это специфичная ниша, здесь общие правила бизнеса не работают.

— Скажите, но ведь к вам разные люди приходят. Далеко не все с женами и мужьями. Могло получиться так, что кто-то из членов семьи клиентов затаил на вас зло, решил, что вы подтолкнули вторую половину в пучину разврата?

— Честно говоря, маловероятно. Визиты сюда скрывают даже тщательнее, чем любовниц. Любовниц общество осуждает меньше, чем свальный грех. Так что нет, это ерунда какая-то… Признаюсь, по моим личным наблюдениям, к нам идут скорее за зрелищем за возможностью окунуться в особую атмосферу. Редко кто действительно так уж горит желанием погрузиться в порок.

— Подозрительные личности?

— У нас довольно жесткий фейс-контроль. Если человек ведет себя хоть чуточку странно, то второй раз охрана его уже не пустит, это гарантированно.

— И что, были те, кого не пускали?

— Не так часто, но были. Обычно, всех подозрительных отсекаем еще до первого визита. Лица кавказской национальности, маргинальные элементы, быки… Таким под благовидным предлогом отказываем сразу. Погодите… Помню, была девушка, приходила сюда, крутилась, ужинала, а потом уходила, даже не завязав попытку с кем-то познакомиться. Такая очень милая девушка, но мне показалось, что визиты к нам ей не в удовольствие. Очень напряженно держалась, как будто брезговала. Зачем тогда ходила? Раза три была… А так… проблем ни с крышей, ни с вашими коллегами у нас не было. Наш бизнес совершенно легален.

Про прошлое своего делового партнера Коньков знал совсем немного. Брак у него был первый, несмотря на то, что женат Валевский уже пять лет, жену стал активно презентовать в свете около года назад. До этого она практически не появлялась ни в клубе, ни на совместных вечеринках.

— Альберт говорил, что Арина очень нелюдимая. Но знаете, когда мы познакомились с ней поближе, оказалось, что это совсем не так. Уверенная в себе, раскрепощенная женщина. Настоящая светская львица. И заметьте, совершенно без комплексов.

— Постойте, год назад он стал часто бывать с ней на людях, до этого куда реже. Но все-таки вы видели ее раньше?

— Да, пару раз буквально.

— Вам не показалось, что с того времени она изменилась?

— В каком смысле?

— Может быть, она похорошела, стала иначе себя вести?

— Может и стала. Говорю же, фактически я узнал ее всего лишь год назад. До этого она как-то не отложилась в моей памяти. Ничем тут не могу помочь.

— Но вас не удивила эта ситуация. Четыре года Альберт держал свою жену взаперти и вдруг стал активно демонстрировать публике. Не показалось это странным?

— Да нет, — Коньков задумался. Внешне он напоминал мне актера Дэвида Духовны. Беспроигрышный типаж для романтических особ от двадцати и выше. Интеллигентный, но мужественный. Не красив, но обаятелен, вкрадчив. Как кошка.

— Вы что-то еще хотели нам сказать? — Гришка поднялся с кресла, прошелся до окна и обратно и пытливо посмотрел на Дмитрия, — или я ошибаюсь? Во время своего променада Гришка умудрился незаметно закрыть окно, и в комнате стало пронзительно тихо. Так тихо, что можно было расслышать движение стрелки наручных часов.

— Ерунда, — отмахнулся Коньков, — просто вспомнил, что Альберт толковал про какие-то психологические тренинги. Может, в них все дело? Я имею в виду, что может эти тренинги изменили отношения в их семье.

— С этого места поподробней, — встряла я, — что еще за тренинги?

— Да есть в Москве одна модная психология. Василиса … как же ее… а, вспомнил, Иванова!

— Как тебе этот красавчик? — спросил Гришка. Разговор он пытался совместить с поеданием шаурмы. Получалось не очень. Большая часть блюда в итоге досталась кошке, которая на общепитовских харчах разъелась до размеров небольшого бегемота. Она терлась под нашим столом и ловко ловила падающие из Гришкиного рта куски.

— Прожевал бы сначала, — поморщилась я.

— Отзынь. Ты не ответила. Ах, черт! Да на, ешь! — Гришка сунул тарелку под стол и кошка принялась с утробным урчанием вылизывать посудину, — ууу, прорва.

— Да нормальный мужик. А так… кто его знает. Он не любил Альберта, это и ежу понятно. Опять же хорошо знал семейную пару, легко мог заманить куда угодно. Но главное, Гришк, с Ариной все больше и больше картинка сходится.

— Это да, — икнув, согласился Григорий, — че там он про Василису говорил? Ты, Настюх, знаешь, я всех этих психологов, кроме твоего Лешки конечно, на дух не переношу.

— Лешка психотерапевт, а не психолог, он врач, сколько раз тебе объяснять? Это две большие разницы.

