Сотни лет кочуют по театральным и цирковым подмосткам два клоуна: один - озорной и лукавый, другой - простак. Две, казалось бы, противоречивых реакции вызывают они: смех и сочувствие. Именно потому так живуч этот комический дуэт. Давно уже они перекочевали на страницы книг, прочно поселились в детской литературе под разными именами: Малыш и Карлсон, Дениска и Миша, Винни-Пух и поросенок Пятачок. Во всех этих книжках один прием, но каждая из них - особенная, потому что писали их очень талантливые люди. (Я думаю, что Дон Кихота и Санчо Пансу Сервантес задумывал как комическую пару.)

Начинающий ленинградский писатель Николай Федоров тоже внес в эту традиционную форму комического свое отношение, он как бы заострил моменты соучастия и сопереживания.

В детстве я сильно обварил руку. Я не плакал - такое было условие. Но вот два моих товарища плакали. Они плакали по-настоящему, плакали за меня. Над этим предметом нельзя иронизировать. Этот предмет вызывает добрый смех, который сходен по ощущению с ощущением счастья. Под словом «предмет» я подразумевал самое высокое нравственное понятие - дружбу.

Дружба и является подвижной моделью для рассказов Николая Федорова. Остановите свое внимание на рассказе «Напиши мне ответ». Герои Федорова мало сказать - необходимы, они жизненно важны друг для друга. Они преисполнены чувства верности. И еще в них наличествует то необъяснимое состояние, которое мы называем счастьем жить.

Я от всего сердца желаю героям Николая Федорова веселого и счастливого пути в детской литературе.

Радий Погодин

ПЕТРАРКА

- Серега, ты когда-нибудь любил? - спросил Генка и покосился на меня.

- А как же, - ответил я. - Много раз.

Генка любит загнуть что-нибудь такое. Я к этому привык. То он вдруг спросит, почему обезьяны больше в людей не превращаются, то - отчего лысина блестит.

- А вот скажи, - продолжал он, - ты что-нибудь о Петрарке слышал?

- Вроде слышал. Композитор, кажется.

- Сам ты композитор. Петрарка - это итальянский поэт. Гуманист. Понимаешь, влюбился он в одну девушку. Лаурой ее звали. И видел-то он ее всего несколько раз, и то мельком. Но так влюбился, что стал с тех пор гениальные стихи писать. Сонетами называются. Так его любовь вдохновила. Не влюбись он - может, за всю жизнь и строчки бы не написал.

- Уж не влюбился ли ты сам? - ехидно спросил я.

- Нет, - вздохнул Генка. - А стоит попробовать. Представляешь: я влюбляюсь, как Петрарка, у меня появляется вдохновение, и я становлюсь знаменитым поэтом или художником. А может, и ученым. И открываю в ее честь новый вирус!

- А если нет?

- Что нет?

- Ну, если влюбишься и не станешь ни поэтом, ни ученым?

- Этого не может быть. Надо только хорошенько влюбиться.

- Так давай, попробуй, - стал я его заводить. - У тебя кто-нибудь на примете есть?

- Да как тебе сказать… Знаешь училку музыки из среднего подъезда? У нее еще Васька Лапшин занимался.

- Что?! - Я вытаращил глаза. - Так она же старая. Ей лет двадцать пять!

- Двадцать пять - это еще не старая. А потом мне же только для вдохновения. Вон, кстати, она сама идет.

Й действительно, по двору с нотной папкой в руках шла учительница.

- Генка, - сказал я, - ты заметил, что когда она идет, то всегда вниз смотрит? Будто чего ищет.

- Ничего она не ищет. Просто она всегда в мыслях. Творческая натура. Я, может, поэтому ее и выбрал.

Учительница поравнялась с нами. Я шагнул к ней навстречу и спросил:

- Скажите, пожалуйста, который час?

Она подняла голову и непонимающе взглянула на меня из-под толстых стекол очков.

- Простите, что вы сказали?

- Времени сколько, не скажете?

Она ответила и пошла дальше.

- Ну как? - спросил я. - Чувствуешь чего-нибудь?

- Вроде чувствую, - неуверенно сказал Генка. - Попробую-ка сегодня стих написать. А потом твоему отцу покажем. Он ведь в газете работает.

На следующий день Генка пришел ко мне и притащил стих. Вот что у него получилось:

Когда на дальнем крае света,

Рассыпав зайчиков в пруду,

Исчезнет колесница Фета,

Я вновь на пир любви иду.

А ты сидишь в ланитах синих,

И в пурпуре твои глаза,

На длинных ресницах звонкий иней,

А по плечу ползет оса.

