"Маринкина любовь" - читать интересную книгу автора (Воронцова Наталья)

Глава 1 ДЕТСКАЯ ЛЮБОВЬ

— Мам, а мам! Слышишь, много это или мало — тридцать лет?

— Спи, Маринка! Вот рассказала, на свою голову! Не знаю я. Не важно это. Бог дал, Бог взял. Все под Богом ходим.

— Мам, а почему он дал, чтобы Татьяна Алексеевна погибла?

— Да уснешь ты сегодня или нет! Уже три часа ночи. Спи немедленно! Откуда я знаю почему!

— А как же ее детишки теперь будут? Наташка-то Соловьева совсем маленькая, ей в этом году только в первый класс идти… А Димке вместе со мной в пятый… Как же они будут вообще без нее, мам?

— Ну вот, разревелась опять! Тебе-то чего? — Мать шумно поднялась с кровати, зажгла ночник, прошлась по комнате. — Держи платок, вытрись! И в кого ты у нас такая странная! В отца своего психованного, не иначе. У него все родственнички ненормальные были! Нашла о ком переживать — чужие люди! У тебя мать одна бьется, а тебе хоть бы что! Когда от нас отец уходил, не рыдала небось…

— Но у них мама погибла, а наш отец алкоголик! Это другое… Мамочка, я так люблю тебя! Я даже не представляю… — И девочка захлебнулась в рыданиях.

— Хватит уже ныть, Маринка! Слезами горю не поможешь, да и не твое это горе, не выдумывай! — Щурясь на свет, Лидия Ивановна раздраженно накапала в стакан валерьянки. — На выпей, и быстро спать! Мне завтра на работу рано. Что за ребенок такой чувствительный!

Слушая усталый храп матери, Маринка еще долго ворочалась на узкой кровати, до глубины своего двенадцатилетнего сознания потрясенная страшной новостью. Раньше смерть всегда казалась ей чем-то далеким, касающимся только дряхлых стариков и старух, которых она очень боялась. Смерть существовала где-то в параллельном пространстве — Маринка знала о ней, но не думала, что это слово может внезапно стать чем-то таким реальным. Размазывая по лицу слезы маленьким кулачком, она пыталась поставить себя на место Наташки и Димки Соловьевых, в одно мгновение потерявших мать. Еще утром они были счастливой семьей, на зависть многим отдыхающей в Пицунде, а через несколько часов, после того как перевернулась злополучная лодка, стали неприкаянными, потерявшими самое дорогое сиротинками. От таких мыслей слезы лились сильнее, Маринка содрогалась всем телом, не в силах осознать всей бездушной неотвратимости смерти. Тогда же Маринка решила, что будет помогать Димке и Наташке, чего бы ей это ни стоило.

Первого сентября Маринка шла в школу необычно взволнованная. Целых три недели она готовилась к тому, чтобы встретиться с Соловьевыми. Ей казалось, что произошедшая трагедия стала для брата и сестры водоразделом, после которого ничего уже для них не сможет быть как прежде. Ведь и сама же Маринка, тихо сопереживая в уголке чужому горю, ставшему неожиданно ее собственным, ощутила, что ее детство закончилось в ту минуту, когда она узнала о гибели мамы Димки и Наташки. А уж для них-то — более… Она представляла, как она увидит брата и сестру, подойдет к ним, — и ей становилось мучительно страшно оттого, что не найдется, что им сказать. Дети Соловьевы, пережившие смерть матери, представлялись ей кем-то вроде инопланетян, у которых все теперь по-другому.

Но на школьной линейке Маринка так и не решилась подойти к ним, хотя душа отчаянно этого требовала. Она только наблюдала исподтишка, как они стояли рядышком, зябко прижимаясь друг к другу, два маленьких светловолосых существа. Как будто нахохлившиеся воробушки на ветке, грелись теплом друг друга. Где-то в стороне, ни с кем не общаясь, стоял их отец Лев Дмитриевич, в темном костюме и темных очках. Он тоже как будто ссутулился, стал меньше за последний месяц. У Маринки снова потекли горючие слезы от ощущения какого-то безысходного одиночества. Но, поймав на себе удивленно-раздраженный взгляд матери, девочка мгновенно утерлась рукавом и продолжила стоять в шеренге одноклассников, не слыша ни единого слова из приветственных речей учителей.

Перед первым уроком Маринка, опасаясь, что не все дети знают о Димкиной трагедии, осторожно предупредила одноклассников, чтобы ему не задавали лишних вопросов. Ей казалось, что он не выдержит, если кто-то хотя бы намеком напомнит ему о случившемся. Целый день потом она следила за Димкой, пытаясь заметить предательские штрихи произошедших с ним перемен. Но он держался ровно и отстраненно, как обычно, даже улыбался и рассказывал что-то смешное. Может быть, он был чуть бледнее обычного… Или ей так показалось тогда?

После уроков Маринка увидела, как Димка помог сестренке надеть ранец, и они медленно вышли вдвоем из серого здания школы. Крепко держась за руки, дети потопали по дорожке к дому, где жила элита маленького подмосковного городка Петровское — Соловьев-старший был «шишкой» в местной номенклатуре. По пути они зачем-то свернули в другой дворик, где бросили на скамеечке ранцы. Маринка смотрела на них, притаившись за стеной дома. Димка осторожно покачал Наташку на качелях, потом они вместе повисели на железных брусьях, раскачиваясь как обезьянки. Сердце Маринки разрывалось от боли. Она жадно следила за каждым движением детей, готовая в любую минуту рвануть им на помощь, утешить, поддержать…

— Мамочка, я сегодня видела Димку Соловьева, — взахлеб рассказывала Маринка вечером. — Он такой тонкий, такой…

— Что ты мне про Димку этого битый уже час рассказываешь? — прервала ее мать и подозрительно посмотрела на дочь. — Ты в него, часом, не влюбилась? Смотри у меня! Я тебе дам — с мальчиками крутить! Рано еще о глупостях думать!