— Ну извини, мать. Поправку принял, но к Василисе все равно тебе идти. Надо на всякий случай проверить.

Кошка, отполировав тарелку до блеска, благодарно муркнула. Потерлась о Гришкину ногу, лениво подошла ко мне, и вдруг со всей дури запустила когти в мою щиколотку, одновременно косясь на почти нетронутую порцию.

— Ай, — вскрикнула я, — лопнешь, старушка.

— Мяу, — согласилась кошка и запустила когти еще глубже.

Под стол перекочевала вторая тарелка, а мы с Гришкой под шумок смылись из харчевни.

В Василисе странным образом сочетались агрессивная женственность и совершенно мужские черты. Огромный бюст выпирал из выреза ажурной кофточки, в то же время талия без предупреждения переходила в бедра. Пухлые губы смотрелись ужасающе нелепо на грубо вылепленном лице, а яркий, скорее вечерний макияж лишь усугублял жесткость взгляда. Похожим образом выглядят трансвеститы, но я могла руку дать на отсечение, что некоторые ее формы были природного происхождения. Скорее всего, имела места гормональная аномалия. Не исключено, что психологиня каждое утро бреет свой волевой подбородок.

— Милочка, вы должно быть в курсе, что означает слово «конфиденциальность».

Уперев мощные руки в мощные боки, она грозно сверлила меня взглядом, не обещая поблажек.

— И все же? — в сто первый раз возразила я.

— Я не по-русски говорю? — вышла из себя «малышка», — недоходчиво объясняю?

— Ну хорошо, тогда завтра а может быть уже и сегодня, к вам придут из милиции и вам все равно придется эту самую конфиденциальность нарушить. Нужны формальности, ради бога!

— Да что вы ко мне цепляетесь? На каком основании? У меня лицензия, у меня все законно! Что вам надо?

— Ладно, объясню еще раз. Мы расследуем убийство. Очень жестокое. Мы собираем информацию. Любую. Нам важно как можно быстрее найти убийцу. Мы просим вас помочь.

— Да ничем я вам не помогу! У меня все анонимно. Я не спрашиваю у людей ни имен, ни отчеств, не выпытываю их биографию, мне неведом круг их знакомых.

— Как же вы работаете? — удивилась я, — разве психолог не должен знать предысторию?

— У меня свои методы, — отрезала Василиса, — а работаю я жестко. Могли бы и заранее узнать, прежде чем идти ко мне.

— Не узнала, простите. Так что не сочтите за трудность, поведайте.

— На тренингах я ставлю людей в очень жесткие ситуации. Мы проигрываем ситуации, когда оптимального выбора не существует. Понимаете?

— Нет.

— Вот вам недавний пример. Если смотрите телевизор, то знаете эту историю. Парня заставили убить, поставили перед выбором — или ты голову рубишь или тебе рубят.

— И что?

— В этой ситуации нет оптимального выбора. Изначально.

— Ну… все равно каждый выберет что-то. В итоге.

— А что бы выбрали вы? — жесткие глаза Василисы уставились мне куда-то в центр переносицы. Я поежилась.

— Типун вам на язык. Даже и представлять такое не хочу.

— А я заставляю тех, кто приходит ко мне, представлять такие ситуации.

— Да зачем??? Что за бред?

— Ко мне приходят те, кто не считает это бредом. И даже из них немногие выдерживают программу до конца.

— Смысл, конченая цель?

— Расширить рамки сознания, научиться видеть мир без прикрас и принимать как факт, что наша жизнь и есть цепочка ситуаций, в которых нет оптимального выбора.

— О, кей, допустим, я приняла этот факт. Мне легче станет?

— Нет, этого не обещаю, но вы станете сильнее.

Сама того не заметив, я втянулась в дискуссию. Начала махать руками, плеваться и шипеть, доказывая что дважды два — это четыре. Но слаба я была против Василисы. Она приводила мне все новые и новые примеры — можно спасти только одного близкого из двух, кого выберешь? Представь себя жертвой кораблекрушения, остался последний спасательный жилет, рядом плачет ребенок, но никто, кроме тебя, ничего не видит… Ты с любимым человеком заблудилась среди снежных вершин, он обессилел, без сознания, нет никакой еды, но рядом ваша любимая собака, нож, спички. Спасешь ли ты близкого человека такой ценой?

«Спокойно, Настя, — сказала я себе, — она просто больная. Не надо с ней спорить. Не надо».

— Хорошо, Василиса, — с трудом удерживая рвотные спазмы, остановила я поток ее офигевшего сознания, — я поняла суть вашего метода. А теперь посмотрите фотографии.

У женщины даже челюсть слегка отвисла от удивления. Как пить дать, она ожидала, что сейчас я начну биться в истерике. Должно быть, она получает кайф от чужой душевной боли и садистки мучает доверившихся ей людей. Вот только где находится столько придурков, дающих Василисе возможность процветать? Альберт и фальшивая Арина (урожденная Нина) тоже состояли в этой партии мазохистов. Психолог легко признала в них своих клиентов, фото настоящий Арины никаких эмоций у нее не вызвало.

