Сотни лет кочуют по театральным и цирковым подмосткам два клоуна: один - озорной и лукавый, другой - простак. Две, казалось бы, противоречивых реакции вызывают они: смех и сочувствие. Именно потому так живуч этот комический дуэт. Давно уже они перекочевали на страницы книг, прочно поселились в детской литературе под разными именами: Малыш и Карлсон, Дениска и Миша, Винни-Пух и поросенок Пятачок. Во всех этих книжках один прием, но каждая из них - особенная, потому что писали их очень талантливые люди. (Я думаю, что Дон Кихота и Санчо Пансу Сервантес задумывал как комическую пару.)

Начинающий ленинградский писатель Николай Федоров тоже внес в эту традиционную форму комического свое отношение, он как бы заострил моменты соучастия и сопереживания.

В детстве я сильно обварил руку. Я не плакал - такое было условие. Но вот два моих товарища плакали. Они плакали по-настоящему, плакали за меня. Над этим предметом нельзя иронизировать. Этот предмет вызывает добрый смех, который сходен по ощущению с ощущением счастья. Под словом «предмет» я подразумевал самое высокое нравственное понятие - дружбу.

Дружба и является подвижной моделью для рассказов Николая Федорова. Остановите свое внимание на рассказе «Напиши мне ответ». Герои Федорова мало сказать - необходимы, они жизненно важны друг для друга. Они преисполнены чувства верности. И еще в них наличествует то необъяснимое состояние, которое мы называем счастьем жить.

Я от всего сердца желаю героям Николая Федорова веселого и счастливого пути в детской литературе.

Радий Погодин

ПОХОД НЕ ОТМЕНЯЕТСЯ

Ох уж этот вторник! Посудите сами: пять уроков, дежурство по школе, а на шестом - классный час, или чистка мозгов, как говорит Санька Сапырин. Но меня сегодня, кажется, чистить не будут. На носу конец второй четверти, и Татьяна Андреевна говорит о Кольке Миледине и Людке Меньшиковой. У них намечаются двойки. А я сижу и тоскую о коржике, который ждет меня в парте, и рассеянно гляжу по сторонам. Справа на стене под плакатом «В здоровом теле - здоровый дух!» висит последний санитарный листок с двумя карикатурами. На одной нарисован смешной человечек с тонкими ногами и грязным лицом. Под ним подпись: «Миша наш не моет глаз, значит, он дикобраз». Это про Мишку Бурова. Только почему дикобраз? Непонятно. Другая карикатура изображает девочку, у которой вместо головы швабра. Здесь подпись такая: «Отрастила Зина множество волос, а с расческою вот дружбу не ведет». Верно подметили. Зинка Пилюгина всегда лохматая ходит. Вот только стих какой-то кривобокий. Как бы это получше сказать? «Отрастила Зина кудри…» И только я собрался это с «лахудрой» срифмовать, как по классу пронесся такой рев, будто шайбу забросили.

- А? Что? Что такое? - зашипел я, толкая Генку в бок.

- Что, что! Спишь ты, что ли? В поход мы идем на каникулах. В лыжный!

Все кричали, переговаривались, а Татьяна Андреевна даже не пыталась нас успокоить. Она стояла и улыбалась. Тоже, наверное, радовалась. Наконец, когда стало потише, она сказала:

- Вижу, что предложение принято единогласно. Только учтите: вы должны отнестись к этому очень серьезно. Во-первых, неуспевающих у нас быть не должно. Если будет хоть один двоечник, не пойдет никто. Во-вторых, всем учиться до последнего дня как следует. А то знаю я вас: все бросите и начнете в поход собираться. Ну, и, разумеется, следует продумать маршрут, подготовить снаряжение.

- У меня идея, - поднял руку Санька Сапырин. - Пусть это будет не просто поход, а поход астрономический. Все, наверно, знают, что сейчас весь ученый мир следит за кометой Когоутека. Такой кометы уже сто лет не было. Представляете, у нее один хвост в пятьдесят миллионов километров. Уникальное явление! Потомки нам будут завидовать.

- Очень нам нужен твой хвост, - запищала Зинка Пилюгина.

- Почему это мой? - обиделся Санька. - Он для всех людей важен.

- Все равно чей. Мне, например, на живую лису в сто раз интереснее посмотреть. И на ее хвост. А своей кометой ты можешь и с крыши любоваться.

- Серая женщина, - презрительно сказал Санька.

- Ерунда все это, - сказал Женька Капустин. - Главное - чтоб горок побольше. С горки - вжих! - и там…

- Ну чего вы заспорили, - сказала Татьяна Андреевна. - Посмотрим мы и на комету и на лисий хвост, если доведется. Теперь ведь скорее комету на небе увидишь, чем лису в лесу. Главное, ведите себя хорошо. Боюсь я за вашу дисциплину. - И Татьяна Андреевна замолчала, будто ей страшное представилось.

Тут я заметил, что, пока все разговаривали, Генка что-то усердно строчил на листке. Татьяна Андреевна отпустила ребят, а мы с Генкой остались. В тот день мы еще и по классу дежурили.

- Чего это ты там писал, писатель? - спросил я, когда мы остались одни.

Генка схватил швабру и залез на парту.