Маринка замолчала и никому больше не рассказывала про свои чувства — только подружке Вике, да и то не все. Следующие месяцы прошли для девочки с глубоким осознанием своей тайной причастности к чему-то нестерпимо важному. Оставаясь по-прежнему незаметной для объекта своей заботы, она делала все возможное, чтобы хоть как-то облегчить жизнь бедным детям. Как будто она почувствовала себя гораздо старше и сильнее их обоих.

В столовой у Димки всегда каким-то чудом оказывалась самая большая порция холодных, скользких пельменей. Это Маринка незаметно перекладывала ему еду из своей тарелки. Иногда она приносила в школу вкусные домашние пирожки и всех угощала, оставляя самые большие, конечно, Димке. Если девочка узнавала, что он не успел подготовить домашнее задание по русскому, который отчего-то не любил, то тянула руку и первая вызывалась к доске, чтобы, не дай бог, Соловьев не получил плохую отметку. Каждый день она наблюдала за тем, как выглядит Димка, и, если ловила тени усталости в уголках его живых серых глаз, страшно переживала.

Дни бежали за днями, и каждый из них был наполнен для Маринки глубоким смыслом. Кто уполномочивал ее на такие поступки и насколько нужна была тогда сиротам ее помощь, Маринка не могла бы ответить и спустя многие годы. Тогда же она просто повиновалась мощному импульсу, который двигал ею изнутри, не оставляя никаких шансов на сопротивление.

К Новому году Маринка связала Наташке варежки. Стояли морозы, и она беспокоилась, чтобы малышка не мерзла. Маринка принесла их с собой в ранце и ждала удобного момента, чтобы передать варежки Димке. Подойти и поговорить с ним она по-прежнему стеснялась. Выждав удобный момент после уроков, когда в классе никого не было, Маринка положила варежки к Димке в парту.

— Эй, Смирнова! Ты что там делаешь? — Оклик прозвучал как пощечина. Маринка медленно повернулась и покраснела до кончиков ушей.

— Да так, ничего… — Она переминалась с ноги на ногу, как будто ее застали за каким-то неблаговидным поступком.

— Я давно заметил, что ты за мной наблюдаешь… Чего тебе нужно?

— Я… В общем, я связала варежки для твоей сестры…

— Что? Варежки? Зачем? — Димка изумленно повертел в руках яркие шерстяные рукавички.

— К Новому году… Хотела подарок сделать… — В глазах у Маринки застыли слезы. Какая же она дура! Совсем не то сказать-то хотела…

— Ты что, знакома с Наташкой?

— Нет…

— Ну ладно, спасибо! — смягчился мальчик. — А я тут тетради в парте забыл, вернулся. Ты идешь домой, что ли? А варежки сама сестре подари, она меня внизу ждет.

— Да-да, я уже иду! — засуетилась Маринка. Наташка пришла от варежек в восторг.

— Мне так давно никто уже ничего не дарил! — восклицала она, примеряя их.

Втроем они погуляли немного по заснеженному школьному двору, потом разбрелись по домам. Так начались их странные отношения, перейдя из плоскости девичьих мечтаний в реальность. Теперь Маринка вздохнула спокойнее, поскольку стала чуть-чуть ближе к тем, кто так сильно волновал ее душу.

А весной Маринку ждал новый сильный стресс. Однажды в солнечную майскую пятницу Димка стал отпрашиваться с субботних уроков.

— Соловьев, что там у тебя такое случилось? — спросила классная руководительница Ирина Николаевна. Она была расположена к Димке и старалась опекать его в меру возможностей.

— Понимаете, Анна Сергеевна, у меня папа в Москве женится…

— Ах вот как! — Учительница была, конечно, в курсе недавней трагедии семьи Соловьевых, так что сейчас не смогла сдержать удивления. — Ну тогда конечно, поезжай!

Стоявшей рядом Маринке в этот момент показалось, что ее приподняли в воздух и изо всех сил швырнули лицом на холодные бетонные плиты. Она попыталась закрыть обеими руками уши и выбежала из класса. До самого вечера девочка проплакала в школьном туалете, не понимая, как это отец Димки может на ком-то жениться после того, что случилось, и вообще — как может существовать в мире подобная несправедливость. Она всего несколько раз видела Татьяну Алексеевну, мать Димки, но ей казалось, что им обеим сегодня нанесено величайшее в мире оскорбление.

В воскресенье Маринка задумчиво бродила по пустынному парку на окраине их города. Она очень любила этот парк в любое время года, но особенно — весной, когда из клейких, ароматных почек выстреливали первые листья и в воздухе носилось ощущение скорых замечательных перемен. Из-за деревьев Маринка увидела, как неподалеку остановилась черная «Волга». Из нее вышли Димкин отец и высокая, стройная женщина в кокетливой белой шляпке. Смеясь и болтая о чем-то, они пошли по дорожке в глубь парка. Не зная, зачем она это делает, Маринка последовала за ними, прячась за деревьями.

Лев Дмитриевич нежно вел свою даму под руку, изредка наклоняя лицо к ее вьющимся темным волосам. Маринка неотступно следовала за ними, не в силах оторвать от парочки жадного взгляда. Силуэтом дама была очень похожа на Татьяну Алексеевну, но держалась как-то свободнее, раскованней. В какой-то момент сильным движением Соловьев опустил свою спутницу на скамейку, она начала смеяться и шутя отбиваться от него. Боже! На кого он променял умершую жену! Как они могут вот так запросто целоваться в парке, когда Татьяна Алексеевна лежит сейчас в холодной, недавно оттаявшей земле и не видит этой ранней прекрасной весны! Даже года еще не прошло… Сердце Маринки забилось так сильно, что едва не выпрыгнуло из грудной клетки. Лев Дмитриевич между тем сильно прижал даму к себе и страстно впился в нее губами. Маринка вскрикнула и чуть не потеряла сознание. Парочка встрепенулась. Лев Дмитриевич привстал и внимательно посмотрел в сторону деревьев, где пряталась девочка.

— Кто здесь? — громко спросил он.

На Маринку точно столбняк нашел. Она стояла, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Лев Дмитриевич, конечно, увидел ее из-за веток. На одно мгновение их взгляды встретились. После этого Маринка как ошпаренная побежала прочь, не разбирая дороги.