— Скажите, — спросила я напоследок, — где вы были в ночь убийства? Я вам сейчас назову точное время…

— Я была за городом, на даче у знакомых. Отмечали день рождения подруги.

— Безотлучно?

— Абсолютно. Это может подтвердить, как минимум, десять человек.

Мимо. А как бы подошла эта «милая дама» на роль маньяка. Сожалея о напрасно потраченном времени, я грустно обнимала урну рядом с выходом и офиса Василисы. Сначала меня вывернуло наизнанку. Потом я поняла, что изнанка — понятие относительное и меня вывернуло еще раз. Через полчаса я насчитала у себя четыре изнанки, но зато частично вернулась к жизни.

— Миленькая, никак сморило тебя? — остановилась рядом маленькая, как усохший опенок старушка.

— И не говорите, бабушка, уж сморило, так сморило.

Еще одно белое пятно оставалось незаполненным — Сонечка. Как вывести ее на чистую воду? Как заставить рассказать, все, что она знает? А она определенно знала немало. Кто был тот мужчина, пришедший на встречу в кафе? С кем она говорила по телефону накануне встречи? Кто пытался убить ее? Вопросы, вопросы, вопросы…

По информации бывших Гришкиных коллег, девушка имела весьма непростое прошлое. Большую часть детства она провела в интернате, где ее характеризовали как крайне неуравновешенную, вспыльчивую и даже агрессивную особу. Воспитатели и педагоги считали, что она пошла в мать. Первый раз родительница загремела за особо жестокое убийство своего любовника, второй раз за драку, в ходе которой умудрилась изувечить свою жертву до инвалидности. Соня, окончив среднюю школу, сбежала из интерната, не дотерпев полгода до совершеннолетия. Ее трудовой путь покрыт туманом, доподлинно известно лишь то, что пару лет она работала стриптизершей. Во время танца, в котором, очень любопытная деталь, она появлялась в образе пантеры, ее заметил будущий муж, известный в своих кругах экстрасенс Федор Павловский. Впрочем, брак был недолгим. Через три года семейной жизни, девушка упорхнула из клетки, прихватив немаленькое денежное обеспечение.

—Гришк, поищи в сети фотографию мужа, — попросила я.

— Чего ее искать? У меня есть.

Коллега сунул руку в кучу хлама, кривобокой горой нависающую над письменным столом и выудил распечатанное на принтере фото. Мои робкие надежды сбылись. Тот мужчина из кафе и белый маг-целитель Федор Павловский имели одно и то же лицо — мрачноватое, немного помятое, с широкими скулами и узкими глазами.

Павловский жил и работал в большой квартире в районе Чистых прудов, половина которой была отдала под приемную и кабинет. Здесь было до того уютно, что невольно тянуло в сон. Стеклопакеты полностью отсекали городской шум, персикового цвета гардины компенсировали недостаток солнца. Никакого хай-тека, только добротная проверенная веками классика. Некоторой уступкой изощренному вкусу можно было считать слегка вычурный книжный шкаф в стиле модерн, все остальное было очень удачно усредненным, стильным, добротным, но ровно до такой степени, чтобы не чувствовать себя, как в музее или в офисе престижного модельера. Угловой диван с десятком разноцветных подушек, большой письменный стол, пара кресел. Торшер Галле рядом с низкой мягкой кушеткой. Такая же лампа, дающая теплый неяркий свет на журнальном столике. Я сама очень люблю подобные штучки. Да и в целом, обстановка в которой я оказалась, располагала к себе. Мне здесь до того понравилось, что я выдала Павловскому кредит доверия.

При встрече мужчина произвел на меня более приятное впечатление, чем на фотографии. В глазах его плясали очень обаятельные чертики, а улыбка была исполнена мудрости и понимания.

— Сонечка? Что вы, она никак не может быть замешена во всей истории. Она капризная, взбалмошная девочка, вечный ребенок. Но по сути — добрый человечек. Я ведь до сих по ее опекаю, содержу, оплачиваю все ее расходы.

Мне показалось, что Федор посмотрел на меня с некоторым недоверием к моим умственным способностям. Как это я до такой степени не умею разбираться в людях?

— Мы ответственны за тех, кого приручили. Все это время я не упускаю ее и из вида и поверьте, очень хорошо знаю, чем она живет. Возможно, не все ее поступки идеальны с точки зрения морали и нравственности, но я уверен, никакого криминала за ней быть не может. Да, девочка категорически не способна к нормальной трудовой деятельности, но это не значит, что она готова преступить закон.

— А почему вы развелись?

— Странный вопрос. Потому что кончилась любовь.

— С вашей стороны?