- Слушай, я стих написал. Посвящается походу. - И он стал читать:

Две четверти уж позади,

Фанфары, трубите сборы!

Каникулы впереди,

Нас ждут ураганы и горы!

Довольно по городу шляться,

Хватит глазеть телевизоры!

Нам время в лесу прогуляться,

Да здравствуют палки и лыжи!

Завидуйте, люди, навзрыд,

Давите в метро свои пятки,

Лечите касторкой бронхит,

А мы собираем манатки!

- Ну как? - спросил Генка.

- Потрясающе! А еще говорил, к стихам способностей нет. Вот только в конце, там, где про «манатки», что-то не очень…

- Да, верно. Я тоже об этом подумал. Но, понимаешь, с пятками больше ничего не рифмовалось.

- «Без оглядки» хорошая рифма, - сказал я.

- Причем тут «без оглядки»?

- Не знаю. Ты поэт, тебе виднее.

Тут дверь распахнулась, и в класс влетел Мишка Буров.

- Вы еще здесь? А я портфель в парте забыл.

- Во дает! - сказал Генка. - Как это можно - портфель забыть? Я понимаю, ручку можно оставить или там дневник. А то - портфель! О чем ты только думал?

- Как о чем. О походе. Вот скажите мне, к примеру: что вы в походе есть собираетесь?

С этими словами Мишка достал из забытого портфеля огромный бутерброд с колбасой и тут же стал его уписывать.

- Ты, наверное, из-за колбасы и вернулся. А не из-за портфеля, - сказал я.

- Так вы мне не ответили, - продолжал Мишка, работая челюстями. - Что вы будете есть в походе?

- Как это что, - сказал Генка. - Пищу будем есть.

- А когда пища кончится?

- А почему это она должна кончиться?

- Мало ли. В походах все случается. Заблудиться можно, в буран попасть. Наконец, продукты могут оказаться отравленными. Тогда что?

- Тогда, - сказал я, начиная злиться, - будем есть самых толстых. А кто у нас в классе самый толстый, а?

- Да ну тебя, - отмахнулся Мишка. - Я серьезно. Когда продукты кончаются, едят кожу. Ремни, сапоги, портфели… Ясно?

- Гениально, - сказал я. - Сам додумался?

- Не, это я в одной книжке читал.

- Тогда вот что, - сказал Генка. - Иди сейчас домой и потренируйся. А то никто ведь не знает, как кожу есть. Вот ты возьми старый башмак, свари его, поперчи, посоли, а может, уксусу добавишь или лаврового листика. Дерзай, в общем. А потом нам о результатах доложишь.

Мишка с подозрением посмотрел на Генку, но тот стоял с совершенно невозмутимым видом.

- Да я и есть-то еще не хочу, - сказал Мишка.

- Ничего, - сказал Генка. - Пока башмак будет вариться, проголодаешься.

Тут я не выдержал и разразился таким хохотом, что ноги у меня подогнулись и я повалился на парту. Прыснул и Генка, а Мишке ничего не оставалось, как присоединиться к нам.

На следующий день в школе началась предпоходная лихорадка. Шуршали под партами карты и путеводители, сверялись компасы. Кто-то приволок барометр, Генка выпросил у деда огромный морской бинокль, а Женька Капустин пришел в настоящих северных унтах. «Видали, какие у меня унтики!» - говорил он всем, хотя было видно, что ему в них невыносимо жарко, и на уроках он сидел в одних носках. А на географии так в носках и к доске пошел. Забыл свои унтики надеть.

Учиться, конечно, не хотелось. Сами знаете, как в последние дни перед каникулами учиться тяжко. А тут еще поход на носу. И если б Татьяна Андреевна не предупредила, нахватали б мы двоек. Особенно все волновались за Миледина и Меньшикову. Помочь им взялась Аня Суркова. У Кольки Миледина двойка намечалась по русскому. И вот только урок начался, Людмила Ивановна еще журнал не успела открыть, а Колька уже руку тянет.

- Что тебе, Коля? - спрашивает Людмила Ивановна. Колька, наверное, испугался своей смелости и говорит:

- Я это… Выйти можно?

Тут как все на него зашипели, он снова испугался и говорит:

- То есть нет, не выйти. А наоборот.

- Что наоборот?

- Ну это,- как его… Отвечать.

В классе стало тихо. Все на Кольку смотрят, волнуются. Аня красная сидит и карандаш грызет так, что хруст слышен.

Сначала все хорошо шло. Людмила Ивановна спросила о правописании наречий с шипящими на конце. Колька закатил глаза и торжественно изрек:

- У наречий после шипящих на конце мягкий знак пишется.

Все облегченно вздохнули.

- Верно, Коля. А скажи мне: всегда ли он пишется?

- Нет, не всегда! - радостно выпалил Колька, будто сам это открытие сделал. - Есть исключения.

Людмила Ивановна заулыбалась.

- Ну и какие?

- Уж замуж невтерпеж! - гаркнул Колька.

Все засмеялись, и обстановка разрядилась. Потом Колька писал на доске предложение и сделал всего одну ошибку: «невтерпеж» написал с мягким знаком на конце. Слишком старался, ну в голове у него немного и спуталось. А потом Людмила Ивановна спросила его про приставки «пре» и «при». Колька сразу заскучал и на дверь стал поглядывать. «Сейчас выйти попросится», - подумал я.