Домой она пришла поздно вечером, измученная и несчастная. Мысли о Димке и Наташке не давали покоя. Не было никакого сомнения в том, что эта высокая, стройная дама окончательно и бесповоротно намерена занять место Татьяны Алексеевны.

— Привет, дочь! Ты откуда так поздно? Я уже беспокоилась…

В квартире все было непривычно: разрумянившаяся взволнованная мать встретила ее на пороге, в коридоре вкусно пахло пирогами. Маринка попыталась избежать вопросов и сразу нырнуть в комнату, но не тут-то было.

— Николай! — необычно весело обратилась мать к кому-то в кухне. — А вот и моя дочь Маринка вернулась. Сейчас будем пить чай.

Маринка обреченно вздохнула и пошла на кухню. Только теперь она обратила внимание, что мать была нарядно одета, завита и накрашена, чего с ней давно уже не случалось. Значит, гости. На кухне сидел немолодой гражданин в помятом пиджаке и аппетитно закусывал салатом. Перед ним стояла полупустая бутылка водки. При виде девочки гость изобразил некое подобие улыбки.

— А, здравствуй, Мариночка! Проходи, много о тебе слышал от мамы. Ну, Лидка, какая она у тебя красавица-то! Надо за это выпить! — И Николай, не дожидаясь ответа, потянулся к бутылке.

Девочка снова вздохнула и послушно села за стол. Меньше всего ей сейчас хотелось общаться с каким-то Николаем.

— Да ты кушай, дочка, кушай! — Мать суетилась вокруг, подмигивая гостю. — А у нас для тебя есть хорошие новости!

— Какие? — Маринка, не поднимая глаз, положила себе немного салата и картошки.

Мать торжественно посмотрела на гостя и подбоченилась:

— Мы с Николаем Степановичем решили пожениться!

— О господи! И вы тоже… — Маринка бросила вилку и выбежала из-за стола, не в силах более выносить все это. Но мать преградила ей дорогу:

— Да, и мы! Еще молодые небось! Ты что, своей матери счастья не хочешь? Думаешь, только твоему Соловьеву жениться можно? И главное — где он только отыскал такую, чтоб глаза, фигура — все как у бывшей жены. Даже зовут Татьяной… Как по заказу!

— Перестань, пожалуйста! — Маринка подавила рыдание. Сердце у нее снова заколотилось — как тогда, когда она увидела парочку в парке.

— Доченька моя, да что ты опять! Николай Степанович очень хороший, работящий, почти без вредных привычек. Работает шофером. Он будет о нас заботиться… Куда же ты?

— Отстаньте от меня все! — закричала девочка и выбежала с кухни, хлопнув дверью.

— Не обижайся на нее, Коленька. — Мать услужливо подкладывала в тарелку гостю еду. — У нее возраст сложный. А еще она у меня чудная, впечатлительная слишком…

— Ничего, Лидка! Мы найдем с ней общий язык! Она у тебя о-го-го! — смачно закусывая, отвечал Николай.

За то лето в жизни Маринки произошло много перемен. Мама с Николаем действительно вскоре поженились, он переехал жить к ним. Маринку на все лето отправили в пионерский лагерь. Там она загорела и впервые в жизни осмелилась несколько месяцев не стричься — раньше мать всегда коротко стригла ее, едва волосы начинали прикрывать уши. Теперь у нее отросли настоящие кудряшки, которые забавно щекотали шею. Вечерами Маринка прилежно записывала в заветную тетрадку тексты популярных песен про любовь и разлуку и скучала по Димке, который отдыхал где-то на море. Она всерьез рассказывала всем девочкам в палате, что у нее есть замечательный мальчик, с которым они теперь дружат.

Однако возвращение в школу, которого Маринка так ждала все лето, принесло ей сильное разочарование. Бронзовый от загара, веселый Димка первого сентября к ней даже не подошел, не поздоровался, не обратил никакого внимания на новую прическу, которую Маринка сооружала себе утром целый час. Он шумно обсуждал с другими одноклассниками летние приключения. Маринка с жадностью наблюдала произошедшие в нем перемены: как он вытянулся, загорел, окреп. Он был такой чужой, и на мгновение девочка поверила, что ничего и не было между ними, что она все себе просто придумала.

На следующий день Димка машинально кивнул ей, когда они садились за соседние парты на уроке истории. И стал задорно болтать с Маринкиной лучшей подружкой Викой. И все! Свет для Маринки померк окончательно. Димку с Наташкой теперь иногда провожала в школу сухая, высокая женщина в очках, похожая на строгую учительницу. Льва Дмитриевича и его новой жены было не видно.

Ситуацию спасла Наташка, которая однажды после уроков бросилась Маринке на шею и попросила пойти с ней погулять.

— Митька теперь совсем мало со мной разговаривает, — жаловалась она, — мне так грустно! Он больше не берет меня в свои игры.

Димка теперь обязательно почти каждый день занимался спортом, так что Наташка вынуждена была его ждать в одиночестве в школьном дворе. В тот день они дождались его вдвоем.

— О, Смирнова! — удивился Димка, увидев Маринку с сестрой. — А ты что тут делаешь?

— Она гуляла со мной, пока ты там бегал с большими мальчиками, — с гордостью сказала Наташка, держа Маринку за руку. — Она моя лучшая подруга.

— Не обижай сестру! Она у тебя замечательная, — глядя Димке в глаза, строго сказала Маринка.

Димка что-то хмыкнул в ответ, потом задумчиво почесал макушку:

— Ладно, подруги, пойдемте домой!

Так они снова стали возвращаться после школы втроем. Мальчик сначала немного стеснялся Маринки перед ребятами, потом привык, оттаял, стал прежним.

— Скажи, ты скучал по мне там, на море? — однажды, набравшись храбрости, спросила она.

— А почему я должен был скучать? — удивился Димка. — Там было очень весело. Мы с Наташкой купались, загорали, играли с мальчишками и девчонками в казаки-разбойники…

Маринке снова стало больно, но она даже вида не подала. Только вечером перед сном поплакала на кухонной кушетке, где теперь спала, — вот и все. От Димки она узнала его последние новости. Оказывается, Лев Дмитриевич перебрался в Москву. Его женитьба самым удачным образом совпала с его переводом на повышение по партийной линии, в дальнейшем были вероятны длительные зарубежные командировки.