— И с ее тоже, но женщины редко могут в этом себе признаться. Ей нравилась стабильная жизнь, а чувства никогда не были ее родной стихией. Она способна любить, но недолго, как и все дети, которым быстро наскучивают игрушки. Я пытался подыскать ей подходящего мужа, но она отнеслась к моей инициативе без энтузиазма

На вопрос о том, что Федор делал в кафе «Вагиз», почему и вместо кого он туда явился, я получила несколько корявый, но в целом убедительный ответ.

— Позвонила одна наша общая знакомая, сказала, что Сонечка назначила ей встречу. Но сама она пойти не могла, и Сонин телефон отчего-то молчал. Вот она и попросила заехать и предупредить, благо мне было по пути.

— Что за знакомая?

— Да разве это имеет какое-то отношение к делу?

— Давайте, я сама решу, имеет или нет.

— Желаете, так запишите ее координаты, но я доподлинно знаю, что вчера вечером она улетела в Уругвай, роуминг там не работает, а местный телефон я не знаю.

«Темнишь, мужик, — подумала я, —мог бы придумать что-то попроще. Уругвай…» Впрочем, порой самые нелепые объявления оказываются в итоге самыми правдимыми.

— Скажите, — отступила я от основной темы, — а почему она так любит белый цвет?

— Любит? Нет, разве вы не поняли? У нее мизофобия — боязнь грязи. Патологическое стремление к чистоте. Поэтому она выбрала белый цвет, чтобы проще было контролировать ситуацию.

— Господи…

— О чем вы?

— Да нет, это я так. Последнее время слишком много странных людей попадается на пути.

— Что вы хотите? Когда жизнь странная, то и люди такие. Ритм, в котором варится рядовой москвич, да и не только москвич, ломает психику. Думаете, то, что мы каждый день видим на экране телевизора, то, с чем сталкиваемся каждый день в метро, на улице, на дороге, не впитывается в нас? Все это как ржа разъедает, в разной степени, зависит от прочности, отпущенной природой, но все мы, современные люди, немного не в себе.

Это я и без него знала. Но одно дело немного не в себе, а другое дело зубами мясо из человеческого тела выгрызать.

— Не сочтите за бесцеремонность, но вот еще о чем хотела спросить — вы действительно маг? Или так?

— Что значит так? — сверкнул глазами Павловский.

— Я хотела уточнить, не является ли вывеска на вашей двери лишь брендом, помогающим делать хороший бизнес?

— Является конечно. Если я повешу на дверь табличку, что прием ведет психолог с докторской степенью, специалист по народной медицине, врач общей практики, в конце концов, очередь ко мне поредеет. Но я не шарлатан, если это вас интересует. Я действительно кое-что умею. Привороты, снятие сглаза, талисманы на счастье, это конечно ерунда, мульки-фенечки. У нас крепкие языческие корни, мы идолопоклонники, фетишисты. Поэтому, проводя с брошенной бабой обычный сеанс психоанализа, я даю ей щепотку какой-нибудь безобидной дряни. Она ее сыпет в суп мужу-изменщику и если тот возвращается в семью, списывает успех на волшебные чары. А то, что я за несколько сеансов в корне поменял ее модель поведения с мужчинами, ей это и в голову не придет.

— То если вы совсем-совсем не экстрасенс? — с разочарованием спросила я. Мужик мне нравился. Я почему-то верила ему и доверяла. Может, и правда неплохой психолог?

— Я вижу кое-что… — вдруг сказал он.

— О чем вы?

— Умею видеть. По фотографиям, по лицам людей. Сложно объяснить, как это получается, но почти всегда попадаю в точку. Правда, информация видится самая бестолковая, только ради пущего эффекта на первом сеансе ее и можно использовать. Например, приходит ко мне пациентка, я руку на голову ей кладу и вижу, как наяву, что час назад она примеряла в магазине зеленое платье. Говорю ей об этом и она у меня в кармане.

— А больше, чем час назад, видите?

— Бывает и больше, но это всегда обрывочные, почти бессмысленные видения. Вырванные из контекста, они ничего не дают. А контекста я как раз и не вижу.

— Можно вас кое о чем попросить?

— Пожалуйста, — растерянно сказал Федор.

Выложив перед ним фотографии Арины, я попросила сказать про нее хоть что-то.

Павловский долго крутил их в руках, он даже взмок от напряжения, грея ладонями изнаночную поверхность снимков.

— Я вижу ее в больнице.

— Да что вы? — удивленно воскликнула я, — а как вы ее видите?

— Кровать, гипс…Все, — устало кивнул он, — больше я ничего не увижу, я знаю. Видение бывает только одно.

И тогда я рискнула. Очень сильно рискнула. Без всякого предупреждения я сунула ему под нос снимки изуродованных трупов, три фотографии, по два тела на каждом.