- Давай я тебе помогу, - сказала Людмила Ивановна. - Назови слово с приставкой «пре» и объясни, почему мы ее тут употребляем.

Колька шмыгнул носом и сказал:

- Пресс.

- Пресс? Какой пресс?

- Брюшной, - сказал Колька.

Людмила Ивановна стала кашлять.

- То есть нет, - испугался Колька, - не брюшной. А которым давят.

- Что давят?

- Все давят. Пресс-папье, пресс-конференция, пресноводные.

Людмила Ивановна схватилась за голову. Тогда Аня не выдержала и сказала:

- Извините, но мы с Колей еще этого не проходили.

- Так, значит, ты с ним занимаешься?

- Занимаюсь.

- Ну, тогда ладно. Хорошо, Коля, садись. Сегодня я ставлю тебе крепкую тройку. А про приставки в следующий раз спрошу.

В общем, все обошлось. Для Кольки трояк по русскому как для другого пять с плюсом.

После уроков домой никто не пошел. Надо было о многом поговорить.

Генка сказал:

- Прежде всего надо выбрать командира.

- А чего тут выбирать, - сказал Мишка. - Саня у нас председатель, пусть он и командиром будет.

Никто не возражал, только Генка потупился и стал в окно смотреть.

- Гена, а ты кого предлагаешь? - спросила Аня.

- Я что. Я как все. А бинокль я могу Сане отдать. Только не разбей, дед расстроится. Это у него с войны бинокль.

Санька сказал:

- А что, ребята, пусть Генка командиром будет. Почему я. Поход - дело особое. А я к тому же в очках.

Я сказал:

- Давайте так сделаем: Генка будет командиром, а Санька - комиссаром. Ведь настоящий отряд всегда с комиссаром. Помните, как у Чапаева.

Моя идея понравилась, и мы так и решили. Потом обсуждали маршрут, говорили о продуктах. Когда уже собирались расходиться, Колька сказал:

- Ребята, а мне вчера собаку подарили. Тибетский терьер. Вы не представляете, какая умная псина. За один вечер ко мне привыкла. Понимает с полуслова. Возьмем, может? Как же в походе без собаки.

- Собака - это хорошо, - сказал Санька. - Только ты сам говоришь, что тебе ее только вчера подарили. Значит, еще неизвестно, на что она способна. И потом сколько ей лет?

- Три месяца.

- Ну вот. Разве можно щенка подвергать такому риску?

- А моему Пикусу уже пять лет, - сказала Зинка Пилюгина.

- Так твой же Пикус такса, - сказал Генка.

- Ну и что?

- Как что?! Кто же такс в поход берет? Во дает!

- Между прочим, такса - охотничья собака. Она лисиц и енотов из нор выгоняет.

- Твой Пикус такой жирный, что ни в одну нору не влезет.

Вдруг дверь распахнулась и с криком «все пропало» в класс влетел Женька Капустин.

ГОЛОЛЕД, АВГУСТИНА ПЕТРОВНА И МАЛЕНЬКИЙ ДИМКА

- Не ори и говори толком, - сказал Генка. - Что там у тебя еще пропало?

Но не такой был Женька Капустин, чтобы сказать все толком. Ему почему-то всегда кажется, что его не поймут и перебьют, не дав договорить. Поэтому он вечно торопится и дополняет свой рассказ таким огромным количеством никому не нужных подробностей, что иногда вообще непонятно, о чем он тарахтит. Вот он, к примеру, говорит утром в школе: «К нам вдруг водопроводчик пришел, а мне как раз уходить пора. Он говорит, у вас прокладки сносились, а у него таких нет. Бабушка расстроилась и говорит: иди, а то опоздаешь. Ну, я бегом. А на улице дождь как из ведра. Вот я ее и не взял». Оказывается, Женька всего-навсего забыл физкультурную форму.

И сейчас он заговорил быстро и непонятно:

- У нас перед домом скользко, прямо ужас. Настоящий каток. Вот Августина Петровна из булочной шла, поскользнулась и ногу сломала. Мне тетя Маша, дворничиха, сказала, закрытый перелом. Закрытый, конечно, не очень страшно. Открытый гораздо хуже. Но все равно, месяц гипса - это точно. А кто теперь с Димкой сидеть будет? Если б он в ясли ходил, другое дело. Но ясли-то еще на ремонте. Вот и выходит, что поход отменяется.

И, выпалив все это, Женька плюхнулся на парту.

Никто, конечно, ничего не понял. Но после двадцатиминутного допроса мы вытянули из Женьки вот что. Он жил в одном доме с Татьяной Андреевной, а Августина Петровна была ее мамой, которая сидела с внуком Димкой. Димке два с половиной года, и он должен был ходить в ясли. Но ясли эти никак не могли отремонтировать. Вот и получалось, что Татьяне Андреевне придется в каникулы сидеть с сыном Димкой.

- Послушай, - сказал Генка, - а ты сам с Татьяной Андреевной разговаривал? Она тебе сказала, что поход отменяется?

- Сам не разговаривал, - ответил Женька. - И так все ясно. Кто же с маленьким Димкой сидеть будет?