— А ты, как же ты? — только и смогла выдохнуть пораженная девочка, боясь услышать страшный ответ.

— А мы с Наташкой тут пока остаемся. Папа и Татьяна так решили. Старая школа, привычные условия. Нам так будет лучше. Вот и бабушка к нам переехала…

В школе у них с этого года начался английский язык. На первом занятии англичанка Елена Леонидовна — вчерашняя студентка московского педагогического вуза — решила со всеми познакомиться. Маринке эта учительница сразу не понравилась: нервная, худая, она слишком вызывающе себя вела по отношению ко всем, кичилась тем, что только что приехала из Москвы. Она объявила, что не планирует долго задерживаться в провинции и при первой возможности уедет обратно в столицу. Маринка сразу окрестила ее про себя «воблой».

— Сейчас каждый встает, называет свое имя и рассказывает о себе и своей семье, — сказала учительница визгливым голосом. Никто не встал. В классе повисла гробовая тишина. Выскочек в Маринкином классе не любили.

Подождав несколько секунд, училка зловеще ткнула пальцем в журнал:

— Я сказала, каждый встает и представляется! Не хотите по-хорошему, будет по-плохому! Так… — Она нервно водила глазами по странице. — Соловьев, быстро встать!

Димка нехотя поднялся с последней парты.

— Елена Леонидовна! Можно лучше я отвечу? — Маринка уже тянула руку, предчувствуя неладное.

— Раньше надо было думать! Сейчас отвечает Соловьев! Я слушаю. — И училка села на стул, сделав выжидательно-строгое лицо.

— Меня зовут Дмитрий Соловьев, мне тринадцать лет. Я учусь в шестом «Б» классе.

— И это все? — язвительно поинтересовалась училка. — Я же русским языком просила рассказать о себе и своей семье! Соловьев, какая у тебя семья?

Маринка зажмурилась. По классу пробежал беспокойный шепоток.

— Всем молчать! — взвизгнула Елена Леонидовна, встала и начала нервно прохаживаться по классу. — Я, кажется, с Соловьевым разговариваю! Итак, Дмитрий, что ты можешь сказать о своей семье?

— У меня есть папа, сестра Наташа, бабушка и Татьяна, — бесцветным голосом произнес Димка и побледнел.

— Очень хорошо! — злобно произнесла учительница. — А кто такая Татьяна?

— Это жена моего папы…

Маринка до хруста сжала пальцы и, подпрыгивая от нетерпения, снова вытянула руку:

— Елена Леонидовна, ну спросите меня! Я хочу рассказать о своей семье!

— Это что за выскочка такая? Как твоя фамилия?

— Смирнова Марина.

— Смирнова, прекрати мешать мне вести урок, иначе придется тебя удалить из класса! Сейчас отвечает Соловьев!

Маринка бессильно опустилась на стул и оглянулась. Ей хотелось наброситься на «воблу», чтобы прекратить Димкины мучения. Одноклассники хмуро перешептывались, но возражать училке не решались.

— Соловьев, продолжим. Почему ты говоришь «жена моего папы»? Это неправильно. Разве жена твоего папы не является твоей мамой?

Димка покачнулся и чуть не упал. Маринка вскочила и подбежала к нему, помогая сесть.

— Как вам не стыдно? Неужели вы не видите, что ему плохо? Немедленно прекратите! — Маринка кричала, к Димкиной парте бросились и другие ученики.

Изумленная училка несколько раз беззвучно открыла рот, как рыба, и села на стул. На нее никто не обращал внимания. Через несколько минут она, непонимающе качая головой, тихо вышла из класса, ее отсутствия даже не заметили.

— Маринка, спасибо! Не знаю, что со мной было, — только и сказал Димка, когда они вместе выходили из класса.

С этого момента их отношения изменились, как будто благодарный за неожиданную поддержку Соловьев стал наконец доверять Маринке. Для Маринки начались длинные, наполненные радостью дни, может быть, самые счастливые в жизни. Димка окончательно стал таким родным, как старший брат. К нему можно было просто прижаться щекой и сидеть, ощущая всем телом его дыхание. Его можно было взять за руку и почувствовать удивительное единение, какого Маринка не испытывала прежде ни с кем никогда. От этого кружилась голова, замирало сердце и летела куда-то девчоночья душа. Тогда казалось, что это состояние будет бесконечным, продлится всю жизнь. Маринка даже про себя не называла обретенное чувство любовью — она вообще никак его не называла, просто радостно проживала каждое мгновение. А чувство ее было глубоким и неизреченным, сохраняющим свою абсолютную естественную полноту.

Почти каждый день Маринка вместе с Наташкой оставалась на спортивной площадке, чтобы болеть за команду, в которой играл Димка. Он рос сильным и спортивным мальчиком и успевал заниматься и футболом, и баскетболом, и бегом. Все у него получалось одинаково хорошо. На уроках физкультуры ему не было равных, и Маринке нравилось, что у ее Димки так ловко все получается. Она обожала наблюдать, как быстро он бегает по футбольному полю — самый высокий, сильный, красивый… Пару раз Смирнова, чтобы только быть ближе к другу, даже стояла на воротах, не обращая внимания на мальчишеские смешки и ехидные замечания.

Они по-прежнему ходили вместе домой, но теперь Димка неизменно сам провожал Маринку и до самого порога нес ее портфель. Одноклассники сперва потешались над этой парочкой, дразнили женихом с невестой, а потом привыкли. Стало даже как-то странно видеть Смирнову и Соловьева порознь. А если Димки не было рядом с Маринкой, сразу начинались вопросы.

— Эй, а вторую половинку где потеряла? — звучало со всех сторон.

Это означало в большинстве случаев, что Соловьев либо болел, либо отсутствовал по какой-то другой уважительной причине.