Папа прочитал стих, покашлял в кулак и сказал:

- Придется мне, Геннадий, твое произведение покритиковать. Начнем с колесницы Фета. Допустим, поэт Афанасий Афанасьевич Фет и имел какую-нибудь колесницу. Но при чем она здесь, в твоем стихотворении? Ты, видимо, хотел написать «Феб». Так в мифологии называли бога солнца. Дальше. Твоя героиня сидит в синих ланитах. Ланитами поэты прошлого называли щеки. Так что сидеть в ланитах, да еще синих, Никак нельзя. Потом что это за пурпурные, то есть ярко-красные, глаза? Почему на ресницах вдруг иней, да еще звонкий? И, наконец, оса, ползущая по плечу. Ты думаешь, это очень образно?

Генка ничего не думал и подавленно молчал.

- Вот что я тебе скажу, Гена, - продолжал папа. - То, что ты стихи пробуешь писать, - это замечательно. Но сейчас я дам тебе один совет: пиши проще, пиши о том, что ты хорошо знаешь и что тебя волнует. И никогда не пытайся подделываться под кого-то.

На другой день в школе Генка целиком погрузился в творчество. Он грыз ручку, чесал затылок и был до того рассеян, что умудрился на своей любимой математике схватить двойку.

- Ну как? - спросил я его на перемене.

- Туго, - ответил он. - Знаешь, мне кажется, стихи не моя стихия.

- Все понятно, - сказал я. - Недолго тебя любовь вдохновляла. Наболтал - и в кусты.

- Ничего не в кусты. У меня к стихам способностей нет. Гены не те.

- Слушай, а может, тебе надо с учительницей поближе познакомиться? Ты ведь все-таки не Петрарка. Давай под каким-нибудь предлогом зайдем к ней сегодня.

- Зайти, конечно, можно. Только что мы скажем? Что водопроводчики?

- Зачем. Собираем макулатуру.

- Слишком избито. Вот, может, сказать, что мы следопыты? Собираем материал о героях гражданской войны.

- Ну, конечно. И спросим, не служила ли она в Первой Конной? Ладно. Придумаем на месте. Ты идешь?

Генка на секунду задумался, поскреб макушку, а потом твердо сказал:

- Иду.

Вечером мы стояли около двери учительницы и долго не решались позвонить. Наконец Генка глубоко вдохнул и нажал кнопку звонка. Вскоре дверь распахнулась, но на пороге стояла не учительница, а ее тетка Степанида. Мы совсем забыли, что учительница живет с теткой, злющей как мегера. Увидев нас, она закричала:

- Вы что хулиганите! Вчера почтовые ящики подожгли, а сегодня уже до квартир добрались!

Такого оборота мы не ожидали и растерялись.

- Мы… Мы… ничего, не хулиганим, - заикаясь, сказал я.

- Следопыты мы, - сказал Генка, тоже, видно, струсив. - Вы в этой… в Первой Конной не служили?

- Что?! - взревела Степанида. - Я вам покажу Первую Конную!

И она угрожающе двинулась на нас. Я понял, что пора удирать. Но тут, на наше счастье, вышла учительница.

- Что тут происходит? В чем дело, тетя? - спросила она.

- Хулиганье! И дома от них покоя нет! - кипела Степанида.

Учительница вопросительно посмотрела на нас. Тут я пришел в себя и как можно спокойнее сказал:

- Мы к вам, Марина Александровна. По делу.

- Ну, раз по делу, проходите, - сказала она. - А вы, тетя… Что же вы так гостей встречаете?

- Гостей! Метлой таких гостей, - заворчала Степанида и недовольно отступила.

Мы вошли в квартиру. В комнате учительница усадила нас на диван.

- Ну, что у вас, ребята? - спросила она. Надо было что-то говорить. И я начал.

- Вот он, - сказал я, кивнув на Генку, - хочет учиться музыке.

Генка ущипнул меня за, ногу, но я уже не мог остановиться.

- Талант, - сказал я. - Почти самородок.

Учительница улыбнулась.

- Он что же, поет?

- Нет. Петь не поет. Вокальных данных нет. Но слух абсолютный. Сочиняет прямо на ходу. Второй Бабаджанян, честное слово.

- Что сочиняет?

- Музыку сочиняет. Сонеты там разные, фуги. Вот только учиться ленится. Но сегодня я ему говорю: хватит, говорю, Геннадий, талант в землю зарывать. Потом не откопаешь. Гений, говорю, и лентяй несовместимы. И привел к вам.

Учительница засмеялась, а Генка ткнул меня в бок чем-то железным. Дело в том, что музыкального слуха у него вообще не было.

- Ну, а что же второй Бабаджанян все молчит? - спросила учительница.

- Стесняется, - сказал я. - Все великие люди застенчивые. Вот, к примеру, итальянский поэт Петрарка уж такой застенчивый был, что своей знакомой Лауре только стихи писал. А просто, по-человечески поговорить не мог. Стеснялся.