Тогда мы решили послать к Татьяне Андреевне делегацию и выяснить все на месте. Выбрали меня с Генкой и Женьку.

К несчастью, все оказалось именно так, как говорил Женька.

Татьяна Андреевна выглядела усталой и грустной. Она виновато улыбалась и говорила:

- Не повезло нам, друзья. Знаю, вы готовились, старались. Мне и самой очень хотелось с вами пойти. Но кто же мог предвидеть.

- Да вы не расстраивайтесь, - сказал я. - Подумаешь. В другой раз сходим, летом.

- Конечно, летом! - подхватил Генка. - Еще и лучше. Я, например, вообще зиму терпеть не могу. Холод, снег - бр-р-р! Между прочим, прогноз погоды передавали. Морозы до сорока обещают. Тут и нос отморозить запросто.

- А летом тепло и солнце светит, - глубокомысленно заметил Женька.

- Ах вы, дипломаты, - засмеялась Татьяна Андреевна.

Мы вышли на улицу, постояли и помолчали. Шел крупный пушистый снег, прохожие несли связанные елки, и не верилось, что когда-то может наступить лето.

По дороге домой Генка вдруг остановился и сказал:

- Гляди, вот они, эти ясли.

Мы стояли около небольшого одноэтажного дома из светлого кирпича. Снаружи он выглядел совершенно готовым, и только грязные, забрызганные краской окна говорили о ремонте.

- У, бюрократы! - Генка погрозил кулаком. - Все из-за них. Сидел бы сейчас Димка в яслях и манную кашу лопал.

- При чем тут бюрократы, - сказал я. - Бюрократы - это когда справки всякие требуют, бумажки. А тут работа стоит.

- Все равно. Слушай, Серега, давай про них сатирический фельетон напишем. И назовем его…

Но Генка не успел придумать название, потому что из яслей вышел парень в перепачканном мелом ватнике. Он покрутил головой, почесал затылок, зевнул и, достав из кармана длинную, с карандаш, сигарету, закурил. Потом посмотрел на небо, выбил ногами чечетку и снова исчез за дверью.

- Ну и работнички тут, - сказал Генка. - Такие сто лет возиться будут.

- Давай зайдем, - предложил я, - и спросим, когда ремонт кончается. Может, и вправду фельетон напишем.

Мы вошли. Парень, которого мы только что видели, сидел теперь на ящике и сосредоточенно рассматривал кисть на длинной металлической ручке.

- Вам чего, голуби? - спросил он, увидев нас. - В ясли пришли записываться? Рановато еще. Вот через пару недель заходите, устрою по дружбе.

- Через две недели? - удивился Генка. - Так ведь к октябрю должно было быть готово.

- О, да это, оказывается, инспекция! - Парень встал и вытянулся. - Товарищи ревизоры, я не виноват. Прошу учесть смягчающие обстоятельства.

- Неужели тут на две недели работы? - спросил я. - Ведь вроде готово, все. Отделать только осталось, покрасить там, побелить…

- Ты, я вижу, большой специалист, - сказал парень, снова усаживаясь на ящик. - Стало быть, ты интересуешься, сколько потребуется времени для завершения, так сказать, отделочных работ. Отвечаю: потребуется… ну, скажем, три дня. Но что для этого нужно? Как вы думаете, а?

- Работать нужно, - сказал Генка.

- Эх, мальчик! Как ты еще наивен. Прежде всего, нужны производительные силы. Нужны люди. А где, я вас спрашиваю, работники кисти? Где они, энтузиасты малярно-штукатурных работ? Покажите мне школьника, который бы сказал: с детства мечтаю стать маляром. Вот ты, например, скажи, только честно: кем ты хочешь стать?

- Я-то? - Генка задумался. - Хочу стать эквилибристом.

- Ну, правильно! Ходить по проволоке в красной рубахе и ездить на гастроли за границу. Вот и получается, что маляров не хватает.

Почему- то я чувствовал: парень говорит неверно -но не знал, что возразить. Раньше я никогда не задумывался об этом. Действительно, ни я и никто из моих знакомых ребят не мечтал стать маляром. Тогда я сказал:

- А мы из-за вас в поход не пошли.

- Из-за меня? - удивился парень. - Не понял. Я в бюро экскурсий и путешествий не работаю.

Тогда мы с Генкой все ему рассказали.

- Сочувствую вам, гуси-лебеди. Но что делать. Ясли эти, скажу вам, какие-то невезучие. Мы сюда первый раз месяц назад пришли. И только начали - вдруг нас на другой объект перебрасывают. Еще более срочный. Теперь второй раз пришли. И пошло, поехало… Кто в отпуск, кто замуж, кому экзамены сдавать. В результате я один остался как перст. Насос покачать некому, какая уж тут работа.

Мы с Генкой переглянулись - и сразу поняли друг друга.

- Люди будут, - сказал я.

- Серьезно? И много?

- Много, - сказал Генка. - Целый класс. У нас завтра последний день занятий. Как придем всем классом, как возьмемся…

- И через два дня тут камня на камне не останется, - сказал парень. - Не фантазируйте, молодежь. Знаю я вас, сам пацаном был. Да и не разрешит никто. У меня ведь начальство есть, я ведь не маляр-одиночка. А вот, кстати, начальство идет.