Была, однако, тогда проблема, казавшаяся мучительной для них обоих: гулять вечерами Димке не разрешали. Его бабушка Эстер Борисовна оказалась педагогом, мало того — математичкой. Худшего и представить было нельзя. Все вечера Димка просиживал за решением каких-то дурацких уравнений и задач, поскольку бабушка неожиданно обнаружила у него математические способности. Время от времени Маринка приходила к Димкиному дому посмотреть на горящие окна его комнаты — вот и все, что происходило тогда вечерами. Еще она звонила ему из телефона-автомата — просто помолчать и послушать родной голос. Разговаривать в присутствии бабушки, как объяснял Димка, было просто невозможно, поэтому он отвечал односложно или произносил какие-то нечленораздельные звуки. Периодически было слышно, как снимается трубка параллельного аппарата и к их наполненному смыслом молчанию присоединяется кто-то третий. После этого Димка обычно преувеличенно бодро произносил «До свидания, Вася!» и исчезал из эфира.

Как выяснилось позже, единственным поводом для Димки выйти из дома в вечернее время была необходимость уточнить что-то по домашнему заданию. Этим они с Маринкой и начали активно пользоваться, ощущая себя заговорщиками. Бродить по дождливым улицам было неуютно, на велосипеде не покатаешься — холодно, а приглашать друга в дом, где почти всегда можно было застать Николая, Маринка не любила. Поэтому скоро удалось изобрести кое-что получше: они встречались чаще всего у Вики — одноклассницы и давней подружки. Это была очень живая, общительная девочка. Маринка втайне восхищалась ею, считала, что Вика гораздо привлекательнее, чем она сама. Дома у подруги можно было поиграть в карты, подурачиться, а иногда — даже попробовать сладкого красного вина, которое делала Викина мама.

— Маринка! Ну зачем тебе этот зануда? — регулярно удивлялась Вика. — Вот я бы не смогла с ним общаться! Вообще, эти мальчишки такие скучные и тупые! Они отстают в развитии, им бы все в футбол гонять…

Маринка отшучивалась, хотя Викины ремарки неприятно задевали ее самолюбие. Она даже начала приглядываться тайком к ловкому и юморному Димке. Ну что Вика находит в нем тупого или занудного, когда он просто самый лучший на свете?

Довольно скоро они с Димкой придумали интересную схему домашних занятий: она занималась литературой, историей, русским и прочими гуманитарными предметами, а он брал на себя все, что касается точных дисциплин. Маринка писала за двоих сочинения и подробно пересказывала ему литературные произведения, Димка решал и объяснял задачки. В остальное время они сидели у Вики или бродили по улицам. Оба при этом оставались отличниками.

Домой Маринка приходила поздно вечером. Днем там частенько сидел Николай, который работал через сутки. Оставаться в его обществе Маринка не то чтобы побаивалась, — просто он был ей неприятен. Вечно начинает бормотать что-то неприличное и сально хихикать! Лучше бы занимался делом. Мать ждала ребенка, но до последнего работала, чтобы хоть как-то сводить концы с концами — толку от Николая в этом смысле было немного. До проблем старшей дочки дела ей особо не было — Маринка в семье уже давно считалась взрослой, сама готовила, мыла и стирала. Когда родилась сестра Кристина, забот, естественно, прибавилось: теперь в свободное от прочих дел время она была еще и за няньку. Но это Маринку не утомляло — она обожала детей, и те отвечали ей взаимностью. Поэтому возня с маленькой сестрой доставляла ей огромное удовольствие.

— Вот когда ты немного подрастешь, — приговаривала она, убаюкивая девочку, — у нас с Димкой тоже будут такие же малыши, и ты будешь приходить и помогать нам их укладывать…

У нее тогда не было никаких сомнений в том, что именно так все и будет. Два раза в неделю Маринка ходила в школьный самодеятельный хор — слух и голос у нее были отменные. Руководила хором их классная руководительница Ирина Николаевна, с которой у Маринки всегда были прекрасные отношения. Ирину Николаевну тоже никто не ждал дома, поэтому она частенько задерживалась с Маринкой допоздна, учила ее петь и играть на фортепиано, видя интерес девочки к литературе, подсовывала книжки, которых не было в библиотеке. Эти вечера тоже были светлыми проблесками в Маринкиной жизни, помогали ей смотреть на все остальное с изрядной долей оптимизма.

К Двадцать третьему февраля в школе обычно устраивали концерт, на который собирались ученики вместе с родителями. Готовились к таким мероприятиям задолго: первоклашки репетировали по случаю праздника стишки, ребята постарше разыгрывали сценки, пели под гитару. Маринка была непременной участницей всех концертов. Вот и на этот раз в программе вечера было несколько номеров в ее исполнении: под аккомпанемент Ирины Николаевны она пела цыганские романсы. Вместе с классной руководительницей они несколько месяцев разучивали их вечерами. Почему-то цыганская страсть и печаль были особенно близки Маринке в этот момент. Ей казалось, что она чувствует сердцем каждую ноту, каждое слово. Когда она пела, даже ее темные волосы как-то по-иному струились по плечам, глаза горели недевичьими чувствами. У Ирины Николаевны мороз по коже продирал иногда, когда та смотрела, как поет ее ученица. Откуда у девочки такая пронзительная глубина страдания и страсти? Классная частенько уговаривала Маринку готовиться поступать в театральное училище — все задатки к тому у нее были. Великолепная могла бы получиться актриса!

…В тот праздничный вечер Смирнова была в ударе и выступила действительно блестяще, ученики и родители долго аплодировали, у некоторых из них в глазах стояли слезы. Раскланиваясь на сцене, девочка заметила вдруг, что справа в зрительном зале с каменным лицом сидит Димкина бабушка и очень строго на нее смотрит, не аплодируя, в отличие от внука, который даже встал со своего места и громко хлопал высоко поднятыми вверх руками.

После концерта раскрасневшаяся, довольная собой Маринка бежала по проходу актового зала, торопясь скорее увидеть Димку и разделить с ним свой успех. Она уже увидела его и протянула было к нему руки, но тут дорогу ей преградила Эстер Борисовна. Она как стена встала между ними. Бабушка смотрела на девочку так, точно хотела просверлить в ней дырку своими колючими, бесцветными глазами. Маринка запнулась.

— Познакомьте нас наконец, пожалуйста, Ирина Николаевна, — холодно обратилась Димкина бабушка к классной, — давно пора.