Федор впился глазами в снимки, мгновенно побелел и с грохотом упад на пол.

Ни пощечины, ни вылитый графин воды, ни ватка с удачно найденным в его аптечке нашатырем, результата не дали. Он лежал, точно мертвый. Только сердце ровно и очень редко стучало, даже дыхания я не услышала. Я уже собралась звонить в скорую, когда веки его дрогнули, он открыл глаза и принялся бешено вращать ими, точно в припадке.

— Что с вами? — подскочила я к нему, — вам лучше? Отвечайте немедленно или я вызываю неотложку!

— Нет, нет, — Павловский приподнялся на локте и потом медленно, очень неловко встал, — все нормально.

— Простите ради бога, я не должна была этого делать.

— Не переживайте… просто… просто очень сильно. Слишком сильно.

— Что сильно? Вы что-то увидели?

— Да, человека…

— Убийцу?

— Не знаю, человека, рядом с ними со всеми, уже истерзанными, уже мертвыми…

— Кто это? Вы знаете его?

— Что? — вздрогнул целитель, — нет, конечно нет. Я не знаю.

— А как он выглядит? Вы можете вспомнить, как он выглядит?

— Господи, что вы такое говорите. Это же… игры ума, подсознания… Я могу ошибаться. К тому же образы никогда не бывают детальными. Это символы, намеки.

— Ах, да оставьте вы ваши экивоки! — взорвалась я, — вы можете просто сказать, что именно увидели там, в своем играющем подсознании?

— Руки… черный плащ с капюшоном, лицо…

— Про лицо, подобнее, прошу вас.

— Это как вспышка, как блиц. На мгновение проявляется в кромешной темноте картина. Один раз, второй, третий. Черно-белое контрастное изображение, только руки… они в черной крови, она капает с пальцев. А лицо описать сложно. Вспышка света, она смазала все черты.

— Вы всегда видите ваши картинки именно так, со вспышкой?

— Нет, первый раз.

— Если бы увидели этого человека в жизни, узнали бы?

— Трудно сказать. Наверное, да. Не по приметам. По ощущению. Над ним витает очень холодная и почти бесцветная аура. Такая иногда бывает у зверей…

Павловский долго приходил в себя. Я заварила для него чай, заставила выпить сорок капель валокордина и еще какое-то время составляла ему компанию, беседуя о том о сем.

— А вы вчера примеряли корсет. И красные босоножки на высоком каблуке, — сказал он мне на прощание и улыбнулся, — вам идет, не игнорируйте этот наряд.

Встреча с магом-целителем вымотала меня до предела. Я никогда не была повернута на мистике. Но в жизни мне не раз приходилось сталкиваться с тем, что существует без всяких объяснений и доказательств. Априори в нашей жизни есть вещи, природу которых не возьмется объяснить ни один ученый. Мы не верим в них, пока не столкнемся ном с носу. Да и сталкиваясь, в целях душевной безопасности, приписываем совпадениям, галлюцинациям, обману, бреду. Павловского я приняла за чистую монету. Да и были ли у меня другие варианты? Никто, кроме Лешки и посетителей «Пантеры», не видел меня в дурацком прикиде. Разве что Филипп подсмотрел в щель нашей спальни? Но едва ли парень способен на такой подвиг.

Честно говоря, Лешкино чадо раздражало меня все больше и больше. Я не видела его лица, каждый вечер я наблюдала лишь его затылок, приклеенный к монитору лэптопа. Не понимала, когда он ел, когда мылся. Гулял ли? Ходил ли в школу? Судя по тому, что Кузя не делал дела на пол, его выводили, а в отсутствии меня и Лешки кроме Филиппа устраивать собаке променад было некому. В голодный обморок сынок тоже не падал, значит чем-то питался. Встревоженные учителя из школы не одолевали папу звонками — видимо и в классе он появлялся. Но для меня он оставался призраком, человеком-затылком. И я не хотела мириться с таким положением дел. Уходя сегодня из дома, я продела нехитрые манипуляции с электрическими пробками. Даже самая современная модель ноутбука не имеет блока питания более чем на десять часов.

И точно. В доме было темно. Лешка еще не вернулся, а Филипп в панике бегал вокруг умирающего компьютера.

— Света нет, — взволнованно сообщил он мне.

— А я знаю, — равнодушно пожала плечами, — завтра будет электрик, пока свечами перебьемся. Все равно скоро спать.

— Нет, нет, — заверещал Филипп, — как это спать? Как это так? Надо вызвать аварийную бригаду, надо протянуть дополнительный кабель, у меня батарейка садится! Пойдите к соседям, попроситесь к ним.

— Да никуда я не пойду, соседи и сами без света сидят, — соврала я.

— Господи, что же делать? — парень схватился за голову.

— Тебе совершенно нечем заняться без компьютера? — мой голос прозвучал сочувственно и почти ласково.