Действительно, хлопнула дверь, и в помещение вкатился маленький толстый человечек в новеньком синем ватнике. Нет, он, конечно, не въехал на мотоцикле или велосипеде, но его короткие ножки переступали так стремительно, будто крутились, и мне показалось, что он сейчас врежется в стену. Но человечек успел остановиться посреди комнаты, и послышалось что-то вроде «пф-ф». Ну, точно как автобус, когда он к остановке подъезжает и открывает двери.

- Сидишь, мыслитель, - сказал он, уставившись на парня. - Предаешься, так сказать, медитации. О смысле жизни рассуждаешь. А работа, разумеется, не волк. В лес не убежит. Ну, скажи мне, Терехин: сколько можно к твоему сознанию апеллировать?

С этими словами человечек достал из кармана большой, с редкими зубьями гребень и, сняв шапку, причесал затылок. На макушке у него волос не было.

- Да вы не нервничайте, Семен Михайлович, - сказал парень. - Сделаем помаленьку. Вы же знаете, я один. Не разорваться же мне.

- Вижу я, как ты тут разрываешься. А вам, абитуриенты, что здесь надо? - Прораб кивнул в нашу сторону. - Давайте-ка на свежий воздух.

Снова послышалось «пф-ф», и человечек исчез за дверью.

- Видали, - сказал Терехин. - А вы говорите: всем классом.

- Надо действовать, - сказал Генка, когда мы вышли из яслей. - Не все еще потеряно. Предлагаю сначала сходить к Саньке.

Санька нас выслушал, потом снял очки, протер их специальной замшевой тряпочкой и сказал:

- А что, это идея. Правда, у нас нет никакой квалификации. А любое дело требует определенных знаний. Взять хотя бы звездное небо…

- Короче, профессор, - перебил Генка, - что ты предлагаешь?

- Надо с ребятами посоветоваться. Лично я думаю, что если всем вместе взяться, то, может быть… Не уменьем, так сказать, а числом. В конце концов, подсобная сила из нас должна получиться. Кстати, нас туда пустят? Вы договорились?

- Ну, Терехин, я думаю, разрешит, - сказал Генка. - Он парень ничего, свой. Вот с прорабом надо что-то придумать.

- А что он за человек, прораб этот?

- Да такой кругленький, в синем ватничке бегает. Мы с Серегой его синей тучкой прозвали. Слова непонятные говорить любит. Нас какими-то абитуриентами обозвал. И еще чего-то говорил по-гречески или по-японски, кто его знает.

- В слове «абитуриент» обидного ничего нет, - сказал Санька. - Это всего-навсего выпускник школы. Но у меня, кажется, есть идея, как к этой вашей тучке подобрать ключик. Значит, говорите, слова иностранные любит. - Санька полез в шкаф и достал оттуда какую-то толстенную книгу.

- Ну, думай, философ, - сказал Генка. - А завтра в школе решим окончательно.

На следующий день перед уроком мы рассказали ребятам о наших похождениях и о том, какая у нас созрела идея. Ребята снова воспрянули духом. Конечно, еще не было известно, как все получится, но появилась надежда. И только всегда сомневающийся Мишка сказал:

- Идея неплохая. Но кто нам разрешит там работать? Если б у нас какая-нибудь справка была или направление, тогда другое дело.

- Это от нас зависит, - сказал я. - Прежде всего, нужна железная дисциплина. Поэтому будем считать, что поход начался. Мы - отряд. С командиром и комиссаром. И еще. Предлагаю Татьяне Андреевне пока ничего не говорить. Сделаем ей сюрприз.

Ребята согласились. Сбор назначили на Девять часов утра около яслей. Форма одежды - рабочая.

Утром следующего дня наш класс в полном составе вступил в ясли. Ничего не понимающий Терехин молча смотрел, как ребята вливаются в комнату. Наконец он сказал:

- Это что за демонстрация трудящихся?

- Вот, пришли помогать, - сказал Генка. - Как и договаривались.

- Договаривались?! Разве мы о чем-нибудь договаривались?

- Конечно. Помните, вчера вы еще сказали, что, если б прораб разрешил, тогда другое дело.

- Да? Может быть. Но прораб-то не разрешит, это я вам точно говорю.

- Ничего, это мы берем на себя, - сказал Санька, у которого, видимо, созрела какая-то идея.

- Ну, голуби, вы меня удивили. Я думал - ну, поболтали вчера о том, о сем. А вы… Охота вам тут пыль глотать. У вас же каникулы начались.

- Каникулы большие, - сказал Генка. - Успеем нагуляться. Командуйте. Мы готовы.

Терехин стоял в растерянности, не зная, что предпринять. Потом на его лице появилось какое-то веселое и бесшабашное выражение. Он сдвинул шапку на затылок и сказал:

- Эх, была не была! Ниже маляра не разжалуют. Значит, так, голуби. Для начала познакомимся. Меня зовут Олег. Ну, а вас так много, что я все равно сразу не запомню. Сегодня будем белить потолки. Вот насос, а это…

Но Олег не успел договорить, потому что в дверях раздался голос:

- Это что еще за симпозиум?