— Это Мариночка Смирнова, наша лучшая ученица, — слегка краснея, произнесла Ирина Николаевна, — она у нас умничка и поет замечательно.

— Странный выбор песен для ученицы седьмого класса! — многозначительно хмыкнула бабушка и развернулась к внуку: — Дмитрий, нам пора идти. Тебе еще нужно решить сегодня несколько сложных уравнений.

— Но, бабушка… Одну минуту! — Он рванулся Маринке навстречу.

— Я сказала — пора, — отрезала Эстер Борисовна и, не оглядываясь, зашагала к выходу. В ней была какая-то несгибаемая сила, противостоять которой было непросто. Димка поколебался мгновение и нехотя поплелся вслед за ней. Нарядная Маринка осталась растерянно стоять одна посреди опустевшего прохода.

— Не переживай! — Ирина Николаевна обняла девочку за плечи. — Ты действительно пела сегодня великолепно!

…А потом был Димкин день рождения. Праздники в 7 «Б» очень любили и всегда весело поздравляли друзей. Обычно все собирались дома у виновника торжества, ели-пили сколько могли — родители старались наготовить побольше вкусностей, а потом шли все вместе гулять к реке. К Димкиному дню рождения тоже готовились, предвкушая праздник, — сам виновник торжества именно так и анонсировал предстоящее событие еще в начале года. Это было тем более интересно, что раньше Димка, единственный из класса, никогда не праздновал дней рождения дома.

Одноклассники заметили, однако, что чем ближе подступала праздничная дата, тем более мрачным он становился. Любых вопросов по поводу праздника старался избегать. А за несколько дней до дня рождения он, краснея и запинаясь, объявил всем, что торжество отменяется. После чего, скрывая слезы, убежал из класса и спрятался где-то во дворе.

— Димка, что с тобой? Что случилось? — Маринка, естественно, побежала вслед за ним и нашла его плачущим за кучей мусора.

— Опять не будет никакого дня рождения, — бормотал мальчик. — То есть будет, но все не так…

Насилу Маринка его успокоила, разобравшись в чем дело. Просто бабушка категорически отказалась устраивать праздник для всех одноклассников и просила пригласить двоих — максимум троих.

— Не надо отчаиваться, мой хороший! — Маринка гладила друга по светлым волосам. — Мы что-нибудь придумаем.

— Да что тут можно придумать? Это конец для меня! Я же всех предупредил! — На Димке просто лица не было.

— А давай устроим чаепитие в школе! Я испеку пироги, все посидим вместе с Ириной Николаевной… Она может сыграть на фортепиано, а я спою!

— Ты считаешь, это возможно? — Димка с надеждой обратил к девочке расстроенное лицо.

— Конечно! — уверенно сказала Маринка. — У нас все получится!

В этот же день она поговорила с Ириной Николаевной, та обещала помочь. Между одноклассниками втайне от Димки распределили задания: кто-то должен был принести чай, кто-то печенье, кто-то рисовал поздравительную стенгазету… Накануне дня рождения Маринка дома пекла для Димки пирожки.

— Дочь, ты с ума сошла — печь пироги на ночь глядя? — недоуменно спросила Лидия Ивановна. — Для кого это все?

— Мам, там у Димки завтра день рождения… Надо ему помочь.

— Господи, Маринка! Очнись наконец! — Измученная мать с кричащей Кристинкой на руках опустилась на табуретку. — У твоего Димки отец уже полгода в Америке! У него большая квартира в Москве и служебная дача! Они же богачи. Это мы тут с Николаем еле-еле перебиваемся. Еще вы с Кристинкой у нас на шее! Как ему только не стыдно, этому твоему Соловьеву, еще просить тебя печь ему пироги! Где твоя гордость?

Мать нервно вскочила, подхватив младшую дочь, и выбежала с кухни. Маринка глубоко вздохнула и продолжила свое занятие. Она понятия не имела, где и как живет Димкин отец. Он никогда не вспоминал о нем, а сама спрашивать Маринка стеснялась, опасаясь нечаянно причинить боль. Она всегда жила по принципу: надо будет — сам расскажет, а в душу к человеку лезть не надо. Не говорит — значит, не хочет. Знала она только, что Татьяна, новая жена его отца, полгода назад родила мальчика… Да и то Димка случайно обмолвился, а одноклассникам вообще ничего не сказал. Какая уж тут Америка! Да и если все так на самом деле, ей-то что с того?

Праздновали день рождения в пятницу вместо шестого урока литературы. Соловьев и не ожидал такого сюрприза! Вошел в класс, а там уже все украшено, на доске яркая стенгазета, одноклассники весело хором кричат: с днем рожденья, Димка! Маринка смотрела, как он удивляется и радуется, и ей самой было весело и тепло. Как это приятно — делать кому-то праздник!..

Вечером расчувствовавшийся, счастливый Дима провожал Маринку домой.

— Приходи ко мне в воскресенье, — неожиданно сказал он, — там будут еще Борька и Лешка. Бабушка устроит мне свой день рожденья, как и говорила.

— К тебе домой? — Маринка изумилась. Он никогда еще не приглашал ее к себе.

— Нуда, а что тут такого? Мы так долго дружим, а ты у меня ни разу не была… По правде, просто мне раньше не разрешали никого приводить…

— Конечно! Хорошо! — Маринка просияла. — Я обязательно приду! А отец твой приедет?

— Нет, — расстроенно ответил Димка. — Они с Татьяной и Алешкой в командировке в Америке. Несколько месяцев уже. Он нам даже звонит редко.

Подарок у Маринки был готов уже давно. Несколько недель подряд девочка ночами расшивала бисером маленькую красную подушечку в виде сердца. Получилось очень красиво. Еще Маринка переписала от руки для Димки стихотворение «Нежность» — одно из тех, что были на машинописных листочках, которые давала ей периодически читать Ирина Николаевна. Нежность — это было то чувство, которое девочка испытывала к Димке, и стихи были просто дивные, ложились на душу так, как будто она сама их написала. «Откуда такая нежность?» — ходила и напевала она все последние дни. Вдохновленная Маринка похвасталась было подарком перед Викой, но та отчего-то разобиделась и даже накричала на подругу.