— Нечем, — грустно признался Филипп.

— Пойдем чай попьем?

Видимо, выдернутый из привычной виртуальной среды, он оказался настолько дезориентированным, что готов был на все. Я слегка пожалела о своем злодеянии, но отступать было поздно. Передо мной сидел обычный симпатичный подросток, не хам, на зануда. Грустно хлопал близорукими, как у папочки, глазами и ковырял пальцем кухонную скатерть.

— Скажи, как ты с Кузьмой управляешься? Совершенно избалованная собака.

Мерзкий пес, моментально улавливающий любые негативные интонации в свой адрес, клацнул зубами около моей ноги.

— Да вы что? — удивился Филипп, — он не избалованный. У него комплексы.

— Что? — удивилась я.

— Комплексы. Он считает себя неполноценным, уродливым и поэтому злится на всех, защищается.

— Это он сам тебе рассказал?

— Будто без разговоров не видно, — совершенно серьезно выдал Филипп, — проделками он привлекает к себе внимание, потому что считает, что сам по себе никому не интересен.

Достойный отец своего сына. Сейчас он мне выдаст полный анамнез собачьей неврастении.

— Собаки очень долго живут с людьми и постепенно переняли от нас многие черты. Они так же ревнуют, так же влюбляются, страдают.

Я сидела, открыв рот. Парень был очень неплохо подкован в собачьей психологии, легко скрещивая ее с человеческой, он делал весьма оригинальные выводы. Вот уж не думала, что он интересуется кем-то и чем-то помимо электронного ящика.

Лешка застал нас, активно дискутирующими на тему собачьих неврозов. Он был поражен.

— Как тебе удалось вытащить его из-за компа? И почему у нас нет света?

— Это взаимосвязано. Будет свет, не будет парня. Может, поживем пару неделек в темноте?

Темнота… Она преследовала меня с того самого момента, когда Гришка показал фотографии мертвых Валевских. Она шла за мной по пятам и цепляла холодными пальцами за локоть. Порой она буквально прижималась ко мне, обнимала за плечи и закрывала ладонями глаза. Это было так страшно… Я уже знала, что навсегда разлюблю фильмы про серийных убийц. В кино ты точно знаешь, что преступник обязательно будет пойман. Рано или поздно, но его прижмут к стене, придавят неопровержимыми уликами. Мерзкий, злобный, но уже не опасный, он будет валяться в ногах у правосудия, не вызывая ничего, кроме брезгливости. Но здесь, сегодня и сейчас все было куда сложнее. Мы даже приблизительно не понимали, где искать, мы не знали, сколько страшных находок еще предстоит, пока он будет пойман. Да и будет ли он пойман? Очень отчетливо рисовался перед глазами самый крайний, но вполне реальный вариант — мы не найдем его, он нас перехитрит. Он насладится кровью и как сытый зверь заляжет спать до нового приступа голода.

Человек в видении Павловского имел ауру зверя. Убийственная примета. Практически единственное, что у нас было. Анализ окружения трех пар практически ничего не дал. Их официальные знакомые не пересекались ни в одной точке, а так называемых партнеров в этой среде не больно афишировали. У каждой пары, ступившей на путь порока, были постоянные и случайные постельные друзья, но их телефоны не вывешивались в прихожей, не давались родным и близким.

Детальный обыск в квартире Арнольда почти ничего не дал. В найденной телефонной книжке были лишь телефоны родственников и всяких нужных людей, вроде сантехника и массажиста. В вывернутом наизнанку домашнем компьютере специалисты по взлому обнаружили залежи порнографии и пикантного свойства переписку с парами и одинокими мужчинами и женщинами. Но их было столько! Не меньше сотни контактных телефонов, множество откровенных портфолио, десятки назначенных встреч. В этих клубничных полях можно было плутать до второго пришествия.

— А какие у нас еще варианты? — пожал плечами Гришка, — будем плутать. Не одни же, мои ребята взяли на себя большую часть рутины. Но сама понимаешь, перед сотрудниками в погонах, стриптиз устраивать не любят. То ли дело перед милой симпатичной женщиной.

— Ладно, не смотри на меня так выразительно. Я все поняла. С Люсей я уже созвонилась. Попросила ее о встрече на двоих. Она, кажется, девушек тоже любит, охотно согласилась посидеть со мной за чашкой чая.

— А как насчет всего остального? — ехидно поинтересовался коллега.

— Обломится.