Никто не заметил, как на горизонте появилась синяя тучка. Прораб подлетел к Олегу и, размахивая руками, заговорил:

- Что здесь происходит, позвольте вас спросить? Международный конгресс строителей? День открытых дверей? Ну так двери открыты. Прошу экскурсантов очистить рабочую площадку. А с тобой, Терехин, мы поговорим.

- Не нервничайте, Семен Михайлович, - ответил Олег, ничуть не испугавшись такого натиска. - Это пионеры из соседней школы. Хотят нам помочь.

- Терехин, голубчик, ты соображаешь, что говоришь? Не хватало мне только, чтоб я детский труд использовал. Мало, по-твоему, на мою голову шишек сыпалось? - И он похлопал себя по лысине, хотя никаких шишек на ней не было видно.

- Да что вы, Семен Михайлович. При чем тут детский труд? Считайте, что у них производственная практика. К тому же добровольная, а не по программе.

- Дискуссии я устраивать не собираюсь, - каким-то другим, деревянным голосом сказал Семен Михайлович. - Я сказал «нет», и кончим на этом.

И вот тут-то Санька незаметно вышел вперед и тихо сказал:

- Семен Михайлович, игнорация нон аргументум.

Прораб на секунду замер, а брови его поползли вверх.

Казалось, он услыхал волшебные слова, которые превратят его сейчас в молодого богатыря.

- Как? Как ты, мальчик, сказал? Отрицание не есть аргумент? Прекрасное латинское изречение. И в устах такого юного человека! Даже не верится. Ты что же, языками интересуешься?

- Интересуюсь немного, - сказал Санька. - Я в кружок во Дворец пионеров хожу. Итальянский учу. Историю еще люблю.

- Это замечательно, - сказал Семен Михайлович и присел на ящик. Казалось, он совсем забыл, где находится и о чем тут только что говорили. - Я ведь тоже филологией до войны занимался. Два курса кончил. А вот после войны так и не продолжил. Строить надо было. Так в строителях и остался. А ведь преподаватели говорили, что у меня способности неплохие. Я, помнится, даже эсперанто учил. Язык такой есть искусственный. Его в конце прошлого века один польский ученый изобрел. Занятная вещь.

- Я знаю, - сказал Санька. - Нам в кружке рассказывали. Мы даже кусочек из «Медного всадника» на эсперанто учили. Хотите, прочту?

- Что за вопрос?! - Семен Михайлович даже подпрыгнул на своем ящике. - Конечно, хочу!

- Ми амос вин, ля Петре эро… - нараспев заговорил Санька, а прораб блаженно закрыл глаза и расплылся от удовольствия. Казалось, он сейчас замурлыкает.

Санька кончил читать, а Семен Михайлович еще несколько секунд неподвижно сидел и не открывал глаза. Потом встал, весело оглядел нас всех и сказал:

- Купили старика, ничего не скажешь. Со всеми потрохами. И это двенадцатилетний мальчик! - Он потрепал Саньку по голове. - Молодец, дружок. Хоть ты и большой хитрец, а все равно молодец! И я, честное слово, не жалею, что вы меня купили. Работайте! Разрешаю.

Просто удивительно, до чего быстрым и ловким оказался вдруг Олег Терехин. Он будто включил внутри себя какой-то моторчик, и теперь в нем трудно было узнать того парня, который сидел вчера на ящике, пускал колечки дыма и рассуждал об энтузиастах кисти и краски. Уже через несколько минут каждый из нас знал, что ему делать. Нам с Генкой, как старым знакомым, было доверено первым качать насос. Олег через распылитель на длинной металлической трубке равномерно покрывал потолок белилами. Брызги летели во все стороны, и через десять минут мы были белые с ног до головы. А вот потолок был почему-то не белым, а грязно-серым с разводами.

- Олег, - спросил Генка, - что же это за побелка получилась? Грязища какая-то.

- Без паники, гуси-лебеди, - ответил он. - Все будет в норме. Сырой он пока.

Время летело быстро, и мы не заметили, как все потолки оказались побеленными.

- Теперь, - сказал Олег, - работа чистая и интеллигентная. Покраска. Между прочим, прораб наш говорит, что слово «маляр» в переводе с немецкого означает «художник».

И Олег рассказал нам о своей работе, о том, какими инструментами и как надо пользоваться. Мы, например, узнали, что красить можно не только кистью, но и валиком, и что это гораздо быстрее. Но только красить валиком можно тогда, когда поверхность очень ровная, потому что краска от валика ложится не так плотно. Мы узнали, что из белой краски или, как ее называют, белил, можно получить любой цвет. Капнешь в белила синей краски - вот тебе и голубой цвет… Добавишь чуть-чуть черной - получится темно-синий. Мы узнали, что такое шпатель, мастерок; узнали, как надо шпаклевать поверхность, что такое рустовка и много-много других вещей. Мне всегда казалось, что нет на свете ничего проще, чем что-то покрасить. Взял кисть - и шуруй. Помните, как Том Сойер забор красил? А теперь оказалось, что это целая наука. И я подумал, что Том не красил, а мазню разводил.

Олег, рассказывая нам все это, быстро, как фокусник, подготовил стены к покраске, провел кистью ровную голубую линию и сказал:

- Теперь можно смело красить. Желающие есть?