— Так нечестно! Ты с ним встречаешься, ходишь к нему в гости, а обо мне даже не думаешь! Променяла меня на какого-то богатенького мальчишку! Все из-за его папочки!

Маринка не поняла, чем вызвана такая реакция подруги, и принялась ее успокаивать, но Вика убежала в слезах. Кошки скребли на душе у Маринки, но что поделаешь: всякое уже бывало. Все равно придется как-то мириться! Непонятно только, почему она на Димку так взъелась.

Утром в воскресенье, прихватив подарок и принарядившись, Маринка поспешила к другу в гости. Ее распущенные волосы легко летели по ветру. На улице ослепительно светило весеннее солнце, под ногами бежали ручьи, заливались взбалмошные воробьи. Настроение у девочки было легким и прекрасным. Однако чем ближе подходила она к огороженному кирпичному горкомовскому дому, где жил Димка, тем сильнее становилось ее волнение. Она потопталась перед входом. Как все непривычно! Она робко позвонила. Через минуту ей открыл Димка, гладко причесанный, в темном костюме, с галстуком.

— Здравствуй! Проходи, Марина!

— Господи боже! — Маринка, смеясь, бросилась ему на шею. — Дорогой именинник, а почему ты вырядился таким петухом?

— Что это тут за сцены у нас в прихожей? — раздался вдруг противный, металлический голос. Это сзади неслышно подошла прямая, как палка, Эстер Борисовна. — Прошу вас, дети, ведите себя прилично!

Димка вздрогнул, покраснел и неловко освободился от Маринкиных объятий:

— Бабушка, я же тебя просил…

— Между прочим, все уже за столом! — Бабушка развернулась и направилась в столовую, всем своим видом демонстрируя глубоко оскорбленные чувства.

— Пойдем, пойдем. — потянул удивленную девочку за руку. — Не обращай на нее внимания! Она всегда так.

— Ничего себе, не обращай! — присвистнула Маринка. — Как будто это у нее сегодня день рождения и она тут хозяйка!

Девочка шла за Димкой по длинному коридору, оглядываясь по сторонам. Как красиво! Везде резные деревянные двери, зеркала! Справа Маринка увидела винтовую лестницу, уходящую на второй этаж.

— Димка! — восхищенно вздохнула она. — Там что, еще комната есть? Здорово как! Устроишь потом экскурсию?

— Конечно! — быстро кивнул он.

В столовой действительно все уже были в сборе. С кислыми, строгими лицами сидели Борька и Лешка, Наташка теребила салфетку на коленях, несколько незнакомых Маринке взрослых и черноволосая полноватая девочка разговаривали между собой. Ну и ну!

— Здравствуйте! — поприветствовала всех Маринка. — А почему у нас так грустно? Разве мы не отмечаем день рождения? — И запела с порога «Happy birthday», песенку, которую совсем недавно разучивали на английском. В такт мелодии захлопала было только Наташка, да и та быстро осеклась. Взрослые посмотрели на Маринку с явным непониманием и неудовольствием.

— Садитесь, деточка! Скоро уже будет горячее! Маринка собралась было плюхнуться, как обычно, рядом с Димкой, но тут обнаружила, что рядом с ним уже усадили незнакомую девочку.

— Извини! Подвинься, пожалуйста, — быстро шепнула ей Маринка.

Девочка удивленно посмотрела на нее, потом перевела глаза на Эстер Борисовну и не пошевелилась.

— Это Тамарочка Холашвили, дочка научных сотрудников, которые к нам в город из Тбилиси переехали, — необычно сладким голоском пропела бабушка, — она будет сидеть с Димой. А ты, Марина, садись на свободное место в конце стола. Кстати, что за вольная прическа? Распущенные волосы не идут молоденьким девочкам…

Маринка удивленно пожала плечами и инстинктивно пару раз провела рукой по волосам. Уж она-то точно знала, какая прическа ей больше всего к лицу! Постояла так еще минуту, переминаясь с ноги на ногу, посмотрела на Димку, который только руками развел, и уселась наконец туда, куда ей было указано. Настроение оказалось слегка подпорченным, но девочка решила во что бы то ни стало сохранять присутствие духа — все-таки она у друга на дне рождения. Что же делать, если в этом доме свои порядки. Не портить же Димке настроение в такой день! Успокаивая себя, Маринка оглядела стол. Надо же, а все говорят, что это богатенькая семья! На столе были тонко нарезанные бутерброды, сыр, картошка, потом бабушка принесла и положила каждому строго по одной куриной ножке. Запивали все это сливовым соком из трехлитровой банки. Даже на дне рождения в классе и то было гораздо больше всяких вкусностей!

— Дорогие гости, посмотрите, какой замечательный подарок сделала Диме Тамарочка. — Маринку отвлек от мыслей приторный голос Эстер Борисовны.

Бабушка показала всем серию книжек «Занимательная математика» и потрясла ими в воздухе. Димка, не удержавшись, скривился. Присутствующие взрослые одобрительно зашушукались, — оказалось, что это как раз и были родители этой самой Тамарочки. Маринка вспомнила, что за суетой так и не подарила другу свою подушечку. Она приподнялась со стула и весело обратилась к имениннику:

— Дорогой Дима! У меня тоже есть для тебя подарок, надеюсь, он понравится тебе не меньше, чем «Занимательная математика»! — Маринка развернула хрустящий целлофан, достала красное бархатное сердечко.

— Какая прелесть! — взвизгнула Наташка на другом конце стола. — Димка, дай мне посмотреть!

Имениннику подушечка тоже понравилась. Маринка поняла это по его взгляду, ставшему вдруг темным и глубоким, по легкому румянцу, тронувшему щеки.

— Спасибо, Маринка! Это правда очень красиво! — Димка бережно взял подушечку и положил ее перед собой на стол.

— Убери это со стола! — тотчас заворчала Эстер Борисовна. — Какая пошлость!

— Дим, там внутри еще стихи есть. Посмотри потом! Димка улыбнулся и кивнул. Бабушка разлила чай и недвусмысленно дала понять, что день рождения подходит к концу.