- Что ж, давай послушаем твоего застенчивого друга.

- Да врет он все! - не выдержал Генка. - Ничего я не сочиняю. У меня и слуха-то нет.

- Тогда зачем же вы все-таки пришли? - удивилась учительница.

- Вот именно, - сказал я. - Зачем же ты тогда пришел?

От таких моих слов у Генки даже челюсть отвисла.

- То… То есть как это «зачем»?! А ты зачем?!

- Я с тобой.

- А я с тобой!

- А я с тобой!

- Тихо, тихо, друзья, - сказала учительница. - Вы что-то окончательно запутались. Давайте-ка сначала разберитесь, кто с кем пришел и зачем. А потом уж заходите. Ладно?

Генка целый вечер дулся на меня за «самородка». Но утром не выдержал и позвонил. Был воскресный день, и мы решили сходить на Неву к Петропавловской крепости, посмотреть «моржей».

Народу на Неве была тьма. Тут и рыбаки, и просто гуляющие, и, конечно, «моржи». Мы сразу направились к проруби. Стоишь рядом в теплой одежде, смотришь, как люди купаются, а тебя от одного этого вида в дрожь бросает.

- Интересно, - сказал Генка, - что они летом делают? Для них небось летом вода как для нас кипяток.

И тут мы увидели учительницу. Она была не одна. Рядом с ней, держа ее под руку, шел какой-то длинный парень в большой кроличьей шапке. Учительница тоже нас заметила и подошла.

- Как водичка? - Спросила она и улыбнулась. - Купаться можно?

- Можно! - ответили мы хором.

- Мои соседи, - сказала она парню.

- Очень рад, - буркнул он.

Я сразу почувствовал, что Генка невзлюбил этого дылду с первой секунды. Да и мне он не понравился. Уж больно у него вид был самоуверенный.

- Интеллектуальное занятие, ничего не скажешь, - промямлил парень, глядя, как очередной «морж» лезет в воду.

- Ты бы, конечно, не смог, - сказала учительница.

- А мне и незачем. Этим можно заниматься и в ванной под душем, а не устраивать цирк на льду. Верно, молодежь?

- Неверно, - сказал Генка.

- Это почему же? - Парень с любопытством посмотрел на Генку.

- Потому, - сказал Генка. - Так трусы думают.

Парень поднял брови.

- Значит, молодой человек считает, что если можешь зимой нагишом в прорубь сигануть, то смелый, а не можешь - трус. Молодой человек, видимо, тоже «морж»?

- «Морж»! - вызывающе ответил Генка.

- Так почему бы нам не искупаться?

- Перестань, Виктор, - сказала учительница.

- Отчего же, - сказал парень. - Я, например, трус и купаться поэтому не буду.

- А я буду! - запальчиво выкрикнул Генка. Глаза у него загорелись.

И тут я понял, что никакая сила не сможет теперь его удержать. Сейчас начнет раздеваться. И точно. Генка стал быстро расстегивать пальто.

- Гена, Гена, перестань сейчас же, - сказала учительница, - что за глупости. А ты, Виктор, соображаешь, что говоришь? Не видишь - дети?

Парень растерялся.

- Ну, старик, брось, - миролюбиво начал он. - Пошутили - и будет. Конечно, ты не трус.

Он попытался остановить Генку, но теперь это было бесполезно: Генка вывернулся, и на лед уже летели пальто, куртка… Стали собираться любопытные. Я сделал последнюю попытку остановить его:

- Да не стоит, Генка. Ты ведь плавок с собой не взял.

Но он меня даже не слышал.

Этой картины я не забуду никогда. Под высокими стенами Петропавловской крепости, на заснеженной Неве, в длинных до колена трусах и в войлочных ботинках стоял Генка. Несколько раз подпрыгнув, он нагнулся, зачерпнул горсть снега и стал им обтираться.

- Эх, хорошо! - приговаривал он. И вот тут-то ему стало холодно. Ветер дунул покрепче, кинув в белое Генкино тело колючие снежинки.

Генка стал синеть. Он растерянно посмотрел на меня, потом сделал несколько неуверенных шагов к проруби и остановился. Тут учительница опомнилась. Схватив Генкино пальто, она побежала за ним.

- А ну сейчас же оденься!

Но это только придало ему решимости. Он подбежал к проруби и уже хотел прыгнуть.

- Геныч, ботинки-то! - крикнул я.

И, быть может, это его и спасло. Не крикни я, он бы наверняка прыгнул, и я не знаю, чем бы все кончилось. Но он услышал и остановился.

- Во балда! Чуть в ботинках не сиганул, - сказал он.