Желающих нашлось хоть отбавляй. Не хватило кистей, из-за чего даже произошла небольшая потасовка…

- Олег, - сказал Генка, - тут есть одна малюсенькая комната. Кладовая, наверное. Разрешите, мы с Серегой ее сами покрасим. От начала до конца. И от грязи очистим, и прошпаклюем, и все такое.

- А сможете?

- Конечно, сможем. Вот увидите!

… Когда оставалась последняя стенка, Генка сказал:

- Серега, чего-то мне надоело дырочки шпаклевкой замазывать. Им тут конца-края не будет. У меня есть предложение. К чему, собственно говоря, нужно стену шпаклевать? У нас что, краски мало? Будем погуще красить, все дырочки и вмятины краской зальются, и будет не хуже, чем со шпаклевкой. Вот увидишь. Нас еще похвалят за рабочую смекалку.

Мне показалось, что Генка прав, и мы принялись густо-густо закрашивать стенку. Через десять минут все было кончено. Мы отошли и взглянули на свою работу.

- Ну, гляди, - сказал Генка. - Чем плохо. Действительно, стенка выглядела прекрасно, ничем не хуже остальных.

- Красота, - сказал Генка. - Ровная и голубая. Как Карибское море.

Карибского моря я не видел, но Генка, похоже, и вправду здорово придумал. Просто и гениально. И почему до этого взрослые не додумались? Удивительно.

- Ай да я! Ай да молодец! - прыгал Генка и хлопал себя шпателем по голове.

А на другой день мы с удивлением обнаружили, что Карибское море заволновалось. Стенка покрылась волдырями и буграми, будто ее кипятком ошпарили. Мы ничего не могли понять. В этот момент вошел Олег.

Генка сказал:

- Олег, у нас чего-то со стенкой. Погляди. Волдыри какие-то появились. Хоть «скорую» вызывай.

Олег посмотрел на стену и спросил:

- Старую краску сдирали? Шпаклевали?

- Не, - сказал Генка растерянно: - Мы погуще хотели… Краски побольше…

- Рацпредложение, - сказал я.

- Рацпредложение? - спросил Олег и посмотрел на нас уничтожающе. - Это, голуби, халтура называется! Так что сдирайте, шпаклюйте и красьте заново.

В обеденный перерыв Женька вдруг обнаружил, что забыл дома свой завтрак.

- Ничего, поделимся, - сказал Олег. - Голодным не будешь.

- Что вы, я домой должен сбегать. Бабушка таких вкусных пирожков с изюмом напекла. И сказала, чтобы я всех обязательно угостил. Я сейчас, мигом.

Когда обед подходил к концу, в комнату влетел, весь всклоченный, Женька и закричал:

- Потрясающая новость! Бегу я домой, смотрю, на нашей улице яму копают. Вот, думаю, не успели летом асфальт сменить и снова все разрыли. Подошел посмотреть, чего они там ковыряют, поскользнулся - и в яму! А там грязища…

- Кончай ты про свою яму! - закричали ребята. - Говори быстрей, что за новость.

- Вот я и говорю. Вылезаю из ямы, смотрю, Татьяна Андреевна с Димкой идет. «Женя, - говорит, - очень кстати я тебя встретила. У меня хорошие новости. Ясли-то Димкины готовы». - «Как, - говорю, - готовы. Не может быть!» А она: «Представь себе, это так. Сама бы не поверила, да вот открытка пришла. Можно оформлять. Так что передай ребятам, не все еще потеряно. Если успею все справки у врачей собрать, пойдем в поход».

- Но этого не может быть! - воскликнул Генка. - Вот же они, ясли. Не готовы еще.

- Я все выяснил, - сказал Женька. - Понимаете, дело в том… Ну, в общем…

- Да не тяни ты! Говори! - закричали ребята.

- Мы не в тех яслях работаем. Ошиблись. Димка ходит в ясли, которые от работы его папы. А это - районные.

В комнате стало тихо-тихо.

- Что же мы зря… - начал кто-то, но тут же замолчал. И опять стало тихо.

Первым заговорил Олег:

- Ну вы чего, голуби, приуныли. Радоваться надо. Бегите скорей по домам, да к походу готовьтесь. А за работу спасибо. Вы нас здорово выручили.

Мне стало как-то не по себе. Я сразу вспомнил тот первый разговор с Олегом, когда он говорил, что маляров не хватает. Тогда я не. знал, что возразить, а теперь подумал: «Если ребята сейчас уйдут, значит, Олег был прав. Значит, так и есть. И тогда я тоже буду так думать».

Ребята продолжали молчать, но с места никто не двигался. И вдруг Генка встал и сказал:

- Женька, а пирожки-то ты принес? С изюмом.

- Ой, забыл! - всплеснул руками Женька.

- Так беги скорей. Обед кончается, работать пора.

- Побольше тащи! - крикнул Мишка.

Раздался дружный смех, ребята повскакали с мест, загалдели и как ни в чем не бывало принялись за работу. А пирожки и вправду оказались очень вкусными.