— Мы что, даже танцевать не будем? — удивилась Маринка. Она давно мечтала о том, чтобы потанцевать с Димкой на его дне рождения. — Я могу на фортепиано сыграть…

— Нет уж, спасибо, девочка. В этом доме не танцуют. — Эстер Борисовна ядовито посмотрела на внука. — По крайней мере — при мне!

Борька и Лешка, извинившись и откланявшись, смылись при первой возможности, делая Маринке страшные глаза. Было видно, что они здесь тоже чувствовали себя неловко. Но Маринка, игнорируя бабушкины красноречивые взгляды в ее сторону, решила побыть с Димкой еще немного. Все-таки день рождения!

— Ну что, устрой мне экскурсию по дому, что ли! — сказала она, улыбнувшись, чтобы немного разрядить обстановку.

Димка радостно закивал. Но едва они направились к выходу из столовой, как у них за спиной раздался визгливый окрик Эстер Борисовны:

— И куда это вы собрались?

— Наверх. Я хочу Марине дом показать…

— А кто разрешил чужим людям квартиру показывать? Я тебе говорила: гости будут только в столовой. И никаких спален, залов и библиотек. Все понятно?

— Да. — Димка обреченно кивнул.

— И займись Тамарочкой, она скучает! Неприлично оставлять гостей.

Последнее замечание оба пропустили мимо ушей.

— Ничего страшного, — кинулась успокаивать друга Маринка, — подумаешь! Что я, домов не видала? Пойдем на диванчике посидим поболтаем.

Они опустились на низкий диван в углу столовой. Взрослые разговаривали о чем-то своем, с ними же маялась и несчастная Тамарочка, время от времени кидавшая на парочку испепеляющие взгляды. Маринка обратила внимание на цветную фотографию молодой женщины с грудным младенцем на руках. Димка поймал ее взгляд.

— Это отцова Татьяна с Алешкой, — сказал он равнодушно. Маринка обвела глазами зал:

— А где же фотографии твоей мамы? Они, наверно, у тебя в спальне? Я так хочу посмотреть на твою маму!

В этот момент сбоку снова нависла Эстер Борисовна:

— О чем это вы тут разговариваете?

— Я просто спросила Диму, где фотографии его мамы.

— В этом доме нет фотографий покойной! — отрезала бабушка. — Здесь продолжается жизнь! И нечего травмировать душу моему внуку ненужными воспоминаниями!

— Она заставила меня убрать все ее фотографии, — шепотом сказал Димка, когда Эстер Борисовна удалилась. — Она хочет, чтобы мы называли Татьяну мамой…

Они помолчали несколько минут, а когда снова разговорились, потерявшая терпение Эстер Борисовна строго показала Димке из-за стола на большие напольные часы. Он засуетился:

— Пойдем, Маринка! Я тебя провожу…

После этого дня рождения в душе у Маринки остался нехороший, горьковатый осадок, который она всячески пыталась побороть. Как будто крошечная трещинка, еще не заметная глазу, пробежала по их с Димкой солнечному, радостному миру.

В конце мая Димка вместе с Наташкой отправился в Москву: из Америки приехали Лев Дмитриевич и Татьяна с ребенком. Маринка этим летом не поехала в лагерь, осталась в городе, поскольку нужно было нянчиться с Кристинкой. С деньгами стало совсем плохо, мать вышла на работу, так что теперь она, как старшая сестра, была вынуждена целыми днями заботиться о младшей. Но Маринке это было в радость: как-то так получалось, что она всегда была в центре всех дворовых игр и детских развлечений. Когда они гуляли с Кристинкой на детской площадке, на Маринке висело обычно еще двое-трое малышей, — чужие родители и бабушки частенько просили ее присмотреть за их чадушками.

В конце июня Маринка получила от Димки короткое, спокойное письмо в несколько строк, в котором он сообщал ей, что у него все хорошо и они вместе с отцом, Татьяной и детьми уезжают на юг. Ни одного вопроса — как там она, что у нее… Маринке взгрустнулось, но ненадолго. Во-первых, не давала скучать требовавшая каждую минутку ее внимания Кристинка. Во-вторых, в последнее время сильно осложнились ее отношения с Николаем. Он находил любую мелочь, чтобы только прицепиться к падчерице, задеть ее. То каша у Кристинки не такая, то гуляли долго, то ужина нет. Однажды он завалился домой днем, сильно пьяный, и неожиданно полез к падчерице с поцелуями. Маринка отшатнулась:

— Ты что… дядя Коля! Иди проспись!

— Нет уж, попалась, вертихвостка! Думаешь, можно просто так мужикам голову морочить?

Николай навалился на нее всем своим массивным телом, Маринку обдало ядовитой волной перегара.

— Да что ты делаешь! — Девушка отбивалась от его объятий как могла. — Прекрати немедленно!

Завязалась самая настоящая драка. Николай вцепился Маринке в волосы, пытался притянуть ее к себе. Падчерица упиралась руками ему в грудь.

— Ну не строй из себя недотрогу! Я про тебя все знаю! Как ты там со своим Димочкой…

Наконец Маринке удалось повалить Николая на кушетку на кухне, где он моментально и захрапел. Она вышла в ванную и умылась. Омерзению ее предела не было. Часа через три проспавшийся, злой Николай подошел к ней и свирепо посмотрел в глаза.

— Матери что скажешь — убью!

Маринка промолчала, быстро обошла Николая, не глядя на него, торопливо одела Кристинку и вышла с ней на улицу. Она думала и думала о том, как ей быть, и казалось, что этому кошмару не будет конца. Понятно было, что матери ничего говорить нельзя, — она и так вся издерганная… Вечером за столом под напряженным, нервным взглядом Николая девушка сделала вид, что ничего не произошло. Но с отчимом после этого разговаривать практически перестала.

Сцепив зубы, Маринка терпела все, что было вокруг, и старалась думать о том времени, когда у них с Димкой будет их собственный дом, в котором всегда будут царить любовь и уют. Николая и таких, как он, она на порог не пустит! Только эти мысли и спасали ее тогда, не давали увязнуть в сером и безнадежном, как болото, быте.