Но я- то видел, что о ботинках он вовсе не думал. Он смотрел на черную ледяную воду и трясся от холода и страха. В этот момент из воды вылез какой-то мужчина. Он посмотрел на Генку, на нас и уж не знаю как, но сразу обо всем догадался.

- Сегодня купаться не советую, - сказал он уверенно.

- Почему? - спросил Генка с надеждой.

- Вода, понимаешь, не та…

- Правда, не та? - Генка с благодарностью посмотрел на мужчину.

- Точно. Вчера была гораздо лучше. Я вот сейчас выкупался - и никакого удовольствия.

- Тогда я, пожалуй, не буду, - неуверенно сказал Генка.

- Конечно, не стоит. Одевайся. Чего напрасно мерзнуть.

- Да я и не замерз ничуть, - сказал Генка, стуча зубами.

Но одеваться стал.

Генка все-таки заболел. В понедельник после школы, когда я пришел его навестить, он сидел с завязанным горлом и пилил какую-то железяку.

- «Моржам» - физкульт-привет! - сказал я.

- Здорово, - сказал Генка и чихнул.

- Чем болен-то? - спросил я.

- Не знаю, чихотка, наверное. Чихаю все время.

- А пилишь чего?

- Понимаешь, есть у меня идея. Ты думаешь, если у меня со стихами не получилось, так все? Дудки. Стихи что. Ерунда. Слова, слова… Вот скульптура - это вещь. Представляешь, бронзовый монумент! Сила!

- Уж не из этой ли железки ты собираешься бронзовый монумент делать?

- Ну, монумент не монумент, а небольшую скульптурку можно попробовать.

- И что же ты собираешься изобразить?

- Учительницу.

Я даже присел.

- Генка, - сказал я, - у тебя, может, не горло, а голова болит? Ты бы с врачом посоветовался.

Но Генка только отмахнулся.

- Ты слушай и не перебивай. Знаешь, какую скульптурку-то я собираюсь делать? Абстрактную. Ведь главное что?

Идея. Ты думаешь, обязательно, чтобы похоже было? Чтоб тебе и нос, и глаза, и всякое такое? А вот и нет. Идею можно разными способами выразить.

На следующий день Генкина скульптура была готова. Надо отдать ему должное, подставочка у него вышла отлично, ничего не скажешь. Из сосновой доски, ровненькая, лаком покрыта. А вот что к этой подставочке было прикручено, сказать трудно. Обыкновенный железный прут, который к тому же извивался, будто червяк, а на конце было припаяно что-то вроде медных усов.

- Я бы на месте учительницы обиделся, - сказал я. - Ты бы хоть проволоку-то выпрямил.

- А это и не учительница, - сказал Генка.

- А кто же?

- Потом скажу. У меня есть предложение. Послезавтра Восьмое марта. Зайдем к ней, поздравим?

- Можно, - сказал я. - Только не вздумай своего червяка дарить.

Но Генка ничего не ответил.

Восьмого марта мы стояли у двери учительницы. Я держал в руках цветы, - Генка - коробку со скульптурой. Он все-таки ее взял.

- Только бы на тетку опять не нарваться, - сказал Генка.

К счастью, на этот раз дверь открыла сама Марина Александровна. Мне показалось, что она ожидала увидеть кого-то другого.

- А-а, это вы, ребята, - сказала она растерянно.

- Вот решили зайти, поздравить, - сказал Генка.

Я протянул цветы, Генка - коробку.

- Ой, какие вы молодцы, - оживилась она. - Да что же мы стоим, проходите.

Мы вошли.

- Ну какие же вы молодцы, что пришли, - повторяла Марина Александровна. - А цветы изумительные! - Она засуетилась, ища вазу. - А тут еще что-то. - Она подошла к коробке. - Посмотреть можно?

- Конечно, - хрипло сказал Генка. Учительница открыла коробку.

- Это скульптура, - сдавленным голосом сказал Генка. - «Весна» называется.

«Сейчас засмеется», - мелькнуло у меня в голове.

Но учительница и не думала смеяться. Она осторожно вынула Генкину скульптуру и, поставив на подоконник, сделала шаг назад.

- Какая прелесть, - тихо сказала она. - Стебелек и два только-только раскрывшихся листика.

Я посмотрел на скульптуру - и замер. Вот это да! В одно мгновение Генкин усатый червяк превратился в веточку с двумя маленькими цветочками на конце. Почему же я раньше этого не разглядел? И как это она сразу все увидела?

- Ребята, милые, - сказала она, - вы просто сами не знаете, какие вы умницы. Давайте-ка садитесь вот сюда, а я для вас любимое сыграю. А потом будем пить чай. У тети есть отличное варенье. Вы ведь любите варенье?

Она села к роялю и заиграла. Впервые в жизни кто-то играл специально для нас с Генкой.