Когда утром на следующий день мы пришли на работу, то первое, что мы увидели, была елка. Маленькая, пушистая, она стояла посреди комнаты и так пахла хвоей и лесом, что все сразу вспомнили о Новом годе, о каникулах и о походе, который обязательно будет.

- Вот иду на работу, - сказал Олег, - смотрю, елки продаются. Ведь Новый год послезавтра, голуби. А сегодня последний день трудовых подвигов.

- Как? Почему последний? - закричали ребята. - Мы до конца будем работать. Пока все не сделаем.

- А мы уже все сделали. Осталось три двери покрасить да убраться. Даже жаль вас отпускать, честное слово. Меня, что ли, с собой в поход бы взяли? Пару деньков мне Михалыч точно даст.

- Возьмем! - закричали ребята. - Обязательно возьмем!

Потом мы дружно принялись за мойку окон и полов, а оставшиеся некрашеные двери разыграли по жребию. К обеду все было кончено.

- А теперь предлагаю устроить новогодний концерт, - сказал Генка. - А то как же так: елка стоит - и никаких представлений. Никаких массовых гуляний.

Мишка сказал:

- Как же без подготовки? Так сразу не получится.

- Ничего, получится. Главное - не робеть. Если что и не выйдет, не беда. Ведь для себя. Сами зрители, сами артисты. Если хотите, могу быть ответственным ведущим.

Женька сказал:

- Если ты ведущим будешь, то тебе первому выступать.

- Идет, - согласился Генка. - Только давайте договоримся, чтоб потом не препираться: кого называть буду, тот следующий и выступает.

Генка вышел вперед и голосом циркового шпрехшталмейстера произнес:

- Начинаем наш концерт. Первым номером программы выступает Геннадий Петров. Он прочтет стихотворение, которое называется… - Тут Генка вдруг запнулся. - Ой, стих-то у меня про лето, а сейчас зима.

- Ничего, Гена, читай про лето, - сказал Олег. - Стих ведь не сезонное блюдо.

Генка воспрянул.

- Итак, стихотворение называется «Косец»! - Послышались смешки. - Ну, чего вы смеетесь? Когда много людей траву косит, - значит, косцы. А если один? Тогда косец. Не так, что ли?

- Так, так! - закричали ребята. - Читай давай!

И Генка, подвывая, принялся читать:

Я косою косил

Вместе с дедом в овражке,

С моим дедом в овражке,

Там внизу у ручья.

С неба месяц светил,

И трещали букашки,

И трещали букашки

Под ногой у меня.

И под общий смех и аплодисменты окрыленный Генка продолжал:

- А сейчас - «В мире иллюзий»! Непревзойденный фокус с монеткой! - Он достал из кармана пятак. - Все вы видите эту монету. Обыкновенный пятак. А теперь берем…

Генка зажал монету между ладонями и стал как бы втирать ее в руки.

- Не получится, Генка! - крикнул я. - Ты же в свитере, а у него рукав «резиночкой».

- Ой, я и забыл. Верно, не получится. Но фокус отличный, честное слово. Понимаете, надо монету тихонечко в рукав бросить. А потом руки опустишь - и она снова в ладони. Я бабушке три раза подряд показывал, она так и не догадалась…

Потом Санька рассказал нам про фотонные ракеты и про то, что на такой ракете до туманности Андромеды можно долететь и вернуться обратно за восемнадцать лет. А на Земле за это время пройдет полтора миллиона лет! Когда Саньке кто-то сказал, что он загибает, он ответил, что теорию относительности надо знать. Тут все замолчали.

После Саньки девчонки спели про голубой ручеек, Женька станцевал танец джигитов, а Аня прочла стихотворение Фета. И вдруг я заметил, что в дверях стоит Татьяна Андреевна. Ребята тоже ее увидели, подбежали и окружили.

- Я все знаю, друзья, - сказала она. - Вы даже не представляете, как вы меня порадовали. А в поход мы идем пятого января; Теперь уже точно. Тем более, вы его заслужили по всем статьям.

- Пятого, - сказал Генка. - Эх, целый год еще ждать.

А потом пришел прораб Семен Михайлович. Нет, он, конечно, и до этого к нам несколько раз заходил, осматривал все, советовал. И в первую очередь спрашивал, где Сашок. Это он так Саньку называл. Однажды кто-то ему сказал, что Санька астрономией увлекается. И это очень его расстроило. «Ты, - говорит, - Сашок, можешь, конечно, астрономией позаниматься. Так, для общего развития. Но главное для тебя - языки, имей в виду. У тебя способности. Не упускай, как я в свое время упустил».

Вот и сейчас, как в тот первый раз, Семен Михайлович вкатился в помещение, чуть не боднув стенку, и сказал:

- Неужели все? Фантастика.

- Все, Семен Михайлович, - сказал Олег. - И хочу просить у вас три дня отгулов. Меня мои голуби в поход с собой приглашают.

- Замечательно. Конечно, иди.

Потом прораб прошелся по всем комнатам, улыбался и говорил какие-то иностранные фразы. Потом остановился и сказал, теперь уже почти на русском:

- Я же всегда говорил: акселерация - это не пустой звук. Ну-ка, Сашок, прочти нам «Медный всадник» на эсперанто.

Санька принялся читать, а все стояли и улыбались, хотя никто не понимал ни одного слова.