Мы остановились на том, что все ближайшие дни будем планомерно прорабатывать контакты Валевских. Психологи, психиатры и криминалисты уже составили приблизительный образ серийника. Но это была чистой воды условность. Когда речь идет о подобных аномалиях, правила не работают. Да и не так уж много удалось вытянуть. Предположительно, это был мужчина чуть среднего роста, подверженный неконтролируемым приступам агрессии. Не фетишист, натура скорее шизоидная, беспорядочная. Ему было все равно, как будут выглядеть жертвы после смерти, избавляясь от них, он преследовал лишь одну цель — уничтожить улики. Кляпы их во рту были скорее данью некой не очень понятной для нас условности. Они плохо сочетались с характером надругательства. Человек, способный проделать такое, вряд ли стал бы заботиться о подобных «красивостях». Скорее всего, чулки, трусики, а в одном случае кружевное боди, были засунуты в рот жертвам уже после того, как он несколько успокаивался, приходил в себя. С большой вероятностью, это делалось на последнем этапе, когда он вывозил жертвы подальше от места преступления.

Еще. Перед тем, как увезти трупы, он их …мыл. Вода смывала кровь и заодно приметы страшного места. Ни ворсинок, ни специфической пыли, ничего, что могло бы намекать, где именно терзали несчастных.

Втайне мы с Гришкой и его бывшими коллегами надеялись, что преступник — немец. Немецкие коллеги, несмотря на то, что на их территории было найдено в два раза больше трупов, уповали на русское происхождение маньяка. Славянин он, или ариец, он со стопроцентной вероятностью был посетителем «Пантеры». Вот только как это проверить?

— Вот этого мужчину знаю, это жена Арнольда, это он сам, да, эта девушка тоже была.

Последнее время я только и делала, что совала людям под нос фотографии. Пачка снимков уже истрепалась от активного пользования. Люся легко опознала и Арину номер два, и самого хозяина заведения, что логично, а еще …Петю и Соню. Причем последних как пару.

— Да, они вместе приходили. Всего один раз на моей памяти, но мужчина очень красивый, я его запомнила. Они ни с кем так и не познакомились, покрутились, выпили коктейль и довольно быстро ушли. А мы с Вадимом уже раскатали губу, — улыбнулась женщина, помешивая в вазочке подтаявшее мороженое.

— Погодите, — Люся снова взяла в руки снимок Сони. Потому отложила. Подумала. Положила рядом фотографию нашей клиентки, — дурацкая память, кто-то из них двоих бывал… в смысле без пары. Вот эта… или эта девушка? Господи, я не помню. Ради бога, извините, только путаю вас.

— Ничего, не страшно.

Я не стала открывать ей все карты. Но весть о зверском убийстве хозяина «Пантеры» и его жены уже дошла до постоянных клиентов. Как водится, она обросла еще более жуткими подробностями, чем были на самом деле. Все развратники Москвы теперь сидели по домам.

После того, как я обошла большую часть списка, составленную на основе контактов Валевских, мы опять уперлись в тупик.

Гришкины друзья в погонах вычленили из списка тех, кто в подходящий для нас период был в Германии. То ли Германия — любимое место отдыха свингеров, то ли в дело вмешался загадочный неизвестный фактор, но даже после отсева осталось пять пар и трое одиноких любвеобильных граждан обоего пола. Среди них, к слову, и сенсей Петя… Предъявить всем этим гражданам нам было нечего. Если убийца и был из их числа, улик и доказательств в пользу этой версии у нас не было.

У коллег из Германии, действующих в том же алгоритме, список был куда короче. Из всех посетителей свинг-клуба «Пантера», которых удалось найти, в России в момент убийства Валевских были только один человек, некто Ян, тридцати пяти лет, менеджер по компьютерному оборудованию.

Ян сносно лопотал по-русски и охотно вызвался помочь нам. Может, это он убивал? — думала я, глядя на лощеного чистенького немца.

— Очъэн сложно запомнать людей в таком обстановке, — жаловался он, всматриваясь в фотографии, — вот ети были.

Толстый палец с идеально отполированным ногтем ткнулся в семейный портрет Валевских. Больше Ян никого не узнал. В его родном немецком пригороде история с маньяком, как и в Москве, наделала немало переполоха. Поток страждущих сократился до скудного ручейка, хозяева германской «Пантеры» подсчитывали убытки.

Мужик, нисколько не стесняясь, поведал нам, что в заведение ходит регулярно, один или с приятельницей. Постоянную публику знает хорошо и за каждого может поручиться.

— Маниаков среди них нет, — уверил он нас, — я имел половой контакт со всеми и я может быть уверен, что это приличный люди.

Сдерживаясь изо всех сил, чтобы не рассмеяться, мы с Гришкой выпроводили арийского молодца из Бюро.

Что-то не давало мне покоя. Что-то недоделанное. Но долго ломать голову над этим не пришлось. Есть старое забитое выражение — как гром среди ясного неба. Хоть мы и ждали чего-то в этом роде, продолжение истории буквально прибило нас к земле, лишив сил и воли к жизни. Очередную пару маньяк выбросил на задворках парка «Сокольники». Рано утром трупы обнаружила охрана. Блюститель нравственности действовал по той же самой схеме, терзал, убивал и потом выбрасывал предварительно обмытые от крови и любых следов своего присутствия тела. Его поведение было наглым, отчаянно провокационным, он, кажется, был уверен в своей неуловимости. Как и в первых трех случаях, рты жертв были забиты кляпами — тонкой кружевной маечкой и парой ажурных чулок.

— Знаешь, что интересно? — сказал Гришка, — тетка убитая как минимум пятидесятого размера, дебелая женщина, а майка на девушку весьма изящных форм.

— И что нам это дает?

— Не знаю, — потер переносицу пребывающий в тупом трансе Гришка.

Самое жуткое заключалось в том, что я помнила этих людей. Именно с этой женщиной мы столкнулись тогда в раздевалке. Я очень хорошо успела рассмотреть и ее саму, и мужа. Про эту пару Люся уверенно сказала, что в клубе они появились первый раз.

Мы устали. Никакого просвета не было. Арина пребывала в забытьи, врачи снова не давали и гроша за ее поломанное тело. То ли выживет, то ли нет. У нее была серьезно травмирована печень и любое лекарство моментально отравляло организм.

Петр после нашей последней встречи, вел себя сдержанно. Я продолжала посещать тренировки, но он уже не выделял меня на общем фоне, вбивал в положенные порции знаний и навыков и не ловил на выходе из спортивного зала. И цветов мне больше не присылали. Зато на нашу домашнюю почту стали приходить скабрезные фотографии. Не подумав о минимальных мерах безопасности, мы оставили в гостевом журнале «Пантеры» свой настоящий электронный адрес, который автоматически попал на сайт клуба. И теперь половина Москвы спешила предстать перед нами с непристойными предлождениями.

— Ну вот ты скажи, чего людям неймется? — теребила я Лешку.

— Империя достигает расцвета и пускается во все тяжкие, — загадочно и непонятно ответил он.

Последнее время Лешка был тих и задумчив. Может быть, почувствовал, как я от него отдалилась? Но он сам виноват! Он не замечает меня. Точнее, замечает, но не как Настю Голубкину, человека и женщину, а как жену, хозяйку дома, человека, который подает ему завтраки и ужины, убавляет громкость телевизора, когда он спит, готовит борщ, если успевает конечно. А вот Алекс… Алекс со мной говорил. Мы спорили, разумеется, не переходя на личности, мы сливались в интеллектуальном экстазе и наслаждались не запятнанным обыденностью общением.

«Как жаль, что в моей реальной жизни нет человека, с которым можно вот так обо всем поговорить», — писал мой призрачный друг. «Как жаль», — вторила ему я.

Когда я пожаловалась Гришке на замусоренную почту, он неожиданно оживился.

— Слушай, мать, а это гениальная идея! — потер он руки.

— Я вроде пока никаких гениальных идей не излагала.

— Оставь, это вообще не твоя епархия. Идея возникла у меня. Вы же были в том клубе? На лбу же у вас не было написано, что вы подсадные утки?

— Ты к чему клонишь?

— А к тому. Вы были в «Пантере» одновременно с убитой парой. Скорее всего, ее вычислили именно в тот вечер. Они же первый раз пришли в клуб.

— Первый и последний, — грустно добавила я.

— Ладно, давай без пафоса, потом будем слезы лить. Так вот. Он был там!

— Блюститель? — вздрогнула я. Такая очевидная и вместе с тем страшная мысль отчего-то не приходила мне в голову.

— Да, он был там. Наблюдал, фиксировал, запоминал, — Григорий вошел в раж, и даже руки от удовольствия потирал. Такое с ним случалось, когда дойдя до предельной точки отчаяния, он вдруг зажигался идеей. Отвратить его задумки, отвлечь было так же легко, как спилить лобзиком баобаб.

— Гриш, молчи, даже не начинай, — остановила я его, — Лешку не дам! Со мной ты можешь делать все, что пожелаешь, но втравливать в это Алексея не смей. Ты меня понял?

— Спокойно, спокойно, — легко отодвинув меня в сторону, Гришка рванул в приемную, принес оттуда пару фужеров, ополовиненную бутыль коньяка и подсохший лимон, — все под контролем. Давай-ка глотни и я тебе изложу свой план.

— Нет! — хлопнула я ладонью по столу и тут же скривилась от боли. Занятия айкидо разбудили во мне дремавшую силу. С самоконтролем дело обстояло хуже.

— Вот значит как? — взъярился коллега, — значит, пусть он и дальше убивает? Пусть мочит всех направо и налево, а мы и горя не знаем!

Гришка веером рассыпал передо мной уже хорошо знакомые снимки.

— Завтра их может быть еще больше! Будем собирать коллекцию?

— А мне плевать, — упрямо сказала я. На такие дешевые манипуляции меня ему не купить, — моя хата с краю, а судьбы человечества меня не очень волнуют.

— Они тебе будут сниться! — в запале крикнул Григорий.